"Шерас" - читать интересную книгу автора (Стародубцев Дмитрий)

Глава 15. Люцея Инфекта

В блаженной Грономфе медленно таял удушливый день. Свежело, блекли краски, растворялись тени. Уходил на покой солнечный диск, уступая первенство на небосводе Хомее и звездам путеводным. Вышли на улицы и площади факельщики, готовые зажечь тысячи огней: озарить город светом покойным, удерживая до поры в темных закоулках и подворотнях черные страхи.

Один за другим у здания акелины Инфекта с тяжелыми гранитными колонами и массивными дверьми из черного дерева появлялись известные эжины и прославленные военачальники. Кто пешком, воровато оглядываясь, кто верхом, бряцая многочисленным оружием, а кто — с помпой, на конных носилках, в сопровождении множества крикливых слуг. Но внутри они находились недолго. Жуфисма — распорядительница акелины, отказывала всем подряд, ссылаясь на то, что Андэль, а спрашивали только ее одну, больна или отпущена домой. Не возымели действия и щедрые горсти золотых монет, предлагаемые с небывалой поспешностью. Именитые авидроны, рассыпаясь проклятиями, а некоторые непрекрыто угрожая, все до одного вынуждены были уйти ни с чем.

Шестнадцатилетняя люцея по имени Андэль с некоторого времени пользовалась завидным успехом. Причиной тому была ее внешность: черные чуть раскосые глаза под тонкими изогнутыми бровями, красивый лоб, чудные светлые волосы, подвижные чувственные губы. А может, мужчин влекла ее молодость, мнимая неопытность, кажущаяся непорочность? Так или иначе, но Андэль выгодно отличалась от своих старших подруг — умелых любовниц, проведших в акелине годы и познавших все премудрости игр сладострастия. При любых обстоятельствах она сохраняла особую гордость, некую недоступность, чистоту духа и степенность — признаки породы, свойственной некоторым грономфским женщинам. И всё это влекло несказанно.

В этот день Андэль возилась в небольшом саду, что располагался во внутреннем дворике акелины. Предметом ее забот стали луковицы жемчужины, которые она месяц назад купила на рынке за свои деньги и с разрешения Жуфисмы собственной рукой посадила на небольшом участке земли. Теперь каждый день девушка наблюдала, как пробиваются ростки, набухают мякотью, дают острокрылые отростки. Пройдет немного времени, и однажды утром заметно подросшие растения вспыхнут белыми, красными, оранжевыми, голубыми красками. Крупные головки цветов будут поначалу закрыты, но по истечении нескольких дней лепестки раскроются, и тогда необычайный аромат наполнит сад.

Андэль с детства выращивала жемчужины. Ее отец Чапло однажды принес из города луковицы и смастерил аккуратную грядку, с тем расчетом, чтобы будущим росткам было достаточно солнца, но и чтобы тенистые кроны деревьев непременно защищали их от прямых палящих лучей. Чтобы поблизости была вода для обильного полива, но сама земля сохраняла умеренную влажность. Чтобы нежные всходы не повредила мелкая тварь… Трудолюбивый старик натаскал с озера ил, использовал немного лошадиного навоза и белой глины, всё это смешал в пропорции, одному ему известной, и, аккуратно разделив каждую луковицу на четыре части, посадил дольки в землю. Дальнейший уход за привередливыми растениями был поручен дочери, чем она и занялась с превеликим удовольствием.

В тот раз цветы не принесли хозяйству Чапло больших доходов — продавец-цветовод обманул бывшего цинита, продав ему вместо редкой голубой жемчужины луковицы обычной, желтой. Но Андэль выращивание цветов пришлось по душе, и в дальнейшем она с одинаковой любовью относилась к любой луковице, к любому цветку. Как много времени провела она за этим занятием в уединении, погружаясь в мечты! О красивом юноше-путешественнике, который ее полюбит и увезет на золотой колеснице в далекие страны, а потом окажется, что он интол небольшого государства. О громадном дворце с тысячью слуг, в котором она будет жить. Сколько тайных девичьих откровений услышали эти нежные благоухающие создания! В то время Андэль поклялась себе, что как бы боги ни распорядились ее судьбой, она везде и всегда будет выращивать жемчужины — желтые, белые, оранжевые, красные, голубые, черные…

Сад акелины был единственным местом, где уроженка Удолии, привыкшая к одиночеству, могла хоть на несколько мгновений остаться одна. Девушка в задумчивости присела на каменную скамью. Сначала она с грустью думала об отце, едва сдерживая слезы, и о доме на берегу Удолии, потом вспомнила юношу по имени ДозирЭ, и сердце ее томно затрепетало. Она закрыла глаза и попыталась представить себе молодого человека, но с огорчением убедилась, что не может вспомнить его лица. В памяти остались только чувства, яркие, как вспышка молнии.

