"Том 7. Дядя Динамит и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

Глава восьмая

1

Будуар леди Констанс (второй этаж) выходил на дорожку перед входом, а там — и на самый парк, куда и глядела хозяйка через два дня после изложенных событий. Она стояла у окна, выпуская пламя из красиво очерченных ноздрей, а время от времени содрогалась, словно невидимая рука колола ее булавкой. Думала она об Аларихе, герцоге Данстаблском, и стилист в духе Флобера, искавший точные слова, сказал бы, что она бесилась, как мокрая курица.

Много лет назад, еще в детстве, она непрестанно слышала от гувернанток: «Конни, милочка! Истинные леди чувств не выдают»; слышала — и усвоила. На людях она сохраняла патрицианскую отрешенность, но можно же в конце концов немного расслабиться в своей комнате! Да, можно. Когда, глядя на парк, она дрожала и хмурилась, самая строгая гувернантка признала бы ее права. Леди Констанс была гордой женщиной и вынести не могла, что Аларих приглашает к ней кого ни попадя, сперва — Траута, теперь какого-то Халлидея. Утешало ее одно: все ж это не друзья Галахада.

Пока она стояла, буквально извергая адреналин, ко входу, тяжко пыхтя, подкатило такси (владелец — Робинсон-младший), а из него вышел, судя по всему, этот самый Халлидей. Проследив за ним взглядом, которому позавидует василиск, леди Констанс признала, что с виду он вполне приличен. Но пригласила его не она, а потому — обдала холодом, когда через несколько минут Галли привел его к ней. Нервный молодой человек, отметила хозяйка замка. Трепыхается.

И не ошиблась. Джон именно трепыхался. Недолгий экстаз сменился чувствами, которые испытывает кошка, забредшая в незнакомую аллею. Галли говорил ему, что хозяйка вполне способна вышвырнуть вон, и, глядя на нее, он видел, что это верно. Припомнив, что муж ее — американец, по фамилии Скунмейкер, он живо представил себе гибрид Хемфри Богарда[12] с Эдвардом Робинсоном,[13] цедящий слова, не разжимая губ, и питающийся сырым мясом. Таким червем он не чувствовал себя даже в те минуты, когда судья ругал его за недостаточно умелую защиту обоих Онапулосов.

Галли, в отличие от него, цвел и веселился. Сестра его не пугала. Когда на твоих глазах разумная няня бьет человека головной щеткой, чары его теряют силу. К тому же сейчас он всех любил. Мало, что так приближает к герою Диккенса, как сознание, что ты вытащил ближнего из компота. Думая об этом, Галли веселился и цвел.

— Привет, Конни! — пропел он, словно он — жаворонок, а не позор семьи. — Вот мистер Халлидей, которого ты ждешь-не дождешься. Сразу привел к тебе.

— О? — сказала леди Констанс. — Здравствуйте, мистер Халлидей.

— Большой приятель Данстабла, — сообщил Галли.

— О?

— И мой. Мы только что познакомились, но как-то сразу подружились. Называем друг друга по имени, Галли, Джон.

— О?

— Это большая удача, вообще Джон очень занят. Надеюсь, он все уладит с этой бедной девушкой. Она вернулась?

— Нет.

— Когда ты ее ждешь?

— Попозже.

— Так, так. У нас гостит некая Линда Гилпин, — объяснил Галли. — Вчера уехала на какое-то сборище, в свою старую школу. Я ее предупреждал, она там совсем усохнет, но что поделаешь! Хорошо, пойду покажу Джону замок. Вам повезло, Джон. В особый день с посетителей берут полкроны, ха-ха.

Когда дверь за ними закрылась, леди Констанс выпустила воздух, который так и держала все это время. Менее воспитанная женщина еще бы и выругалась, ибо беседы с Галли действовали на ее нервы, как наждачная бумага. И сказать ничего нельзя, виноват Аларих. Вот ему она скажет… — и тут он вошел.

Те, кто изучил ее характер, удивляются, почему она ждала до сих пор, но мы это объясним. О приезде Джона она узнала, когда у нее был приступ невралгии и ей запретили вставать.

Мы уже говорили, что леди Констанс любила герцога любовью сестры. Однако по ее нынешнему взгляду никто бы этого не угадал. Так смотрят, в лучшем случае, тетушки.

