"Пауки" - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)Глава 3Офис израильской фирмы «Ото Кент», где Арлекино получил в прокат «Ауди-100», находился на окраине Холона, живописного городка-спутника в двадцати минутах езды от Большого Тель-Авива. Я смотрел в окно автобуса. Одна сторона улицы Халохамим была пуста — тут высился большой спортивный комплекс. Огромная реклама на остановке — джинсы, с характерным кольцом-ободком, проступающим сквозь ткань заднего кармана, — рекламировала презервативы: «Кондом в кармане — и ты всегда в порядке!» Пятиэтажное здание напротив было торговым центром близлежащего микрорайона, но и тут на тротуаре почти не было видно прохожих. Первые этажи торгового центра занимали продуктовые лавки, магазины. Один из офисов был связан с продажей и ремонтом компьютеров. Сбоку я увидел объявление: «Лизинг. Продажа подержанных автомобилей с гарантией. Разнообразные программы с отделениями в семи городах…» Чуть поодаль стоял экскурсионный автобус. Я сверил номер. «Он! 75-215-00…» Я видел его в памятный вечер в районе Цомет Пат. Круг замкнулся. Прокатная фирма занимала небольшое темноватое помещение на первом этаже и еще бельэтаж. С улицы я попал в темноватый коридор и комнату, где принимались заказы. Когда я вошел, в ней находился служащий с компьютером и трое посетителей. Все четверо стояли. —Номи? — спросил я. Служащий кивком отослал куда-то в глубь офиса. В коридоре позади было выгорожено небольшое застекленное помещение для дежурного диспетчера с окном для разговора с клиентами. Я понял: тут оформлялся прокат туристических автобусов. Перед диспетчером висели какие-то графики, расписания… Он разговаривал с водителями прокатных машин. Узкой лестницей я поднялся на первый этаж. Обе каморки у лестницы были пусты. В третьей был туалет. Из него показалась тоненькая симпатичная эфиопка в длинной юбке, подметавшей отнюдь не чистый пол. —Номи? Она улыбнулась, не испытывая ни малейшего смущения. Тут даже в разговоре с начальством или малознакомыми людьми собеседник мог прервать себя, вспомнив, что ему необходимо «сделать пи-пи». —«Ауди-100»? — спросила она дружески. — Пойдем. В иврите нет «вы». Мимоходом я заметил объявление о записи на трехмесячные курсы охранников. Ниже было указано имя офицера безопасности — Захария. По-видимому, он руководил курсом. То же имя значилось на двери рядом с диспетчерской. Это был один и тот же человек. — Можно по-русски? Я угадал. Захария — округлый, подозрительно белокожий, чтобы быть израильтянином, держал в пухлой ручке сигарету, невозмутимо курил. Он смахивал на Александра Калягина, недавно побывавшего тут на гастролях. Я знал этот тип людей. С ними можно было вести дела. Одной из их проблем было бритье: они быстро, почти сразу зарастали, так что приходилось бриться по нескольку раз на день. Он внимательно взглянул на меня. Кивнул. Что-то мне подсказало, что Арлекино и Захария знакомы. Арлекино обратился к нему не случайно. Если я хотел преуспеть, мне следовало заручиться доверием этого человека. Во всяком случае, опасаться главы фирмы проката автомобилей в Холоне мне не следовало. Я не был целью Арлекино в Израиле. —У вас найдется несколько минут? Мне кажется, мы можем быть полезны друг другу… Полная ладошка сделала знак продолжать. — Речь идет о Николае Евгеньевиче Холомине. Вы его знаете. Он брал у вас в прокат «ауди» и автобус… — Ваша фамилия? — невозмутимо спросил Захария. Я достал теудат зеут. Захария сверился с фотографией. Я вспомнил, что он еще и офицер, ведающий вопросами безопасности. «Контрразведчик… Может, в прошлом сотрудник по борьбе с террором…» Здесь — распространенная специализация. Случалось, тут использовали профессиональных разведчиков из бывшего СССР, бывших сотрудников Первого Главного и Главного разведывательного управлений — пэтэушников и гэрэушников. На вид Захарии было не меньше сорока. —Могу я задать несколько вопросов? — спросил он. — Вы москвич? —Да. — Кем вы работали в Москве? — Офицер, ведающий вопросами безопасности в частном банке. В прошлом ваш коллега. — В звании… — Майора милиции. Он не ответил мне откровенностью. Это могло означать и работу в КГБ СССР. Такое не афишировалось. — В стране вы один? — Моя семья в Москве. У меня там произошли неприятности. На меня наехали. — Как там Москва? — Ждет нас… Он начал мне верить. Я улыбнулся: — Можем создать фонд бывших работников МВД и КГБ… — Вы знали Холомина по Москве? — Немного. Я рассказал, как мы вместе получали лицензии на занятие частной детективной деятельностью. —Хотите с ним встретиться? Я решил не хитрить: —У меня есть все основания полагать, что он погиб. Это было рискованно. Но я сто раз убеждался в том, что никакие ухищрения не ведут нас к цели вернее, чем интуиция. После паузы Захария заметил негромко: —И у меня такое чувство… Вы курите? Захария немного добавил к тому, что я уже знал, однако любая мелочь могла мне помочь. Как я и предполагал, он знал Арлекино по Москве. Отец Захарии, а попросту Захара, проходил по делу, значившемуся уголовным, но имевшему политическую подоплеку и курировавшемуся органами КГБ. «Не ошибся ли я по поводу места работы его сына?» Холомин вел это дело в качестве следователя — важняка прокуратуры республики. —Николай сделал все, чтобы помочь отцу. Бескорыстно. Он не любил КГБ. Кто-то в его семье пострадал от этой организации. Никакие переименования, смены кадров уже не могут изменить отношение… Я это знал. Хотя старался быть объективным. —Он сказал вам, зачем приехал? —Мы, по существу, даже не успели поговорить. Он взял в прокат «ауди» и автобус. И как-то быстро исчез… Мы должны были встретиться, как только он будет посвободнее. — Когда вы его в последний раз видели? Захария выпустил крохотное облачко дыма: — В пятницу. Мы видели Арлекино в один и тот же день. В день, когда он погиб. Арлекино сдал «Ауди-100», которая была известна его будущим убийцам… — В пятницу он уехал от нас на белой «судзуки»… — Захария назвал номер, я записал. — Машины так и нет? — Нет. Он брал на неделю. Срок не закончился. Я звонил на автоответчик. Он ни разу не ответил. «Естественно!» — А что можно сказать по поводу автобуса? Зачем он был ему нужен? — Не знаю. Мы обычно не интересуемся. Каждый может взять что хочет. — Интересно, кого он возил и куда. — Не знаю… А когда вы его видели? — В тот же день, что и вы. Захария раздавил сигарету в пепельнице: — Будем надеяться, что у него все в порядке. — Думаю, все как раз наоборот. Его засветили. — Тогда рано или поздно они выйдут на пункт проката и придут с вопросами, как это сделали вы… — Скорее всего, у них уже нет в этом необходимости. Он сделал вид, что не догадывается, о чем идет речь. — Что можно сказать о том, где использовали автобус? — Дело тяжелое… — Холомин не сказал, где он остановился в Израиле? Захария подумал: —Он что-то говорил об отеле в Бат-Яме… Я выехал в Бат-Ям на следующий день рано утром. Ехать пришлось через Тель-Авив. Там меня ожидала пересадка. Автобус был двухэтажный. Спуск начался почти сразу, как только мы выехали из Иерусалима. Я сидел у лобового стекла на втором этаже, сверху было все хорошо видно. Горы круто шли вниз. Солнце вплетало в пейзаж жаркие краски. Автобус двигался в ущелье. Это был воспетый в песнях Баб эль Вад — знаменитое вади, где во время войны за независимость перестреляли геройских ребят, пытавшихся прорваться в осажденный Иерусалим. Через лобовое стекло видны были разбитые машины, которые должны были пробить блокаду вокруг Святого города. Ржавые их остовы лежали вдоль обочины. Тут же валялись высохшие венки, должно быть оставшиеся от празднования Дня независимости. Мы катили по Иудейским горам. Внизу мелькали мягкие, как складки