"Тарас Бурмистров. Вечерняя земля" - читать интересную книгу автора

благодатная австрийская земля. Отвергнув несколько вариантов, которые
оказались тем, что Гоголь некогда удачно называл "кислятина во всех
отношениях", я наконец добрался до чего-то более или менее приемлемого по
вкусу. На этот раз, по причине ли пустого желудка или сильной усталости, но
уже нескольких бокалов вина мне хватило, чтобы кирпичная кладка вдруг
расплылась перед моими глазами, а стены, и так уже прихотливо изогнутые во
всех направлениях, начали угрожающе крениться.
Некоторое время я сидел в полной прострации, глядя на лакированную
поверхность стола, но потом голова моя слегка прояснилась. Я снова вспомнил
о странном контрасте, поразившем меня сегодня; это было удивительное
несоответствие между грозным, царственным и самоуверенным видом Вены и той
жалкой ролью, которую играл в Европе этот город последние несколько
столетий. Это напомнило мне о судьбе Константинополя, столицы величайшей
империи средневековья, владения которой, однако, сужались под натиском
варваров, как шагреневая кожа. В конце концов утопавший в роскоши
Константинополь стал править Византийской империей, состоявшей из одной
столицы с небольшими окрестностями; все остальное пало, отторгнутое
завоевателями с Востока и Запада. Перед тем, как окончательно погибнуть,
Константинополь какое-то время оставался одиноким островом в сплошном
враждебном окружении; но и тогда он еще был столицей мира - вплоть до того
самого момента, когда крестоносцы, бравшие город, пробили крепостную стену
и, заглянув в пролом, ужаснулись: столько людей было в городе, что казалось,
там собралось полмира.
Но такова была судьба всех империй; возвышаясь почти до небес,
объединяя в своих пределах несчетные сотни языков и народов, они в конце
концов рушились под бременем собственного величия, оставляя после себя одни
только безмолвные свидетельства своего давно минувшего могущества. Иногда,
впрочем, не оставалось и этого, как не сохранилось ничего от цветущей
столицы Золотой Орды, основанной Батыем на Волге, после того как она была
обращена в развалины неумолимым Тимуром. Я вспомнил и о судьбе Петербурга,
города, устоявшего перед всеми вражескими нашествиями и со дня основания ни
разу не видевшего неприятеля на своих улицах, но, несмотря на это, навсегда
утратившего слепящий блеск и горделивую заносчивость мировой столицы. Самые
великие города рушились, когда иссякала та идея, которая их питала; как
только она гасла в умах, возродить их уже было невозможно. Сохранялась
только их пустая оболочка, похожая на проросшее и истощившееся злаковое
зерно, случайно вышедшее из земли на поверхность.
Такими безжизненными остовами давно уже выглядели и Вена, и Петербург.
Теперь, когда их громозвучная слава отошла в прошлое, оба города казались
почти двойниками; но в этом сходстве было и странное, удивлявшее меня
противоречие. Исторически их величие было разделено во времени, оно
достигало вершины в разные эпохи, и возвышение одной империи было причиной
упадка другой. При взгляде в прошлое эти временные пласты сближались,
сливаясь иногда до полной неразличимости, но одновременное существование
двух мировых центров было чем-то явно абсурдным: империя по своей сути могла
быть только одна, и ее столица, город, достигший мирового господства,
обречен был вечно оставаться во вселенском одиночестве.
- Немного перебрал (too much wine)? - вдруг спросил меня белобрысый
абориген, сидевший напротив.
- Я привычный (I'm from Russia), - ответил я ему, и, слегка