Пройдет год, а может быть, пять, и юноша со шрамом на лице станет известным военачальником, фантазировала Андэль с замиранием сердца. И тогда он вернется в Грономфу, отмеченный многими наградами, найдет ее и выкупит из акелины. И приведет в роскошный дворец, полученный от Инфекта в благодарность за совершенные подвиги…

Андэль окликнули, и девушка вздрогнула, как будто ее застали на месте преступления. Она оглянулась и увидела Каруду — свою подругу и служанку.

— Что ты здесь делаешь, Андэль? — возмутилась Каруду. — Ты же знаешь, Жуфисма запретила тебе работать. Если она увидит — мы обе будем строго наказаны.

— Мне всё равно, — отвечала юная люцея.

Каруду когда-то считалась украшением этой акелины. Родом она была с полуострова Бирулая, во время войны со Стилием, еще ребенком, попала в рабство, и ее продали на невольничьем рынке богатому яриадцу; а когда девушке исполнилось четырнадцать — в акелину средней руки, где ею забавлялись военные и торговцы. Еще через три года ее купил путешественник-мореплаватель. Каруду оказалась в Грономфе, где по законам страны получила свободу. Как оказалось — мнимую: ее заставили подписать кабальный онис, по которому она становилась люцеей Инфекта и за умеренную плату должна была удовлетворять любые мужские желания. Бывшая рабыня всё же решила, что ей несказанно повезло, и принялась самым трудолюбивым образом исполнять знакомые ей с детских лет обязанности.

У нее не было недостатка в поклонниках. При этом все они: взбалмошные десятники и добродушные военачальники, жадные хозяева лавок и располневшие владельцы кратемарий, требовательные росторы — были богаты и приносили акелине немалый доход. Вскоре Каруду освободили от работ по акелине, и она заимела прислугу из числа менее удачливых люцей.

Однажды в акелине появился сказочно богатый судовладелец по имени Туртюф. Он имел пятнадцать широкопарусных палатин и вместительные склады в грономфском порту, а в Старом городе содержал роскошный дворец, который так и называли — дворец Туртюфа.

Каруду приложила все силы, чтобы понравиться знатному эжину. И ее труды увенчались успехом: Туртюф сделал люцею своей постоянной любовницей. Теперь деньги полились рекой в акелину Инфекта, и жизнь Каруду изменилась. Ей отвели отдельное жилище в лучшей части дома, позволили отлучаться в город и проводить в нем сколько угодно времени, а главное — ей не приходилось больше развлекать других мужчин.

Так длилось несколько лет. Туртюф появлялся каждые одиннадцать дней, проводил в обществе Каруду и танцовщиц какое-то время и беспечно сорил деньгами, оставляя за раз не менее десяти инфектов. Иногда он пропадал на несколько месяцев или на полгода, отправляясь в дальнее плавание, но всё равно три раза в месяц, в последний день каждой триады, мальчик-слуга приносил в акелину деньги, будто встреча состоялась. Каруду наслаждалась своим счастьем, а Жуфисма и ее подруги сдували с нее пылинки.

Вскоре в акелине появилась новая люцея — наивная, словно голубиный птенец, авидронка. Выросла она в лесу, в землевладении своего отца, едва умела читать и писать, а уж о мужчинах и вовсе не имела никакого понятия. Прочие люцеи посмеивались над несмышленой селянкой и постоянно поучали ее. Но опытная Каруду сразу насторожилась. Уж слишком красивые глаза были у этой скромницы. Слишком чиста была глупышка.

Первые дни Андэль проплакала, а потом ее облачили в дорогие плавы, возложили на голову бронзовый венец люцеи, научили манерам, посвятили в главные таинства ремесла и заставили работать. Прошло несколько месяцев, и она вполне свыклась с новыми обязанностями, к которым, между прочим, отнеслась со всей серьезностью. Только теперь люцеям акелины было не до смеха — большинство посетителей жаждали только ее и не хотели слышать ни о ком другом.

Многоопытная Жуфисма, бывшая люцея, а ныне вполне обеспеченная распорядительница акелины, больше всего на свете боялась потерять щедрого Туртюфа. Каруду была уже слишком стара для такого богатого и избалованного ласками эжина. Имелся только один способ удержать судовладельца, и старшая женщина с присущей ей предприимчивостью приступила к осуществлению тонкого хитроумного плана.