одеяла, холмы, лощины. В поселениях, на окрестных холмах, под черепичными красными крышами шла своя жизнь. «Спальные города…» Можно было удобно жить даже очень далеко, в горах. Ездить на работу оттуда. «Машина, телевизор. Прекрасные дороги». Самое тяжелое — думать на заданную тему. По крайней мере, для меня. Я все время откладывал мучительный для меня процесс. Бывало, там, дома, я сознательно отодвигал на последние минуты мучившие меня с самого начала мысли. Все равно в последний момент все решалось. «Какой заказ был у Арлекиыо в Израиле? Кто был его партнером? Заказчиком?» Мы уже въезжали в Тель-Авив. Я смотрел вниз на головы людей на тротуарах, словно с высоты ходулей. Водитель начал подъем к Центральной автобусной станции. Затормозил. Мы прибыли на третий этаж, а возвращаться в Иерусалим мне предстояло с шестого. Пора было выходить. «Арлекино знал о том, что я в Иерусалиме…» — мелькнуло у меня, пока я спускался по лесенке вниз к двери. Он наверняка узнал меня накануне, на перекрестке Цомет Пат, и на другой день приехал ко мне, предварительно сменив одежду, машину и номера. Возможно, он хотел предупредить меня! Или искал у меня зашиты? За ним уже следили. «Прямо у подъезда втолкнули за узорчатую декоративную стенку и всадили нож… Все!» Я уложился в срок. Центральная автобусная станция, как всегда, была наполнена людьми. Всюду были видны солдаты — парии и девушки с оружием, которое они никогда не оставляли в частях, всюду таскали с собой. Я выходил последним. Что-то кричал продавец набитых овощами огромных метровых батонов — багетов. Топкие, с абсолютно правильными чертами лица девочки-эфиопки о чем-то спросили у меня на иврите. Я пожал плечами. Нищий у выхода согнул руку, взглянул на часы. Отметил начало рабочего дня… Автобус Тель-Авив — Бат-Ям, принадлежавший фирме «Дан» — меньшей из двух компаний, монополизировавших автобусную сеть в Израиле, оказался не самым комфортабельным. Ехать пришлось долго. Казалось, мы все никак не покинем Тель-Авив. По тротуарам двигались сотни людей. В угловых зданиях вывески нескончаемо повторяли названия отделений крупнейших банков — «Хапоалим», «Дисконт», «Мизрахи». В одном из офисов промелькнуло лицо девочки-оператора, на столе перед ней стоял стакан молока. Я вспомнил помощницу президента банка Наташу и ее кружку с крупной надписью: «ВЫПЕЙ ВТОРУЮ!» Промелькнувшая в витрине банка служащая осталась позади… В лобовое стекло теперь видны были маленькие чистые городки, которые мы пересекали, — с узкими чистенькими улицами, со множеством машин, с пальмами на разделительных полосах, с обязательными магазинчиками на всех первых этажах аккуратных невысоких домов. Небольшие городки срастались в один Большой Тель-Авив. Мы проехали Старую Яффу. Узкие улицы, скученные дома. В кофейнях сидели старики в клетчатых платках — израильские арабы, жившие столетия бок о бок с евреями, знавшие иврит не хуже родного. Баг-Ям был морским курортом. Я гадал, с какой стороны находится море. И все-таки ошибся. Оно показалось не там, где я его ждал. В автобусе я не заметил никого, кто говорил бы по-русски. На одной из остановок молодая женщина, сидевшая напротив меня, закрыла маленький молитвенник, который всю дорогу читала, поцеловала его, положила в сумку. Приезжие читали в дороге газеты, детективы, большая часть местных молилась… Показался первый отель. Я вышел. Вдоль моря тянулся строй гостиниц-дворцов. «Бат-Ям», «Армон-Ям»… Фигурировавшее в названиях словечко «ям» означало «море». Стояла необычно теплая даже для этих мест погода. Было по-летнему жарко. Никакого сравнения с по-зимнему холодным Иерусалимом. Внутри первого же отеля, в который я вошел, царствовала прохлада. Мощные кондиционеры загружали холл волнами холодного свежего воздуха. В дверях, по обыкновению, никто не спросил, живу ли я в отеле. О пропусках не могло быть и речи. У регистрационной стойки меня с улыбкой уже ждал дежурный. — Чем могу вам помочь? — Меня интересует, прибыл ли мистер Николаи Холомин… Взгляд на компьютер. Улыбка. — Ноу, сори! — Может, мистер Станислав Мацнев… Несколько секунд. И снова: — Ноу. Следующий отель выглядел таким же многоэтаж shy;ным дорогостоящим ульем. —Ноу… «Сарита». « Еру шал аи м»… Отель «Плаза» на улице Яркон… Традиционный обмен улыбками. —Мистер Николай Холомип… —Четвертый этаж. Номер 411. Вы хотели бы позвонить ему в номер? Мой вопрос: —Он здесь? Дама из рецепции продиктовала номер, показала на аппарат внутренней связи: —Плиз… Я набрал цифры. Женщина следила за мной, не переставая вежливо раздвигать углы губ в улыбке. Этому их здесь учили па специальных курсах гостиничных служащих. Никто, естественно, не ответил. — Спасибо, я его подожду… Фойе было похоже на зал ожидания московского вокзала. Мощные установки справлялись с проникавшей в отель духотой. Администраторша занялась другими посетителями. Я прошел к лифту, поднялся на четвертый этаж. Номер, который занимал Холомин, был закрыт на ключ. Никакой записки в дверях я не увидел. Я прошел по коридору. Две симпатичные горничные, встретившиеся мне, не спеша тянули тележку с чистым бельем, болтали о чем-то смешном. По их смеху я понял, что они из России. Израильтяне, смеясь, издавали другие звуки, так же, как совсем по-иному выражали испуг или сожаление. От них невозможно было, например, услышать наше «Ай!». Взглянув внимательнее, я понял, что работа горничных — не основная их профессия. Ту, что выше ростом, черноволосую, я произвел в заведующую патентным бюро из Москвы или Санкт-Петербурга, вторая, скорее всего, редактировала в России журнал или преподавала… «Скажем, норвежскую литературу…» Специалисты развозили чистое белье по номерам. Я сел на стул у окна, решил ждать. На подоконнике, за занавеской, кстати оказалась книга на русском, ее, видимо, оставила тут одна из горничных. Я не ошибся, предположив, что кто-то из женщин имеет отношение к печатному слову. От нечего делать я открыл книгу. Это было произведение модного немолодого уже автора. К сожалению, проникнуть в его текст я никогда не мог. Как нельзя попасть в город, который увидел в зеркале. Тщетно я пытался, бывало, найти строчку, которая бы указывала на вход… Сейчас мне было просто не до того… Смех горничных доносился уже издалека. Сначала они только забрасывали чистое белье в номера, потом обратным рейсом отвозили использованные простыни, пододеяльники, полотенца, затем надевали все чистое… Как только они оставили номер Арлекино, я неслышно вошел внутрь. Номер был одноместный, с широкой кроватью, огромным, во всю степу окном, выходившим на море, па знаменитый песчаный бат-ямский пляж. Я охватил лишь боковым взором все это великолепие, а целенаправленное внимание было отдано номеру — вешалке, письменному столу, тумбочке у кровати… Вешалка была пуста. Сбоку на стуле лежала старая газета. Это был «Бизнес-сервис» на русском за прошлую пятницу. Приложение к «Вестям». Нигде не видно было ни записной книжки, пи блокнота, вообще ни одного клочка бумаги. Быстро один за другим я выдвинул ящики письменного стола — чистота. В шкафу обнаружил только рожок для обуви. Скорее всего, он принадлежал отелю. В ванной комнате в стакане стояла зубная щетка Арлекино и рядом несколько флаконов с дезодорантами. Арлекино тут только ночевал, его резиденция была где-то в другом месте. В коридоре раздался смех. Горничные уже стояли у соседней двери. На стуле рядом с газетой лежал фломастер. Я присмотрелся внимательнее. Газета была раскрыта на листе с объявлениями «ИНФОмаркет». Мне бросилось в глаза некрупное: «Шопенгауэр, два тома в хорошем состоянии…» Ниже большими буквами значилось: «ПРОТИВОГАЗ». На том же уровне слева третий квадрат сверху, набранный петитом, был