"Отступник" - читать интересную книгу автора (Шитова Наталья)

Глава 9. Пятнадцатое июня. К вечеру. Валентин

В последнем известном Валентину убежище Шепа Мироши тоже не было.

Да Валентин уже заранее знал, что сына там нет. Просто идти больше было некуда.

Ни Цьев, ни тем более сам Валентин не знали всех существующих убежищ Шепа так, как знал их Мироша. Да и лес мальчик знал отлично. Валентин не сомневался, что не будь поблизости ненавистной банды, мальчик был бы невредим даже, если бы ему пришлось заночевать в лесу на голой земле. Прежде, если случалась какая необходимость, Валентин провожал сына в крайнем случае до опушки леса, а дальше мальчик был уже в своей стихии, и за него можно было не волноваться. Несколько раз Мрон попадал в ямы, но благодаря урокам Хранителя ему всегда удавалось уберечься от травм, да и кто-нибудь из леших, как правило, был поблизости. Теперь же ситуация была иная. Мальчик шел не в родное Логово, а должен был искать Шепа, который настолько проворно и непредсказуемо вел себя в лесу, что мало кому удавалось быстро разыскать его. Особенно, когда Хранитель уходил из Логова на несколько дней. А уж совсем трудны и опасны были такие поиски в непосредственной близости от деревни.

Конечно, посылая мальчика ночью одного в лес, Валентин думал обо всем этом, и об опасности тоже…

Кшан не был настолько близок Валентину, как, например, Шеп. Но это было совсем не важно. Валентин пришел в отчаяние от одной мысли, что они могут потерять Кшана, и предпринял все, что было в его силах, чтобы помочь другу так, как было принято помогать у леших. А значит, самому пришлось идти за лунной травой, а мальчика отправлять в лес. И вот теперь…

Изо всех сил стараясь не потерять самообладания в присутствии Цьева, Валентин принимался за различные глупые отвлекающие маневры: вспоминал въедливые песенки, пытался считать прыгающих через плетень баранов… Но всякий раз, стоило лишь ему отвлечься, как легкие, еле слышные шаги Цьева, мастерски умеющего почти бесшумно бродить по лесу, начинали казаться ему шагами сына. Но видя рядом с собой вместо худенького темноглазого мальчика взбудораженного поисками юного лешонка, Валентин терял контроль над собой. А встречаться с сочувственным взглядом Цьева было и вовсе невыносимо.

— А он не мог направиться в Логово? — спросил Цьев после того, как они осмотрели последнее убежище.

— Если бы он так сделал, я был бы счастлив, — буркнул Валентин. — Но я велел ему искать Шепа. От этого тогда зависела жизнь Кшана, и я уверен, что Мироша не пошел в Логово… Ты же знаешь, какой он совестливый: если он знает, что от него что-то зависит, он ни за что не отступит.

— Но сам-то Шеп мог пойти домой! — возразил Цьев. — Вдруг Шеп так и сделал? Что тогда?

— Конечно, мог, но вряд ли. Он должен был завтра придти за Мирошей, а до того собирался поискать что-то в полях… — отозвался Валентин и замолчал.

Что толку было строить предположения? Все пошло насмарку. Кшан попался под кол, и, конечно, он в этом не виноват… Брат приехал раньше оговоренного срока. И это не было таким уж серьезным проступком, ведь не знал же Сергей, что тут творится… Но и то, и другое обрушило такую привычную, такую устоявшуюся жизнь. И Валентин понял, что вряд ли простит судьбе такой поворот.

— Куда теперь, а, Валя? — тоскливо спросил Цьев. На его лице было написано нетерпение. Парню хотелось немедленно вернуться к раненому. Это Валентин прекрасно понимал. Он знал Цьева давным-давно и был по-особому привязан к нему. Немного ненормальный после перенесенной в детстве трагедии, Цьев был дорог друзьям. Его продолжали неназойливо оберегать, и никто не решался воспитывать его по-настоящему. Вот и вырос парень ужасно своевольным и совершенно без тормозов. Валентин давно уже взвешивал каждое слово в разговоре с Цьевом. Но сейчас у него не было никакого желания подстраиваться под взрывной характер лешонка.

