"Жара в Архангельске" - читать интересную книгу автора (Оливия Стилл)17– Ну, полно, Гюльчатай, открой личико, – Даниил попытался откинуть Оливе волосы с лица. Она уткнулась лицом в меховой шарф. – Нет, не смотри на меня… Я сейчас, наверное, страшная… – Нет. Ты не страшная. Ты очень красивая… Видишь, глаза у тебя блестят. Не прячь от меня свою улыбку… – Я не верю… Это слишком хорошо, чтобы быть правдой… – Но это правда. Ты очень изменилась с лета. Ты стала очень красивой. И Ден с Лисом мне вчера это сказали… – А что изменилось-то? Постриглась да волосы покрасила, да и всё… – Нет. У тебя красота не внешняя, но внутренняя. Ты летом какая-то загруженная была. А сейчас стала добрее, черты лица смягчились… Ты стала лучше… Только знаешь что? – Что? – Не красься. Тебе не идёт. – Хорошо… Но я буду чувствовать себя очень неуверенно… – Не будешь. Тогда ты будешь самой собой… – И такая я буду тебе нравиться? – Да. И не только мне. – А мне больше кроме тебя никто не нужен… Олива сидела, прижавшись спиной к подъездной стене. От слёз болели глаза, и она их закрыла. И тут Даниил поцеловал её в губы. Олива резко вырвалась. – Ну ты чего? Не ожидала? – Нет… – Ну, садись ко мне на колени. Так они и сидели в подъезде, целовались. Даниил вдруг вспомнил, что в кармане куртки у него лежат мандарины. Он очистил один, съел одну дольку, а другую положил в рот девушке. – А что сказать надо? – лукаво спросил он. – Дай ещё! – Не дам. – Жадина… Он дал ей ещё дольку и они поцеловались. – Сидим тут как два бомжа, – вдруг фыркнула Олива, – Щас нас тут ещё увидит кто-нибудь… – Никто нас не увидит. Я видимость убрал. – А чё это вы здесь делаете??? Влюблённые резко обернулись. На площадке стоял какой-то мужик. – Да вот, – сказал Даниил, – Беседуем… – Ну, беседуйте, беседуйте. Я потом покурю, – сказал мужик и испарился. – Эх ты, горе-волшебник, – поддела Олива Даниила, – А ещё говоришь: нас никто не увидит, я видимость убрал… Ври больше! – А я ему только сделал видимость. Вот смотри: щас люди мимо пройдут и нас не заметят. И правда: какие-то женщины поднялись мимо них по лестнице и, даже не обернувшись в их сторону, вошли к себе в квартиру. – Вот видишь! Это всё я наработал. Я это, как его… Гипнотизёр, вот! – Хвастун ты, а не гипнотизёр! – Всё, я обиделся, – он надул губы, – Сойдите, девушка, с моих колен. – И не подумаю, – спокойно отозвалась Олива, – Мне и тут намана. Минуты две они сидели молча. Потом она вскинула на него глаза. – Ну, ты чего? – спросил Даниил. – Да не, ничего… – Ну да, "ничего"… Дуб бы догадался, чё сделать надо. И тут Оливу реально пробило на ржач. – Вот именно… Дуб бы догадался, а ты нет… – Я-то давно догадался. Ещё летом, когда мы с тобой на ламповом сидели. Что, не помнишь, как ты ко мне там прижималась? – Уу, противный! Хочешь, чтоб девушка сама на тебя вешалась? – Ну, вообще-то я привык, что все девушки на меня вешаются… – Ах ты, гад! – Олива несильно пихнула его в бок, – Я тебе покажу девушек! Таких девушек покажу, шо не зарадуесся… – Эй, полегче! – Даниил обхватил её, – Так и убить недолго. Сама бы взяла, так сказать, инициативу… – Гыыы! Недождёщься нифига ниразу. – А вот я обижусь, и ждать тя летом не буду. По крайней мере, сделаю вид, что совершенно тебе не рад… – Ах, так?! – девушка схватила его за куртку и жмякнула об стену, – Ждать