"С "ПОЛЯРОИДОМ" В АДУ: Как получают МБА" - читать интересную книгу автора (Робинсон Питер Марк)

ПЯТЬ Зачетная сессия: Страх и ужас

Дело было в четвертое по счету воскресенье после начала семестра, время — около полуночи. Мы с Джо только что вернулись домой после занятий в подгруппах и так как еще ничего не ели, то решили кинуть в микроволновку парочку замороженных буррито. Пока мы смотрели, как шипит, разогреваясь, наш не самый полезный для здоровья ужин, Джо поинтересовался, как у меня дела с бухучетом.

— Пока что забросил. «Микро» кажется более важным. Я за эти выходные на «микро» убил процентов восемьдесят времени.

— Да, но бухучет будет первым. Занятие в пятницу, а через неделю — зачет.

— А-а…

Я сделал глубокий вдох, прежде чем сказать это "а-а…" Стараясь выглядеть при этом беззаботно, я положил руку на стол. Мне срочно требовалось опереться на что-то надежное.

Конечно, я все время помнил, что зачеты выпадают на пятую и шестую недели. Но это знание было чисто абстрактным, лежащим за границами повседневной реальности, которая все эти первые недели не оставляла места ничему другому. Никогда еще моя жизнь не была столь близка к библейской заповеди: "не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы". Даже более чем довольно. Мыслить на две, а то и на три недели вперед было из области нереального.

Джо покончил со своим буррито. "Все, я побежал, — сказал он, отрывая салфетку и вытирая руки. — Понадобится моя помощь по бухучету, дай знать".

— Спасибо.

Я тупо смотрел на свою лепешку, как она истекает жиром на бумажную тарелку. При более счастливых обстоятельствах я бы набросился на нее с вожделением, поливая соусом «Табаско» и немедленно поглощая кусок за куском. Но зачеты украли мой аппетит.

Зачетная сессия шла двумя четко обозначенными фазами. Трудно сказать, какая из них была хуже. Одна фаза, ясное дело, это собственно зачетные экзамены. Но вот другая фаза, неделя до этих экзаменов, была настолько наполнена ожиданием предстоящих испытаний, что сама стала целым событием. Чтобы объяснить такую студенческую тревогу, пара слов насчет системы оценки успеваемости, принятой в Стенфорде.

Стенфордская бизнес-школа отказалась от общепринятых и всем понятных баллов типа А, B, C, D и F, внедрив вместо нее систему "сдал/не сдал". Базовой оценкой была «P», то есть «сдал» (Pass). Дополнительно имелась оценка «P-плюс», если уровень ответа был выше стандартно требуемого, и «Р-минус», если ниже. Самая низкая оценка, «U», означала «неудовлетворительно» (Unsatisfactory), а самая высшая, «H», означала «отлично» (High) или «отменно» (Distinction). Идея заключалась в том, что в каждом классе только немногие, кто сдадут экзамен на редкость плохо или на редкость хорошо, получат «U» или «H», в то время как все прочие получат P, P-плюс или P-минус. А поскольку, получается, практически все студенты получат «P» в той или иной форме, предполагалось, что мы забудем о баллах и вместо этого сконцентрируемся просто на стремлении приобрести знания. Очень хорошо, в теории-то. На деле же получилось так, что по мере того, как каждый «лирик» все глубже и глубже впадал в клиническую депрессию от перспективы заработать себе «U», каждый «физик» решал любой ценой добиваться "H".

На первой фазе, за неделю до зачетной сессии, как «лирики», так и «физики» еще больше срезали себе время на сон. Подгруппы, ранее встречавшиеся на пять часов, ныне трудились часов по семь-восемь кряду. В классах студенты закидывали профессоров вопросами об экзаменах.

— Да хватит вам уже, — как-то утром не выдержал Уолт, когда мы надавили на него насчет зачетов. — Всю неделю я наблюдаю, как вы из студентов превращаетесь в одержимых. Задача-то ведь не сдавать зачеты, о'кей? Задача-то учиться.