— Пойдем обратно, но той же дорогой, через все убежища, — отрезал Валентин.

— Но это займет еще три часа! — возмутился Цьев. Так и есть, ему не терпелось увидеть Кшана.

— Если ты торопишься, можешь идти вперед, я найду дорогу сам, — пожал плечами Валентин.

— Ну да, найдешь, как же! — раздраженно фыркнул Цьев. — Как не крути, ты все-таки ничегошеньки не смыслишь в лесе. Почти как десять лет назад…

— Неужели? — слегка обиделся Валентин. — Мне кажется, я никогда уже не заплутаю здесь.

— Не заплутаешь, ага… А кого на той неделе полотнянка цапнула? Уж не меня ли?

— Ну, допустим, меня, — нехотя подтвердил Валентин.

— И это в который уже раз? — продолжал издеваться Цьев. И Валентину нечего было возразить.

С ядовитыми змеями он «сроднился», и именно из-за них его жизнь перевернулась. Шагая рядом со своим юным другом обратным маршрутом, Валентин невольно погрузился в воспоминания о том, что произошло с ним десять лет назад…

… Он шел налегке. Только складной нож в кармане. Но, забравшись далеко в лес и пройдя довольно долгий путь, начал уставать. Большой овраг остался далеко позади, и Валька, не свернув к реке вовремя, теперь никак не мог сообразить, в какой стороне Нерш. Здесь за оврагом лес был какой-то странный. Валька ожидал увидеть дремучую, сырую чащу, канавы с поганками, подгнившую прошлогоднюю листву и заячий помет. Но, хотя такие места тоже попались ему, в большинстве своем лес состоял из разогретых солнцем взгорков, густого орешника и затененного высокими соснами черничника… На удивление светлое и тихое место.

В детстве Валька часто бегал с братом в лес по грибы да по ягоды, но никогда не переходил через большой овраг. Это было запрещено. И, как понял теперь Валентин, было запрещено совершенно напрасно.

Присев на вывороченную с корнем сосну, Валька достал из кармана последнюю конфетку и сунул ее в рот. Хотелось есть. Он осмотрелся, но разве можно найти что-нибудь съестное в лесу в начале июня? Вздохнув, Валька задрал голову и, рассматривая верхушки деревьев, принялся посасывать карамельку.

Нет, все-таки не зря он решил остаться. Какой же дурак Серега, что сразу же уехал… Проводив брата домой после похорон бабки, Валька остался сначала только потому, что не хотел возвращаться домой, где ему давно уже не давали свободно вздохнуть. Темный бабкин дом, единственным доказательством существования цивилизации в котором было электричество, не вдохновил повзрослевшего Сергея, но очень понравился Вальке. И поэтому, когда брат решительно и бесповоротно заявил, что возвращается к своим еще не привитым собакам и еще не кастрированным котам, Валентин не стал настаивать. Сережка при долгом общении всегда сильно утомлял, поэтому Валька вот уже целую неделю наслаждался одиночеством. Он умывался по утрам ледяной колодезной водой, ходил босиком по лужайке и огороду, отрастил небрежную бородку и целыми днями бродил по окрестностям или просто валялся на огромной металлической кровати с пружинной сеткой, что стояла у бабки за печкой…

Такую свободу Валька не променял бы ни на какой стройотряд и ни на какую туристическую тусовку в полупьяной компании.

Избавившись от гоношистых замашек старшего брата и от навязчивых нравоучений родителей, Валька почувствовал приближение полного счастья.

Три месяца в глухой деревне, в полном одиночестве, в мечтах и безмятежности… Ради собственного удовольствия не грех и потрудится. Вот и сейчас, отдыхая на тихой поляне, он прикидывал, что следует сделать для того, чтобы деревенский дом, оказавшийся теперь его, пусть пополам с братом, собственностью, стал именно таким, каким Валька хочет видеть его каждый день…

Сидя на поваленной сосне, Валентин прикинул, в какой же все-таки стороне река. Он не подумал о том, что может заблудиться, но по солнцу он примерно ориентировался и вроде бы точно мог сказать, в какую сторону ходить не следует — прямо на север постепенно начинались непролазные леса большого заповедника, в глубине которого и начинался неширокий и быстрый Нерш.

