"Бледное пламя" - читать интересную книгу автора (Набоков Владимир Владимирович)

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

Безлистый l'if{74} — большое "может статься" Твое, Рабле. Большой батат{75}. Иль вкратце: IPH{76} — Institute of Preparation for The Hereafter[3]. Я прозвал его "Большое Если". Нужен был им лектор Читать о смерти. Мак-Абер, их ректор, Писал ко мне: "курс лекций про Червя". Нью-Вай оставив, кроха, ты и я Перебрались тогда в соседний штат, — 510: В Юшейд гористый. Я горам был рад. Над нашим домом виснул снежный пик, Столь пристально далек и дивно дик, Что мы лишь заводили взгляд, не в силах Его в себя вобрать. IPH слыл могилой Младых умов; он был окрашен в тон Фиалки и в бесплотность погружен. Все ж не хватало в нем той дымки мглистой, Что вожделенна столь для претериста. Ведь мы же умираем каждый день: 520: Живую плоть, а не могилы тень Забвенье точит; лучшие "вчера" Сегодня — прах, пустая кожура. Готов я стать былинкой, мотыльком, Но никогда — забыть. Гори огнем Любая вечность, если только в ней Печаль и радость бренной жизни сей, Страданье, страсть, та вспышка золотая, Где самолет близ Геспера растаял, Твой вздох из-за иссякших сигарет, 530: То, как ты смотришь на собаку, след Улитки влажной по садовым плитам, Флакон чернил добротных, рифма, ритм, Резинка, что свивается, упав, Поверженной восьмеркой, и стопа Вот этих самых строчек, — не ждут В надежной тверди неба. Институт Считал, напротив: стыдно мудрецам Ждать многого от Рая. Что, как там Никто не скажет "здрасте", ни встречать 540: Не выйдет вас, ни в тайны посвящать. Что, как швырнут в бездонную юдоль, И полетит душа, оставив боль Несказанной, незавершенным дело, Уже гниеньем тронутое тело — Неприодетым, утренним, со сна, Вдову — на ложе жалостном, она Невнятным расплывается пятном В сознании разъятом, нежилом!
IPH презирал богов (и "Г"){77}, при этом 550: Мистический нес вздор{78}, давал советы (Очки с медовым тоном для ношенья На склоне лет): как, ставши привиденьем, Передвигаться, коль вы легче пуха, Как просочиться сквозь собрата-духа, А если попадется на пути Сплошное тело — как его пройти; Как отыскать в удушье и в тумане Янтарный нежный шар, Страну Желаний{79}. Как в кутерьме пространств, галактик, сфер 560: Не одуреть. Еще был список мер На случай неудачных инкарнаций: Что делать, коль случится оказаться Лягушкою на тракте оживленном, Иль медвежонком под горящим кленом, Или клопом, когда на Божий свет Вдруг извлекут обжитый им Завет.
Суть времени — преемственность, а значит, Безвременность корежит и иначит Порядок чувств. Советы мы даем 570: Как быть вдовцу: он потерял двух жен; Он их встречает — любящих, любимых, Ревнующих друг к дружке. Обратима По смерти жизнь. У прежнего пруда Одна дитя качает, как тогда, Со лба льняные пряди собирая, Печальна и безмолвна; а другая{80}, Такая же блондинка, но с оттенком Заметным рыжины, поджав коленки, Сидит на балюстраде, влажный взор 580: Уставя в синий и пустой простор. Как быть? Обнять? Кого? Какой забавой Дитя развлечь? Недетски величавый, Он помнит ли ту ночь на автостраде И тот удар, убивший мать с дитятей{81}? А новая любовь — лодыжки тон Балетным черным платьем оттенен, — Зачем на ней другой жены кольцо? Зачем гневливо юное лицо?
Нам ведомо из снов, как нелегки 590: С усопшими беседы, как глухи Они к стыду, к испугу, к тошноте И к чувству, что они — не те, не те. Так школьный друг, что в дальнем пал сраженье, В дверях кивком нас встретит и в смешенье Приветливости и могильной стужи Укажет на подвал, где стынут лужи{82}. И как узнать, что вспыхнет в глубине Души, когда нас подведут к стене По манию долдона и злодея, 600: Политика, гориллы в портупее{83}? Мысль прянет в выси, где всегда витала, К атоллам рифм, к державам интеграла, Мы будем слушать пенье петуха{84}, Разглядывать на плитах пленку мха, Когда же наши царственные длани Начнут вязать изменники, мы станем Высмеивать невежество в их стаде И плюнем им в глаза, хоть смеха ради.
А как изгою старому помочь, 610: В мотеле умирающему? Ночь Кромсает вентилятор с гулким стоном, По стенам пляшут отсветы неона, Как будто бы минувшего рука Швыряет самоцветы. Смерть близка{85}. Хрипит он и клянет на двух наречьях{86} Удушие, что легкие калечит.
