"Грааль никому не служит" - читать интересную книгу автора (Басирин Андрей)

Глава 5. Дикая охота

Наш заговор оказался удачен. Никогда ещё люди не задействовали такие силы и способности, чтобы причинить себе вред. Велиаджассен постиг логику руководства лагеря. Асмика поочерёдно влезла в их шкуры. Модифицированная интуиция Торнади с удивительной точностью предугадала реакцию десятников. Тех, чьи действия нас не устраивали, Том II подтолкнул в нужном направлении.

На следующий день никто из нас не успел даже установить сигнальные буи. С неба спустились ангелы в снежном оперении и утащили нас к облакам.

Не стану лгать: небеса нам не светили.

Временами я думаю: а изменилось бы что-нибудь, высадись я на Лангедок весной? Спасти разведчика во время праздника Искомой Звери было бы проще. На Лангедок приезжают охотиться и офицеры флота, и лагерное начальство. Космическое пространство остаётся почти неохраняемым.

Всего есть несколько охотничьих площадок. Мы подгадали так, чтобы попасть на самую маленькую. Среди флотских офицеров могли оказаться братья Без Ножен, а драться с ними не хотелось.

Рунархи в серебристой броне гравиподвески проводили нас на тюремный катер. К нам они относились с уважением.

Загонщик на Дикой Охоте – это почётно.

Кто-то сунул мне металлический колпачок от термоса с чем-то дымящимся. Я принюхался: пахло вином и корицей.

– Ваше здоровье, души потерянные.

Вино оказалось вкусным. Саботажников не кормят, поэтому со вчерашнего дня в желудке было пусто. Хмель ударил в голову.

– Твоё здоровье, изгой, – старательно выговорил чернявый обер-стрелок и вновь наполнил мой стакан.

– Кто ещё хочет? – Он повернулся к заключённым со стаканом в руке. Каторжники смотрели с ненавистью. Охранник пожал плечами и повернулся ко мне.

– Они не будут. За процветание Земли и Тевайза.

Мы чокнулись. Я облизнул губы и поставил стаканчик на столик. Охранник протянул мне брикет прессованного зерна, опутанного тонкими бледными нитями грибницы. На поверхности хлебца они сплетались в плотный розоватый ковёр – словно плёнка на шляпке шампиньона. Я взял бутерброд и деликатно его надкусил. Ну и дрянь. Пророщенное зерно с сырыми грибами.

– Сухой паёк, – словно извиняясь, пояснил чернявый. – Ночью срок годности вышел. Я-то есть боюсь, а тебе сойдёт. Ты после пластика и не такое слопаешь.

Есть хотелось безумно. Просроченный, нет – вряд ли солдатская пища в полночь превращается в яд. Это же не платье Золушки. Кто-то сунул мне очищенную репку в пластиковом пакете и тюбик, украшенный замысловатыми рунами.

Пластик рвался с трудом. В памяти всплыло полузабытое:

«…Суточный рацион солдата Логра составляют продукты на две тысячи калорий.

– А рунархского – на четыре.

– Врешь, гнида. Не может солдат два мешка репы в день сожрать».

Оказывается, репа в сухом пайке – это не выдумка острословов-анекдотчиков. Меня потянуло в сон. Я привалился к мелко подрагивающей переборке и прикрыл веки.

Гравикоптер мчался над заснеженными равнинами. Несколько раз он зависал в воздухе, и солдаты отправлялись вниз, за новыми пассажирами. Просыпался я дважды: когда приволокли Джассера и когда один из каторжников зачем-то попытался меня пнуть. Брат Без Ножен едва не сломал ему ногу. Буянов спеленали силовой «розочкой», и они висели друг напротив друга, бессильно пуча глаза.

Чернявый таял от любви к миру. Он предложил Джассеру выпить, и тот не стал отказываться. Струйки вина стекали по его подбородку. Каторжники глотали голодную слюну.

Я знаю тайну рунархов. Лионесцы меньше похожи на людей, чем рунархи, хоть у нас и общие предки. Но лионесцев мы считаем своими, а рунархов ненавидим. Всё дело в том, что внутри нас живёт мохнатый четверорукий зверёк. Он любит прыгать по ветвям деревьев и кидаться в тигров нечистотами.

