ГЛАВА 7

Бак всегда хорошо высыпался, даже в тех случаях, когда спал мало или приходилось провести ночь на ногах. Семи часов вполне хватило, поскольку когда он засыпал, то отключался полностью. О том, что Хлоя спала урывками, он узнал от нее только утром. Ночью ее беспокойный сон и стоны не тревожили Бака.

После того как Кен Ритц посадил самолет в Истоне, штат Пенсильвания, «только чтобы подзаправиться, прежде чем вылетать в Тель-Авив», Бак был сама бодрость. Он и худощавый, обветренный пилот-ветеран, которому было около шестидесяти, легко возобновили разговор, начатый в последний раз, когда Бак пользовался его услугами. Ритц был человеком разговорчивым, прекрасным рассказчиком, чрезмерно самоуверенным, интересным и живо интересующимся всем происходящим. Он жаждал узнать последние мысли Бака насчет исчезновений и мировой войны и поделиться своими собственными взглядами.

— Ну что? Как дела у молодого журналиста-любителя самолетов? Что новенького произошло с тех пор, как я видел вас в последний раз? Когда же это было-то? Почти два года назад! — начал Ритц.

Бак вспомнил, что, когда они впервые встретились, Ритц был прямым и искренним человеком, признававшим, что разбирается не больше, чем кто-либо другой, в причинах исчезновений, но склоняется в сторону версии о пришельцах из космоса. Тогда эта идея поразила Бака своей дикостью, тем более услышанная из уст профессионального пилота, но он ничего не решил для себя. Одна теория была невероятнее другой. Ритц рассказал ему о многих странных случаях, происходивших с ним в воздухе, благодаря которым летчик поверил в подобные вещи.

Баку придало уверенность обстоятельство, что он может рассказать Ритцу свою историю искренне, без обиняков. Было похоже, что рассказ не взволновал Ритца, но и не вызвал негативных эмоций. Он молча слушал, а когда Бак закончил, то просто кивнул.

— Ну, — сказал Бак, — теперь я кажусь вам таким же странным, как вы мне, когда предлагали свою теорию о космических пришельцах?

— Вообще-то нет, — ответил Ритц. — Вы не поверите, сколько людей с точно такими же взглядами, как у вас, я встретил после нашего последнего разговора. Я не знаю, что все это значит, но начинаю думать, что с вами согласны гораздо больше людей, чем со мной.

— Я скажу только одно, — ответил Бак, — даже если я прав, у меня все равно большие неприятности. Нам всем придется пережить что-то по-настоящему ужасное. Но людей, которые не верят в это, ждут такие проблемы, каких они не могут себе и представить.

— Не представляю, что может быть хуже, чем то, что происходит сейчас.

— Понимаю, о чем вы говорите, — сказал Бак. — Раньше я старался не быть слишком надоедливым собеседнику, извинялся за свою навязчивость, но сейчас позвольте дать вам один совет: подумайте над тем, что я сказал. И не рассчитывайте, что у вас много времени.

— Все это является частью вероучения, не так ли? — сказал Ритц. — Если то, что вы говорите — правда, то конец близок. Всего несколько лет.

— Именно так.

— Тогда, если кому охота попробовать, то самое время этим заняться.

— Я бы не мог выразиться точнее. В течение всего полета над Атлантикой после дозаправки в Истоне Ритц постоянно задавал Баку вопросы типа: «А что будет, если…?» Баку приходилось постоянно напоминать ему, что он не студент и не ученый. Однако Бак и сам удивлялся, как много он помнил из того, о чем говорил Брюс.

— Наверное, было безумно тяжело потерять такого друга, как он, сказал Ритц.

— Вы не можете себе представить, насколько тяжело.

Леон Фортунато проинструктировал каждого пассажира, находящегося на самолете, как выходить из него и куда становиться, чтобы попасть в объективы фотокамер, когда они наконец достигли Нового Вавилона.

— Мистер Фортунато, — сказал Рейфорд, стараясь следовать пожеланиям Леона по крайней мере при посторонних, — ведь МакКалламу и мне не обязательно быть на фотографии?

— Конечно, если вы хотите пренебречь личными пожеланиями босса, сказал Фортунато. — Пожалуйста, делайте то, что вам говорят.

