"Точку поставит пуля" - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)3.— Вы секретарь парткома фабрики? — еще от двери спросил Качан. — А ты не знал? — Высокий, крупный мужчина за столом поднял голову. — Входишь в партком и думаешь — сразу на склад попал! Секретарь парткома хмуро взглянул на Качана, перевел взгляд на младшего инспектора, державшегося позади. Карпец ответил обычной обманчиво-приветливой, чуть заискивающей улыбкой. Менты представились: — Качан, старший оперуполномоченный. — Старшина Карпец, младший инспектор. Оба не произвели впечатления. «Если за обрезками кожи — ничего не дам! Завскладом нашли! Пусть побегают! Эка невидаль — „милиция“!» Пока секретарь что-то еще продолжал писать за письменным столом, Качан осмотрелся. Кабинет был просторный. В углу, рядом, высился тяжелый сейф. Прямо перед письменным — еще стол, приставной, покрытый зеленым сукном. За стеной стучали станки. Секретарь закончил наконец предложение, отложил ручку. «Мелочь! Шелупонь милицейская… А тоже туда!» Когда из проходной позвонили о том, что к нему двое из милиции, он сразу отказался их принять. «Как чувствовал!» — Они говорят: «На две минуты делов!» — крикнул вахтер в трубку. День был муторный. Райком потребовал цифры по учебе молодых коммунистов. Отдельно по слушателям, по пропагандистам, отдельно по рабочим, по инженерно-техническому персоналу… Пока менты шли от проходной, он уже не мог сосредоточиться. «Любой мент чувствует себя важной персоной от того, что на штанах у него кант! — Мысль эта не покидала. — Что-нибудь понадобится — и пожалуйста! Без звонка, без разрешения! Прямо к освобожденному секретарю…» Он вперился в Качана. — Ну! Слушаю! Две минуты, как просили… Лишним временем не располагаю. Старший опер, похожий на студента, в очках, достал из кейса бумагу. — Мы должны произвести тут обыск. Беспардонность ментов не знала границ! — Что-о? Карпец, стоявший поодаль, на всякий случай улыбнулся. Обманно. Заискивающе, суетливо. — Вот постановление. — Даты!.. Он выхватил у Качана бумажонку, не глядя бросил в корзинку. — А теперь вон отсюда! Разговор окончен! Вы в парткоме! Разговариваете с членом райкома! — Он знал, что делать. — Николаич, ты? — Услышав знакомый голос, отошел сердцем. — Тут два чудака… Чтобы не сказать хуже… Вокзальная милиция Картузова… Хотят — ты слышал такое! — произвести обыск в парткоме! — Он засмеялся. — Анекдот! Телефон работал хорошо. Было слышно, как на том конце провода спросили: — А санкция прокурора есть? На постановлении? — Я, право, и не смотрел… Я думаю: «Если что — из райкома бы позвонили!» Я весь день на месте! — А ты посмотри! — Сейчас… — Секретарь нагнулся, достал из корзинки для бумаг мятый листок. — Вот оно — передо мной… — Он расправил бумагу. — Так… «Постановление на обыск»… — В левом углу! Должно быть написано: «Обыск санкционирую. Прокурор…» Подпись и печать. — Есть! «Московский транспортный прокурор!..» — Тогда ничего не поделаешь! — был ответ. Секретарь бросил трубку. — Что искать-то будете? Все перед вами! Кроме сейфа, стульев, письменного стола и второго — приставного, — в парткоме ничего больше не было. Вдоль стен висели в рамочках портреты членов Политбюро, графики соцсоревнований, агитация — «XXVII съезду партии — достойную встречу»… — Пригласи понятых… — распорядился Качан. Младший инспектор вышел и тут же вернулся с делопроизводителем и другой женщиной. Дальнейшее заняло всего несколько минут. Женщины стояли ни живы ни мертвы. — Сейчас тут будет произведен обыск. Вы приглашены в качестве понятых… Качан зачитал постановление. — Распишитесь в том, что оно вам объявлено. Секретарь поставил нелепую закорючку, отбросил в сторону шариковую ручку. — Ищите! Кожу, обувь, клей… Но если не найдете, знайте! За позор… За клевету… — Ключи от сейфа! — приказал Качан. Секретарь бросил связку на приставной стол — широкий, размером в двухспальную кровать. — Пожалуйста! Качан открыл сейф. В огромном стальном ящике не было ничего, кроме папок с протоколами партийных собраний и партбюро. — Можешь все забирать! Доволен, сукин сын? Сбоку, внутри сейфа, имелось потайное отделение, к нему полагался особый ключ. Качан протянул руку: — Ключ от маленького ящика! Секретарь и в мыслях не связывал содержание ящика с обыском. То, что в нем находилось, не имело отношения ни к обувной фабрике, ни к партийной организации. Только глубоко личное. Сокровенное. — Быстро! До секретаря вдруг дошел смысл происшедшего. Он рухнул на колени: — Ребята! Не губите! Трасса заканчивалась за Кольцевой автодорогой. «Тойота» сбавила скорость. На обочине за скоростником один к одному подстраивались «дальнобойщики», рефрижераторы, «КамАЗы». Приезжавшие в Москву устраивали тут ночевки и дневки. Заготовители отстегивали хозяевам овощебаз, которых представлял Иван Ефимович. Скоро и сам он должен был появиться тут на своей развалюхе. Предметный урок, данный Лейтенантом, не мог не пойти впрок. Предполагалось: Команда на днях получит тут свой рэкет. Настроение Лейтенанту портило лишь поведение сотрудников линейной милиции, остановивших их на трассе. — Железнодорожники! Похоже, пасли… Гаишник ни одну машину не дернул! Только нас! Карпухин и Кабан молчали. Лейтенант мысленно перебрал события последних дней. «Ничего не происходило… Никто не засветился! Все на глазах!» Рэкет, которым они занимались, в конечном счете был безопасен. Обманутые спекулянты платками в милицию не обращались. Если бы их вызвали в контору, наверняка все бы отрицали. Собственная свобода дороже! Деньги это давало немалые. Треть причиталась владельцу платков — Хабиби и Карпухину Косте — водителю. Они подыскивали покупателей, вели переговоры, доставляли товар. Еще треть Лейтенант оставлял у себя. В эту сумму входил и общак. На адвокатов, лекарства, врачей; на подогрев в тюрьме, на помощь родителям — если фортуна вдруг обернется задом. На похороны и поминки. Больше никому не отстегивали. В том числе и Афанасию, державшему это направление. «Москву делили без меня — я в это время тянул срок. Раз так — раздел этот ни к чему меня не обязывает…» От Белой чайханы, охранявшей своих, он тоже пока уходил благополучно. «Никто пока еще не сел на хвост…» Остальные деньги делила Команда. Проехали еще пост ГАИ. «Тойоту» менты пропустили спокойно. Дорогая машина становилась порой лучшим пропуском. Лейтенант продолжал анализировать: «Вроде никаких причин…» Он включил музыку. Кабан дремал сзади, откинувшись на подушки. Константин не отрывал взгляда от дороги. Было еще рано, но водитель спешил: ему следовало еще пересесть в такси, везти Хабиби на переговоры с новыми покупателями. Вечером предстоял очередной разгон. «Никто чужой не знал про Тулу! Только свои! Никаких дел у меня с линейной милицией! Сто лет не был на вокзалах!» Внезапно Лейтенант вспомнил: «Пай-Пай! Он утром с поезда!» Кафе было маленьким, уютным, оно примыкало к ресторану «Цветы Галиции» — шумному проходному двору, наполненному приезжими, скверной едой, пьяными официантами и ментами. Лейтенанта и Кабана в кафе знали. Отстранив вышибалу, ни на кого не глядя, молча протопали в зал. Мэтр — бандерша, обожавшая переднички под «десятиклассницу» и ленты в косицах, кинулась к ним со всех ног: — Совсем забыли меня, мальчики! В кафе обычно заходили избранные. За плотно закрытыми шторами с улицы невозможно было ничего рассмотреть — за этим тщательно следили. Таблица «Мест нет» фактически никогда не снималась. — Штрок тут? — спросил Лейтенант. Штрок был одним из советников. — В кабине… Голодные? — Как волки! — Девочки! Ася! Официантка — красавица бурятка, выпускница университета, с худыми бурятскими ногами — бросилась в кабину принимать заказ. — Из мясного — ромштексы, отбивные, эскалопы, котлеты по-киевски… — Отбивные. — Водочки? Из холодильника, с наледью… — Нарзан! Закуску легкую… Официантка прилежно записала. — Ну, как? — Штрок — тоже аккуратный, с платочком в верхнем кармане, в галстуке, — выглядел как пародия на Лейтенанта. Только слепой не догадался бы, что он только-только от хозяина… — Трудно сказать, Витек… Хорошенькая буфетчица отодвинула занавеску. — Цветочки не желаете, мальчики? Будете дарить девочкам! Лейтенант достал деньги. — Отнеси их мэтру! — Поняла! Она мигом исчезла. Бурятка уже тащила на