Конфета кончилась, и Валька спрыгнул со ствола, прошел немного назад и выбрался к зарослям орешника.

Валька окинул взглядом кусты и вдруг разглядел среди свежей листвы маленькую веточку с несколькими потемневшими прошлогодними орешками, чудом провисевшими всю зиму… Конечно, внутри они давным-давно сгнили, оставив только полые скорлупки. Но Вальке захотелось убедиться в этом лично. Какой только ерунды не захочется на голодный желудок…

Валька протянул руку, коснулся оршеков, но сухая веточка обломилась. Валька не успел подхватить свою добычу, и она исчезла среди травы и цветочных стеблей. Присев над цветами, Валентин раздвинул высокие тонкие стебельки и принялся шарить по земле, нащупывая то место, куда свалились пустые скорлупки… О, Господи, и зачем ему это было надо? Чтобы потом раскрошить все в пыль с досады? Рука запуталась в густых стеблях, и вдруг…

— А-а-а, черт!!! — острая боль, словно глубокий укол, пронзила предплечье.

Вскочив, Валька уставился на свою правую руку. Между локтем и кистью появились две почти слившиеся друг с другом крошечные ранки… В траве под ногами что-то зашуршало, и Валька успел только краем глаза заметить что-то грязно-серое и вроде бы в крапинку, скользнувшее в куст орешника.

Валька потряс рукой. Боль утихла, осталось только жжение. Кровь выступила из ранок и стала сразу же сворачиваться.

Змея! Черт возьми, змея! Надо же, так зазеваться! Ведь знал же Валька, что змей в лесу и в полях было много, и далеко не все были безобидны. Бабка, помнится, всегда стращала какими-то полотнянками, укус которых был будто бы смертельным…

Торопливо отбежав подальше от места встречи со змеей, Валька еще раз осмотрел руку. Место вокруг ранок чуть припухло, что было неудивительно. Кожа казалась горячей и набухшей. Что же положено делать в таких случаях? Валька не представлял. Впервые он пожалел, что рядом нет Сергея. Он конечно, всполошился бы, распугав всех окрестных зайцев своими сокрушенными воплями. Но он хоть знает, что делать в таких случаях, и Валька с радостью вверил бы себя назойливым заботам брата. Или, на худой конец, не отказался бы от утешения.

Но делать было нечего, и Валентин побрел назад, внимательно глядя под ноги и по сторонам, чтобы постараться повторить в точности свой путь, но в обратном порядке.

Ему вдруг стало жарко. Хотя солнце грело ощутимо, но в течение всего дня ему не было так жарко. Все тело словно загорелось, а затем внезапно покрылось таким обильным потом, что футболка мгновенно облепила тело. Оттянув ее от кожи и немного потряся для просушки, Валька только успел подивиться происходящему с ним, как пот стал высыхать, стремительно охлаждая тело, и сильный озноб стал бить его. Это продолжалось минуты две, затем все прошло так же внезапно, как и началось.

Облизав пересохшие вдруг губы, Валентин присел на сухой широкий пень, чтобы придти в себя, но тут где-то в желудке поднялась странная удушливая резь. Неужели он сожрал за завтраком какую-то гадость? Нет, на отравление не похоже. У Вальки всегда был слабоват желудок, и он прекрасно знал себя и помнил, как выглядят симптомы отравления в применении лично к нему. Это было что-то другое. Тошнота неумолимо поднималась, и вот уже сильный спазм сдавил виски, свел мышцы за ушами и парализовал челюсти. Тщетно пытаясь вздохнуть, Валька с ужасом понял, что бороться со странным приступом он не в силах. Он только успел сползти на землю и встать на колени, как его стошнило.