А зверёк рунархов другой. У него мягкие лапы, и, поймав мышь, он играет с ней в кровавые игры.

Вряд ли наши звери когда-нибудь уживутся.

Гравикоптер прибыл на площадку во второй половине дня.

Я огляделся, отыскивая окраинников. Четверых я увидел сразу, а ещё пятеро оставались в тени, но я их чуял затылком. Интуиция счетчицы не подвела. Все заговорщики стояли примерно на одном расстоянии от своих десятников-регистраторов. Когда подойдёт наша очередь, мы должны попасть на одну площадку.

Интересно, как сама Торнадя относится к своей безошибочности? Думаю, что дурачится она, чтобы компенсировать тягость всезнайства. Галча была слишком серьёзной. Потому и провалилась на экзамене. «От многой мудрости много скорби, и умножающий знанье умножает печаль», – сказал когда-то Экклезиаст.

Я сам не заметил, как подошла моя очередь. Заключённые приближались к столам, выслушивали приговор регистраторов и безропотно переходили на одну из очерченных цветными силовыми полями площадок.

Больше всего людей было на четвёртой – бело-красной. Рунархи кучковались на сине-зелёной. Нашу площадку я определил сразу: салатовая, самая маленькая. На ней уже стояли друг автоматов, историк, Гибкая Тири и Асмика.

Вот к ним присоединился Душепийца.

За ним – Белая Ллиу-Лли.

Клерк за столом прищурил на меня сонные глаза. Веки его были словно очерчены красной кисточкой.

– Изгой PVP-534792? – устало спросил он.

– Да, душа регистратор.

– Твой коридор – светло-зе… – он запнулся. Принялся рыться в кипе нотпагов на столе. Не найдя того, что искал, полез в ящик стола. Я наблюдал за ним с деланным равнодушием.

Плохо. Время-то идёт. Вот к загонщикам присоединилась Торнадя. Остались мы с Джассером и ещё Том II.

– Ты сломал сито? – Рунарх с любопытством посмотрел на меня. – Как тебе это удалось?

По салатовой дорожке обречённо шагал бритоголовый здоровяк с детски припухлыми чертами лица. Где я его видел? Ах да, вспомнил. Асмика копировала его облик во время саботажа.

– Я объяснил десятнику как. Информация уже в хранилище. Её учтут, чтобы модифицировать конструкцию сита.

Следом за здоровяком шла измождённого вида девочка с цыплячьей шеей. За ней – Том. Число людей на площадке ограничено. Ещё один подойдёт – и мне или Джассеру входного билета не достанется.

– Да. Точно. Просто… – По лицу регистратора скользнула тень. Он нахмурился и потёр висок. Я ощутил тонкое биение в воздухе – в игру включился месмер. Сейчас регистратор скажет мне…

Старик с испуганным птичьим лицом засеменил от соседнего столика к салатовой дорожке. Оплошал Том.

– Хорошо, проходите, – сдался регистратор. – Светло-зелёный коридор.

Мы со стариком вступили на дорожку одновременно.

Джассер не успел. Что делать?

Пока я раздумывал, что предпринять, старик поднял на меня слезящиеся глазки.

– Простите… – прошамкал он. – Я плохо различаю цвета. Сине-зелёная площадка… где?

Вздох облегчения вышел слишком громким. Старик посмотрел на меня с удивлением. Я махнул рукой куда-то вбок.

– Храни вас бог, молодой человек, – забормотал старик. – Помогли старичку. Храни вас бог.

Его взгляд ещё долго преследовал меня в толпе. Казалось, всюду, куда бы я ни оборачивался, мелькали худые трясущиеся щёки, слышалось бормотание: «Храни вас бог!»

– Все в сборе, – объявила Белая Ллиу-Лли, когда Джассер присоединился к нам. – Я… я так боялась.

– Зря боялась, – ответила Гибкая Тири. – Доверься Хозяйке. Она не подведёт.

Сейчас она выглядела обычной женщиной, без жестокой мудрости жрицы. Душепийца криво усмехнулся.

– Хорошо. Это – первая наша победа.

