"Кир Булычев. Первый гранд-мастер (эссе о Роберте Хайнлайне)" - читать интересную книгу автора

Игра в придуманный мир-далеко не самая важная функция литературы. Эта
игра, очевидно, сужает возможности литературы и определяет ей достаточно
незначительное место в общественном сознании - где-то рядом с
аттракционами Диснейленда.
Классики американской фантастики, пришедшие в литературу еще до второй
мировой войны, за редким исключением, как мне кажется, свою задачу
понимали достаточно широко. Им, свидетелям мировых катаклизмов, решавших
судьбы демократии, были важны и интересны социальные проблемы. Потому в
первых и самых знаменитых по сей день романах Азимова, Бестера, Шекли,
Саймака, Хейнлейна, Бредбери, Кларка, Лейнстер, Корнблата, Андерсона
нельзя усмотреть эскапизма.
"Классики" американской фантастики пришли в нее почти одновременно, в
течение десятилетия - с конца тридцатых до конца сороковых годов. Можно
привести ряд почти курьезных примеров единовременности вхождения в
литературу писателей, о которых в те годы никто, разумеется, и не
подозревал. Известно, в частности, что в 1939 году Роберт Хейнлейн увидел
объявление о конкурсе читателей в одном давно канувшем в Лету
"макулатурном" журнале2. Он сел за стол и написал свой первый рассказ.
Потом, правда, передумал и послал рассказ в другой журнал. А в конкурсе
безвестного журнала победил будущий классик Альфред Бестер, а второе место
в нем занял сам Фредерик Пол.
Фантастика в Америке должна была совершить скачок именно в те годы, потому
что на быстрое развитие науки и техники, на возникновение призраков
близкой атомной бомбы и космических успехов накладывалось начало мировой
войны. Разумеется, и в те дни среди читателей было немало желавших
погрузиться в утешающие сказки о драконах и принцессах, но к фантастике
обращались в первую очередь активные молодые люди, которые искали в ней
ответы на вопросы вполне современные и в то же время кардинальные.
"Макулатурные" журнальчики еще не умели говорить серьезно. Но этого
разговора ждали.
Не подлежит сомнению, что фантастика в Штатах возникла по-настоящему не с
Хьюго Гернсбеком, как принято писать, а с началом второй мировой войны,
когда в нее пришли будущие метры. Все сразу.
Подобное явление произошло и в истории советской фантастики. Она рождалась
дважды и оба раза была призвана к жизни громадными социальными переменами
в обществе. Эти два рождения принесли две волны писательских имен.
Впервые фантастика в СССР родилась сразу после революции 1917 года, когда
страна была перевернута гражданской войной и ее будущий путь скрывался в
тумане. Тогда, в течение двух-трех лет, в фантастику пришли Алексей
Толстой, Булгаков, Эренбург, Замятин, Шагинян и еще тридцать или сорок
писателей различного таланта и судьбы. Их просто распирало от стремления
понять самим, что же происходит и произойдет завтра, опрокинуть на
читателя свои мысли о завтрашнем дне. Это были годы надежд, сомнений и
множественности мнений.
С началом тридцатых фантастика умерла. Различие в мнениях было отменено,
литература должна была выражать официальную точку зрения на прогресс, в
первую очередь технологический (о социальном лучше было молчать,
ограничиваясь заявлением о всеобщем счастье). И вот, с 1930 года, более
четверти века фантастика у нас влачила жалкое существование на грани
научно-популярной и научно-пропагандистской литературы. И лишь с крушением