"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Последний римский трибун " - читать интересную книгу автора

- Они видят покровительство даже в его огромном росте, - сказал
Пандульфо. - Что-нибудь да значит - слышать такие полновесные слова от
такого полновесного малого.
- Были ли там какие-либо голоса против картины и ее смысла?
- Ни одного.
- В таком случае время почти созрело; несколько дней еще, а затем
трубный глас! - При этих словах Риенцо сложил руки, опустил глаза и,
казалось, впал в задумчивость.
- Кстати, - заметил Пандульфо, - я почти забыл сказать тебе, что толпа
хотела нахлынуть сюда: так нетерпеливо эти люди хотели тебя видеть, но я
просил Чекко дель Веккио взойти на ростру и сказать им, что было бы
неприлично теперь, когда ты занят в Капитолии гражданскими и духовными
делами, вломиться к тебе такой большой толпой. Хорошо я сделал?
- Очень хорошо, Пандульфо.
- Но Чекко дель Веккио говорит, что он должен прийти поцеловать у тебя
руку: и он явится сюда, как только получит возможность выбраться из толпы.
- Добро пожаловать! - сказал Риенцо полумашинально, потому что был
углублен в размышления.
- Да вот он! - прибавил Пандульфо, когда один из писцов возвестил о
приходе кузнеца.
- Пусть войдет, - сказал Риенцо, спокойно садясь. Когда кузнец очутился
в обществе Риенцо, то для Пандульфо забавно было видеть удивительное влияние
духа на материю. Грубый и могучий гигант, с крепким станом и железными
нервами, который во всех народных волнениях возвышался над толпой, этот
соединительный пункт и оплот других, - стоял теперь, краснея и дрожа, пред
умом, который почти, можно сказать, создал его собственный. Одушевленное
красноречие Риенцо раздуло искру, которая до тех пор таилась под пеплом в
этой простой груди. Кто первый пробуждает в рабе чувство и дух свободы, тот
приближается, насколько лишь дано человеку, более чем философ, более даже
чем поэт, к божественному творчеству. Но если душа не приготовлена
воспитанием к принятию этого дара, то он может сделаться проклятием для
дающего, а тот, кто вдруг делается из раба свободным, может так же скоро
сделаться из свободного негодяем.
- Подойти, мой друг, - сказал Риенцо после минутной паузы. - Я знаю
все, что ты сделал и готов сделать для Рима! Ты достоин лучших дней его и
рожден для того, чтобы принимать участие в их возвращении.
Кузнец упал к ногам Риенцо; тот, чтобы поднять его, протянул руку,
которую Чекко дель Веккио схватил и почтительно поцеловал.
- Это не предательский поцелуй, - сказал Риенцо, улыбаясь, - но встань,
мой друг, в этом положении мы должны находиться только пред Богом и его
святыми.
- Тот свят, кто помогает нам в нужде! - отвечал кузнец. - И никто не
сделал того, что ты. Но когда же, - прибавил он, понижая голос и пристально
смотря на Риензи, как человек, который ждет сигнала нанести удар, - когда же
мы начнем наше дело?
- Ты говорил со всеми честными людьми в твоем соседстве; совсем ли
готовы они?
- На жизнь и смерть; они ждут приказания Риенцо!
- Я должен иметь список, знать число, имена, адреса и звания.
- Будет доставлено.