"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Последний римский трибун " - читать интересную книгу автора

обыкновенно теряли, когда приходили в соприкосновение с систематическим
вероломством и презрением к честности, составлявшими характер жестокого, но
коварного юга. С этими качествами Адриан соединял более нежные страсти своих
земляков, поклонялся красоте и боготворил любовь.
Только за несколько недель перед тем он возвратился в свой родной
город, куда его репутация уже предшествовала ему и где помнили еще его
раннюю любовь к литературе и его доброту. Он нашел положение Риенцо
изменившимся гораздо более, нежели свое собственное. Адриан еще не был у
ученого. Он прежде хотел издали, собственными глазами присмотреться к
мотивам и целям его поступков, потому что он частично заразился
подозрениями, какие имело его сословие насчет Риенцо, частично же разделял
доверчивый энтузиазм народа.
- Конечно, - говорил он сам себе, задумчиво подвигаясь вперед, - никто
больше его не имеет силы преобразовать наше больное государство, исцелить
его раны и пробудить в наших гражданах воспоминания о доблестях предков!
Разве я не видел в свободных государствах Италии людей, призванных к власти
для защиты народа, которые были сперва честны, а потом, упоенные внезапным
возвышением, изменяли тому самому делу, которое их возвысило. Правда, эти
люди были вожди и нобили; но разве в плебеях меньше людских слабостей?
Однако же я слышал и видел его издали, теперь я подойду и присмотрюсь к нему
поближе.
Говоря с собой таким образом, Адриан обращал мало внимания на разных
прохожих, которые попадались все реже, по мере того, как становилось
позднее. Между ними были две женщины, которые теперь одни шли по той же
длинной и тёмной улице, в которую свернул Адриан. Месяц уже ярко светил в
небе, и женщины проскользнули мимо кавалера легким и быстрым шагом. Младшая
оглянулась и посмотрела на него при этом свете пристальным, но робким
взглядом.
- Чего ты дрожишь, моя милочка? - сказала ее спутница, которой можно
было дать около сорока пяти лет и одежда и голос которой показывали, что она
по своему званию была ниже младшей. - Улицы, кажется, теперь довольно
спокойны, и, слава Богу, наш дом не слишком далеко.
- Ах, Бенедетта! Это он! Это молодой синьор, это Адриан!
- Это хорошо, - сказала кормилица (таково было ее звание) - потому что,
говорят, он храбр, как северный воин; палаццо Колонны не очень далеко
отсюда, и синьор Адриан может помочь нам в случае нужды! Конечно, милая моя,
если вы будете идти потише.
Молодая девушка умерила свои шаги и вздохнула.
- Правда, он очень хорош, - проговорила кормилица, - но ты не должна
больше думать о нем; он слишком выше тебя для того, чтобы на тебе жениться;
что касается чего-нибудь другого, ты слишком честна, а твой брат слишком
горд.
- А ты, Бенедетта, слишком проворна со своим языком. Как можешь ты это
говорить, зная, что он никогда даже не говорил со мной, по крайней мере с
тех пор, как я была совсем ребенком; мало того, он едва знает о моем
существовании. Ему, Адриану ди Кастелло, грезить о бедной Ирене! Одна эта
мысль - уже сумасшествие.
- Так зачем же ты, - быстро возразила кормилица, - грезишь о нем?
Ее спутница вздохнула опять глубже прежнего.
- Св. Катерина! - продолжала Бенедетта. - Если бы на земле был только