— Да, Аларих?

— Э?

— Я говорю, да, Аларих?

— Очень глупо, — заметил герцог. — Что ты имеешь в виду? Я ничего не сказал, при чем тут «да»?

Леди Констанс совсем уж оцепенела. Как обычно, герцог рыскал по комнате, перебирая мелкие предметы и бросая неприязненные взоры на фотографию Скунмейкера. Опять же, как обычно, ей при этом казалось, что множество муравьев гуляет у нее по спине; и она вспоминала уроки гувернанток.

— Я сказала «Да, Аларих», потому что хотела спросить, зачем ты пришел.

— Э?

Любовь сестры убыла еще порядка на два. Муравьи расплодились.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Да. Марка. Пишу в «Тайме», насчет правительства. Никто ничего не смыслит. А кто это Джейн?

— Прости?

— Тут подписано: «Джейн». От кого это?

— Не читай мои письма.

— Я и не читаю. Они скучные. Почему Скунмейкер глупо хихикает?

— Мне очень жаль, — сказала леди Констанс, — что улыбка моего мужа тебя не устраивает. Если хочешь, позвоню по международной и попрошу учесть твою критику.

— Э? — откликнулся герцог, вертя письмо от некоей Эми, которое ему понравилось. — А что этот Фред натворил?

— Прости?

— Вот она пишет, надо с ним развестись. Наверное, такое отмочил…

Леди Констанс со свистом вдохнула воздух.

— Положи мое письмо! Слушай!

— По-моему, — заметил герцог, — ты беспокоишься. В чем дело, а?

— Беспокоюсь? Я бешусь. Это — замок, а не гостиница.

— Ты насчет Траута?

— И Халлидея.

— Ну, Трауту я продаю картину, — объяснил герцог. — Надеюсь, что даже существо женского пола поймет такую несложную мысль. А Халлидей…

— Что ты собираешься продать ему? Видимо, это уже не замок, а торговый центр.

Герцог руководствовался тем же правилом, что и Галли: ругают тебя? Нападай.

— Чего ты язвишь? — спросил он. — Ах-ах-ах-ах! Разъязвилась. Я тебе и так скажу, а то будешь перед ним выпендриваться. Давно думаю, как эти янки терпят. Губы скривишь, глаза — на нос, смотреть противно! Ну, ладно. Значит, когда я ушел…

— Откуда?

— Ну, когда Эмсворт свихнулся. Да, у него в детстве никто не отнял соску?

— Ничего не понимаю!

— Ладно, Халлидей разберется. Прямо так и спросит. Так вот, ты легла, а мы с Трипвудом решили, что Эмсворта надо лечить. Психика ни к собакам, если ты знаешь, что это такое.

— Конечно, знаю!

— Вот. Надо лечить. А лечат — врачи. Я давно говорил, еще когда он вздумал пустить свинью на ипподром.

— Этого не было!

— Было, было.

Муравьи, объединившись со всеми своими родственниками, маршировали под звуки гимна.

— НЕ БЫ-ЛО! Он мне сам сказал.

— А ты чего ждала? — не сдался герцог. — Ляпнул, а потом спохватился. Я слышал, еще и отговаривал. Но дело не в том. Мы с Трипвудом хотели позвать Родерика Глоссопа, но его нет, а Трипвуд знает его ассистента. Мы и позвали. Вот он, прошу.

По ходу этих объяснении леди Констанс остывала. Она никогда не заблуждалась насчет Кларенса, но теперь всполошилась всерьез. Да, кто-кто, а психиатр ему нужен. Только справится ли этот Халлидей?

— Он очень молод, — сказала она.

Герцог пристально смотрел на фотографию Скунмейкера.

— Смешная у него голова. Как луковица.

— Он очень молод, — повторила леди Констанс.

— Вот уж не сказал бы! Твой Скунмейкер…

— Я имела в виду мистера Халлидея.

— Конечно, молод, а что? Если он младший, значит — не старый, — рассудил герцог, удивляясь тому, как отупела Конни среди америкашек. Простых вещей не понимает.