он меня не будет! Так вот тебе! Вот!!! Олива методично била его апстену, а он методично по ней разъезжался. Шапка у него съехала набок, вихры взъерошились. Чудик. – Любишь меня? Говори щас же!!! – Не-а. – Так вот тебе! И вот!!! – Ой, убила, – он съехал вниз по стене. Олива припёрла его к стенке. – Любишь, нет? – Люблю, люблю… – То-то же. Олива и Даниил уселись на полу, как два бомжа. Вернее, он – на полу, а она у него на коленях. Он лизнул её в губы. Она засмеялась. – Ты чего смеёшься? – Да так, пустяки… – Нет, ну всё-таки? – Да не знаю, так… смешно… Даниил опять полез целоваться. Олива опять фыркнула. – И даже после этого я не Ипполит. – Что-что? – Да фильм вспомнила, "Ирония судьбы" называется… – И что же там смешного? – Да у нас с тобой смешнее, чем в фильме. Правду ведь пословица-то говорит: с кем Новый Год встретишь, с тем его и проведёшь… – Это ты к чему? – А помнишь прошлый Новый Год? Я тогда дома торчала за компом, и ты в инете был. Я в форум залезла и начала там выть, что меня щас вырвет, а ты говоришь: щас, мол, всё выйдет… Помнишь? Мы с тобой тогда одни на форуме и были… – Да уж… Кто бы мог подумать, что так всё потом получится… – И не говори… Мимо них опять прошли люди, обернулись в их сторону и не заметили. Даниил обнял Оливу. – Интересно, удивятся ли они, когда увидят на нашем месте букет белых цветов? …Когда мужик второй раз вышел на лестницу, они уже вовсю целовались. – О! – сказал мужик, – А вот это мне уже больше нравицца! – Пойдём на улицу, – предложила Олива, – Гулять так гулять. Молодые люди вышли на улицу. Город уже спал, и они были совершенно одни. Пришли на пустынную набережную и пошли вдоль по ней, обнявшись и тихо беседуя, точь-в-точь как полгода назад шли, когда было лето и река блестела на солнце. Олива шла и слушала негромкую быструю речь Даниила словно бы во сне… -…Любовь, искренняя и независимая ни от кого и ни от чего. Пойдёшь против неё – ничего хорошего не выйдет… – Но ты же сам сказал, что ни к кому не испытываешь привязанности… – Это совсем другое. Одно дело – любовь, другое – желание быть постоянно рядом. Привязанность – чувство собственничества. Истина в том, чтобы любить без привязанностей, без сожаления. Просто любить… – Извини, но я тебя не понимаю. Ты сам знаешь, как я люблю тебя. Ты говоришь, без привязанностей. А я не могу так. Мне страшно представить, как я буду жить без тебя эти семь месяцев. Да я с ума там сойду… – Не надо так. Это неправильная позиция. А что будет с тобой, когда я исчезну? – Да ты что это удумал?! Исчезнет он! А я-то как же??? – Видишь, в тебе уже эгоизм просыпается. Пойми, я, может быть, не тот, кем ты хочешь меня видеть. Но я такой. Я умер уже… Я не из мира сего. Тело моё – клетка для души, как бы я хотел освободиться! Зачем ты хочешь надеть на меня оковы?.. – Прости. Прости, я… не хотела. Я не хочу быть обузой для тебя. И я ею не буду… Они стояли на мосту. Олива была без перчаток, и у неё озябли руки. – Засунь их мне под свитер, – сказал Даниил, – Что ты как неродная. Олива обняла его, засунула руки ему под свитер. Ей хотелось плакать. "Ну, рёва-корова, перестань! – мысленно сказала она сама себе, – Опять сырость разводишь, другая бы радовалась". Она и радовалась. Только тому, что он рядом был. Но радость эта была напополам с болью. – Ну, чего ты? – спросил