"Последнее танго в Бруклине" - читать интересную книгу автора (Дуглас Кирк)

Глава VI

Обычно Эллен являлась на работу загодя – не любила торопиться, нервничать, каждую минуту посматривать на часы, а сегодня пришла и вовсе за час, намереваясь перехватить Рихарда между двумя операциями. Неделю они не виделись, и она успела соскучиться. Надеюсь, добыл он сердце того ребенка, не зря съездил. Если дело ему удавалось он всегда испытывал прилив жизнелюбия, а такой он ей и нужен, ведь Эллен придется сказать ему, что комната сдана и, главное, мужчине. Разумеется, к Бену смешно ревновать, он же ей в отцы годится, но ведь Рихард европеец, и кос о чем понятия у него старомодные.

Она вышла из лифта на том этаже, где располагались операционные, и вдали увидела двигающуюся по коридору ей навстречу знакомую фигуру – какая-то черного цвета палатка, увенчанная белым шаром, сверку колпак, под ним бледное, круглое, как луна, лицо.

Так монахиня Кларита, сестра милосердия, единственная, оставшаяся со времен, когда госпиталь относился к монастырю, и по сей день носит все подобающее сану да и обряды выполняет, и держится тех же понятий: исполнять обеты, чтить Отца своего, сохранять непорочность, довольствоваться самым малым, никогда не отступать от послушания – вещи, на которые сегодня мало кто всерьез обращает внимание.

Сестра Кларита замедлила шаг. Санитар, толкавший за ней каталку, тоже притормозил:

– Приветствую вас, милая.

У Эллен мелькала иногда мысль, что сестра Кларита считает ее заблудшей овцой, католичкой, не оправдавшей своего призвания, поэтому держится особенно настороженно при встречах с не..

– Что вам угодно сестра?

Монахиня жестом указала на пациента, занимавшего каталку, – у него лица совсем не было видно из-за бинтов.

– Видите, упала с лошади на полном скаку, какое несчастье! Совсем изуродованную привезли, бедняжечку. Хорошо, доктор Смозерс был на дежурстве – он ведь прямо волшебник.

– Вы тоже волшебница, сестра. Лучше вас никого быть не может.

– Вашими молитвами, милочка, да и моими тоже. Все в руках Божих, а я что, песчинка, – потупив взгляд, отвечала монашка.

Эллен присмотрелась к неподвижной фигуре на каталке.

– От наркоза еще не отошла, – объяснила сестра Кларита. – Но скоро он уже перестанет действовать. Мне сказали поместить ее в отдельную палату.

У Эллен от изумления приподнялись брови.

– Да, вот так вот, – кивнула сестра, подмигнув ей, как будто они состояли в заговоре. – Ну, вы понимаете, еще одна Джейн Долфин.

– Ах, вот оно что.

Джейн Долфин было обозначение, принятое в больнице для тех пациентов, чьи настоящие имена никогда даже не упоминались. С такими чаще всего возилась как раз сестра Кларита, ведь тут можно было быть спокойным: никому ни намека, все унесет с собой в могилу.

С каталки донесся слабый стон.

– Ой, что это я с вами заболталась, она вроде как в себя приходит, надо спешить.

– Увидимся попозже, сестра.

– Монахиня деловито зашагала прочь, так что санитар с каталкой еле за нею поспевал.

«Любопытно, какую на этот раз доставили Джейн Долфин, – подумала Эллен. – Знаменитость, небось. Или дочь какой-нибудь знаменитости, а может, жена?»

В кабинете Рихарда на своем месте сидела Джина с пилочкой для ногтей. И как только позволяют сестре отращивать такие острые когти? Надо бы правила какие-нибудь ввести на этот счет. Джина подняла голову, выдавила из себя улыбочку «Привет».

– Мне бы с доктором Вандерманном поговорить.

– И мне бы тоже, только он еще не приходил.

– Но из Флориды он ведь вернулся, так?

– Конечно, мы с ним вернулись еще вчера вечером. – Она что, намеренно подчеркнула «мы с ним», или это все фантазии из-за ревности? – Просто у него с утра консультация на Манхэттене, вот он и задержался.

– Скажите ему, пожалуйста, что я его ищу.

Джина кивнула, продолжая сосредоточенно заниматься ногтями.

Звук пилки действовал Эллен на нервы.

– Я с полчасика посижу в кафетерии, пусть спустится, если придет.

– Что, к новой операции материал собрали? – и опять эта ее фальшивая улыбочка.

«Конечно, – подумала Эллен, – и это будет лоботомия, а пациентом станешь ты», – чуть это вслух не выпалила, но сдержалась – лучше промолчать – и поспешила уйти.

– Сдурела, да? – Голди чуть у нее чашку с кофе из рук не вышибла.

