"Евангелие от экстремиста" - читать интересную книгу автора (Коноплев Роман Евгеньевич)

8. Дубаи

В ноябре 1996 года я первый раз полетел в Дубаи. По территории аэропорта ходили рабочие в белых платьях и полицейские в военной форме песочного цвета. Стояла жуткая духота. На микроавтобусе нас привезли в отель, в самый центр района Дейра — туда, где закупалась товаром основная масса русских туристов-предпринимателей. Первой город показала мне русская проститутка, лет сорока пяти. Она приезжала сюда уже по конкретным адресам, у нее была своя клиентура из числа очень обеспеченных граждан страны, и не только в Эмиратах. Она поселялась в отель для виду, потом в последний день забирала паспорт и сбегала, поскольку виза все равно была на месяц.

Я ходил по улице с раскрытым ртом. Лица с европейской внешностью составляли процентов десять-пятнадцать. Остальные — "кавказской национальности". Страшный сон пьяного скинхеда. Везде, где только можно, висели портреты трех правителей страны. Вообще, арабы очень похожи на верблюдов, особенно, в старости. Кругом очень много мечетей. И в час молитвы люди сбегались из своих лавок, бросали на раскаленный асфальт коврики и молились. Мулла мычал песнопения в микрофон, а из каждой мечети наперебой через громкоговорители звучало то же самое. Маленькие динамики стояли в каждом магазине, и там тоже можно было слушать молитву. Иногда продавец в маленькой лавке отворачивался от своего прилавка к приемнику, молился, и только после этого продолжал работу.

Распорядок дня был всегда один и тот же. В восемь часов надо было проснуться и спуститься завтракать. В 9 автобус отвозил всех на пляж — платный, с пальмами, или бесплатный, соответственно, без пальм. Марина-битч. На Марину приходили люди с темным цветом кожи и в белых халатах — мы их называли бандерлогами — именно они работали на всех грязных работах — на стройках, грузчиками, в отелях, кухнях. Это были выходцы из самых разных стран бедной Азии — Индии, Пакистана, Индонезии, Ирана, Ливана и так далее. Люди в халатах усаживались поближе к воде, чтоб было удобней глазеть на заходящих в воду русских девушек и тёток с врезающимися в попу трусами. Бандерлоги садились на песок и пожирали глазами сметанно-белые телеса сибирячек и москвичек, засунув руки под полы халата. Это называлось у них мини-секс.

Жен им привозить в Дубаи разрешается только в том случае, если твой официальный доход больше 1200 долларов. Бандерлоги зарабатывали гораздо меньше, и жили здесь по 10–15 лет. Поэтому на улицах вечером можно было наблюдать скопление однополых пар, держащихся за руку или мизинчик. Иногда они, конечно, могли себе позволить проститутку, которая берет с клиента 5 долларов, и у бандерлога есть на всё про всё несколько минут. Но у таких обычно очередь. Да и с гигиенической точки зрения общение с какой-нибудь азербайджанкой бандерлогам подходило, думаю, гораздо меньше, чем свой родной соплеменник и коллега по работе.

Иногда в Персидском заливе бушуют настоящие штормы. Спасательные службы вывешивают красный флаг, означающий запрет на купание. Однако русских туристов это не смущает — никто и не собирается вылезать. Как правило, в подобных случаях сначала прилетал большой полицейский вертолет, который начинал кружить над водой и гневно материться на иностранном языке. Затем приезжали по песку несколько джипов. В воду залезали штук десять мелких вьетнамцев в спасательных жилетах, начинали свистеть над ухом, и за руку выводить улыбающихся туристов обратно на берег. Через полчаса в заливе никого не было. Джипы уезжали, вертолет улетал. Спустя пять-десять минут все туристы залезали обратно в воду. Каждый день во время шторма из бирюзового цвета воды вынимали утопленника. Еще бы, вот так потратить деньги, приехать среди зимы в Эмираты, и не искупаться — это просто нереально для какого-нибудь жителя Мурманска или Магадана.

Русские люди, все равно, серьезно отличаются от всех прочих народов. Наш экстремизм, как правило, немотивирован. Он столь же глуп и безрассуден, как какая-нибудь русская рулетка с одним патроном в барабане. Вот в России пить никто не запрещает, и в Эмираты люди едут не так чтобы самые последние маргиналы и лохи. Однако, русская душа неустанно требует протеста. Русский предприниматель, даже если и дома совсем не пьет, в Эмиратах, по завершении трат денежных, нажирается как поросёнок. И всё ему нипочём — ни обычаи, ни мусульманский священный праздник Рамадан. Алкоголь в страну можно ввозить не более двух бутылок. Поэтому помимо двух бутылок, разумеется, водки, турист везет еще четыре — перелитые в большую зеленую бутылку из-под Спрайта. Таким же образом, перелитый в емкости поменьше, алкоголь распивается в самых на то неположенных местах. На пляже, например, при сорокаградусной жаре. Пусть рядом ходят полицейские, и все равно всем хорошо.