Самолет приземлился в Новом Вавилоне и был взят под охрану за несколько минут до того, как открылись двери и прессе, контролируемой Карпатиу, разрешили войти. Рейфорд сидел в кабине, по-прежнему подслушивая с помощью двустороннего интеркома.

— Помните, — говорил Карпатиу, — никаких улыбок. Это горестный, тяжелый день. Пожалуйста, изобразите соответствующее выражение лица.

Рейфорду было не понятно, зачем в такой день кому-то нужно было напоминать о том, что не стоит улыбаться.

Затем прозвучал голос Фортунато:

— Вас, Ваше Превосходительство, может быть, ожидает сюрприз.

— Вы же знаете, я не люблю сюрпризов, — ответил Карпатиу.

— Похоже, что в толпе вас ждет невеста.

— Это совершенно ни к чему.

— Вы хотите, чтобы я удалил ее?

— Нет. Я не знаю, как она отреагирует на это. Сцена нам, конечно же, ни к чему. Надеюсь, она понимает, как себя следует вести, но это не самая ее сильная сторона, как вам известно.

Рейфорд подумал, что Фортунато дипломатично промолчит в ответ.

Раздался стук в дверь кабины.

— Пилот и второй пилот, — позвал Фортунато, — на выход!

Выйдя из кабины, Рейфорд застегнул свой форменный китель и надел фуражку. Они с МакКалламом сбежали по трапу и встали в начале правого крыла V-образной толпы людей, которые должны были сопровождать босса, когда он будет покидать самолет.

Затем спустился обслуживающий персонал, который чувствовал себя неловко и нервничал. У них хватило силы воли, чтобы сдерживать нервный смех и просто смотреть под ноги, сразу же направляясь на свои места. Рейфорд обернулся, чтобы посмотреть, как Карпатиу появится в дверном проеме наверху трапа.

«Босс в таких ситуациях всегда кажется выше, чем на самом деле», подумал Рейфорд. Он выглядел так, будто только что побрился и вымыл волосы, хотя Рейфорд знал, что у него на это не было времени. Его костюм, рубашка и галстук выглядели очень изящно, но аксессуары, которые он имел при себе, были менее элегантны. Он всегда смотрелся очень скромно: одна рука в правом кармане пиджака, во второй — тонкий портфель из перчаточной кожи. «Выглядит так, будто усердно занят возложенным на него делом», — заметил про себя Рейфорд.

Он всегда удивлялся способности Карпатиу принимать самую удачную позу и иметь нужное выражение лица. Николае выглядел озабоченным, печальным, но все же при этом целеустремленным и уверенным. Когда повсюду засверкали вспышки и защелкали камеры, Карпатиу решительно спустился вниз по ступенькам и подошел к стойке с микрофонами. Все эмблемы телекомпаний были переработаны так, чтобы включать в себя буквы ТМС — Телекомпания Мирового Сообщества.

Единственный человек, поведение которого Карпатиу никогда не удавалось контролировать, выбрал этот момент, чтобы проткнуть мыльный пузырь его благопристойности. Хетти Дерхем прорвалась сквозь толпу и побежала прямо к нему.

Телохранители, которые преградили ей дорогу, быстро поняли кто она и пропустили. «Она только что не визжит от удовольствия», — подумал Рейфорд. Впервые Рейфорд увидел Карпатиу таким смущенным и сконфуженным. Со стороны выглядело так, что ему предстояло решить, что хуже: прогнать ее или заключить в объятия.

Он выбрал последнее, но было ясно, что он пытается держать ее в рамках. Она потянулась, чтобы поцеловать его, а он наклонился, что бы провести губами по ее щеке. Когда она хотела поцеловать его в губы, он придвинулся к ее уху и что-то строго прошептал. Хетти выглядела ошарашенной. Готовая разразиться слезами, она попыталась оттолкнуть его, но он схватил ее за запястье и удержал рядом с собой у стойки с микрофонами.

— Хорошо вернуться домой, — произнес он. — Прекрасно воссоединиться с теми, кого любишь. Моя невеста так же, как и я, скорбит о тех ужасных событиях, которые произошли каких-то несколько часов назад. Мы живем в сложное время, но наши горизонты никогда не были шире, а дерзания — смелее, чем сейчас, никогда наше будущее не было таким многообещающим.