отчеркнут фломастером. Рассматривать объявление было некогда. «Я найду этот номер…» Горничные были уже за дверью. Я вышел. Не замечая горничных, двинулся к лифту. Занятых разговорами дам мое появление не смутило. Возможно, они приняли меня за Холомина. У них еще не было инструкций на этот счет. По моим расчетам, полиция должна была нагрянуть в отель самое большее через пару недель. В Иерусалиме я прямо с автобуса зашел в Дом книги «Золотая карета» к друзьям, дававшим мне работу. «Бизнес-сервиса», приложения к «Вестям» за прошлую неделю, на прилавке не осталось. Нераспроданные номера успели возвратить распространителю. У прилавка толпилось несколько человек. Это было до того, как «Золотую карету» попытались сжечь, поняв, что иным путем остановить восхождение моих энергичных, амбициозно настроенных работодателей невозможно. Мы перекинулись несколькими фразами через головы покупателей: — Как жизнь? — Бэ сэдер! В порядке! Книги возьмешь? Я вел рубрику «Новые поступления Иерусалимского дома книги» в еженедельной газете «Наш Иерусалим». Все мои знакомые были уверены, что я живу на гонорары от рецензий… — Давайте. Мне передали пакет с несколькими отложенными заранее детективами. Сверху лежал нашумевший российский триллер. Я открыл его наугад. Это было что-то! «…Весь перевязанный бинтами, так что на лице оставались только щелочки для глаз, некий крутой спецназовец по кличке Тарантул трахал у себя в больничной палате медсестру…» Рассказано было об этом в двух строках. «…Вставая с медсестры, Тарантул полюбопытствовал от балды: —Ты всегда так долго не кончаешь? Простоватая медсестра замахала руками: —Ты чё! Я уже раз пять кончила! Или шесть! Ты, правда, не заметил?!…» Я хотел сунуть бестселлер на место, но был тут же уличен. — Люди хотят это читать, Саша! — Ладно. А как насчет «Бизнес-сервиса»? Мне срочно! —Может, в библиотеке?.. Библиотека была открыта. Женщина с высоко открытыми ногами разрешила мне взять с полки газеты. —Пожалуйста. Только оставьте документ… Потом она пошла к дальним стеллажам, цокая каблучками. Ноги были действительно хороши. Остальное тоже. Я, несомненно, был под впечатлением только что прочитанного из жизни Тарантула. Номер «Бизнес-сервиса» я перенес в читальный зал. Сегодня он был пуст. Я с ходу открыл нужное место. «Шопенгауэр, два тома в хорошем состоянии…» На этой же странице находилось и объявление со словом «ПРОТИВОГАЗ», набранным крупно. «Противогаз „Шмартаф“ в синей упаковке предназначен для детей с грудного возраста до трех лет. После этого возраста он непригоден и его использование может быть опасным… ПРОТИВОГАЗ — неотъемлемая часть нашей жизни!» Искать нужный текст следовало на левой стороне среди объявлений о розыске родных. Их было много. По некоторым можно было проследить целые биографии. Семья Н. разыскивала сына. «Учился в ремесленном училище, откуда ушел на фронт. Последнее сообщение получили в 1944 г. …Если у кого-то есть информация о нем…» Трагические судьбы рассеянного народа… Внезапно я увидел объявление, которое Арлекино у себя в номере отчеркнул фломастером. Всего две строчки: «Генриха Штейна просит откликнуться его школьный друг». Ниже стоял номер телефона. Я перелистал предыдущий номер «Бизнес-сервиса». Объявление присутствовало и там тоже. «Генриха Штейна…» Имя ни о чем мне не говорило. Зато комбинация цифр в телефоне, по которому Генриху Штейну предлагалось связаться с его школьным другом, была мне знакома. Это был телефон отеля «Плаза» в Бат-Яме. Несколькими часами раньше я звонил снизу по этому номеру! Объявления были напечатаны в последних двух выпусках, следовательно, Холомин находился в Израиле не менее двух педель. Партнер должен был узнать о его прибытии из короткой строчки в «Бизнес-сервисе». Удалось ли им связаться? Или партнер и сегодня еще звонит в отель по номеру, который не отвечает? Рано или поздно администрации отеля придется вскрыть номер, перенести вещи на склад, поставить в известность полицию. «Интересно: проводятся ли здесь мероприятия по розыску пропавших без вести?» Я мало знал об израильской полиции. Если труп не будет найден, станут ли израильтяне активно искать Николая Холомина, туриста из России, исчезнувшего из отеля? Или имярек будет переведен в довольно обширную категорию иностранных рабочих, незаконно оставшихся в стране, — румын, украинцев, тайваньцев… Поступит ли на него запрос из России? Может, адвокатская контора «Доктор Ламм», жена или мать Арлекино начнут настаивать на розыске? Какие в этом случае шаги предпримет миштара? Даже при средней степени профессиональной квалификации они очень быстро могли выйти на прокатный пункт «Ото Кент». На Захарию. А там… Как только в материалах следствия появится подозрительный «русский», расследование двинется вперед семимильными шагами. Меня будут искать по приметам и через старших по подъездам. После взрыва в тель-авивском кафе «А пропо» — как и прежде, после взрывов в иерусалимских автобусах — на всех линиях работало множество секьюрити. Почти на каждой остановке в автобус входил молодой парень с радиотелефоном за ухом, в куртке с короткими рукавами, чтобы не мешали во время схватки. Будет очерчена часть города, в которой я могу находиться. «Руси» найти будет легко. Мы все на виду. Отличаемся лицом, одеждой. Как правило, ходим в другие магазины. За незнанием языка дружим лишь со «своими». В моем подъезде поговорят с марокканкой, после этого даже то, что я не привожу в дом проституток, будет свидетельствовать против меня. Старшая — всегда грустная Шарон с верхнего этажа — сообщит про мой странный звонок в полицию о трупе в квартире и его таинственном исчезновении. Зеленоглазая Рут вспомнит про кровавое пятно на двери. Венгера арестуют вместе со мной, а может, и раньше, как моего сообщника. Достанут и киевского мэна из моего подъезда — Влада — с его молчаливым приятелем. К тому времени будет уже найдено тело Арлекино вместе с пледом и серебряной статуэткой, пару которой тут же обнаружат на моем столе… В этом убийстве мне заведомо отводилась роль крайнего. Я заехал к Венгеру. Вся их семья была в сборе. Венгер сообщил мне результаты последних своих языковедческих изысканий: —«Хмырь»… Это же ивритское «хамор»! «Осел»! Двое его сопляков — юные гении — тем временем спорили на серьезные темы по механике: — А если изменить угол колеса по отношению к шасси… — Ты видел, чтобы меняли угол стула с тремя ножками, не изменяя двух других углов?! — Чайку? — спросила жена Венгера. — Фруктовый, «Липтон»… — Что чай! — У Венгера было что заметить по этому поводу. — Тут он не идет! И дело не в заварке. Не в воде! — В чем же? — В воздухе! Как с самаркандской лепешкой… — Он развил тему: — Тимур, тот в походах возил и повара-самаркандца, и муку, и специи… А все зря!.. Воздух — тут главное! Он проиллюстрировал на более понятном историческом примере: — Мы, бывало, на Березине пьем весь день. А воздух такой — что ни в одном глазу… — То-то Мишка твой как с рыбалки — всегда на снегу валялся!.. — заметила жена. — То Мишка… — Венгер задумался. — У него и жена была Пея! Евлампией ее и не звали! У дома я снова увидел Влада. Киевский мэн был опять со своим корешем — смуглолицым, в черной кипе, который при мне только улыбался. Подмигнув, он и на этот раз быстро ушел. — Как жизнь? — поинтересовался я у Влада. — А-а… Проходившая мимо израильтянка поздоровалась. Традиционно спросила о здоровье. Мы ответили положенным: —Как твое здоровье? Она катила коляску с малышом, двое других держали ее за руки. Четвертый малыш, судя по ее фигуре, был на подходе. Влад махнул рукой: —Бабы рожают тут как крольчихи! Еще две соотечественницы прошли мимо. Эти не здоровались. —Интеллигенция… Он был из тех, кто