"Точку поставит пуля" - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)

1.

Андижанец закрыл гостиничный номер, спустился вниз. В холле, кроме дежурного, толпилось, как обычно, пять-шесть проституток. Одна из них попросила сигарету — Андижанец молча подал. Прошел мимо. Проститутки вызывали в нем брезгливость.

— Спасибо…

— Не стоит.

На площади перед входом с утра до поздней мочи бурлила разноязыкая, небрежно одетая толпа приезжих: устанавливали связи, торговали, договаривались. Вдоль тротуара парковались иномарки. Подъезжали и уезжали такси. Крутые частники постепенно отвоевывали стоянку — и таксисты предпочитали тут не задерживаться: опасно!

Андижанец нашел глазами амбала Уби — здоровяк разговаривал с тоненькой смущавшейся девушкой.

«Мало ему проституток…»

Пожилая семейная пара на тротуаре замедлила шаг, следила за Уби: когда амбал стоял рядом с женщиной, всем, кто оказывался поблизости, становилось отчего-то неловко. Уби осведомился у Андижанца:

— Ты далеко? — Он хотел подняться с девушкой в номер.

— К автомату.

Телефон в гостинице для их дел не годился.

— Я тебе нужен?

— Жди меня тут!

Андижанец выговаривал слова с ужасающей интонацией уроженца Центральной Азии, хотя был он русский. Загорелый до черноты русак. Центнер сбитой вкрутую мышечной ткани. Гордость советского бокса из Андижана. Андижанец — была его кличка.

— Я сейчас вернусь…

Телефон-автомат под деревьями в конце переулка оказался исправен. Андижанец набрал номер. На другом конце провода раздалось осторожно-выжидательное:

— Аллё-ё… Кого вам?

Отвечал анонимный посредник — «почтовый ящик». Теневики только еще осваивали этот новый вид деловых услуг. За вознаграждение, не называя себя, каждый получал теперь возможность передать и получить нужную информацию, не вступая в непосредственный контакте партнером. Предприимчивые люди брали это все на себя — сообщить цену, договориться о времени и месте встречи…

— Мне нужен Михаил Иванович!

— Кто его спрашивает?

— Андрей.

Это был пароль.

— Одну минуточку… — Наступила пауза, потом голос зазвучал четче: — Они ждут вас сегодня. Вы слышите?

— Да.

— В двадцать сорок.

— Да.

Оставалось уточнить место.

— В Духовском переулке. Рядом с кладбищем. Ждать десять минут! Вы поняли?

— Да. Иначе через десять минут они уедут!

Духовской оказался небольшим, темным. На месте снесенных когда-то двухэтажных бараков чернел пустырь. Конец переулка упирался в запертые ворота старого Даниловского кладбища, второй уходил к взметнувшемуся через Москву-реку Автозаводскому мосту.

Андижанцу и Уби почти не пришлось ждать. Такси продавца подкатило точно в двадцать сорок. Развернулось. Резко затормозило. Обе машины стояли впритык, почти касаясь друг друга багажниками.

— Как дела? — Хабиби — черноволосый, с усами «а-ля Саддам Хусейн», в светлом костюме и легких туфлях — выпрыгнул из такси навстречу Андижанцу.

— Как вы сами?

Они коснулись щеками.

— Время терять не будем… — У Хабиби была та же жуткая интонация плюс акцент. Подтянулись помощники.

Бык Хабиби был уголовного вида: телохранитель словно только вчера вернулся от хозяина. Продавец, Андижанец и Уби по обычаю, с обеих ладоней, словно омыли подбородки. Принялись за дело. Б ы к-уголовник открыл багажник. Хабиби сдержал слово. Все пространство внутри было заставлено коробками, украшенными четкими типографскими иероглифами. Андижанец достал нож. Тара была высокого качества. Вспоротый картон пополз, раздирая бумажный шов. Внизу мелькнула ткань. Переливающееся всеми цветами радуги поле. Сверкающий люрекс. Андижанец наконец нашел для людей Белой чайханы то, что они долго искали. Импортные японские платки. В Душанбе и в Ленинабаде и вообще по всей Центральной Азии торчали от них молоденькие стройные телки и толстозадые, в пестрых штанах на шнурках пожилые матроны. Андижанец теперь уже не жалел, что переговоры с продавцом ему пришлось вести вместе с Уби — без представителя Белой чайханы, без Голубоглазого. Он окунул руки в ткань.

— Быр, икки…

Считал не во всех коробках подряд. На выборку. Ни покупатель, ни продавец, сведенные анонимным посредником, ничего прежде не знали друг о друге. Хабиби стоял рядом. Пока деньги не были уплачены, риск за судьбу товара лежал на нем.

— Быр, икки, уч…

Таксисты проявили полнейшее равнодушие. Мальчик-водитель, приехавший с Андижанцем, спал, положив голову на руль. Ему еще предстояло ночь работать. Второй таксист — рыхлый, с залысиной со лба — включил магнитофон с Шафутинским.

— Токиз юз…

Андижанец закончил считать.

— Пять тысяч девятьсот…

Все было по-честному. Он обернулся к амбалу:

— Передай.

Уби отстегнул кейс с наличными, прикрепленный карабином к поясу, вручил продавцу.

— Пожалуйста…

Через минуту Хабиби уже сидел у открытой дверцы — считал. В нынешние неустойчивые промена можно было запросто вместо банковских пачек налететь на нарезанную полосками туалетную бумагу. Андижанец стоял рядом с дверцей. Теперь

уже спешил он: и товар, и деньги одновременно находились в чужой машине. Наступил наиболее критический момент всей сделки. Пузан Уби прикрыл Андижанца сзади, уголовного вида бык Хабиби занял место между багажниками машин. Все, однако, происходило мирно и буднично. Андижанец постепенно успокоился. Тем неожиданнее прозвучало вдруг:

— Контора!

Б ы к-уголовник первым заметил опасность…

В направлении Даниловского кладбища устремилась машина с тревожной круговертью огня над кабиной. Она шла с Автозаводского моста впереди остального транспорта.

— Менты!

В переулке началась паника. Андижанец выхватил чемоданчик с деньгами, бросился ко второму такси, сунул кейс на заднее сиденье. Рядом «метал икру» Уби. В экстремальных обстоятельствах амбал становился неуправляем.

«Счастье, что он без оружия…»

Бык Хабиби успел захлопнуть багажник.

Все произошло в считанные секунды.

Взвизгнули тормоза. Черная «Волга» развернулась. Трое вооруженных, включая водителя, с пистолетами кинулись к машинам.

— Московский уголовный розыск! — Выскочивший первым, молодой, со впалыми щеками, в кожаной куртке, был старшим. — Всем из машин! Руки на капот!

Молодой мент-водила — здоровый, не менее ста килограммов — поднял пистолет: ствол вертикально, вверх, палец на спусковом крючке.

— Быстро! Кому говорят! Ноги расставить…

Таксисты подали пример первыми. За ними подняли руки остальные. Тут произошла заминка. Уголовного вида бык неожиданно бросился в просвет между ментами. Контора не успела среагировать. Бык убежал бы, если бы не старший из ментов. Он выбросил ногу — бык с ходу грохнулся ни асфальт. Тотчас сверху на него навалились менты. Ошмонали. На свет появился маленький вороненый револьвер.

— А это откуда у тебя?

— Не знаю. Не мой…

— В машину! — приказал старший. — Сразу в наручники! И смотреть в оба!

— Где-то я видел его физиономию, — заметил здоровяк-водила. — Не проходит ли по всесоюзному розыску?

Второй мент застегнул на кистях у уголовника блестящие металлические браслеты, подвел к «Волге».

— Поедешь тут… — другими наручниками он притянул руки быка к верхнему поручню сзади. Все молчали. Водила-мент прошел от задержанного к задержанному, однообразно поверх одежды проводя руками вокруг пояса, а затем вдоль ног, от щиколоток до паха и под мышками. Но больше ничего не обнаружили.

— Багажники открыть! — приказал старший. — Живо!

В багажнике такси, привезшего Андижанца и Уби, ничего интересного не нашлось.

— Теперь ты! Быстро!

Приехавший с Хабиби таксист поднял крышку. Коробки показались на свет. Тугие, с иероглифами. При уличном тусклом освещении сверкнула серебристая нить.

— Платки! Полный кузов!

Старший не удивился:

— Кто хозяин?

Никто не ответил.

— Нет хозяина? — он посмотрел на таксиста. — С кем приехал? Ну!

Таксист не спешил с ответом. Ему хорошо заплатили. При благополучном исходе сделки мог, видимо, рассчитывать на приличные чаевые.

— С клиентом!

— Знаю: не с тещей! С кем именно?

Таксист держался.

— Может, тебе память освежить?

Здоровяк-водила в это время заглянул во второе такси.

— Смотри, на счетчике сколько! Где же вас мотало? — Он открыл дверцу, окинул взглядом салон.

— Это я приехал! — Андижанец попытался отвлечь его.

Из этого ничего не вышло.

— А это чей? — водила дернул с сиденья кейс.

Андижанец промолчал.

— Не знаешь! — Он откинул крышку. — Ого! Товарищ майор! Деньги! Миллион — не меньше!..

Тайны задержанных при сделке были шиты белыми нитками.

— Продавцы и покупатели! Сто пятьдесят четвертая статья, часть третья. Спекуляция в крупных размерах. До десяти с конфискацией… — Старший группы был доволен.

Продавец кашлянул. Лицо его с усами «а-ля Саддам Хусейн» выглядело окаменевшим. За все это время он не произнес ни слова.

— Это — не все! — Старший оглядел задержанных. — Не исключена контрабанда! Мне не нравится этот усатый!.. Тогда и семьдесят восьмая пойдет. По совокупности…

Предстояло отделить задержанных друг от друга, чтобы лишить их возможности сговориться. С учетом малочисленности конвоя это было трудноосуществимо, но к о н т о р а не собиралась запрашивать о помощи. Оптимальный вариант нашелся быстро. Старший ткнул во второго мента:

— Ты садишься в такси с продавцом… И смотри в оба! Со мной поедет этот… — он показал на уголовника в машине. — На кейс — мастичную печать и ко мне на сиденье. Отправляемся колонной. Между нашими машинами — такси с покупателями.

— А не уйдут, товарищ капитан? — второй мент кивнул на Андижанца и Уби.

— Без денег? — старший усмехнулся. — Так не бывает! Сумма уж очень большая! Итак: всем понятно? Едем в ГУВД на Петровку, 38. Там будем разбираться… Впереди «Волга». За нею такси с покупателями. Дальше второе такси — с продавцом. Ясно?

Мальчишка-таксист возмутился:

— А кто заплатит?

— Мы!

— Знаю я! — Пацан осмелел. — От хрена уши!

— Поговори!

В переулке было по-прежнему безлюдно. Какая-то машина свернула было с боковой улицы, но тут же подала назад: водитель разглядел подозрительную возню у тротуара.

— По маши-нам! — старший поднял руку. — Предупреждаю: при попытке к бегству по транспортным средствам может быть применено оружие. Всем ясно?

Андижанцу казалось: он видит сон о себе.

«За какие-нибудь три минуты! И ни платков, ни денег… И сам на грани ареста!»

Позади, на сиденье, матерился Уби. Все больше заводил себя. Для полноты ощущений ему просто было необходимо получить рукояткой ментовского пистолета по дурацкой башке. Мент-водила заметил это:

— Привести в чувство? Или сам справишься?!

С Духовского двинулись колонной.

Впереди — черная «Волга» с ментами, с повязанным б ы к о м, телохранителем. С кейсом, полным денег.

За ней — машина с Андижанцем и Уби.

Замыкал Хабиби и его рыхлый с залысиной со лба таксист. Со вторым ментом. С японскими платками в багажнике. Коробки, от которых Хабиби не успел отделаться, играли теперь роль жернова, привязанного к шее утопающего.

— Не спеши! — сразу же коротко приказал Андижанец таксисту. Андижанец с Уби, с мальчишкой-таксистом стартовали, спереди и сзади зажатые конторой. Постепенно к Андижанцу возвратилась способность контролировать ситуацию.

— Не растягиваться! — донеслось из первой машины.

Между мостом и кладбищем висел запрещающий знак, контора свернула в объезд.

— Петровка, 38… Далеко? — спросил у таксиста Андижанец.

— Порядочно.

Улица была плохо освещена. Впереди показалась площадь. С бульваром. С крытым рынком. Сбоку, по основной трассе, со стороны моста сплошным потоком двигался транспорт.

«Воскресный день!»

Люди возвращались из загорода. С дач. С садовых участков. Было уже поздно.

— Еще медленнее!

— Понял.

Перед перекрестком таксист умышленно замешкался. Машины впереди и с ними неразличимая теперь ментовская «Волга» оторвались, захваченные общей гонкой. Их проблесковые огни мелькали далеко впереди. Такси с продавцом еще не появилось. Вторая волна машин, сзади, только пока приближалась.

— Теперь можно!

За перекрестком шли в общем потоке. Движение было односторонним.

— Еще тише! — Андижанцу показалось, что они снова движутся слишком быстро.

Таксист кивнул на трассу:

— Что-то случилось…

— Справедлив Аллах! — Уби ни на секунду не усомнился в том, что судьба покарала ментов. Заслуженно. Мгновенно. Неумолимо. — Слава Аллаху!

Перед автобусной остановкой впереди открылись выбывшие из гонки автомашины. Транспорт их медленно объезжал. Уби прильнул к стеклу — черной «Волги» среди пострадавших не было.

— Слышишь, водитель! — Андижанец обдумал мысль. — У нас к тебе дело! Мы отблагодарим! А это — задаток! — он держал в руке деньги. — Ты отличный малый! Сейчас ты свернешь! Отвезешь нас к ближайшему метро… — Андижанец положил купюры между сиденьями. — Договорились?

— Ты все тут лучше знаешь!

По тротуару шли люди. Светофор на углу показал желтый.

— Давай!

— Могут прав лишить! — Таксист трусил.

— Скажешь: «Мне угрожали!» Ну!

Таксист на мгновение задумался. Впереди был переулок.

— А-а… Где наша не пропадала!