Эта фраза может показаться неуместной из-за той трагедии и разрушений, которые выпали на нашу долю, но нас неизбежно ждет успех, если мы продолжим стоять плечом к плечу. Мы выстоим против любого противника мира на земле и обнимем друга Мирового Сообщества.

Толпа, в которой находились и представители прессы, начала аплодировать с подобающей торжественностью. Рейфорду стало противно и страшно захотелось пойти в свое помещение, чтобы позвонить жене, как только в Соединенных Штатах по местному времени наступит день.

— Не беспокойся обо мне, приятель, — сказал Кен Ритц Баку, когда тот помог ему выйти из самолета. — Я поставлю эту крошку в ангар и найду, где осесть на пару дней. Я всегда хотел посетить эту страну, и вообще приятно находиться в месте, которое не разрушено до основания. Ты знаешь, как меня найти. Когда будешь готов лететь обратно, просто оставь сообщение в аэропорту. Я постоянно буду с ними на связи.

Бак поблагодарил его и поднял свою сумку, надевая ее через плечо. Он направился к зданию аэропорта.

Там, за оконными стеклами, он увидел, как в порыве энтузиазма суетится маленький растрепанный старичок с развевающимися волосами, Хаим Розенцвейг. Как ему хотелось, чтобы этот человек стал верующим! Баку нравился Хаим. Он никогда бы не позволил себе такую фамильярность при первой встрече с ученым — сразу выражать ему свою признательность. И хотя это было всего лишь несколько лет назад, теперь казалось таким далеким. Тогда Бак был самым молодым ведущим журналистом в истории «Глобал Коммьюнити Уикли» — да и вообще в истории международной журналистики. Он активно выступал за то, чтобы выбрать доктора Розенцвейга «человеком года» по версии журнала «Уикли».

Бак впервые встретил этого человека за год до того, как ему присвоили это звание, после того как Розенцвейгу присудили большую международную премию за его изобретение (сам Хаим всегда называл это открытием) ботанической формулы.

Многие говорили, сильно преувеличивая, что средство Розенцвейга позволяет флоре расти везде — даже на бетонном покрытии.

Последнее утверждение никогда не проверялось. Однако пески израильской пустыни вскоре начали цвести, как оранжерея. Цветы, зерновые, бобы и другие растения, каждый свободный дюйм земли в маленькой стране был приспособлен для занятия 'сельским хозяйством. Израиль мгновенно стал одной из самых богатых стран в мире.

Остальные завидовали и пытались завладеть формулой. С ее помощью можно было бы решить все экономические проблемы. Израиль превратился из уязвимой и незащищенной из-за своего географического положения страны в мировую державу, которую уважали, боялись и которой завидовали.

Розенцвейг завоевал популярность и по мнению «Глобал Уикли» стал «человеком года».

Встреча с ним доставила Баку больше удовольствия, чем с любым самым могущественным политиком, у которого он когда-либо брал интервью. Это был великолепный ученый, скромный и самоотверженный человек, наивный, почти как ребенок, душевный, милый и незабываемый. Он обращался с Баком, как с сыном.

Формулу Розенцвейга так хотели заполучить другие государства, что направляли первоклассных дипломатов и политиков, чтобы втереться к нему в доверие. Он соглашался встречаться с таким количеством чиновников, но ему пришлось отложить в сторону дело его жизни. Было совершенно ясно, что хотя он уже давно и достиг пенсионного возраста, но это человек, место которого в лаборатории или в учебном заведении, а не в дипломатических кругах. Любимец Израиля стал кумиром всех правительств мира, которые приходили к нему со своими мольбами.

Хаим рассказывал Баку, что каждый проситель имел плохо скрываемую корысть.

— Я изо всех сил старался оставаться спокойным и дипломатичным, но только потому, что представлял свою родную страну. Мне почти физически становилось плохо, — добавил он на своем очаровательном диалекте с еврейским акцентом, — когда каждый из них пытался убедить меня в том, что лично я стану самым богатым человеком на земле, если соглашусь одолжить им формулу.

