"Точку поставит пуля" - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)2.Пай-Пай проснулся внезапно, как от толчка. С ним уже бывало такое. В мгновенье оценил обстановку. «Контора…» В ту же секунду в купе застучали металлическим. — Откройте! До Москвы оставалась еще ночь. Фирменный Новосибирск — Москва шел, казалось, без остановок. В купе с Пай-Паем ехали еще двое мужчин и женщина. Пока приходили в себя, дверь отперли снаружи. На пороге стояла целая делегация: железнодорожные менты, проводницы. Своя и чужая. — Минутку… Не извинились. Включили свет. Своя — похожая на водяную крысу — объяснила ментам: — Все едут с конечного пункта. До Москвы… Пай-Пай зевал. Милиция в данный момент не представляла для него угрозы. «Деньги старухи проиграны…» Незнакомый шулер — коренастый, в ковбойке, бойкий на язык, с «золотыми по локоть» руками — вместе с напарником-студентом обчистил его в несколько минут сразу за Шарьей… «Все эти книжечки, карточки вместе с бумажниками выброшены…» Про авторучки, взятые в вагоне «СВ», Пай-Пай не вспомнил. «Пусть ищут! Ничего нет: пустые карманы…» Искать не стали. Чужая проводница обыскала купе глазами: — Нет его! Тот — черный… Узбек или казах. А глаза голубые. Я говорю: в Шарье ушел! Так же, не извинившись, не выключив свет, ушли. Сосед с нижней полки высказал предположение: — Кто-то сбежал! Тут кругом колонии… — Давай спать! В купе было душно. Ехали со спущенной шторой, с запахом несвежего белья и дорожной снеди. Пай-Пай словно сутки не спал — уснул с ходу. В Ярославле транспортная милиция появилась еще раз. В городе размещалось Управление внутренних дел Северной дороги. Пассажиров подняли снова. Сосед больше не сомневался: — Кто-то сбежал! В Ярославле с ментами пришли двое штатских. Переписали данные с паспортов. Контору сопровождали все те же проводницы. «Хоть бы придумали чего поновее…» Пай-Пай больше не смотрел в их сторону. Страшное желание сна накатилось необоримо. Не дождавшись, пока менты уйдут, подсунул выше сиротскую, на рыбьем меху, подушку. Выспаться в поезде так и не удалось. Прибывали рано. Еще раньше, примерно часа за два, пассажиры начали умываться, сносить в служебку белье. Копошиться с вещами. Похожая на крысу проводница не очень-то себя затрудняла. Из каждого купе потопали в служебку транзитные — брать билеты. Пай-Пай заснул снова — в Москве проводница едва его добудилась: — Мне же белье сдавать! — Да ладно… Пай-Пай спрыгнул с полки, сдернул с вешалки куртку. С кейсом в руке вышел в коридор. Пассажиров в вагоне уже не было: открытые купе, поднятые полки. — …Город пяти морей… — задушевно хрипело радио. — Крупнейший в стране центр транспортного машиностроения и тонкой химической технологии… Дверь в соседний вагон оказалась открытой. Пай-Пай привычно все замечал. Проводники, как правило, старались перекрывать тамбуры, не допускать хождения по составу на конечных пунктах. Пассажиры — особенно с большим количеством вещей — выносили часть сумок и чемоданов на перрон, часть оставляли в вагоне… «Нашему вору — все впору…» Он двинул прямиком по составу, но ничего интересного для себя не обнаружил. «Пустота! Проводники успели все осмотреть!» Перед штабным вагоном его догнал катала из симферопольской бригады — они познакомились с вечера. В схватке с конкурентами крымчан рассеяли, едва не вышибли дух, теперь картежники добирались разными поездами — кто как мог. — Привет, — сказал катала. Дальше идти по составу не имело смысла, Пай-Пай свернул в тамбур. На платформу вышли вместе. И неудачно. Бригадир поезда — аккуратный, с комсомольским значком, с зеленой повязкой на рукаве — подозрительно-запоминающе глянул в их сторону. Пай-Пай вспомнил, что видел его ночью, во время ментовских хождений. «Пора свалить по-хорошему…» На платформе симферопольский катала не отставал; положение его было краховое — без друзей, без денег! Пай-Пай достал две последние, оставшиеся от старухи-пассажирки пачки сотенных, поделил пополам. — Держи! В Крыму рассчитаешься… — В Симферополь, как когда-то в Рим, сходились все дороги. Катала обрадовался: — Спасибо. А может, поработаем в Москве? Я, вообще-то, свободен… Пай-Пай ухе протягивал руку, прощался. — Меня ждут в Туле… — Ты — тульский? — Да нет! — Пай-Пай улыбнулся. — К вечеру вернусь. — А я еще похожу здесь. Может, кого-то встречу! — Давай. Простившись, Пай-Пай сразу забыл о нем. У выхода с вокзала стояло несколько сверкающих лаком новеньких машин: кого-то встречали. «Сейчас застревать здесь никак нельзя!» Площадь трех вокзалов держала новая подмосковная группировка — Пай-Пай в нее не входил. Здешняя контора могла оказаться весьма опасной для чужака. Он шел не оглядываясь. Район был неприютный, безучастный: громадные дома, каменные лабиринты. Лейтенант с Командой должны были встретить на пустыре за домами. Пай-Пай знал район. В конце квартала, сбоку, открылся переулок; Пай-Пай с ходу нырнул в него, проход сквозь арку вел в следующий — короткий, выглядевший тупиком. С домами, предназначенными на слом. «Все на месте…» Еще издалека в глаза бросились припаркованные у тротуара машины, люди. Пай-Пая уже ждали. Перламутрового цвета японская «Тойота»-пикап с правосторонним рулевым управлением, такси — Команда. Лейтенант сделал несколько шагов навстречу. Они обнялись. — Сейчас отгоним такси… — Командой руководил Лейтенант, Пай-Пай только примыкал к нему, предпочитал самостоятельность. — И можно выезжать! Цель поездки намечена была заранее: магазинчик на окраине Тулы — представительство теневика из группировки Белой чайханы. Магазинчик был не из особо посещаемых. В небольшом торговом зальчике предлагали трикотаж — дешевую выработку подпольных промышленных цехов. Это был фасад. Основные дела, связанные с Белой чайханой и ее деятелями, вершили в директорском кабинете, в глубине всегда полупустого заведения. Когда они появились, покупателей в зальчике не было. Две овцы — бесцветные, средних лет — о чем-то болтали, не останавливаясь, как заведенные. Пай-Пай шел первым — он уже бывал здесь. За ним следовал Лейтенант — высокий, пластичный, с тонким умным лицом. Лейтенант любил приодеться — на нем был модный костюм; из верхнего кармана пиджака высовывался чистый платок. — Иван Ефимович у себя? — спросил Пай-Пай. Заказ этот добыл он сам, как и другой, по которому ему пришлось выезжать в Новосибирск. — Он один? Из торгового зала вглубь вела стандартная дверь. Там помещался кабинет директора и подсобка. Вторая такая же дверь была со двора. За заборчиком под окнами парковался грязноватый «Москвич» теневика. — А зачем он вам? — вторая овца, старшая, наконец взглянула в их сторону. — У нас личный вопрос. — Идите. Никого с ним нет. Овцы продолжили болтовню. Пай-Пай провел Лейтенанта в небольшой коридорчик — с печкой, с пустым стулом в углу. На нем обычно сидел хмурый неразговорчивый телохранитель, лицо кавказской национальности. Как и обещали Пай-Паю, кавказца на месте не было — он был заранее записан к зубному врачу. — Сюда! Лейтенант уже открывал дверь. — Могу? Директор от неожиданности дрогнул: он никого не ждал. Тем более посторонних. Деятельность подпольной структуры тщательно укрывалась от чужих глаз. — Как удачно, что я вас застал, Иван Ефимович… Лейтенант, в отличие от Пай-Пая, держал себя непринужденно: в другой своей жизни, прежде чем попасть к хозяину, Лейтенант дважды поступал на факультет журналистики, проходил творческий конкурс. Мать его была художницей. — Мне просто повезло! У директора заскулило на сердце. — Слушаю вас… Лейтенант и Пай-Пай, не спрашивая, придвинули себе стулья. — Не удивляйтесь этому визиту, — искренне обратился Лейтенант. — Просто оказались в ваших краях, и вдруг я вспомнил: меня же просил переговорить с вами мой шурин… Собственно, какой он мне теперь