Мальчишка-таксист с ходу вильнул в крайний ряд. Послышалась ругань. Визг тормозов. Но это уже было позади. Переулок оказался длинный, сломанный, как колесо самоварной трубы. Андижанец взглянул в заднее стекло — за ними никто не увязался.

Проскочили еще несколько улиц. Все был тихо.

«Ушли! Без платков, без денег!..»

С утра следовало начинать все сначала. Андижанец обернулся к Уби:

— Как насчет другого поставщика?.. Телефон его жив?

— Директора ресторана? Он у меня там, гостинице… — Амбал выматерился; его все еще не отпускало. — Сволочи! Если б пистолет был…

— «Если бы пистолет», если бы еще Фарук был с нами…

— Когда он приезжает, Голубоглазый?

— Завтра с утра. С новосибирским…

Таксист уже притормаживал, осторожно переходя в крайний ряд. Впереди показалось невыразительное здание метро. Круглое, с надземным вестибюлем. Чуть сбоку качался ярко освещенный трамвайный вагон.

— Приехали…

— Думаешь, они будут нас искать? — спросил Уби.

— Не знаю… — Андижанец уже открывал дверцу.

Заместитель министра внутренних дел генерал Жернаков поправился, убрал рюмку в стол. Вслед за бутылкой «Армянского». В голове прояснилось. Заел ломтиком лимона с песком и молотым кофе поверх — «николашкой». Любимой, по свидетельству многих, закусью Генерального штаба. Потом отпер дверь, подошел к окну. Из кабинета открывался вид на изогнутые спины крыш. «Мир чердаков, черных смотровых окошек…»

Все руководство министерства давно уже переехало в новое здание — на Житной, рядом с французским посольством, только Жернаков да еще несколько генералов остались на Огарева.

В кабинете стояла ставшая обычной за последние эти недели тишина. После той коллегии Жернакова не беспокоили. Вопрос о его отставке был предрешен. Ждали, пока пройдет шум. Чтоб все — втихую. Как в омут. Камнем.

Жернаков решил еще принять. Но помощник в приемной — словно почувствовал — вырос в дверях:

— Чайку, Борис Иванович?

— Можно!

— Уже готов!

Помощник — красавец подполковник в свои тридцать с небольшим — поставил на столик в углу заварной чайник. Сухарики.

«Тревожится…»

С помощником было ясно.

«Если замминистра попрут, как к тому и идет, на нем тоже, считай, ставь крест! Никто не возьмет! — Жернаков не раз думал об этом. — И верно! Зачем? Что умеет? Закончил блатную Омскую школу — единственное учебное заведение, готовящее офицеров прямо из десятиклассников. Все детки начальства ее прошли. На земле и дня не работал. Сразу в министерство… Теперь подполковник. Чай заваривает. Трахается. Еще в сауну ходит. В „дипломате“ завсегда веничек, эвкалипт…»

— Пожалуйста, Борис Иванович! С травками!

— Отлично… Теперь набери-ка мне Московское транспортное…

— Есть!

На проводе уже был начальник московского управления генерал Скубилин:

— Слушаю вас, Борис Иванович…

«Этот поймет… — у Жернакова стало теплее на душе. — Если за мной дверь в министерстве закроется, этого тоже сразу съедят! Самое позднее — на другой день…»

— Как обстановка?

— Докладываю… — Скубилин вооружился цифрами. Словно и не знал о нынешнем подвешенном положении заместителя министра — куратора и своем собственном. — Сведения по первой позиции… Теперь вторая… Третья…

Жернаков слушал вполуха. Цифры пролетали, не задевая. Как вагоны длиннющего, шедшего с ходу состава.

— Как в дальнем следовании?

— Пассажиропоток возрос! И с ним преступность. Спекулянты и картежники — все в Москву!..

— Принимай меры, Василий! Систему фильтров…

— К каждому вагону милиционера не поставишь, Борис Иванович!

— Надо! Не тебе объяснять. И именно теперь! Нам никак сейчас с тобой нельзя опускать руки! Сожрут!

— Понял…

Жернаков положил трубку, снова подошел к окну. Верхние этажи зданий, голые крыши. Загадочный, вычлененный из городской жизни шипу, особый мир. Колесо жизни не стояло на месте. В преддверии очередного, Двадцать седьмого съезда КПСС в столицу подбиралась свежая команда. Сейчас ей освобождали места, резервировали жилую площадь, готовили должности. Самолетами, поездами правили в Москву новые Большие Боссы…

Жернаков не услышал звонка. Телефонный аппарат с тяжелым металлическим гербом посредине давно уже пребывал без надобности. Жернаков успел забыть, когда в последний раз им пользовался.

— Борис Иванович! Вас!..

На пороге появился помощник. Замминистра взглянул недоумевающе. В первую секунду до него даже не дошло, о чем тот говорит, показывая на «вертушку».

— Кремлевка, товарищ генерал! Большие люди… — Он чуть не сказал «Боссы».

Звонили из Отдела административных органов ЦК. С самого верха.

— Борис Иванович… К вам подъедут два наших товарища. У них проблема… — В голосе чувствовалась нотка одолжения. Речь шла, безусловно, о личном. — Надеюсь, поможете…

— Конечно… — Жернаков заторопился. — Все, что в моих силах…

Произошло чудо. Сам обратился не к министру — вчерашнему председателю Комитета государственной безопасности, а к его опальному заму — кандидату на «выкинштейн», единственному, однако, в руководстве министерства практику-разыскнику и нормальному юристу — не заочнику и не вечернику.

— Никуда не уезжаете, Борис Иванович?

— Нет-нет!

— Они сейчас будут…

Помощник уже бежал вниз, в вестибюль. Встречать. Жернаков не представлял, какого рода помощь требуется, на всякий случай связался с Московским транспортным управлением — со Скубилиным.

— Жди моего звонка, Василий! Никуда не уходи!

— Слушаюсь, Борис Иванович!

— Придержи своих разыскников… Чем черт не шутит! Могут понадобиться…

Долго пребывать в неведении ему не пришлось. Через несколько минут помощник уже вводил Высоких Гостей. Вновь назначенные завотделом ЦК и прокурор Генеральной прокуратуры. Оба — сибиряки. Бывший Первый областной и его шурин.

Разговаривали при закрытых дверях. Недолго. Быстро уехали. Не хотели, чтобы их здесь видели. После их отъезда Жернаков сразу же самолично позвонил генералу Скубилину.

— Через пятнадцать минут будь в метро на «Октябрьской». Внизу, на платформе.

Он ничего не объяснил.

— Борис Иванович! — взмолился Скубилин. — Скажите только: что это? Во зло нам? Или…

— Новость-то?

— Да. Или во благо?

— Как обернется… Не знаю. Не телефонный это разговор…

Замминистра оставил машину у тротуара, почти бегом пробежал в метро. Уже в вестибюле обернулся, провел глазами по эскалатору:

«Не хватало еще, чтобы навязали „хвоста“ из министерства!..»

Ничего подозрительного позади он не обнаружил.

В центре зала бродило несколько пар. Пассажиров на станции было немного. В туннеле, в направлении «Третьяковской», грохотал только что отошедший состав. Генерал Скубилин, начальник Московской транспортной, гренадерского вида, корпусной, в штатском, уже ждал внизу. Он еще издали увидел замминистра, оглядел оценивающе: «Сдает старик… Типичный пенсионер из бывших…»

Замминистра с ходу направился к нему.

— Есть дело, Василий! — Он потянул Скубилина к ближайшей колонне, словно бы тот, как раньше, много лет назад, все еще ходил у него в помощниках. — Нам предоставили шанс…

Он вдруг замолчал: похожие на девиц два паренька — у каждого по серьге в ухе, длинноволосые, пластичные — облюбовали место по соседству.

— Давай вон туда…

Он перетащил Скубилина на противоположную сторону.

— Ну и время! Кругом педики.

— Что-нибудь случилось?

— Случилось, Вася. Звонил этот! Сам!

— Узкий?

Речь шла о самой верхотуре Отдела административных органов. Узкий был вершиной. Чем-то вроде Анапурны в системе Гималаев.

— Есть Бог на свете! — Жернаков как-то сразу преобразился, его было трудно узнать. — У них большое ЧП!

Он огляделся: никого рядом не было. Длинноволосые находились вне зоны слышимости, разговаривали между собой.

— Дай ухо! Осторожность никому не навредила…

Скубилин пригнул тяжелую — вдвое против стандарта, с крупным лбом голову.

— Партийные билеты увели!

— У самого?!

— У вновь назначенной номенклатуры. Сегодня ночью!

— А мы-то тут с какого бока? — Скубилин не понял.

— В поезде! В вагоне «СВ». По ярославскому ходу…

— Там только к с и в ы?

— Остальное — мелочь. Бумажники, авторучки. Денег немного.

Замминистра бросил взгляд вдоль платформы. Волосатая компания у колонны распрощалась, парни слиняли. Сверху спускалась группа африканцев — черные девушки с грядками в прическах, в пестрых кофточках.

— Если вернем документы, можно тем решением коллегии подтереть себе задницу! Чувствуешь?

Скубилин понял это получасом раньше, как только Жернаков позвонил. Теперь его интересовала практическая сторона.

— Подозреваемый задержан?

— Нет. Сразу после кражи он выскочил из поезда… Там, на путях, стоял скорый. Ему дали отправление раньше.

— Понял.

— Преступник мог этим воспользоваться. Тогда он прибыл в Москву сегодня рано утром. Раньше, чем потерпевшие…

— Билет с ним?

— У проводницы. Он едет в Бухару. Через Москву. Но главное, приметы. Я думаю, он должен всплыть. Молодой, высокий. В костюме-тройке, в белой сорочке с галстуком…

Скубилин слушал скептически. Главное Жернаков отнес на конец:

— Азиат, а глаза — голубые!

Вокзал встречал ранних пассажиров первой суетой столичных платформ, непрекращающимися объявлениями по радио, пустыми бегущими по фасаду строчками. Вроде этой: «…СССР — самая транспортная в мире держава…»

Фарук быстро прошел длинный, почти полуторакилометровый перрон. Ближайшие телефонные аппараты висели вдоль наземного вестибюля метро, на площади.

«Срочно вызвать Уби и Андижанца!..»

Он не чувствовал себя в безопасности.

Внешность была слишком приметна: высокий, мускулистый азиат в классической тройке с галстуком. «Главное — глаза…» Неожиданные на скуластом лице голубые глаза — живое свидетельство смешения рас.

Фарук набрал номер, привычно наблюдая за окружающим. Прозрачный — из стекла и стали, со множеством касс, залов для транзитных и пригородных пассажиров, грохотом тележек носильщиков, шумом и сутолокой, — выдвинутый вперед, к путям, Ярославский вокзал, как мол, разбивал людскую волну, катившую от платформ к площади.

— Алло! — Андижанец не ждал звонка. — Я думал, ты будешь чуть позже.

— Пришлось поменять лошадей…

— У нас неудача… — Андижанец объяснил в двух словах. — Ни платков, ни денег!

— Обо всем поговорим… — Фарук объяснил, куда он должен подъехать. — Ты мне тут срочно нужен!

— Будить Уби?

— Теперь уже некогда. Давай сам…

Они знали друг друга давно — с тех пор, как начали выступать за сборную, оба мастера международного класса, экс-чемпионы…

— Только быстро!

— Еду.

Голубоглазый вернулся на платформу.

Все было тут как обычно. Никаких ментовских приготовлений к приему поезда с Боссами он не заметил. Только на площадке, перед входом, виднелась пара лимузинов и рядом сотрудник Девятого управления охраны КГБ. Он, казалось, был весь поглощен чтением многокрасочного иллюстрированного издания.

«И всегда-то в руках у вас одно и то же… — подумал Голубоглазый. — Или журнал, или газета… Такая вы читающая публика!»

Фарук мог быть доволен собой: он проскочил между Сциллой и Харибдой. Северная дорога представляла собой гигантскую ловушку для тех, кого искала милиция. Мотню огромного бредня, протянувшегося почти на тысячу километров, между Буем и Кировом.

И он здесь — в Москве!

Голубоглазый посмотрел на часы — к прибытию новосибирского фирменного Андижанец должен был успеть.

«Такая служба…»

Новый этап в жизни обоих начался с «Белого дома» — «Ак уй» — небольшой чайханы, которая последнее время служила резиденцией известного воровского авторитета. Чапан, объявивший войну любой несправедливости, вел прием в Белой чайхане круглосуточно. Было неизвестно, когда авторитет спит. Его можно было видеть в любой час. Тут всегда были свежий чай и лепешки. Чапан сидел на возвышении — сопе, покрытой ковром. Лично подавал гостю пиалу с кок-чаем. В чайхану шли люди, искавшие реальную справедливость и действенную помощь. С Чапаном было просто. Если он говорил: «Да», это означало «да». И никогда не могло стать «нет». Без резолюций, без проволочек. Решение было окончательным и обжалованию не подлежало. Авторитет был широк по натуре и щедр. Дехканин, чей разбитый рыдван он случайно задел на шоссе, не предъявил ему никаких претензий.

— Мои дети живы — и, значит, все хорошо…

За это Чапан подарил ему новый «Москвич».

С ним не могли соперничать ни милиция, ни прокуратура.

Каждому, кто обращался за помощью, сообщалась стоимость услуг, и, если цена его устраивала и он вносил деньги, его просили оставить номер телефона. Не было ни одного случая, чтобы у человека взяли деньги и подвели. Обычно через пару-тройку дней раздавался звонок:

— Колеса ищете?

— Да, да!

— Подъезжайте сейчас…

Называлась тихая улица или переулок.

Или:

— Подходите к кинотеатру…

Адрес постоянно менялся. Но похищенная машина обязательно оказывалась в назначенном месте. В полном порядке.

Иногда владельцы пробовали хитрить: вносили не полностью назначенную им сумму. В этом случае они, как правило, обманывали сами себя: в машине могло недоставать магнитолы, а то и колеса. Точно — с учетом недоплаченного…

Со временем услуги, оказываемые Чапаном, расширились.

