"Том 7. Дядя Динамит и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)Глава восьмаяБудуар леди Констанс (второй этаж) выходил на дорожку перед входом, а там — и на самый парк, куда и глядела хозяйка через два дня после изложенных событий. Она стояла у окна, выпуская пламя из красиво очерченных ноздрей, а время от времени содрогалась, словно невидимая рука колола ее булавкой. Думала она об Аларихе, герцоге Данстаблском, и стилист в духе Флобера, искавший точные слова, сказал бы, что она бесилась, как мокрая курица. Много лет назад, еще в детстве, она непрестанно слышала от гувернанток: «Конни, милочка! Истинные леди чувств не выдают»; слышала — и усвоила. На людях она сохраняла патрицианскую отрешенность, но можно же в конце концов немного расслабиться в своей комнате! Да, можно. Когда, глядя на парк, она дрожала и хмурилась, самая строгая гувернантка признала бы ее права. Леди Констанс была гордой женщиной и вынести не могла, что Аларих приглашает к ней кого ни попадя, сперва — Траута, теперь какого-то Халлидея. Утешало ее одно: все ж это не друзья Галахада. Пока она стояла, буквально извергая адреналин, ко входу, тяжко пыхтя, подкатило такси (владелец — Робинсон-младший), а из него вышел, судя по всему, этот самый Халлидей. Проследив за ним взглядом, которому позавидует василиск, леди Констанс признала, что с виду он вполне приличен. Но пригласила его не она, а потому — обдала холодом, когда через несколько минут Галли привел его к ней. Нервный молодой человек, отметила хозяйка замка. Трепыхается. И не ошиблась. Джон именно трепыхался. Недолгий экстаз сменился чувствами, которые испытывает кошка, забредшая в незнакомую аллею. Галли говорил ему, что хозяйка вполне способна вышвырнуть вон, и, глядя на нее, он видел, что это верно. Припомнив, что муж ее — американец, по фамилии Скунмейкер, он живо представил себе гибрид Хемфри Богарда[12] с Эдвардом Робинсоном,[13] цедящий слова, не разжимая губ, и питающийся сырым мясом. Таким червем он не чувствовал себя даже в те минуты, когда судья ругал его за недостаточно умелую защиту обоих Онапулосов. Галли, в отличие от него, цвел и веселился. Сестра его не пугала. Когда на твоих глазах разумная няня бьет человека головной щеткой, чары его теряют силу. К тому же сейчас он всех любил. Мало, что так приближает к герою Диккенса, как сознание, что ты вытащил ближнего из компота. Думая об этом, Галли веселился и цвел. — Привет, Конни! — пропел он, словно он — жаворонок, а не позор семьи. — Вот мистер Халлидей, которого ты ждешь-не дождешься. Сразу привел к тебе. — О? — сказала леди Констанс. — Здравствуйте, мистер Халлидей. — Большой приятель Данстабла, — сообщил Галли. — О? — И мой. Мы только что познакомились, но как-то сразу подружились. Называем друг друга по имени, Галли, Джон. — О? — Это большая удача, вообще Джон очень занят. Надеюсь, он все уладит с этой бедной девушкой. Она вернулась? — Нет. — Когда ты ее ждешь? — Попозже. — Так, так. У нас гостит некая Линда Гилпин, — объяснил Галли. — Вчера уехала на какое-то сборище, в свою старую школу. Я ее предупреждал, она там совсем усохнет, но что поделаешь! Хорошо, пойду покажу Джону замок. Вам повезло, Джон. В особый день с посетителей берут полкроны, ха-ха. Когда дверь за ними закрылась, леди Констанс выпустила воздух, который так и держала все это время. Менее воспитанная женщина еще бы и выругалась, ибо беседы с Галли действовали на ее нервы, как наждачная бумага. И сказать ничего нельзя, виноват Аларих. Вот ему она скажет… — и тут он вошел. Те, кто изучил ее характер, удивляются, почему она ждала до