стол икру, свежие овощи, ветчину — всякую муру. — Нормально? — уточнил Штрок. — Не совсем. Сегодня будет работа. Но сначала надо переговорить с Пай-Паем… Есть вопросы. Пай-Пай появился минут через сорок — невозмутимый, скупой на слова. Бросил куртку на стул. — Жара! Ему не ответили. «Что-то случилось…» Он взглянул на Лейтенанта. Тарелка перед ним была чистая — он почти не ел. — Беда? — Нас зацепили на трассе, — Лейтенант хрустнул сплетенными пальцами. — Переписали. — Бывает!.. — Ты не понял — нас ждали! Пай-Пай подумал. — Может, в Туле что-нибудь? — Железнодорожная контора! Железка! Но мы-то не ездим! — Лейтенант показал вкруг стола. — За нами — все чисто! — Имеешь в виду меня? — Ты утром с поезда! Тебя могли пасти! И ты привел их к машине… — Лейтенант был смышленый мужик. — Вряд ли… — Пай-Пай помотал головой. Несмотря на ранний час — обеденное время, в зале забренчало пианино. Для Лейтенанта специально местный мальчик давал попурри из любимых его мелодий: «Мужчина и женщина», «Шербурские зонтики», «Однажды в Америке»… Лейтенант обернулся к Кабану: — Встань у занавески. Здоровяк поднялся, Лейтенант кивнул Пай-Паю. — Показывай, что у тебя есть. Клади на стол. — Отвечаешь за это? — Безо всяких оснований закон запрещал такое в отношении вора. Тем более в присутствии мужиков. Лейтенант не ответил. С ним их было трое. Против одного. Пай-Пай полез в карманы. Ключи. Ксива. Бумажник. Таблетки — колеса. Нехитрое имущество вора. — Все! Бурятка хотела войти. Ее не впустили. — Снимай с себя! Пай-Пай скинул все, остался в плавках. Лейтенант заставил снять и их. Встряхнул. Сжал в ладонях. Пай-Пай — голый, с цепочкой на шее, с крестиком — следил за ним. Он не произнес ни слова. Лейтенант приказал нагнуться, придвинул к свету. В прямой кишке ничего не было. — Одевайся! Штрок, куртку посмотрел? — Пустые карманы… Пай-Пай не спеша оделся: плавки, джинсы.. . Лейтенант сантиметр за сантиметром ощупывал куртку: — А это? Авторучка оказалась импортная, дорогая, с золотым пером. — «Паркер»! — Лейтенант все-таки поймал его. — Откуда? Момент был деликатный. В банде, как в партизанском отряде, требовалось полное и безграничное доверие. Иначе от человека избавлялись. — Взял на память! — В поезде? — Да, ночью. — Могло быть так… — сообразил Лейтенант. — Потерпевший следил за тобой на вокзале, записал «Тойоту». Потом заявил. По постам ГАИ передали номер… Пай-Пай покачал головой. — Потерпевшего я видел. Он уехал раньше… — Значит, кто-то еще… Пас тебя! С поезда! Вор, умышленно или случайно приведший за собой «хвост», рисковал головой. Момент был критический. Внезапно Пай-Пай вспомнил: — В переулке, у трех вокзалов, стояла «Тойота» и такси. Я-то сел не в «Тойоту»! Вспомни! От вокзала Пай-Пай действительно ехал с таксистом. Константин сам показал ему на свою машину. Остальная команда воспользовалась «Тойотой». — Не возражаешь? — спросил таксист. Пай-Пай пожал плечами. Никто не ждал его. Спешить было некуда. Константин-водила держался особняком. В Команду не входил. Был связан с оптовиком-коммерсантом, с Хабиби. Его привлекали для разовых поездок. В машине больше молчал. Ехали долго. По дороге вор заскочил к себе, на Хорошевку, оставил кейс. Константин гнал лениво, как по своему двору. Безо всяких усилий. Иногда из соседних такси коллеги обменивались с ним необременительными приветствиями — жали на клаксоны. — Заедем в одно место? — предложил Константин. — Минуту займет. Не против? Пай-Пай снова пожал плечами. Придерживался воровского протокола — разговорчивым становился в компании равных. — Тут быстро… Проехали мимо универмага. Пай-Пай бывал здесь десятки раз, но так и не ориентировался. По жизни был он детдомовец, оттуда плавно перешел в спецПТУ, потом в детскую воспитательную колонию, во взрослую… Придерживался отрицаловки. Когда освободился, сестра матери — старая дева, депутат райсовета — подсуетилась, прописала к себе в квартиру на Хорошевку. Вскорости она умерла. Прописка осталась. За новостройкой Константин неожиданно перешел в крайний ряд. Съехал к домам, сквозь арку проехал во двор. Остановился в центре, у детской песочницы. «Дом необычный». Двор был забит иномарками. — Покури… — не глядя на него, предложил таксист. — Только не в машине. Шеф не любит. Пай-Пай понял. Открыл дверцу. У подъезда сидели несколько женщин, одетых в однотонные длинные платья, похожие на плащи, со светлыми платками на головах. Рядом играли дети. Константин достал газету, начал лениво проглядывать. Пай-Пай незаметно следил за ним. «Кто-то наблюдает за мной из другой машины или со стройки… — По другую сторону двора поднимался недостроенный корпус, который они обогнули. — А может, из окна?» Ему показалось, Константин скосил глаза вверх, будто хотел проверить, будет ли дождь. «Там, над третьим подъездом… — Пай-Паю даже показалось: он видел на балконе, на четвертом этаже, мелькнула тень. — А-а… Пусть смотрят!..» Он курил спокойно. Ему не надо было ничего опасаться. — Ну что, поехали? — Костя отложил газету, включил зажигание. Пай-Пай закрыл дверцу. Спросил только: — Хозяин? — Коммерсант… Хабиби! У него для тебя есть работа. Пай-Пай посмотрел на таксиста. Константин в двух словах объяснил. Дело было крутым и опасным. Пай-Пай любил такие. — И сколько? — Он потер подушечки пальцев друг о друга — будто считал хрусты. Водила снял обе руки от руля, растопырил пальцы. — Тысяч. Половину сразу, вторую — после дела! В доводах Пай-Пая была разумная мысль — Лейтенант разрешил вору договорить. — …И если за мной следила милиция… — Пай-Пай накинул куртку, сунул в карман «паркер». — Она в первую очередь проверила бы такси, в котором я ехал. А не «Тойоту»! Согласны? — Спросим у Кости, — Лейтенант кивнул. — Мы с ним увидимся… Оставив Лейтенанта в кабаке, таксист, превратившись в клиента, погнал в таксопарк. Через несколько минут Карпухин уже выезжал из гаража в родной тачке. Знакомый вахтер в воротах ахнул: — Ну, ты проворен! — Случается… Константин опаздывал. Хабиби — моложавый, с усами «а-ля Саддам», в куртке с погончиками, в легких штанах — уже курил у угла своего дома, рядом с аркой. Оптовик не любил ждать. Обеденный перерыв в учреждениях заканчивался. Сосед по подъезду, выезжая из двора, пригласил коллегу с собой в машину, Хабиби вежливо отказался. Ему необходим был Константин. Тот наконец подъехал: — Прошу извинить… — В гараже что-нибудь? — Затор… Он ушел от подробностей. Поездка в Тулу, разборка с гаишниками на трассе не входили в круг того, о чем Хабиби обязан был знать. Коммерсант не подозревал и о поручении, которое от его имени таксист передал Пай-Паю. Утренний приезд во двор Карпухина с молодым быком был заранее оговорен — речь шла об очередном телохранителе… — Не опоздаем? Хабиби ехал на переговоры с очередным покупателем платков. Свидание было назначено у маленького клуба — сентиментального сооружения постройки тридцатых, в гуще автотранспортных, троллейбусных и трамвайных потоков, рядом с платформой пригородного сообщения. Было рано. Мероприятия в клубе не начинались. Транспортный час пик тоже был впереди. Движение выглядело весьма и весьма умеренным. — Тут, тормози. Хабиби вышел из такси, прошел вдоль тротуара. По периметру квартала парковалось несколько машин. Оптовик огляделся. Коммерческая деятельность не была его основным занятием, скорее хобби. Воспитанник закрытого учебного заведения с опытом работы по специальности, Хабиби сразу обратил внимание на серого цвета «девятку», она шла за ними от Добрынинской площади. «Опять прилепились…» Хабиби периодически пасла служба госбезопасности, которую торговые операции мало беспокоили. Он вернулся назад, к такси. Покупатели подъехали через пару минут — двое, крутые, привлекающие к себе внимание. Молдаване или цыгане. Как было условлено — без провожатых. Глаза выдавали их беспокойство. Хабиби убедился: «Народ неудобный, жесткий!» — В десять вечера… — Он объяснил снова, как лучше подъехать. — Мы помним! Переговорили коротко. Главное было — увидеть друг друга, обратиться к собственной интуиции. Хабиби повторил то, что уже объявил им по телефону: — Коробки по двести платков. Вы приезжаете вдвоем. Со мной тоже будет человек. Шофера не в счет… Покупатели кивнули. Вопрос о цене не стоял, сумма сделки была обговорена