К авторитету стали обращаться для защиты индивидуальной деятельности, кустарного промысла, продукции. Для выполнения этих заказов Чапану потребовались люди, имевшие имя в большом спорте. В Белой чайхане появились боксеры — бывшие чемпионы и призеры первенств Союза, спартакиад, мастера международного класса — братья Баранниковы, Фарук… Появились вакансии телохранителей. Газета «Советский спорт» не зря предупреждала, анализируя судьбу выдающихся американских спортивных деятелей: «Большой спорт, ребята, — верный путь в большой рэкет!» Вот и дождались!

С Андижанцем после долгого перерыва судьба свела Голубоглазого тоже в Белой чайхане. Андижанец ждал очереди на прием. Пил чай. Авторитет в тот вечер был занят, как никогда: освобождался от одних посетителей, встречал других. Угощал чаем, лично наполнял пиалушки. Время тянулось. Наконец в какой-то момент помощник Чапана — востроглазый молодой зверь — подсел к Андижанду, традиционно приложил ладонь к сердцу:

— Как здоровье, брат? Как настроение? Какие дела?

Случай, приведший Андижанца в чайхану, произошел пару недель назад. Мощный «КамАЗ» наехал на его стоявший у дома «жигуль», смял крыло, подфарники, бампер. Задел мотор. Гаишник, видевший все, когда к нему подбежал Андижанец, только развел руками:

— Шофер этот из Белой чайханы! Договаривайся сам!

Андижанец отыскал водителя, тот не отрицал вины, обещал помочь с ремонтом.

— Но, видно, забыл или что-то помешало. Бывает… — Андижанец знал, как осторожно в таких беседах следует подбирать выражения. — А я-то до сих пор без машины!

— А кто шофер?

— Работает на комбинате… — Андижанец назвал кличку.

Зверь отошел.

В чайхану заходили новые люди, авторитет приветствовал их, усаживал рядом. Из кухни беспрестанно вносили лепешки, чай. И, наконец, тот же молодой помощник:

— Вас приглашают…

— Салам…

Чапан собственноручно налил Андижанцу только что специально заваренного для них свежего чая, спросил о семье, об успехах. Потом перешел к делу.

— Вон он! — Чапан кивнул на сторону. У дверей, униженно кланяясь, стоял шофер «КамАЗа». Пока Андижанец ждал, его доставили в чайхану.

— Подойди…

— Я тут, Чапан-ока…

Авторитет не удостоил его разговором. Приказал только:

— Отремонтируешь машину. Быстро. И мне доложишь. Мастеру скажи, пусть поставит все самое лучшее. Передай: я лично очень его об этом прошу… Понял?

— Будет сделано, Чапан-ока!

Водитель понял, что легко отделался, мгновенно улетучился. Машину восстановили. Андижанец остался при «Белом доме». С Чапаном. С братьями Баранниковыми. С Фаруком. Менялись заказы, поручения. Андижанец помогал Уби купить в Москве партию японских платков, обеспечить ее доставку. Фарук разобрался на выезде — там, где люди Белой чайханы испытывали на себе местное силовое давление. Таких пунктов со временем становилось все больше — Москва, Новосибирск…

— Граждане, встречающие пассажиров… — подсуетилось вокзальное радио.

Андижанец появился в самый последний момент.

— Фарук!..

Поговорить снова не удалось: фирменный Новосибирск — Москва уже подрагивал на входных стрелках. Но главное Андижанец успел рассказать.

— …Такие дела. Хабиби взяли! Меня и Уби ищет контора…

— Что-нибудь придумаем… — Фарук поправил пистолет: он носил его за поясом сзади.

— У нас есть запасной вариант. Уби раскопал… — поспешил с сообщением Андижанец. — Директор ресторана при Павелецком вокзале… На вечер мы заказали купе на Бухару…

— Ты уже говорил с этим человеком?

— Пока нет… У тебя проблемы? — Андижанец кивнул в сторону платформы.

— Хочу кое-кого проверить…

Голубоглазый не отрывал взгляда от вновь прибывших. Пассажиры «Сибиряка» потоком двигались с платформы к спуску метро — квадратному провалу в начале перрона.

— С чайханой не связывался? — Голубоглазый кого-то увидел, осторожно начал движение. Теперь они перемещались вместе с толпой.

— Не успел.

— Потом вместе позвоним…

Фарук легко лавировал среди пассажиров. Обзор постепенно расширялся. Впереди показались лимузины. Обе машины были уже на ходу. Второй сотрудник Управления охраны сопровождал в толпе обоих Боссов — респектабельных, в строгих костюмах, с вывязанными аккуратно галстуками. Голубоглазый взглянул украдкой: вблизи лицо Первого Босса выглядело постаревшим и удрученным. Теперь Фарук и Андижанец двигались поперек толпы в направлении площади трех вокзалов. Положение для Андижанца постепенно прояснилось: Голубоглазый пас молодого парня в джинсовой паре с кейсом.

— Кто это?

— Пай-Пай. Нам нужны его связи…

Дальше двигались «вилкой» — трезубцем с Пай-Паем в середине. Парень шел быстро. Они прошли уже достаточно большое расстояние.

Недалеко от Красносельской Пай-Пай неожиданно свернул в переулок к домам, юркнул под арку. Тут и пригодился Андижанец, которого Пай-Пай нигде не мог видеть. Андижанец первым вошел в проходник. Впереди оказался еще переулок — пустынный, с невывезенными мусоросборниками, с досками на заколоченных дверях домов. У тротуара виднелось припаркованное такси и еще иномарка-пикап. Рядом стояло несколько мужчин. Они обернулись. У Андижанца потемнело в глазах. От иномарки отделился молодой, стремительный, с впалыми щеками, в кожаной куртке, сделал несколько шагов навстречу Пай-Паю. Они обнялись. Это был старший опергруппы конторы, задерживавшей их вечером накануне с платками в переулке у Даниловского кладбища. Сбоку возвышался знакомый здоровяк-мент. Таксист-водитель — рыхлый, с залысиной со лба — что-то поправлял в капоте. Андижанца не заметили. Он круто повернул назад, навстречу Голубоглазому.

— Мне дальше нельзя! — От неожиданности у него перехватило голос. — Я их знаю. Там вчерашний таксист, который привозил Хабиби. И с ним менты, которые нас брали… — Андижанец уже сворачивал назад, под арку. — Я буду ждать на углу…

После разговора с заместителем министра генерал Скубилин погнал с ходу на Павелецкий вокзал. «Главное — не дать выскочить из столицы!» Надежда была на линейный отдел транспортной милиции, прикрывавший столицу с юго-запада. Выходцы из Азиатского региона давно уже предпочитали пользоваться им, а не Казанским, где концентрация милиции и жулья на квадратный метр достигла критической отметки.

«На Астрахань. Перед Каспием свернуть на восток! И вот она, Центральная Азия! Даже короче! Тут мы его и должны взять…»

Начальник управления нервничал. Сложность заключалась в малом.

Генерал Скубилин и начальник линейного отдела, бывший его протеже — Картузов, неожиданно оказались по разные стороны министерских баррикад. Новые друзья Картузова как раз и вели прицельный огонь по Жернакову, добились решения коллегии, ставившего заместителя министра не у дел.

«Вкалывать придется в двух направлениях… Капкан на Голубоглазого и сетку — на похищенные к с и в ы…» Подъезжая к Павелецкому, Скубилин уже знал, кого куда направить — у него имелись верные люди и испытанные способы воздействия.

— Приехали, товарищ генерал…

— Давай прямо к дежурке!

Шофер прервал мысль, прибавив злости.

— Бардак! Мышей не ловите! — Начальник управления ворвался в линейный отдел как смерч. — Картузова немедленно сюда по рации! Заместителя Омельчука ко мне! В класс службы! Срочно! Засекай время!

Заместитель подполковник Омельчук — осанистый, ладный, в пыльной, давно не чищенной форме — вломился уже минуты через три.

— Разрешите, товарищ генерал?

Скубилин, как тигр, ходил взад-вперед по учебному классу, где проводились обычно инструктажи милицейских нарядов.

— Заходи, заходи!..

— Здравия желаю!

Заместитель Картузова в свое время сразу и безоговорочно принял сторону начальника управления. Теперь пожинал плоды собственной дальновидности.

— Трудишься? — Скубилин поднял руку.

— Стараемся вовсю, Василий Логвинович! — Был он не прост: без поддержки, полагаясь ла себя одного, поднялся от постового милиционера до зама крупного линейного отдела. — Да кто оценит?

— Садись, подполковник. Я тебя ценю. Тебе мало?

— За это спасибо, товарищ генерал.

Омельчук присел. Осторожно, как на хрустальную вазу. Веса в нем было предостаточно.

Скубилин прошелся по классу. Времени для дипломатии не было — сразу взял быка за рога.

— Ты руководителя патрульно-постовой службы знаешь? Своего непосредственного начальника?

— В управлении? — Омельчук не сразу понял. — Знаю!

— На днях уходит… На заслуженный отдых!

У Омельчука сладко заныло в коленках.

— Смекнул, подполковник?

— Товарищ генерал!.. Но как? Без протекции… У меня ведь никого, кроме вас! — Он хотел подняться, но Скубилин остановил.

— Сиди! Я скажу, что делать… — Он подошел к двери, открыл — из коридора их никто не подслушивал, — снова захлопнул. — Ориентировку о розыске, которую сейчас передали… читал?

— Азиат с голубыми глазами?

Омельчук поднялся. Мятая, прослужившая не один срок форма на нем расправилась, готовая треснуть. «На форме экономишь, — подумал Скубилин. — Как получил майором, так и носишь. Только погоны поменял!»

Вслух заметил:

— Он самый! Голубоглазый… Дело серьезное.

Омельчук молча ждал продолжения.

— Полетишь в командировку. Прямо сейчас…

Это было как снег на голову.

— Вроде как проверяющий министерства по жалобам и заявлениям.

Заместитель Картузова шевельнулся:

— А предписание?

— У тебя будет бумага, подписанная заместителем министра генералом Жернаковым. Кроме того, туда позвонят! — Скубилин поманил его пальцем, зашептал, как перед тем Жернаков, в самое ухо. — Украдены документы. Азиат этот… Преступник… Наверняка их выбросил. Ты их найдешь!

— Понял!

— Все там потрясешь! Документы должны попасть сюда только через тебя! Ни в чьих руках не побывать! В милиции, если они там, все изымешь — первичные рапорта, черновики. Чтоб нигде ничего! Ни фамилии, ни адреса… Если там их нет — пройдешь перегоны. Лично переговоришь с каждым железнодорожником… Каждый сантиметр проползешь. Осмотришь. — Скубилин притянул его за китель, не давая шевельнуться. — Привезешь документы — получишь должность и папаху. Срок звания у тебя когда выходит?

— Вышел уже! Перехаживаю в подполковниках!

— Вот видишь!

Омельчук наконец смог шевельнуться. Мятые форменные брюки на толстых ляжках напряглись.

— Домой надо? — Скубилин отпустил его. — Собраться? Жену предупредить?

Омельчук не поддался на провокацию.

— Ничего не требуется, Василий Логвинович. Сразу еду. Но вы не сказали, какие документы? Что искать?

— Искать-то? — Обманную приветливость со Скубилина как ветром сдуло. — В свой срок, подполковник! Сейчас тебе выписывают проездные. Берут билет. Полетишь от меня! — Он снова ненадолго потеплел. — Тогда я тебя конкретно проинструктирую. И знать, куда улетел и зачем, будем мы двое! Ты и я! Ни твои хлопцы, ни сваты, ни семья! Никто. Договорились?

— Будет как вы сказали, товарищ генерал.

— Молодец. Теперь вижу: ты понял! Сейчас езжай за предписанием. Оно в приемной. И сразу ко мне. Я скоро буду!

Омельчук уже уходил, когда генерал приказал:

— Там Картузов в дежурке! Скажи, чтоб сюда шел! Как он тут?

— Как всегда… — Омельчук знал, что от него ждет Скубилин. — Только бы сачкануть. Чуть что — «заболел»! Сегодня тоже жаловался: «простыл»!

— Я его просифоню лучше всех докторов! Век будет помнить. Все! Иди, подполковник!

Картузов, обтекаемый, круглый — чисто перекачанный баллон, появился точно из-под земли:

— Спрашивали, товарищ генерал?

Скубилин не дал ему доложить:

— Веди по постам! Показывай! Я вам, разгильдяям, покажу легкую жизнь!

Не оглядываясь, быстро пошел к дверям. Все в нем кипело. «Перевертыш! Недавно еще верил в Картузова, как в самого себя! Бывший личный мой шофер! Ленку-дочку вместе возили по утрам — сначала в школу, потом в институт! Член семьи!.. Теперь правая рука моего врага! Сразу переметнулся, сволочь, как почувствовал, что замминистра Жернаков, а значит, и Скубилин теряют силу!»

— Почему бардак, Картузов? Почему людей распустил?

Почти бегом выскочили на перрон.

— Ночью смены не проверяются! Милиционеры пьют…

Пассажиры оборачивались: крутоголовый гренадерского вида штатский, изрыгающий нецензурщину, и рядом полный коротышка в милицейской форме. Нагнав страху, Скубилин неожиданно переменял тон.

— Голубоглазый этот… Информация попала непосредственно к министру. Не задержим — головы полетят!

— Понял!

За годы ежедневного общения Картузов хорошо изучил характер шефа — не поверил ни одному его слову.

Скубилин это тотчас почувствовал:

— Ты мне брось — «понял»! Твое «понял» с комариную залупу… — Генерал был известен как матерщинник. — Ее и не видно! Разве что под микроскопом…

— Уж и впрямь с комариную! — Картузов притворно заржал. Он держался, словно между ними ничего не произошло. Играл давешнюю роль доверенного лица — личного шофера, друга семьи.

Скубилин пропустил реплику мимо ушей.

— У преступника билет через Москву! Он обязательно засветится… Заставь народ искать! Начальника розыска что-то не вижу!

— Игумнов? Кто-то умер у него. Я уже дал команду: с кладбища чтоб прямо сюда.

— Пусть занимается!..

— А может, Омельчука запрячь? — Теперь, когда его заместитель открыто принял сторону Скубилина, он при каждом удобном случае пел ему дифирамбы — старался подставить. — Хватка у Омельчука — дай Бог!

