"Клинический случай" - читать интересную книгу автора (Хайасен Карл)5Я никогда не попал бы на работу в «Юнион-Реджистер», если бы не олух с поросячьими глазками и немытой шеей по имени Оррин Ван Гелдер. Он был выборным председателем городской комиссии в округе Гэдсден, Флорида, где занимался тем, что сплавлял мультимиллионные правительственные контракты своим приятелям в обмен на звонкую монету. К счастью для меня, Ван Гелдер был крайне тупоголовым мошенником. В то время как он беззаботно проворачивал свои темные делишки, я писал о событиях в округе Гэдсден для одной местной газетенки. Не буду скромничать, именно мое смелое расследование позволило припереть к стенке коррумпированного председателя – так и написал мой редактор, выставляя мою кандидатуру на получение крупной журналистской премии. Но, по правде говоря, я вывел Оррина Ван Гелдера на чистую воду, просто вовремя сняв телефонную трубку и услышав: «Тут один политик гребаный требует откат». Голос принадлежал Уолтеру Даббу, который продавал автобусы для инвалидов. Округ Гэдсден как раз собирался закупить штук пятнадцать таких машин; все признавали, что это будет дорогостоящее приобретение. Поступили заявки от четырех конкурирующих фирм. Вскоре после этого Уолтер Дабб, который продал больше автобусов для инвалидов, чем кто-либо на всем Юге, получил от миссис Оррин Ван Гелдер приглашение на обед. За те тридцать лет с гаком, что мистер Дабб продавал транспортные средства муниципальным властям, он не раз становился мишенью чиновников, но Оррин Ван Гелдер стал первым, кто использовал в качестве парламентера свою жену. – Послушай, Уолт, – сказала Памела Ван Гелдер, когда подали запеченных крабов, – даже если твоя заявка не будет самой выгодной, Оррин позаботится о том, чтобы округ купил твои автобусы, именно – Доля? Миссис Ван Гелдер улыбнулась: – Называй как хочешь. – Я называю это «ободрать как липку», – сказал Уолтер Дабб. Жена председателя даже не моргнула. – Мой муж разумный человек. Он согласится на сотню кусков плюс один мини-вэнчик «додж» с электроподъемником. – Черта с два! – Это для матери Оррина, – пояснила Памела Ван Гелдер. – Она инвалид? – сочувственно спросил Уолтер Дабб. – Нет, она просто жирная корова. Не может затащить свою огромную задницу на лестницу. Автобусный контракт тянул на три миллиона с мелочью, поэтому Даббу нашлось о чем подумать. Дабб не возражал против разумных поборов, но жадность Ван Гелдера его возмутила. В субботу утром Уолтер позвонил в газету, чтобы заложить председателя. Редактор, занятый своими делами, оборвал его на полуслове и перевел звонок на меня. Я взял трубку только потому, что думал, будто звонит моя подружка – объяснить, почему она так долго торчит в Ванкувере (сколько, в конце концов, времени нужно, чтобы сняться в рекламе колготок?). Кстати, она так и не вернулась. Выслушав историю Уолтера Дабба, я сделал пару звонков. В следующую среду вечером председатель Гелдер и его сообщница и по совместительству жена ужинали с Уолтером Даббом и человеком по имени Джордж Паннини, которого Дабб весьма убедительно представил как вице-президента отдела по переоборудованию автобусов. На самом деле мистер Паннини работал федеральным агентом и был укомплектован пистолетом и диктофоном. Я сидел за соседним столиком в компании фотографа, который незаметно делал снимки через мое левое плечо. Оррин Ван Гелдер, у которого аппетит был как у глиста, заказал мясо на кости, крабов, дюжину устриц, большую тарелку картофельного супа и жареную луковицу размером с мяч для софтбола. На следующий день я подробно описал это чревоугодие в своей статье, не забыв и о преступлении. Из-за шума в ресторане подслушивать было трудно, но пробелы в разговоре были успешно заполнены записью, сделанной ФБР. Арест был произведен в мужском туалете, где агент Паннини соблазнил Ван Гелдера авансом в размере $ 25 000. Правосудие свершилось над писсуаром: с наличными в одной руке и членом в другой Ван Гелдер был арестован за взяточничество. Это был грандиозный скандал. Моя подпись не сходила с первой полосы целую неделю – этот рекорд мне по сей день не удалось побить. Более того, интенсивное муссирование в прессе вывело на свет божий еще трех бизнесменов, к которым председатель тоже пытался найти подход. Все они были, мягко говоря, расстроены, и каждый согласился дать интервью, в том числе и тот парень, что продал аэропорту округа самоочищающиеся туалеты за 1,7 миллиона долларов. Оказалось, что Ван Гелдер настоял на том, чтобы