Выпрямившись, Валька замер в ожидании облегчения, но вместо этого перед глазами замелькали темные пятна, и уже ничего не видя перед собой, Валька повалился ничком… Когда пятна отступили, Валька обнаружил, что лежит на земле. Лицо утыкалось в пушистый мох, а все тело тряслось в неумолимых и сильных судорогах.

Змея? Неужели это все из-за змеи? Так быстро?.. Еще никогда в жизни Вальке не было так плохо. Даже перенесенный два года назад аппендицит и связанные с этим муки он вспомнил сейчас чуть ли ни с нежностью… Тошнота продолжала настойчиво терзать его, пустому желудку нечем было на нее реагировать, и от жестких спазмов Валька то и дело терял сознание, каждый раз с такой болью, словно каждый обморок был натуральным ударом по голове. Счет времени он совершенно потерял…

Придя в себя в очередной раз, он вдруг увидел прямо перед глазами две тонкие и чумазые босые ноги. Чуть приподнявшись, Валька взглянул вверх. Над ним стоял перепуганный ребенок лет шести в бурых брючках, чуть закрывающих колени и в длинной не то рубашке, не то майке навыпуск. Босой и с длинными, ниже плеч волосами… Мальчик или девочка? Валька так и не понял.

— Слушай, малыш… — пробормотал он. — Мне очень плохо. Позови взрослых…

Ребенок что-то сказал, но Вальку снова затрясли спазмы, и он не расслышал.

Когда он снова пришел в себя, то оказалось, что он полусидит, прислоненный к дереву. В застилающей глаза пелене он разглядел два склоненных к нему лица.

— Что за змея была? Полотнянка? — спросил его ломающийся юношеский голос.

Но другой, чуть хрипловатый, перебил его:

— Что ты, как маленький, Кшан? Нашел, кого спрашивать… Полотнянка, ясное дело. Ты только посмотри на него. Недолго ему осталось…

Валька напряженно всмотрелся в тех, кто был рядом. Длинноволосый малыш стоял поодаль, с любопытством и опаской глядя на беспомощного Валентина. Двое пареньков лет пятнадцати-шестнадцати присели рядом. Они были почти обнаженные, в темных шортах и тоже босиком. Волосы у обоих, у одного черные, а у второго ярко-белые, были уложены в нелепые затейливые женские прически. Блестящие глаза подростков, густо-зеленые у черноволосого и светло-изумрудные у блондина, показались полумертвому Вальке глазами каких-то демонических существ…

— Что делать будем? Оттащить его в деревню? — спросил черноволосый.

— Оттащить и оставить у какого-нибудь дома?

— Незачем его так далеко тащить. Умрет по дороге, — констатировал блондин.

— Так что, если умрет? Здесь бросать? — недоуменно отозвался черноволосый.

— Бросать? Ты что, спятил?… На его счастье, Цьев быстро нашел нас. Я думаю, что Юша сможет его вытащить, — уверенно сказал блондин.

— Юша-то? Да, Шеп, она сможет! — обрадовался Кшан. — Она у тебя все может. Только вот… Неужели в Логово его нести? Он же совсем плох, к тому же человек… Не знаю, что тебе скажет Юша, а меня отец точно прибьет за такую находку.

— А ты рассуждай больше! — оборвал его светловолосый Шеп и решительно скомандовал: — Бери его за ноги, я за плечи, надо быстрее спасать его…

Валька попытался вздохнуть, но новый спазм изнутри чуть не вспорол его голову на висках, и кошмарная боль снова погасила последние всплески сознания.

А дальше все куда-то поплыло в тумане. Вальке некогда было даже задуматься над тем, жив ли он, где он, что с ним, есть ли кто-нибудь рядом. Он не знал, спал ли он, был ли в забытьи, или еще в каком пограничном состоянии. Не чувствуя даже своего тела, только изматывающую тошноту, не видя ничего, только разъезжающиеся пятна перед глазами, время от времени Валька ощущал какие-то странные запахи, словно облаком окутывающие его. Потом появились чьи-то прикосновения, словно бы даже и не к телу, а к самому существу, к душе измученного болезнью парня. Временами ему казалось, что его рот наполняется жидкостью. Чтобы не захлебнуться, он инстинктивно глотал, а жидкость сразу же начинала с напором проситься наружу. И тогда чьи-то сильные руки энергично и властно поворачивали его на бок…

Наконец, посреди таких бредовых мучений появилась зудящая боль, где-то справа. Справа, сбоку… В руке. Как только Валька осознал, что у него болит рука, сразу понял, что если и не вернулся к жизни, то ненадолго пришел в себя.