2

Минуты две, а то и три Галли и Джон молчали. Галли думал о том, как ловко решил он всякие проблемы (чего не сделаешь, если ты не был пеликаном), Джон ощущал то, что ощущают после первой встречи с леди Констанс, не пожелавшей проявить любезность, и после удара мешком по голове. Ему казалось, что он долго пробыл в холодильнике с королевой Елизаветой I.

— Держался ты неплохо, — сказал Галли. — Сдержанная приветливость. Не каждый выдержит это с таким апломбом. Очень может быть, что прекрасная Линда будет как пыль под твоей колесницей.[14] Жаль, что ее нет, но часа через два будет.

— К тому времени я приду в себя.

— Да, вообще-то после Конни надо оттаять. У меня — иммунитет, но я знаю, что делается с другими. Помню, попался мне рассказ «Птица с тяжелым взглядом», и я все думал, не видел ли автор мою сестру. Вся в отца, он мог открыть взглядом устрицу. Держись, нервы тебе нужны для прелестной Линды!

— Я бы попросил…

— А что такого? Я человек простой. Прелестна — значит прелестна. Заметь, у нее тоже будет нелегкий взор. Выбирай слова. Рекомендую стиль печальных воспоминаний. Напомни, как вы плыли на байдарке, мир исчез, ни один звук не нарушал летней тишины, а серебристые струйки…

— Мы не плыли.

— Что, на лодке не катались?

— Нет.

Галли удивился и заметил, что без лодки с небольшим пикником он единения душ не мыслит.

— Где же вы объяснились?

— Да мы и не объяснялись. Я спросил, не выйдет ли она за меня замуж, она согласилась, все в такси.

— Но раньше ты ее видел?

— Да, в гостях.

— Не на лодке?

— Нет.

— Жаль. Как вы познакомились?

— У нее в лавке.

— В лавке?

— Ну, в таком магазинчике. Он прогорел.

— А что там было?

— Цветы.

— Ты зашел купить прекрасных роз?

— Нет. Я зашел, потому что увидел ее через витрину.

— Любовь с первого взгляда?

— У меня — да.

— А потом что?

— Оказалось, что я учился в Оксфорде с ее братом.

— А потом?

— Встретились в гостях.

— И говорили про брата?

— Среди прочего.

— А потом?

— Ходили в кафе.

— Часто?

— Не очень. Зачем ей со мной ходить? Кто я, в сущности, такой?

— Мой крестник. Прекрасно играешь в гольф. Да, Господи, что она, царица Савская?

— Конечно.

— Елена какая-нибудь?

— Да, Елена, и еще Клеопатра. Вы же сами знаете, вы ее видели.

Галли не спорил; точно то же самое думал он о Долли Хендерсон. Однако крестный просто обязан быть адвокатом дьявола.[15] Линда ему понравилась, но он понимал, что характер у нее не идеальный. Она не похожа на героиню стишка, которая могла сказать о себе: «Плачу от счастья, когда улыбнешься, если сердит — трепещу». С такой женой обеспечена хорошая борьба.

Все это он и высказал.

— Хорошо, — согласился он, — вид у нее приятный, но это еще не все. Беседа в тисовой аллее показала мне, что кротость ей неведома. Да, этот суд ее поразил, но она и вообще напомнила мне одну девицу, которая уколола меня в ногу шляпной булавкой. Мало того, она напомнила песенку моей юности. Один молодой человек повел в Хемстедский парк свою подругу. Начался дождь, бутерброды промокли, и вот что сказал страдалец: «Одна заплачет, другая — нет. Что это значит? О, сколько бед! Она кричит, кричит, кричит, она ворчит, ворчит, ворчит и не дает мне спеть куплет! Ах, Нэнси, Нэнси, Нэнси, зачем же ты ворчишь? Ах, Нэнси…» В общем, похожи. Тот самый тип характера. Ты готов к такой супружеской жизни?

— Да.

— Не боишься?

— Нет.

— Беги, пока не поздно, а?

— Не хочу.

— Что ж, — подытожил Галли, с удовольствием слагая обязанности дьявольского адвоката, — я тебя понимаю. Мы мало знакомы, но она мне нравится. В конце концов, что такое крик? Зато не скучно. Сосредоточимся на методе. Их — сотни. Один пеликан проглотил таблетку и упал со страшным криком. Правда, после промывания желудка она все равно его отвергла. Но вообще мысль хорошая. Нравится тебе?