заранее. — Ждать не больше десяти минут… — Этого достаточно, — они тоже внимательно рассматривали его. — Возьмите крупные купюры — легче считать. — Конечно… Насмотревшись на продавца, оба, как по команде, уставились на таксиста. Заметив это, Константин уткнулся в газету. — Вот, собственно, все… Оптовик мельком взглянул на серую «девятку» у тротуара. Слушали ли оттуда разговор или на этот раз ограничивались наружным наблюдением? — Если у вас ничего нет ко мне… Покупателям хотелось закончить разговор круче. Хабиби видел их насквозь. «К ночи будете без товара и денег… С одной вашей амбицией!» Покупатель, что был помоложе, нашел наконец, как ему показалось, нужную фразу: — Твоя жизнь против товара — если обман! Найдем из-под земли! Хабиби пожал плечами. Срок его пребывания в Москве заканчивался, он не собирался жить вечно в сумасшедшем городе. — До встречи вечером… Покупатели уехали первыми. Хабиби подождал. Никто из тех, кто его пас, покупателей сопровождать не стал. «Не менты! Еще тому подтверждение…» Он сел в такси. — Сзади «девятка». Не знаю чья. Езжай спокойно. Зачем нам головная боль? Пусть убедятся: мы не собираемся от них бегать. — Понял… Таксист поймал машину в зеркале заднего вида. — Если им хочется за мной смотреть — пожалуйста! — Хабиби возвращался на службу. Место работы его было хорошо известно тем, кто время от времени, согласно утвержденному начальством графику, устраивал якобы негласные контрольные сопровождения. Серая «девятка» проводила их до знакомой ограды, до будки, в которой постоянно дежурил милиционер. Плавно качнула проблесковыми маяками, удаляясь. Перед тем как покинуть такси, Хабиби распорядился: — Вечером — работаем! Готовь багажник. Заедешь как обычно — за час! Подполковник Омельчук не попал в этот день ни в горком КПСС, ни на перегон. Деваха из гостиницы повела московского проверяющего прямо к себе домой. Идти было недалеко — метров сто от пустого кинотеатра, где назначено было свидание, через главную улицу. На некоторое время Омельчук оказался в центре общего внимания: Любку в Шарье знали. Смотрелась она неплохо: грудастая, в прозрачной кофточке, с чувственным, выдвинутым вперед подбородком и мощным задом — образ, созданный в стыдных снах. Омельчука так и тянуло положить ладонь на наиболее выразительное в ней — на лафетную часть, но он преодолел искус. Маленькая квартирка ее оказалась на втором этаже деревянного горкомхозовского дома — чистенькая, в подзорах, в вышивках. Пока Любка суетилась с закуской, Омельчук разлил по рюмкам коньяк… Через полчаса в дверь позвонили. Любка расправила на себе юбку, пошла открывать. Омельчук остался в комнате. — Товарищ подполковник… — Старший опер Виталька прибыл с двумя офицерами, Омельчук видел их в линейном отделении. — Мы по вашу душу… — Из Москвы позвонили? — Да нет! Я чего беспокою? Сейчас к теще моей поедем, в Шангу. Уже ждут! Жена с работы отпросилась, махнула в колбасный цех — там у нас свояк… А мы заехали в гостиницу — вас нет! Пораскинули так и этак… Куда человек мог деться? — Бесхитростность старшего опера была на грани оскорбительной глупости. — Думаю: «Заеду к Любе!» И не ошибся!.. «Где же Созинов вас набрал таких!..» — Люба, ты тоже собирайся! — Неудобно, Виталий! — Любкино лицо горело. — Да ладно! Неудобно угли считать — пальцы дымятся! Без тебя не поедем! Точно, товарищ подполковник? Любка вся подобралась — ждала ответа. «Горячая девка…» Омельчук даже крякнул от полноты чувств. — Шанга далеко отсюда? — Рядом. — Что ж! — Он поднялся. — Можно и съездить! Рабочий день — к концу! Гуляли в избе-пятистенке, на краю поселка. Пили, орали, дробили… Половицы щедро отзывались на стук. А вокруг — за стенами, за двором, над крышей — первенствовала все та же, устоявшаяся, не прерываемая ничем тишина; за несколько часов пребывания в Шарье Омельчук все никак не мог к этому привыкнуть. Сидели хорошо. Виталькина теща — не старая еще, с раскачивающимися длинными сережками, с повадками лидера — шутками-прибаутками опытной рукой правила застолье. — Милости просим, гостюшки баские… На столе царили картовники — диковинные пироги, облитые поверху картофельным свежим пюре на молоке, запеченные на противне в русской печи. К картовникам подали свежего молока, сметану, крутые яйца. Была еще брага! К самогону первачу. Первач был отменный — самогонный аппарат Виталька самолично отобрал в райотделе среди сотен конфискованных оригинальных конструкций, приговоренных к уничтожению. Московского проверяющего Шарья принимала по высшему разряду, и Омельчук это оценил. Посулы генерала Скубилина, партийные документы Больших Боссов — все ушло на задний план. «Кайф…» Любка, сидевшая рядом, положила под столом свою горячую ногу чуть выше его колена, голенью обвила его голень. Они сидели, развернувшись в разные стороны, не разговаривали и даже ни разу не взглянули друг на друга, тесно, плечом к плечу, ощущая синхронное биение крови в переплетенных сосудах. В избу вплывали новые гости — Омельчук уже не старался их запомнить — соседи, свои, сослуживцы. Оставляли в прихожей или на кухне бутылки, степенно проходили к столу. В присутствии высокого московского гостя несколько минут разговаривали вполголоса, чинно, потом начинали догонять тех, кто раньше начал. — Гостюшка ты наш дорогой! — Виталькина теща все же вытащила Омельчука из-за стола. — Иди-ка ты полежи! С дороги, чай! Он и впрямь почувствовал, что отяжелел. За переборкой стояла застеленная суконным жестким одеялом кровать. Мигом достали подушки. Уложили, накрыли простыней. С уходом Омельчука в горнице все пошло веселее и громче. Проснулся он от бешеного стука за переборкой. Кто-то гулко вколачивал каблуки в пол. Женщины тянули тонкими куриными голосами: Был уже вечер. В голове прояснилось. Пора заняться делом… Он поднялся, в носках, как лежал, подошел к горнице. Гости в избе сменились, приехали сотрудники линейного отделения. Общество распалось. На месте Омельчука, рядом с Любкой, красовался усач-дежурный. Они сидели молча, не разговаривали. Любка смотрела куда-то в угол, усач тоже не обращал на нее внимания. — Товарищ подполковник… — Старший опер Виталька — улыбчивый, с нежным, как у девицы, лицом — первым заметил Омельчука. — Котлеты стынут! Садитесь сюда! Виталька достал магнитофон — старый, без верхней крышки. С двумя бобинами. Пленки были тоже видавшие виды, хрипатые. Высоцкий, Шафутинский, Аркадий Северный… — Из бесхозных, что ли? — Омельчук кивнул на магнитофон. — Что пассажиры забыли? — Ну! Сто лет, а все равно пашет… Списанный! — Не уничтожил по акту! — Конечно! А уничтожь я его, как Созинов мне велел, — кому какая польза? А так люди слушают… — Виталька скользнул на рисковый, однако непременный, как закуска к выпивке, разговор о начальстве. — Такой он у нас — честное слово… Ни себе, ни другим! — И не подумаешь! — подначил Омельчук. — Вечером вместе работаем на вокзале — скажет, бывало: «Виталька! Купи два кусочка хлеба, кефир и сто пятьдесят колбасы в буфете!» Идешь!.. И тут уж смотри — чтоб ни больше, ни меньше! Все рассчитает! До копеечки! Сдачу отдай точно! А то скажет: «И кефирные бутылки сдай!» Тут уж… «Нет, — я говорю, — Пал Михайлович! Бутылки я не понесу!» А тру-у-ус! Взять с этим же магнитофоном. «А вдруг узнают?» — «Так ведь, — говорю, — его все равно на переплавку!» — «Но ведь, — говорит, — человек сдал нам!..» «Сдал!» Мягко, без нажима Омельчук принялся зондировать почву, варьируя нужным словечком. — Народ, я смотрю тут честный. Приносят, сдают! — Это есть! Народ у нас хороший, товарищ подполковник, чужого ему не надо. — А как насчет документов? — То же самое! Приносят — принимаем, пересылаем… — А с партийными билетами? Конфликтов с райкомом, горкомом не бывает? Тут ведь дело тонкое! — Это точно! — Виталий зажегся, однако вначале потянулся за стопкой. — Выпьем, товарищ подполковник! Я вам сейчас одну историю расскажу! Выпили как положено. Не спеша. Также неторопливо, спустя время, одинаково поддели вилками по рыбке с томатом. Виталька поманил Омельчука, зашептал в ухо: — Сегодня документы принесли. Карточки, партбилеты. Пропуска… Ну, вообще!.. Я таких и не видел! На самый верх. В ЦК КПСС! Омельчук боялся пошевелиться, чтобы не вспугнуть. — Из поезда выбросили… Виталька рассказал всю историю. Про