"Энтони Берджес. Трепет намерения" - читать интересную книгу автора

сентиментальности, неминуемо должна была привести его к сердечным
увлечениям. В сорок третьем году он писал мне из Чешема, где проходил курс
военной гигиены, что встречается с девушкой по имени Этель. "Она белокурая,
стройная, длинными ногтями не щеголяет: вообще она очень цельная натура.
Этель работает в кафе на Хай-стрит. Поздновато я лишился невинности, правда?
Мы с ней уходим в поле, где все и происходит; очень здорово, хотя особой
страсти я не испытываю. Чувства вины тоже никакого. Как ты думаешь, это
плохо, что я не испытываю вины? С католицизмом я окончательно порвал, и
Англия после этого стала мне еще ближе, я имею в виду ее душу, ее существо.
Мне открылась ее величественная непорочность. Англии не по пути ни с
католичеством, ни с пуританством-она их стряхнет и не заметит. В нацистской
Германии тоже есть непорочность, но другого рода: там она недобрая, и потому
немцы даже не замечают своей звериной жестокости. Интересно, хоть
кому-нибудь стыдно за эту войну? Лежа с Этель в поле, я стараюсь придать
остроту ощущениям (впрочем, пока без особого успеха), воображая, что
совершаю адюльтер (разумеется, Этель не замужем) пли кровосмешение. В
каком-то смысле это, конечно, кровосмешение, ведь предполагается, что все мы
братья и сестры, живущие большой дружной семьей и направляющие свою
сексуальную ненависть (в основе всякой ненависти лежит секс) против общего
врага".
Но по-настоящему серьезное письмо Роупер послал из уже капитулировавшей
Германии. "Я никогда больше не притронусь к мясу,-писал Роупер.-Никогда в
жизни. В лагере мясо было повсюду, оно лежало штабелями и кое-где еще
шевелилось. Человеческое мясо. Наверняка сладковатое (ведь каждый кусок -
на косточке!), в нем копошились черви, сверху кружили мухи. Воняло, как на
громадной сыроварне. Мы там оказались первыми и, с трудом сдерживая тошноту,
сразу начали распылять свой патентованный антисептик "Марк IV". Раньше,
когда мне встречалось слово "некрополь", я думал, что это поэтический термин
для описания мертвого ночного города, где запертые дома кажутся покинутыми
своими обитателями. Теперь я увидел, что такое настоящий некрополь. Сколько
же в нем мертвых и умирающих горожан! Никогда не думал, что можно столько
мертвецов собрать в одно место и уложить так аккуратно, кое-где прокладывая
живыми. Я шел по чистеньким (made in Germany) улицам, по обе стороны были
навалены горы трупов высотой с дом; я опрыскивал их антисептиком, но разве
может запах раковин и унитазов перебить трупную вонь?"
Как видите, сэр, Роупер, точнее, сержант Роупер оказался в одной из
первых групп дезинфекторов, приступивших к работе после капитуляции
Германии. В том письме и в трех за ним последовавших (страдания Роупера
выплескивались на бумагу настоящим потоком) он рассказывал, как его рвало,
как преследовал дикий страх, что полумертвые набросятся на своих мертвых
соседей по куче и вопьются зубами в разлагающийся протеин. Он писал о ночных
кошмарах, с которыми знаком каждый, кто побывал в лагере смерти, кто
застывал там от ужаса, in rigty-то ли не в силах постичь увиденное, то ли
собираясь блевать. Да, все мы застывали с отвисшей челюстью, не находя слов
для того, что видели и вдыхали. Мы не желали верить своим глазам, ведь,
поверив в то, что цивилизованная нация способна на такое, надо было бы
пересмотреть усвоенные с детства взгляды на цивилизацию, прогресс,
облагораживающее влияние искусства, науки и философии (а кто станет отрицать
величие немецкой нации?). Я оказался там единственным переводчиком для
небольшой группы, состоявшей из русских и американцев (местонахождение