Вскоре Туртюф действительно обратил внимание на сочный персик, едва надкушенный похотливыми грономфскими мужами. Он стал охладевать к Каруду и всё больше заглядывался на светловолосую авидронку, которая с некоторых пор прислуживала ему во время трапезы, омовения и отдыха. Через месяц он бросил Каруду и обратил свою страсть, впрочем, как и кошель, в сторону Андэль.

Все блага, коими пользовалась бывшая любовница, вдруг перешли к авидронке. Теперь она была ограждена от других посетителей, имела собственные покои, особый стол, лучшие благовония. Ей было запрещено работать, целыми днями она проводила в купальнях либо в лавке продавца плав, а несчастная Каруду вернулась в общие покои и приступила к обычным обязанностям люцеи, от коих уже совершенно отвыкла.

Несмотря на обстоятельства, отношения между двумя люцеями сложились доверительные. Андэль чувствовала себя неловко, но Каруду постепенно убедила авидронку, что так распорядились боги и она обиды не держит. Наивная Андэль поверила новой подруге — она нуждалась в сострадании, которое она нашла в отношениях с женщиной, старшей по возрасту и более опытной в ремесле. К тому же ей не с кем было поговорить, поделиться сокровенным.

Вскоре Каруду испросила у Жуфисмы позволения прислуживать новой любовнице Туртюфа. Андэль с радостью восприняла новость и, несмотря на отношения, предполагающие почти рабскую зависимость, продолжала вести себя по-дружески. Каруду же теперь всегда находилась рядом, действительно пытаясь помочь, подсказать, иногда утешить. Она была трудолюбива и услужлива.

После каждого посещения Туртюфа добрая Каруду старалась узнать о встрече как можно больше, чтобы помочь не очень-то опытной любовнице. Ее интересовали мельчайшие подробности. Андэль добродушно и открыто отвечала на все вопросы…

— Мне всё равно, — отвечала юная люцея на оклик своей служанки.

— Любую работу ты должна поручать мне. Иначе нам несдобровать. Ты же знаешь Жуфисму! Я не хочу обслуживать матросов в портовой акелине!

— Прости меня, я не подумала, — согласилась Андэль.

— Хорошо, — кивнула подруга. — Скоро явится Туртюф, а ты еще совсем не готова. Пойдем, я натру тебя благовониями, нанесу на лицо краски и одену в плавы.

И Каруду потянула молодую люцею в дом, отрывая от любимого занятия. Андэль нехотя попрощалась с ростками жемчужин и покинула сад. Женщины узкими коридорами прошли в сводчатые купальни.

В купальнях акелины, выложенных зеленым мрамором, из львиных ртов струились воды, наполняя два небольших бассейна — с холодной и горячей водой. Кисейный парок от нагретого пола и воды тянулся вверх, к световому колодцу, и там нехотя исчезал. Две совсем юных люцеи не авидронского происхождения плескались в «холодном» бассейне. Обе походили на островитянок — низкорослые, черные и толстогубые. Они весело болтали на родном языке, издавая короткие грубые звуки. Зычный смех, отражаясь от глухих каменных стен, приобретал поразительную силу и гулкость и был слышен во всех соседних помещениях. Заметив вошедших, обнаженные веселушки испугались и смолкли. Выбравшись из бассейна, они быстро облачились в муслиновые туники и покинули купальни.

Каруду помогла авидронке раздеться и распустить волосы. При помощи изящного серебряного ковша, «сахарного камня» и губчатой рукавички помощница омыла кожу Андэль теплыми водами.

— Твоя кожа нежна и шелковиста, Андэль, как лепесток цветка, — сказала Каруду, поглаживая рукавицей плечи, спину и бедра девушки. — Только у авидронок может быть такая красивая кожа. Туртюф тебе об этом говорил?

— Говорил, — отвечала девушка. — Он говорил, что ни разу не встречал женщины с такой упругой и свежей кожей. Что кожу других женщин нужно натянуть на калатуши, ибо ни для чего другого она не годится.

Андэль рассмеялась, а Каруду вспыхнула и закусила губу, но и виду не подала, что заметила оплошность Андэль. Напротив, спокойно закончила омовение и насухо вытерла тело авидронки. Затем она наполнила ладонь душистым маслом и принялась старательно умащивать кожу юной красавицы, после чего костяным гребнем расчесала ей волосы.

