"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Последний римский трибун " - читать интересную книгу автора

предавался размышлениям, далеко не похожим на спокойные грезы ученого. Тихий
лунный свет, падавший сверху на его лицо, придавал еще более торжественного
достоинства его чертам, от природы строгим и естественным. Густые волосы,
каштановый цвет которых, редкий между римлянами, приписывался тевтонскому
его происхождению, вились крупными кудрями на его высоком и открытом лбу; но
его лицо имело не греческую форму, тем менее тевтонскую. Крепкая челюсть,
орлиный нос, несколько впалые щеки поразительным образом напоминали характер
суровой римской расы и могли бы послужить живописцу приличной моделью для
изображения младшего Брута.
Резкий контур лица и короткая крепкая верхняя губа не были прикрыты
бородой и усами, бывшими тогда в моде. На полинялом портрете его,
сохранившемся в Риме, можно открыть некоторое сходство с обыкновенными
изображениями Наполеона не собственно в чертах, которые на портрете
римлянина суровее и резче, но в особенном выражении сосредоточенной и
спокойной власти, которое так верно воплощает идеал умственного величия. Он
был еще молод, но свойственные молодости преимущества, - свежесть и краска
лица, округленные щеки, не изборожденные заботой, открытые, невпавшие глаза
и нежная тонкость стана не отличали наружность уединенного труженика. Хотя
современники считали его чрезвычайно красивым, но это суждение основывалось
не на обыкновенных понятиях о наружности, а на том, что, кроме высокого
роста, ценившегося тогда более, чем теперь, он обладал той более благородной
и редкой в те грубые времена красотой, которую образованный ум и энергичный
характер придают даже чертам непривлекательным.
Риенцо (это был он) приобретал все более твердости и энергии с каждой
ступенью к власти. В его происхождении было одно обстоятельство, которое,
вероятно, имело сильное и раннее влияние на его честолюбие. Несмотря на
бедность и на низкое звание его родителей, отец его был побочный сын
императора Генриха VII*; и вероятно из гордости, родители Риензи дали ему
воспитание, выходившее из обыкновенной сферы. Гордость эта перешла к Heisry;
происхождение его от царской крови, которое звучало в его ушах и питало его
мысли от колыбели, заставляло его, с самой ранней юности, считать себя
равным римским синьорам и почти бессознательно стремиться к превосходству
над ними. Но по мере того, как римская литература раскрывалась перед его
жадным взором и честолюбивым сердцем, он пропитывался гордостью
национальной, которая выше, чем гордость породы, и за исключением тех
случаев, когда его подстрекали намеки на его происхождение, он искренно
ценил в себе более римского плебея, нежели потомка тевтонского короля.
Смерть брата и превратности в его собственной судьбе укрепили серьезные и
величавые качества его характера; и наконец все способности его
необыкновенного ума сосредоточились на одном предмете, который, от его
мистически религиозного и патриотического духа, принимал характер чего-то
священного и сделался для него в одно и то же время и долгом, и страстью.
______________
* Де Сад думает, что мать Риенцо была дочерью одного из незаконных
сыновей Генриха VII и подкрепляет это мнение свидетельством рукописи,
хранящейся в Ватикане. Но по свидетельству современных биографов, Риенцо,
обращаясь к Карлу, богемскому королю, ссылается на свое родство с ним по
отцу: "Divostro legnagio sono figho di bastardo d'Enrico imperatore", etc.
Позднейший писатель, Padre Gabrini, в подтверждение происхождения Риенцо,
ссылается на одну надпись: "Nicolaus Tribunus... Lavrentii Teutonici