Несмело приоткрыв веки, Валька содрогнулся: что-то темное, лохматое застилало ему глаза… Испуганный стон вырвался у него, и тут… Темная пелена отодвинулась, и Валька с облегчением сообразил: темное и лохматое это были длинные волосы склонившейся над ним девушки. Она разогнулась и с тревогой вгляделась в лицо Вальки. На ее пухленьких, хотя и несколько бледных губах появилась улыбка.

— Ты видишь меня? — спросила она. Ее низкий бархатный голос показался Вальке самой лучшей музыкой на свете.

— Вижу, — согласился Валька.

— Хорошо. Никто не верил, что ты очнешься.

— Я сам этому не верил, — прошептал Валька и с опаской попробовал повернуть голову. Это у него, к удивлению, получилось.

— Вот видишь, все будет хорошо, — обрадовалась девушка. — Я не стала никого слушать. Я знала, что ты обязательно выкарабкаешься. Конечно, ты еще очень долго будешь болеть. Будут и приступы, такие же, как раньше, и может быть, тебе снова покажется, что ты все же умираешь. Но запомни, раз ты сейчас слышишь и видишь меня, значит, ты сможешь теперь выжить. Только не надо опускать руки.

— Опускать? Да я их больше никогда не подыму, — пробормотал Валька, и услышал серебристый смех:

— Не надо так шутить! Ты поправишься, хотя и не сразу… — мягкая шелковистая ладонь погладила его по щеке.

Валька зажмурился, а потом открыл глаза и уставился в потолок, сработанный из прямых, ровных, оструганных тонких стволов каких-то деревьев. В древесине Валька не разбирался, поэтому, когда, скосив, глаза увидел, что находится в бревенчатом помещении без окон, спросил:

— Это что, баня?

— Почему баня? — удивилась девушка. — Это землянка.

— А окна?

— Это не жилье, — отозвалась девушка. — Это мое убежище. Брат велел мне держать тебя здесь, и он прав. Здесь тебя никто не потревожит попусту…

— Убежище? — переспросил Валька. — Ты от кого-то прячешься?

Девушка снисходительно засмеялась:

— Почти у каждого из нас, кроме жилья, есть убежище, и даже иногда не одно. Убежище — это место, где можно спокойно заниматься делом. Каждому своим.

Валька попытался разглядеть девушку в полумраке землянки. Она была темноволоса, сидела прямо, но свободно, опираясь спиной о стену и сложив руки на коленях. У нее были широко расставленные, большие светлые глаза, обрамленные недлинными, но очень темными ресницами, прямой носик, мягкий овал лица и чуть упрямые губы, которые девушка слегка поджимала, замолкая. Из ее длинных густых распущенных волос на макушке были выхвачены две толстые пряди, перевиты чем-то светлым и оставлены торчать наподобие обвислых заячьих ушей. Глядя на нелепые прядки, Валентин невольно улыбнулся.

— Что ты? — мягко поинтересовалась девушка.

— Хвостики у тебя какие… забавные, — смутился Валька.

— Это не хвостики, — возразила девушка. — Это Жгуты силы. Тебе завивать их не из чего, да и вряд ли твои волосы притянули бы достаточно силы. Я решила собирать силу вокруг себя и побольше быть рядом с тобой, и раз ты все-таки очнулся, это тебе помогло…

Она говорила совершенно серьезно, хотя ее слова были похожи на бред. Но Валька не хотел мириться с тем, что его прекрасная спасительница всего-навсего обычная сумасшедшая.

— Ты колдунья? — спросил Валька, почти уверенный в положительном ответе.