сих пор, но мы это объясним. О приезде Джона она узнала, когда у нее был приступ невралгии и ей запретили вставать. Мы уже говорили, что леди Констанс любила герцога любовью сестры. Однако по ее нынешнему взгляду никто бы этого не угадал. Так смотрят, в лучшем случае, тетушки. — Да, Аларих? — Э? — Я говорю, да, Аларих? — Очень глупо, — заметил герцог. — Что ты имеешь в виду? Я ничего не сказал, при чем тут «да»? Леди Констанс совсем уж оцепенела. Как обычно, герцог рыскал по комнате, перебирая мелкие предметы и бросая неприязненные взоры на фотографию Скунмейкера. Опять же, как обычно, ей при этом казалось, что множество муравьев гуляет у нее по спине; и она вспоминала уроки гувернанток. — Я сказала «Да, Аларих», потому что хотела спросить, зачем ты пришел. — Э? Любовь сестры убыла еще порядка на два. Муравьи расплодились. — Тебе что-нибудь нужно? — Да. Марка. Пишу в «Тайме», насчет правительства. Никто ничего не смыслит. А кто это Джейн? — Прости? — Тут подписано: «Джейн». От кого это? — Не читай мои письма. — Я и не читаю. Они скучные. Почему Скунмейкер глупо хихикает? — Мне очень жаль, — сказала леди Констанс, — что улыбка моего мужа тебя не устраивает. Если хочешь, позвоню по международной и попрошу учесть твою критику. — Э? — откликнулся герцог, вертя письмо от некоей Эми, которое ему понравилось. — А что этот Фред натворил? — Прости? — Вот она пишет, надо с ним развестись. Наверное, такое отмочил… Леди Констанс со свистом вдохнула воздух. — Положи мое письмо! Слушай! — По-моему, — заметил герцог, — ты беспокоишься. В чем дело, а? — Беспокоюсь? Я бешусь. Это — замок, а не гостиница. — Ты насчет Траута? — И Халлидея. — Ну, Трауту я продаю картину, — объяснил герцог. — Надеюсь, что даже существо женского пола поймет такую несложную мысль. А Халлидей… — Что ты собираешься продать ему? Видимо, это уже не замок, а торговый центр. Герцог руководствовался тем же правилом, что и Галли: ругают тебя? Нападай. — Чего ты язвишь? — спросил он. — Ах-ах-ах-ах! Разъязвилась. Я тебе и так скажу, а то будешь перед ним выпендриваться. Давно думаю, как эти янки терпят. Губы скривишь, глаза — на нос, смотреть противно! Ну, ладно. Значит, когда я ушел… — Откуда? — Ну, когда Эмсворт свихнулся. Да, у него в детстве никто не отнял соску? — Ничего не понимаю! — Ладно, Халлидей разберется. Прямо так и спросит. Так вот, ты легла, а мы с Трипвудом решили, что Эмсворта надо лечить. Психика ни к собакам, если ты знаешь, что это такое. — Конечно, знаю! — Вот. Надо лечить. А лечат — врачи. Я давно говорил, еще когда он вздумал пустить свинью на ипподром. — Этого не было! — Было, было. Муравьи, объединившись со всеми своими родственниками, маршировали под звуки гимна. — НЕ БЫ-ЛО! Он мне сам сказал. — А ты чего ждала? — не сдался герцог. — Ляпнул, а потом спохватился. Я слышал, еще и отговаривал. Но дело не в том. Мы с Трипвудом хотели позвать Родерика Глоссопа, но его нет, а Трипвуд знает его ассистента. Мы и позвали. Вот он, прошу. По ходу этих объяснении леди Констанс остывала. Она никогда не заблуждалась насчет Кларенса, но теперь всполошилась всерьез. Да, кто-кто, а психиатр ему нужен. Только справится ли этот Халлидей? — Он очень молод, — сказала она. Герцог пристально смотрел на фотографию Скунмейкера. — Смешная у него голова. Как луковица. — Он очень молод, — повторила леди Констанс. — Вот уж не сказал бы! Твой Скунмейкер… — Я имела в виду мистера Халлидея. — Конечно, молод, а что? Если он младший, значит — не старый, — рассудил герцог, удивляясь тому, как отупела Конни среди америкашек. Простых вещей не понимает. Минуты две, а то и три Галли и Джон молчали. Галли думал о том, как ловко решил он всякие проблемы (чего не сделаешь, если ты не был пеликаном), Джон ощущал то, что ощущают после первой встречи с леди Констанс, не пожелавшей проявить любезность, и после удара мешком по голове. Ему казалось, что он долго пробыл в холодильнике с королевой Елизаветой I. — Держался ты неплохо, — сказал Галли. — Сдержанная приветливость. Не каждый выдержит это с таким апломбом. Очень может быть, что прекрасная Линда будет как пыль под твоей колесницей.