— Омельчука не трожь! Пусть налаживает профилактическую работу с железнодорожниками… За это тоже спрашивают!

— Это точно! — Картузова насторожило явное вранье насчет профилактической работы, но он и вида не подал. — Тут вы правы! На все сто процентов!

«Откуда же ветер дует?!» Велась какая-то игра, Картузов хорошо ее чувствовал.

«Мало ли особо опасных преступников… А ты примчался! Самолично!»

— Дневная смена собрана! — напомнил.

Они повернули к отделу.

— Ориентировку о Голубоглазом размножить. Раздать активной общественности. Кладовщикам, носильщикам…

— Понял, Василий Логвинович!

Они уже входили в отдел. Несколько милиционеров, прибывших на инструктаж, остановились, пропуская начальство. Скубилин не преминул порисоваться:

— Орлы у тебя! Я с ними бы горы свернул!

— Не жалуюсь! — Картузов и тут нашелся. — Потому и первые по управлению! И знамя в честь съезда!

— Раньше были! — Скубилин будто не замечал нацеленных на него со всех сторон внимательных глаз. — Знаешь что, Картузов? Развод я проведу сам. А ты… Пройди по залам! Привыкай ножками работать! Вдруг пригодится!

Запасной вариант Андижанца и Уби — приобретение платков через директора ресторана на Павелецком вокзале — был запущен, не откладывая. С учетом закупленного ранее купе в ночном поезде на Бухару. Звонок застал руководящее лицо на месте.

— Сейчас…

Секретарь директора — фигуристая, в узкой юбке, в высоких — выше колен — сапогах, — открыла дверь в кабинет, застыла картинно.

— Вас по городскому…

— Если из треста, меня нет!

Директор досадливо взглянул по углам. Кабинет был маленький, с небольшим окном, укрытым шторой.

— Всегда они находят, когда человек работает!

— Тут другое. По личному вопросу.

Директор снял трубку:

— Я слушаю. Кто это?

— Это директор ресторана?

— Он самый.

— Здравствуйте…. Я из Андижана! — Звонивший сделал паузу, давая собраться с мыслями.

— Так… — Тон был выжидательный…

— По поводу товара! Вам обо мне говорили.

— А точнее…

— Насчет импортных платков! — Было неосторожным впрямую называть ассортимент, но другого Андижанцу не оставалось. — Я готов к вам подъехать.

Голос в трубке был незнакомый. Директор ресторана был уверен в том, что слышит его впервые. Как и насчет платков.

— Вспомнили? — спросил звонивший. Директор так ничего и не вспомнил, но четко осознал, что следует делать.

— Конечно!

Андижанец обрадовался.

— Никуда не уходите?

— Я на месте! Вы скоро будете?

— Еду, — из осторожности Андижанец не сказал «мы».

Директор положил трубку; не раздумывая, нашел оставленный ему на календаре номер телефона, набрал его.

— Алло! Здравствуйте…

— Вас слушают. — Этот голос тоже был абсолютно незнаком. — Кто вам нужен? Куда вы звоните? — Абонент старался говорить безлично-сдержанно.

— Это — Комитет государственной безопасности? Тут, по-моему, по вашей части.

— Кто это?

— Директор ресторана на Павелецком. Меня просили ставить в подобных случаях в известность. Если кто-то… — Он рассказал о странном разговоре.

— Когда вам позвонили?

— Только что!

Абонент тотчас перестал маскироваться. Б голосе зазвучали силовые нотки:

— Главное: спокойствие и полная естественность поведения… Мы сейчас приедем. Если этот человек появится раньше, постарайтесь его задержать. Под любым предлогом. Вы за это отвечаете. Вы меня поняли?

«Не было печали…» — Директор задергался.

— А вдруг он захочет взглянуть на товар? Как мне с ним себя вести?

— Тяните время. Объясните, что ждете важного звонка. Старайтесь выяснить, приехал ли он один или с сообщниками… Мы подъедем!

— А если он заподозрит?

— Скажите, что вам неудобно разговаривать в кабинете. Выведите его на вокзал, к центральному подъезду. Я буду там уже минут через двадцать. Вы меня узнаете. В сером костюме. В правой руке газета «Правда».

Получив сигнал, начальник отделения транспортного КГБ сразу же связался с милицией вокзала. «Не проскочила ли информация к дежурному по линейному отделу?»

КГБ предпочитал никогда не работать в спарке с хомутами. Бывших милиционеров практически не брали в штат, не приглашали на вечера. Держали в отдалении. Причины этого были малопонятны.

Поинтересовавшись делами, чекист намеренно уточнил:

— Как обстановка на вокзале?

Дежурный поведал как на духу:

— Руководства полно! Генерал, свита… А так все тихо. Еще инспекция по личному составу…

— А в чем дело?

— Розыск особо опасного… — Дежурный не обошел ни одной подробности, связанной с приметами скрывшегося преступника. — У него билет в нашем направлении…

— Ясненько. — Начальник отделения, как ни спешил, аккуратно сделал пометочки.

Оперативная осведомленность у них всегда ценилась превыше всего! «При случае всегда можно ввернуть…»

Сейчас, однако, его интересовала ситуация вокруг вокзального ресторана. Мощь могучей тайной организации уже несколько лет была направлена на борьбу с коррумпированной московской торговлей. Как на ее первых лиц — руководителей Главного управления торговли, начальников отделов Главторга, директоров крупнейших московских гастрономов, так и на рядовых торгашей, число привлеченных среди которых уже перевалило за полтора десятка тысяч. Что повлияло на выбор рокового этого решения, никто не ведал. Желание ли вернуть страх и уважение к себе в исконной вотчине ОБХСС? Или кто-то из высокопоставленных московских торгашей перешел дорогу кому-то на самом верху? За что и был расстрелян. А может, потребовались свободные должности для переезжающей в Москву родни новых ее хозяев? Но колесо покатилось. Сотни торгашей, казавшихся неуязвимыми, переселились из квартир и дач в следственные изоляторы. А КГБ уже хватал новые связи!

— К нам не собираетесь? — спросил дежурный.

— Пока трудно сказать…

Комитет привычно темнил. Без надобности. Без смысла. Тайна, которой его сотрудники себя окружали, давно уже превратила их в глазах обывателей в некие абстрактные символы. Невидимки. Фантомы.

— А то — милости просим!

— Спасибо. Как-нибудь…

Он убедился: хомуты не знали про ресторан. Оставленная в нем Комитетом ловушка сработала.

«Клиент явился!»

Начальник отделения сдернул с вешалки куртку, взял со стола газету, крикнул дежурному:

— Я на входе. Подсылай группу к центральному подъезду!

Начальник вокзального уголовного розыска с Павелецкого Игумнов — крутой, с металлическим рядом зубов, делавшим его похожим на блатаря, — и Бакланов, старший инспектор ГАИ, гнали на похороны Деда — живой легенды подмосковной милиции. День обещал быть ясным, сухим, хотя над капотом патрульного «жигуля» постоянно маячило похожее на большого безногого теленка одинокое облако. Игумнов пытался дремать, ражий, в жарком форменном убранстве линейщика Госавтоинспекции Бакланов невозмутимо жевал, не отрывая глаз от шоссе. Добирались известным не многим кратчайшим путем. Трасса так и не стала открытой.

«Резиденция высшей номенклатуры. Бывшие дачи Кириленко, Шеварднадзе…»

Игумнов начинал здесь как гаишник. За годы ничего тут не изменилось. Короткие повороты. Чистый вылизанный асфальт. В перелесках несмятая трава, некошеные поляны. Без пешеходов, тротуаров.

«Подмосковная Швейцария…»

Очередной поворот, очередной пустынный участок леса. Полное безлюдье… Но так могли считать только простаки, на деле — нашпигованная охраной и службой безопасности, обитаемая, насквозь просматриваемая зона.

«Дальше школа КГБ, дача Сталина…»

Позади у них уже некоторое время висело на хвосте несколько легковых машин. Бакланов снизил скорость — те не приняли предложения, вежливо сохранили дистанцию.

— Не привязываются, — Бакланов на секунду отставил жвачку. — Знаешь кто это?

Игумнов пожал плечами.

— Менты! Как и мы!

— Точно. И гонят туда же.

Убедившись в том, что патрульная не пытается их достать, преследователи догнали их сами. Вместе свернули к нерегулируемому перекрестку.

Соратники и ученики Деда съезжались, чтобы проводить Долгого Разыскника в последний путь. Покойный был не только старейший, он олицетворял поколение оперативных уполномоченных недавних лет. Пришедших раскрывать, их заставляли укрывать преступления от официальной статистики, создавать на бумаге обстановку благоденствия и общей безопасности. В конце концов они научились и этому. А потом круто пили… Начальству, министру жилось спокойно за их спинами, за их выговорами, сроками, которые им давали, когда прокуратура или инспекция по личному составу ловили их с поличным.

— Что там? — Игумнов показал головой.

У перекрестка движение застопорилось. Водители впереди выходили из машин.

— Что-то случилось… — ражий Бакланов не без труда просунул себя в узкое пространство дверцы, одернул ремни.

Сбоку, у обочины, виднелся автобус «ЛАЗ-699», «Наташка», окна его были зашторены. На перекрестке, перегородив трассу, красовалась черная «Волга» и с ней двое — в штатском.

— Спокойно, МО-14562! — Один из штатских мгновенно заметил нагрудный знак Бакланова. — Сейчас разберемся. Садитесь в машину!

Игумнов тоже подошел.

— Что за дела?

Ему объяснили:

— Девятый главк! Охрана КГБ… Нас много! Чужие! Вот и волнуются!

— Ясно…

Взаимоотношения обоих ведомств характеризовались взаимной недоброжелательностью.

— Мы для них — хомуты! Быдло!

Народ подобрался дерзкий: уголовный розыск — голубая кровь милиции. У некоторых под куртками угадывалось оружие. Везли и спиртное. Деда собирались помянуть прямо на кладбище.

— Ладно, ладно! Сейчас поедете! — Комитетчики не хотели шума. — Только чтобы все в рамках!

— За своими смотрите!

Инцидент был исчерпан. Проезжая мимо комитетской «Волги», кто-то нажал на клаксон. Не переставая жевать, Бакланов заметил:

— Они думали: мафия хоронит своего пахана…

Отпевали в тесной церквушке, прямо на кладбище. Дед лежал торжественный — в костюме, который он носил по праздникам. В том же галстуке с зигзагами. В другом его и невозможно было представить.

Гроб стоял у самого входа. Людей было много. В основном милиция.

Игумнов и Бакланов побыли у гроба недолго. Игумнов подошел к церковной ограде. Тесная группка провожавших привлекла его внимание. «Работяга-сантехник, студент, домохозяйка… Типичный управленец с кейсом, со сложенным зонтиком-автоматом…». Игумнов не понял: «Подчеркнуто выраженные типажи, — увидь он их порознь, вряд ли обратил бы внимание. — Маскарад?» Внезапно догадался: «Топальщики!» Их называли еще «Николаями Николаевичами» по первым буквам направления службы — «Наружное наблюдение». Одежда и поведение филеров диктовались раз и навсегда разработанной для них легендой, которой им приходилось непременно придерживаться. Во избежание расшифровки топальщикам запрещалось на пушечный выстрел приближаться к ментам, тем более участвовать в каких бы то ни было праздничных или похоронных церемониях. Все годы Дед много общался с бедолагами, обслуживая закрытый для посторонних район Подмосковья.

«Молодцы! Ни с чем не посчитались…»

Бакланов тем временем подошел к патрульной, вызвал по рации дежурного.

— Ко мне есть что?

— Есть! Начальник розыска с тобою? — На этот день Бакланов был закреплен за вокзалом.

— Рядом стоит…

— Передавай: пусть срочно едет на базу! У них какая-то заварушка на станции!

Возвращались тем же закрытым шоссе.

Деда положили в могилу его отца, умершего в шестидесятых. Места было мало. Пришлось снять ограду. Начальник райуправления обещал все тут потом устроить честь по чести.

Игумнов вспомнил похороны своего деда — в Костромской области, на родине матери. Схоронить называли там — «свезти за Козлова», до месту нахождения погоста.

Другой его дед — по отцу — будучи иудеем, упокоился в Москве, на Востряковском кладбище. Его вдова — еврейская бабка Игумнова — наставляла внука:

— На обратном пути с кладбища сполосни руки. Вытирать не обязательно… — Она знала многие необходимые в таких вещах хитрости. — Главное: возвращаться не той дорогой, которой ты пришел. Запутать смерть?

И еще: в течение месяца, после похорон ближайшим родственникам нельзя приходить к могиле…

Ехали молча.

На нерегулируемом перекрестке автобуса с кагэбэшниками уже не было, не было и черной «Волги». Ненадолго мелькнул впереди стремительный правительственный кортеж. В свое время, работая в ГАИ, Игумнов дневал и ночевал на этой трассе.

Министр иностранных дел, член Политбюро доезжал из МИДа — из самого центра — до своей дачи за двенадцать минут! Все было рассчитано. Сразу после выезда правительственного «ЗИЛа» мгновенно оповещались гаишники по всей трассе. Движение перекрывалось. На площади Маяковского давали неразрешенный левый поворот в сторону Ленинградки. Второй раз «ЗИЛ» двигался против запрещающих знаков на Дмитровском шоссе и с раздела сразу уходил под «кирпичи» в Московскую область. Встречное движение к этому времени там тоже прекращалось. Гаишник мчал далеко впереди — контролировал милицейские посты. Его настигал лидер — первая машина Девятого главного управления КГБ. За гаишником и лидером, кроме охраняемого лица, никто не мог уже оказаться на трассе. Игумнов, Бакланов или другой гаишник пропускали правительственный «ЗИЛ» и становились в хвост — за второй машиной охраны. Главная часть их миссии на этом заканчивалась. Возвращаясь в Москву, они прихватывали по дороге постовых. Это происходило уже часа в два-три ночи…

Игумнов смотрел на дорогу.

В одной из дач росла и его нынешняя жена. Ездила с отцом в консерваторию, в Большой. Потом отправлялась уже со своим первым мужем. Он умер рано. Их связывали общие знакомые. Большие имена. Мир элитных литературных авторов, высшая партийная номенклатура. Она не была рождена, чтобы стать женою мента. Разыскника. В этой жизни у них были разные дороги.