Туртюф был хорош в своих темно-синих одеждах. Красив. Богат. Походил на знатнейшего посланника загадочной далекой страны.

Многие путешествия, а также неограниченность средств — наложили отпечаток на его внешний вид. А был он в широких штанах, кои носят народы Оталарисов, в длиннополой яриадской рубахе, поверх нее — в открытой парраде с меховыми вставками, которые предпочитают мореходы, и в странном плаще без застежек с вырезами для рук. К широкому поясу, усыпанному драгоценностями, крепились кинжал «дикая кошка» в эффектных ножнах, покрытых дикарской символикой, несколько увесистых кошелей и футляр для онисовых свитков. Во всей его одежде чувствовалась чванливая роскошь, избалованный вкус, презрение к узколобой местной моде, этакая насмешка над приземленной грономфской моралью и неповоротливой культурой, не желающей замечать более изящного и практичного.

На самом деле Туртюф редко менял наряды, высказываясь о моде, как о занятии недостойном мужчины. Разве можно отвлекаться от дел великих на такой пустяк? В театре, на палубе корабля, на трапезе у липримара или в седле он мог быть в одном и том же, и только в зависимости от обстоятельств менялось количество украшений, которое, впрочем, было всегда велико.

Туртюф был заметен за тысячу шагов, сильный, красивый, еще сравнительно молодой мужчина. Такого человека увидишь и запомнишь на всю жизнь. Настоящий авидронский эжин — смелый и властный, целеустремленный.

Жуфисма, располневшая сорокалетняя женщина, еще красивая, еще для многих желанная, самым изысканным образом приветствовала посетителя.

Распорядительница и гость поднялись на хирону, где цвел благоухающий сад и били фонтаны. Туртюф снял плащ, отвязал пояс с оружием и стянул при помощи прислужниц глухие кожаные сапоги. Его натруженные ноги омыли душистой водой и облачили в мягкие невесомые сандалии. Подали молодого вина и холодного мяса. Заиграла лючина. Вперед вышли обнаженные танцовщицы.

Туртюф отпил из кубка более половины и проглотил несколько сочных кусков оленины. Утолив жажду и голод, он размяк и подобрел. Устроившись на мягких подушках, судовладелец некоторое время наблюдал за откровенным танцем юных проказниц. Наконец он обратился к Жуфисме, которая в ожидании любых распоряжений была неподалеку:

— Я был во многих странах на многих трапезах, мой взор ублажали лучшие танцовщицы материка, но я не встречал женщин, более искусных в танце, чем красавицы твоей акелины.

— Благодарю тебя, мой хозяин. Для меня нет слаще слов, чем твои похвалы. Помни — всё лучшее в нашей скромной обители в твоем полном распоряжении, — отвечала довольная Жуфисма, низко кланяясь, — включая и меня!

— О Жуфисма, клянусь Гномами, Хомеей, Слепой Девой, Великанами и всеми прочими здравствующими богами, что ты и сама прекрасна, словно флурена-вискоста, с поднятыми парусами, наполненными добрым ветром. Не знаю, зачем я трачу время на твоих люцей, когда мне следует молиться тебе одной, умудренной опытом многих побед, утолять жажду в озерном лоне твоей красоты, несравненной и глубокой. Вот кто бы, верно, украсил каждое мгновение моего пребывания здесь!

Жуфисма расцвела от услышанных похвал. Счастливая улыбка посетила ее чувственные уста. Но, зная свое место, она только сказала:

— Я у твоих ног, рэм. Любое твое пожелание!

Туртюф вновь потянулся к кубку, одним глазом наблюдая за движениями танцовщиц. Впрочем, они ему уже порядком надоели.

— Приведите Андэль, — вдруг потребовал он.

Жуфисма прогнала девушек и поспешила удалиться сама.

Вскоре появилась Андэль в белой плаве из тонкого шелка. Полупрозрачная ткань крепилась на одном плече (другое было обнажено), и в отличие от обычной уличной плавы, глухой, многослойной, длиннополой, не скрывала красоту женской фигуры. Светлые волосы девушки с вплетенными сиреневыми лентами были стянуты на затылке, прекрасную головку украшал бронзовый венец люцеи.

Туртюф улыбнулся девушке. Еще никогда Андэль не казалась ему столь прекрасной. Когда полгода назад он впервые столкнулся с ней на лестнице акелины, она выглядела совсем юной, почти подростком, несмышленой, стеснительной. «О Мой Бог, эта девушка, несомненно, достойна большего, чем быть люцеей грономфской акелины», — восхищенно подумал он.