— Ну что ты! Какой глупый! — расхохоталась девушка, и Валька, как ни был он слаб, тоже рассмеялся. — Я травница, и я смогла даже для тебя подыскать противоядие, хотя все говорили, что это невозможно. Но они не знают всех целебных снадобий, которые можно собрать и приготовить здесь.

— Где „здесь“?

— Ну, в лесу, в лугах, на реке…

— Значит, мы в лесу? — догадался Валька. — А как тебя зовут?

— Юша, — ответила она. — А тебя?

— Валентин Варзанов.

— Ой, как длинно, — огорчилась девушка. — Длинно и… коряво.

Валентин никогда не был обижен на свое имя, поэтому запальчиво возразил:

— Очень даже красиво, а совсем не коряво!

— Я буду звать тебя Валей, — решила девушка и встала. На ней оказалось светлое, узкое и короткое платье, открывающее такие крепкие и стройные ноги, что даже у чуть живого Вальки екнуло сердце. Девушка повернулась, поймала взгляд Валентина и уточнила:

— Что с тобой? Что-то не так?

— Ты красивая, — просто ответил он, отводя глаза.

— Ну, если ты это заметил, значит точно жить будешь! — усмехнулась Юша.

Она вынула откуда-то снизу несколько палочек и подошла к стене, в щели которой были уже воткнуты несколько штук. От палочек исходил молочно-белый свет, и именно благодаря ему бревенчатая коморка освещалась настолько, что можно было различать предметы. Юша воткнула в щель еще с полдюжины палочек, и в землянке стало совсем светло.

— Что это? — удивился Валентин. — Что это светится?

— Это крапчатник.

— Если бы мне это хоть о чем-то говорило, — прошептал Валька. Его снова начало немного мутить. И еще сильнее заболела рука.

— Крапчатник — лесной паук. Их ловят, потрошат, а из растертых внутренностей замешивают пасту. Пастой потом намазывают вот такие лучины. Получаются светильники, — ответила Юша.

— Чудеса, — еле слышно пробормотал Валька. Юша подошла и с беспокойством взглянула на него:

— Опять плохо, Валя?

— Господи Боже, кажется, что все начинается снова… — пролепетал Валька.

— Ты помнишь, что я тебе говорила? Не сдавайся, ты выдержишь. Я не дам тебе умереть! Приступы не будут теперь слишком долгими… Ты только держись…

Валька кивнул, но знакомая кошмарная тошнота зашевелилась, поплыла вверх, леденя виски и шею, сковывая все мышцы болезненным онемением. Валька отчаянно застонал, забился и почувствовал, как тонкие, жесткие, но нежные пальцы скользят по его щекам, шелковистые ладошки крепко и надежно захватывают его голову, и неземной, нечеловеческий шепот проникает внутрь, наполняет его сознание: «Валя… Валя…. Я с тобой… Я не отдам тебя смерти, Валя… Никогда… Ни за что… Верь мне, Валя. Я не хочу отпускать тебя…»

Очнувшись, Валька первым делом почувствовал ударивший в ноздри гадкий запах. И тут же голос Юши весело сказал:

— Я же говорила, что ты уже поправляешься. Видишь, как быстро все кончилось… Сейчас я тебя обмою.

Разлепив веки, Валька увидел забрызганное холщевое покрывало и покрывающую его грудь и плечи вонючую слизь.

— Ох, кошмар какой! — беспомощно выдохнул он.

И у него аж слезы брызнули из глаз от жгучей неловкости. Рядом с ним такая красивая, милая девушка, а он изрыгает из себя какую-то пакость…

— Нет, Юша, нет! — вскрикнул он, когда Юша подошла к нему с каким-то небольшим тазиком и лоскутом материи. — О, Боже, Юша, не надо… Я сам как-нибудь вымоюсь!..

— Не переживай, — улыбнулась она. — И не стесняйся. Что я, по-твоему, делала с тобой весь этот месяц?