– Потише ты, – процедила Эллен, – весь кафетерий на нас смотрит.

Голди расхохоталась.

– Ну, подруга, ты точно ку-ку! То бродяг каких-то в парке кормишь, то у себя дома палату для стариков устраиваешь, ты бы еще геронтолога пригласила. Или вот сестру Клариту, она с такими привыкла возиться…

– Лучше бы я тебе ничего не говорила.

– Вот увидишь, из жильца он превратится в пациента, а тогда…

– Прошу тебя, Голди, он, может, и стар, но никакой не инвалид. Вполне подтянутый и к тому же настоящий джентльмен.

– Ясно, этакий супермен-каких-теперь-не-встретишь. Дверь перед тобой распахивает, и поэтому убежден, что все женщины в мире живут для того только, чтобы его обслуживать.

– И вовсе он не такой.

– Да ну? А ты откуда знаешь? Ты же сама сказала, что он прожил с женой лет сорок, даже больше. Уж воображаю, что это была за жена, – от плиты не отходила, с пылесосом просто засыпала, носки ему чинила-штопала, а он сидел перед телевизором, смотрел футбол да задницу себе почесывал.

– Ты, видно, свою семейную жизнь описываешь, Голди.

– Да уж на таком-то фоне у меня дома просто рай. К тому же, что я? У меня, понимаешь ли, муж есть, так что я к себе мужчину в жильцы не возьму.

– Да сама посуди, как мне с платой в одиночку управиться? Тем более этот терапевт, он же целое состояние стоит.

– Никогда не могла взять в толк, зачем ты деньги тратишь на этого коновала.

– Затем, что он мне помогает.

– Да чем же, чем?

– Ну, спина стала меньше болеть, он ведь мне объяснил, что это нервное, главное дело – психику привести в порядок.

– Психику, говоришь? Ну, ну.

– И вообще у меня спины просто нет.

– Господи Иисусе, это еще как?

– А вот так. Он прав, психотерапевт этот мой. Спину я чувствую, потому что у меня синдром гадкого утенка.

– Ну знаешь, я всякое слыхала, но чтоб платить какому-то шарлатану двести долларов в час и за это слушать, что ты гадкий утенок…

– Не надо так, Голди, ты же не знаешь ничего.

– Все знаю: гадкий утенок становится лебедем, так ведь?

– А вот и не становится. Потому что не может стать лебедем, он ведь с самого начала уже был лебедем, а никаким не утенком.

– Ага, поняла, ты, выходит, не утенок, а лебеденок. Ну, я тебе так скажу: шарлатан этот твой не врач, а говнюк.

– Кого это вы так ласково, Голди? – послышался голос Рихарда.

– Что вы, доктор, что вы, я вообще не знаю, что это за слово такое, в жизни не слышала. – Но было понятно, что Голди никак не может успокоиться, и все из-за Эллен.

Рихард опустился на свободный стул, нашел под столом руку Эллен, погладил.

От Голди не укрылся смысл происходящего, и она метнула на Эллен взгляд, точно говоривший: «Ах скажите на милость, нежности какие!» Эллен молча приказала ей взглядом обойтись без шуточек по этому поводу. Тогда Голди послала Рихарду обворожительную улыбку и принялась, как обычно, язвить с беспечным выражением на лице:

– Ах доктор, что это за кошмар меня каждую ночь преследует, так и вижу, как вы меня скальпелем вспарываете.

Рихард рассмеялся:

– Что вы, Голди, эта честь по праву принадлежит доктору Файнбергу, разве нет?

– Если вы подразумеваете сегодняшнюю смену, то тогда – доктору Смозерсу. Он два раза ронял иглу, зашивая эту новую кинозвезду.

– Какую кинозвезду? – Эллен тут же вспомнила тело на каталке, сопровождаемое сестрой Кларитой.

– Доуни… как же ее фамилия?.. ну, жена певца этого, от которого все с ума сходят. Да, кстати, я же обещала помочь сестре Кларите, пора мне в палату идти, – и Голди поднялась.

– Так что с нею такое произошло? – Эллен стало по-настоящему любопытно.

– Бедняжечка, она в Центральном парке каталась, а лошадка возьми да копытом ей прямо по физиономии и врежь. – Голди говорила бесстрастно, но не оставляя сомнений, какой убедительной находит она эту версию. – Так вот подкова ее рифленая и отпечаталась, даже сейчас видно. Ну, я побежала.

– Уж эта твоя Голди… – Рихард только головой покачал.

– Она моя лучшая подруга.

– Да мне она тоже симпатична, хотя, честно тебе скажу, юмор у нее, на мой вкус, странноватый… черный слишком, да? – как у всех этих, которые этническое меньшинство.