[14] Жаль, что ее нет, но часа через два будет. — К тому времени я приду в себя. — Да, вообще-то после Конни надо оттаять. У меня — иммунитет, но я знаю, что делается с другими. Помню, попался мне рассказ «Птица с тяжелым взглядом», и я все думал, не видел ли автор мою сестру. Вся в отца, он мог открыть взглядом устрицу. Держись, нервы тебе нужны для прелестной Линды! — Я бы попросил… — А что такого? Я человек простой. Прелестна — значит прелестна. Заметь, у нее тоже будет нелегкий взор. Выбирай слова. Рекомендую стиль печальных воспоминаний. Напомни, как вы плыли на байдарке, мир исчез, ни один звук не нарушал летней тишины, а серебристые струйки… — Мы не плыли. — Что, на лодке не катались? — Нет. Галли удивился и заметил, что без лодки с небольшим пикником он единения душ не мыслит. — Где же вы объяснились? — Да мы и не объяснялись. Я спросил, не выйдет ли она за меня замуж, она согласилась, все в такси. — Но раньше ты ее видел? — Да, в гостях. — Не на лодке? — Нет. — Жаль. Как вы познакомились? — У нее в лавке. — В лавке? — Ну, в таком магазинчике. Он прогорел. — А что там было? — Цветы. — Ты зашел купить прекрасных роз? — Нет. Я зашел, потому что увидел ее через витрину. — Любовь с первого взгляда? — У меня — да. — А потом что? — Оказалось, что я учился в Оксфорде с ее братом. — А потом? — Встретились в гостях. — И говорили про брата? — Среди прочего. — А потом? — Ходили в кафе. — Часто? — Не очень. Зачем ей со мной ходить? Кто я, в сущности, такой? — Мой крестник. Прекрасно играешь в гольф. Да, Господи, что она, царица Савская? — Конечно. — Елена какая-нибудь? — Да, Елена, и еще Клеопатра. Вы же сами знаете, вы ее видели. Галли не спорил; точно то же самое думал он о Долли Хендерсон. Однако крестный просто обязан быть адвокатом дьявола.[15] Линда ему понравилась, но он понимал, что характер у нее не идеальный. Она не похожа на героиню стишка, которая могла сказать о себе: «Плачу от счастья, когда улыбнешься, если сердит — трепещу». С такой женой обеспечена хорошая борьба. Все это он и высказал. — Хорошо, — согласился он, — вид у нее приятный, но это еще не все. Беседа в тисовой аллее показала мне, что кротость ей неведома. Да, этот суд ее поразил, но она и вообще напомнила мне одну девицу, которая уколола меня в ногу шляпной булавкой. Мало того, она напомнила песенку моей юности. Один молодой человек повел в Хемстедский парк свою подругу. Начался дождь, бутерброды промокли, и вот что сказал страдалец: «Одна заплачет, другая — нет. Что это значит? О, сколько бед! Она кричит, кричит, кричит, она ворчит, ворчит, ворчит и не дает мне спеть куплет! Ах, Нэнси, Нэнси, Нэнси, зачем же ты ворчишь? Ах, Нэнси…» В общем, похожи. Тот самый тип характера. Ты готов к такой супружеской жизни? — Да. — Не боишься? — Нет. — Беги, пока не поздно, а? — Не хочу. — Что ж, — подытожил Галли, с удовольствием слагая обязанности дьявольского адвоката, — я тебя понимаю. Мы мало знакомы, но она мне нравится. В конце концов, что такое крик? Зато не скучно. Сосредоточимся на методе. Их — сотни. Один пеликан