Даниил. Олива уткнулась лицом в его свитер. – Дождалась… – Привыкнешь ведь. Как же отвыкать-то потом будешь, а? – Как, как… – с досадой передразнила Олива, – Так и буду. Я не свяжу тебя, не боись. Может, оно и хорошо для тебя, что я в другом городе живу – уеду, и семь месяцев меня не увидишь и не услышишь… – А обо мне ты не подумала, – со злостью произнёс он, – Думаешь, мне не будет больно, когда ты уедешь? Думаешь, мне легко, если моя девушка живёт у чёрта на куличиках и приезжает раз в полгода?! – А что ж ты, милый мой, такие слова-то говоришь? Привязанность – не привязанность… Он сжал её, как в тисках. – Потому и говорю, дурочка, что так легче было бы для нас обоих. Сама подумай: тебе лучше будет оттого, что я тут буду скучать и сопли тянуть вместо того, чтоб жить и радоваться? А ты что будешь там делать эти семь месяцев, а? В келье запрёшь себя??? – Ну и – запру! Мне не привыкать, – с вызовом ответила Олива. – Это неправильная позиция. – А какая правильная? Хочешь, чтобы я стала блядью? Ты сам не знаешь, на что меня толкаешь! – Нет. Я хочу, чтобы мы оба были свободны. Свобода превыше всего. – Свобода?! Одиночество – вот что такое эта свобода! Все двадцать лет своей жизни я свободна – и что: по-твоему, я рада до усирачки? Да в гробу я её видела, свободу эту!!! – Зря ты так, – сказал Даниил. – Почему зря? – Знаешь, я тебе расскажу одну притчу… – сказал он, – Жили в монастыре два монаха. Один был худой как шкетина, строго соблюдал посты, не пропускал ни одной молитвы, но был зол и нетерпим к чужим грехам. А другой позволял себе развлекаться, любил женщин и вино, и был добрый, никого не осуждал. Как ты думаешь, кого из них двоих Бог забрал в рай? – Ну и кого же? – Второго. Который грешил, но не судил. – Но это же несправедливо! – возразила Олива. – Нет, справедливо. Знаешь, почему? Потому что главное не то, какой ты снаружи, а какой ты внутри. Можно взять на себя кучу обязательств и выполнять их, но душа твоя будет гнить от злобы и нетерпения к чужим порокам. И душу свою ты не спасёшь, а, наоборот, погубишь. Он обнял её и продолжал: – Древнегреческий философ Диоген жил в бочке и был абсолютно счастлив. Почему? Потому что не имел ничего, что боялся бы потерять. И не был через это несчастлив… Это и есть истинная мудрость бытия. – Значит, я не должна бояться потерять тебя? – Да. Потому что я умру раньше… Как земное существо, разумеется. А так я бессмертен. – Хорошо… – покорно согласилась Олива. – Мне ведь ничего от тебя не надо… Только одно… – Что? – Ты любишь меня? – Да, – последовал ответ. – Любишь такой, какая я есть, с недостатками? – Да. – Правда? – Ты не веришь мне? – Верю… Я тебе верю… Они стояли, обнявшись, на мосту. И тут Оливу, словно молния, пронзила ужасающая мысль. Она вырвалась, облокотилась на перила моста. Её била истерика. – Ну что опять не так? – Даниил попытался её утихомирить. Олива вырывалась. – Я не могу, я не могу! Между нами эта твоя… Никки… Ты ведь её тоже любишь?! Он посерьёзнел. – Да, я её тоже люблю. – Вот видишь! А я не могу с этим смириться… не могу!!! Если б ты знал, как я её ненавижу за это… О, как бы я хотела, чтобы она умерла!!! – Не говори так, – произнёс он, – Она очень хороший человек. Она друг мне… и мне больно, когда ты так говоришь о ней… – Да, но она-то к тебе относится не как к