Уолт категорически заявил, что ответит еще только на один вопрос. В воздух взметнулось тридцать-сорок рук.

Дома, в Портола-Вэлли, мы втроем стали видеть друг друга чаще, начав вместе ужинать, но вот разговаривать почти совсем перестали, так как каждый тащил с собой на кухню свои тетрадки. Типичная беседа:

Филипп: Ну как вам грибочки в омлете? (готовка была епархией Филиппа)

Джо: (решая задачу по «лесоводству» и тыкая в калькулятор): Слушай, на все эти «деревянные» вероятности столько времени уходит… Надо научиться это делать в голове. А иначе мне не успеть все перелопатить.

Я: Кривая спроса загибается вправо, так?

Джо: Хм-м… если скважина «А» свое отработала, но «В» хлещет нефтью, и если «С» и «D» обе сухие, то вероятность, что скважина «Е»… (он умолкает и вновь принимается стучать по калькулятору).

Филипп: Это как раз кривая предложения загибается вправо.

Я: Спасибо, очень вкусно.

В середине недели у меня с Конором состоялся удручающий ленч в кафетерии. Коноровы трудности с «ядреной» математикой перестали поднимать мне настроение. Он уже получил один «неуд» по домашнему заданию для ОБ, и мы оба считали, что он может провалить семестр. Ковыряясь в своем мексиканском рагу, Конор выглядел пепельно-серым.

— Я всю ночь не ложился, сидел под «деревьями», — сказал он. — Ни черта не понимаю.

— Всю ночь? — поразился я.

— Вот именно, — ответил Конор. — С воскресенья не сплю. Это рагу — мой завтрак.

После обеда я увидел Конора в читалке. Он лежал на софе в отделе периодики, накрыв лицо учебником по бухучету, и спал, как я подозреваю, впервые за тридцать часов.

На следующий день за обедом я столкнулся с Дженнифер. Лишь неделей ранее она говорила, что пока что успевает прочесть все заданные тексты. "Должно быть, что-то не так, — посмеиваясь, говорила она, — потому что все в один голос утверждают, что с нагрузкой справиться нельзя". Нынче Дженнифер выглядела взвинченной. "Я прямо из библиотеки. Два часа потратила на одну-единственную задачу по «микро», — сказала она, быстро-быстро работая ложкой. Ей еще предстояло подготовить три задачи к занятию, до которого оставался лишь час, а к чтению учебника она еще и не приступала. — Такое впечатление, — пожаловалась она, — что Игер над нами специально издевается. Задает столько, что никто не успевает". Дженнифер в негодовании, Конор пепельный, Джо с Филиппом зубрят изо всех сил, а я в ужасе. К концу недели тревога превратилась в истерику, не помиловав никого. Из надежных источников поступали донесения, что даже Гуннара Хааконсена с Джоном Лайонсом, Корифея и Совершенство, — и тех видели сидящими допоздна в библиотеке подобно обычным смертным.

Видя такую массу студентов, столь самозабвенно подстегивающих себя вожжами, деканат и администрация пытались сделать все возможное, чтобы нас хоть как-то обуздать. Во время обеденного перерыва Эстер Саймон и Соня Йенсен циркулировали по Эрбакль-лаундж, подбивая нас немного отдохнуть. Саймон организовала в среду предэкзаменационную консультацию. Затем к общим усилиям присоединилась группа второкурсников, пытавшихся сбить накал страстей, для чего они по всем почтовым ящикам раскидали умиротворяющие листовки. Это были ксерокопии тех самых листовок, что они в свое время сами получили от предшественников. Заголовок: "Боль или наслаждение в стенфордской бизнес-школе".