После пляжа, примерно к часу дня, народ везли обратно в отель, жрать и лежать аж до 17 часов — именно тогда у них заканчивается обеденный перерыв, и до 23 часов надо было сделать все торговые дела. Возвращаясь домой, в Брянск, как правило, я несколько дней валялся с температурой. Акклиматизация проходила очень тяжело. Привыкаешь жадно глотать горячий воздух — а дома уже морозы. Помимо хренового физического самочувствия, моральное было не лучше. В Эмиратах была настоящая эйфория — ты идешь по южному городу, с толстенной пачкой долларов в кармане. Правда, чужих, но все же… Для закупок я возил наличными чудовищные суммы чужих денег. Просто, в кармане, как сигареты. И в тот момент, когда ты идешь по городу Дубаи, каждый бандерлог тебе улыбается большими белыми зубами, со словами «привет», или "как дела", и не важно, что кроме этих двух фраз он может по-русски вообще ничего не знать.

И вот ты снова в Брянске. Уже без денег, уже холодно. Продавцы в магазинах говорят на хорошем русском языке, только в каждом их предложении слышится "пошли вы на". Потому что зарплата у продавца в Брянске на порядок ниже, чем у последнего, не умеющего читать и писать, трахающего своего ближнего приятеля, бандерлога в Дубаи. Наверное, в том числе и по этой причине, наш народ, в целом, уже не способен немотивированно испытывать радость. Быть может, если б русские организованно так, всей страной, бросили пить, и принялись курить траву, какой-либо перелом произошел. А водка, она ведь, кроме пустой злобы и агрессии, никаких чувств не вызывает.

Назад из Эмиратов самолет летел полностью пьяным. В аэропорту народ на последние доллары тарился дешевым алкоголем в Дьюти Фри, и дорога до Москвы сопровождалась хоровым пением русских народных песен, а также бросанием через весь салон нездорового веса золотых колец и прочих там изделий. Обстановка стояла напряженная, а стюардессы выдавали любое количество порций еды, лишь бы российский средний класс водку Финляндия и Мартини Бианку закусывал хотя бы как. Потом все предприниматели, вместе со своими толстыми женами, поочередно ходили блевать в хвост — там была вечная очередь в туалеты. Самолет регулярно попадал в зону турбулентности, это вообще было очень забавное зрелище — из багажных отсеков прямо на головы нетрезвым пассажирам падали разные сумки, и было очень весело. Иногда самолет садился в других городах, в Питере, к примеру. И тогда все быстро трезвели, прикидывая неприятности. Желающие выходили здесь же. Мне, хоть и влом было долго париться в самолете, ни в каком Питере выходить было решительно нельзя. Я не был знаком с пропускной таможенной системой в их Пулково, а это было чревато. Спустя, наверное, поездок пять, я чувствовал себя уже бывалым контрабандистом и нарушал таможенные правила даже из чистого азарта, когда в этом не было особой необходимости. В Шереметьево-2 преодолеть таможенников особого труда не составляло. А в Питере шарили посерьезнее, поскольку там пассажиропоток меньше, и таможенники, ясное дело, беднее и злее.

Возвращение в Брянск, особенно зимой, непременно вызывало глубокую депрессию. Неудовлетворение достигло предела. Всё опротивело. Эти поездки за границу, не приносившие решительно никакого дохода, раздражали с каждым разом всё больше и больше. Невозможно было предугадать конъюнктуру — я опоздал с этими Эмиратами лет на десять. Раздражение накапливалось, казалось, мир остановился и замер. Апокалипсические постиндустриальные пейзажи города Брянска с каждым часом отторгали мою плоть куда-то в невесомые конопляные дали. Только там можно было хоть ненадолго оставаться тем, кто ты есть, там ничего не бесило, и Родина не казалась столь презирающей тебя самого. И, кажется, твое существование среди шести миллиардов таких же уродов, как ты, пока еще оправданно.

"Пока всё хорошо, пока всё хорошо". Где-то справа, не как у людей, билось сердце, и черно-белые картинки сменяли друг друга, как кадры французского фильма «Ненависть».