шурин… — при необходимости Лейтенант изъяснялся красноречиво и многословно. Пай-Пай смотрел в сторону и не особо прислушивался, но директор время от времени с опаской поглядывал на него. Он был человек опытный — знал: злой рок мог иногда принять и обличье молодого, но видавшего виды вора, попутно подрабатывающего на мокром. — Шурин? Кто же это? — Вы его знаете! Он из Бутова. Сейчас в глупейшем положении. Ревизия, то-сё… Недостача! В трехдневный срок надо внести деньги… Директор начал догадываться о цели визита: это был ничем не спровоцированный шантаж. Классический грубый рэкет. Примитивное вымогательство. Он покосился на дверь, за которой на стуле обычно находился бык — охранник. «Всегда так! Месяцами сидел без дела. А когда припекло — нет его! — Но тут же подумалось: — Не случайность, конечно! Знали, что отпросился! Потому и пришли!» Выводы надлежало делать потом, сначала как-то выходить из затруднительного положения. Лейтенант тем временем все быстро запутывал — на случай, если Ефимыч включил на запись спрятанный в столе портативный диктофон. — …Опять же ревизия! У вас-то, я знаю, ревизии не было уже года три… — Он выражался туманно. Те, кому предстояло бы анализировать диктофонную запись, должны были запутаться, а самому директору следовало трижды подумать, прежде чем тащить запись в контору. — А я-то при чем к твоему шурину? — Хозяин кабинета грубовато отстранил витиеватое плетение Лейтенанта. — Растратил — пускай вносит! — С директором магазина в Бутове, под Москвой, его абсолютно ничего не связывало, он даже никогда не слыхал о нем. — Конечно, надо вносить! — подхватил Лейтенант. — Мы так и советуем: «Вноси!» — Вот и все дела! Директору на миг показалось, что его опасения ошибочны. Краешком глаза он даже взглянул машинально в лежавшую перед ним пачку накладных. — Тут я с вами полностью согласен… — Лейтенант был — само миролюбие. — В чем же дело? — Сейчас вы поймете! Шурин не молод… Ему, как вам, пятьдесят шесть. И тоже, как вы, долго жил в Казахстане. В Джалагаше… Почти рядом с Кзыл-Ордой! Директора неприятно кольнула эта подробность: выходило, что его биография не была для гостей тайной — им предварительно интересовались. Возможно, они знали даже, что в Кзыл-Орде он отсидел несколько суток в качестве подозреваемого, пока областной прокурор не дал отбой. — Шурина тоже тогда прихватили. Вы, наверное, помните следователя… Он, кстати, из Кзыл-Орды… «Все разнюхали…» — директор мысленно чертыхнулся. — Следователь сейчас на пенсии. А все дела, приостановленные за нерозыском, у его коллеги! По всему Союзу бедолага ищет обвиняемых и не может найти! Ивану Ефимовичу давно уже следовало сказать: «Короче! Говори, что тебе надо конкретно…», но все не хватало духа. Лейтенант и сам подошел к финалу: — Шурин сказал: «Поговори с Иваном Ефимовичем! Конечно, неудобно напоминать. Но он должен одному человеку энную сумму… — Лейтенант назвал имя клиента. — А тот человек должен мне. Если Иван Ефимович внесет быстро, за пару дней, я как-то выкручусь…» Директор почувствовал твердь под ногами. В вопросе о возврате долга у него был заступник — известный вор в законе Афанасий. Он как раз находился в Туле. — Так ты вон о ком печешься! Не о шурине! Так бы и сказал. Ничего у тебя не получится. Человек этот знает: мне надо еще полгода, максимум год… — Да человек этот — Бог с ним! Шурин-то не может ждать! — Лейтенант снова был сама предупредительность. — Три дня у него срок! Я как рассуждал? Жизнь есть жизнь! С каждым все может случиться! — Со мной не случится! — Иван Ефимович поднялся. Лейтенант и Пай-Пай продолжали сидеть. — Разговор окончен. Все! Рэкетиры тоже поднялись. — И я так думаю… — Лейтенант пожал плечами. — Но уж на что машины — и те не выдерживают! А люди? — Вон моя развалюга… — директор кивнул на старый «Москвич» под окнами. — Еле жива, а бегает? Хочешь — подарю твоему клиенту! — Зачем же? Вам еще, может, самому пригодится… Наступила очередь Пай-Пая сказать несколько слов. — В среду мы ждем у Кольцевой. — Пай-Пай был прямолинеен, как железнодорожный рельс. — Где дальнобойщики с овощами… Там побеседуем! Иван Ефимович отверг предложение: — И не думай! Дед под завязку! — Как знаешь… В поселке Лейтенанта и Пай-Пая уже ждали. Из гаража вывели находившийся там серый, с тульскими номерами «жигуль» — на его место все тот же таксист, Константин, бывалый уже, с залысиной, в грязноватых спортивных штанах, загнал перламутровую «Тойоту»-пикап, на которой они прибыли. Трое тульских крутых присоединились к приехавшим. Обнялись, поцеловались дважды, согласно новым обычаям. Присели в кружок на корточках вместе с Лейтенантом и Пай-Паем. Уголовное братство соблюдало протокол. Правая рука Лейтенанта — Кабан, борец-классик, чемпион России среди юниоров — вместе с Константином отошли в сторону. Не та масть! — У вас готово? — спросил Лейтенант. Один из крутых кивнул помощнику. Тот достал из сумки небольшое устройство, представлявшее в своей основе что-то вроде противопехотной мины. — Держи! Лейтенант был удовлетворен. — Вот и порядок… Он у меня еще поездит на развалюхе не один день… Новая его лайба все там? — У овощебазы… У них там свои рефрижераторы: яблоки, лимоны… В противоположной части города, рядом с овощебазой, охранявшейся Белой чайханой, уже несколько недель находилась новенькая иномарка, личная собственность Ивана Ефимовича. — Главное, чтоб на месте оказалась! — За это не волнуйся! — Хорошо… Тогда мы погнали! По городу ехали небыстро — чтобы осмотреться. К овощебазе приехали на двух машинах. Первая — с местным водителем и Пай-Паем — обогнула площадь, остановилась в ее дальнем углу. Пай-Пай должен был наблюдать за тем, что происходит, и в Москве доложить обо всем Лейтенанту. Он возвращался в столицу своим ходом. Вторая машина — тоже с тульским номером и шофером — вначале отстала, сделала несколько ложных ходов, чтобы уйти от возможной слежки. Вместе с водилой в ней находились Лейтенант и Кабан. Взрывное устройство было у Кабана — на втором сиденье, рядом с дверцей. Все было предусмотрено. Костя-таксист остался у гаража — в последний момент он должен был вывести отгуда «Тойоту». Местные крутые бойцы расползлись по знакомым, по присутственным местам — там должны были официально засвидетельствовать их алиби. — Поворачиваем к овощебазе, — Лейтенант оценил обстановку и принял решение. Водила — в прошлом спортсмен-автогонщик — чувствовал себя спокойно: пол-лица его закрывали огромные черные очки, в куртке лежал гонорар за работу — сумма, равная его заработку за год безупречной тренерской деятельности. — Разворачиваемся… Мотор работал как часы. Народу на улицах было мало — до обеда еще далеко. Сбоку, у маленького магазинчика, стояли покупатели — мужчина и женщина. Водителя они не волновали: номера машины были все равно чужие, давно аннулированные. Главное же; можно было давать, голову на заклад — Иван Ефимович никогда не рискнет обратиться со своей бедой в милицию. Это и являлось самым притягательным в рэкете. Полная безнаказанность со стороны силовых структур! Они вышли на последнюю прямую. Красавица машина, иностранка, удивительная бабочка, залетевшая из далеком страны, навороченная, с дополнительными проблесковыми маяками, молдингами, противоугонными и прочими штучками, стояла манящая, недоступная. До нее оставалось сто… Пятьдесят… Двадцать пять… Двадцать метров… Кабан приоткрыл дверцу и без размаха, легко бросил свою игрушку под чужую машину. Они уже удалялись. Позади рвануло — куски металла, дверцу словно подкинуло упругой воздушной волной. От овощебазы пошел черный дым. Его сначала несло по площади низко, но налетевший ветер поднял черный шлейф вверх. Теперь он был выше электропроводов, поднимался к. крышам высоких блочных домов. Лейтенант