"Слишком много слез было пролито в прошлом году", — так начиналась листовка. Она призывала рассматривать учебную нагрузку в перспективе. "Большинство из нас пришли в Стенфорд максималистами, предельно придирчивые к себе, испытывающие крайний дискомфорт, если хоть что-то мы делаем посредственно. Чем раньше вы избавитесь от такой привычки, тем счастливее будете. Первокурсник может посвятить целый час на внимательное изучение одной-единственной статьи, — допускала листовка, — но для него было бы намного полезней потратить этот час на обзор трех статей и знакомство с товарищами по курсу". Затем шел ключевой пассаж:

Это вовсе не означает, что вам не надо работать исключительно напряженно в этом году. Но если вы это делаете просто оттого, что сами обязали себя, оттого, что боитесь провалиться, оттого, что уродливый монстр ваших кошмаров непрерывно напоминает, что с вами все будет кончено, если не сдадите сессию…. что же, в таком случае вас вполне может охватить отчаянье и вы сочтете этот свой опыт учебы болезненным.

Но если вы будете постоянно напоминать себе, что дело не в том, чтобы сдавать экзамены, а в том, что вы сюда пришли учиться и расти, что каждая минута напряженного труда делает вас лучше, крепче и способней, то ваш опыт станет намного приятней… Все дело в перспективе.

Достав листовку из ящика, Джо повертел ее в руках, хмыкнул и сказал: "Интересно, кто это писал? Монашка?" Я лично отнесся к листовке серьезно, прочитал ее дважды, как только получил, и потом еще снова и снова, весь уик-энд перед сессией. Но практического эффекта на меня она оказала столько же, сколько и на Джо. Он продолжал подстегивать себя, чтобы заработать свои «H». Я продолжал подстегивать себя, чтобы не получить свои "U".

Частично моя проблема заключалась в том, что я постоянно углублялся в основополагающие концепции, в то время как надо было шлифовать мелкие детали и приемы. Я обнаружил, что в «микро», например, меня зачаровывает отнюдь не математика, а то, как эта дисциплина проливает свет на трагическую, по сути дела, природу человека. Я вот что имею в виду. Со стороны спроса, объясняет наука микроэкономика, потребители испытывают горячие желания и стремления, но только в пределах того, сколько они могут потратить. А со стороны предложения фирмы всегда хотят сделать как можно больше денег, но при этом должны повиноваться рыночным требованиям, производя только те товары и назначая только те цены, которые выдержит рынок. Словом, вся микроэкономика вращается вокруг центрального факта из жизни: будь они хоть потребителями, хоть производителями, люди вечно хотят большего, чем могут получить.

Для меня все это помещало микроэкономику прямиком в сад Эдема, по соседству с похотливостью, гордыней, завистью и всеми прочими последствиями первородного греха. И хотя такое восприятие этой науки могло оказаться полезным в духовной семинарии, никакой помощи в подготовке к зачетам ждать не приходилось. "Либо ты знаешь материал, — говорил Джо, — либо нет". Я материала не знал и считал поэтому, что у меня есть все основания и оправдания, чтобы паниковать.

В конце нашего послеобеденного "микро"-занятия в четверг, когда от сессии нас стала отделять только одна утренняя пятничная лекция, профессор Игер сказал маленькую речь. Так как всех сидящих перед ним студентов отличал изможденный, опустошенный вид загнанной жертвы, спавшей не более пары часов в сутки по меньшей мере на протяжении недели, я поначалу было подумал, что Игер просто скажет нам немного отдохнуть и пожелает всяческих успехов. Но это было не в характере нашего профессора. Игер не отошел от своей репутации ни на йоту.

Он начал с того, что в деканате прошло небольшое совещание на тему трудностей, переживаемых первокурсниками при подготовке к зачетной сессии. Большинство преподавателей придерживалось мнения, что студенты перегнули палку, работая слишком много и совсем не высыпаясь.

— Не уверен, что я лично согласен с этим мнением, — сказал Игер. Он обвил пальцы вокруг запястья другой руки, все еще державшей кусок мела. — Я к преподаванию своего предмета отношусь очень серьезно и от студентов ожидаю того же самого. Впрочем, да, мы действительно, пожалуй, хотели бы, чтобы после зачетов у наших студентов оставалось еще достаточно выносливости продолжать работу вплоть до окончания семестра.