Я отыскал взглядом тех, кто пришел последним: здоровяка с детским лицом и испуганную девочку, похожую на старуху. Они прижались друг к другу. Здоровяк что-то шептал девочке на ухо; от его слов лицо девочки разглаживалось, становилось спокойным.

Я прислушался: здоровяк рассказывал сказку.

О птицах и крыльях. О розе и нарисованном барашке. О ребёнке, что живёт в каждом из нас.

Отправка задерживалась. Мы маялись в клетке из силовых полей, а ветерок доносил до нас ароматы весенней хвои, пробуждающегося мха, пота и химического запаха испражнений. Наконец прибыл гравикоптер. Измученных людей вели среди серебристых облаков полей. Нам позволили оправиться, а потом сразу же рассадили по машинам.

Гравикоптеры снимались с места один за другим. Стрелок в бирюзовой броне дождался, пока последний из каторжников поднимется на борт, и дал команду к отлёту. Я поймал себя на том, что пытаюсь запоминать дорогу. Гравикоптер мчался на восток, оставляя за хвостом льнущее к горизонту солнце.

Я привалился к иллюминатору. Красиво…

Тень гравикоптера скользит над пылающими ржавыми снегами. Щель в облаках расширилась на полнеба; воздух наполняет весенняя свежесть, и сосны кажутся маленькими и выпуклыми – словно в стереопанораме, где видно каждую иголочку. Вынырнула поляна, уставленная столами с закусками и вином.

Дикая Охота вовсе не была дикой. В лесу вились тропинки, поблескивали станиолевыми искрами указатели. Край охотничьих угодий отгораживали силовые поля – на случай, если непокорная дичь попытается сбежать. Хотя куда здесь бежать? Без специального оборудования в тундре не выжить.

Я потянулся сознанием, отыскивая протея. Мантикора молчала. Мне вспомнились строки из устава: «Протей – это смесь полузабытых снов и страхов человечества. Алхимическая смесь несуществования и мечты…»

Рунархская пентера охотилась не на мечту – на земной корабль. Самый опасный. Самый современный. Предчувствуя скорую гибель, рунархи били наверняка. Даже если протей и выжил, за три года разлуки он одичал. Встреча с ним может оказаться опасной даже для меня.

Сделав круг над лесом, гравикоптер опустился на импровизированную взлётно-посадочную площадку. Рунархи вывели нас из машины и рассадили у незажжённого костра. Я украдкой огляделся: хвоя чистая. Паутинок палач-машин не видно, а за нашими спинами скучают два бойца с винтовками.

Ага, вихревики. Интересно. Оружие рунархов ничего не разрушает. Выстрел вихревика путает в поражённом объекте право и лево. Часть белков человеческого тела приобретёт обратную закрутку. Если по нам откроют огонь, мы будем отравлены собственной органикой.

Значит, надо не дать им возможности для выстрела. Вот и всё.

В небе собирались сумерки. Один из охранников запалил костёр, и Джассер втянул голову в плечи. Он чувствовал себя неуютно. Ещё бы: мы, изгои, сидели в пятне света – беспомощные, беззащитные – а в сумраке прятались хищники. Для рунархов, привыкших ассоциировать с хищниками себя, сидеть у костра – унижение.

Заскрипел снег. Из леса вышли охотники, чтобы полюбоваться на нас. Среди них я отметил юношу в офицерской форме. На вид ему можно было дать лет двадцать – двадцать пять. Это гранд-туг-мастер, комендант Лангедока. За плечом юноши стояли пожилые рунархи в форме гранд-тугов и бледная светловолосая рунари в салатовом платье.

Тири толкнула Дмитрия Эстоковича локтем.

– Мать Костей, – пояснила она, не разжимая губ. И указала глазами на девицу в салатовом.

Историк присвистнул:

– Та самая?

Рунари кивнула.

Это уже интересно. Я присмотрелся к охотнице повнимательнее. Пухлые щёки, крючковатый нос и хохолок на макушке делали её похожей на рассерженного совёнка. Платье чересчур откровенное, хотя открывать особенно нечего. Среди снегов нагота рунари выглядела пугающе. Я бы дал ей лет семнадцать. Даже Белая Ллиу-Лли казалась старше.

– Смотри, Андрей, – шепнул Том II. – Не вздумай её стихов читать. На Тевайзе наше посольство такая же курва принимала.