Бакланов молчал, оберегая высокую его думу.

— Насчет вечера не забыл? — спросил Игумнов.

В клуб КГБ был приглашен известный экстрасенс и колдун, продвинутая столичная общественность ломилась на его трюки. Пользуясь связями в Главном управлении охраны, Бакланов обещал организовать коллективный поход для сотрудников Литературного фонда «В защиту интеллектуальной собственности» — в нем работала жена Игумнова.

— Все будет в порядке…

Они уже мчали по Кольцевой.

Бакланов не переставал хладнокровно жевать, как положено хозяину трассы. В машине было заменено все, что можно было заменить и усовершенствовать. В патрульный «жигуль» уходило все, что Бакланову неизменно перепадала по должности. Коньяк, и виски, и водка превращались в каучук «мишлен», импортные втулки, амортизаторы…

Ненадолго на Садовой в районе Крымской площади их накрыл дождь, но он только смочил асфальт.

Они уже подъезжали, когда их окликнули по рации.

— «Батайск»! Где находишься? Начальство интересуется…

— Нужен?

— Да. И с вокзала звонили!

— Все? Возвращаемся. Что там?

— Полный атас! Разыскивают особо опасного! Сам генерал прибыл…

— Он что? Знает, как искать?! Анекдот!

— Честное слово!

— Все! Тормози!

Игумнов выскочил против центрального подъезда — лоб в лоб начальнику управления. Скубилина сопровождай эскорт ближайших льстецов. Поворачивать было поздно. Прилипалам представилась возможность отличится в глазах руководства. Это был беспроигрышный вариант. Начальник инспекции по личному составу ткнул на табло.

— Поздновато едешь, Игумнов!

Взаимная неприязнь их родилась не вчера — еще с Высшей школы милиции — «Вышки», которую вместе заканчивали. Особист на этот раз не рассчитал. Полоска металлических зубов Игумнова блеснула тускло.

— Я у тебя, по-моему, про время не спрашивал!

В свите ухмыльнулись злорадно. Генерал Скубилин счел за лучшее разрядить обстановку:

— Иди. Картузов поставит перед тобой задачу…

Игумнов сделал несколько шагов к центральному подъезду. В последнюю секунду остановился. Сбоку, у входа, спортивного вида мужик развернул «Правду». Входившие в подъезд простреливались внимательным взглядом поверх газетной страницы.

«Интересно! При чем тут Комитет государственной безопасности?!»

Андижанца и Голубоглазого доставил на Павелецкий мальчишка-таксист, который вместе с Андижанцем и Уби накануне приезжал за платками. Мальчишка повел себя мужественно, и Андижанец взял его снова.

— Жди тут…

— Есть, командир!

Вокзал встретил толчеей, шумом радиотрансляторов. Недалеко, на кругу, дребезжал трамвай.

— Вон ресторан! — показал Андижанец. Вход оказался неказистым. Стандартная деревянная дверь, скромная вывеска.

Собрать сведения о директоре ресторана не удалось, оставалось добыть их на месте. Случай тут же подвернулся. Носильщик — московский татарин с плоским невыразительным лицом — вывел телегу, коротко взглянул в их сторону. Оба мгновенно оценили его. Фарук кивнул головой на узкий проход к внутренней лестнице, выложенной мраморной плиткой. Все трое отошли. Проникновение было обоюдным. Носильщик тотчас отнес обоих — азиата и русского — к уже известной, новой пока группировке, обозначенной спецкором «Правды» как «узбекская мафия». Он первый проявил инициативу.

— С билетами проблема?

Голубоглазый помедлил.

— Сигаретка найдется? — Носильщик держал в руке сигарету, но речь шла о другой.

На свет появилась пачка «Астры», вздобренная анашой. Андижанец держал ее на такой вот случай. Носильщик прихватил два баша.

— Директор — ничего мужик?

Андижанец кивнул на ресторанную вывеску.

— А чего нужно? Наркоту?

— Платки.

— Много?

— Навалом…

— Тихо! — Татарин несильно прихватил Андижанца за рукав. — Начальник милиции!..

Круглый, небольшого роста подполковник быстро спускался по внутренней лестнице.

— Пойдемте…

Носильщик решительно двинулся на выход. Андижанец и Фарук на небольшом расстоянии друг за другом осторожно двинулись следом. Татарин протащил их подвалом. Мимо туалетов, автоматических камер хранения. Вывел на площадь. Остановились у дальнего угла фасада, недалеко от центрального подъезда.

— В другом месте пробовал купить? — Татарин аккуратно размял сигарету.

— Неудачно, — Андижанцу носильщик понравился. — Остался без товара.

— Контора?

— Вроде того. Еле ноги унес…

— Давно?

— Вчера.

Разговаривал в основном Андижанец. Фарук смотрел в пол: голубые глаза на скуластом лице были слишком заметны.

— Директора давно вам порекомендовали? — Носильщик обернулся к Фаруку. — Спички есть?

Голубоглазый передал коробок.

— Я почему спросил… — Татарин прикурил, сделал глубокую затяжку. — Дело в том, что сейчас тут другой директор ресторана…

Он на секунду-другую замер. Ловил кайф.

— Другой?!

— Темная лошадка…

— А прежний?

— Тот, действительно, ворочал! Большой туз!

— А он где?

— В Лефортове, в следственном изоляторе! Там их человек двести привлекли! Расстрельное дело! Взятки. Валюта…

Андижанец и Фарук переглянулись.

— Директора гастрономов, ресторанов. «Новоарбатский», «Елисеевский»… Главные бухгалтера. Вся торговля! Дело ведет Лубянка.

Носильщик внезапно замолчал. Он вглядывался в человека с газетой, расположившегося у главного входа.

— Постой. Это ведь… — Внезапно он нашел отгадку. — Слушай!.. Вы предупредили директора, что приедете?

— Ну!

— А теперь смотри! — носильщик показал вдоль фасада.

Подкатившая машина со штырями радиотелефонов на крыше, развернувшись, с ходу прижалась к тротуару. Несколько человек в аккуратных костюмах, в галстучках, гуськом быстро побежали вверх по ступеням.

— Смотри дальше! Смотри!

Пассажиры расступились. Тот, что читал, сложил газету, что-то сказал вновь прибывшим, вместе с ними устремился в подъезд.

— Это по ваши души… Транспортный КГБ!

— Держи!.. — Андижанец, не глядя, сунул носильщику несколько купюр.

Все произошло в считанные секунды. Носильщик повернул назад, к камере хранения. Андижанец и Фарукуже бежали по площади. Мальчишка-таксист, увидев их, включил зажигание, резко подал назад, навстречу.

— Поехали!

Таксист все понял, с ходу заложил крутой вираж вокруг площади, к выезду на Садовое. Спросил только:

— В гостиницу?

Ответил Голубоглазый:

— В Теплый Стан. Место я покажу.

Начальник отдела Картузов — упругий, маленький, в милицейской форме — скатился по внутренней лестнице в кассовый зал. Прошел вдоль стеклянных клетушек касс-аквариумов. В зале царила обычная суета. Азиатских лиц не было вовсе. Ехали в основном липецкие, воронежские. Увозили назад продукты, вывезенные перед тем от них подчистую в «образцовый коммунистический город».

Железнодорожники так и именовали:

— «Крупяные», «колбасные» поезда…

Пару раз Картузов натыкался взглядом на проституток — девки цокали каблучками, пружинили обтянутыми ягодицами.

«Меняемся…»

Раньше Павелецкий вокзал традиционно значился за педерастами.

Картузов оглянулся.

— Карпец!

На площадке под видом пассажира крутился младший инспектор — симпатичный черноволосый мордвин. Он знал все последние вокзальные новости.

— Слушаю, товарищ подполковник… — Младший инспектор хитровато улыбнулся.

— Ты чего? — напер Картузов.

— Да-а… пустяки. Баба голая!

Картузов сразу не взял в толк.

— Голая?

— Я же говорю! Один халат… Подруга поехала к ней домой. За платьем.

— Откуда она? — Картузова сейчас это мало интересовало.

— С обувной! Я ее сразу засек. Маникюр, педикюр… И без лифчика… У них там секретарь парткома на фабрике…

Картузов заставил себя вникнуть.

— Ну и фотографирует их голенькими… — Карпец засмеялся. Факт этот его особенно смешил. — Стал приставать… А у нее гости… Она и сбежала! Платье, штанишки — все на фабрике…

— Она еще здесь?

— В третьем зале…

Сложной системой переходов они миновали старый, еще военной постройки, вход в метро, ставший частью интерьера. Эскалатором поднялись в зал для транзитных пассажиров.

— Вон! Ближе к окну, — Карпец, не оглядываясь, показал головой. — Кино смотрит…

Под потолком, вверху, работал телевизор. Девица оказалась достаточно развитой, с прямыми светлыми волосами.

«Батон! Обычная московская соска…» — подумал Картузов.

Карпец добавил, как о давно известном:

— Там воще! У секретаря парткома… Привычка… Фотографируется с девчонками-работницами во время этого дела… У него

фотоаппарат на самовзводе. Ногой — р-раз! И все — на пленку!

Картузов был само внимание.

— В самом парткоме?

— Прямо на столе. Мне уже не первая девчонка рассказывает…

— И девица это подтвердит?

— Почему нет? Конечно!

— А пленки?

— В парткоме, в сейфе. И фотографии.

— Любопытно…

Картузов еще не предполагал, как можно это использовать, понял только: «Нельзя упустить…» Тут же распорядился:

— Ее — в отдел! Кто там сейчас свободен?

— Старший опер — Борька Качан.

— Пусть возьмет объяснение: как, где, с кем… И мне доложит!

В вокзальной дежурке было душно — окна не открывали. Игумнов сбросил куртку. Она и нужна-то была, чтобы укрыть ремни спецкобуры под мышкой.

— Генерал Скубилин только уехал: — Дежурный — егерь в своей прошлой, гражданской жизни — дождался, когда Игумнов пройдет к нему за пульт.

— — видел. Это все?

— У нас заява! Кража денег…

— В поезде? — Это было и вовсе бесперспективно.

— Бабуся оплошала. Вон стоит!

Игумнов выделил ее сразу, как только вошел. Больная высокая старуха. Выцветшее, ставшее куцым платье. Дешевая сумочка.

Дежурный не вызвал следователя. Из этого можно было заключить, что преступник не найден, дело возбуждено не будет, а старухе уготовлен «выкинштейн».

Игумнов знал милицейскую кухню.

— На место выходили?

— Случай-то не у нас! — Егерь сделал несколько бесшумных шагов, заглянул за дверь — там никого не было. — На Ярославском! А обнаружила тут, на вокзале… И до этого ехала в метро!

Надеяться, что кто-то возьмет себе глухое это дело — хоть Ярославский, хоть милиция метро, — было абсолютно неразумным.

— Что она говорит?

— Переезжает к племяннику в Тамбов.

— Одна?

— Да. Деньги положила в узелок. Узелок — в сумку… В вагоне сумку сунула под матрас!

— А соседи по купе?

— Соседей не было. Старуха… Ночью бегает в туалет… То-сё! Короче: разбежались!

— Много денег?

Егерь вздохнул.

— Продала кооперативную квартиру. Так что считай!

Пока он говорил, женщина улыбнулась дурковато: хотела вызвать жалость.

«Господи! — У Игумнова так и заныло внутри, когда он увидел ее гримасу. — Этого еще не хватает!»

— А что по месту жительства?

— Все точно. «Жила, выписалась в Тамбов…» Ты не смотри, что она такая, Игумнов. Я с ней говорил. Она все понимает. Высшее образование. Работала инженером.

— Вот как…

— Да. Инженер-химик.

Со старухой было ясно. «Жаловаться не будет… Договорятся с бригадиром тамбовского поезда, сунут в вагон — и привет горячий! Малой скоростью. Племяннику дадут телеграмму, чтобы встретил…»

— На Ярославском хоть что-нибудь известно?

Дежурный вспомнил:

— Бригадир поезда в курсе! Я говорил с ним по телефону. Двое парней вышли в Москве последними — шли по составу, вроде чего-то искали… — Он взглянул на Игумнова. — Вот все! Поезд «Сибиряк». Новосибирск — Москва… Вагон пятнадцать.

— Старуху придержи… Я пошлю Качана к бригадиру. Может, еще вспомнит.

— Только недолго! — Егерь заволновался. — Тут полный атас! Скубилин опять появится! Куда ее спрячу?

Старуха что-то почувствовала. Обернулась. Невозможно было видеть дурашливый этот взгляд.

— Как ее фамилия?

— О! Фамилия у нее знатная! — Егерь засмеялся. — Розенбаум!

Игумнов с ходу ввалился в кабинет к старшему оперу.

— У нас заява. В курсе?

— Да. Но… — Качан был похож на атлетического студента-спортсмена, коротко остриженный, в очках. Он кивнул в сторону. — Картузов тут подкинул без тебя…

У окна на стуле раскачивалась пухлая молодая девица в замысловатом облачении — то ли длинная арабская галабея, то ли короткая ночнушка.

Старший опер быстро печатал, диктуя вслух:

— «…А также фотографировался с нами в кабинете во время совершения половых актов…» — Он оторвался от клавиатуры. — Прямо на столе?

Девица качнулась.

— Конечно!

Оба не испытали ни малейшего смущения.

— А фотографии? Вы их видели?

— Он показывал!

— Где они, по-вашему?

— Там же, в парткоме. В сейфе. Там два отделения. Откроешь, а внутри маленький ящик. Запирается на отдельный ключ. В нем и негативы, и фотки.

Качан быстро печатал.

— Потом? Как происходило дальше?

— Сегодня? Я выскочила — и сразу в коридор! На вешалке висело это… — девица потянула подол — полы разошлись, обнаружив полное

отсутствие белья внизу. — Накинула на себя и бегом. С вокзала позвонила подруге…

— Тут тебя и задержал младший инспектор… Так? — Качан допечатал, выдернул лист из каретки. — Распишись, подожди в коридоре.

— Позвонить можно?

— Только быстро.