Израильское правительство защищало формулу с еще большим усердием. Оно так ясно дало понять, что формула не продается и не сдается в аренду, что другие страны начали угрожать Израилю войной, а Россия действительно нанесла удар. Бак был в Хайфе в ту ночь, когда в воздухе с воем пронеслись военные самолеты. Чудесное спасение страны от каких-либо разрушений, ущерба или человеческих жертв, несмотря на чудовищную бомбардировку с воздуха, помогло Баку поверить в Бога, хотя еще и не в Спасителя. Иначе невозможно было объяснить, почему над страной взрывались и горели бомбы, ракеты, тонули военные корабли, а все люди и постройки остались невредимы.

Это событие заставило Бака, который в ту ночь уже прощался с жизнью, отправиться на поиски истины, которые увенчались успехом только после исчезновений и его знакомства с Рейфордом и Хлоей Стил.

Это Хаим Розенцвейг впервые назвал Баку имя Николае Карпатиу. Бак спросил старика, произвел ли на него впечатление кто-нибудь из тех, кого посылали втереться к нему в доверие и добыть формулу. Розенцвейг ответил, что только один, молодой политик среднего уровня из маленькой страны Румынии. Хаима покорили пацифистские взгляды Карпатиу, его бескорыстное поведение и его уверенность в том, что формула обладает потенциалом, способным изменить мир и спасти много жизней. В ушах у Бака до сих пор звучала фраза, сказанная ему однажды Хаимом Розенцвейгом:

— Вы должны как-нибудь познакомиться с Карпатиу. Вы понравитесь друг другу.

Бак уже с трудом вспоминал те времена, когда он еще не знал Николае Карпатиу, но первое упоминание о нем прозвучало в том интервью с Розенцвейгом. Через несколько дней после исчезновений человек, который, казалось, за одну ночь стал президентом Румынии, выступал с речью в ООН. Его простое обращение было таким ярким, притягательным и впечатляющим, что ему стоя аплодировали все, даже пресса, даже Бак. Конечно, напуганный исчезновениями мир был в шоке, и настало самое подходящее время, чтобы кто-нибудь выступил вперед и предложил новую интернациональную программу по созиданию мира, гармонии и братства всех людей.

Карпатиу пришел к власти якобы не по своей воле. Он заменил предыдущего генерального секретаря ООН, реорганизовал ее таким образом, чтобы она включала в себя три огромных интернациональных территории, переименовал в Мировое Сообщество, переместил штаб-квартиру в Вавилон (который был заново отстроен и переименован в Новый Вавилон), а затем начал разоружать весь земной шар.

Потребовалось нечто большее, чем харизматическая личность Карпатиу, чтобы выполнить все это. У него был козырь. Он добился расположения Розенцвейга и убедил старика и правительство его страны, что ключом к построению нового мира было предоставление Карпатиу возможности продавать формулу Розенцвейга в обмен на подчинение международным законам о разоружении. В обмен на подписанную Карпатиу гарантию в том, что по меньшей мере в течение семи лет

Израиль будет защищен от своих врагов, Израиль передал ему лицензию на формулу, что позволяло Карпатиу вынудить любую страну мира пойти на его условия. При помощи этой формулы Россия могла выращивать пшеницу в мерзлой тундре Сибири. Нищие африканские страны стали оранжереями, поставляющими продовольствие для внутреннего рынка и для сельскохозяйственного экспорта.

Та сила, которой снабдила Карпатиу формула, дала ему возможность добровольно поставить весь остальной мир на колени. Под прикрытием его доморощенной философии от наций, входивших в Мировое Сообщество, потребовали, чтобы они уничтожили девяносто процентов своего вооружения и передали оставшиеся десять в штаб-квартиры Мирового Сообщества. Прежде чем кто-либо понял, что произошло, Карпатиу уже назывался Великим Правителем Мирового Сообщества и быстро превратился в самого сильного в военном отношении пацифиста за всю историю земли. Сохранили у себя некоторое количество оружия только те нации, которым он показался подозрительным: Египет, новые Соединенные Штаты Великобритании. Одна неожиданно хорошо организованная подпольная группа из рядов муниципальной гвардии сохранила достаточно оружия, чтобы стать нарушителями порядка, раздражающим фактором, пусковым механизмом того ответного удара, который нанес Карпатиу. Короче говоря, их восстание и ужасный ответ Карпатиу оказались верным способом развязывания III мировой войны, символически предсказанной в Библии в виде Красного Коня Апокалипсиса.

