"Иван Алексеевич Бунин. Стихотворения. Рассказы (ПСС Том 1)" - читать интересную книгу автора

"автор". И я тотчас же поехал в Елец и с восторгом познакомился в базарном
трактире с этим Назаровым, самоучкой-стихотворцем из мещан. Из новых
писателей мне очень нравился тогда Гаршин (самоубийство которого ужасно
поразило меня). Нравился и Эртель, хоть я и тогда чувствовал его
литературность, непростоту, копировку Тургенева, даже эту неприятную
изысканность знаков препинания, обилие многоточий. В Чехове (его
юмористических рассказов я тогда не знал) тоже кое-что задевало меня - то,
что он писал бегло, жидко...
В апреле 1887 года я отправил в петербургский еженедельный журнал
"Родина" стихотворение, которое и появилось в одном из майских номеров.
Утра, когда я шел с этим номером с почты в Озерки, рвал по лесам росистые
ландыши и поминутно перечитывал свое произведение, никогда не забуду. Писал
и читал я в то лето особенно много, а чтобы ничто не мешало мне в этом и с
целью "наблюдения таинственной ночной жизни", месяца на два прекратил ночной
сон, спал только днем.
В сентябре 1888 года мои стихи появились в "Книжках Недели" (издаваемой
П.А. Гайдебуровым), где часто печатались вещи Щедрина, Глеба Успенского, Л.
Толстого, Полонского. Гайдебуров отнесся ко мне крайне внимательно и
запретил сотрудничать в других изданиях, - взял меня под свое исключительное
руководство.
Между тем благосостояние наше, по милости отца, снова ухудшалось. Брат
Юлий переселился в Харьков. Весной 1889 года отправился туда и я и попал в
кружки самых завзятых "радикалов", как выражались тогда, а пожив в Харькове,
побывал и в Крыму, о котором у меня еще в детстве составилось самое
поэтическое представление, благодаря рассказам отца, и нашел, что ходить
верст по сорок в сутки, загорать от солнца и от морского ветра и быть очень
легким от голода и молодости - превосходно. С осени стал работать при
"Орловском вестнике", то бросая работу и уезжая в Озерки или Харьков, то
опять возвращаясь к ней, и был всем, чем придется, - и корректором, и
передовиком, и театральным критиком, что, к счастью, совсем не приставало ко
мне. Тут опять сразила меня, к великому моему несчастью, долгая любовь.
К более нормальной жизни, к более правильной работе литературной и
образовательной я возвратился только через два года, переселившись в
Полтаву, где брат Юлий заведовал статистическим бюро губернского земства. В
Полтаве я был библиотекарем земской управы, затем тоже статистиком, много
корреспондировал в газеты о земских делах; усердно учился, писал, ездил и
ходил по Малороссии, - служба у меня была легкая и свободная, - затем,
увлеченный толстовской проповедью, стал навещать "братьев", живших под
Полтавой и в Сумском уезде, прилаживаться к бондарному ремеслу, торговать
изданиями "Посредника". Но сам же Толстой, к которому я ездил с А.А.
Волкенштейном, и созерцание которого произвело на меня истинно потрясающее
впечатление, и отклонил меня опрощаться до конца. (Как к художнику я
относился к нему и тогда уже с не меньшим восторгом. Но к этому времени
относится и мое увлечение Флобером, а наряду с этим - "Словом о полку
Игореве", малорусскими "думами", - теми, что наиболее величавы и
торжественны, - некоторыми вещами Мицкевича, особенно его крымскими
сонетами, балладами, страницами из "Пана Тадеуша": ради Мицкевича я даже
учился по-польски.)
За работой при "Орловском вестнике" я писал урывками, печатаясь в
"Северном вестнике", "Наблюдателе" и иллюстрированных журналах, и издал