машиниста, про звонок Картузова из московской милиции. — Хотел чужими руками жар загрести… У Омельчука прорезался наконец голос: — И где сейчас все? — Начальник взял. — Созинов? Понес в партийные органы? — Нет! Старший опер объяснил: — В санаторий едет. В Москву. Вот и завезет. Прямо с доставкой на дом. В ЦК. Омельчук отпал. — И когда ему в санаторий? — Выезжает? А сегодня! Виталька был сама беспечность. — Сейчас, может, уже выехал! — Мне ждать вас, товарищ капитан? — С Игумновым был все тот же водитель. — Ждать. Разыскник 49-го отделения, на территории которого проживал владелец «Тойоты», и другой парень, находившийся вместе с ним в машине, назначили встречу именно тут, в комплексе. Очаг спортивной культуры ютился на краю раскинувшегося широкого оврага. На другом склоне разбит был старый фруктовый сад. Дно принадлежало зловонному стремительному ручью. Комплекс не был престижным, но в нем имелось все, что необходимо пацану в микрорайоне, где, кроме кинотеатра и общественного туалета с наркотой, нет ни одного другого объекта соцкультбыта. Игумнов дернул входную дверь — она оказалась не заперта; вошел внутрь. Небольшой холл отделяло от зала прозрачное — от пола до потолка — стеклянное ограждение. За ним был ринг. Там шла тренировка. Младшеклассники, совсем дети, отрабатывали «боковые». С шагом левой вперед наносили удары, укрывались за одинаково у всех, как у одного, поднятыми предплечьями; нагнув головы, по-рачьи сводя раскачивающиеся полусогнутые кисти. Разыскник 49-го — плечистый, невысокого роста — уже ждал Игумнова. Небрежно кивнул в угол, на тренажеры. — Качаются… Оказалось: это — ностальгическое. С минуту оба наблюдали молча. «Большой спорт — наверное, единственный путь наверх для детей из неблагополучных и малоимущих семей, у кого нет поддержки со стороны…» — писали советские газеты про юношей-негров, чемпионов и рекордсменов. «Предполагается, что у нас все иначе…» Из тренерской кто-то выглянул — увидев вошедших, ни о чем не спросил, закрыл дверь. В спорткомплексе был нюх на ментов и бандитов. Разыскник показал на низкую спортивную скамейку перед ограждением. — Лейтенанта я давно знаю… Они присели. Игумнов уточнил: — Хозяина «Тойоты»? — Да. Росли вместе. В школе тоже вместе учились. Потом он ушел… На шесть лет. — Грабеж? — Квартирные кражи. Потом вернулся. — Работает? — Обещает… Я с него несколько раз слово брал. Требую, чтобы учился или работал… — Специальность есть у него? — Поступал на факультет журналистики… — На учете состоит? — На списочном. А точнее, просто в голове держу! — Разыскник предложил откровенность. «Значит, ни в картотеке УМУРа, ни в Зональном информационном центре не значится…» — А второй? Который с ним? — Кабан. Этот чемпион по юниорам. Классик. Борец. Восходящая звезда. — Как бы она не взошла в Бутырке. — Запросто! Разыскник оказался того же разлива. Коротко поведал о себе. В спорт привел культуризм — желание развить мускулатуру. Качались в подвале, который сами же обустроили. Многие из тех, с кем вместе начали, быстро отсеялись: тренировались вечерами — не у каждого хватило сил постоянно конфликтовать с семьей. Легче было тем, у кого одна мать или бабка. Потом нужны стали деньги. На снаряды, на тренажеры. На анаболики — растить дикое мясо… Не говоря уже о спортивной одежде, о косметике для девочек. — …А вокруг уже вовсю фарцевали, крали, спекулировали. Остальное тебе ясно! — Разыскник не стал уточнять. — Встречаетесь? — С ними? Бывает. И выпиваем! Соседи… Куда денешься? — Он пожал плечами. — Пьем за то, чтобы не встречаться по разные стороны. Они знают: в случае чего — я буду в них стрелять. И они в меня тоже. А что делать? За стеклянными ограждениями начались спарринги. На ринг первыми вышли самые младшие. Отцы привели их, когда детям исполнилось шесть-семь лет. Теперь это были юные профессионалы. — Лейтенант, Кабан… — поинтересовался Игумнов. — К нам, на железку, они не ходят? — Нет, — разыскник покачал головой. — Кражи у пассажиров… — Нет. — Пай-Пай — кличка — тоже ни о чем не говорит? — Пай-Пай? Никогда не слышал. — Жаль… Поездной вор был впервые в пределах досягаемости. Как никогда! Но для этого надо было влезть глубоко в дела Лейтенанта и его бригады. — Твои друзья крутят что-то серьезное. Откуда у них деньги на «Тойоту»? Разыскник приоткрыл завесу: — За ними разгоны. Приезжие спекулянты договариваются с оптовиками о покупке, назначают место. Тут они появляются под видом ментов. Точно, конечно, мне не говорят, но у меня есть данные… Конфискуют товар, деньги покупателей… — А товар? — Игумнов понял. — Импортные японские платки? — Ну! Денег у спекулянтов много! Покупатели рады обычно, что хоть ноги унесли! — Разыскник отчасти даже злорадствовал. — Фрунзе, Ленинабад… В принципе — нам-то? Вор у вора дубинку украл… Все прояснилось. Разыскник дополнил сообщение вокзального авторитета и дал ему объяснение. «Это Лейтенант, а не ОБХСС оставил вчера без платков бригаду Голубоглазого! Вот почему в Управлении БХСС города нет об этом никаких сведений!» — Ясно… За стеклянным ограждением прозвучал гонг — минутный перерыв между раундами. — Фамилия «Карпухин» тебе говорит о чем-нибудь?.. — Пора было разъезжаться: Игумнов установил все, что хотел. — Это таксист. — Константин! Я проверял его… Он приезжал к Лейтенанту! — Таксист возит еще поставщика платков — Хабиби… Так вот! Карпухина сегодня выследили! У дельцов, которых они накануне сняли, записан номер его машины… Тут, правда, одно обстоятельство. Карпухин — человек вора в законе… Афанасия. Если Лейтенант под крышей у Афанасия, тогда другое дело! Разыскник помотал головой. — Нет! Лейтенант сам по себе! Москву поделили, когда он сидел в колонии. С ним не советовались. Он считает, что его это не касается! — Тем хуже… На твоем месте я бы подключил МУР. Наш генерал в такие дела не вмешивается, но мы введем и его в курс… — Но в милицию-то дельцы эти все равно не придут! — Разыскник улыбнулся. — Рискованно! Могут получить срок первыми! Контрабанда! Тут все продумано! Так что ни жалоб, ни заявлений!.. — Нет, конечно! — С этим-то было все ясно. Игумнов уже прощался. — Лейтенанта и его бригаду, скорее всего, просто перестреляют… С вокзала Андижанец и Голубоглазый заехали на переговорный пункт, оттуда прямым ходом погнали в Теплый Стан. К Рэмбо. В такси почти не разговаривали. Голубоглазый спросил только: — Как к тебе попал номер телефона? — Директора? Уби принес. А ему дали в ресторане «Узбекистан»… — Неизвестно кто?.. — Считай, что так. — Ясно… Наезд на Андижанца во время покупки платков накануне, директор ресторана, связанный напрямую с транспортным КГБ… А перед тем нападение на человека Белой чайханы в Новосибирске… Все было частью продуманного плана вытеснения людей Чапана из сферы услуг подпольного бизнеса. Приезжих из Центральной Азии приучали обращаться под «крышу» к московским, тульским, новосибирским ворам в законе. Чтобы процесс остановить, необходимо было нанести молниеносный ответный удар — в короткий срок, решительно и достаточно жестко. Таков был приказ, полученный по телефону из Белой чайханы. Чапан не любил с этим шутить. С дневным аэробусом в Москву направлялась бригада, которой передавались в помощь Голубоглазый, Андижанец и Уби. К прилету людей следовало срочно добыть необходимую информацию, организовать первые неотложные мероприятия. За этим Голубоглазый и Андижанец и гнали к Рэмбо. — Тормози!.. Угловой дом, рядом с двухэтажным магазином «Продукты», был стандартный, времен хрущевского строительного всплеска. — Тут? — Таксист был немногословный, в летних брюках и сандалиях. — Да. Подождите нас… Голубоглазый и Андижанец обошли дом вокруг, осмотрелись. Чудом избежав встречи с транспортным КГБ под сводом вокзала, не хотелось испытывать судьбу снова. Три окна на первом этаже были закрыты шторами. Между рамами в решетке виднелась герань. Их ждали. — Пошли… Подъезд выглядел обычно — запущенный, со сложным конгломератом кислых запахов. Ближайшая, против входа, дверь была укреплена, со сложным замком, с глазком, переставленным хитро — под углом. Несколько наиболее профессиональных бывших ментов и кагэбэшников организовали что-то похожее на частное сыскное агентство. За плату тут можно было получить все, что в остальном мире деловые