в дополнение к его обычной таксе в его личной ванной установили сортир последней модели. Позже последнее слово техники дало сбой в работе как раз в тот момент, когда на нем заседал сам председатель, – гейзер дезинфицирующих средств ударил из сантехнических глубин и отбелил мошонку и обе половины чиновничьей задницы. Ясное дело, эта история стала золотой жилой. Оррин Ван Гелдер, опасаясь, как бы полиция не разнюхала про него чего похуже, признал себя виновным и отправился на девятнадцать месяцев в тюрьму Талладега. А я получил ту самую журналистскую премию, переехал в город покрупнее и устроился в газету поприличней, где неплохо работал, пока не начались мои черные деньки. Так-то вот. Дженет высаживает меня у закусочной. Я говорю ей, что сделаю пару звонков и разузнаю насчет так называемого «вскрытия» ее брата. Она не слушает. – Черт, чуть не забыла! – восклицает она. – Эй, куда вы? Она жмет на тормоза: – Обратно в похоронное бюро. У меня есть кое-что для Джимми. Вещица, которую он мне подарил. – Могу я поинтересоваться, что за вещица? Она тянется на заднее сиденье и достает белый бумажный пакет. Открывает его, и я вижу настоящее сокровище – долгоиграющую грампластинку на 33 оборота. Обложка выцвела, и с одного края ее явно пожевал щенок. Я улыбаюсь, потому что узнаю пластинку – «Тихий парад».[22] – 1969 год, – говорю я. – Джимми обожал «Дорз». Это его любимая – он подарил ее мне на день рождения. – Дженет смотрит на фотографию группы на обратной стороне и спрашивает: – Сколько было Моррисону, когда он умер? Можете спорить на свою бессмертную душу, что я знаю ответ: – Двадцать семь. – Джимми говорил мне, где это случилось, но я забыла. – В ванной. Дженет смеется: – Нет, я имела в виду – где, то есть в каком городе? Теперь смеемся мы оба. – В Париже, – говорю я. Дженет обрывает смех: – Теперь вспомнила. Брат ездил на могилу. Послушайте, мне надо ехать, хочу успеть, пока они не разожгли погребальный костер или как его там. – Вы положите пластинку в гроб? – Ага. – Она аккуратно убирает ее обратно в пакет. – Просто я чувствую, что должна – Дженет, вы не думаете, что нам надо сообщить кому-нибудь о том, что мы обнаружили? Возможно, еще не поздно… – Не знаю. – Она мрачно пожимает плечами. – Я ничего не знаю, кроме того, что Джимми мертв. И она уносится прочь, визжа покрышками. А через пару секунд я уже в телефонной будке и разговариваю со своим приятелем Питом, экспертом из Окружного центра судебной экспертизы. Когда я сообщаю ему, что на Джеймсе Брэдли Стомарти отсутствуют швы от вскрытия, он невесело усмехается: – Вечно сложности, когда человек умирает за границей. От всех этих международных соглашений можно с ума сойти. Кроме того, все просто из кожи вон лезут, чтобы шовчики вышли поаккуратней. – И что мне делать? – Постарайся отложить кремацию, – предлагает он. – Можешь получить распоряжение суда, только для этого тебе нужно найти родственников покойного. – Сестра подойдет? – Идеально. Пусть звонит в офис прокурора штата, чтобы там ей нашли судью. Судья быстренько пошлет своего представителя в похоронную контору, потому что если парня запихнут в печь… – – Именно, Джек. Пиши пропало. Затем я звоню Рику Таркингтону, государственному прокурору, который когда-то помог мне со статьей о мафиозных разборках в обмен на билеты на концерт Спрингстина.[24] Он любит рок, а значит, должен помнить «Джимми и Блудливых Юнцов». Не повезло. Угрюмая и неприветливая секретарша Рика говорит, что он берет показания и его нельзя прерывать. – Но это срочно, – умоляю я. – Не могли бы вы передать ему кое-что? – Не сегодня, сэр. Сегодня я рано ухожу – иду к врачу. – Да? Надеюсь, что-то серьезное? Дженет Траш – мой последний шанс. Покалеченная «миата» все еще стоит на парковке, когда я возвращаюсь в похоронное бюро. Я быстро нахожу Дженет – она в числе других скорбящих у открытого гроба в пропахшей лавандой часовне. Согласно поминальным карточкам, которые выдают у входа, усопшего зовут Юджин Марвин Брандт, он 1918 года рождения. Дженет стоит рядом с гладиолусами и тюльпанами, в своем топе она здесь белая ворона. Она беседует с энергичной пожилой дамой в черных вдовьих одеждах. – Герти, познакомьтесь, это Джек, – говорит Дженет. – Джек, это миссис Герти Брандт. Вдова Джина. – Спасибо, что пришли. – Герти пожимает мне руку. Глаза ее сухи, и она прекрасно владеет собой, из чего я заключаю, что ее муж долго болел и смерть стала для них обоих избавлением. Или он был жалким придурком, и она рада наконец от