"Энтони Берджесс. Время тигра" - читать интересную книгу автора

хорошего совета насчет каучука, полученного от китайского бизнесмена.
Правда, азартные игры запрещены, харам, только очень хотелось добраться до
Мекки, стать ходжой. Хаджа туан Хаджи Мохаммед Назир бен Абдул Талиб, и,
клянусь Аллахом, все будет прощено. Приобщившись теперь к славе великой
мечети Мекки, Масджид-аль-Харам, он слегка презирал суеверных
соотечественников. Притворяются напоказ мусульманами и все так же цепляются
за свои анимистические верования, кладут на могилы бананы, кормят духов
умерших. У него есть авторитетное свидетельство, что инчи Идрис бен Зейиал,
школьный учитель, большой человек в Национальном движении, заказал однажды в
ресторане в Тахи-Панас яичницу с беконом. Он знает, что инчи Джамалуддин
пьет бренди, а инчи Абу Закария тайком ездит по деревушкам во время поста,
чтобы там есть и пить без вмешательства рыщущей повсюду полиции.
- Лаилаха-илла'лах.
Бог все знает. Аллаху аллам. Таких ждет огонь преисподней, жаркий дом в
нараке. Омываемый рекой Сад не для них. Он смотрел вниз в черноту, стараясь
пронзить ее тонким голосом, стараясь озарить Словом темноту Куала-Ханту. Но
город спал. Белые мужчины беспокойно ворочались, видя во сне пинты бочкового
пива в зимних английских отелях. Мем1 спали на смежных кроватях, угнетаемые
во сне слугами, с бесстрастными физиономиями слушавшими суровые слова,
прикидываясь, будто не понимают кухонного малайского со среднеанглийскими
гласными. Лишь в плантаторском бунгало слабо горел свет, но это за городом,
в нескольких милях по тимах-ской дороге. Вышел светловолосый молодой человек
из Министерства осушения и орошения, сладко просвистев доброе утро пузатому
плантатору, который был его другом. Прокрался к маленькому автомобилю,
оглянулся, помахал в темноте освещенной веранде.
Мем - госпожа.
- До свидания, Джеффри. Значит, завтра вечером.
- Завтра вечером. И спасибо.
Но вскоре поднялся рассвет, вырос из-за восточного края, как гигантский
цветок в фильме о природе. Электрик сцены по уведомлению ударил ладонями по
рубильникам, и быстро разлился свет. Небо было громадное над горами с
короной джунглей, над рекой, над лачугами аттап. Малайский рассвет, никем не
увиденный, кроме биляля и тамилов-садовников, рос и рос, летел ввысь с
непристойной тропической быстротой; утро провозгласило себя состоянием, а не
процессом.
В семь часов Нэбби Адамс проснулся, протянул руку к оставшейся бутылке.
Собака вылезла из-под койки, с долгим зевком потянулась. Нэбби Адамс надел
вчерашнюю рубашку, штаны, сунул огромные ступни в старые тапки. Потом тихо
спустился по лестнице, сопровождаемый - бряк-бряк-бряк - собакой.
Бой-китаец, единственный их слуга, накрывал на стол - некогда белая
скатерть, тарелки, чашки, две бутылки с соусом. Нэбби Адамс заискивающе
приблизился. Хотя он шесть лет провел в Федерации, не говорил ни
по-малайски, ни по-китайски; его языки: хинди, урду, немного пенджабский,
нортгемптонширский английский. И спросил:
- Тебе туан Флаэрти деньги вчера давал?
- Туан?
- Вань, вань. Есть у тебя вань, чтобы купить макан? Толстый туан дал
тебе вань?
- Туан каси лима линггит.
Лима ринггит. Пять долларов.