Гибкая Тири пнула его в бок.

– Закрой свою помойную пасть, – яростно зашипела она. – Я тоже стала бы Матерью Костей, не начнись война.

Герцог забормотал невнятные извинения. Салатовая рунари грациозно помахала нам ручкой. Белая Ллиу-Лли робко ответила на приветствие.

– Она будет руководить праздником, – с сияющими глазами обернулась она к нам. – Улыбайтесь. Улыбайтесь ради ваших матерей и сестёр. Матери Костей это приятно.

Комендант Лангедока сделал знак. Его спутники замерли по стойке «смирно».

– Приветствую вас, изгои, – объявил он. – Я оказываю вам честь, разговаривая на равных, а завтра окажу честь молчанием.

Голос этот был мне знаком. Тот самый, что читал проповеди в антигравах.

– Пришла весна, – продолжал офицер. – Вам выпало стать загонщиками на празднике Искомой Звери. Пожалуй, варварам стоит объяснить, что это значит.

Он мог не утруждать себя. Гибкая Тири рассказала ритуал Охоты достаточно подробно. Ничего нового комендант не сообщил.

…До последнего мига я надеялся, что в роли Искомой Звери выступает протей. Комендант рассеял мои заблуждения. Традиции Дикой Охоты создавались веками. Первая и главная заповедь состоит в том, что Искомой Звери не существует. Весь праздник представляет собой метафорическую погоню за собственным хвостом, бой с тенью, действие ради действия.

Дмитрий считает, что Охота – это карнавальное шествие. Мистерия, посвящённая Хозяйке Прайда. Это так и не так. Во время погони теория вероятностей сходит с ума. Ненормально возрастает число «забавных» охотничьих случаев. Оружие стреляет невпопад, звери бесятся и нападают на загонщиков. Среди охотников случаются шуточные дуэли, заканчивающиеся вполне серьёзными увечьями. Гибкая Тири объясняла это тем, что Искомая Зверь не что иное, как воплощение случая. Те, кто переживет Охоту, смогут управлять судьбой.

Загонщики этим обычно похвастаться не могут.

Комендант всё говорил и говорил, а Мать Костей, улыбаясь, смотрела на него. Наконец она ладошкой прикрыла ему рот.

– Помолчи, Гал. Завтра Зверь выйдет на тропу, – с мягким акцентом объявила она. – Завтра всё случится. Праздник весны – праздник смеха и веселья. Так давайте же веселиться, равные! Забудем, кто мы, забудем о путях, приведших нас в этот лес. Наполним сердца радостью и довольством.

Она хлопнула в ладоши, и начался праздник. Заиграла музыка. Женские голоса завели протяжную песнь – весёлую и тревожную одновременно. Лес наполнился движением. Гибкие девичьи фигуры танцевали на границе света и тьмы. Отблески пламени выхватывали их лица – юные, но в старческом гриме.

Появился худой рунарх в камуфляже – хозяин зверей. За ним на поводке бежал добродушный пёс. Породу я определить не смог: зверь напоминал немецкую овчарку, но был гораздо крупнее.

– Гладиатор, сюда! – приказал комендант по-рунархски. Смысл я понял. Странно было слышать земное собачье имя в сочетании со звуками чужой речи.

Из темноты вышли слуги. Они расставили среди нас кубки с вином и подносы. На подносах была еда – хорошая, не та дрянь, которой угощал меня стрелок в гравикоптере.

– Гладиатор, сидеть!

Пёс сел. Затем он по команде лёг, полаял, «послужил», сидя на задних лапах и умильно виляя хвостом. Рунархские офицеры смеялись. Каждый из них поздоровался с овчаркой за лапу. Пёс улыбался и смешно поскуливал.

– Мне нужен помощник, – весело сказал гранд-туг-мастер. – Кто хочет?

Свитские загалдели. Каждый предлагал свою помощь, но коменданту не подошёл никто. Его смеющийся взгляд скользнул по нашей компании.

– Ты, – комендант указал на здоровяка с детским лицом. – Подержи поводок. Я найду палку, чтобы Гладиатор её принёс.

Здоровяк неуверенно поднялся. Девчонка повисла у него на шее.