— Месяц?! — Валька и вправду заплакал от полной беспомощности. Ох, как стыдно! Значит, столько времени он был во власти этого ужасного яда, а Юша вынуждена была поминутно прибирать за ним…

Руки Юши обмыли его теплой водой. Потом девушка, легко приподнимая то плечи, то ноги парня, поменяла под ним холщевую простыню. Успокоившись, Валентин взглянул, наконец, ей в глаза, но ни презрения, ни жалости, ни тем более брезгливости в них не увидел. Девушка смотрела на него с восхищением.

— Ты молодец. Ты необыкновенный. Я еще ни разу не видела таких людей, правда, я вообще мало их видела… — ласково сказала она.

— Когда я смогу попасть домой? — смутился Валька.

— Когда будешь совсем здоров и наберешься сил, тогда и вернешься. Думаю, что не раньше, чем к осени. Укус полотнянки — это не шутка. Люди всегда умирали от этого яда. Ты первый на моей памяти, кто выжил, серьезно ответила Юша.

— Мне нужно будет еще долго отпаивать тебя настоями трав, следить за твоей пищей, наконец, я должна буду научить тебя обращаться со змеями. На это нужно время. И спешить нам некуда…

Валька хотел сказать, что вообще-то ему через полтора месяца надо собираться домой, а сейчас неплохо было бы позвонить брату. Он ведь обещал ему это. Или хотя бы дать телеграмму, чтобы не переполошить родню своим исчезновением. Но Юша смотрела на него с уверенностью, что пациент будет послушен. И поэтому Валька только кивнул ей.

Она протянула руку и коснулась виска Валентина кончиками мягких пальцев. Так же, едва касаясь его лица, она повела пальцами по щеке парня, очерчивая контуры носа, губ, подбородка. Стало щекотно, и Валька, с трудом подняв руку, перехватил узкую и длинную ладонь Юши. Взглянул — и вздрогнул. На пальцах не было ногтей. Совсем.

— Что случилось? Куда ты смотришь? — забеспокоилась Юша. — Что с тобой?

— Что с твоими руками? — пролепетал Валька.

— Все в порядке, — улыбнулась Юша, чуть сгибая пальцы. И ногти выросли, выползая из щелок, прямо на глазах изумленного Вальки…

Теперь Валентин с улыбкой вспоминал, как долго не мог прийти в себя от увиденного. И как несколько дней не хотел верить в существование лешачьего племени и панически боялся осторожных прикосновений ласковых рук Юши…

… — Ради великого Нерша! Валя, да смотри же ты под ноги! — вопль Цьева вывел Валентина из почти гипнотического состояния, в которое он сам себя вогнал, погрузившись в воспоминания.

Прежде, чем очнуться, Валентин почувствовал сильный толчок, и, запнувшись, грохнулся оземь. Цьев, толкнувший его, повалился рядом, больно задев Валентина локтем.

— Что случилось? — пробормотал Валентин.

— «Что, что»?! — вскипел Цьев. — Жизнь надоела?! Ты что, глаза дома забыл? Или голову?

Валентин поднялся на колени. Прямо перед ним, в одном-единственном шаге зияла яма, а в ней — заостренные колья. Пот прошиб Валентина, и он в оцепенении сел на землю.

— Что же ты? — укоризненно спросил Цьев. — Забыл, где находишься? Хорошо, я почувствовал… Ты же чуть туда не ухнул!

— Ты спас меня, дружище… — Валентин стиснул руку Цьева, переводя дыхание. — Я опять обязан тебе, Цьев.

— Балбес ты, Валя, — назидательно отозвался Цьев, и Валентин понял, что парнишка искренне горд, что может тоже кое-кого поучить уму-разуму. — О чем ты задумался? О Мроне?

— Я вспомнил, как ты тогда меня нашел в лесу, — покачал головой Валентин. — И Юшу вспомнил…

— А я уже забыл, как она выглядела, — пробормотал Цьев. — Помню, что была добрая и очень часто смеялась…

Валентин вздохнул. Цьев легонько толкнул его в бок:

— Не падай духом. Найдется Мрон. Обязательно найдется. Если, конечно, те люди не помешают нам…

— Какие те люди? — не понял Валентин.

