"Энтони Берджесс. Мед для медведей" - читать интересную книгу автора

считал себя достаточно образованным в вопросе полового воспитания человеком,
в свое время он прочитал немало соответствующей литературы, но сейчас он
испугался. Как это можно назвать? Сладострастным исступлением? Взрывной
волной похоти? Возможно, льющаяся рекой водка, неизменный чай с лимоном и
каменным зефиром как-то изменили их? Во всяком случае, Пол чувствовал себя
вовсе не так хорошо, как хотелось бы. Откуда она набралась всего этого? Из
книг? Но ведь она никогда и ничего не читает! Из разговоров? Но такие вещи
вряд ли обсуждают даже самые близкие подруги.
Огромная и уродливая рыба появилась из бездонной пучины и проникла в их
тихий водоем, чтобы поплавать. Уродливая? Почему? Ведь у рыбины было лицо
Роберта. Нет, такого не может быть. Глупо даже думать об этом.
Он сказал:
- Невероятно!
Она ответила:
- Убирайся! Уйди отсюда! Оставь меня в покое!
Белинда застонала и начала всхлипывать. Не дождавшись реакции, она
резко отвернулась, отодвинулась от него подальше и уткнулась носом в
переборку.
Все еще обнаженный Пол присел на краю койки, шокированный, удивленный,
довольный, ошарашенный, заинтригованный, озадаченный, возмущенный,
охваченный ревностью. Он неожиданно вспомнил слова совершенно незнакомого
человека, покупателя, пришедшего в магазин за металлической чесалкой для
спины. Тот говорил о "первоклассном знании наиболее эффективных способов
эротической стимуляции". Пол повернулся к Белинде, намереваясь задать
множество вопросов, но она завернулась в простыню с головой.
Он легонько похлопал укрытую простыней аппетитную округлость, прикинув,
что это должно быть, но, очевидно, не угадал. Белинда глухо вскрикнула, села
и резко сдернула с себя простыню, представ перед ним обнаженной. Ее глаза
метали молнии.
- Мне больно! Кретин! Все мужчины - неуклюжие и грубые животные...
В это время дверь, которую Пол забыл запереть, распахнулась и в каюту
ввалился Егор Ильич.
Он вечно крутился в ресторане, предназначенном для пассажиров первого
класса, но, казалось, не занимал никакой официальной должности на судне. В
манере поведения Егора Ильича никогда не проявлялось подобострастие,
поскольку это было запрещено режимом, наоборот, к пассажирам он относился
по-семейному бесцеремонно.
Вот и сейчас он появился в каюте без стука, довольно ухмыльнулся,
обозрев обнаженную фигуру дяди Павла, так он называл Пола, не обошел своим
вниманием и грудь Белинды, а когда она юркнула под простыню, сказал: "Ага" и
в знак одобрения поднял большой палец. Он был красив, но какой-то детской
красотой, обладал очень красной, выдающейся вперед нижней губой и блестящими
напомаженными волосами, распространяющими запах крема после бритья "Макс
Фактор". На нем был хорошо сшитый вечерний пиджак (у него был еще один,
утренний) от Бертона или Джона Колье. Он был слишком смазлив, чтобы стать
хорошей рекламой Советской России. Что касается политической системы, он,
скорее всего, ее просто не понимал. Он показывал дяде Павлу фотографию своей
семьи за рождественским столом, однажды в ресторане он даже позволил себе
исполнить довольно смешную пародию на Хрущева, которого он называл "Большой
живот". Кроме того, он был убежден, что спутники и космические корабли -