другу. Гадкая, мерзкая фальшивка, она только и добивается, чтобы стать ближе к тебе… – Ближе ко мне она не станет, – сказал Даниил, и это почему-то вернуло Оливе уверенность и успокоило её. Она крепко сжала его руки. – Я ужасно люблю тебя. Ужасно! Ужасно! – Ты сумасшедшая… – Но ты же любишь меня и такой… – Да, – он прижал её к себе сильнее. …Они шли по городу в обнимку. По Воскресенской шли, как тогда летом, когда на ламповый ходили. – Как и не было этих пяти месяцев, – сказала Олива, – Вроде как вчера лето было, и мы с тобой тут шли. И не расставались на полгода… – Мы и не расставались, – подтвердил Даниил. – Знаешь, я странная наверно… Но мне больно отчего-то. Так больно, что… впрочем, ладно, не обращай внимания. – Слишком много счастья за один момент… понимаю… Ты, наверное, не привыкла к счастью. Как голодный человек, который враз объелся тортом. – Да… – Олива искала, с чем бы ещё сравнить, но видела только снег у них под ногами, – Вот снег, например… Когда он тает на солнце, он плачет… Снегу тоже бывает больно… Тем временем молодые люди уже свернули на улицу Тимме и остановились у гостиницы. – Ну что, пойдём домой? А то поздно уже, – сказал Даниил. – Нет, нет, только не домой! Лучше уж к Негодяеву… – Нет, к Негодяеву ты не пойдёшь. – Почему? – Потому что уже поздно, и они там все пьяные. – Ну и что? Я не хочу оставаться одна! – Ты придёшь домой и ляжешь спать. Тебе надо отдохнуть. – Я не усну, я не усну! Давай тогда здесь останемся, в подъезде! – Ты сумасшедшая… – А ты разве не знал? – Пойдём, пойдём… – Ещё чуть-чуть! Ещё один миг! Олива крепко сжала его руку. Он привлёк её к себе: – Ну чего ты? У нас ещё завтра целый день впереди! – Я не доживу до завтра… – Всего лишь несколько часов. Потерпи немного. Ты ляжешь спать, а я приду к тебе во сне. Хорошо? Они стояли, обнявшись, и ещё полчаса никак не могли расстаться. Олива вцепилась в него мёртвой хваткой – клещами не оторвать. …Стрелки на часах показывали половину третьего. Олива не могла уснуть – какое-то жуткое волнение охватило её. Пришла смска от Салтыкова: "Абоненент, ну ты чё недоступен? Звони мне завтра в пять часов. Мы пьяные! Очень!" Через минуту она, быстро одевшись и схватив сумку, выбежала из гостиницы и побежала в сторону центра… Салтыков и Паха Мочалыч стояли у подъезда и курили. Они только что проводили домой Немезиду, которая уже была так пьяна, что не попадала руками в рукава шубы, а ногами в сапоги. Битый час четверо парней, включая братьев Негодяевых, безуспешно пытались одеть её и выпроводить домой – Немезида ни в какую не хотела уходить. – Нннет! Я хочу с Саней сфортогррафироваться! – пьяно орала она заплетающимся языком, дрыгая ногами. Сапоги, которые с таким трудом натянули на неё Паха и Салтыков, разлетелись по прихожей в разные стороны. – Ну йооптыть! – застонал Салтыков, уже сам ослабевший от коньяка, – Зизи, ну я умоляю тебя… Ты же умница, ну будь моей хорошей девочкой… – Нннет! Изззыди, супостат! – Немезида оттолкнула рукой его скуластую физиономию, – Я с Саней хочу! Вот он, мой Сааанечка… Дай я тя поцелюлююю… – Я говорил, не надо было давать ей коньяку, – ворчал Павля на ухо Салтыкову, – Экой ты, господи! – О! Я знаю, – нашёлся вдруг Салтыков и, обращаясь к Немезиде, фамильярным тоном, усвоенным им раз и навсегда с девушками, произнёс – А куда мы сейчас