"Энтони Берджесс. Заводной апельсин." - читать интересную книгу автора

видели бы, если что не так.
-- Мы просто спросили, -- примирительно отозвался молоденький мент. --
Работа у нас такая, что ж поделаешь. -- Однако, уходя, он окинул нас
довольно мрачным и подозрительным взглядом. Мы проводили их громким,
исполненным на губах, салютом: пыр-дыр-дыр-дыр! Но лично сам я находил
события той ночи, да и предыдущих тоже, слегка разочаровывающими. Толком
даже и подраться не с кем. Все просто, как поцелуй в jamu. Впрочем, вечер
был весь еще впереди.

2
Выходя из пивной "Дюк-оф-Нью-Йорк", мы сквозь ее широкую витрину
zasekli старого hronika, в смысле пьяницу, распевавшего поганые песни своих
поганых предков, а в промежутках икавшего и рыгавшего так, будто у него в
прогнивших вонючих кишках целый поганый оркестр. Если есть vestsh, которую я
не выношу, так это именно такое поведение. Ну не могу я смотреть, когда
muzhik грязный, качается, рыгает пьяным своим выхлопом, сколько бы ему лет
ни было, однако в особенности когда он такая старая obrazina, как этот. Он
стоял, будто влипнув в стену, в жутком. и изгвазданном виде -- штаны мятые,
на них griazz, kal и Бог знает что еще. Пришлось за него взяться, пару раз
хорошенько vrezatt, но все равно он продолжал горланить. Песня была такая:
Будем вместе мы, моя милая, Хоть ушла ты далеко. Но когда Тем сделал
ему несколько раз toltshok кулаком по поганым его zubbjam, пьяница петь
перестал и заголосил; "Давайте, кончайте меня, трусливые выродки, все равно
я не хочу жить, не хочу я жить в таком подлом сволочном мире! " Я велел Тему
слегка tormoznuttsia, потому что иногда мне интересно бывало послушать, что
эти старые hanygi имеют сказать насчет жизни и устройства мира. Я сказал:
"О! А отчего это мир, по-твоему, такой уж подлый? "
Он выкрикнул: "Это подлый мир, потому что в нем позволяется юнцам вроде
вас на стариков нападать, и никакого уже ни закона не осталось, ни порядка".
Он орал во всю-мочь, в такт словам размахивал rukerami, однако kishki его
продолжали изрыгать все те же блыр-длыр, словно у него внутри что-то
крутится или будто сидит в нем какой-то настырный и грубый muzhik, который
нарочно его zaglushajet, и starikashke приходится воевать с ним кулаками,
продолжая орать: "В этом мире для старого человека нет места, а вас я не
боюсь вовсе, потому что я так пьян, что бейте сколько хотите--. все равно я
боли не почувствую, а убьете, так только рад буду сдохнуть! " Мы похмыкали,
похихикали, по ничего ему не отвечали, в он продолжал: "Что это за мир
такой, я вас спрашиваю! Человек на Луне, человек вокруг Земли крутится, как
эти жуки всякие вокруг лампы, и при этом никакого уважения нет ни к закону,
ни к власти. Давайте, делайте, что задумали, хулиганы проклятые, выродки
подлые! " И после этого он выдал нам тот же исполненный на губах салют:
пыр-дыр-дыр-дыр! -- точно такой же, каким мы проводили молоденьких ментов, и
тут же снова запел;
Я за родину кровь проливал И с победой вернулся домой -- так что
пришлось его slegontsa zagasitt, что мы и сделали, веселясь и хохоча, но он
все равно продолжал горланить. Тогда мы ему так vrezali, что он повалился
навзничь, выхлестнув целое ведро пивной блевотины. Это было так отвратно,
что мы, каждый по разу, пнули его сапогом, и уже не песни и не блевотина, а
кровь хлынула из его поганой cтарой pasti. Потом мы отправились своей
дорогой.