– Не ходи, Дэн! Не надо! – заскулила она.

Дэн нежно поцеловал её в щёку:

– Ничего не бойся. Я с тобой. И помни, о чём я говорил.

– Дэн! Дэн!

– Да иди же, трусишка, – рассмеялась рунари. – Какой робкий.

Показалось мне или нет, но зрачки её вытянулись, словно у кошки. Девчонка сжалась в комок. Я переполз к ней поближе, обнял за плечи.

– Всё будет в порядке, – прошептал я. – Слышишь?

Рука Дэна легла мне на плечо:

– Позаботься о ней, хорошо?

Я кивнул в ответ. Девчонка всхлипнула и прижалась ко мне всем телом. Её била мелкая дрожь.

Дэн шёл к рунархам. Походка его выглядела неуклюжей, но всего лишь выглядела. Я видел людей, которые так ходят. В бою с ними лучше не встречаться.

– На, подержи. – Комендант ухватил пса за ошейник и подтащил к Дэну. Пёс дурашливо замотал головой. Шерсть распушилась, глаза превратились в смеющиеся щёлочки. Морда сделалась точь-в-точь как у хомячка.

Дэн взялся за ремень.

– Вот так, да. Молодец, Гладиатор, молодец. Хорошая собака. – Комендант говорил по-рунархски, но суть была ясна. На всех языках мира слова «хорошая собака» звучат одинаково. Пёс лизнул Дэна в лицо, а потом плюхнулся задом в снег и принялся чесаться.

– Нет такого слова – «никогда», – невпопад произнесла девчонка. Я крепче обнял её.

Комендант не глядя протянул руку. Мать Костей вложила в неё белую, чуть изогнутую палку. Взмах! Палка, кувыркаясь, пролетела над нашими головами.

– Апорт!

Пёс взвился в воздух. Рывок был настолько силён, что Дэна сбило с ног. Ошейник лопнул, и собака помчалась к сидящим у костра людям.

В школе экзоразведчиков нам читали курс боя против животных. Были и практические занятия. Шан и Гора натаскивали нас, как щенят. Но одно дело полигон, где силовой костюм защищает тело от укусов, а преподаватель на гравизахвате готов в любой миг вырвать тебя из зубов пса. Другое – заснеженный лес Лангедока.

Атака застала врасплох даже Джассера. Он прыгнул, но поскользнулся на разлитой по подносу каше. Гладиатор всеми четырьмя лапами обрушился на спину историка. Дмитрий затравленно пискнул, и в воздухе запахло мочой.

Зверь перемахнул через пламя и умчался в лес. Вскоре послышался топот: пёс возвращался к хозяину, сжимая в зубах палку.

– Умница, Гладиатор. Хороший мальчик!

Дэн сидел в снегу, недоумённо рассматривая ошейник. Пластик не лопнул, просто расстегнулась пряжка. Видимо, конструкция так и рассчитывалась, чтобы при сильном рывке защёлка открывалась, освобождая пса.

– Боже мой… Боже мой… – бормотал Дмитрий Эстокович, возясь в изгаженном снегу. – Какие звери!..

Рунархи захохотали.

Я знаю этот смех. Мы, люди, веками храним незатейливые шутки, доставшиеся нам от хвостатых предков. Залепить кому-нибудь тортом в рожу. Усадить на окрашенную скамейку, вымазать спящего зубной пастой. Некоторых смешит упавший ребёнок.

Всё это смех обезьяны, прыгающей по ветвям и кидающейся в слонов переспелыми бананами и дерьмом. Радость примата, не сорвавшегося с ненадёжной ветки, потому что менее удачливый собрат указал её ценой собственной жизни.

Но люди никогда не оценят шутки, в которой пёс рвёт на части добычу. Это веселье хищников. Рунархов.

Из леса пахнуло теплом: включился мощный генератор термополя. Скорее всего, он установлен на корабле коменданта – биреме или триреме. Я попытался определить направление, но не смог. Где-то за спинами рунархов. Где-то в лесу.

– Ты хорошо справился, изгой. Можешь идти. Ошейник оставь себе. – Комендант небрежно подтолкнул Дэна. Тот на негнущихся ногах побрёл к костру.