к слову «интеллигенция» всегда добавляет «вшивая»… —Они такие же еврейки, как ты! У всех куплены документы. После революции была мода брать в жены евреек. Постепенно представление о женском идеале сменилось. Об этом позаботилась советская литература и органы информации. Символом красоты, сексапильности прочно стали Наташи, Людмилы, Светланы. И даже евреи не хотели жениться на соплеменницах. Недалекий московский поэт, узрев как-то стиральный порошок «Славянка» в витрине, писал возмущенно: «Что было бы, если бы порошок назвали „Еврейка“ или „Татарка“? Ведь смертельно обиделись бы! Потребовали бы переименования! А что же мы, славяне?!» Поэт, как это с ним бывало не раз, снова сел в лужу. Что же касалось стирального порошка, то «Славянка» давно уже стала символом чистоты, белизны. Как обстояло с «татаркой», не знаю, а что касается «еврейки», то обычно она встречалась в тексте в сочетании с эпитетом «старая». Сегодня в Израиле еврейская женщина брала реванш. —Ладно, бывай… Старшая по подъезду Шарон звонила мне редко и всегда по делу. На этот раз она попросила меня подняться к ней на четвертый. — Если можешь — сейчас! — Иду. У Шарон была огромная чистая квартира с интересными акварелями, которые встречали пришедшего уже в большой светлой прихожей. Шарон улыбнулась мне чуть печальней обычного: —Ти? Кафе? Я отказался от чая и от кофе. Она снова заговорила со мной очень медленно, пользуясь общеизвестными существительными и глаголами в неопределенной форме. «Один кофе и один булка…» Она не возвратилась к нашему предыдущему разговору, чего я в глубине души боялся. Я тоже молчал о происшедшем. Перемежая свой рассказ светлыми, немного грустными улыбками, Шарон коротко поведала о спокойствии, царящем в нашем подъезде… «Нет наркоманов, нет сумасшедших… Одна соседка немного „ку-ку“… Тебе известно». Она имела в виду соседку снизу. В конфликте с марокканкой она держала мою сторону. —Однако… Сегодня. Двое. Русим… «Русские!» —Высокие… — Она протянула руку насколько могла высоко и не согнула ладонь. — Сильные… Мафия русит… Она сочувственно поглядела на меня. Я был ей симпатичен, потому что не выбрасывал пакеты с мусором из окна, а относил к мусорному контейнеру и всегда завязывал узлом прежде, чем погрузить в его темный, дурно пахнущий трюм. —Они спросили: «Есть мужчина ми Русия?» «Из России». —Да… Я думала, им нужен господин Влад… — Она сделала осуждающую гримаску. Я ждал. Она покачала головкой: —Им не нужен господин Влад. Они не пошли к нему. Им был нужен ты… Все их интересовало. Я спрашивала, что ему передать. Они говорили: «Ничего не надо! Мы позвоним…» Я спросила: «Откуда вы?» Они ответили: «С о н и а!» «С парохода! С парома! Из Одессы через Кипр?!» Я не знал, о ком думать. Шарон в последний раз улыбнулась своей грустной улыбкой. Следующий звонок был не телефонный. Мне позвонили в дверь. «Началось…» —Это Рут с четвертого этажа… Я приоткрыл дверь, держась сбоку: — Да, Рут. Заходи. — Я на минутку. Холодная, зеленоглазая, она остановилась в прихожей. «Вся в металле! Интересно: как у нее с мужиками? Это должно быть похоже на совокупление электропоездов». Рут взяла быка за рога. — Я тогда случайно прочла записку, которую тебе написали. Я не собиралась. Думала, просто картонка. — Не обращай внимания, Рут! — Может, тебе переехать? От тебя они теперь не отстанут. Это было трогательно. Рут продолжила: — В Неве-Якове можно дешево снять квартиру. Это недалеко. Всего сорок минут на автобусе. Ни одна собака тебя не найдет. — Ты думаешь? — Мне просто надо было что-то сказать. —Конечно! Или возьми Бейт-Шемеш! Я засмеялся, чтобы ее успокоить: —Это игра, Рут! Ты думала, правда? Венгер меня не застал, вот и оставил писульку… Она пожала плечами: —А это? Протянула газету. Заголовок гласил: «СНОВА РУССКАЯ МАФИЯ! ВЗРЫВ В ПУБЛИЧНОМ ДОМЕ! К СЧАСТЬЮ, НИКТО СЕРЬЕЗНОНЕ ПОСТРАДАЛ. ЗАДЕРЖАННЫХ ДОПРАШИВАЕТ ПОЛИЦИЯ!» Заметка была написана в язвительном стиле: «Со звоном повылетали на рассвете стекла из некоторых окон на всех четырех этажах дома, который раз уже пострадал от взрыва. В то памятное утро пару лет назад кто-то прикрепил пакет со взрывчаткой к днищу „даяцу“, на которой прибыл тогда член влиятельного в Израиле семейства мафиози. Двор дома явно привлекает криминальный мир. Сегодня объектом покушения стал подпольный публичный дом, персонал которого прибыл из стран СНГ через Германию…» Я быстро проглядывал сообщение. «Следствие пока не установило личности виновных — слишком много кандидатов… Вероятнее всего, это кто-то из конкурентов по „бизнесу“. Потерпевшей — г-же Вэред (82 года), откликавшейся на имя Хэдли и кличку Графиня, приписывают заведование тайным борделем…» Автором корреспонденции была женщина, отсюда ее особенно безжалостное отношение к героине. «Г-жа Вэред вместе со своим другом Генрихом (34 года) не находилась в доме в момент взрыва. Она намерена подать в суд на газовую компанию „Амисрагаз“. „У меня нет ни врагов, ни конкурентов. Но если это нападение и в этом государстве есть полиция, пусть она отыщет и предаст суду виновных…“ — заявила Графиня с неподражаемым ханжеством». —Можешь оставить газету… — любезно разрешила Рут, заметив мой неприкрытый интерес. — Бросишь потом в мой почтовый ящик… Я вернулся в квартиру, словно почувствовав, что мне сейчас позвонят. —Алло!.. Я узнал голос Захарии — офицера безопасности из пункта проката автомашин в Холоне. Белокожего, похожего на Александра Калягина… По короткой паузе я догадался, что он сделал затяжку. Я уже не представлял его без сигареты в пухлой ручке. —Сейчас ко мне приходили из миштары… На месте полиции я бы всегда ставил на кнопку телефон человека, которому она наносила визит. Представляю, какую бездну информации содержал первый же телефонный звонок после ее ухода. Взять хотя бы этот. — Они нашли машину? — Да. Брошена. Пуста. Магнитофон вывернут. — И что? — Просто сообщили. — В «судзуки» обнаружили что-нибудь? —Ничего. Махровая простыня между сиденьями… — У них возникли вопросы? — Сказали только, где я могу ее взять. Машина оказалась в Ришон ле-Ционе. Я не представлял, где это. — Рядом. Пять километров… — Известно, кто ее нашел? — Какой-то мужик из дома поблизости. Русский, кстати. —Машина сейчас у тебя? — На месте. Я за ней поеду. — Ты на своей? — Автобусом. Машину взял сын… Он продолжал невозмутимо курить. Может, провел гладкой ладошкой по лицу. —Как скоро? —Только поброюсь… Знакомое словечко… «Белоруссия, сябры…» Я проучился год в средней школе милиции в Могилеве. Знал спокойный темп той жизни. —Я с тобой. Где встречаемся? Он подумал: —Давай на автобусной станции в Ришон ле-Цион. У кассы. Там трудно разминуться… После разгрома крыши активность служащих банка «Независимость» заметно пошла на убыль. Миф — будто стоит платить служащим приличную зарплату или поставить заработок в зависимость от успехов фирмы, как они от этого автоматически начнут активнее трудиться, — пока еще не изжил себя. Некоторые прекращали шевелиться сразу же, получив первые большие деньги. Всем известно: «От работы кони дохнут!» Кроме хозяина, редко кто согласен упираться рогом, уродоваться, горбатиться, ишачить, костоломить… Все знали, что на столе президента банка находится небольшой экран, позволяющий видеть каждое служебное помещение, включая место курения. И это никого тем не менее не останавливало. Каждый час скопом ходили курить… Лукашова была занята тем, что снимала стружку со всех подряд. Только угроза потерять то, что имеешь, а не перспектива заработать, пусть даже реальная, подлинный стимул честного отношения к своим обязанностям. И в частной фирме тоже. Первой влетело помощнице Наташе. На стоявшем в приемной бородатом истукане, вырезанном из железного