"Энтони Берджесс. Муза" - читать интересную книгу автора

"Крысы как крысы", - рассудил Пейли, впрочем, этих животных он видел
только в университетских лабораториях. Живые злые глазки, толстые мясистые
хвосты. И вдруг Пейли понял, что именно они глодали.
Из кучи отбросов торчала человеческая рука. К таким зрелищам Пейли был,
в принципе, готов. Он вдоволь насмотрелся на изображения ограды Темпля с
насаженными на колья головами изменников, знал об обычае омывать трупы тремя
приливами и бросать гнить на берегу Темзы, видел на картинках эшафоты
Тайберна (в эпоху Пейли переименованного в Марбл-арч), вокруг которых на
поживу стервятникам валялись отрубленные конечности. (Стервятники? Коршуны,
конечно же, коршуны. Все коршуны уже расселись по насестам.) Холодным
взглядом ученого (порошок, который он принял, утихомирил его желудок) Пейли
осмотрел обкусанный, ободранный кусок плоти. Крысы успели съесть немного:
пир оборвался практически в самом начале. Однако на запястье зияла рваная, с
блестящим дном дыра, которая заставила Пейли почесать в затылке. То была
удивительно знакомая. но неуместная на нормальной человеческой руке
анатомическая черта. На секунду ему подумалось, что дыра страшно напоминает
пустую глазницу, облепленную ошметками выдавленного глаза. Но Пейли,
улыбнувшись через силу, унял свою фантазию.
Повернувшись спиной к этим жалким человеческим останкам, он решительно
прошел к входной двери. Удивительно, но она оказалась не заперта. Пейли
надавил - дверь отворилась, издав скрип. Приятный звук - что-то вроде "Добро
пожаловать" в этот мир 1595 года, знакомый и одновременно странный. Вот оно:
земляная площадка стоячего партера, которую трамбовали, трамбуют и еще много
лет будут трамбовать ноги черни; боковые ложи: выступающая в зал сиена;
"студия" без занавеса; башня с флагштоком. Пейли с благоговением глубоко
вдохнул воздух театра. И тут...
- Эге, мазурик, попался!
Сердце Пейли чуть не выскочило изо рта, как плохо пригнанная вставная
челюсть. Обернувшись, он впервые оказался нос к носу с живым елизаветинцем.
Слава Богу, этот "представитель эпохи" выглядел вполне по-человечески, хоть
и был донельзя грязен. Неуклюжие сапоги, штаны цвета гусиного помета,
воняющая жиром кожаная куртка-джеркин. Его слегка пошатывало, точно пьяного;
подойдя к Пейли и заглянув ему в лицо, он тошнотворно дыхнул на историка
элем. Щуря осоловелые глаза, мужчина тщательно обнюхал Пейли, словно пытаясь
опознать его по запаху. "Пьян, в голове туман, а еще имеет наглость
нюхать..." - подумал Пейли с презрением. И, старательно контролируя гласные,
заговорил:
- Я джентльмен из Нориджа, только приехал. Посторонись, малый. Или
господ благородного звания не узнаешь?
- Я тебя не знаю и не ведаю. И что ты здесь делаешь середи ночи, тоже
не знаю, - однако ж пьяница попятился. Пейли так и просиял, окрыленный своей
маленькой победой: как человек, который, к примеру, впервые в жизни
заговаривает с московским прохожим на самостоятельно выученном русском языке
и обнаруживает, что его отлично поняли.
- В общем, я желаю говорить с мастером Бербиджем.
- С которым - с молодым или со старым?
- С любым. Я написал полдюжины пьес и желаю им показать. Сторож
очевидно, то был сторож - вновь обнюхал Пейли.
- Джентльмен вы или кто, только дух от вашей милости какой-то
нехристианский. И принесло вас в нехристианский час.