пойдём! Одевайся, Зизи! Щас мы к ёлке пойдём – будем хороводы водить, песни петь! – Пойдём! – воодушевилась Немезида, – Пойдёмте к ёлке, будем петь песни! Она дала себя одеть, парни приняли её под руки и повели. Ноги не держали её: она спотыкалась и горланила на всю ивановскую: – Чёрный воооороооон! Шо ж ты вьёооооссииии Над моеееееею голоовооооой… – Смотрите не уроните там её! – крикнул вдогонку Дима Негодяев. – Да с чего! – ответил Салтыков, – Не уроним – всё нормуль! Зизи, правда нормуль? – Ик! Ага… Около ёлки на главной площади города толпились какие-то гопники и сидел пьяный гармонист. Салтыков и тут не растерялся: – Маэстро! Песню! Гармонист грянул плясовую. Салтыков схватил одной рукой Немезиду, другой какого-то гопника и через полминуты вокруг ёлки побежал сумасшедший хоровод. Бежали, ускоряясь всё больше и больше, и в конечном итоге один из гопников, не устояв на ногах, грохнулся наземь, а следом за ним, точно пьяные солдатики, упали остальные… – Куча мала, ребята! – Да, клёво сегодня отожгли, – смеялся Салтыков, когда они с Павлей уже отвели домой мертвецки пьяную Немезиду. – Кстати, ну как тебе Олива? – спросил Павля. – Олива? Ну… – Салтыков жадно затянулся сигаретой и засмеялся, – Чукча она и есть чукча. А впрочем, – хмыкнул он, загасив бычок, – Что-то в ней такое есть. Не находишь? – Да, определённо есть какая-то изюминка. Глаза необычные. Вроде я её лицо где-то видел, и в то же время, что-то в ней нездешнее. И акцент… – Мааасковский! Внезапно у Салтыкова завибрировал телефон. Пришла смска. – Ну, Павля! Вспомнишь, вот и оно… – Что, Олива пишет? – Да! "Вы где? Я сейчас к вам приду". Пиздец, только этого щас и не хватало! Чё отвечать будем? – Ну скажи ей, что ты спать лёг. – Окэ, ща напишу… Вот, отправил! Ну пиздец – время три часа ночи… – Однако, и правда спать пора, – зевнул Павля. – Ща докурим и пойдём. Олива, получив ответ Салтыкова, растерянно остановилась на полдороге. Ей вдруг стало не по себе. Она вспомнила Даниила, его поцелуи, его глаза, и ей стало стыдно. Тоже, поскакушка какая, сорвалась посреди ночи, побежала… Приехала к одному, побежала к другому… "А если б он так же от меня к Никки побежал?" – молнией промелькнуло у неё в голове. Нет, Даниил на такое неспособен, подумала Олива. Каким бы эгоистом и стервецом он ни старался выглядеть, однако не может он сделать подлость, так же как украсть, убить… "Да и смею ли я, такая мерзкая внутри, думать о нём плохо? – подумала она, – Я, которая, встречаясь с одним, побежала среди ночи к другому?! Милый мой, любимый, прости… Я тебя люблю, тебя, тебя одного…" На следующее утро Олива получила смску от Мими с приглашением в гости. Мими приглашала её одну, но без Даниила прийти Олива просто не могла, хоть и знала, что Мими его недолюбливает и считает "чудиком". Он уже ждал её около высотки; когда она соскочила с троллейбуса и устремилась к нему, Даниил весь просиял от радостной улыбки. Отказать ему, пусть даже ради встречи с подругой, которую полгода не видела, Оливе казалось бессердечным. Дома у Мими был идеальный порядок. Ни пылинки, ни соринки – вся квартира блестела, точно вылизанная. Мими была перфекционисткой: она всё делала, как однажды сказал ей Салтыков, "на пять с плюсом". Увидев на пороге Оливу в обществе Даниила, Мими на секунду поморщилась, но тут же