Как бы то ни было, сообщил он, деканат принял решение, что в то время как семестровые экзамены по-прежнему останутся в полном объеме, каждый длительностью по четыре часа, экзамены зачетной сессии будут сокращены, до трех часов вместо четырех.

— Я упоминаю об этом в качестве предостережения, — продолжал Игер. После стольких лет составления четырехчасовых экзаменационных вопросов, Игеру не так легко будет перестроиться на новый, урезанный формат. — Считаю, что будет честным предупредить вас, что на моем зачетном экзамене вам придется работать бодро". На мгновение показалось, что линия его тонких, жестких губ исказилась, приняв форму, могущую сойти за подобие улыбки. "Очень бодро", — помолчав, добавил он. После этого Игер нас распустил.

Сим первая фаза зачетной сессии и завершилась.

Оборачиваясь назад, вторая зачетная фаза, собственно экзаменационная неделя, кажется одной сплошной пеленой. Но и она обволакивала нас дозированными порциями.

В пятницу утром — бухучет. Когда я вошел в экзаменационный класс и взял со стола "голубую тетрадку", куда буду писать свои ответы, самой страшной для меня темой были LIFO и FIFO: "последним поступил — первым продан" и "первым поступил — первым продан", два базовых метода инвентарного учета. Когда компания готовит свою финансовую отчетность, LIFO обычно несколько занижает размер чистой прибыли, в то время как FIFO его завышает и, стало быть, увеличивает прибыль на акционерный капитал, тот самый показатель, что столь интересен акционерам. Грубо говоря, у компании имеется возможность выбрать между LIFO, который снизит ей налоги, и FIFO, который может поднять ценность ее акций на бирже. Досюда я понимал. Но всякий раз, когда в задачках Уолта появлялся отчет о прибылях и убытках, составленный по методу LIFO или FIFO, и от нас требовалось его пересчитать альтернативным путем, я всегда терялся. Сейчас, открывая вопросник и приступая к экзамену, я присоединился к своим однокурсникам, способствуя общему шелесту страниц. Вопрос первый: "В каком размере компания Ошкош Би-Гош указала бы себестоимость реализованной в 1987-м году продукции, если бы она вместо LIFO воспользовалась методом FIFO?"

Комнату охватила тяжелая тишина, нарушаемая лишь лихорадочным постукиванием десятков пальцев по калькуляторным клавишам. Три часа подряд я считал, записывал ответы, зачеркивал, пересчитывал, записывал заново… Ни один их моих ответов не имел того изящного, компактно-опрятного вида, который свидетельствует об их верности. Но я продолжал трудиться, возлагая надежды хотя бы на частичный зачет. В полдень Уолт приказал нам отложить карандаши и остановиться. Я не имел ни малейшего представления, сдал экзамен или нет.

Игеровый "микро"-экзамен состоялся после обеда в субботу. В одной из задач Игер дал нам функцию спроса на пиво и вино в некоей воображаемой стране. Вопросы звучали так: возрастут или упадут расходы потребителей на пиво, если будет принят новый налог; как полученный результат будет характеризовать ценовую эластичность (то есть, в какой степени упадет продажа пива, если поднимутся цены); и что, в свою очередь, это нам скажет о перекрестной эластичности между пивом и вином (другими словами, как вырастет продажа вина, если поднимутся цены на пиво). Во второй задаче Игер спрашивал, что произойдет со сбытом японских автомашин, если Соединенные Штаты примут импортные квоты; если поднимутся процентные ставки, удорожая кредит на покупку автомашин; или если начнется импорт конкурирующих, дешевых машин из Южной Кореи.

Имелось общим числом шесть вопросов, каждый из которых требовал написать краткое эссе, нарисовать графики, отражающие смещение кривых спроса и предложения, и решить некоторые уравнения. Мне пришлось работать бодро, как и предупреждал Игер. Когда экзамен закончился, у меня снова не было ни малейшего понятия, сумел ли я сдать или провалился. Единственным ощущением было чувство высвобождения.