По иронии судьбы, добродушный и невинный Хаим Розенцвейг, который, как казалось, всегда принимал близко к сердцу интересы других, стал безоговорочным поклонником Николае Карпатиу. Человек, который, по твердому убеждению Бака и его близких из «Отряда Скорби», был Антихристом во плоти, вил из мягкого биолога веревки. Карпатиу включал Розенцвейга во многие официальные дипломатические ситуации и даже изображал, что Розенцвейг принадлежит к его ближайшему элитарному окружению. Однако всем остальным было ясно, что Розенцвейга просто терпят и насмехаются над ним. Карпатиу делал то, что ему заблагорассудится. И тем не менее Розенцвейг почти боготворил этого человека, сказав однажды Баку в интимной беседе, что если кто и воплощает в себе все качества долгожданного еврейского Мессии, так это Николае.

Раввин Цион бен-Иегуда, бывший молодой протеже Розенцвейга, объявил миру результаты своего санкционированного правительством исследования на тему, чего Израилю следует ожидать от Мессии.

Раввин бен-Иегуда, который провел тщательную работу с древними манускриптами, включая Ветхий и Новый Завет, пришел к выводу, что только Иисус Христос исполнил все пророчества, необходимые для выполнения этой роли. К несчастью, раввин бен-Иегуда уже был близок к тому, чтобы принять Христа и посвятить ему свою жизнь, когда произошло Восхищение. Это укрепило его уверенность в том, что Иисус Христос был Мессией и пришел, чтобы исполнить предзнаменование. Раввин, мужчина тридцати пяти лет, его жена, на шесть лет моложе, и двое приемных детей-подростков, мальчик и девочка, были оставлены на Земле. Он шокировал весь мир и особенно свой собственный народ, держа в секрете результаты своего исследования вплоть до выступления в прямом эфире в интернациональной телевизионной передаче. Когда он четко признал свою веру, он стал изгоем.

Хотя бен-Иегуда был студентом, протеже и в конце концов коллегой доктора Розенцвейга, последний по-прежнему считал себя нерелигиозным евреем, не соблюдающим традиции. Одним словом, он не был согласен с тем выводом об Иисусе, к которому пришел бен-Иегуда, хотя он по большей части просто не хотел говорить на эту тему.

Однако вопреки этому факту он не перестал быть другом бен-Иегуды и его защитником. Когда бен-Иегуда при поддержке двух странных, не от мира сего, проповедников, появившихся у Стены плача, начал делиться с людьми своей вестью, сначала на стадионе Тедди Коллека, а затем и во время других подобных встреч по всему миру, все понимали, что расплата за это — дело времени.

Одной из причин, по которой раввин бен-Иегуда был еще жив, было то, что любое покушение на его жизнь рассматривалось этими двумя проповедниками как покушение на их собственные жизни. Многие умерли загадочной и страшной смертью, покушаясь на этих двоих. Почти все знали, что бен-Иегуда — «их человек», и поэтому он до сих пор избежал смерти.

Теперь, похоже, эта безопасная жизнь для него закончилась, и по этой причине Бак приехал в Израиль. Он был уверен, что сам Карпатиу стоял за кулисами той трагедии, которая случилась с семьей бен-Иегуды. Сводки новостей сообщали, что головорезы в черных капюшонах ворвались в дом бен-Иегуды среди бела дня, когда дети только что вернулись из еврейской школы. Двое вооруженных охранников были застрелены, а жену бен-Иегуды и его детей выволокли на улицу, обезглавили и оставили лежать в лужах собственной крови.

Убийцы исчезли в неопознанном автомобиле без номерных знаков. Водитель бен-Иегуды помчался в университетский офис раввина, как только услышал эту новость, и он, как сообщалось в газетах, увез бен-Иегуду в безопасное место. Куда — никто не знал. По возвращении шофер отрицал властям и прессе, что знает, где находится бен-Иегуда, заявляя, что он не видел его с момента совершения убийств, и просто надеется со временем получить от него известия.