оглянулся. У основания черных клубов виднелся огненный факел. — Привет, Иван Ефимович! Туляк-водила отлично знал топографию города. Они появились в поселке совсем с другой стороны. Перламутровая «Тойота» и водитель Константин их уже ждали. Водила загнал «жигуль» в гараж. На нем сразу начали менять номера. Лейтенант и Кабан пересели в иномарку. — Пока! — Лейтенант махнул рукой из кабины. Костя уже крутил баранку — катил к скоростняку Тула — Москва. Игумнов вместе с Цукановым и двумя гаишниками встречал их у поста ГАИ на въезде в Москву. Симферопольский катала не обманул — это была машина, о которой он рассказал, и люди, с которыми связан был поездник. Самого Пай-Пая, однако, с ними не было. — Прошу выйти! — Пожалуйста. Все трое вышли. Был самый солнцепек. С молодым, стройным, в модном костюме, с платочком в верхнем кармашке, ехавшим на переднем сиденье, рядом с водителем, разбирался Цуканов. — Документы, пожалуйста… — Сначала — вы! — Прошу! — «Линейное отделение милиции… Станция… — прочитал вслух молодой. — Замнач отделения Цуканов Владимир Васильевич…» Он пожал плечами: — Я уже забыл даже, когда ездил поездом… Пока гаишники разбирались с водителем, Игумнов просмотрел паспорта пассажиров. Оба жили на территории сорок девятого отделения. «Тойота» принадлежала хорошо одетому, с платочком, он отрекомендовался тренером спорткомплекса; внешность второго — не менее центнера дикого мяса, гипертрофированные мускулы — говорила сама за себя. Цуканов тем временем задал необходимые вопросы: «Откуда?», «Куда?» Постарался не пережать. — Кроме нас, я смотрю, никого не проверили! — заметил владелец «Тойоты», пряча документы. — Почему? — спокойно солгал Цуканов. Гаишник показал на багажник. Сидевший за рулем — лысоватый со лба, в спортивном костюме — пошел открывать. Внутри было пусто. Игумнов взял у гаишника водительские права: «Седьмой таксомоторный парк… Карпухин Константин Иванович…» С документами лежала повестка. Инспектор отделения ГАИ вызывал Карпухина к себе на беседу в отдел разборов на Хорошевское шоссе. Судя по отметке инспектора ГАИ, Карпухин все еще находился у него в кабинете… Генерал Жернаков снова поправился, убрал коньяк в стол. Скубилин не объявлялся. От Омельчука не поступало никаких сведений. Из Отдела административных органов ЦК КПСС названивали методически, каждый час. Интересовались. Заместитель министра прекрасно их понимал: «Боссы долго не будут ждать. Будут что-то предпринимать. С такими связями можно изготовить и новые партбилеты… Только зачем им в этом случае Жернаков?» «Сейчас бы Щелокова…» — подумалось неожиданно. Со Щелоковым в свое время сошлись удивительно легко. Того только назначили министром внутренних дел. Жил один, без семьи. Как-то позвонил сам: — Могли бы вы достать мне этюдник? — Заправленный? — Да. Хочу в выходные поработать, — речь вежливая, уважительная. — Сейчас я вам из дома свой привезу, Николай Анисимович! Так и завязалось. Министр ценил индивидуальность, артистизм. Помогал художникам, журналистам, писателям. Учредил премии. Юлиан Семенов, Аркадий Адамов, братья Вайнеры, Ольга и Александр Лавровы… Всех помнил. Телевизионный сериал о милиции «Рожденная революцией» Алексея Нагорного и Гелия Рябова пробил на Государственную премию. «Такого еще не бывало: милиция впереди чекистов!..» С другим их фильмом о КГБ это не получилось. Все шло хорошо, пока не набрал силу первый заместитель. Но и к тому можно было приноровиться. Орал. Гонял за неглаженую форму, за джинсы, нечищеные туфли. А капитану-фронтовику, начальнику караула, дал подполковника прямо в вестибюле, у входа. Без формальностей. А потом прислала своего Лубянка. «Подарок Юрия Владимировича Андропова…» Когда переходил в Министерство внутренних дел с Лубянки, из Комитета государственной безопасности, чекисты будто бы у себя в кабинетах свечки ставили: «Неужели избавились?!» А на Огарева приуныли. На новых своих подчиненных вновь назначенный министр смотрел с очевидным отвращением. Он и не пытался этого скрыть. — Взяточники! Первым делом приказал составить списки сотрудников — владельцев личного автотранспорта. — С этими разобраться в первую очередь! Жёрнаков разволновался, достал «Армянского», налил себе еще стопку. Коньяк снова убрал в стол. «Время бьющей в нос серости!» В кабинете во вновь выстроенном здании министерства на Житной все поменял — чтобы не бросалось в глаза! «Чтобы скромнее!» Даже выход из лифта переоборудовал — вроде не персональный, не прямо в кабинет. «Скромность-то его в копеечку влетела!..» Вспоминать можно было долго — но дела от этого не двигались. Жернаков вызвал помощника: — Ты где ходишь? — Из секретариата звонили… Буквально на минуту! — Срочно найди Скубшшна! Чего он молчит?! Скубилин отозвался очень быстро, сделал вид, что не понимает, зачем вызвали: — На узле все спокойно, Борис Иванович. Вот цифры! По первой позиции без изменений. По второй… — Да на хер мне твои позиции! — заорал замминистра. — Скоро нам дадут пинка под задницу, а он мне позиции! Где Омельчук? Появился он в Шарье? Или все еще в Быкове?! Звонок в линейном отделении на станции Шарья раздался перед обедом — подполковник Созинов как раз собрал личный состав. Звонил Картузов: — Все воюешь, Паша… — Стараюсь! Оба отдали дань немудрому милицейскому этикету. Картузов спешил: — Насчет кражи в поезде Новосибирск-Москва… В курсе? Шарьинский начальник был настроен скептически: — Ты обстановку у нас знаешь… Куда он тут побежит? — Все верно. Я потому и звоню… Главное — не в нем! В ксивах! Документы он наверняка выбросил, когда подъезжал к Шарье… — Считаешь? — Конечно. Направь людей на перегон. Пусть все обшарят! Созинов смекал. — Важные бумаги? — Безусловно! О чем прошу? Если попадут к тебе, из рук не выпускай. Телефон мой знаешь. Сразу звони — хоть днем, хоть ночью… Если что — сам за ними приеду… Разъединили внезапно, как это часто водится. Созинов положил трубку, оглядел оперсостав. Звонок озадачил. Принесли ориентировку — из текста было трудно понять, что за документы, кто потерпевшие. «В поезде Новосибирск — Москва у гр. К. и И. …» Созинов оглядел офицеров. Примерялся к каждому. — Придется поработать! Пройти по полотну. Преступник мог выбросить важные документы! Инспектор по детской работе высунулась: — Что хоть за документы? — Не знаю. Может, паспорта, дипломы… Виталька — старший опер — от окна подал голос: — Их давеча приносили! Пропуска в здания ЦК КПСС. Партбилеты… Созинов заставил повторить. — Партбилеты, пропуска в здание ЦК КПСС… Талоны в столовую… Сашка Бутурлин их нашел! Машинист. И не перед Шарьей, а, наоборот, у Михалкина! За городом! Созинов начал понимать: «Чужими руками жар загрести… Сам за ними приедет!» Мысль его мгновенно изменила направление: — И где они сейчас? — Документы? — Виталька пожал плечами. — У Бутурлина, в Михалкине! А сам Сашка с локомотивом. В поездке. Если надо, можно к жене его подъехать, в Михалкино. Она запросто отдаст! Ей-то они без надобности! Иномарка перед овощебазой в Туле горела ярко. Как смоляной факел. Потушить ее не могли и не пытались. Люди из окрестных домов сбежались смотреть. Потом прикатили пожарные. Пай-Пай этого уже не видел. Недалеко от овощебазы в блочном стандартном доме гостил у сестры московский вор в законе Афанасий. Пай-Пай был его человеком, засланным в Команду Лейтенанта. Иномарка все еще горела. Пай-Пай не стал ждать автобуса — пошел пешком. «В автобусе с тобой всякое случится, особо если ты вор по жизни…» Чаще так и оказывалось. В автобусе, в поезде… «И к тому же, если легко заводишься…» После кражи в вагоне «СВ» у Больших Боссов Пай-Пай предполагал разобраться с добычей уже в следующем вагоне, но из этого ничего не вышло. Поезд притормаживал. Городок набегал низкими некрашеными