Пока она звонила, старший опер объяснил:

— Картузов приказал… Взять заявление, допросить. Как бы не пришлось ехать на фабрику…

Игумнов махнул рукой.

— Ладно! Я сам погнал… Бригадир поезда на Ярославском видел двоих. Надо расспросить. Младший инспектор на месте?

— Карпец где-то в залах.

— Поедет со мной. Может, выйдем на поездного вора. Что ни день — кража. Инспекция по личному составу ждет не дождется моей крови! И сейчас заявительница в дежурке…

Качан предостерегающе кивнул на девицу у телефона:

— Бог с ней! Может, передачу принесет…

Обоим была слишком известна деликатнейшая проблема милицейской кухни. Козлы наверху требовали в отчетах высочайшего процента раскрытия тягчайших преступлений. «Как на выборах единственного кандидата нерушимого блока коммунистов и беспартийных…» Чтобы создать фантастическую эту картину прогресса в правоохранительных органах, контора давно уже регистрировала, главным образом, только раскрытые преступления, другие, по которым преступник не был сразу же обнаружен, как бы не существовали. В конце месяца, квартала, года цифирь сводили воедино и отправляли наверх. Козлы отчитывались ею перед поставившими их на хлебные места людьми из горкомов, обкомов, ЦК. Другие козлы, основываясь на статистической липе, пекли научные работы, защищали диссертации, давали прогнозы о скором наступлении золотого века. А внизу, на земле, ограбленным и обворованным потерпевшим, кому не посчастливилось задержать жулика с поличным, контора вешала лапшу на уши: «Розыск преступников и похищенных ими вещей продолжается. О результатах Вам будет сообщено дополнительно…»

На самом же деле все оставалось в черновых записях разыскников.

Укрывалось.

По дороге на Ярославский Игумнов перелистал записную книжку. В ней содержались сведения о кражах, не проходивших ни по одной ориентировке. Зарегистрируй он все эти укрытые за последние месяцы на одном только вокзале заявления, и благополучная картина успехов столичного узла выглядела бы жалкой унизительной фальсификацией.

«Если бы это можно было поставить на учет…»

С бригадиром поезда говорили с глазу на глаз. Бригадир оказался чистеньким, аккуратным. Со значком ВЛКСМ. Он полностью повторил то, что Игумнов уже слышал у себя на вокзале от Егеря.

— …Прибыли в Москву. Поезд уже стоял минут семь. Выходят двое. Я-то вижу, что они не из этого вагона! Значит, прошли по составу! А это, согласитесь, меняет дело!..

Игумнов, предпочитавший знать точно, с кем каждый раз он имеет дело, не мог понять: «Специально выращенный кадр? Член ЦК ВЛКСМ?» В разудалой семье проводников самой транспортной в мире бригадиры-честолюбцы встречались не часто.

— …Правда? Почему сразу не выйти на платформу?!

— Что можно о них сказать? Возраст, одежда…

— Один постарше. Высокий. В джинсовом костюме. Кожа на лице как глянец! Будто лоснится… На вид года двадцать четыре…

В черновых записях у Игумнова определенно встречался поездной вор с такими приметами. Это была удача.

— Второй — совсем молодой. Мне показалось, шулер. По всему, с Краснодара или Ставрополя…

— Говорили с ними?

— Нет.

— А с проводницами?

— Я спросил. Оба парня ехали в десятом…

Проводницы на месте не было — Игумнов с самого начала послал младшего инспектора ждать ее возвращения. Вскоре она подошла вместе с Карпецом — себе на уме, с маленькими глазками, без шеи, похожая на питбультерьера. Добавить что-то к рассказу бригадира она не смогла или не захотела. На вопросы, однако, ответила более или менее полно:

— Ехали они не вместе… Тот, что старше, в джинсе, садился на конечной станции.

— В Новосибирске?

— Да. Восемнадцатое место. Второй — вчера вечером. В Шарье.

— Во время прибытия, в Москве, — спросил Игумнов, — они вышли одновременно со всеми?

— Молодой, мне показалось, был вместе со всеми. Тот, что старше, проспал. Ушел последним.

— Вы узнаете его?

— Я обоих узнаю.

— Вы не могли бы… — Игумнов показал на Карпеца.

Тут важно было не вспугнуть. Карпец улыбнулся обманно-приветливой, сонной улыбкой.

— Пройти с нашим сотрудником по перрону, по площади? Знаете, как бывает? Может, они тут. Вдруг не уехали!

Проводницу следовало мягко выманить из состава. «Потом Карпец наверняка протащит ее по всем трем большим вокзалам-гигантам…» Женщина пожала плечами:

— Если нужно…

Карпец и проводница ушли. Игумнов все тянул. Чувство законченности разговора не приходило. И сам бригадир словно еще придерживал конец соединявшей их невидимой нити. Игумнов поинтересовался наугад:

— Вы, наверное, с международных линий?..

— Москва — Аахен…

«Вот и разгадка!»

Игумнов вспомнил: «По улицам Аахена тащатся псы и молят с покорностью псиной: „Прохожий, дай нам пинка ногой, чтоб избавились мы от сплина…“

Бригадир узнал:

— «Германия. Зимняя сказка…»

Они словно обменялись паролем и отзывом. Разговор пошел живее:

— Тут труднее ездить?

— Несравнимо…

— Безбилетники?

— Картежники! — бригадир покачал головой. — Просто житья не стало. И ставропольские, и ростовские группы, и симферопольские… Проводницы запуганы!

— И в эту поездку тоже были?

— Несколько групп! Последних двоих видели перед Шарьей… Но эти ехали недолго. В Галиче хватились — уже ни одного!

— Почему о них вспомнили?

Бригадир странно взглянул на него.

— Вы разве не в курсе?

— Первый раз слышу.

— Это надо с проводницей поговорить… Она как раз сестра этой девочки, что сейчас ушла.

— Связано с шулерами?

— Не только. У нас тут вчера в спальном вагоне больших людей обокрали… Проводница все знает.

Шулера появились в «СВ» после Поназырева. Это была сборная, работавшая на чужом участке. Каталы спешили. В Шарье их ожидала разборка с конкурентами, застолбившими за собой Северную железную дорогу. Шедший впереди с ходу откатил ближайшую дверь:

— Шахматы у вас? Может, сыграем?

— Да нет. Мы не брали… — В купе ехали двое. Они выходили в Шарье.

— А если в картишки от скуки…

— Теперь уж некогда!

Катала, шедший впереди — коренастый, в ковбойке, — двинулся вдоль вагона, дергая ручки всех дверей подряд.

Его напарник — в очках, в дешевой курточке — косил под студента. Он приотстал в малом тамбуре: с понта читал расписание. Выжидал.

— А закат-то! Красотища!.. — В середине вагона с грохотом откатилась дверь. В купе ехали Большие Боссы. — Это тебе не Венгрия какая-нибудь!

Крупняк, в белоснежной сорочке, в пуловере, потрогал чистейшей воды линзы в дорожайшей металлической оправе.

— Любуйся! В Москве такого не увидишь…

Малиново-огненный диск спускался за горизонт. Закат и вагон разделяла только чаща. Лесной беспредел между Ветяугой и Вяткой.

— Да-а… — Позади тотчас показался спутник — его точная, слегка оплывшая копия.

Катала мгновенно взял обоих на мушку.

— Какие люди! А как насчет партии в канасту? Или в бридж?

— Можно подумать…

Оба Босса были заметно поддаты. От малого тамбура уже подруливал второй шулер. Он вроде проходил мимо. Катала его тотчас окликнул:

— Компанию не составите, молодой человек?

— Вы мне? — Очкарик вроде засомневался.

— Если не очень заняты!..

Каталы привычно разыграли сцену поездного знакомства.

— Только как с картами, они у меня в пятом вагоне… — расстроился коренастый, в ковбойке.

— Это есть… — шулер в очках достал колоду. — Новые! Еще не распечатаны.

Больших Боссов спас сосед из последнего купе. Тоже поддатый, с кошелем на животе.

— Давайте ко мне! Не против? Вторые сутки один еду: дверь сломана, никто не садится!

— Вам не позавидуешь…

Картежники прошли в конец вагона, сопровождаемые кучкой болельщиков. Дверь в купе действительно не закрывалась. К а т а л а м пришлось работать прилюдно. Играли не в канасту, не в бридж. В секу, любимое развлечение тюремной камеры: три карты. У кого больше очков — того и банк. Игра шла заведенным порядком. Приемы шулеров практически не менялись. Бородатому сразу же дали выиграть. Второй катала, косивший под студента, проиграл, с ходу полез отыгрываться — и тут же снова просадил еще больше. Болельщики наслаждались. Большие Боссы тоже остановились в дверях. Игра быстро пошла по-крупному. Приближалась большая станция. При последней раздаче бородатому подсунули отличные карты. Куча денег на столике быстро выросла. Никто не обратил внимания на громыхнувшую в дальнем конце коридора дверь большого тамбура…

В купе у бородатого все шло своим чередом. В точно рассчитанный момент первый шулер бросил карты:

— Я пас! Иначе до дома не доберусь!

Напарник, напротив, продемонстрировал решительность:

— Я играю! Женщин тут нет? Загородите меня, пожалуйста!

Пассажиры, в том числе Большие Боссы, сгрудились в проходе. Катала приспустил брюки, рванул. Послышался треск ниток.

— У меня заначка! В трусах… Жена зашила!

Пачки сторублевок легли на столик.

— Иду на все!

Катала, не глядя, натянул брюки. Двери малого, а потом и большого тамбура по другую сторону вагона снова громыхнули. На секунду усилился равномерный металлический стук. Кто-то вышел. У купе никто ничего не заметил.

— Ша-рья-я… — пропела проводница в коридоре. — Стоянка пятнадцать минут…

Игроки вскрыли карты. У бородатого, как и следовало ожидать, оказалась прекрасная сумма — тридцать очков. Она и стимулировала его запал. Шулер продемонстрировал туз и две десятки.

— Тридцать одно! Китайское число! — Катала распихал по карманам пачки сотенных. — С меня коньяк! Сейчас притащу!

Его напарник с л и н я л из вагона еще раньше.

Большие Боссы хватились пропажи поздно ночью.

В купе горел свет. Спать не хотелось.

Бывший Первый областной секретарь и его шурин ехали к новому месту работы. Высоко. Почти на заоблачный уровень. Всю дорогу гудели. Оттого и не полетели самолетом.

Первый, как в таких случаях бывает, неожиданно обратил внимание:

«Пиджак висит косо!»

Он поднялся с полки. Тронул внутренние карманы.

«Пусто!»

Ни бумажника с деньгами, ни документов. Не было даже авторучки.

Он повторил обследование. Результат был прежним.

И потом — в тревожные эти часы до Москвы, — принимаясь искать, каждый раз он снова начинал с карманов пиджака. Инерция мышления всех потерпевших! Главное было не в содержимом бумажника. Не в пропусках, талонах, карточках-книжечках. Только в одной! Единственной! Которую следовало беречь пуще жизни! Зашить глубоко. В самые трусы! Под мошонку!

«Какого маху дал!..»

Второй Босс — вновь назначенный ответственный работник Генеральной прокуратуры — листал у себя на полке свежий номер «Плейбоя». Он не сразу понял, что происходит.

— Коля… — позвал Первый. — Проверь у себя в карманах. Ничего не понимаю!

Через секунду-другую случившееся предстало перед ними в своей гнусной необратимой реальности.

Карманы шурина были тоже пусты.

— Дела-а…

В вагоне все давно утихомирились. Равномерно стучали колеса на стыках. За окном тянулся лес.

Случись все там, у себя, в Сибири, или даже где-нибудь на Кавказе, или в Крыму, не говоря уже о Москве, Первый знал бы, как поступить. Кого вызвать. Кого поставить на уши. С кого спросить. Сейчас все обстояло по-иному. Он был уже не на том берегу, где княжил эти годы, и еще не там, куда был приглашен на княжение.

Наиправильнейшнм показалось — оставить все до Москвы, как есть.

Но уже через минуту пришло другое: «Может, документы еще тут рядом! В поезде! Бог знает, где они окажутся в следующее мгновение, тем более утром!»

Хмель у обоих мгновенно улетучился.

— Принимай меры, Николай! — приказал Первый. — Ты у нас правоохранительные органы. Генеральная прокуратура. Тебе и карты в руки… Другого выхода нет!

— Придется поднимать пассажиров…

Второй Босс вышел к проводнице.

«Вот и расслабились! Калиф и его визирь путешествуют инкогнито…»

Первый тем временем снова проверил карманы пиджака.

«Бесполезно…»

Через несколько минут в коридоре послышались голоса. Первый откатил дверь. Перепуганная проводница поднимала пассажиров. Стучала в купе. Проверяла, все ли на местах. Второй Босс поставил задачу:

— Установите, все ли в вагоне. Потом займемся документами и вещами…

Вскоре он вернулся в купе:

— Я послал проводницу за бригадиром. Надо срочно пройти по составу. Исчез мужчина с четвертого места…

— Исчез?

— Билет на месте, а самого нет.

— А вещи?

— Сумка. Он взял ее. Сосед по купе сказал, что не видел его с Шарьи…

Первый Босс задумался.

— Какой он из себя? Я его видел?

— Сейчас вспомните. Стоял всю дорогу у окна в коридоре. Серый костюм, галстук… Вспомнили? Узбек или казах. А глаза голубые!

Игумнов начал понимать. «Азиат с голубыми глазами… Гонка, переполох в отделе милиции… Радиограмма на кладбище и отзыв с похорон Деда. Личное участие генерала Скубилина… Вот и причина! Кража у Большого Начальства!»

Проводница — невидная, с маленькими глазами, без шеи, — как ее сестра, показала место, на котором ехал Голубоглазый, потом отвела в купе потерпевших.

— Солидные люди! Вещей было, правда, немного.

— Что все-таки пропало?

— В основном — документы. И деньги.

— А вещи?

— Нет, вещи не взяли. Денег тоже очень мало… Видимо, его вспугнули…

Проводница без дополнительных вопросов перешла к характеристике вора.

— Узбек или казах… Тоже солидный — в костюме, в галстуке. И не подумаешь… А на такое пошел…

Игумнов вернул ее к фактам.