дерева, была обнаружена пыль. Сосредоточенное лицо философа покрылось серым налетом, как от проказы. Катя метала громы и молнии, которые немедленно достигли всех служебных помещений банка. Операторы, экономисты бросились к столам, выметая из ящиков все лишнее, стирая пыль с принтеров, настольных ламп, компьютеров… По дороге я получил дополнительные сведения о сидевших накануне в «Бизнес-клубе». Ничего особенного в них не было. Установщик, приезжавший вслед за Пастором на Россошанку, характеризовал его с уже известной мне стороны: — Пользуется успехом у женщин. Соседи видели с весьма известными актрисами… — Далее последовали три-четыре фамилии, бывшие одно время на слуху. — Но чаще это просто профессиональные проститутки, состоящие на учете… Мои сведения об О'Брайене обогатились подробностями биографии: — Дед прибыл из Ирландии, принял православие… Как в большинстве тбилисских родов, в О'Брайене было намешано по десяти кровей: ирландская, русская, грузинская, армянская, еврейская… Окунь не только был президентом «Алькада», он значился учредителем ряда фирм. В том числе посреднической, которая специализировалась на вывозе контейнеров, — «Колеса» — «Экологический продукт». Мы вспоминали ее с начальником розыска при Павелецком вокзале Николаевым… Теперь я получил тому подтверждение. О Ламме я кое-что уже знал от лифтерши дома, где он жил. Герой «Крестного отца» — адвокат гангстерского дома Карлсоне Том Хейган был, несомненно, более симпатичен. Во всяком случае, внешне. Встреча крупного банковского мафиози уровня О'Брайена с уголовниками типа Окуня и Пастора не была «междусобойчиком» коллег или сабантуем в узком дружеском кругу. Я категорически это отверг. За столом в «Бизнес-клубе» в тот вечер сидели: первые лица, менеджеры «Алькада», глава частной адвокатской конторы, посредничавший между персоналом и фактическим хозяином фирмы, наконец, сам Хозяин, Отари О'Брайен, тот, кто в действительности получил двести миллионов кредита… Встреча была деловой. Обсуждалось что-то экстраординарное… У Камала Салахетдинова было назначено совещание. Я видел в окно, как припарковалась машина президента страховой компании, приехал Джамшит, затем крупные пайщики — члены совета директоров банка, кредитный комитет. Обсуждали создавшееся положение. Банк лишился единственной реальной силы, которая могла защитить нас физически, а также помочь вернуть кредит. С потерей крыши и расклад полностью менялся. В том, что «Алькад» нас к и н е т, и очень скоро, сомнений ни у кого не было. Банк не мог вступить в открытую борьбу. Не мог он и обратиться за помощью в правоохранительные органы, потому что сам был по уши в дерьме. Джамшит пробыл в банке недолго. Банковский истеблишмент тоже вскоре начал разъезжаться. Члены совета директоров приняли решение — искать компромисс с группировкой, разделавшейся с Женей Дашевским и Лобаном. Победители, однако, пока не давали знать о себе. Выжидали. Между тем прибыли заказанные мною сведения из третьего, наиболее засекреченного уровня информационного центра «Лайнса». Два пересланных мне документа были из совершенно конфиденциальных источников: справка регионального управления по борьбе с организованной преступностью и не подлежащее оглашению сообщение Национального центрального бюро Интерпола Бельгии… Обе бумаги были, как говорится, не для слабонервных. Узнай о них О'Брайен, он бы поручил захватить их вместе с моей головой. «По конфиденциальным данным, — значилось в справке РУОП, — ТОО „Алькад“ является мафиозной структурой, находящейся в конфликте с криминальными формированиями, находящимися в Бельгии. Фактический владелец фирмы О'Брайен является членом русско-грузинско-еврейской мафии, а также замешан в отмывании денег…» Дальше шли сведения оперативного характера на О'Брайена, включавшие среди прочего местонахождение жены и двоих детей, проживавших в Антверпене, в Бельгии. С женой авторитет формально оформил развод… Пастор, работавший представителем очередной фирмы «Экологический продукт» за границей, в свое время письменно запросил О'Брайена направить в Бельгию вооруженных людей. В просьбе ему было отказано, в результате чего он фиктивно отстранился от дел, уступив президентское место Окуню… Документ Национального центрального бюро Интерпола Бельгии содержал, собственно, почти те же сведения. «Г-н О'Брайен, Отари, удостоверение личности NAY 193215, проживал по адресу: 2018 Antwerpen Pelikaanstraat 11/С23*, проходит по криминальным учетам Бельгии по делу об изъятии фальшивых банкнот достоинством 100 американских долларов. В настоящее время, по имеющимся сообщениям, находится в Москве…» На обеих бумагах стоял штамп: «Данные сведения предоставлены ассоциацией „Лайнс“ на условиях заключенного контракта и не подлежат огласке». Неожиданно для себя я превращался в наиболее опасного для О'Брайена обладателя компрометирующей его самого и его окружение информации. Председатель совета директоров банка хотел меня видеть. Я поднялся к нему. Кабинет был меблирован в соответствии со вкусами главы банка. Паркет скрывало ворсистое синтетическое покрытие. Оно несло вошедшего, словно на воздушной подушке. Ноги шли сами. Прямой, как палка, Камал Салахетдинов сидел за столом рядом с тяжелым сейфом, в котором было от силы три-четыре бумаги. Напротив, на тумбочке, работал телевизор, который он никогда не выключал. По одному из каналов передавали соревнования японских борцов сумо — самых тяжелых людей планеты. Ляжка каждого из них весила не меньше центнера. Схватки борцов длились не более нескольких мгновений. Салахетдинов показал мне на стул, вперился в экран. Так молча мы просмотрели несколько боев. Вызвал он меня, однако, не за этим. Он должен был выполнить весьма приятную церемонию. Камал вытащил из кармана пачку стодолларовых купюр: —Держи! Это были деньги для секьюрити и ментов, которых я привлек к охране ресторана во время проведения юбилея банка. —Поблагодари каждого. Бойцы могут нам еще понадобиться. Ты понимаешь, о чем я… Деньги были «грязные». Расписок не требовалось. По бухгалтерским проводкам операция не проходила. Еще один толстяк-борец с округлым женским тазом появился на ковре… — Посмотри. Это моя жена получила!.. Салахетдинов искал если не дружбы, то профессионального нейтралитета. Он подал отпечатанное на хорошей вощеной бумаге послание. Оно было адресовано персонально председателю совета директоров. «Уважаемый г-н Камал Салахетдинов! Милостивый государь, не будучи лично знакомыми с Вашей супругой, мы уверены, что она обладает необходимыми знаниями протокола и этикета. Тем не менее мы не сомневаемся, что участие в нашей программе «Workshop» пополнит ее познания, что будет оценено и Вами…» — Интересно? — Чрезвычайно. Я мельком просмотрел текст. Лучшие метрдотели Лондона собирались продемонстрировать супругам руководителей российского бизнеса классический стиль приема гостей — украшение столов для деловых завтраков, обедов, банкетов, приемов, фуршетов, правила хорошего тона. Стоимость поездки составляла каких-то четыре тысячи фунтов стерлингов, включая авиабилеты, пятидневное проживание, питание, услуги переводчиков. Председатель совета директоров сделал мне неожиданное предложение: —Хочешь отправить жену? За счет фирмы, разумеется. Я покачал головой: —Сейчас это опасно. Я машинально пробежал глазами послание: «Почетными гостями международной встречи в этом году станут также Норма Майджер, Джин Ягср, баронесса Бригита фон Фрундершусс…» Я понятия не имел, кто эти достойные дамы. «…Кроме того, жены послов России, Украины, Грузии… Основные темы: „Супруга руководителя. Что это значит? Как манеры могут помочь деловой карьере вашего супруга или погубить ее…“ —Ты смог бы поехать