люди получали легально: физическую охрану и сопровождение, информацию о партнере. Бывшие сотрудники спецслужб работали втайне, однако не без поддержки бывших своих коллег. Все были довольны. Официальные структуры, как водится, делали вид, будто ничего не замечают. Так всегда бывало до тех пор, пока сверху не поступал приказ: «Брать!» — Заходим… Голубоглазый нажал на звонок. Дверь открыл сам — под два метра ростом, скуластый, с крупными, близко посаженными глазками. — А, Фарук! — Рэмбо… Бывший разыскник МУРа, а позднее руководитель одного из райуправлений ходил в кругу посвященных под именем героя-супермена. — роходите… Квартира была малогабаритная, стандартная. Сбоку, когда входили, заметили открытую дверь во вторую комнату: полки, комплекты пятнистого камуфляжного обмундирования. В коридоре на стульях дремало несколько молодых парней. — Сюда… У входа находился кабинет: сейф, письменный стол, в углу — круглый, с овальным диваном и креслами. «Подпольный офис…» — Присаживайтесь. — Спасибо. В одном из кресел дремал похожий на подростка помощник Рэмбо — в вельветовой гладкой курточке, с выложенным поверх воротничком. — Денек сегодня! Парит… — Я говорю: будет дождь! Минуты три говорили ни о чем. Стороны это устраивало. — Тебе пепси, Фарук? — Рэмбо был похож на большого русского мишку, каким его изображали в журналах. — Давай… Из коридора передали двухлитровую пластмассовую бутыль, чашки. — Какие проблемы? — Рэмбо налил пепси всем, включая себя. — Речь идет об участниках разгона… Голубоглазый повторил сказанное им по телефону, но теперь уже более подробно. По молчаливому уговору Голубоглазый убрал также из своего сообщения все, что могло поставить Рэмбо и его помощников в положение людей, способствующих совершению преступления, либо недоносителей об уже совершенном. — …Сегодня утром мы случайно увидели их вместе у Ярославского вокзала: тех, кто выступал как менты, и таксиста, приезжавшего с товаром… Это — одна банда. — Естественно… У вас есть их установочные данные? — Номера машин. «Тойота»-пикап… — Фарук так и не записал его, держал в уме. — И такси… — Спичечный коробок, на котором записан был второй номер, остался у носильщика, но Голубоглазый помнил и его — ММТ 71-31… — Седьмой парк… — Я звонил диспетчеру. Карпухин Константин. Сегодня будет работать в ночь… А вот «Тойота»… Увы! — С этим нет сложностей… Из-за опущенных штор в комнате было полутемно. Свет падал только из коридора. — Кто был продавцом? — Хабиби. Его можно найти через анонимного посредника. Если хорошо поговорить. Вот телефон… — Фарук продиктовал. — А пароль? — «Андрей»… — За таксистом придется погонять… Народ шустрый! — Дремавший, казалось, помощник Рэмбо шевельнулся в кресле. Голубоглазый понял: «Этот — разведчик! Наружное наблюдение. „Николай Николаевич“…» — Что бы ты хотел от нас? — Рэмбо отставил пепси, он так и не притронулся к чашке. Курил. — Помочь вернуть деньги! Или товар! Бывший мент улыбнулся: — Подавай в суд. — А если с твоей помощью? Рэмбо покачал головой. — Ниже уровня городской канализации мы не опускаемся… Мы не бандиты. — Он и раньше заявлял нечто подобное. — Тогда информация! Кто эти люди? Где и с кем они повторят эту игру? Свести нас с ними во время следующего разгона… — Наш разговор пишется… — предупредил Рэмбо. — Я знаю. Мы не собираемся нарушать уголовный кодекс. Если не захотят возместить нам ущерб, мы будем вынуждены сдать их в правоохранительные органы. Законно? — Более или менее. Фарук поднялся к письменному столу, выключил диктофон. — Заказ непростой. И когда это все тебе нужно? — Сегодня к вечеру… Таксист выезжал с утра. Формально свою смену отработал. Так что… Не давая Рэмбо времени на раздумывание, Фарук достал пачки в банковских упаковках, разложил по столу. — ..Еще с ними может быть поездной вор. Кличка — Пай-Пай. Ну вот… На первые расходы, думаю, тут достаточно… Мы будем в гостинице. Телефон… Дежурный у входа ни о чем их не спросил. Голубоглазый вслед за Андижанцем поднялся на полуэтаж, к лифту. На площадке двое кавказцев пересчитывали валюту. «Блатной отель!..» — подумал Фарук. Сам он никогда тут не останавливался. — Нам на пятый, — сказал Андижанец. На пятом всюду виднелись следы ремонта, разор. В номере пахло свежей краской. — У тебя душ, ванна? — Фарук с ходу скинул пиджак, распустил галстук. — И то и другое. Полотенце за дверью. — Где Уби? — Может, на рынке. Может, с девушкой. — Если позвонит, скажи — он мне нужен… Ванна оказалась неудобной, маленькой. «Кавалерка»… Голубоглазый включил воду. Краны запели беззвучно-тоскливо, как немые. Сбоку, у ванны, лежали газеты. В их прошлой, закончившейся жизни профессиональных спортсменов — участников сборной — Андижанец на выездах всегда читал всю местную прессу. Звук льющейся из крана воды усыпил. Ночь в поезде давала о себе знать. Его сморило… Плывущий под ногами пол вагона; ритмичный стук колес, усиливающийся каждый раз, когда открывается дверь тамбура. Фарук приезжал в Новосибирск в связи с нападением на людей, находившихся под «крышей» Белой чайханы: торговцев цветами, фруктами, кофточками… Налеты совершались все чаще. Последний был совершен, когда Голубоглазый был уже в городе, поздно вечером на квартиру, в которой Фарук остановился. Самого Голубоглазого дома не было. Хозяин — человек Чапана — досматривал по видаку затянувшийся боевик и допустил непростительную оплошность. Он открыл дверь незнакомым. Потом расплачивался. Ворвавшихся было трое. Первый — с гранатой — толкнул дверь в спальню, где находилась хозяйка с детьми. Руководил явный уголовник — молодой, симпатичный, с блестящими, словно покрытыми глянцем веками. На нем был джинсовый костюм. Всех вытолкнул в гостиную. — Быстро! Руки к стене! Обыскали. В карманах у хозяина ничего не оказалось, кроме газовой «пукалки». — От кого вы? — Хозяин был тоже крутой, трижды судимый. Он держался достойно. Гранатометчик ответил вопросом: — В Москву приезжал? По весне? — Был… Он действительно приезжал с делами. Продукция левых цехов — галантерея, ширпотреб. Москва, ближнее Подмосковье — Серпухов, Тула… — За «крышу» расплатиться думаешь? — Я и так отстегиваю. — Белой чайхане? — А кому еще? — Это твои трудности… В Москве платят москвичам! — Неужели ехали через всю Россию получить свое? — А ты думал?! За четыре месяца долг вырос в несколько раз, проценты на проценты… Сумма накрутилась большая. — Это мы забираем, к утру приготовь остальное… Понял? — Слышу. — Понял или нет? — Руководившему что-то не понравилось в ответе. — Понял… Они уже вытаскивали стоявшую в углу коробку от телевизора, освобождали сумки. Особого богатства в квартире не было: видео, телевизор «Шарп», стереосистема, несколько кожаных курток, мужские и женские — хозяин привозил по паре с каждой поездки. Ограничились бы нападавшие вещами, окажись он, Фарук, тогда в доме? Уже несколько месяцев южноазиатская группировка чувствовала на себе давление московских криминальных структур. В Новосибирске Фаруку кое-что удалось узнать. — Руководил нападением человек Афанасия, авторитета. Назад будет возвращаться фирменным Новосибирск — Москва. Кличка его Пай-Пай. На вокзале тебе покажут… Перед отправлением поездника действительно показали — с предостережениями, издалека. Пай-Пай выглядел крутым, немногословным, с убегающим в сторону взглядом. «Чистый уголовник…» — Голубоглазый словно видел его перед собой. — Фарук! — окликнул Андижанец из комнаты. — Не опоздаем? — Собираюсь… Когда Голубоглазый вышел из ванной, у Андижанца все было готово для чайной церемонии. Пиалы и чайник были предварительно обданы крутым кипятком. Андижанец налил себе, вторую, по обычаю, из рук в руки передал гостю. Разломанную лепешку кусочками разложил по краю стола. Из них двоих соблюдавшим обычаи Востока был, конечно, он — русский. Даже собираясь на историческую родину — в Россию, Андижанец захватил с собой кок-чай, пиалы, пестрые скатерти-сюзане. Они пили чай и смотрели телевизор. Внизу, под окном, по-прежнему толклись кавказцы. — Спасибо! — Фарук отставил пиалу, подождал, пока Андижанец сделает последний глоток. — Омэн! — Оба разом, по обычаю, поднесли сложенные вместе ладони к подбородку. Пора было собираться в аэропорт. Встречать летевших в Москву бойцов Белой чайханы. Домодедово встретило