Рывок, разрыв — мы к этому готовы. Найдем le grand néant[4], иль может, новый Виток вовне, пробивший клубня глаз{87}.
620: Сказала ты, когда в последний раз Мы шли по институту: "Если есть На свете Ад, то он, должно быть, здесь".
Крематоры ворчали зло и глухо, Когда вещал Могиллис, что для духа Смертельна печь. Мы критики религий Чурались. Наш Староувер Блю великий{88} Читал обзор о годности планет Для жизни душ. Особый комитет Решал судьбу зверей{89}. Пищал китаец 630: О том, что для свершенья чайных таинств Положено звать предков — и каких. Фантомы По я раздирал в клочки И разбирал то детское мерцанье — Опала свет над недоступной гранью. Был в слушателях пастор молодой И коммунист седой. Любой устой И партии, и церкви рушил IPH.
Поздней буддизм возрос там, отравив Всю атмосферу. Медиум незваный 640: Явился, разлилась рекой нирвана, Фра Карамазов неотступно блеял Про "все дозволено". И страсть лелея К возврату в матку, к родовым вертепам, Фрейдистов школа разбрелась по склепам.
У тех безвкусных бредней я в долгу. Я понял, чем я пренебречь могу, Взирая в бездну. И утратив дочь, Я знал — уж ничего не будет: в ночь Не отстучит дощечками сухими 650: Забредший дух ее родное имя И не поманит нас с тобой фантом Из-за гикори в садике ночном.
"Что там за странный треск? И что за стук?" — "Всего лишь ставень наверху, мой друг". —
"Раз ты не спишь, давай уж свет зажжем — И в шахматы... Ах, ветер!" — "Что нам в том?" —
"Нет, все же не ставень. Слышишь? Вот оно". — "То, верно, ветка стукнула в окно". —
"Что ухнуло там, с крыши повалясь?" — 660: "То дряхлая зима упала в грязь". —
"И что мне делать? Конь в ловушке мой!"

Кто скачет там в ночи под хладной мглой?{90} То горе автора. Свирепый, жуткий Весенний ветер. То отец с малюткой. Потом пошли часы и даже дни Без памяти о ней. Так жизни нить Скользит поспешно и узоры вяжет. Среди сограждан, млеющих на пляже. В Италии мы лето провели. 670: Вернулись восвояси и нашли, Что горсть моих статей ("Неукрощенный Морской конек"{91}) "повергла всех ученых В восторг" (купили триста экземпляров). Опять пошла учеба, снова фары По склонам гор поплыли в темноте К благам образования, к мечте Пустой. Переводила увлеченно Ты на французский{92} Марвелла и Донна. Пронесся югом ураган "Лолита"{93} 680: (То был год бурь), шпионил неприкрыто Угрюмый росс{94}. Тлел Марс. Шах обезумел. Ланг{95} сделал твой портрет. Потом я умер.
Клуб в Крашо заплатил мне за рассказ О том, "В чем смысл поэзии для нас". Вещал я скучно, но недолго. После, Чтоб избежать "ответов на вопросы", Я приступил к дверям, но тут из зала Восстал всегдашний старый приставала Из тех, что, верно, не живут и дня 690: Без "диспутов", — и трубкой ткнул в меня.
Тут и случилось — транс, упадок сил Иль прежний приступ{96}. К счастью, в зале был Какой-то врач. К ногам его я сник. Казалось, сердце встало. Долгий миг Прошел, пока оно (без прежней прыти) К конечной цели{97} поплелось. Внемлите! Я, право, сам не знаю, что сознанью Продиктовало: я уже за гранью, И все, что я любил, навеки стерто. 700: Молчала неподвижная аорта, Биясь, зашло упругое светило, Кроваво-черное ничто взмесило Систему тел, спряженных в глуби тел, Спряженных в глуби тем, там, в темноте Спряженных тоже{98}. Явственно до жути Передо мной ударила из мути Фонтана белоснежного струя.
То был поток (мгновенно понял я) Не наших атомов, и смысл всей сцены 710: Не нашим был. Ведь разум неизменно Распознает подлог: в осоке — птицу, В кривом сучке — личинку пяденицы, А в капюшоне кобры — очерк крыл Ночницы. Все же то, что заместил, Перцептуально, белый мой фонтан, Мог распознать лишь обитатель стран, Куда забрел я на короткий миг.