— Нет.

— Тогда — несчастный случай. Если ты лежишь на ковре, обливаясь кровью… Один пеликан помирился с невестой, когда его стукнули табакеркой. У нас она есть. Дай Биджу денег, а то и просто уговорим… Нет? Трудно на тебя угодить. Так и хочется сказать: «Привередлив».

Они помолчали. Джон смотрел на озеро, словно сэр Бедивер, внезапно осознавший, как душен летний день.

— Что, если я выкупаюсь? — спросил он. Галли не возражал.

— Полотенца и прочее — вон в том домике. Кларенс купается каждое утро. То ли для здоровья, то ли смывает запах. А я полежу в гамаке.

Он ушел, Джон направился к домику, и Линда Гилпин, решившая окунуться на обратном пути, увидела его минут через десять. Она застыла, поморгала, не веря своим глазам, и кинулась прочь, чтобы найти Галли, ибо женское чутье подсказало ей, что без него такие вещи не делаются.

Кипя естественным гневом, она решила все же держаться с прохладным достоинством, показывая, что ей совершенно безразлично, есть в замке Джон Халлидей или его нет. Что он ей, в сущности? Смешно, честное слово!

Такие мысли прервал звонкий, но мелодичный звук, быстро набирающий силу.

Бидж звонил к обеду, бил в гонг.

3

Бидж положил палочку, сдержанно радуясь завершенному делу. Он любил слушать, как обеденный звон доходит до полной силы и угасает нежным пианиссимо, словно далекий гром. Не сразу довел он свое мастерство до такого совершенства. Поначалу он просто бил, ударял; теперь — мог поспорить с любым дворецким Англии. Галли заметил как-то, что дело тут — в плечевых мышцах. Бидж склонялся к мысли, что главную роль играет поворот руки.

Обычно после гонга наступала тишина, но на сей раз ее заменил грохот, словно сыпали уголь. Дело в том, что Говард Чесни поскользнулся на последних ступеньках, налетел на журнальный столик, схватился за него и застыл, радуясь, что жив.

Рядом с ним оказался Бидж. Обычно он проходил мимо, метнув в него холодный взгляд, но па «гадаринская свинья»[16] привлекло его внимание. Стараясь подчеркнуть, что о фамильярности не может быть и речи, он спросил:

— Надеюсь, вы не расшиблись, сэр?

Говард только что в этом убедился, похлопав себя руками, как хлопали его полисмены там, на родине. Кости оказались целы.

— Все в порядке, — браво сказал он. — Схватился за столик. Скользко.

— Да, сэр.

— А почему?

— Не знаю, сэр. Не справлялся, сэр, — строго ответил Бидж. Помощь — одно, болтовня — другое.

Он величаво удалился, и вбежала Линда. Говард Чесни любил потолковать с хорошенькими девушками, но она куда-то делась, сменившись Ванессой.

— Привет! — сказала соотечественница. — Вас-то я и ищу.

Как мы помним, она собиралась заняться его нравственным кодексом. За это время ей удалось установить, что он еще ниже, чем кажется.

— Вы не видели Уилбура? — спросила она, и тут появился Уилбур, упражнявшийся в бильярдной. — А, вот и вы! Сейчас откроем собрание.

— Что? — не понял Уилбур, думая о том, как идет ей вечернее платье.

— У нас же заговор, — объяснила она. — Сядем вот здесь, никто не услышит.

Она повела их в уголок, где стояли латы. Скорее всего, в них никого не было.

— Так вот, насчет картины. У меня хорошая мысль. Простая. Чем проще, тем лучше, верно?

Уилбур кивнул и прибавил, что чем сложнее, тем хуже, проиллюстрировав эти слова примерами из своей семейной жизни.

— Сперва узнаем мнение мистера Чесни, — предложила Ванесса. — Вы можете нарушить законы?

— Смотря какие, — ответил осторожный Говард.

— Такие, что риска нет.

— Ну…

— Тогда…

— Ну, положим, могу. А в чем дело?

— Сейчас узнаете. Видели новую картину? Надо ее украсть. Как вы, поможете?

— Естественно.

— Прекрасный ответ.

— Что надо сделать?

— Уехать.

— Отсюда?

— Именно. Машина при вас?

— Да.