– Дэн! Дэн! – счастливо зашептала девчонка. – Жив!

Щеки её блестели от слёз. Парень улыбнулся ей одними глазами и вдруг метнулся в сторону. За его спиной взорвался фонтан снега. Рычание превратилось в хрип. Дэн успел ударить два раза: ногой по рёбрам собаки и ладонью в горло.

В следующий миг зверь оторвал ему руку.

Спрей-пластик прочен. Он выдерживает удар ножа. Зубы Гладиатора вспарывали ткань с хирургическим хрустом, легко, словно папиросную бумагу. Потеряв руку, без лица (пёс дважды промахнулся, пытаясь вырвать горло) – Дэн всё ещё оставался в сознании. Сражался, не давая зверю располосовать живот.

Лицо окропило горячей росой. Оторвав от себя пса, Дэн бросился на рунархов. Мать Костей уклонилась от удара, но неудачно: её колено подвернулось внутрь. Гладиатор перепрыгнул через изгоя и на лету цапнул его за загривок. Дэн обмяк. Пёс встряхнул его, как терьер крысу, и бросил в снег.

– Нееееееееет!

Девчонка рванулась к убитому. Тощая, измождённая – откуда в ней столько силы? Я навалился всем телом, вжимая её в снег.

– Джассер, помогай!

Рунарх не двигался. Его лицо гримасничало. До меня донёсся заливистый смех Матери Костей. Гибкая Тири, Белая Ллиу-Лли, друг автоматов – все они прятали судорожную улыбку.

Выручил Том. Без него я вряд ли удержал бы девчонку. Месмер прижал ладони к её вискам, и бьющееся тело обмякло. Лицо расслабилось, изо рта выплеснулась ниточка слюны.

– Надо жить, – одними губами произнёс старик. – Надо. Живи!

Гладиатор уже тащил труп в лес. Мать Костей зачерпнула обеими руками кровавого снега и протянула нам, словно величайшую драгоценность:

– Искомая Зверь бродит меж вами. Ждите утра. Когда огонь погаснет и поднимется солнце, начнётся охота.

Женские голоса умолкли, и тишина расплавленным воском влилась в уши. Костёр догорал. Один за другим рунархи уходили в ночь, и последней шла Мать Костей.

Потрясённые, мы сидели подле умирающего пламени. Воняло дымом и кровью. А ещё – мокрой шерстью. Где-то вдали залаял пёс – яростно и безнадёжно. Его лай подхватили в десятках, сотнях мест.

– Они выпустили собак, чтобы мы не разбежались, – медленно произнёс Том. – Жаль, что среди нас нет хозяина зверей…

Никто не ответил. Историк вытащил из кучи несколько хворостинок, придирчиво их осмотрел и бросил в костёр. Огонь радостно набросился на добычу.

Ничего, подумал я. Гибкая Тири знает ритуалы охоты. Знает, где пойдут охотники, а где будем идти мы. А ещё среди нас – месмер и брат Без Ножен. Мы захватим какого-нибудь офицера. Лучше, конечно, коменданта или Мать Костей. Дальше всё пойдёт просто. Подменить убитого? На это есть Асмика. Рунархи ничего так не боятся, как потери себя. Душепийца выпытает у пленного местоположение корабля. Гибкая Тири, Белая Ллиу-Лли и друг автоматов помогут нам поднять его в воздух. Мы укроемся в руинах «Погибельного Трона», а там…

Там что-нибудь придумаем.

До нас никто не решался на побег. Всё потому, что без срединника невозможно скоординировать действия бойцов так, чтобы они чувствовали себя единым целым. Мы – первые. И лучшие.

Я представил тайгу сверху. Яркая россыпь огоньков, к кострам жмутся испуганные люди. Там, за спасительным кругом света, бродят псы и чудовища. Матери Костей в разноцветных платьях заклинают холод и тьму.

– Том, – позвал я. – Том, ты чувствуешь это… – Не найдя слов, я обвёл рукой вокруг себя.

– Да. Ничего опасного. Грудастенькая поколдовывает. Думаю, часика через два всё обустроится.