— Он ехал один

— Да.

— А его сосед по купе?

— Пожилой мужчина. Все время читал Библию. Ничего не знает.

— В десятом вагоне тоже кража… Вы не связывали?

— Нет, он ходил только к голове поезда, — проводница показала в сторону нерабочего тамбура. — В ресторан…

— Где он был, когда шла игра?

— Когда картежники? Это я точно помню. Стоял в коридоре.

— Кто-нибудь проходил в это время по вагону?

— У нас все время ходят!

— Кто-нибудь видел его у купе, где ехали потерпевшие?

— Этого нет, — она покачала головой. — Мы всех спрашивали…

— Тогда почему вы решили…

— Так ведь исчез! — Маленькие свиные глазки питбультерьера смотрели в упор, не мигая.

Игумнов не стал ее разочаровывать.

— Что за документы были у потерпевших? — Для себя он уже ответил на этот вопрос. — Говорили?

Бригадир, стоявший все это время молча, пришел проводнице на помощь.

— Нет, ничего не говорили… — Бригадир как-то чересчур искренне заглянул в глаза.

— Ясно…

Игумнов и не рассчитывал на правдивый ответ.

— У вас есть их адреса?

— Милиция все взяла себе. И акт, и списки пассажиров…

— Списки?

Транспортная милиция редко могла себе позволить такую роскошь. Это свидетельствовало о масштабах проведенной работы в поезде.

— По всему составу… Начала галичская группа, потом подключились ярославские милиционеры…

«Как при теракте…»

Впрочем, это была удача. Среди пассажиров наверняка находился поездной вор, совершивший кражу денег у старухи.

— Прекрасно. И где списки?

— Тут, в Москве,

— А точнее?

— Генерал приезжал. Начальник управления. Я лично ему передал.

— Понял…

Наверху делалась своя политика.

Игумнов возвращался в метро вместе с пассажирами только что прибывшего поезда. Вестибюль был заполнен чемоданами, суетой, люди перекликались — боялись потерять друг друга в столичной сутолоке. Были тут и москвичи.

— Родина! За что караешь? — орал пьяный.

Темноволосый бледный человек, Явно кавказец, — в ветровке, с поднятым капюшоном из-за непрекращающихся сквозняков, — проверял проездные, тщетно старался навести порядок.

«И у азеров тоже свои неудачники…» — подумал Игумнов.

Наконец его потащило к эскалатору. Рядом кружило несколько цыганок в широченных цветастых юбках, женщины словно сошли со страниц первых муровских альбомов.

На платформе, внизу, было уже гораздо спокойнее.

На мгновение он ощутил тонкий аромат дорогих стойких духов. Он оглянулся — женщины, проходившей тут мгновение назад, уже не было видно.

Строй привычных мыслей настигал порой в совершенно неожиданных обстоятельствах.

Первая его жена и после развода осталась «Игумновой», нынешняя носила фамилию умершего. Молчаливо подразумевалось, что после смерти она будет похоронена рядом с ним.

«Не повезло девушке…» Он старался об этом не думать.

Его развод и ее вдовство были абсолютно различны по своей сути.

«В одном случае — неудовлетворенность, в другом — потеря, незаживающая рана, невозможность замены…»

С этим — увы! — следовало примириться.

«Ты во Внукове спьяна билета не купишь, чтобы лишь пролететь надо мной…»

Впрочем, это уже не имело значения.

Ни скоропалительный развод несколько лет назад, ни вхождение в семейство, принадлежавшее когда-то к самому высшему кругу партийно-правительственной элиты, — все это никак не отразилось на строе его жизни вокзального разыскника.

«Мент — не профессия, а состояние души…»

В дежурке Егерь встретил неожиданной новостью:

— Не в курсе? Поздравляю!

Игумнов молча смотрел на него.

— Пока ты добирался, Карпец с проводницей задержал одного из подозреваемых!

— Кого именно?

— Того, что сел в Шарье. Помоложе… Идут — и он прямо на них. В зале, на Ярославском. — Дежурный уже не мог остановиться: прошел по всей цепочке событий. — Я сразу на помощь послал старшего опера. Начальник, правда, приказал Качана не трогать — пусть занимается девицей с фабрики…

Игумнов прервал его:

— Деньги при нем?

— Всего тысяча. Ну и по мелочи.

— Откуда он?

— Из Симферополя. Сейчас Качан и Цуканов его допрашивают.

— А что с Розенбаум?

— Старуха где-то у медиков…

Потерпевшую Игумнов отыскал в изоляторе — в узком крохотном боксе вокзальной медкомнаты, на кушетке. Не поднимая головы, старуха бесцельно водила по стене рукой. Она больше не притворялась ни дурашливее, ни напуганнее.

Игумнов был уверен: мысль ее работает четко, и тут же получил подтверждение.

— Его поймали? — спросила она, не оборачиваясь.

Потерпевшая напомнила Игумнову бабку по отцу на последнем этапе ее жизни. Лишившись единственного сына, а потом овдовев, бабка прожила остальную жизнь одна. Бзиком ее стала чистота. Она все время что-то чистила, стирала. Как-то увидев по телевизору чемпиона, установившего бог весть какой немыслимый рекорд, она заметила укоризненно:

— Какой потный!

Прежде чем усадить гостя за стол, она доставала его вопросом:

— Вы не хотите помыть руки?

Потом это с нею случилось. Незадолго до смерти в доме невестки, которую она всю жизнь не признавала и даже считала косвенной виновницей ранней кончины сына, бабка каждый день сидела к вечеру на полу у дивана в собственном дерьме, не имея ни сил, не желания подняться. Никакие слова на нее не действовали. В такие минуты Игумнов ненавидел старуху. Ему казалось, лишь жестокость вернет бабку в привычное ее состояние. Злоба как форма переживания горя.

Как он смотрел на нее! И как она смотрела на него в последние ее дни! Безжалостность не подняла больную. А старуха… Как, должно быть, разочаровалась она в том, кого больше всех любила всю жизнь!

Игумнов положил на больничную тумбочку пачку творога, слойку. Ничего другого в буфете не нашлось.

— Мы задержали одного из подозреваемых.

Она подняла голову.

— Я его узнаю… — Розенбаум была уверена в том, что они говорят об одном человеке. — Молодой, высокий. Лицо чуточку блестело. Как глазурное.

— А одет?

— Джинсовый костюм.

— Почему вы подумали о нем?

— Мы только отъехали, он уже заглядывал.

— Нет, задержан другой. Он садился в Шарье.

— Тогда не тот. — Она обернулась, увидела на тумбочке творог и слойку. — Это мне? Благодарю… — Старуха тут же принялась есть постарчески торопливо, пачкая подбородок и губы.

— Какими купюрами у вас были деньги?

— Новые сотенные. Чтобы лучше считать, я уложила их в пачки по десять. Совсем новые банкноты…

Из кабинета Игумнов позвонил старшему оперу.

— Зайди. Захвати с собой деньги задержанного.

Он перелистал черновые записи, которые держал в кабинете. Тут было тоже предостаточно. Перечни похищенных вещей, приметы подозреваемых. Даты краж. И главное, адреса потерпевших. Качан появился не один. С ним был новый заместитель Игумнова — Цуканов. Из ветеранов розыска, успевших прожечь кафтан, — пузатый, широкий костью.

— Как там? — Игумнов смахнул записи в верхний ящик стола. Это была предосторожность. За черновиками охотились — и прокуратура, и свои — инспекция по личному составу. Заметки о нерегистрированных преступлениях могли стоить карьеры, а при неблагоприятном стечении обстоятельств и теперешнем транспортном прокуроре — и уголовного дела, ареста и нескольких лет несвободы.

«Это — как повезет…»

— Наглый парень… — Качан поправил очки. — Помотает душу. Вот его деньги…

На столе появился конверт с деньгами. Мятые мелкие купюры. И отдельно десять новеньких сотенных. Игумнов осторожно сдвинул их. Нижняя купюра была со сгибом в середине — ею оборачивали остальные.

— Это деньги старухи! Он должен знать о краже…

Качан и Цуканов деликатно промолчали.

— В Симферополь звонили? Что у них на него?

Ответил зам:

— С ним — поаккуратнее. Отец — начальник паспортного стола. Я говорил с их дежурным по отделу.

— А что он сам? Зачем приезжал?

Цуканов пожал плечами.

— Как сейчас отвечают? «За покупками!» В карманах три новые колоды карт…

Бригадир поезда оказался прав. «Шулер…»

— Кто с ним был второй? Говорит?

— Клянется: не знает! — Цуканов расстегнул пиджак, уродливое пузо тотчас скатилось к коленям.

— А по составу шли вместе! — Игумнов настроился решительно. — От Новосибирска ехал поездной вор-профессионал. О джинсовом костюме мне уже говорили другие потерпевшие… Этот симферопольский должен нам его

сдать. Это наш шанс! Упустим — следующий будем ждать полгода! Не меньше! Будем работать в стол. И в корзину!..

— За полгода нас сто раз поймают! — зам расстроился. — Не прокуратура, так инспекция… До пенсии не доработать!

— Все! — объявил Игумнов. — Берите его! Начинайте разогревать.

Звонок в дежурку был необычный:

— Говорит полковник Авгуров. Соедините меня с начальником отдела…

Егерь, тонко чувствовавший ситуацию, тотчас отметил: «Что-то случилось…»

Претендент на генеральское кресло обычно не афишировал связь с Картузовым. О ней только догадывались.

Во всех отношениях полковник Авгуров был личностью примечательной, появившейся неожиданно и стремительно поднявшейся по иерархической лестнице. Доктор наук, почетный член всех международных секций юристов-демократов, борцов с апартеидом, наркотиками, проституцией и прочее и прочее. Где он был до этого, никто не знал.

— Одну минуту… — Егерь нажал тумблер на пульте оперативной связи. — Вы у себя? С вами хочет говорить полковник Авгуров… Он у меня на проводе в дежурке! Я соединяю?

— Давай!

Егерь крикнул в трубку:

— Говорите, товарищ полковник! Подполковник Картузов вас слушает… — Он беззастенчиво прильнул к трубке.

— Вы меня слышите? — удостоверился Авгуров, услышав голос начальника отдела.

— Да, да…

— Тогда перезвоните мне, пожалуйста…

Авгуров назвал номер. Егерь был разочарован.

Через минуту Картузов и его патрон уже разговаривали конфиденциально.

— Станция Шарья, Северной дороги, — спросил Авгуров, — это о чем-то говорит вам? По-моему, вы из тех мест.

— С соседней станции… — Картузов был озадачен. Неприятно удивило то, что Авгуров досконально знаком с его биографией. Картузов тем не менее не подал вида. — Из Поназырева…

— Большой городишко?

— Шарья? — Картузов подумал. — Второй по Костромской области… Атак — локомотивное и вагонное депо. Еще «Шарьядрев», деревообрабатывающее объединение.

— Далеко это от Москвы?

— Двенадцать часов поездом.

— А если самолетом?

— Прямых рейсов нет. Только через Кострому. Почему вы интересуетесь?

— Тут поступили данные…

Авгуров подробно принялся объяснять — профессорская привычка:

— Два члена ЦК ехали в Москву. По дороге позволили себе расслабиться…

Картузов — опытный мент — из первых же слов уяснил: «Поездная кража у Больших Боссов. Партийные и другие личные документы. Поначалу бухнули в колокола. Теперь действуют через Жернакова и Скубилина…»

— Как может вор выбраться из тех мест?

— По железной дороге! На Москву, на Ленинград… — Картузов отлично все представлял. — Можно на восток. С проходящими поездами…

— А гужевым транспортом?

— Теоретически возможно. Но в такую глухомань… Никто не отважится… Да и зачем ему!

Авгуров не понял.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, как же… — Картузов мысленно чертыхнулся.

Все эти юристы-теоретики, комсомольские, партийные работники, густо попершие в МВД М папахами, за льготами к пенсии, приравнявшие райкомовский стаж к стажу мента или опера, ни черта не разбирались в делах, за которые брались!

— Да эти документы, что он у них взял из карманов, они ему в жизни не нужны!

— Так что…

— Он их выбросил! И Скубилин с Жернаковым это поняли! И наверняка направят туда своего человека…

— Вы считаете…

— Если еще не направили… Безусловно!

Его вдруг осенило: «Скубилинское: „Омельчука не трожь! Пусть налаживает профилактическую работу с железнодорожниками…“ Черта с два!»

— Я думаю, уже послали, и, кажется, знаю кого! Моего зама! Омельчука! За этим Скубилин и приезжал на вокзал!

— Не ошибаетесь?

Картузов проанализировал обстоятельства и теперь был уже уверен.

— Поэтому Омельчук и снарядил командира отделения за коньяком. Обычно он сам ходит! С черного хода…

Единственно: он не предположил возможности спецрейса.

— Ночью будет на месте… — Картузов подумал. — Можно, правда, позвонить начальнику линейной милиции.

Авгуров сразу воспрянул духом:

— Вы знаете его?

— Пашку Созинова? Вместе к девкам ходили!

— Что он за человек? Может помочь?

Картузов не был в этом уверен.

— Может, конечно. Человек он неплохой. Только как на это посмотрит… Не захочет ли сыграть в одиночку, сам…

«А это как сюда попало?» Человек нагнулся, поднял с тропинки алую книжицу.

Знакомая обложка — чистенькая, словно только что из типографии, с четкими строчками в середине:

«КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА»

Выше было обозначено: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

— Партбилет!

Фамилия и лицо на фотографии были абсолютно незнакомые.

Он сделал несколько шагов.

У края тропинки виднелась закатанная в целлофан квадратная карточка.

— Да тут полно документов, Бутурлин! — заметил он самому себе.

Вдоль тропинки и в стороне с интервалами валялись разноцветные карточки, бумажки. Бутурлин не представлял, кто мог это выбросить. Тропинка была глухая, но по ней ходили. В сплавную контору, в школу. Сам Бутурлин — в локомотивное депо на станции Шарья. Ходили все жители Михалкина, да изредка встречали яростных шарьинских девок с парнями. Примыкавшая к железнодорожному полотну тропинка выпрямляла путь в Ветлужский — рабочий поселок, спутник Шарьи, давно уже обогнавший город и по экономическому значению, и по числу жителей, но не попавший до сих пор в «Советский энциклопедический словарь».