сипением невидимых моторов, грудами неубранного аэропортовского мусора — битых стаканов, бумаги, сосисочных ошметок и картонных тарелок вдоль буфетов. За то время, пока Фарук и Андижанец не были тут, в Домодедове мало что изменилось. «Может, только это?» На лотках торговали фотографиями голых баб. Этого добра хватало и в Душанбе, и в Ташкенте, но там больше из-под полы. А тут — открыто. Все это называлось «Анти-СПИД». Здоровые молодые мужики посреди зала управлялись с поломоечным комбайном. Ручки агрегата торчали, как у плуга. — Аэробус из Ташкента только что прибыл… — Девушка в справочной думала о своем. Не глядя, расстегнула две верхние пуговицы на кофточке. — Сейчас объявят… Радио не замедлило откликнуться: — …Совершил посадку аэробус рейса… К залу прилета потянулись вновь прибывшие с традиционными азиатскими гостинцами: дынями, виноградом, — изрядно одуревшие от полета. Еще издали в толпе мелькнули знакомые лица. «Баранниковы! Петр и Вениамин…» Поклонникам бокса фамилии и имена говорили о многом! Фарук и Андижанец же обратили внимание на другое. Быстрота, с которой Белая чайхана отреагировала на случившееся в Новосибирске, в Москве и в Туле, статус прибывших бойцов свидетельствовали о значении, которое Чапан и его советники придавали престижу авторитета на столичном теневом рынке. Оба поездивших по миру бывших чемпиона двигались неспешно — тяжелые, с легкими сумочками, в одинаковых спортивных костюмах и клетчатых картузиках, похожих на клоунские. Обоих братьев давно не видели в родных пенатах. — Говорили: у них статус беженцев! Американские визы… — удивился Андижанец. — Непонятно! Спортивная судьба улыбнулась Баранниковым больше, чем их соперникам. Старший стал чемпионом первым, за ним тянулся второй. А там росли еще трое погодков… Теперь старшие сошли, а младшие только еще штурмовали пьедестал. Несколько лет назад о семье мало кто и слышал. Разве только в своей махале! Глава пил, мать занималась хозяйством, будущие чемпионы в жару торговали на кладбище водой из-под крана — пятак за стакан… Первые свои бои за рубежом они все больше выигрывали: их сытые соперники не готовы были стоять насмерть. Нашим терять было нечего. Теперь положение изменилось. Планов своих братья не открывали. Но что-то было известно. Огромные свои квартиры вначале отремонтировали, потом благополучно продали. Теперь снимали холостяцкую жилплощадь. Родная их сестра и куча родственников давно уже были в Израиле. Фарук заметил: — Эти клетчатые картузы… Наверняка оттуда! — Вероятно… Не пойму только: этим-то зачем ввязываться? — Посмотрим. Баранниковы заметили земляков. — Салам… Вновь прибывшие и встречающие отошли в сторону, чтобы поздороваться. — Новости есть? — спросил старший — Вениамин. — Мы ждем сигнала от Рэмбо. — Он в курсе? — Они уже работают… Обыск в парткоме обувной фабрики и его результат произвели в Партийном Доме впечатление разорвавшейся бомбы. Через час о преступлении, характеризующемся особым цинизмом — потому что его совершил привилегированный партийный активист, — стало известно в верхах. Немедленно нашлись заинтересованные лица, которые придали случившемуся широкий общественный резонанс. Слухи быстро обросли нескромными эротическими подробностями. Секретарь парткома, он же член районного комитета и бюро райкома партии, оказался пешкой в игре больших столичных гроссмейстеров. Вместе с вещественными доказательствами он был мгновенно препровожден на вокзал. Допрошен. Десятки материалов о преступлениях пылились в ожидании возбуждения уголовных дел неделями с нарушением сроков… В этом случае сделано было исключение. Дело немедленно возбудил и принял к производству обычный дознаватель, даже не следователь! В отделе милиции спешили… К концу рабочего дня во многих коридорах районной и городской власти под хозяевами уже тряслись кресла. Картузов не успевал отвечать на звонки. Звонили по разным поводам, но чаще это оказывалось лишь предлогом. Никто не сомневался в том, что действия Картузова направляла мощная, неопознанная пока политическая сила. — Данные по парткому пришли к тебе сверху? Картузов валял ваньку: — Девчонки с фабрики замучили… Ходили жаловались! Надоело слушать… — Брось темнить! Случившееся пришлось удивительно ко времени! Факт морального разложения в верхушке партийного звена был последним аргументом в пользу укрепления аппарата столицы проверенными руководящими кадрами периферии. Теперь краснодарцам, ставропольцам, сибирякам была законно открыта зеленая улица. Главный удар ожидался по районному комитету партии, где состоял на учете теперь уже бывший секретарь парткома и бывший коммунист. Никто не работал — в кабинетах упаковывали вещи, обсуждали грядущие персональные изменения, увольнения, перестановки. В последнюю минуту срочно вызвали начальника линейной милиции — возмутителя спокойствия и главного виновника обрушившихся на райком бед. Когда Картузов — с невинными глазами, круглый, точно накачанный воздухом, катился по коридору, случайные встречные отшатывались от него как от зачумленного. Предлог для вызова подобран был на стороне, не имеющий отношения к происшедшему недостатки в милицейской сети партийного образования, а конкретно, возмутительный факт — срыв занятия в семинаре второго года обучения, который вел Картузов. Напоследок решено было сунуть выговорешник с занесением. На память. В качестве благодарности за проделанную работу. Получилось иначе. Говорить о злополучном занятии районному Первому, однако, не хватило ни самообладания, ни выдержки. — Ну что? Ниспроверг распутные Содом и Гоморру серой и огнем… — Ниспроверг… — Картузов — святая простота! — словно и не догадывался, какую свинью подложил райкому. Ждал похвалы. — Полюбуйтесь! Чистая порнография… — Он достал из папки несколько фотографий. — Вот, например… На сером любительском снимке было что-то плохо видимое, похожее на вертикально торчащие белые столбы. — Это ноги… А вот еще! И вот… Секретарь брезгливо отмахнулся. — Порнография плюс сводничество. Развращение малолетних. Целый клубок преступлений… Теперь этому конец! — Пресек, значит… — непонятно сказал районный Первый. — Молодец! — Стараемся… — Картузов и тут играл роль неумного мента-начальника, бескорыстного борца за общественные устои. С его лица не сходила благостная улыбка. — Старайся, старайся! — Спасибо… — Картузов аккуратно сложил фотографии назад, в папку. — Линейная милиция не подведет… Могу идти? — Можешь… — Первого буквально трясло от бешенства, хотя формально ни к чему нельзя было придраться. — Кражи-то у пассажиров как? Раскрываешь или все прячешь? — Раскрываем! Укрепили коммунистами оперативный состав дежурных частей… Первый вышел из-за стола, подошел ближе. — Хер ты раскрываешь! — Они стояли друг против друга — одинакового роста, темперамента, переполненные неудержимого желания прорваться наверх, в номенклатуру, к общественному пирогу. — Большой Политикой занялся! Вместо того чтобы порядок на дороге наводить, на станциях и в поездах, железнодорожная милиция по парткомам бегает, интересуется, кто голых баб фотографирует… — Обижаете, Алексей Иванович!.. — Тебя обидишь! Тебе ссы в глаза — все Божья роса… Из автомата, тут же, недалеко от райкома, Картузов подробно информировал о разговоре своего патрона — полковника Авгурова. — Первый мне этого никогда не простит! Враг на всю жизнь! — Пустяки… — Авгуров отреагировал спокойно. — В райкоме его песенка давно спета. И вообще… С ним все в порядке. Уйдет в народное хозяйство или в ВЦСПС. Вы, я надеюсь, к нему в подчинение не собираетесь… — Упаси Бог! — Я так и думал… Сейчас главное — другое. Необходимо развить успех. Конкурент Скубилина и первый претендент на его генеральское кресло немедленно включился в режиссуру дальнейших действий. — Как много у вас фотографий? — Около сотни. Но качество любительское, все серое, нет контрастности… Авгуров на секунду задумался. — Негативы есть? — Полно… — А сюжеты? — Ничего! Ну, сами понимаете, если человек, лежа на голой бабе, ногой нажимает на автоспуск… В общем, есть на что полюбоваться!.. Авгуров заметил больше для себя: — Сейчас готовится пленум горкома по идеологии… — Думаете, кто-то заинтересуется? — Картузов был уверен в обратном. — Конечно! Если случай получит громкую огласку, большие