"Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Последний римский трибун " - читать интересную книгу автора

Стефан Колонна, который - благослови его Бог! - редко бережет кровь и деньги
(за исключением своих собственных!). На его деньги я живу и ему клялся в
верности.
- Diavolo! - проворчал кавалер, и лицо его покрылось пятнами гнева; но
с обычным самообладанием для итальянских нобилей он удержался и сказал
громко со спокойствием и вместе с достоинством:
- Делай, как я приказываю; останови суматоху, постарайся, чтобы
снисходительность была оказана с нашей стороны. Пусть через час шум
затихнет, а завтра приди ко мне за наградой. Вот тебе кошелек в задаток
будущей моей благодарности. Что касается моего родственника (о котором
приказываю тебе упоминать с большим почтением), то я говорю от его имени.
Слышишь, шум увеличивается, драка усиливается, ступай, не теряй ни минуты.
Несколько устрашенный спокойной твердостью патриция, Родольф кивнул
толовой, не отвечая, засунул деньги за пазуху и пошел в толпу.
Молодой кавалер, оставшись один, следовал глазами за удаляющейся
фигурой солдата, на блестящей каске которого сияли косые лучи заходящего
солнца, и сказал самому себе с горечью:
- Несчастный город, родник всех великих воспоминаний! Падший царь
тысячи наций, как развенчан и ограблен ты малодушными и отрекшимися от тебя
детьми! Твои патриции ссорятся друг с другом, народ проклинает патрициев,
священники, которые должны бы сеять мир, насаждают раздоры, отец церкви
бежит из своих стен, его двор - галльская деревня... А мы! Мы, происходящие
от самой гордой крови Рима, сыны цезарей, потомки полубогов, поддерживаем
свою наглую и ненавидимую власть мечами наемников, которые, принимая от нас
плату, издеваются над нашей трусостью, держат наших граждан в рабстве и за
то владычествуют над самими господами их! О, если бы мы, наследственные
вожди Рима, могли чувствовать и найти свою законную опору в благодарных
сердцах наших граждан!
Молодой Адриан так глубоко сознавал горькую истину всего им сказанного,
что слезы негодования текли по его щекам, когда он говорил. Он не стыдился
проливать их, потому что плач о падшем племени - святое чувство, а не
женская слабость.
Медленно поворотясь, чтобы уйти, он вдруг остановился, услыхав громкий
крик: "Риенцо! Риенцо!" От стен Капитолия до Тибра далеко пронесся звук
этого имени. Когда же он замер, то за ним последовало глубокое, всеобщее
молчание. Можно было подумать, что сама смерть снизошла на город. На крайней
точке толпы, и возвышаясь над нею, на обломках камня, вынутого из развалин
Рима для устройства баррикад в одну из последних распрей между гражданами,
на этом безмолвном памятнике минувшего величия и настоящих бедствий города,
стоял Риенцо. Будучи выше всего своего племени, он более всех был проникнут
сознанием славы древних времен и унижения новых.
На расстоянии, на котором находился Адриан от этой сцены, он мог
отличить только темный очерк фигуры Риенцо и слышать только слабый звук его
могучего голоса. Но в покорном, хотя волнующемся море человеческих существ,
толпившихся вокруг с открытыми головами, озаренными лучами солнца, он
замечал невыразимое действие красноречия Риензи на всех, кто принимал в свою
душу поток его пламенных мыслей. Современники описывают это красноречие
почти как чудо, но на самом деле сила его основывалась более на симпатии
слушателей, чем на обыкновенных способностях оратора.
Недолго Адриан ди Кастелло видел его фигуру и слышал его голос, но