– Как все прошло во Флориде? – сменила тему Эллен.

– Ах Эллен, – он поморщился при неприятном воспоминании, а она терпеливо ждала, пока Рихард соберется с силами. – Такая трагедия. Молодая пара, единственный ребенок и урод, без мозга…

– Что, совсем?

– Ну, почти… и родители, редкость такая, готовы были отдать его органы, ведь все равно ему больше недели не прожить, а если будет ребенок, которому что-то жизненно необходимо, то пусть… Теперь понимаешь, что я ни за что не мог упустить такой случай.

– Конечно, Рихард. И я горжусь тобой.

– Гордиться нечем, как ни жаль. Суд не позволил сделать, что нужно.

– То есть как это? По каким причинам?

– У вас тут в Америке особенные судьи, и они утверждают, что врач не имеет права удалять жизненно важные органы, пока респираторные функции отправляются и сердце работает нормально.

– Но ведь ребенок так или иначе был обречен!

– В том-то и трагедия, – в голосе Рихарда слышалось нескрываемое возмущение. – У девочки этой несчастной ни черепной коробки, ни мозга, все отсутствует – зрение, обоняние, слух. Она скончалась, пока рассматривали нашу апелляцию.

– Кошмар какой-то.

– А самый кошмар в том, что крохотный ребенок, который ждал сердце для пересадки, умер в той же больнице, почти вслед за нею. – Он вертел в руках пустую чашку, совершенно раздавленный рассказом.

Эллен ощутила, что вся переполнена сочувствием к нему.

– Рихард, вот станешь главным врачом и, как знать, установишь правильные порядки.

Он так и вскинулся:

– Послушай, Эллен, у вас в Америке вся власть принадлежит судьям, а они ни черта не смыслят в медицине. – Он помедлил. – Хотя лично для меня должность главного врача будет важным шагом…

Эллен ждала, что он скажет дальше.

– Потому что появятся деньги, и тогда я смогу открыть собственную больницу где-нибудь в другой стране, в Европе, а может, в Африке. А здесь я уже не могу больше выносить эти бесконечные выяснения насчет прав каждого отдельно взятого гражданина, а также и зародыша, и павиана тоже; в общем, только и слышишь – права, права, права – бред да и только. Я хочу спасти как можно больше людей, пока есть шанс это сделать!

Когда Рихарда посещало вдохновение, Эллен, слушая его, чувствовала, как у нее по спине мурашки бегут.

– А знаешь, – решилась вмешаться она, – обо всем этом надо непременно в твоей книге сказать.

– Согласен, – твердо произнес он. Потом, откинувшись на спинку, расслабился, отошел. – Ладно, хватит все о печальном да о печальном. Расскажи, чем занималась в мое отсутствие.

– Да ничем особенным, только… только я наконец подыскала временного квартиранта.

– Отлично. И кто она?

– Не она. Он.

– Вот это новость! – Рихард отхлебнул кофе. – Впрочем, ты, конечно, шутишь?

«Н-да», – подумала Эллен. Так она и знала, что ему это придется не очень-то по вкусу.

– Его зовут Бен Джекобс, он очень приятный старичок, вдовец. Ищет для себя постоянное жилье, а пока поможет мне справляться с арендной платой. По-моему, все замечательно устраивается, а там, надеюсь, кто-нибудь переедет ко мне жить постоянно.

– Незнакомый мужчина, – сказал Рихард, насупившись, – далеко не идеальный квартирант для молодой незамужней женщины, и неважно, сколько ему лет и какое у него там семейное положение. – Это было произнесено с нескрываемым сарказмом.

Эллен почувствовала, что сейчас сорвется. Кто он, в конце концов, такой, чтобы давать ей наставления вроде приказов! За квартиру-то платить ей одной, она из сил выбивается, чтобы наскрести эти деньги, у нее для себя лишнего доллара вечно нет.

– Согласна, – она с треском поставила чашку на столик. – Вот и переезжай ко мне. А ему я дам отбой.

Рихард нагнулся к ней, взял за руку.

– Ты же знаешь, почему я этого сделать не могу.

– Нет, не знаю.

– Эллен, я ведь тут меньше года. И это католическая больница…

– Но ты, кажется, не епископ, да и я в монахини не постригалась.

– Ну зачем ты так? Совет директоров состоит из людей с устаревшими взглядами. Но решение, кого назначить на какую должность, принимают именно эти люди.

Эллен ничего не ответила.

– Уверен, нам не следует съезжаться, пока… – пауза, – пока мы не поженимся.

У Эллен перехватило дыхание. Она вскинула голову, посмотрела на него в упор. Губы зашевелились, но она так и не смогла произнести ни слова. Еще бы, ведь о том, что они, возможно, поженятся, он упомянул впервые.