фигуры в горкоме могут уйти с доски… Понимаете? Приезжающим с периферии нужен только предлог, чтобы все тут перетрясти!.. — Он задумался. — У вас эксперт-криминалист на месте? — Я его видел… — Фотографирует он ничего? — Хорошо. В журналах печатается! — Прекрасно. Вот пусть и покажет свое умение. На фотобумаге, на ретуше не экономьте: нужны большие прекрасные фотографии. Некоторые пусть будут кабинетного формата. У старичков глаза слабые… Проконтролируйте лично. Молодые красивые женщины. Пикантное положение, недвусмысленные позы. — Понимаю… — Начальника канцелярии срочно пошлите в ГУМ, в ЦУМ — пусть купит большие альбомы. — Будет сделано… — Альбомы понадобятся в городском комитете партии, в отделе административных органов. И не по одному. Там тоже захотят одарить нужных людей!.. Лучше сразу сделать пару десятков. Министру, прокурору города… Понимаете? Тут расклад тонкий… — Вы имеете в виду вкусы? — Отнюдь! Чисто деловая часть… Смогут Жернаков со Скубилиным угодить большому начальству или нет, а мы с вами подарок им уже преподнесли… Свалили бюро райкома! Благодаря вашим инспекторам. Кстати! Люди эти, которые делали обыск… Надо их сразу поощрить. И чтобы раньше времени никому ни гуту! Картузов за это был спокоен: — Тут порядок. Этих ребят я знаю. Я дал денег. Сейчас где-нибудь квасят. В «Эльбрусе» или в «Иртыше»… Картузов ошибся в малом: Качан и младший инспектор Карпец обмывали успех дальше от вокзала — в «Цветах Галиции». Настроение у обоих было праздничное. Водку заказали сразу. С закуской вышла небольшая заминка. На деньги, которые кинул Картузов, разгуляться было трудно. Они и так добавили все свои — какие были. — Принесешь минералки, — приказал Карпец официанту со своей обманной суетливой улыбочкой, которая вводила всех в заблуждение. — И чего-нибудь из овощей… Капустку… — Капусты нет. Официант знал обоих, открыто их презирал. «Менты вокзальные… Заказ мизерный. Чаевых не будет. Только место заняли…» — Ну огурчиков! Смотри сам. Чего-нибудь… Официант недовольно черкнул в блокноте карандашом. — Горячее выбрали? — Потом решим. — Мне в кухне надо заказать! — Пока принеси что сказали! Официант ушел. — Не понравилось… — заметил Качан. — Ничего. Перебьется. Постепенно огляделись. Народу было немного. На круглой сцене усердствовал небольшой ансамбль — даже издалека было заметно, что музыканты все, как один, — поддаты. За соседним столом жировали гости столицы: толстяк — черноглазый, не первой молодости, с седыми усами подковой, с ним два быка — молодые, накачанные. Все трое сразу уставились на стол, за которым сидели менты. Первую рюмку выпили под минералку. Про огурцы и капусту официант и не вспомнил. Носился с тарелками к соседям, то и дело менял пепельницы, сдувал со скатерти. Поддатый ансамбль явно переусердствовал по части шума; в грохоте Карпец и старший опер не слышали друг друга. — Официант! — позвал Карпец, Он легко дурел и быстро отходил. Это никак не отражалось на приятном, с чуть заискивающей улыбкой лице. — Про закуску забыл? Тот продолжал кружить рядом, делал вид, что не слышит. — Друг, подойди!.. Снова ноль внимания. Гости постарались тоже ничего не заметить. — Вот сволочи! — Младший инспектор скрипнул зубами. — Сейчас бы автомат сюда! Дать из «АКМ» очередью… — Близко сидим! — со знанием дела возразил Качан. — Бери «узи»! — «Узи» мне и даром не нужен! — В ближнем бою он хорош! — Тогда уж «галиль»… Сто двадцать выстрелов за тридцать секунд запросто! — Израильская подделка под «Калашникова»… Знаем! Калибр пять, пять и шесть. Как у американской «М-16» или «АК-73». У «М-16» хотя бы ствол длиннее! Разговор шел профессиональный. — У «галиля» еще и прицел на задней крышке ствольной коробки. Болтается, как хрен в проруби… А мушка на конце газоотвода! — Зато фосфоресцирует!.. Сошлись на «Калашникове». — Только «АК-76»! И хлопок тише. Оба прошли Афган. Знали толк в таких делах. — Не спешит, сволочь! — заметил Карпец по поводу официанта. Тот, однако, не терял времени. Побежал на сцену, переговорил с оркестром. Музыканты забацали что-то тяжелое, заунывное. Черные за соседним столом пригорюнились. Ни Качан, ни младший инспектор ничего не имели против обоих. — Может, траур у них? Карпец снова позвал официанта. — Пойми, друг! Усатый здоровяк за соседним столом что-то сказал своему визави, молодой бык взял несколько тарелок с закуской, поднялся. — От нашего стола… Гости явно хамили. Бык расставил перед разыскниками тарелочки: помидорчики, сыр, что-то национальное, острое даже по виду. Вернулся к себе за стол. Тотчас, словно из-под земли, перед соседями возник официант, что-то шепнул — гости столицы обидно засмеялись. — Сказал им, кто мы… Карпец, словно того и ждал, аккуратно осушил рюмку. Поправил галстук. — Сейчас будет бутылка! — Не стоит! — Нельзя, чтобы тебе ссали на голову… Не переставая улыбаться, младший инспектор подошел к соседнему столу, цепко ухватил здоровяка за галстук, притянул к тарелке. Усатый провел носом над огромной, как лопата, натуральной отбивной. Быки вскочили, но хозяин, не поднимая головы, что-то буркнул. Быки стояли, не смея пикнуть. Карпец был небольшого роста, крепкий, медлительный на вид. — А теперь извиняйся. — Он ослабил натяжение галстука. — Делай как принято… Усатый, похоже, тоже понял, что шутка была неуместной. Пробормотал несколько слов. Инцидент, к общему облегчению, шел к благополучному концу, Карпец уже возвращался к своему столу. Все испортил холуй-официант: он рассчитывал на большие чаевые. — Вон из ресторана, если себя вести не умеете! — Озлобление, копившееся в нем на милицейскую шантрапу в течение вечера, прорвалось громогласно и неудержимо. Он бросился к столу. Оркестр перестал играть. — Не лезь не в свое дело, козел! — спокойно посоветовал Качан. — Они же нас первые обидели! Вернувшись к столу, Карпец быстро разлил водку по рюмкам. Было ясно, что больше тут не сидеть. — Я тебе дам «козел»! Официант схватил Качана за рукав. Послышался треск, от подмышки потянулось белое пятно — подкладка. — Вот сволочь!.. Выпить не удалось. Молодой бык, подносивший позорное угощение, увидев, что младший инспектор обернулся к нему спиной, вскочил с недвусмысленными намерениями. Секунда — и Карпец дорого бы заплатил за дерзкий рейд к чужому столу. Но этого не случилось. Помогло развитое периферийное зрение, играющее не последнюю роль в боевых искусствах. Медлительный с виду Карпец, развернувшись, захватил запястье нападавшего и второй рукой вывернул локоть быка наружу… — Милицию! Срочно! — заорал кто-то. Гости столицы выскочили в проход. Менты моментально протрезвели. Карпец бросил на стол отложенные на пьянку деньги. — Делаем ноги! — Пошли! Они уже линяли, когда официант с телефона, стоявшего на столике у мэтра, по 02 вызвал 36-е. — Уходят! — крикнул он напоследок, бросаясь наперерез отступающим. — Хватайте их! — Держи! — Качан, не останавливаясь, на ходу врезал ему по челюсти. — Это аванс! За костюм! Остальное — завтра! — Перекрывайте лестницу! Сзади уже набегали поддатые оркестранты. Появившийся откуда-то мэтр быстро просек ситуацию, попытался их остудить: — Это же менты! Вы что? Рассорить хотите нас с 36-м? — А, пошли они!.. Карпец с боем прокладывал путь вниз. С Качаном, однако, получилось неважно: потраченные на официанта доли секунды сыграли роковую роль. Уклонившись от контактного боя, оркестранты прибегли к недостойному маневру — двинули вперед банкетные столы, загоняя старшего опера в угол. На втором этапе, нанося и получая удары, джазмены навалились всей командой — Качана свалили, принялись пинать. Костюм Качана мгновенно потерял вид. В разгар схватки подъехали из 36-го. — Кто? Где? Куча мала мгновенно распалась. Качан хотел напоследок врезать официанту в пах. Не успел: его уже держали. Пообещал только: — Я еще с тобой посчитаюсь, козел! — Ни с того ни с сего. Видите… — пожаловался официант. — По счету не расплатились! — Там они, на столе! — Не знаю… — Нужны объяснения очевидцев! Свидетельская база! Этого, — старший милицейского наряда внимательно взглянул на Качана, — мы сейчас свозим на медицинское освидетельствование… — И их тоже! — Качан ткнул в оркестрантов. — Помолчи. Тебя не спрашивают… — Мент взглянул еще внимательнее. — Документы с собой? — Нет, конечно… Мент