проглотил таблетку и упал со страшным криком. Правда, после промывания желудка она все равно его отвергла. Но вообще мысль хорошая. Нравится тебе? — Нет. — Тогда — несчастный случай. Если ты лежишь на ковре, обливаясь кровью… Один пеликан помирился с невестой, когда его стукнули табакеркой. У нас она есть. Дай Биджу денег, а то и просто уговорим… Нет? Трудно на тебя угодить. Так и хочется сказать: «Привередлив». Они помолчали. Джон смотрел на озеро, словно сэр Бедивер, внезапно осознавший, как душен летний день. — Что, если я выкупаюсь? — спросил он. Галли не возражал. — Полотенца и прочее — вон в том домике. Кларенс купается каждое утро. То ли для здоровья, то ли смывает запах. А я полежу в гамаке. Он ушел, Джон направился к домику, и Линда Гилпин, решившая окунуться на обратном пути, увидела его минут через десять. Она застыла, поморгала, не веря своим глазам, и кинулась прочь, чтобы найти Галли, ибо женское чутье подсказало ей, что без него такие вещи не делаются. Кипя естественным гневом, она решила все же держаться с прохладным достоинством, показывая, что ей совершенно безразлично, есть в замке Джон Халлидей или его нет. Что он ей, в сущности? Смешно, честное слово! Такие мысли прервал звонкий, но мелодичный звук, быстро набирающий силу. Бидж звонил к обеду, бил в гонг. Бидж положил палочку, сдержанно радуясь завершенному делу. Он любил слушать, как обеденный звон доходит до полной силы и угасает нежным пианиссимо, словно далекий гром. Не сразу довел он свое мастерство до такого совершенства. Поначалу он просто бил, ударял; теперь — мог поспорить с любым дворецким Англии. Галли заметил как-то, что дело тут — в плечевых мышцах. Бидж склонялся к мысли, что главную роль играет поворот руки. Обычно после гонга наступала тишина, но на сей раз ее заменил грохот, словно сыпали уголь. Дело в том, что Говард Чесни поскользнулся на последних ступеньках, налетел на журнальный столик, схватился за него и застыл, радуясь, что жив. Рядом с ним оказался Бидж. Обычно он проходил мимо, метнув в него холодный взгляд, но па «гадаринская свинья»[16] привлекло его внимание. Стараясь подчеркнуть, что о фамильярности не может быть и речи, он спросил: — Надеюсь, вы не расшиблись, сэр? Говард только что в этом убедился, похлопав себя руками, как хлопали его полисмены там, на родине. Кости оказались целы. — Все в порядке, — браво сказал он. — Схватился за столик. Скользко. — Да, сэр. — А почему? — Не знаю, сэр. Не справлялся, сэр, — строго ответил Бидж. Помощь — одно, болтовня — другое. Он величаво удалился, и вбежала Линда. Говард Чесни любил потолковать с хорошенькими девушками, но она куда-то делась, сменившись Ванессой. — Привет! — сказала соотечественница. — Вас-то я и ищу. Как мы помним, она собиралась заняться его нравственным кодексом. За это время ей удалось установить, что он еще ниже, чем кажется. — Вы не видели Уилбура? — спросила она, и тут появился Уилбур, упражнявшийся в бильярдной. — А, вот и вы! Сейчас откроем собрание. — Что? — не понял Уилбур, думая о том, как идет ей вечернее платье. — У нас же заговор, — объяснила она. — Сядем вот здесь, никто не услышит. Она повела их в уголок, где стояли латы. Скорее всего, в них никого не было. — Так вот, насчет картины. У меня хорошая мысль. Простая. Чем проще, тем лучше, верно? Уилбур кивнул и прибавил, что чем сложнее, тем хуже, проиллюстрировав эти слова примерами из своей семейной жизни. — Сперва узнаем мнение мистера Чесни, — предложила Ванесса. — Вы можете нарушить законы? — Смотря какие, — ответил осторожный Говард. — Такие, что риска