«Наверное, с поезда…»

Он аккуратно подобрал — пропуска, списки книжной экспедиции, талоны на питание в столовой…

«Сдам на станции. В железнодорожную милицию…»

Сдать находку оказалось непросто. Дежурный линейного отделения на станции Шарья вызвал старшего опера, но тот принять бумаги категорически отказался.

— Это же партийные документы! — Был старший опер симпатичным, с высокими, как у девицы, бровями. Особо не горячился. — Устав КПСС знаешь? — лечил он дежурного. — Мы даже держать их у себя не имеем права!

— Виталий! — Усач-дежурный — крепенький гриб-боровичок, с несвежей, словно жеваной кожей лица, — сдерживался с трудом. — А он имеет право? — дежурный ткнул в Бутурлина.

Машинист против его воли как бы втягивался в дискуссию — комнатка была маленькая: коммутатор оперативной связи, сейф, окно на платформу.

— Он их нашел! — втолковывал Виталий. — Тут разница! Человек может найти любые документы! Даже содержащие государственную тайну!

— А мы обязаны принять!

— Наоборот! Но мы не имеем права их принять! Только компетентные на то органы…

Дебаты шли по второму кругу. Начальника отделения на месте не было. Никто не в состоянии был прекратить их силовым решением. Старший опер, как обычно, боролся за то, чтобы свести получаемую почту до минимума.

— Мне-то они зачем? Пойми! — Был он молодой, из пьющих. Сверстники в отделении к нему прислушивались. — Отдать надо в горком партии!

Дежурный не выдержал:

— Вот ты и передашь!

— Горком-то вон он! Пятьсот метров! Зачем бюрократию разводить? Тем более — не имеем права!

— Обязаны!

— Обязаны как лучше! Смотри, что будет: ты сейчас выпишешь ему квитанцию, доложишь начальнику, Созинов напишет резолюцию. Я приму. Зарегистрирую…

— Эх, Виталька!

— Что, Виталька! У меня машинистки нет! Сам печатаю! И опись, и сопроводиловки!

— Но партийные документы!

— А что партийные?! Все равно подлежат уничтожению! Ты инструкцию знаешь? Мало ли в чьих руках побывали!

— Придумал! — Дежурный, однако, был смущен. Возможность использования партбилетов западными спецслужбами ему не приходила в голову.

— Может, в горкоме вопросы возникнут! — Старший опер бросил на чашу весов последний аргумент. — «Как?», «Где?», «При каких обстоятельствах?» Я вместо него не отвечу. Так? Выходит, опять его вызывать!

— Ладно, мужики! — Бутурлин был человеком сговорчивым. — Давайте документы! Сразу отнести в горком не обещаю — мне в поездку сегодня! А вернусь — отдохну и снесу!

Усач-дежурный, как водится, не преминул накапать начальству.

— Виталька опять документы принять отказался. Сто причин выставил!.. — Он вздохнул сокрушенно. — Совсем работать не хочет!

— Погоди! Ты не кипятись! — Подполковник Созинов знал своих подчиненных как облупленных и не упускал случая их воспитывать.

Он отложил подписанные протоколы.

— С Виталием надо по-хорошему. Тогда он тебе дни и ночи пахать будет! И за дознавателя, и за инспектора… — Опытный руководитель, по первому своему — гражданскому — образованию он был преподавателем-естественником. — Ты вот, например, в отпуск собираешься? Так?

Дежурный струсил.

— У меня по графику! Честь по чести! Сейчас вы уходите, а я сразу после вас!

— Я не о том! — начальник отделения отмахнулся. — Ты уйдешь, а кого я за тебя поставлю? Думал?

— Начальника линпоста!

— Он бы рад! — Созинов засмеялся. — Отдежурил — и трое суток ничего не делай! Не

пойдет! А кого? Подумай… Его же и поставим! Виталия! Он и на дежурстве, и с бумагами будет разбираться! С перепиской…

— Правильно… — признал дежурный. Руководство отделением было делом тонким, даже отдавало элементами макиавеллизма.

— А теперь с другой стороны возьмем… Разве на тебя самого не жалуются? Хоть бы твоя жена! А? Сколько раз мне звонила! — Подполковник помолчал. — И опять тебя на днях видели снова у Любки…

— Какой еще Любки?

— У нас одна! Из гостиницы! Видели тебя пьяного вдребодан. Машину останавливал в нетрезвом виде — в Ветлужский ездили за водкой…

— Уж и вдребодан!

— А тебе уж сколько годков?

Дежурный вздохнул.

— Сорок два будет…

— Вот видишь! Тебе, считай, уже похлопал жену на ночь по заднице — и на боковую! А ты все куролесишь! — Созинов придвинул протоколы. — Это все?

— Кража документов… Из Москвы звонили… — Усач в нескольких словах передал суть дела. — Преступник — азиат. Метр восемьдесят. Глаза — голубые… Будто бы выскочил у нас из поезда. Смена проинструктирована… Да! — Дежурный вспомнил: — Еще Картузов звонил… — Знатного земляка тут знали. — Вас спрашивал!

— А по какому вопросу? Не говорил?

— Сказал, будет звонить.

— Своих стариков, должно быть, ждет… Или, наоборот, провожает…

Дежурный спросил напоследок:

— У вас с какого путевка, Павел Михайлович? С завтрашнего числа?

— Соберусь и отчалю… — Созинов уклонился от ответа. Таков был его стиль. — Если Картузов будет звонить, ты потяни! Вышел, мол, сейчас посмотрю… Постарайся узнать: по какому делу, что ему нужно…

— Понял, Павел Михайлович…

Междугородная дала о себе знать уже через несколько минут. Но это была не Москва. Звонили из Ярославля, из Управления внутренних Дел. У трубки был первый зам: этот не трезвонил по пустякам.

— Значит, так, Пал Михалыч. Ты когда в санаторий?

— Думаю ночью выехать.

— С отпуском — «стоп, машина»! Срочная министерская проверка. К тебе проверяющий.

Созинов так и подскочил:

— Батюшки-светы! Да что там?!

— Жалобы и заявления. Проверяющий уже вылетел. Так что — готовься!

— Вылетел?!

— Да, самолетом.

— Сто лет не было такого! Да что случилось?

— Не знаю. Мы зондировали в Транспортном главке — никому ничего не известно. Но… — Первый зам сделал паузу. — Дыма без огня не бывает. Тебе лучше знать. Срочно собери личный состав. Все подчисти!

— А кто летит? Кто он? Откуда?

— Могу сказать только фамилию. Омельчук. Мы позвонили в аэропорт, в Кострому…

Игумнов не задал задержанному ни одного вопроса. Это было бесполезно.

Говорили Качан и Цуканов.

— Кто этот парень, ты шел по составу вместе с ним… Потом вы шли вместе по платформе…

— Никого я не видел.

— Откуда он? Где познакомились?

— Не понял!

Симферопольский шулер — мешковатый, с гипертрофированными животом и тазом — все больше заводил Игумнова.

— Ничего не знаю. Я был один. Сколько повторять?!

Пробиться к его совести было невозможно. В обществе существовал явный перекос! Преступник мог уходить от ответственности внаглую.

— Не видел! Не знаю!..

Только суд присяжных, не связанный формальной оценкой доказательств, мог, наверное, трезво судить на этот счет, основываясь на здравом смысле и опыте.

— Эти новые купюры…

— Мать дала! Что — не имела права?!

«Права нарушителей закона — выше прав законопослушных граждан!»

— Какого черта меня тут держат?! Я могу позвонить в Симферополь, отцу?! Пусть прилетит — полюбуется, как столичная милиция работает…

Игумнов достал свои бесполезные в данный момент заметы, бросил назад в стол.

«Полная бессмыслица. Хочешь служить — укрывай грабежи, кражи. Давай процент раскрываемости. Заботься о том, чтобы у преступника — упаси Бог — в заднице косточка не застряла! Социалистическая законность! Показуха!»

Игумнов поймал брошенный украдкой взгляд зама.

«Хочешь не хочешь — надо отпускать! Закон на его стороне!»

Цуканов кафтан свой давно прожег, еле уговорил Скубилина оставить до пенсии.

Игумнов едва не заскрипел громко, по-блатному, зубами.

«И ведь отпустишь! Поездной его приятель будет красть в поездах. А нам ничего не останется, как прятать преступления, пока в конце концов нас не возьмут с поличным и не посадят…»

Страшная эта мысль приходила все чаще, становилась постоянным бзиком!

Транспортная прокуратура — правдолюбцы, которые, конечно же, не знают о том, что указание о высоком проценте раскрываемости пришло с самого-самого верха, — явится однажды на рассвете в пятикомнатную квартиру, где жил когда-то покойный министр и член ЦК, не предполагавший при жизни, что в его добропорядочный дом в качестве зятя войдет мент-разыскник.

«…Из соседних квартир пригласят понятых — персональных пенсионеров и вдов бывших секретарей ЦК КПСС, кому не надо с утра на работу… То-то будет праздник в цековском доме!»

Катала не чувствовал ментов.

— Три часа прошло! Чего я тут сижу? Отпускай, начальник!

Игумнов снял трубку, вызвал дежурного.

— Машина есть?

— Пока нет. Ты один хочешь ехать?

— Нас трое тут. Цуканов останется.

Задержанный прислушался.

— Далеко? — спросил Егерь.

— Проветриться. Тут близко.

Егерь не понял, сказал все же:

— Как вернется, я позвоню.

Цуканов и Качан замолчали. Задержанный заволновался. Он почувствовал угрозу.

— Куда вы хотите меня везти?

— Ты же слышал! — Впервые старший мент поглядел в его сторону. — Проветриться. — Он не был расположен шутить.

— И далеко отсюда мы будем «проветриваться»?

— Я сказал: близко! В лесопосадке!

Игумнов почувствовал, как дернулось вдруг колено и что-то произошло с глазом. Так уже бывало: непрозрачное маленькое серое облачко…

— Никуда я с вами не поеду!

— Посадим силой!

Он почувствовал сам, что становится опасен. И Качан, и в первую очередь Цуканов тоже это поняли. Позвонил Егерь. Они словно не разговаривали несколько минут назад. Разговор шел в присутствии посторонних.

— Тут к вам приехали, товарищ капитан!.. Комиссия! По внедрению передового опыта… Понимаете? Из Управления кадров… — закончил он одним махом. — Хотят произвести хронометраж!

— Не понял!

Это звучало как издевательство.

— Хотят хронометрировать работу по раскрытию особо опасного преступника… — Егерь уже взял себя в руки. — Сколько времени тратится непосредственно на дознание… На беседы, подготовку к допросам… Короче: как добиваетесь высокого процента раскрываемости… Сейчас они подойдут!

Это было уже слишком!

— В связи с подготовкой к международному симпозиуму по борьбе с преступностью в Гааге. Понимаете? Едет правительственная делегация!

«Чтобы все, как у людей! Раскрываемость. А теперь и хронометраж. Игра в карты по-научному…»

Игумнову было не до их приколов.

— Я уезжаю. Как с машиной?

— Пока не подошла!

Игумнов бросил трубку.

Цуканов воспользовался моментом. Новый человек в отделе, он и сам перетрусил. Подсел к задержанному.

— Давай по-хорошему! — Формула, миллионы раз употребленная и все же при полной неопределенности сохранявшая убедительность.

— Ты нам раз хорошо, мы тебе — сто! Как ты его знаешь? Откуда он? Симферопольский?

Вопросы повисали в воздухе, но в позициях явно ощущался сдвиг.

— Как вы с ним договорились? Ты будешь звонить? Или условное место?

Игумнов закурил. Такие расколы могли превратить его — здорового мента — в инвалида.

— Да нигде мы не договаривались! — буркнул шулер.

Лед тронулся.

— Курить будешь? — Цуканов — старая школа розыска — подчеркнуто льстил. — Вот… Прикуривай! — Он зажег зажигалку, сам поднес.

Лед шел трещинами.

— Деньги эти… Тысяча… Ты у старухи взял?

— Он мне дал!

— Почему?

— Он же знал: я без денег! — Катала затянулся.

— Знакомы давно?

— В вагоне и познакомились!

— А как отдавать?

— В Симферополе меня любой покажет…

— Денег у него много?

— Он проиграл их… Каталам! В поезде!

— Сколько?

— Банк, по-моему, был сто тысяч.

Цуканов спешил с вопросами. Ментовское унижение было корыстным.

— А те каталы откуда были?

— Я их не знаю. Сборная. Один — коренастый, в ковбойке. Второй очкарик.

— А он, который с тобой… как был одет?

— Костюм джинсовый…

Лимит на вопросы подходил к концу.

— Ты его проводил? На чем он уехал с вокзала? В такси?

— В такси или на машине, иномарке… — В ответах иногда мелькали неожиданные подробности. — Машины стояли в переулке. Там и кенты его были. Я не подходил. Человека четыре…

— Какими деньгами он расплачивался, когда проигрался?

— С каталами? Сотнями! По десять штук в пачке. Девять и десятой обернуто…

— Новые купюры?

— Такие, как эти.

Можно было задать еще два-три вопроса. Каждый следующий ответ должен был принести очко. Никакая игра уже не могла ничего сделать. Повторить эффект было невозможно. Игумнов все-таки задал свои вопросы:

— Что за иномарка его встречала?

— Японская. «Тойота»-пикап…

Качок вдруг обернулся к Игумнову:

— Что бы ты сделал со мной в лесопосадке, начальник? Если бы мы поехали… Повесил бы на суку?

От простого этого вопроса всем стало не по себе.

«Опасно играем!»

Игумнов не ответил. Он уже знал: Голубоглазый не имеет отношения к кражам, поездной вор другой — в джинсовом костюме, с лицом, которое чуть блестело, словно смазанное кремом…

— Он сказал, куда едет?

— Сегодня? Под Тулу. Ненадолго. Сейчас уже, наверно, возвращается. Все, начальник! — задержанный закрутил головой. — Больше не спрашивай — не знаю!

— Как его кличка? Сейчас ты мне скажешь и уедешь…

— Кличка? Пай-Пай!