что-то почувствовал: — Сотрудник? — А ты думал, бомж? С бомжами они не свяжутся! Побоятся! — Качан показал, во что превратился его костюм. — Эй, официант! Смотри, что ты сделал! Как я в нем на работе покажусь? — Сами виноваты! А второй где? Их двое было! Швейцар! Одутловатый, болезненного вида человек показался из гардеробной. — Я никого не выпускал… Официант, из-за которого все началось, счел себя обязанным довести все до конца. — Здесь! Никуда не делся… Он побежал вдоль первого этажа, дергая все двери подряд. Карпец как в воду канул. — Этого — в машину! — приказал старший милицейского наряда. Пока Качана эскортировали в стоявший перед входом «газик», старший наряда прошел по коридору. Внимание его привлек дамский туалет, верхняя фрамуга окна в нем оказалась открытой. — Можно не искать! — Результат осмотра можно было вполне считать удовлетворительным. — Отсюда он и сиганул! — Тут паркуемся… Бакланов сбросил скорость. Их цель — мрачное здание на Лубянке, продолжение известного всем сорокового гастронома, темное, с зашторенными изнутри окнами, выглядело малоосвещенным. Как нечасто бывало перед входом, на панели толпилась хорошо одетая публика. Знаменитый колдун, маг и парапсихолог уже неделю давал в Москве шумные, пользовавшиеся скандальным успехом гастроли. На этот раз — в Центральном клубе КГБ. Это, несомненно, содействовало новому имиджу зловещего ведомства. Продвинутое интеллигентное общество столицы искало возможность попасть на концерт. Бакланов рулил впритирку со сверкающей «Вольво». Еще несколько иномарок впереди стреляли рубиново-красными сигнальными фонарями. — А Роберт Рождественский будет? — спросил он неожиданно. — Может быть, — Игумнов заинтересовался. — А что он тебе? — Да так. Интересно. — Приехали. Игумнов еще издали увидел жену и ее коллег по фонду. Одетые на валюту, ухоженные, они торчали как селективные парковые деревья. Прохожие тщательно их обходили. — Не проведете? — несколько человек ринулось к Игумнову и Бакланову. — К сожалению… Игумнов окинул взглядом жену — даже в этом нестандартном окружении она обращала на себя внимание. «Мисс „Литературный фонд“ в защиту интеллектуальной собственности…» Ее коллеги, все — номенклатура во втором поколении — действующий резерв КГБ, пользующийся в зарубежных поездках «крышей» фонда, были тоже сама благовоспитанность. Они весело приветствовали разыскника: — Рады вас видеть! Сколько лет… — Какие люди!.. Игумнов не обольщался. Возвращаясь из поездок, мужики под завязку были заняты личным: обустраивали дома, детей, жен; меняли квартиры, унитазы, мебель — и все у них получалось. Даже болезни приходили к ним как по заказу — если можно было лечь в классную клинику где-нибудь в Брюсселе или, что не хуже, в Зимбабве — бывшей английской Южной Родезии. Журналисты и литераторы — они работали под диссидентов. Правил фондом поэт, слывший в свое время большим леваком, вслед за Евтушенко и Вознесенским. — Как ваш сегодняшний поход? — спросил он, здороваясь. — Все в порядке. — У меня ночью самолет… Вена. Оттуда Берн. Но я не мог не прийти… «Театр абсурда! Страна дешевой полиции и дорогостоящих фондов…» — Нас приглашают!.. Бакланов, прошедший внутрь, уже звал их из вестибюля. — Ты идешь? — Как прикажешь, начальник… — Жена взяла его под руку. Ей нравилась дурацкая эта приговорка и сама игра в мента и его подружку — то ли вокзальную торгашку, то ли путану. Люди эти жили в мире слов, которые они приучились забавно и искусно сплетать. Игумнов не раз думал об этом. Уделом мента были поступки. Может, этим он и обратил на себя внимание будущей своей жены? «Разные категории человечества…» Бакланов остался у входа. Сотрудники фонда, поблагодарив, двинулись в огромный пустоватый вестибюль. Маги, экстрасенсы вызывали у этих сугубо практичных людей необъяснимый интерес. — Тебя это нимало не увлекает… — Жена улыбнулась. — Важно, что это захватывает тебя. — Я знаю. Спасибо, начальник… — Мысленно она была уже на сцене. В отличие от обычных ведьмаков, этот был дипломирован — доктор оккультных наук, экстрасенс, президент академии черной и белой магии. Зрители встретили его грохотом аплодисментов. С места в карьер колдун включился в работу. Для разминки он умножил в уме умопомрачительные числа; в стихотворениях, которые читал на память по заявкам зрителей, успевал подсчитывать буквы, слоги… Игумнову представилась почти идеальная возможность поразмышлять над своим. «Голубоглазый, Лейтенант, Афанасий… Теперь им уже не разобраться без крови…» Афанасию не нужны были под боком криминальные структуры — ни Белая чайхана, ни Лейтенант. Действия авторитета было легко предвидеть. «Он стравит группировки между собой и нанесет удар по обеим…» Это можно было сделать через таксиста — Карпухина — со всеми тремя группами. Кому таксист служил в действительности, догадаться было нетрудно: «Хозяин, безусловно, — московский авторитет. Карпухину с ним жить. Неизвестно, правда, как долго…» Вокзальная милиция умывала руки, оставляя поле деятельности городской конторе — МУРу. «Все произойдет очень быстро! Может, уже через несколько часов…» Следовало как можно скорее установить контроль за передвижением на трассе Тула — Москва, снять с колес серебристый шведский микроавтобус под окнами у Афанасия. Одновременно силами городской и транспортной конторы разоружить Лейтенанта и его бригаду. Выйти через Карпухина на Хабиби. На Белую чайхану. И — что не менее важно — на поездного вора. На Пай-Пая! «Раскрыть кражи в новосибирском фирменном поезде…» Именно это он предложил помощнику Скубилина перед тем, как уехать в Центральный клуб КГБ. Помощник обстоятельно все записал, уверил, что в короткий срок доложит обо всем генералу… Игумнов обвел глазами зал. «Похоже на старые довоенные станции метро. „Семеновская“… Бывшая „Сталинская“. Огромное незаполненное пространство вверху давило. Плотно пригнанные панели у сцены наводили на мысль о потайном ходе. «Кого уводили под руки через эту боковую дверь? Кто появлялся в президиуме из-за темной панели?» Жена была вся внимание к происходившему на сцене. «Ты во Внукове спьяна билета не купишь, чтобы лишь пролететь надо мной…» — короткая строчка от Юза Олешковского. «Эпиграф нашей семейной жизни…» — это было очевидно. Тем временем колдун вызвал на сцену одну из самых молоденьких зрительниц. — Прошу вас мысленно назвать имя и фамилию какой-нибудь из своих подруг. Лучше — если она находится тут, вместе с вами! — В зале? — Да! Игумнов заинтересовался. — У меня тут только одна подруга! — Вот и хорошо. — Думайте! Ее имя, фамилия!.. Стоп! Я не могу понять… Вы думаете не о подруге! О молодом человеке! — Нет… — Девушка боялась обидеть знаменитость, но тем не менее настаивала: — Это — подруга! Маг явно публично оскандалился. Зал зашелестел шепотком. — Минутку! Повторим! Думайте! Иронические взгляды, смешки в зале. — Я понял, в чем дело… — Колдун весело засмеялся. — Ваша подруга носит фамилию, образованную от мужского имени. — Голос его зазвенел. — Наташа Юрьева! — Он обернулся к залу. — Прошу вас на сцену! В середине зала поднялась девушка. Позор обернулся триумфом. Зал аплодировал. Король магов своей ошибкой достиг того, чего вряд ли бы он добился, назови он ее имя и фамилию сразу. — Спасибо! Ты такое удовольствие мне доставил… — Жена погладила ему руку. Сидевший впереди глава фонда обернулся: — Как облегчилась бы борьба с преступностью — будь такой человек в МВД… Наташа Юрьева, черноволосая девочка, уже шла на сцену. Внезапно Игумнов почувствовал пристальный взгляд. У боковой двери стоял Бакланов. — Видишь вон там? — Игумнов осторожно привлек жену. — Это Бакланов. Она улыбнулась гаишнику. — Ты уже уезжаешь? — Иначе Бакланов бы не показался. Как ты теперь? — Ничего. Меня отвезут. Удачи тебе… Так бывало не раз. Это подчеркивало недостоверность их второго брака. «Почти не бываем вместе…» Он неловко пробрался между креслами. Прошел к двери. — Сообщили из Тулы. Быки Афанасия. Трое. Едут в Москву. — А машина? — Микроавтобус «Урван»… Я позвонил Цуканову. — Кроме нас, это, по-видимому, никому не нужно… Они уже выходили из чекистского клуба. Впереди простиралась Лубянка. — А что Скубилин? — Генерал сказал: «Пусть мафия, если ей нравится, убивает друг друга. А мы будем подбирать трупы!» |
||
|