нет. — Ну… — Тогда… — Ну, положим, могу. А в чем дело? — Сейчас узнаете. Видели новую картину? Надо ее украсть. Как вы, поможете? — Естественно. — Прекрасный ответ. — Что надо сделать? — Уехать. — Отсюда? — Именно. Машина при вас? — Да. — Вот и уезжайте. — Не понимаю. — Сейчас объясню. — Зачем мне уезжать? — Чтобы ничего не заподозрили. Хватятся картины, а вас давно нет. — Но если меня нет… — Не беспокойтесь, вы вернетесь и будете сидеть тихо, пока мы с Уилбуром все не сделаем. Точнее, когда мы пойдем за картиной, стойте под окном. Мы спустим ее на веревке, вы отвезете в Лондон. Наутро будет страшный шум. Герцог заподозрит Уилбура, прочешет его комнату, но ничего не найдет. Придется списать на воров. Потом вы с Уилбуром встретитесь там, в Лондоне, он ее возьмет. Вот и все. Она замолчала, как бы ожидая аплодисментов, и дождалась их от Траута. — Ну, мозги! Нет, какие мозги! — Спасибо, рада слышать. — У моих жен их не было. — Вот как? — Ни малейших. Нет, какой ум! — Спасибо, Уилли. Все помолчали. Голос совести, видимо, что-то шептал Трауту. — Я пошлю герцогу чек, — наконец, сказал он. — И выдашь себя. Посылай уж лучше признание. — А он не поймет, от кого. — Анонимный чек? — Да, вроде их не бывает… Тогда деньги. Ванесса пожала плечами. — Не советую. На этом собрание закрылось. Траут пошел переодеваться. Конни он боялся и не хотел рассердить. Говард Чесни боялся только Биджа и никуда не пошел. Действительно, одеться, думал он. Плевое дело. Он еще не обсудил один пункт. — А условия? — сказал он. Ванесса удивилась. — Условия? Я помогаю старому другу. — А я нет. Какие условия, а? Ванесса не спорила. В конце концов, трудящийся достоин пропитания.[17] — Ладно, — сказала она. — Уилли человек широкий. Вы сколько хотите? — Тысячу. — Многовато. — Нет. — Хорошо, скажу Уилли. Хотя… Ванесса замолчала. Через холл шли Галли с Джоном. — Эй, кто это? — спросила она. — Бидж, кто это с мистером Трипвудом? Бидж, ставивший на столик коктейли, учтиво повернулся к ней: — Это мистер Халлидей, мэм. Сегодня приехал. Он удалился, она повернулась к Говарду и увидела, что на нем лица нет. — В чем дело? — спросила она. — Нет, это надо же? Сколько этих судейских, а приехал — он! Нет, это… — Вы его знаете? — Ха-ха! Когда я последний раз влип, кто был адвокатом? Халлидей! Ванесса была сильной женщиной, но ведь не железной. — Что! — вскричала она. — Да. Он — адвокат. — Вы уверены? — А то! Помнит он меня? Еще как помнит! Навидался. Куда идем? Вопрос был удачный, и Ванесса при всем своем уме не смогла придумать ответ. Однако она не сдалась. — Ладно, — сказала она. — Надо подумать. Идемте в галерею. Когда они туда пришли, она сказала: — Есть. Сидите у себя, обедать не ходите. Я скажу, что вам нездоровится. А завтра… — То-то и оно! Он меня увидит, а старушка — вышвырнет. — Вы слушайте! Завтра вы уедете на рассвете. — А что вы им скажете? — Вам звонили, ждут на заседание. — Они поверят? — Конечно. — Кто брал трубку? — Я. Встала очень рано. — Мура какая-то. — Лучше не придумаем. — Ладно. А потом что? — Сидите в «Гербе Эмсвортов» дня два. — Там кровати — жуть! Мне один говорил, набиты камнями. — Ну, езжайте в Лондон, только оставьте телефон. Я вам позвоню. Мы без вас не управимся. Говард смотрел на картину без должного восхищения. — На что она Трауту? — Похожа на его жену. — На свинью! — Лорд Эмсворт тоже так думает. Дело не в том. Поможете — получите тысячу. Идет? Говард согласился, он любил деловой тон. — Ну, все. А теперь идите к себе, и поскорей, я пошлю их с обедом. Она убежала, он двинулся за ней, но отступил. По коридору шли герцог с адвокатом. |
||
|