заулыбалась и обняла подругу. – Пойдёмте пить чай, – сказала она и провела своих гостей на такую же вылизанную и блестящую стерильной чистотой кухню. На полированном столе, кокетливо покрытом чистыми кружевными салфеточками, стояли чайные приборы и пирожные в красивой вазочке. Оливе очень хотелось есть – она последний раз ела нормально, пожалуй, ещё в Москве, и то задолго до отъезда. Пирожные лишь раздражали её аппетит – ей хотелось не пирожных, а нормальной еды: картошки с мясом, например. Но Мими не предлагала нормальной еды, а попросить у неё Оливе было неудобно. Чай в тонких чашках был ароматен, пирожные с нежной кремовой начинкой были вкусны, но Олива не чувствовала вкуса ни того, ни другого: всё в этом доме – и пирожные, и стерильный без единого пятнышка стол, и чистые кокетливые занавески с рюшами, и тихая интеллигентная беседа Мими с Даниилом о газете "Наш темп" – всё казалось Оливе приторно, слащаво и ненатурально. Она чувствовала, что Мими на самом деле терпеть не может Даниила и не понимает её; Олива видела её натянутую улыбку, сквозь которую чувствовалась откровенная неприязнь, ей было обидно что её любимого не принимают таким, какой он есть; но всё это были мелочи на данный момент – Даниил был рядом, и Олива была счастлива несмотря ни на что. Вечером ей на мобильник позвонил Салтыков. Олива вышла в коридор, оставив Мими и Даниила беседовать в гостиной. – Привет-привет! – Салтыков даже после вчерашнего держался бодрячком, – Ты где щас? – Мы у Мими сидим, – Олива сделала ударение на слове "мы". – И сколько вас? – Трое: мы с Даниилом и Мими. – Яасно. А я вчера так убухался, шо пиздец! Какие у тебя планы на вечер? – У нас пока не знаю, какие планы, – Олива опять сказала "у нас", хотя Салтыков спрашивал конкретно про неё, а не про них с Даниилом. – А завтра? – Завтра я уже уезжаю. – Ыыы. Жалко… Поговорив с Салтыковым, Олива случайно глянула на часы – было уже половина десятого. Пора было сматываться, о чём она незамедлительно сообщила Даниилу. Провожая гостей в прихожую, Мими облегчённо вздохнула – всё-таки целый день они её тут мурыжили. Влюблённые были настолько поглощены друг другом, что потеряли чувство времени и забыли, что торчать в гостях до такой поры даже как-то неприлично. …Потом Олива и Даниил ещё несколько часов гуляли и торчали где-то в подъезде. Расставаться очень не хотелось, но Оливе надо было укладываться: завтра утром отходил её поезд на Москву… – До лета, – сказал Даниил и поцеловал её. – До лета семь месяцев… – Они пролетят для тебя, как семь дней. Обещай мне, что, когда приедешь в Москву, не будешь замыкаться в себе и депрессовать. – Постараюсь… – И в поезде не реветь. – А вот этого не обещаю… Однако в поезде Оливе реветь не пришлось. Она нарочно сказала Даниилу, что её поезд рано утром – Оливе не хотелось, чтобы он провожал её. Она боялась, что не выдержит, расплачется прямо там, на перроне, и, глядишь, чего доброго, никуда не уедет. Олива так полюбила Архангельск, друзей, которые в нём живут, что мысль о Москве была ей просто невыносима. Так она и бродила до поезда по дворам Привоза, мимо укутанных ранними сумерками пятиэтажек, и слушала в плеере Многоточие. Мир Не Без Того, что может сдвинуть тебя с пути… Мир Не Без. Однако мы идём своей дорогой. Мир Не Без Путей и ложных троп, которых много… |
|
|