вместе с ней… Осмотреться. Сейчас многие наши дела решаются там. Ты меня понимаешь. Я подумывал о работе частного детектива за рубежом по заказам из России. Это было интересно и достаточно высоко оплачивалось. Но моему решению еще предстояло дозреть. Я положил послание на стол. Камал Салахетдинов смотрел на меня испытующе: — Ну? — Нет. —Вот и я тоже. Я знаю, кто за всем этим стоит. О'Брайен. Я решил, что им нужен заложник… До этого он никогда не был со мной откровенен. —Двести миллионов баксов за три месяца невозможно превратить в триста миллионов, чтобы вернуть их банку да еще себе заработать! Афера! Запускают новую пирамиду. Деньги пойдут за границу! В израильский банк… Я впервые услышал, как он матерится. «У них есть свой человек у нас в банке…» Я мог бы быть откровенным, но время для этого пока не наступило: я еще не знал всех обстоятельств, связанных с выдачей кредита. Одно было ясно: как только «Алькад» предъявит нам свои условия, он передаст их через своего человека… Камал Салахетдинов уже взял себя в руки. Жизнь его прошла в мире, который был всегда далек от законопослушных граждан, и не знать его законы было просто опасно. В том страшном месте, где он отбывал срок, за высказанное вслух крепкое словцо можно было запросто угодить в карцер. А можно было и вовсе лишиться жизни, если случайно вылетевшее слово предназначалось такому же пахану или просто вору. Все изменилось. Больше не удивлялись слову «Вор», написанному с большой буквы, призывам неизвестных «полковников милиции» передать криминальным авторитетам наведение общественного порядка в городах, могилам крестных отцов на московских кладбищах, их «роллс-ройсам», виллам… Нас вовлекли в их жестокий мир. Он поделился со мной на прощанье еще одной мыслью: — О'Брайен расправился с Женей Дашевским, с Лобаном, потому что славяне действуют всегда по отдельности. Их много. А эти все вместе… — А если все-таки попытаться подключить к о нтору? На это Салахетдинов пойти не мог. Он поддернул рукав пиджака, закатал сорочку, молча показал руку. Татуировка, которая тянулась от локтя к кисти, выражала его кредо: «Ебал я в рот эту совдепию…» Камал Салахетдинов вызвал машину. Выехал вместе с Катей. Минут через пятнадцать помощница президента банка Наташа тонким фальшивым голоском попросила меня подняться. Начальник кредитного управления в беспокойстве ходил по кабинету. — Такое дело… — Он понизил голос. За дверью, в приемной, его не должны были слышать. — Сейчас позвонили. Адвокат Ламм. Вам что-то говорит это имя? — Частная адвокатская контора. Он — посредник. — Ламм просит срочной встречи. По поводу кредита «Алькаду». — Вы объяснили, что без Салахетдинова, без Кати… — Я все объяснил. Но он настаивает. Не в банке и не у него в конторе. Я не дал ответа, ждал вас. Сейчас он будет снова звонить. Вячеслав выглядел растерянным. —Похоже, они нарочно выбрали такое время. Чтобы не было ни Камала, ни Кати. Стоило попробовать… Белый телефон на высокой ножке, под старину, чуть слышно прозвонил. — Это он. Что ему ответить? — Назначайте место! Улица Куусинена… Там поликлиника во дворе… У профессиональной службы безопасности на такие случаи всегда найдется несколько закладок-ретрансляторов в укромных местах… Я поставил «девятку» у поликлиники на улице Куусинена. Рядом с поликлиникой была небольшая рощица. В дневные часы, кроме пенсионеров, тут обычно никто не торчал. По другую сторону улицы тянулся комплекс закрытых объектов, включавший и знаменитую «парадку», где репетировали торжественные военные парады прошлого. С этой стороны мы были плотно прикрыты. Водитель, приехавший со мной, оставил машину, направился в поликлинику. Я вроде ждал его возвращения. Достал газету. Вячеслав с секьюрити должен был припарковаться метрах в ста впереди, у хилого деревца. Одновременно должен был прибыть адвокат. Его охрана появилась минут за тридцать до встречи. Я видел, как сбоку припарковался джип. Один из прибывших с ним быков — почти без шеи, с мощными плечами, со спины напоминавший козловый кран — сразу двинулся вдоль стоящих в роще машин, поочередно заглядывая в каждую. Поинтересовался и мной. Я мельком глянул в его сторону, не переставая просматривать прессу. Другой боевик переписал номера. За свои я был спокоен. В банке «Независимость» они не значились. Я получил их в качестве презента от моего друга, бывшего старшего инспектора ГАИ, перешедшего, как и я, в сферу частной охраны. Номера были давно списаны. Я продолжал читать. Впереди мелькнул «вольво», свернувший между домами со стороны Хорошевки. Вячеслав приехал в точно назначенный срок. С той же стороны на знакомом уже «БМВ», который я видел ночью у «Бизнес-клуба», подъехал адвокат. Мне показалось, что он один, но я ошибся. Ламм приехал вместе с секьюрити. Начальник кредитного управления и Ламм тотчас вышли из машин, Вячеслав как бы случайно подвел адвоката к моему деревцу. У меня в «девятке» послышались голоса. Я включил запись. —Извините, Вячеслав Олегович… У Ламма, как и положено мозгляку, в голосе преобладал аденоидный звук, шедший из больной носоглотки. Я представлял себе этот уже известный в последние годы тип умника, пришедшего из академической науки в предпринимательство. — Мой сотрудник посмотрит, нет ли при вас записывающего устройства. Необходимая в нынешние сложные времена предосторожность… Появившийся из «БМВ» секьюрити, по-видимому, провел металлоискателем вдоль одежды Вячеслава. В ней ничего не было. Ламм успокоился. —Вот и все… —Слушаю вас. —Я буду говорить от имени хорошо известного вам господина Окуня, президента фирмы «Алькад»… Адвокат затянул паузу. Ламм, похоже, успокоился, но не до конца. Не исключалось также, что он показал Вячеславу какой-то текст и молча предложил прочитать. Адвокат снова заговорил: —По правилам получения кредита мой клиент должен начать платежи параллельно со следующими вливаниями, не дожидаясь получения обусловленной суммы… Речь шла об одностороннем приостановлении выплат со стороны «Алькада»… Обычному грабежу банка Ламм пытался придать видимость продиктованного обстоятельствами законного финансового действа, экономической акции. —…Вы опытный банкир! Даже заказывая простое строительство обычной молочной фермы в России, вы предполагаете, что сроки могут жутко растянуться! А заказать проект и оборудование в одной стране, технологии — в другой… Тут международная программа… Вячеслав перебил: —Я не уполномочен вести такие переговоры… Он взбодрился, поняв, что перед ним только адвокат бандитов, а не сами бандиты… — Какие же это переговоры? Консультация! Я говорю о разумной, по мнению моего клиента, отсрочке начала платежей. Он порекомендовал мне вначале поговорить именно с вами. — Почему? — А вы спросите в первую очередь себя! Может, у вас был уговор с президентом «Алькада»? — Это шантаж! — Я советую поступить так, как вы договаривались. Иначе вы пожалеете, и очень скоро! Ламм выехал на улицу Куусинена и направился к площади Марины Расковой. Я погнал за ним. Проезжая часть была забита транспортом. Я шел за «прокладкой» из четырех-пяти машин. Со мной на радиоволне держал связь старший группы наружного наблюдения «Лайнса», с которым мы по телефону оформили заказ. Моя задача состояла в том, чтобы как можно естественнее передать им «БМВ» адвоката. Машины находились в относительной близости. Однако существовало одно «но»! Целью Ламма, несомненно, являлась Ленинградка. Он мчался туда. Перед выездом на проспект «БМВ» мог сделать запрещенный в этом месте правый поворот в сторону центрами тогда те, кто его в е л, должны были либо повторить маневр и засветиться, либо прекратить слежку. Я рискнул. По моему указанию обе машины «Лайнса» выехали на Ленинградский