Но вот истаял он, иссякнул, сник. Еще в бесчувстве, я вернулся снова 720: В земную жизнь. Рассказ мой бестолковый Развеселил врача: "Вы что, любезный! Нам, медикам, доподлинно известно, Что ни видений, ни галлюцинаций В коллапсе не бывает. Может статься, Потом, но уж во время — никогда". — "Но, доктор, я ведь умер!" — "Ерунда". Он улыбнулся: "То не смерти сень, Тень, мистер Шейд, и даже — полутень!{99}"
Но я не верил и в воображенье 730: Прокручивал все заново: ступени Со сцены в зал, удушие, озноб И странный жар, и снова этот сноб Вставал, а я валился, но виной Тому была не трубка, — миг такой Настал, чтоб ровный оборвало ход Хромое сердце, робот, обормот{100}.
Виденье правдой веяло. Сквозила В нем странной яви трепетная сила И непреложность. Времени поток 740: Тех водных струй во мне стереть не мог. Наружным блеском{101} городов и споров Наскучив, обращал я внутрь взоры, Туда, где на закраине души Сверкал фонтан. И в сладостной тиши Я узнавал покой. Но вот возник Однажды предо мной его двойник.
То был журнал: статья о миссис Z.{102}, Чье сердце возвратил на этот свет Хирург проворный крепкою рукой. 750: В рассказе о "Стране за Пеленой" Сияли витражи, хрипел орган (Был список гимнов из Псалтыри дан), Мать что-то пела, ангелы порхали, В конце ж упоминалось: в дальней дали Был сад, как в легкой дымке, а за ним (Цитирую) "едва-то различим, Вдруг поднялся, белея и клубя, Фонтан. А дальше я пришла в себя".
Вот безымянный остров. Шкипер Шмидт 760: На нем находит неизвестный вид Животного. Чуть позже шкипер Смит Привозит шкуру. Всякий заключит, Тот остров — не фантом. Фонтан, итак, Был верной метой на пути во мрак — Прочней кости, вещественнее зуба, Почти вульгарный в истинности грубой.
Статью писал Джим Коутс. Адрес{103} дамы Узнав у Джима, я пустился прямо На запад. Триста миль. Достиг. Узрел 770: Волос пушистых синеватый мел, Веснушки на руках. Восторги. Всхлип Наигранный. И понял я, что влип.
"Ах, право, ну кому бы не польстила С таким поэтом встреча?" Ах, как мило, Что я приехал. Я все норовил Задать вопрос. Пустая трата сил. "Ах, нет, потом". Дневник и все такое Еще в журнале. Я махнул рукою. Давясь от скуки, ел ее пирог 780: И день жалел, потраченный не впрок. "Неужто это вы! Я так люблю Тот ваш стишок{104} из "Синего ревю" — Что про Мон Блон{105}. Племянница моя На Маттерхорн взбиралась. Впрочем, я Не все там поняла. Ну, звук, стопа — Конечно, а вот смысл... Я так тупа!"
Воистину. Я мог бы настоять, Я мог ее заставить описать Фонтан, что оба мы "за пеленой" 790: Увидели. Но (думал я с тоской) То и беда, что "оба". В слово это Она вопьется, в нем найдя примету Небесного родства, святую связь, И души наши, трепетно слиясь, Как брат с сестрой, замрут на грани звездной Инцеста... "Жаль, уже, однако, поздно... Пора". В редакцию заехал я. В стенном шкапу нашлась ее статья, Дневник же Коутс отыскать не мог. 800: "Все точно, сохранил я даже слог. Есть опечатка{106} — но из несерьезных: "Вулкан", а не "фонтан". М-да, грандиозно!"
Жизнь вечная, построенная впрок На опечатке!.. Что ж, принять урок И не пытаться в бездну заглянуть? И вдруг я понял: истинная суть Здесь, в контрапункте, — не в пустом виденье, Но в том наоборотном совпаденье, Не в тексте, но в текстуре, — в ней нависла 810: Среди бессмыслиц — паутина смысла{107}. Да! Будет и того, что жизнь дарит Язя и вяза связь, как некий вид Соотнесенных странностей игры, Узор, который тешит до поры И нас — и тех, кто в ту игру играет.
Не важно, кто. К нам свет не достигает Их тайного жилья, но всякий час, В игре миров{108}, снуют они меж нас: Кто продвигает пешку неизменно 820: В единороги, в фавны из эбена? А кто убил балканского царя?{109} Кто гасит жизнь, другую жжет зазря? Кто в небе глыбу льда с крыла сорвал, Что фермера зашибла наповал? Кто трубку и ключи мои ворует? Кто миг любой невидимо связует С минувшим и грядущим? Кто блюдет, Чтоб здесь, внизу, вещей вершился ход И колокол нездешний в выси бил?
830: Я в дом влетел: "Я убежден, Сибил{110}..." — "Прихлопни дверь. Как съездил?" — "Хорошо. И сверх того, я, кажется, нашел... Да нет, я убежден, что мне забрезжил Путь к некой..." — "Да?" — Путь к призрачной надежде".