домами, свежими срубами. Мелькнули кирпичные строения. Близко, у самого железнодорожного полотна, задушливо залаяла собака. К тамбурам подтягивались пассажиры. Проводница в соседнем вагоне с шумом откинула металлический фартук над стремянкой. Пришлось ждать на межвагонной площадке. Появись в этот момент потерпевшие за спиной — сгорел бы с поличным. Впереди, в тамбуре, копошился мужик, чемоданы перекрыли проход. Пай-Пай чудом проскользнул у мужика за спиной. С ходу заскочил в туалет, крутанул рукоятки запоров. От потерпевших приплыли к нему два бумажника и куча ксив. С тиснениями, упрятанных в целлофан. С цветными фотографиями на матовой бумаге. Вор не рассматривал, когда брал. Ловил, что шло. Были даже две авторучки — импортные, с золотыми перьями и ободками. Денег оказалось немного. Пай-Пай смешал их со своими, сдавил — придал общую конфигурацию. Ксивы не разглядывал. Открыл одну наугад. С фотографии смотрел мордатый симпатичный мужик — Пай-Пай видел его в вагоне-ресторане — белая сорочка, пуловер. «…Скорый поезд номер… отправляется…» — объявили за окнами. Но состав продолжал стоять — объявление относилось к другому поезду. Наконец дали отправление «Сибиряку». Фирменный двинулся. Набрал скорость. Городок за окном сначала исчез, а затем снова появились отроги нешироких улиц. Двухэтажные здания. «Больница?» Металлические листы под ногами подрагивали. Расположенные над колесными парами туалеты раскачивались особо круто. Пай-Пай нажал ногой на рычаг унитаза. Заглушка отошла, открыв мелькающие шпалы внизу. Билеты, карточки, удостоверения, мандаты — все полетело вниз. Ксивы переворачивались на лету, исчезали в короткой трубе. «Перебьются без них…» — У-у… — взревел электровоз впереди. С документами было покончено. Пай-Пай вышел из туалета, направился к ресторану. Удача его не оставляла. Одно из купе в соседнем вагоне было свободным. Пай-Пай еще раньше положил на него глаз. Три полки оставались незанятыми, без матрасов. На четвертой, внизу, лежали незавидные вещицы, из которых самой ценной был выгоревший, с деревянной ручкой зонтик. Пай-Пай уже знал: тут ехала старуха, то и дело бегавшая в туалет. Не было ее и сейчас. Пай-Пай с ходу заскочил в купе, отвернул матрас. Чутье не обмануло: внизу лежала дешевая дамская сумочка. Середина ее бугрилась. Пай-Пай дернул кнопку-запор. Между отделениями сумки лежал завязанный головной платок. Пай-Пай в мгновение распустил его. «Стольники!..» Сотенные купюры были уложены по-старчески — в пачки по девять штук, переложенные десятой. Пай-Пай выгреб все. Снова затянул платок узлом, сунул в сумку. Она все так же бугрилась. Сверху набросил матрас… Фортуна проводила его в тот же туалет. Закрыла запоры. За плотно замазанными краской окнами на прыгающих под ногами металлических листах Пай-Пай аккуратно разложил по карманам сложенные в пачки по тысяче штук купюры. Везение на этом закончилось. В тамбуре Пай-Пая уже ждал злой рок в образе коренастого, в клетчатой сорочке каталы и его напарника. С ходу сдали карты. По-крупному. Без дураков. Для души… Пай-Пай уже подходил к дому, где время от времени у сестры появлялся вор в законе Афанасий. Дом появился внезапно — светлого кирпича, отступивший вглубь, за красную черту зданий. Во всех окнах стояло по-утреннему яркое солнце. В конце двора был припаркован серебристый микроавтобус, возивший вора, — шведский «Урван». Рядом крутился кто-то из новых шестерок Афанасия. Он цепко-внимательно оглядел Пай-Пая. «Выше звезд, круче крутых яиц…» — презрительно подумал Пай-Пай. Он обогнул клумбу с цветами, вошел в чистенький веселый подъезд. На четвертом этаже на Пай-Пая после его звонка несколько секунд любовались в дверной глазок, потом, пружиня, легко скользнул тяжелый засов. Дверь открыл новый охранник — короткая дыбом челка, коровьи глаза. Руки сошлись в карманах на животе, там он что-то держал. — Заходи! Из кухни показался другой охранник, он же водитель. Этот был знакомый. Из затерявшихся вьетнамцев. Нгуен — верзила со смешанной кровью. Он же привел к Афанасию еще несколько земляков — как правило, они разбирались только со своими. — Привет, Пай-Пай! — Нгуен… Они расцеловались. Охранник тем временем сходил в комнату, вернулся. — Афанасий ждет тебя! Пай-Пай не снял обувь — авторитет этого не признавал, да и не положено вору печься о вещах — о паркете, о мебели, прошел в комнату. Афанасий — худой, невысокий, с белыми, яростными глазами — обнял его прямо на пороге. — Как съездил? — В Новосибирске полный порядок… — Молодец! Под его руководством Пай-Пай наезжал на конкурирующую группировку Белой чайханы, постоянно сталкивая ее с бригадой Лейтенанта. Ни Белая чайхана, ни Лейтенант не подозревали об этом. — С Иваном встречались? — Авторитет имел в виду Ивана Ефимовича, представлявшего интересы Белой чайханы. — Деньги пообещал? — Отказал. — И что Лейтенант? — Лайбу новую его загробил. У овощебазы. Сгорела, как свеча… Сейчас еду сообщить подробности. — Что ж… Я предвидел это. — Афанасий открыл дверь, крикнул в кухню: — Рюмку водки моему брату! Из второй комнаты показалась старшая сестра Афанасия — мать-одиночка, простая добрая деваха. Она так и работала в столовой пединститута, на кухне. В дела брата не вмешивалась. Иногда только — подштопать, поправить… — Вон кто у нас! Пай-Пай достал из кармана ручку с золотым пером — поездной сувенир. — Пацану твоему. Пусть пишет. — Спасибо! Ты всегда о нем помнишь. Из кухни уже несли поднос. Хрустальная рюмка, полная до краев. Бутерброд с красной икрой. — Через час про машину донесут в Белую чайхану… — Авторитет быстро соображал. — Чапан взовьется! А вечером будет еще покруче. Чтобы понял: церемониться с ними в Москве не будут… Как это делается, Афанасия не надо было учить. — Пора, — Пай-Пай поставил рюмку. Отломил кусок бутерброда, остальное оставил. — Мы проводим… Авторитет сдернул с вешалки куртку. Сунул в карман трубку радиотелефона. Пока собирался, телохранитель вышел на лестницу. — Все нормально. — Пошли! — Афанасий вышел первым. Последним шел вьетнамский верзила-водитель. Лифт не вызывали. Бычок шел двумя маршами впереди, соединив руки на животе, карманах куртки. Афанасий и Пай-Пай были уже на втором этаже, когда из квартиры внизу вывалилось несколько громких людей. Они начали спорить еще за дверью. На лестнице хотели разрядиться основательно. Вышедший из квартиры первым внезапно поднял голову. Замер. Его друзья тоже остановились. Наверху лестничного марша показался Афанасий. Люди внизу молча пропустили спускавшихся. Почувствовали ли они что-то? Или сверху даровано было им откровение? Сама Смерть, невидимая, непредсказуемая, неслышно прошла по лестнице рядом, в обличье серьезного, бесшумно шагавшего невысокого человека с белыми глазами и его сопровождающего — с блестящим, словно глазированным, лицом, в джинсовом костюме. За каждым было свое небольшое Ваганьковское кладбище. Хлопнула дверь внизу. Четверо прошли по асфальтовой дорожке. У серебристого «Урвана», в конце двора, авторитет остановился. Охранники отошли. Говорить особо было не о чем. — Тебе сделают предложение… — Афанасий прикурил от зажигалки. — Не отказывайся. — Зачем же? — Завтра утром Нгуен привезет тебя из дома. Поедешь в Нальчик. Пересидишь. Бывал там? Пай-Пай покачал головой. — У меня там друг. Отвезет тебя к Чегемским водопадам… Давай! — Авторитет поднял на него белые глаза. Обнял. — Все будет путем! Нгуен уже сидел за рулем микроавтобуса в трехместной просторной кабине. — Отвезешь брата моего на скоростняк, — приказал Афанасий. — Посадишь в попутку. Афанасий и Пай-Пай снова дважды расцеловались — обычай, пришедший вместе с многочисленной восточной популяцией новых группировок. — Все! Пай-Пай сел в «Урван» рядом с Нгуеном. — Поехали! Предложение, о котором