Андэль приложила пальцы ко лбу, приблизилась к гостю и опустилась перед ним на колени.

— Что изволишь, мой повелитель?

— Послушай, — обратился эжин к люцее, подняв ее с колен и усадив рядом. Он был серьезен, почти суров, и девушка ощутила внутренний трепет. — Сегодня мы видимся последний раз.

— Как? — разочарованно воскликнула Андэль. — Ты решил посещать другую акелину?

— Нет же. Надобности такой нет. Но мне предстоит далекое плавание в Медиордесс. Времена настали лихие. Реки, моря и океаны полны пиратских флотилий, и трудно сказать, удастся ли мне вернуться живым и невредимым с кораблями, полными товаров.

— Ты смел и отважен. Вся Грономфа знает о твоих подвигах. Ты потопишь вражеские корабли и вернешься с победой! — убежденно заявила Андэль.

— Всё так, мы не раз давали отпор разбойникам. На мои палатины набраны лучшие матросы. Но знай, геройствовать я рад, но только тогда, когда за спиной плещутся весла авидронских военных судов. Но на этот раз удача мне изменяет. Флотоводцы не дают мне боевых кораблей; я оправляюсь в путешествие один, на свой страх и риск.

— Почему ты не можешь отправить кого-нибудь вместо себя? — спросила наивная Андэль. — Зачем тебе рисковать самому?

— Зачем? Я всю жизнь всё делал сам, и делал отменно. Не доверяя никому, я добился всего, о чем и не смел мечтать. Теперь я строю собственные корабли, покупаю лавки, земли, дворцы. Купил тебя, словно рабыню, могу купить всю эту акелину вместе с Жуфисмой. И только потому, что всё делал сам…

Туртюф был раздражен, и Андэль предпочла прекратить неосмотрительные расспросы. В Грономфе вообще было не принято обсуждать дела с женщинами.

Гость между тем смягчился, что-то вспомнил, полез в потайной карман и достал кожаный мешочек, похожий на кошель. Девушка со скукой подумала о деньгах, но на этот раз ошиблась. Туртюф развязал мешочек и внезапно извлек наружу ожерелье тонкой работы из витой золотой проволоки с подвеской круглой формы, изображающей Хомею.

— Прими этот дар в знак моего к тебе расположения, — сказал Туртюф.

Андэль не могла поверить своим глазам. Мужчина меж тем уже надел сверкающее ожерелье на шею люцеи. Золотая подвеска приятной тяжестью легла на грудь. Девушка сначала обрадовалась, яркий румянец удовольствия и стыда выступил на ее щеках, но вдруг расстроилась, вспомнив о завистливых подругах, о Жуфисме и, главное, о Каруду. Но Туртюф будто прочитал ее мысли.

— Не бойся, Андэль, я не позволю тебя обидеть.

Наедине с мужчиной Андэль была поразительно нежна. Люцея и судовладелец возлежали на огромном ложе в лучших покоях акелины, куда допускались только самые важные посетители. Туртюф благосклонно принимал ласки, временами неумелые и даже забавные, и едва ли не впервые ощущал прелесть и превосходство трепетной юной чувственности, наивности, свежести. Он млел, утопал в блаженной неге, испытывая при этом какое-то мистическое ощущение духовного подъема.

Андэль, в свою очередь, нравился этот грономф, крепкий, полный мужской силы, властный, вспыльчивый, испытывающий презрение к окружающим. Однако, несмотря на это, он мог быть тонким, добрым, внимательным.

Туртюф уснул с улыбкой на устах. «Наверно, очень устал — приготовления к путешествию немалые», — подумала Андэль. Она склонилась над мужчиной, убаюкивала его, легко целуя в лоб, нос, в висок.

Человек сказочного богатства, необузданной энергии и крутого нрава теперь лежал перед ней безоружный, с открытой грудью, будто приготовленной для предательского удара кинжала. Совершенно беззащитный. Андэль заглянула в его лицо, безмятежное, утратившее строгость. Что-то в его чертах было не авидронское: может быть, нос или скулы. Туртюфа можно было принять за флатона, если б не цвет волос и смуглая кожа.

Вглядываясь в своего щедрого возлюбленного, Андэль вдруг отчетливо вспомнила новобранца, который подарил ей несколько сладостных мгновений на берегу Удолии. Вспомнила, закрыла глаза и забылась в детских мечтаниях.

А где-то за стеной, в нескольких шагах, сладко и больно играла лючина, и уже заглядывала в окно, разливая прохладу, ночь.