Услышав про «грудастенькую», Гибкая Тири всхлипнула. Я вытер пот со лба. Лихорадочный жар витал в воздухе, не давая собраться с мыслями. Термополе работало на пределе мощности.

Я уткнул лицо в сугроб, пытаясь остудить. Снег не таял. Если бы у кого-нибудь из нас нашёлся градусник, он показал бы, что в лесу царит стужа. Термополе действовало на живые организмы, повышая сопротивляемость к холоду, а неживую природу оно не трогало.

– Гибкая Тири, – позвал я. – Что сейчас делают охотники?

– Спят под звёздами. Мать Костей танцует в лесу. – Глаза рунари измученно блестели. Она уводила взгляд от костра, но пламя притягивало его обратно. – Прости, Андрей. Я не знала, что так будет. Этот костёр… Я никогда не вела Охоту.

– Бог с ним, с костром. Если хочешь, мы его погасим, – с деланной бодростью произнёс я.

В последнем я не был уверен. Мне казалось, что Дэн смотрит в затылок изодранными дырами глаз. Хотелось обернуться, но я сдержался.

– Скажи: она долго будет танцевать?

– Всю ночь. Она одержима Хозяйкой Прайда. – Лицо Гибкой Тири исказилось. – Девчонка! Надменная тварь! Она же никогда не была матерью. – Рунари разрыдалась. Сквозь всхлипывания доносилось: – Кощунство! Ересь!

Вот оно что. Профессиональная ревность. Я дождался, пока Тири успокоится, и спросил:

– Ты говорила, что можешь говорить с Хозяйкой. Это правда? Ты ведь можешь стать Матерью Костей?

Рунари испуганно помотала головой:

– Ты что! Не говори так.

– А что такое?

– Ты способен вызвать в себе любовь? – Она вздохнула и неохотно призналась: – Я не понимаю, как ей удаётся. Мать должна собирать кости. Эта же… она умеет собирать, но не способна отличить кость от сухой палки. Мы принимаем жизнь и смерть, а девчонка слишком увлеклась смертью. Потому что дарить жизнь ещё не пробовала. Я не знаю. Ничего не знаю. И собаки… Рунархи никогда не охотились вместе со стаей.

Я обвёл взглядом своих спутников. Историк и Торнадя прижались друг к другу, глядя в огонь круглыми испуганными глазами. Ганзель и Гретель в домике ведьмы.

Асмика отдыхает в своём излюбленном облике девочки-аутистки.

Душепийца кусает губы. На его коленях лежит голова Белой Ллиу-Лли. Я давно замечал, что они стараются держаться вместе. Кажется, девчонка в него влюбилась.

Брат Без Ножен сломался. Огонь пьёт его силы. Велиаджассен размышляет о чём-то своём, другоавтоматическом. Он из тех, кому тюрьма не тюрьма и неволя не страшна. Интересно, зачем он за нами увязался?

Том II возится с подругой Дэна. Та всхлипывает, стонет. Глаза закрыты, а лицо залито слезами.

Нет такого слова «никогда».

Дэн, Дэн… Ты был хорошим человеком. Повернись дело иначе, мы бы стали друзьями. Я обожаю людей, рассказывающих истории. Истории, от которых в сердцах поселяется надежда.

Том поднял голову:

– Андрей, всё в порядке. Девочка скоро придёт в себя. Нам бы поспать. Лангедокская ночь длинна, до утра времени хватит.

Я кивнул. Он прав. Полночь вечера мудренее. Я откинулся на спину и закрыл глаза. В голове приятно зашумело.

Лес вокруг. Сучья скрипят. Если забыть о том, где мы, то можно представить, будто я лежу на краю оврага. За деревьями интернат, там мои друзья. Вот полежу немного – и обратно. Чтобы наставница ничего не заподозрила.

Горячие шершавые ладони обхватили мои виски. Я дёрнулся.

– Лежи, лежи, – успокаивающе пробормотал Том. – С девчонкой я управился, сейчас с тобой поработаю. Будешь как новенький.

Я вновь закрыл глаза. От рук месмера исходило приятный жар.

– Думай о чём думается, – сказал он. – Появятся тревожные мысли – разреши им течь. Всё неважно. Я посторожу, пока будешь спать.

– Хорошо. Если станешь засыпать, разбуди меня.