упомянул Афанасий, поступило Пай-Паю еще утром, и он принял его, не задумываясь. На блатной фене имелось сто разных названий того, что ему предстояло сделать начиная с непонятных «ухетить» и «абфетцея», которыми пользовались старые тюремщики, и кончая общеизвестным и всем понятным, «примочить» или «завалить». Дело это было рискованное, но за него платили. И в нем был заинтересован вор в законе. В Москву Пай-Пай возвращался той же скоростной трассой, в новой «восьмерке» — с незнакомой супружеской четой. Молодая деваха и мужик на переднем сиденье тащились от своей машины, от себя своих разговоров. Пай-Пая они вроде игнорировали, но все что говорили, предназначалось для его ушей. Вспоминали города, в которых будто бы было тогда такое же ясное утро, как сегодня на скоростняке. — Небо такое же бездонное, голубое, с отливом! А мы с тобой идем к Рю Ройяль! Помнишь? — Это на площади Конкорд! И справа в перспективе Трафальгарская арка. Елисейские поля… Все разыгрывалось, будто сейчас только пришло на память… «Ах, понтярщики!.. — В Пай-Пае внутри все бушевало, но он все так же спокойно-бесстрастно смотрел на дорогу, а то и закрывал глаза — вроде дремал. — Суфлера!» Недалеко от мотеля перед Московской кольцевой дорогой он неожиданно потребовал: — Вон там остановишь! Мужик был покороблен бесцеремонным тыканьем, проехал несколько метров, медленно притормозил — не хотел портить резину. Пай-Пай перегнулся к переднему сиденью, в руке у него был нож на резинке, который он обычно спускал вдоль тела и закреплял ремнем. В любой момент нож, амортизируя, сам прыгал в ладонь; сейчас — похожий на финский — он уперся водителю в горло. — Пикнете! Я сразу впорю… Мимо проносились машины, никому не было дела до «восьмерки», припарковавшейся у обочины. Мужик сидел ни жив ни мертв. Деваха, чтобы не кричать, обеими руками зажала себе рот. — Сумку быстро! Деваха передала сумку — емкую, из натуральной кожи, она стояла у нее в ногах. Свободной рукой Пай-Пай вывернул содержимое между сиденьями: косметика, бумажки, газеты. Импортные презервативы. Денег совсем мало. Пай-Пай выбрал несколько купюр, сунул в карман. — Давай бумажник! — Вот… Пай-Пай развернул лопатник водителя: улов был невелик. — Ладно! Теперь сиди! Не дергайся… Мочевой пузырь Пай-Пая был полон, давал знать о себе еще в квартире у Афанасия. Пай-Пай с облегчением опорожнил его в дамскую сумку. — Это — чтоб сухари не терлись! Он застегнул «молнию» на джинсах. Открыл дверцу. — Будешь стоять еще десять минут! Уедешь — найду тебя из-под земли и убью. Номер машины мне известен… Чао! — Куда сейчас, товарищ капитан? — спросил водитель-милиционер у Игумнова. «Два шоферских вопроса, — подумал Игумнов. — „Куда сейчас?“ и „Мне ждать?“ — Завезем Цуканова в отдел… Они ушли с шоссе и гнали теперь в направлении Красного Маяка. Было жарко. К закрывавшимся на обед огромным универсамам быстро шли люди. — Моя задача? — спросил Цуканов. — Пай-Пай мог остаться в Туле. Ориентируй на розыск личный состав. — Само собой… — Поинтересуйся происшествиями… Что у них по городу за сегодняшнее утро. — Все? — Свяжись с опером из 49-го, который обслуживает этих… в «Тойоте». А я подъеду с Баклановым в ГАИ к инспектору. Он вызвал к себе таксиста… Карпухина! Может, удастся зайти с этой стороны! Отдел разборов ГАИ окружали деревья. У ворот лежала покореженная разбитая техника. Госавтоинспектор — мясистый, с двойным подбородком — сказал что-то одному из водителей, тот быстро, не прощаясь, исчез. Гаишник подошел к стоявшим в стороне Бакланову и Игумнову. — Приехали?.. — Федор, — представил его Бакланов. — Выдающийся специалист в нашем деле. — Уж и выдающийся… Одутловатое лицо корифея помрачнело. Бакланову что-то требовалось — иначе он не начал бы с комплимента. Для приличия помолчали. Могучие деревья делали двор похожим на парк аристократического особняка или усадьбы. Скорее же всего его построили после войны пленные немцы, как и многие другие здания по соседству. Сейчас в отделе разборов никто об этом не вспоминал. — У друга с машиной беда… Бакланов и глазом не моргнул: когда требовалось, он мог быть жестким и изобретательным. С Федором у них были свои гаишные дела. — …«Жигуль» записан на жену, а она получила от отца. Завещание оформлено, а найти не могут! — Надо узнать в нотариальной конторе… — Дело оказалось чересчур простым. — Номер конторы известен? — Двадцатая. — Длиннющие девки там… — Федор загадочно усмехнулся. — Баскетболистки… Его отвлек сверток, который привез Бакланов, в нем угадывались знакомые параметры. — Тебе! — Бакланов перехватил взгляд. — Надо бы вместе! — Вместе в другой раз! Положи! — Тогда… — Федор обеспокоился. — Сами и пронесите, а то неудобно. Скажут: «Уже со своих берет!» — Какие дела! Гуськом прошли в кабинет. Стол Федора стоял у самого окна, старенький, незавидный. — Реквизировал? Или со свалки? — Наследство! Ражий Бакланов нагнулся, открыл дверцу, сунул сверток в нижний отсек. Сидевшие в комнате посмотрели сочувственно. — Выйдем? Федор обернулся к соседям: — Я сейчас. Разговор во дворе пошел откровеннее. — На меня хотят наехать… — Бакланов достал несколько пластин жвачки, предложил всем. — Нет, спасибо. — Жду жалобу. Мужика ты должен знать. Таксер. Карпухин Костя… Ты его знаешь. — Знаю. Подумав, инспектор взял жвачку, которую Бакланов еще держал в руке. — С ним лучше не связываться. — Думаешь? Федор кивнул: в эту минуту он был абсолютно искренен. — Это мафия. Он возил вора в законе — Афанасия… Слыхал? — Краем уха… Игумнов промолчал. В отличие от гаишников, он не только слышал об Афанасии, но и знал оперативную информацию: авторитет по имени Афанасий держал ближний юго-восток Подмосковья. «Та же Тула!..» — УАфанаеия шведский микроавтобус. «Урван», серебристый, подлиннее наших… Костя сидел на нем. — А сейчас? — Я слышал: он посредничает с крупным оптовиком-спекулянтом. Возит, охраняет, обслуживает. — Овощи-фрукты? — Товары. В последнее время импортные платки… Корифей ГАИ владел разносторонней информацией, которой по каким-то причинам охотно делился с Баклановым. — А тот, кого он возит… Кличка известна? Федор поколебался: — Хабиби. Похоже, это было все, что он мог сказать. У забора уже несколько минут маячил водитель, с которым гаишник до этого разговаривал. В руке у него был теперь целлофановый пакет с содержимым. «Должно, сбегал за коньячком…» — подумал Игумнов. Он взглянул на часы. «Если бы таксист был действительно вызван в отдел разборов, Федор вспомнил бы, что Карпухин должен вот-вот подъехать…» Секрет был прост: «Федор его снабжает повестками!» — Ну, спасибо. — Пока! Они вышли к машине. — Лучший по профессии, — заметил Бакланов по поводу корифея. — На всех городских совещаниях ставят в пример. — Но к тебе всей душой… — Мне многое известно о нем, и он это знает. Впереди горел золотом купол храма на Ваганьковском. День был на изломе. Поток автотранспорта наполнял воздух запахом гари и пылью. Он двигался на трех уровнях, большинство его составляли мощные грузовые средства, направлявшиеся в сторону Ходынки. Издалека донесся стук проходившей электрички — там шли поезда белорусского направления. — Про вечер не забыл? — спросил Игумнов неожиданно. Бакланов сразу догадался, о чем он. Игумновская мысль соседствовала с личным, только когда в нем была замешана нынешняя его жена. Игумнов никогда не говорил о ней. — Клуб Дзержинского… Не беспокойся. Куда сейчас? — Надо найти автомат — позвонить. Ближайший оказался неблизко — у метро с длиннющим названием — «Улица 1905 года». Трубку снял Цуканов: — Слушаю… — Что насчет людей, которых мы проверили на трассе? — Я звонил в сорок девятое… — Цуканов был обстоятелен, когда наступал дефицит информации. — Хозяин «Тойоты» и второй с ним — хорошо известны. Лейтенант