проспект. Ждали там. Если бы Ламм не свернул к центру, они бы далеко и безнадежно отстали. Слежка бы прекратилась, еще не начавшись. Но все произошло так, как я и предполагал. Ламм нарушил правила, свернул к центру. Возможно, он всегда так проверялся. Ни одна из машин, следовавших сзади, не повторила маневр. Я тоже. Охрана адвоката могла быть спокойна. Они проверились, и уходили «чистыми». В гордом одиночестве. Между тем «хвост» поджидал их метрах в двухстах впереди… «БМВ» и машины «Лайнса» теперь шли далеко, я только все время догонял, держась на расстоянии. Мы не прерывали связь по радио. Разведка вела Ламма по Тверской, через центр. Машины выскочили на Большой Каменный мост и уходили все дальше по Большой Полянке… Неожиданно сыпанул то ли град, то ли снег — сухой, колкий, застучал по кабине. На короткое время улицы стали белыми. Темная промоина Москвы-реки, когда я проезжал по Большому Каменному, казалась темнее обычного, почти черной. Впереди у Ламма — Серпуховская площадь. То, что он не погнал по Садовому, значительно укорачивавшему к ней путь, а предпочел путаться в центре, свидетельствовало о том, что конец маршрута где-то тут, в переулках Замоскворечья. Так и оказалось. — Ждем-с… — передали с первой машины. — Второй Казачий, дом номер… Д я д я вошел в дом. — Я скоро буду. —Не спеши. У нас вагон времени… — передал старший. Вскоре я нашел их по черному следу, оставленному на свежей белой крупе, покрывшей асфальт. Нас обступали невзрачные домики. Старая дореволюционная застройка… Пара, сидевшая в «девятке» «Лайнса», словно бы кого-то ждала. Молодая женщина, которую я раньше не видел, занималась косметикой, уже знакомый мне молодой веснушчатый парень читал книгу. — Вон в том доме… — Он окликнул по рации невидимого напарника: — Ну, чего у тебя там? — Люди тут склад держат… — Что за люди? —«Колеса» — «Экология»! Такая фирма! Я мигнул: «Пусть подойдет». Старший сказал с равнодушием троечника: — Давай сюда, тут у меня купец на твой товар! — Щас буду… В конце переулка показались двое мужчин: пожилой трудяга в вязаной шапочке «петушком» и молодой — в кожане, с плечами вдвое шире положенных по фигуре. Оба приближались по разным сторонам. Разведчиком мог быть один. Я выбрал шапочку-«петушок» и ошибся. —Привет… — Парень с фальшивыми плечами поздоровался. Старший повторил вопрос: — Ну, чего там? — Подвальное помещение. Полностью переоборудовано. Вывески нет. Телесигнализация… —Почему подумал, что склад и это… «Колеса»… — Спросил. Они там сигареты грузили. В коробках. «Кэмел». — Много? — Микроавтобус. Я на всякий случай записал номер… Из ближайшего автомата я созвонился с к о н т ор о й на Павелецком, нашел своего преемника: — У тебя в контейнерах какие сигареты были? — «Кэмел»! А что? — Я думаю, их только что отправили микроавтобусом. Фирма, про которую ты говорил, — «Колеса»… — Ё-ка-лэ-мэ-нэ!.. — Тебе интересно? — Спрашиваете! После нашего разговора у меня теперь на них целая папка. На Пастора. Там еще Ургин. — Опасный тип! Я слышал, что он киллер. Пиши номер микроавтобуса, в котором везли сигареты… — Пишу. — Но… — Баш на баш! Я буду держать вас в курсе… Мы встретились с белокожим, похожим на Александра Калягина главой фирмы проката машин Захарией на автобусной станции в Ришон ле-Ционе. Дальше пошли пешком. Бывший контрразведчик после ухода в отставку прибавил, должно быть, килограмм восемь, шумно дышал. Машина «судзуки», взятая в прокате Холоминым, была обнаружена на улице, носившей название Вигодски Элиягу. Город был пуст. Декабрьский ливень, который буквально исхлестал автобус по дороге, временно прекратился. Над головой раскинулось ясное звездное небо. Я увидел огоньки двух самолетов, шедших навстречу друг другу в воздушном коридоре. Нашим ориентиром была Большая синагога. Ее было трудно не заметить. —Улица Ротшильда… — прочитал Захария на перекрестке. — Где-то здесь… Прохожих почти не было, — наверное, по случаю ливня, объявленного еще пару дней назад. —Вигодски Элиягу… Это здесь. Никаких магазинов тут не было. Мы прошли всю улочку, она оказалась небольшой. Разглядеть номера домов нам не удалось. Захария решил начать осмотр автотранспорта прямо с перекрестка. Машин было много, они стояли на тротуарах. Я прошел несколько домов и сразу увидел ее. Белая «судзуки» со стеклом во всю заднюю стенку была припаркована рядом с огромным мусорным контейнером. Машина была совершенно новая. Захария открыл дверцы. С обеих сторон мы нагнулись над сиденьями. Ничего, связанного с убийством, внутри не было. Если не считать махровой, с бурыми пятнами, простыни из моего дома, которой, видимо, вытирали пол в прихожей и в коридоре. Полицию она не заинтересовала, поскольку заявления о нападении и убийстве не было. Можно было только удивляться ограниченности местных комиссаров Мегрэ. Я завернул простыню в полиэтиленовый пакет, который захватил с собой. Перевязал скотчем. Бардачок машины оказался почти пустым, в нем лежало только несколько талонов на бесплатную помывку — их давали за заправку бензином полного бака. Наклейка с напоминанием о езде с включенными фарами. На коврике виднелись следы — похоже на цементную пыль. Я осмотрел руль. Водитель не позаботился о том, чтобы его протереть. Тут оказалось огромное количество отпечатков, я снял, что удалось, все тем же скотчем. Закончив, обернулся к Захарии: —Посмотри, пожалуйста, еще раз, когда приедешь в Холон. —Обязательно… Он был рад, что машина нашлась и все обошлось без осложнений. Можно было закругляться. Я еще осмотрел приборную доску. Машина была совершенно новая. На спидометре стоял пробег — 14 500. — Не помнишь, какой был километраж, когда Николай ее брал? — Это я тебе точно скажу. 14 030. Арлекино взял машину около девяти утра. У меня в квартире он появился в десять с минутами. Ясно, что из Холона он прямо поехал в Иерусалим. Больше он уже за руль не садился. От Холона до Иерусалима примерно 65 километров. «Если убийцы сразу махнули в Ришон ле-Цион, это еще шестьдесят пять… Израиль — не Африка, много не накатаешь…» —На спидометре должно быть 14 160—14 200. Где же они гоняли? Захария поскреб отросшую за последние часы щетину на подбородке. — Ты хотел, чтобы они привезли убитого себе под окна и тут оставили… — Нет, конечно. Но не с трупом же они болтались триста километров! —Они махнули в сторону, там и сбросили труп… —Не стерев отпечатки пальцев… — Настала моя очередь лечить бывшего комитетчика. — А потом привели машину в Ришон ле-Цион? Здесь что-то другое! Захария взглянул на часы: ему пора было ехать, — Ты со мной? — Я еще тут похожу. Дом был старый, с огромной веерной пальмой перед фасадом. Белая «судзуки» стояла позади него. За небольшой каменной стенкой виднелся небольшой садик для детей. Он был пуст. Я обошел вокруг дома. В нем было два подъезда с одинаковой нумерацией. Я побывал в каждом, пригляделся к почтовым ящикам. «Коэн», «Леви», «Мизрахи»… Снова полный набор распространенных ивритских фамилий. Я искал фамилии с русскими и идишскими корнями. И нашел: «Петрик Аркадий», «Гальберман Игорь», «Юдин Виктор…» Двое из них, Юдин и Гальберман, квартиры снимали. На почтовых ящиках значились также израильские фамилии владельцев квартир. Я переписал их — при необходимости по телефонной книге можно было найти номера телефонов Юдина и Гальбермана. Для беседы я выбрал Петрика — тот жил в собственной квартире. Судя по всему, он имел средний достаток, был устроен. Существовала ничтожно малая вероятность, что именно он преследовал Арлекино. Аркадий Петрик жил в блоке «В» на третьем этаже. В подъезде с домофоном. Но дверь оказалась открытой. Я предпочел нажать клавиш переговорного устройства. Трубку взял ребенок. — Тихо! — В глубине квартиры