— Вот и уезжайте.

— Не понимаю.

— Сейчас объясню.

— Зачем мне уезжать?

— Чтобы ничего не заподозрили. Хватятся картины, а вас давно нет.

— Но если меня нет…

— Не беспокойтесь, вы вернетесь и будете сидеть тихо, пока мы с Уилбуром все не сделаем. Точнее, когда мы пойдем за картиной, стойте под окном. Мы спустим ее на веревке, вы отвезете в Лондон. Наутро будет страшный шум. Герцог заподозрит Уилбура, прочешет его комнату, но ничего не найдет. Придется списать на воров. Потом вы с Уилбуром встретитесь там, в Лондоне, он ее возьмет. Вот и все.

Она замолчала, как бы ожидая аплодисментов, и дождалась их от Траута.

— Ну, мозги! Нет, какие мозги!

— Спасибо, рада слышать.

— У моих жен их не было.

— Вот как?

— Ни малейших. Нет, какой ум!

— Спасибо, Уилли.

Все помолчали. Голос совести, видимо, что-то шептал Трауту.

— Я пошлю герцогу чек, — наконец, сказал он.

— И выдашь себя. Посылай уж лучше признание.

— А он не поймет, от кого.

— Анонимный чек?

— Да, вроде их не бывает… Тогда деньги. Ванесса пожала плечами.

— Не советую.

На этом собрание закрылось. Траут пошел переодеваться. Конни он боялся и не хотел рассердить. Говард Чесни боялся только Биджа и никуда не пошел. Действительно, одеться, думал он. Плевое дело. Он еще не обсудил один пункт.

— А условия? — сказал он. Ванесса удивилась.

— Условия? Я помогаю старому другу.

— А я нет. Какие условия, а?

Ванесса не спорила. В конце концов, трудящийся достоин пропитания.[17]

— Ладно, — сказала она. — Уилли человек широкий. Вы сколько хотите?

— Тысячу.

— Многовато.

— Нет.

— Хорошо, скажу Уилли. Хотя…

Ванесса замолчала. Через холл шли Галли с Джоном.

— Эй, кто это? — спросила она. — Бидж, кто это с мистером Трипвудом?

Бидж, ставивший на столик коктейли, учтиво повернулся к ней:

— Это мистер Халлидей, мэм. Сегодня приехал.

Он удалился, она повернулась к Говарду и увидела, что на нем лица нет.

— В чем дело? — спросила она.

— Нет, это надо же? Сколько этих судейских, а приехал — он! Нет, это…

— Вы его знаете?

— Ха-ха! Когда я последний раз влип, кто был адвокатом? Халлидей!

4

Ванесса была сильной женщиной, но ведь не железной.

— Что! — вскричала она.

— Да. Он — адвокат.

— Вы уверены?

— А то! Помнит он меня? Еще как помнит! Навидался. Куда идем?

Вопрос был удачный, и Ванесса при всем своем уме не смогла придумать ответ. Однако она не сдалась.

— Ладно, — сказала она. — Надо подумать. Идемте в галерею.

Когда они туда пришли, она сказала:

— Есть. Сидите у себя, обедать не ходите. Я скажу, что вам нездоровится. А завтра…

— То-то и оно! Он меня увидит, а старушка — вышвырнет.

— Вы слушайте! Завтра вы уедете на рассвете.

— А что вы им скажете?

— Вам звонили, ждут на заседание.

— Они поверят?

— Конечно.

— Кто брал трубку?

— Я. Встала очень рано.

— Мура какая-то.

— Лучше не придумаем.

— Ладно. А потом что?

— Сидите в «Гербе Эмсвортов» дня два.

— Там кровати — жуть! Мне один говорил, набиты камнями.

— Ну, езжайте в Лондон, только оставьте телефон. Я вам позвоню. Мы без вас не управимся.

Говард смотрел на картину без должного восхищения.

— На что она Трауту?

— Похожа на его жену.

— На свинью!

— Лорд Эмсворт тоже так думает. Дело не в том. Поможете — получите тысячу. Идет?

Говард согласился, он любил деловой тон.

— Ну, все. А теперь идите к себе, и поскорей, я пошлю их с обедом.

Она убежала, он двинулся за ней, но отступил. По коридору шли герцог с адвокатом.