и Кабан. Сейчас вызвали из дома старшего опера, который обслуживает этот участок. Как только он свяжется со мной, я поставлю тебя в известность. По существу, Цуканову ничего нового узнать не удалось. — Дозвонился до Тулы? — Да. За утро в городе — всего одно происшествие… Сожгли частную иномарку. У представителя азиатской группировки. Белая чайхана… — За этим они и ездили в Тулу! Лейтенант и Пай-Пай, и таксист… Навязчивая мысль не уходила из головы: «Какая-то взаимосвязь, начиная с утра! Пай-Пай и Голубоглазый-азиат… Московские команды и группировка Белой чайханы!» — А как же Афанасий? — По их данным, он в этой борьбе не участвует… — Афанасий — не такой человек! А кроме того, другие воры в законе этого ему не позволят! Это его вотчина. Он несет ответственность перед ворами. Зам ответил уклончиво: — Я интересовался. Афанасий все время на месте, и автобус у него на приколе под окнами… Может, ждет, когда те и другие прихлопнут друг друга… — Или когда он их прихлопнет! Игумнов повесил трубку, подошел к Бакланову. Гаишник, не переставая жевать, ледяным взглядом следил за проходящим транспортом. — Можно предупреждать каждого второго водителя… — У меня просьба, — Игумнов еще был под впечатлением разговора с Цукановым. — Позвони в Тулу. Своим. Пусть они поставят нас в известность, если Афанасий погонит сегодня свой «Урван» в Москву… Омельчук наконец прибыл на место — двумя рейсами, с пересадкой, без особых приключений. В Шарье проверяющего из МВД встречали. От невысокой деревянной постройки приблизился плотный, в годах, милицейский в форме. С ним был дежурный по посадке, а может, по совместительству и начальник деревянного аэропорта с голубой нарукавной повязкой. За одиноким «Ан-2» на краю поля виднелся милицейский «газон» и дальше — сараи для грузов. Трепыхался на ветру бело-красный метеорологический сачок. — Здравия желаю… — милицейский представился. — Полковник Созинов Павел Михайлович, начальник линейного отделения на станции Шарья. — Подполковник Омельчук. — Документы разрешите! «С этим не попьешь! — Омельчук достал предписание. — Больно оглядчивый». Зам Картузова ни на минуту не забывал о лежавших в кейсе трех пол-литрах коньяка, которые ему подвезли в Быково, можно сказать, к трапу самолета. До того, чтобы пить в командировке в одиночку, посланец генерала Скубилина еще не опустился. — Все в порядке… — Созинов вернул документы. — Как и должно. — Прошу. На первое сиденье «газона» Созинов гостя не допустил — сел сам. «С министерской проверкой, а человек-то не министерский! Управление внутренних дел Московской дороги! Как и мы — с земли! Невелика птица!» — Тут недалеко… Аэродром располагался практически в границах города. — Это старый наш аэропорт… В следующий раз прилетите — на новом будем встречать… — Буду рад… Как вы тут? — Кражи, грабежи… — Созинов привычно поплакался. — Народ у нас тут пьет по-страшному! — И не подумаешь! Омельчук приободрился: «Не все еще потеряно!» По дороге, как водится, Созинов лягнул городскую милицию. — Борьбу с пьянством совсем не ведут… Железка испокон века конфликтовала с территориальной — более многочисленной и профессиональной. Начальникам отделений невозможно было поделить расположение первого секретаря, предисполкома. Вторых лиц. Транспортная милиция в этом поединке всегда проигрывала: у городской в руках магазины, базы, водительские права… У транспортной — только билеты на проходящие поезда да контейнеры! Созинов снова нарушил этикет — заговорил о том, что лично его в данный момент заботило. — Начнете проверять уже сегодня? — Зачем время терять! — Омельчук настроен был миролюбиво. — Тогда я сразу представлю вам личный состав… У Созинова была надежда: «Если дела пойдут хорошо — ночью уеду…». Начальник управления мог пойти ему навстречу: «санаторная путевка», «обострение болезни…». — За недельку думаете управиться? В командировочном удостоверении Омельчука был указан срок: «семь дней». «Все рассмотрел!» — Постараемся, Павел Михайлович… Машину тряхнуло. Городок был заштатный. — За дороги у нас только еще берутся! — Я вижу… Сам Омельчук тоже был из небольшого городка, с Брянщины. То же бездорожье, некрашеные избы. В Шарье к этому добавлялись сиротские, неплодоносившие сады. Созинов из машины знакомил с достопримечательностями: — Раньше тут пивная была… «Красная Бавария»… Магазин книжный… По дороге заскочили в гостиницу. Здесь же, рядом с бывшей «Баварией». Двухэтажное добротное деревянное здание. Оформление гостя не заняло и пяти минут. Номер был просторный, чистый. С эстампом над кроватью. Омельчук оставил на вешалке взятый на всякий случай с собой милицейский плащ. — А то можно в Ветлужский устроить. В поселок. Там попристойнее. Финны такой домик отгрохали — чудо! — то ли предложил, то ли подумал Созинов. — Я уж тут, ближе к вам! Кейс с бутылками Омельчук прихватил с собой. — Едем! По пути осмотрели центр — не совсем прямую, не очень широкую улицу — Октябрьскую. — Наш «Белый дом»! В новом кирпичном здании размещался райком или горком. «Сюда документы тоже могли принести!» — Омельчук взял шарьинский «Белый дом» на заметку. Вокзальная улица была застроена двухэтажными домами, принадлежавшими железнодорожному ведомству. Линейная милиция теснилась в нескольких помещениях. — Какой год мучаемся! Очень неудобно? — прокомментировал Созинов. — Конечно! А дежурка? — Непосредственно на вокзале. Я покажу. В отделении проверяющего тоже ждали. Дежурный объявил сбор в кабинете начальника. Созинов представил личный состав: — Секретарь партийного бюро. Замы… Старший опер уголовного розыска… Омельчук положил глаз на старшего опера — молодого, с приятным лицом, высокими, как у девицы, бровями. Созинов добавил несколько слов: — ..Занимается жалобами и заявлениями. По распределению обязанностей на Виталии еще переписка по найденным вещам, неопознанные трупы, общий розыск… Старший опер слушал потупясь. «Выпить не дурак, сукин сын! Но работящий, тихий…» — подумал Омельчук. На старшего опера было возложено также исполнение всех ориентировок, розыск утерянных документов. «Он мне и нужен…» Личный состав отпустили. Созинов повел показывать помещение — оно действительно оказалось неудобным, с избыточной подсобной площадью. В кабинете в конце коридора Омельчук снова увидел старшего опера — тот что-то быстро выстукивал указательным и средним пальцами на портативной машинке. В кабинете был второй стол, за ним никто не сидел. — Переписки очень много, машинистка не справляется. — Если вы не против, то я, пожалуй, тут и обоснуюсь… — заметил Омельчук. — Пожалуйста. — Ты не против будешь, Виталий? — Омельчук обернулся к старшему оперу. — Сидите, товарищ подполковник… — Старший опер вспыхнул. Он был явно польщен. — Места хватит… — Вот и прекрасно. Созинов был тоже рад: — Кабинет хороший. Хотите — можно положить кейс ваш ко мне в сейф? Чтобы спокойнее! — Не беспокойтесь. — Значит, можно приступать? — Да, да. Через несколько минут в кабинет уже несли пронумерованные толстенные регистрационные журналы с входящими, исходящими… переписку по жалобам…. Отказные материалы… — За прошлый год тоже будете смотреть? — спросила секретарь отделения. — Пока не знаю… Офицер постовой службы Омельчук и свои-то бумаги смотрел, можно сказать, только под дулом пистолета. Старший опер ненадолго вышел. Вернувшись, принялся снова терзать пишущую машинку. Время от времени Омельчук ловил на себе его понимающий ясный взгляд. — Ты чего, Виталий? Старший опер бросил стучать. — Головка не болит, товарищ подполковник? А то можно подлечить с дороги! — А есть? — Омельчуку нравилась прыть его шарьинских хозяев. — Обижаете, товарищ подполковник! Виталий снова ненадолго убежал. Минут через двадцать он вернулся с двумя бутылками. На подоконнике в газетке «Ветлужский край» нашлись малосольные огурчики, несколько крупных, из-под домашних кур, яиц вкрутую, помидоры, колбаска. Дверь не заперли. Старший опер разлил коньяк в два стакана. — У меня как раз тоже отходняк… Бутылку он оставил на столе. — Дай Бог не в последний! «Сейчас начальник появится… Вроде случайно! — Омельчуку все было давно знакомым. — Накроет за пьянкой. Ну, держись! Я тебе это попомню, полковник!» Виталька лихо рванул стакан, занюхал огурчиком. — Давайте, товарищ подполковник! — Сейчас! Омельчук поднялся к окну. Улица внизу была узкой, с глубокими, заросшими травой канавами по обе стороны. По тротуару по одному, по два не спеша шли пешеходы. «Ну, что он там мешкает, Созинов…» Послышались шаги. На пороге возник начальник отделения. Картинка в кабинете — увы! — была не той, которую он ожидал увидеть. — Виталий!.. — Созинов не знал, что сказать. — Ты чего? Что это у тебя? Омельчук обернулся. — Ты его не ругай! — Московский проверяющий оказался на высоте. — Опер твой — молодец! Знает, как гостя встречать… Виталий, тащи еще стакан! Старший опер поколебался. — Будете, Пал Михайлович? — Будет! Чего спрашивать! Не мужики мы, что ли?! Созинов забормотал про обострение, санаторий. — Чисто символически! А про проверку не беспокойтесь: не подведу! Сам с земли… Получилось даже лучше, чем Созинов планировал. Выпили. Закусили. Омельчук распустил узел на галстуке. Посоветовал: — Виталия ты сегодня отпусти, Пал Михалыч! Какой из него теперь работник! Я тоже вернусь в гостиницу, отдохну… Спеху нет. Заму своему скажи, чтобы набросал проект акта проверки… У Созинова отвисла челюсть. — Акта министерской проверки? — Ну! Без особых там моментов… Скромно и прилично! — Понял. — Я сейчас отдохну. А днем пусть Виталий меня найдет. Город вместе посмотрим. Сможешь, Виталий? — Конечно, товарищ подполковник! — Старший опер поднял высокие, как у девицы, брови. — Все будет в порядке! Не беспокойтесь! — Тогда закрывай лавочку! Поеду отдохну… — Омельчук обернулся к начальнику отделения. — Если из Москвы будут спрашивать, я — на линии! Созинов больше не дергался. Самолично повез Омельчука в гостиницу. Стояла оглушительная тишина. В линейном отделении и потом в машине за километры явственно был слышен стук автосцепки на товарном парке, скрип половиц в домах. В березовом отеле было тоже тихо. Из коридора доносились едва различимые равномерные шорохи. Здоровенная молодая деваха в задранной выше колен узкой юбке ловко орудовала тряпкой — мыла полы. Стекала, пенясь, мыльная молочная жижа. Деваха наступала из коридора, ритмично меняя направления тряпки и зада. Белые полные подколенки отсвечивали светло. — Здравствуй, Люба, — Созинов поздоровался в спину. — Чистоту все наводишь! А где хозяйка? Деваха распрямилась, поправила выбившиеся из-под косынки потные пряди. У нее оказалась высокая крепкая грудь, грубое лицо с выдавшимся вперед подбородком. «Отчего здоровых грудастых баб чаще называют Любовями?» — подумал Омельчук. Он уже не раз горел на Любках. — Здравствуйте, Павел Михайлович. На московского гостя вроде как и не посмотрела, нагнулась, взялась снова за тряпку. — Что ж, отдыхайте, — пожелал Омельчуку Созинов. — Если надо будет, я подошлю за вами машину. Омельчук спустился за ним на крыльцо. Постоял. Созинов сразу уехал. На улице, примыкавшей к гостинице, было безлюдно. Сотни изб, сведенные в кварталы. Мачты телевизионных антенн. И ни души! И снова стук автосцепки на станции. Омельчук вернулся в предбанник. Дежурная администраторша не появилась. Горничная все так же размеренно крутила тряпкой и задом. — Слышь, Люба! — Омельчук посмотрел на ее полные ноги, надвигавшийся на него зад. — Надо бы посидеть, поговорить… Как ты? Закусить, я думаю, мы тут найдем? Тряпка перестала ходить. Женщина принялась не спеша разгибаться. — Коньяк у меня с собой. Можно ко мне, в номер. А можно к тебе… — В номер не надо… — был ответ. На лестнице послышались шаги. Она сказала быстро: — Выходите на улицу и ждите на углу. У кинотеатра… Вернувшись на вокзал, Игумнов первым делом связался с картотекой МУРа. Результат не оказался неожиданным. Клички Пай-Пай, Лейтенант и Хабиби на учете не значились. Это был хороший признак. В картотеку, как правило, попадала обычно мелкая рыбешка и еще ушедшая на покой; крупная и сильная рыба ускользала. «Ни в одном отделении на них ничего нет… Опасная группа!» Игумнов двинулся перроном к себе. Дневное «техническое окно» — временный перерыв в движении пригородных поездов заканчивалось.Пассажиры, коротавшие время в открытом полуэтаже вокзала, теперь все ближе подтягивались к платформам, садились в электрички. Первыми уходили поезда ближайшего Подмосковья, жители Видного, Домодедова должны были освободить места в электричках, следовавших в Каширу и Ступино. У табло, показывающего время отправления очередного поезда, Игумнова неожиданно толкнули. Несильно. Намеренно. Это был знак. Кто-то дал понять, что Игумнов ему срочно нужен. Вокруг, на станции, было слишком много нескромных глаз и ушей. Толкнувший не хотел, чтобы его отношения с начальником уголовного розыска были предметом обсуждения. Игумнов замедлил шаг. Вокруг теснились пассажиры. В сторону восьмого пути удалялся носильщик с телегой. Там, у ограды мемориального комплекса, виднелась чуть отнесенная в сторону стайка автоматов. В них продавали воду. Игумнов поискал в кармане монету, двинулся к ограде мемориала. Он ни на секунду не усомнился в том, кто именно пытался привлечь его внимание. «Аскер…» Носильщик был из вокзальных авторитетов, трижды судимый за кражи татарин, фигура весьма заметная на станции. Авторитет улаживал конфликты между работодателями и работополучателями в случаях, когда профком станции был бессилен, железной рукой наводил трудовую дисциплину. Через Аскера носильщики и кладовщики отстегивали часть выручки наверх. Он же обеспечивал покровительство администрации, а иногда и милиции: отмазывал попавшихся при ночной продаже спиртного, при мелких хулиганствах, сводничестве. Непростые эти функции требовали также оказания время от времени услуг вокзальной милиции, на что авторитет по мере необходимости соглашался. Особенно если это касалось залетных — чужих воров. Игумнову уже не раз приходилось разговаривать с ним конфиденциально. У автоматов с водой никого не было. Они пили воду в метре друг от друга. — Жара… — пожаловался авторитет. — За день жидкости литра три выпиваю… Он осторожно огляделся. По другую сторону ограды, отделявшей перрон от мемориального комплекса «Траурный поезд В. И. Ленина», было тоже пусто. Выдраенный до блеска паровоз, доставивший тело вождя от Герасимовки до Павелецкого, тускло отсвечивал в построенном для него саркофаге. — Я видел сегодня этого… — Аскер отвел руку со стаканом. — Которого ты разыскиваешь. Игумнов ждал чего-то подобного. — У нас их навалом разыскивается… — Перед планеркой сегодня носильщикам объявили… Мусульманин, а глаза голубые… Из-за них все время смотрел в сторону. — Ты сам его видел? — Мы постояли немного. — Как он одет? — Двубортный костюм, галстук. Второй, с ним — русский. Оба — спортсмены. Приезжие. — Похоже… — Это они. Можно было, конечно, потолковать и побольше. Но эти заботы! Игумнов знал его проблемы. Каждый раз они повторялись с одним и тем же финалом. Кладовщик камеры хранения из молодых оказался неаккуратен: он прикрепил к чемодану использованную квитанцию, а деньги открыто положил в карман. На вокзалах не было ни одного кладовщика, который не проделывал бы то же самое. Администрация отлично это знала. Однако этот сделал все на глазах приехавшего прокурора из провинции. Случай получил огласку — виновного на шесть месяцев пришлось перевести в носильщики. Авторитет открыто намекал: в качестве ответной услуги Игумнов должен был вернуть неудачника в камеру хранения. — Жить-то всем надо! А если наказывать, то сначала ветеранов! Ударников комтруда! Ведь так? Игумнов был с ним согласен, но сейчас его интересовали Голубоглазый и его партнер. — Что им надо было на вокзале? — Приехали вроде к директору ресторана. Игумнов понял, что носильщик в курсе. — В чем там дело? — Меня достает этот… — Авторитет хотел определенности. — Молодой! Из камеры хранения… И отец его тоже ходит. Как два телка, честное слово. «Помоги да помоги!»