Понедельник, компьютеры. Открыв вопросник, я быстро пробежал его глазами и с облегчением увидел, что в нем только две задачи, да и то в текстовой форме. Когда же я вернулся к началу и перечитал их подробнее, меня охватило совершенно противоположное чувство. Первый вопрос касался «челноков» НАСА:

За один полет шаттл «Дискавери» в состоянии вывести на орбиту до 16 комплектов экспериментального оборудования, до четырех ретрансляционных спутников и максимум один спутник оборонного назначения. «Челленджер-2» за один полет может вывести до восьми экспериментальных комплектов, до шести ретрансляторов и, подобно «Дискавери», только один военный спутник.

НАСА заключила контракты на ряд полетов каждого из этих шаттлов с целью вывода на орбиту определенного числа коммерческих спутников. В то время как стоимость одного полета «Челленджера» была $180 миллионов, каждый полет «Дискавери» требовал $120 миллионов.

Ваша задача: разработать модель линейного программирования, которая определит, сколько на следующий год надо запланировать стартов как «Челленджера», так и «Дискавери», чтобы свести к минимуму затраты НАСА, обеспечив при этом полное выполнение контрактных обязательств.

Пока я трудился над этим и следующим вопросами, я испытал нечто вроде выхода из собственного тела. Особенно хорошо помнится, что мне казалось, будто я вижу с противоположной стороны комнаты самого себя, как я сижу и пишу эссе. Я-наблюдатель был сбит с толку. Он знал, что я-экзаменуемый не имел ни малейшего представления, как отвечать на вопросы и все же сидел и непонятно какими силами заставлял ручку покрывать письменами страницу за страницей голубой тетрадки…

Сейчас, когда компьютерный зачет остался за спиной, у меня имелись вторник и среда, чтобы подготовиться к четверговой "Организационной бихейвиористике". Я позвонил Стивену, ища совета. Он сказал, чтобы я унизился, снизошел до уровня материала. Что мне понадобится сделать, подчеркивал Стивен, так это изобразить из себя фонтан псевдонаучного красноречия.

— Те модели, что ты изучал на ОБ, могут показаться карикатурой и бутафорской подделкой, но помни, что твой профессор сделал их своей карьерой. И не забывай, что он будет ставить тебе оценку. Хэммонду не нужна изящная беллетристика. Ему хочется видеть доказательство, что ты знаешь материал. Он будет ждать от тебя жаргона в немерянных пропорциях.

Сам экзамен состоялся утром в четверг. От нас требовалось проанализировать пример, озаглавленный "Почему уволился сбытовой отдел?" Здесь речь шла о том, как молодой предприниматель стал главой фирмы, получив ее из рук старика-основателя. Не прошло и времени, как он настолько разругался со своими сбытовиками, что те хором уволились по собственному желанию. Почему?

Я писал быстро и принял все меры предосторожности, чтобы профессор Хэммонд не упустил ничего из моих жаргонных словечек. Важные термины я просто подчеркивал.

Как культуроведческая литература, так и теория моделей руководства предполагают, что управленческая методология подлежит апробации временем. Ситуативная проблема на означенном предприятии более не касается задачи мотивировки сотрудников, как это было в начальные, трудные годы становления. Напротив, новый владелец должен прививать тот стиль менеджмента, который бы больше отвечал характеру его взаимозависимости с остальными работниками фирмы…

К тому моменту, когда закончился экзамен, я залил жаргоном страницы двух голубых тетрадей и уже приступил к третьей. Стоило бы мне только задуматься, что я за два месяца переключился с составления речей для Великого Оратора на работу водосточной трубой для псевдонаучной терминологии, я бы, наверное, упал духом. Но у меня просто не было энергии на раздумья.

Пятница, после обеда, последний из моих зачетных экзаменов, «деревья», и горестное унижение. Ибо хоть и удалось продраться через лес коротких вопросов в начале экзамена, я оказался разбит наголову, добравшись до задачи № 4, "Роща золотая".