— Тот толстый и его женщина, — сухо пояснил Цьев, вставая.

— Тот толстый, между прочим, мой родной брат, которого я люблю ничуть не меньше, чем ты Кшана, — проворчал Валентин с досадой.

— Да люби ты, кого угодно, — буркнул Цьев. — Мне он не нравится.

— Это чем же?

— Он лезет во все, ничего не понимая. Те, кто всюду лезет, бывают очень опасны. Так Шеп говорил, да я и сам это знаю… — серьезно сказал Цьев.

Валентин усмехнулся и поправил лешака:

— Те, кто всюду лезет, бывают очень опасны в первую очередь для самих себя. Ты вот, например, тоже этим грешишь. А Сережку ты зря не взлюбил. Он не сделает лешим ничего дурного, в этом я не сомневаюсь ни на минуту. А что надоедливый он немного — это да. Но это потому что у него такой характер. Ничего не поделаешь… И женщину его не трогай. Похоже, она хороший человек…

Цьев вспыхнул, как свеча:

— Валя, мне безразлично, какой человек! Он ЧЕЛОВЕК, понимаешь?! Он враг! Не может он быть хорошим!

— А я? — грустно улыбнулся Валентин.

Цьев замотал головой:

— Ты — это ты. Ты наш, Валя! И не путай себя с тем толстым и всеми прочими людьми!

— Люди — не все одинаковы, и не всех я считаю своими врагами, отрезал Валентин, не желая продолжать спор, в котором у него с Цьевом не могло быть победителей. Немного взбалмошный лешонок с явно нездоровой ненавистью к людям никогда бы не согласился с разумными доводами.

— Все люди — враги твоего сына, Валя! Подумай, что они сделают с Мроном, если поймают его! — взвизгнул Цьев.

У Валентина с болью сжалось сердце. Отвернувшись от Цьева, Валентин зашагал через черничник, не разбирая дороги.

— Валя! Валя, постой!.. Прости, Валя! Я просто со зла ляпнул! Валя, пожалуйста, постой! Я не хотел тебя так изводить!

Цьев обогнал Валентина и, наскакивая на него, пытался заглянуть в лицо:

— Я не умею так же хорошо утешать, как это получается у Шепа или Кшана, но поверь, я буду молить Нерш, чтобы он уберег Мрона! Я даже не раскрою больше рта всю дорогу и не буду тебя раздражать!

Валентин в растерянности обнял расстроенного Цьева и крепко сжал его плечи. Друзья всегда давали ему возможность обрести силы, даже когда это было уже почти невозможно. Лешие умели это делать. Это было дано им изначально, то ли милостью Нерша, то ли щедростью какого-то иного творца и покровителя. Лешие умели успокоить и помочь. И не только себе. Валя касался их смуглых загорелых рук, смотрел в блестящие, подернутые изумрудной зеленью глаза, чувствовал тепло сильных, ловких тел, и боль, любая боль почему-то отступала, хотя бы ненадолго… И сейчас сердце успокоилось, всколыхнувшийся страх хоть и не исчез, но осел на дно, спрессовался, спекся, затаился на время…

— Мне повезло, что ты со мной, — коротко отозвался Валентин, тиская доброго лешонка. — Без тебя я давно потерял бы голову. Спасибо, дружище.

— Сейчас обойдем ту распроклятую яму, и еще раз пройдем мимо речного убежища, — важно сказал расстроганный Цьев. — И я пойду уже не рядом, а впереди. Сегодня я за тебя отвечаю.

Он пошел вперед, бойко ступая босыми, ко всему привычными ногами по жестким кустикам и сухой, пожухлой хвое. Валентин встряхнулся, помотал головой, отбрасывая назад длинные волосы и послушно пошел за Цьевом. Без помощи леших, Валентин не знал даже, куда кинуться, мысли словно задеревенели. Он упорно продолжал свой путь, шестым чувством ощущая, что все уже рушится, что никто и ничто уже не восстановит его зыбкий и непрочный, но такой родной мир, в котором он жил и растил своего мальчика несколько последних лет.