него избавиться. Герти интересуется: – Откуда вы знали моего Джина? – По работе, – вру я. – Это было много лет назад, но он произвел на меня неизгладимое впечатление. – Да, он такой, – гордо улыбается Герти. Она указывает на гроб: – Видели его? Над ним хорошо потрудились. – Он выглядит таким спокойным, – встревает Дженет. – И красивым, – прибавляет она и подмигивает. Герти расцветает от удовольствия: – Подойдите, Джек, взгляните. И вот я, как полный идиот, с восхищением таращусь на труп абсолютно незнакомого человека. Похоже, Юджин Марвин Брандт предстанет пред вратами рая в любимом наряде для гольфа, включая спортивные тапочки. Дженет встает со мной рядом и сжимает мою руку. – А вам палец в рот не клади, – шепчет она. – А у вас, сестра покойного, весьма извращенный ум. – Я не хотела быть одна. – Поэтому нашли себе зрелище? – Здесь все такие милые, – оправдывается она. – И старичок очень симпатичный, не согласны? Дженет кивает в сторону почившего навеки мистера Брандта: – Угадайте, чем он зарабатывал себе на жизнь. – Нам надо поговорить. – Катетерами. Он ими торговал. – Я бы сам догадался, со второй попытки. – И еще кучей разных медицинских принадлежностей, – добавляет Дженет. В этой комнате тоже быстро заканчивается кислород. Я шумно втягиваю воздух и хватаюсь за край гроба. – Рак, – говорит Дженет Траш. – Если вам интересно. – Теперь мы можем идти? – Рак приставательной железы. – Дженет говорит: – Однажды у меня под мышкой нашли жиряк. – Вы хотите сказать – желвак. – Все одно. Главное, он оказался доброкачественным. Но все равно я испугалась до чертиков – что-то там выросло у меня под мышкой! Ее слова доносятся до меня как из бочки. Я в любую минуту могу потерять сознание. Без шуток, сейчас я рухну лицом вниз прямо на бездыханного продавца катетеров, облаченного в костюм и тапочки для гольфа. – Джек, вы как-то побледнели. Дженет решительно берет меня за руку и ведет к двери – на свежий воздух. Мы сидим на траве под большим оливковым деревом рядом с заболоченным прудиком. Я медленно ложусь на спину и закрываю глаза. Два трупа за день, Иисусе сладчайший! Под легкое дуновение ветерка я прихожу в себя еще примерно целый час, а может, и дольше. Сознание возвращается, когда в моей правой руке оказывается холодная банка колы. Я рывком сажусь и пью, от пузырьков щиплет глаза. Дженет сидит рядом по-турецки. Возле нее лежит белый бумажный пакет – пустой. – Вы это сделали, – говорю я, показывая на пакет. – Что? – «Тихий парад». Уверен, что где-то на небесах Джимми сейчас улыбается. Дженет двумя пальцами касается моего лба: – Господи, да вы в холодном поту. – Да уж, такая я тряпка, – признаю я. – Вид старого доброго, но мертвого Джина меня доконал. Старина Джин принарядился в преддверии вечного блаженства. – Пейте. Вам станет лучше. И действительно, мне полегчало. Я беру ее за руку и веду обратно в похоронное бюро. – Послушайте, я все выяснил. Как сестра Джимми вы вправе отложить кремацию. Надо получить судебный ордер, – говорю я ей. – Вы ближайшая родственница, вы можете потребовать нормального вскрытия. – Нет, Джек… – Дженет высвобождает свою руку, когда мы входим внутрь. – А пока нам надо пригрозить молодому Эллису карой небесной. Убедить его, что вы подадите в суд, если он проведет кремацию сегодня… – Нет, – упорствует Дженет. Она грустная и усталая, прижимает к груди пустой бумажный пакет. – Джек, уже слишком поздно. – О чем вы говорите? – Я туда вернулась, пока вы спали. В ту комнату, – поясняет она. – И его не было. Уже слишком поздно. – Ч-черт. – Именно. Я приваливаюсь к кадке с премиленьким пластмассовым рододендроном. – Но как же альбом? Я думал, вы положите его внутрь… – Я опоздала. Поэтому выкинула его в пруд… Все равно это была глупая затея, – говорит Дженет. – Я хочу сказать, ведь пластинка была виниловая. Она бы растеклась к чертовой матери прямо по его костям. Думаю, Джимми не стал бы возражать. – Ладно, – произносит она, шмыгнув носом. – Пошли отсюда. – Минутку. Я вижу, как Эллис сидит один в своем закутке, жадными ручонками настукивая циферки на калькуляторе. Оставив Дженет, я заглядываю в его дверь. Эллис быстро отворачивается и одновременно откатывается на стуле к стене. – Чем могу служить? – бросает он через плечо. – Красивая сережка, говнюк. Но на мистере Стомарти она смотрелась лучше. Эллис закрывает рукой правое ухо в тщетной попытке сокрыть украденный бриллиант. – Я не понимаю, о чем вы, – пищит он. – Вас что, не учили стучаться перед тем, как войти? |
||
|