"Роща золотая" росла в "отдаленном уголке юго-западной Индианы", где семейство Уилли держало ранчо для скаковых лошадей. У них было четыре конюшни, равномерно расположенных по кругу диаметром 100 миль. Задача начиналась с того, что Джеф Уилли только что узнает, что близится опасный торнадо и он со всех ног бросается к своему грузовику, чтобы спасти гордость семейного ранчо, призовую кобылу "Роща золотая". Отметим, что при этом Джеф понятия не имел, в какой же именно конюшне эта драгоценнейшая кобыла находится.

Вот очень небольшая выдержка из описания задачи, занявшего 1000 с лишним слов:

Джеф знает, что торнадо в данный момент идет в сторону конюшни № 3, но направление может измениться. Если точнее, имеется вероятность 0,5, что торнадо достигнет конюшни № 3 к 13 часам, вероятность 0,3, что в 13 часов это окажется конюшня № 2 и вероятность 0,2, что это будет конюшня № 4, опять-таки в 13 часов.

Далее, если торнадо действительно набросится на конюшню № 3 к часу дня, имеется вероятность 0,5, что торнадо там остановится, вероятность 0,3, что торнадо оттуда двинется к конюшне № 2 и вероятность 0,2, что торнадо пойдет на конюшню № 4. Если торнадо действительно продолжит движение, он достигнет новой конюшни к 2 часам дня. Если торнадо в час дня находится на конюшне № 2, то имеется вероятность 0,5, что он там остановится и вероятность 0,5, что оттуда двинется на конюшню № 3, достигнув ее к 2 часам дня.

И наконец, если в час дня торнадо находится на конюшне № 4, имеется вероятность 0,9, что он там остановится и вероятность 0,1, что оттуда торнадо пойдет на конюшню № 1, достигнув ее опять-таки к 2 часам дня. В любом случае, начиная с 2 часа дня торнадо останется на достигнутом месте и вскоре совсем исчезнет. В общем и целом, торнадо нанесет по конюшням ровно два удара, один в час дня, второй в 2 часа.

Описание завершалось поручением построить диаграмму принятия решений Джефа Уилли, "рассчитать все вероятности и заполнить матрицу выигрышей" и затем "определить оптимальную стратегию действий Джефа".

Более часа я просто сидел в оцепенении, не в состоянии ни мыслить, ни писать. До конца экзамена оставалось не более двадцати минут, когда я превозмог самого себя и начал работать. Взял одинокий листок бумаги, который был вложен специально для ответа на данный вопрос, заполнил его частью моего дерева, потом вырвал еще один лист из тетради, чтобы продолжить наносить узлы решений, узлы событий и ветви. Вскоре я заполнил третий и четвертый листы, а на пятом написал инструкцию для профессора Кемаля, в каком порядке нужно стыковать первые четыре листа, как если бы они были деталями для головоломки. Когда экзамен завершился, из моего дерева решений — все еще не законченного — торчало свыше шестидесяти веток. Так как я даже еще не начинал рассчитывать оптимальную стратегию, то написал наудачу: "Уилли следует отправиться в конюшню № 1, а оттуда в конюшню № 3. Если он найдет кобылу, ему следует ее пристрелить. Если не найдет, пусть стреляется сам".

Когда экзаменационные ответы были возвращены с проставленными отметками, я узнал, что Дженнифер сдала удачно, Филипп сдал удачно, Джо сдал весьма удачно и что даже Конор успешно получил все свои зачеты.

Сам я заработал средненькие, но приемлемые отметки по бухучету, компьютерам и микро, получив «Р» по каждой дисциплине. Что же касается ОБ, где Стивен убедил меня разгрузить на бумагу вагон жаргонных словес, мне удалось добиться отличной оценки, «H». Но по «деревьям» я заработал 39 очков из 100 возможных. Из 333 сдававших тот предмет студентов я шел восьмым по счету… снизу… с моей "U".

Я завалил экзамен.