… Могу я им сказать, что вопрос решится положительно? Он предлагал сделку. Работать на контору из одного чувства патриотизма охотников находилось мало. Нормальных средств, чтобы расплатиться за получаемые сведения, как водится во всех полициях мира, у милиции никогда не было. Оставалось выручать засыпавшихся жуликов. Игумнов кивнул. — Лучше бы уже на этой неделе! — Носильщик сразу успокоился. — А с Голубоглазым вот что… Кто-то сказал, что через директора ресторана можно достать товар. — Он назвал его? — Японские головные платки. — Понял. С час назад он уже слышал об импортных платках. В отделе разборов ГАИ. Было ли это простым совпадением? Носильщик бросил монету в автомат, налил еще стакан. За оградой музея-депо показалась крупная высокая женщина, стрелок ВОХРа — форменная юбка облегала ее, как опорную колонну. — Вообще-то они достали было платки… Но контора накрыла, отобрала товар. Еле ноги унесли… — Давно? — как перед тем носильщик у Андижанца, спросил Игумнов. — Чуть не повязали! Вчера. «Если узнать, кто задерживал, можно попытаться установить бригаду. Надо дать ориентировку по городу…» — Кто из них об этом рассказал? — Русак… Игумнов отметил правдоподобность. «Верно. Голубоглазого накануне не было в Москве!» С Голубоглазым вообще выходила неувязка: он выскочил из поезда, хотя не имел никакого отношения к краже у Больших Боссов… А тут, на вокзале, кроме всего, ударял по другому ведомству… Это была родная вотчина ОБХСС! — Они ходили к директору ресторана? — По-моему, нет… — Носильщик ни словом не обмолвился о своей роли в происшедшем. — Такие вот дела… — Носильщик для приличия помолчал. — Так я могу успокоить этого телка? — Пусть подойдет к начальнику станции. Я позвоню. Носильщик достал из кармана спичечный коробок. — Это Голубоглазый оставил. Там номер машины… Игумнов взял купленный товар. «Томская спичечная фабрика… Из Сибири!» На обратной стороне стояло выведенное шариковым стержнем: «ММТ 71-31». «Такси… Седьмой парк! Первая колонна!» Игумнов задумался. — Много платков у них отобрали? — Не говорили. — А кто адресовал в ресторан? — Тоже… Нового директора ресторана Игумнов не знал. Тот появился в общей волне, хлынувшей на места, освободившиеся с началом Большого московского разбора в торговле. « Пора и познакомиться!» В коридоре перед кабинетом стояло несколько человек, все — проштрафившиеся работяги вокзального общепита, ожидавшие выволочку. Никто из них не возвысил голос, когда Игумнов решительно открыл дверь в предбанник. — Да-а… При новом хозяине тут стало еще теснее. Разнокалиберная мебель. Стол с пишущей машинкой. Кресло. Вешалка. Перед зеркалом висел дамский длиннющий плащ, предполагавший под собою в носке короткую юбку-мини. Так и оказалось. Владелица мини — высокая девица, перегнувшись через стол, поливала цветы, стоявшие на низкой подставке, на полу. Нижняя часть ее туловища находилась на уровне письменного стола. — Вам директора? — спросила от пола. — Хочу с ним поговорить. Я начальник розыска. Девица разогнулась. В узком проходе они почти касались друг друга. — Он занят. — Я, между прочим, тоже. Он с ходу открыл дверь. Лысоватый насупленный человек за столом листал бумаги. Взглянул недовольно. Игумнов, не ожидая приглашения, придвинул кресло. Представился. Начал резко: — Я по поводу людей, которые интересовались у вас платками. Дело это серьезное! Он почувствовал, что попал в точку. — Вы их давно знаете? — Мы вообще незнакомы… — Директор держал себя уверенно. — Почему они обратились к вам? Ответ прозвучал неожиданный: — Я не могу обсуждать этот вопрос… Меня предупредили. Игумнов узнал высокий слог инструктажа смежной службы: у кагэбэшников даже для вокзального ресторана существовала совершенно особая государственная тайна. Директор был не первый, кто пытался играть на взаимоотношениях обоих ведомств. — Если мы не найдем общий язык, я попрошу вас официально… Разговор с уголовным розыском оказался тяжелее, чем с чекистами. — Со мной разговаривал один человек… Я слышал его впервые. — О каком товаре шла речь? — Импортные платки. — Он наверняка вам представился! Кто он или откуда, или кто вас рекомендовал… — Верно! — Директор вспомнил: — Он сказал, что он из Андижана… «Снова Центральная Азия!..» — Вы его видели? — Он гак и не пришел. — Кому вы сообщили о звонке? — Вот телефон… — директор ткнул в календарь. Мизантропическое настроение, в котором он находился до прихода Игумнова, его быстро покинуло; теперь он был заинтересован в том, чтобы его жизнь на вокзале была такой же, как до этого визита. Игумнов заглянул: «Учреждение № 1, Управление КГБ на транспорте… Понятно…» — Мне сказали, чтобы в подобных случаях я звонил им. Другое дело — работа ресторана: заказы, обеды… Тут — милиция! — Обеды меня не интересуют… — И напрасно! — Директор понял, что переборщил. — Я пригласил отличного повара. Такие печеночные паштеты!.. Игумнов поднялся. Дальнейший разговор с директором был беспредметен, а о паштетах Игумнов кое-что знал. — В них добавляют сердце… — К нему поступала информация. — Сердце много дешевле печенки. Две смены назад купили полтонны сердца на мясокомбинате. За наличные. Так что… Директор так и отпал. — Ничего об этом не слышал! — Неважно. — Вы уже уходите? Директор проводил Игумнова в коридор. При их появлении «штрафники»-работяги, как один, поднялись. — Вы действительно не хотите у нас пообедать? — пропел директор. — Но, может, поужинаете? — В другой раз… «Штрафники» заулыбались. «Голубоглазый и его напарник шли к старому директору… Вокзальный авторитет перехватил их, объяснил: что к чему…» Носильщик работал на обе стороны, но, к чести авторитета, на милицию — без желания и только по необходимости. «Лишнего не скажет!» Но с этим уже ничего нельзя было поделать. В таксомоторном парке трубку сняла молодая женщина, очевидно, диспетчер: — Машина утром выезжала на час. К Ярославскому вокзалу, — она изъяснялась четко, по-командирски. — С тех пор стоит в гараже. — Сегодня будет еще на линии? — Она выедет вечером. — С тем же водителем? — Он один работает! У него нет сменщика… — А фамилия? — Карпухин… — Карпухин Константин Иванович? — Да. По-моему, вы уже звонили. Интересовались. — Не уверен. — Я вам ответила: «Сегодня он работает в ночь». Я все помню! Вы еще спросили: «Как он работал вчера?» — А что вы мне сказали? — «Вчера он работал в вечер!» Так? — Да. Спасибо… Игумнов положил трубку. — Это тот самый Карпухин, которого мы сегодня тормозили на скоростняке… Зам, к которому он обращался, промолчал. «Таксопарк. Импортные платки. Сожженная рэкетирами в Туле иномарка… Нам-то? Вокзальным разыскникам! Больше всех нужно?» — А звонил диспетчеру Голубоглазый! Номер телефона был записан на его спичечном коробке!.. Занятная цепочка! Не замечаешь? Цуканов вздохнул. — Карпухин — таксист, личный водитель Хабиби, оптовика, поставщика импортных платков. В прошлом возил вора в законе — Афанасия. — Так… — А Голубоглазый и его партнер ищут эти платки. Накануне они где-то достали, но контора отобрала… Цуканов расстегнул пуговицу на пиджаке — уродливо спускавшийся книзу живот напоминал боксерскую грушу. — Звонил я в Управление БХСС. Вчера они никого не прихватывали с импортными платками и ни на кого не наезжали! |
||
|