лаяла небольшая собачка. — Аркадия, пожалуйста. Дитя ответило, чудовищно коверкая язык: —Аркадик ушла в амбатия… «В ванне!» Я перешел в блок «А» к Гальберманам. Поднялся на этаж. Дверь в квартиру была деревянная. Звонок не работал. Я постучал. Мне открыл худощавый мужчина лет сорока, вытянутое лицо окаймляла черная бородка подковой. —Заходите… Напротив двери я успел заметить большую светлую комнату, мебели было немного. У окна стоял диван, похоже, его приволокли сюда со свалки. Пред моим приходом Гальберман смотрел телевизор. Сбоку на столике стояла бутылка. Все та же водка — « Голд». Гальберман что-то писал. Когда я вошел, позвонил телефон. —Минуточку… — Он отложил трубку, чтобы не разговаривать при мне. Взглянул вопросительно. Я объяснил: — Вы звонили в полицию насчет угнанной машины. Я из бюро проката. Мы объявили премию для того, кто укажет ее местонахождение… Взгляд его сразу потеплел. Гальберман показал на стул — ученический, низкий, с жестким маленьким сиденьем, по-видимому тоже со свалки, расположенной где-то рядом со школьным зданием. Я огляделся. Справа от двери начинался длинный коридор. Там были еще две комнаты и удобства. Судя по застеленному одеялом матрасу в углу, квартиру снимало несколько семей. Гальберману звонила женщина. Разговор легко было ПОНЯТЬ. Она уже звонила несколько раз, но не могла застать Гальбермана, а он оправдывался: —На работе задержали. Чем больше работы, тем лучше тебе с Иркой! Скорее рассчитаюсь… Он говорил со своей бывшей супругой об алиментах. Причина неурядиц была таким образом налицо. —Куда я уеду? Ты же выезд перекрыла! Кто меня теперь из страны выпустит?! Жена, видимо, звонила ему каждый день. Разговор супругов — нескончаемый, бесплодный — был уродливым продолжением их прошлой семейной жизни, к которой оба привыкли. Полемика на данном этапе не могла иметь решения. Наконец они оба почти одновременно бросили трубки. Мне надо было спешить, я был уверен, что через несколько минут женщина позвонит снова… Мы понимающе улыбнулись друг другу. — Далеко? — Я мигнул на трубку. — В Тверии. Сто тридцать два кэмэ… Что-то в этой точности километража заставило меня напрячься. — Итак… — Он призывал меня держаться ближе к делу. — С премией все в порядке. Вы сможете подтвердить, что именно вы обнаружили машину и позвонили? А то есть еще человек… Кстати, тоже репатриант… Я попал в цель. — Аркадий? Из блока «В»? — Я не должен говорить. Я ведь только служащий. Это хозяин решит. — Если честно, мы оба ее обнаружили… — В Тверии? — Я не моргнул глазом. — Почему? — Он растерялся. — Ладно, колись… — сказал я как можно мягче. — В Ашдоде. — Ты там на строительстве? След цемента на коврике точно указывал род его занятий. — Сити строим. — Он принес из кухни еще рюмку, налил мне. Подвинул консервы. В банке с «туной» оставалось несколько рыбок. — Первая восьмиэтажка у пустыря. «Судзуки» там несколько дней стояла. Ее загнали на самую свалку. — Это какой район? — Между Йуд Гимел и Йуд Алеф. Его пока придерживают. Вокруг все застраивается, а он нет… Труп следовало искать в Ашдоде! — Немного поддали с другом. Ну и… — Сгоняли еще в Тверию? — Да, мне надо было. Мы, можно сказать, спасли машину: не сегодня-завтра ее бы угнали в Газу… — Водительские права у тебя? —У друга. Он тут уж лет восемь. Квартиру купил. Так я и думал. — Вы что-нибудь выбрасывали из машины? Какие-нибудь бумаги? — Да нет вроде. — Последний вопрос: магнитофон у тебя? Гальберман подцепил «туну» из коробочки. — А если я не отвечу? — Тогда забудь про премию. Что-нибудь одно. — Премия большая? —Магнитофона на нее не купишь. Это я точно говорю. Раздался звонок. Гальберман не спеша прожевал «туну». Отер ладонью рот. — Это теперь до ночи. Каждый час звонит. Выясняем отношения. Алименты такие — впору бежать! Так опять же выезд перекрыт! — Так как теперь будем? — Черт с ней, с премией. Считай, что я ее получил. Я приехал в Ашдод рано. Прямо напротив автобусной станции поднимались новостройки. Труп Арлекино следовало искать вблизи того места, где была оставлена «судзуки». Между Йуд Гимел и Йуд Алеф. На пустыре. Рядом — строительство Сити. Пустырь придерживают. Вокруг все застраивается, а его пока нет… Не густо! Машина была загнана на самую свалку. Гальберман и его друг уехали на ней в Тверию, затем — в Ришон ле-Цион. Поблизости от автостанции меня настигла родная речь. — Мы уссались над ними… — Молодые русские израильтяне шли компанией — три девочки и два мальчика, восьмиклассники. — Парень… — спросил я одного из них. — Как пройти в Йуд Гимел? — Пешком?! Будто где-нибудь в Сумах я интересовался дорогой на Эрец Исраэл. Одна из девочек подскочила. Я думал, она спросит про время. — У вас есть закурить? — Не рано тебе? —Я еще там курила… Она мне кого-то напомнила. Округлая мордашка, серые большие глаза. Светлые волосы. В своей прошлой жизни эта маленькая школьница могла быть моей бабкой. Жаль, что, рождаясь заново, мы напрочь забываем о том, кем были прежде… Я протянул сигареты. —Это в том направлении… — Она показала рукой. Ашдод был строго поделен на параллельные горизонтали и вертикали. С одной его стороны было море и развалины древнего города филистимлян. С другой — как бы конец света: песчаные горы со следами протекторов на склонах. Это были следы мотоциклов и тракторов, на них устраивали гонки по песчаным каньонам. Оттуда, как из духовки, тянуло жарким дыханием пустыни… Районы Ашдода носили буквенные обозначения. Я прошел торговый пассаж, сплошь увешанный вывесками на русском. «Кондитерская „Аргентина“, „Колбасы“, „Ювелирный“… Вокруг был русский Ашдод. В проносившейся на приличной скорости «хонде» врубили Владимира Высоцкого… Я увидел еще забегаловку «Савой», «Арагви», рыбную лавку «Океан». Ряды были похожи на игрушечные декорации кукольного театра для «Трех поросят»… От рядов я нашел дорогу довольно быстро. Пустырь оказался песчаным, большим, приподнятым над окружающей местностью. Со стороны моря его укрывал модерновый район-новостройка Йуд Алеф, с другой — уже застроенный Йуд Гимел. Дорога проходила только с одной стороны пустыря — вдоль строящегося делового района. «Сити!..» Здесь шло комплексное строительство. Вдаль убегали черные скелеты строящихся восьмиэтажных конструкций… На пустыре не было никаких строений, только дикорастущий колючий кустарник… Дорога была закрыта для движения. Внезапно я услышал шорох шин. Кортеж из трех машин, свернувший с проспекта, направлялся сюда. Я натянул на глаза шляпу, поправил солнечные очки. Стоял и смотрел. «Вольво», «мерседес»… Позади шел новенький «Джип-Чероки». Прохождение кортежа было удивительно знакомо. Не исключено, что это были люди, из-за которых я приехал в Израиль. Машины покатили в сторону моря. Снова нависла ватная тишина. Я осмотрел пустырь. Было ясно, что никакая «судзуки» здесь долго не простояла бы. Она была бы заметна со всех сторон. Кроме того, въехать сюда по песку было непросто. Гальбермана я нашел в угловой восьмиэтажке, на самой верхотуре. Он еще с одним мужиком из России возились с опалубкой. Увидев меня, мой знакомый слегка стушевался. Я догадался об этом, заметив, как он неловко разогнулся. Мы отошли к боковине. Техникой безопасности тут никто не забивал себе голову. Малейшее неверное движение и… Внизу была та самая закрытая для проезда дорога. Я сказал не думая, просто угадав: — Хочешь сто долларов? Пойдем. Покажешь, где она стояла. В Йуд Гимел? Или в Йуд Алеф? Только не гони черноту. — В Йуд Алеф. — Пошли… —Йоси! — крикнул он напарнику. — Я сейчас. По дороге мы больше не разговаривали. Обогнув пустырь, вошли в Йуд Алеф. Модерновый район тянулся к морю. Лучшие израильские зодчие приложили тут свои руки и головы. Город вообще отличался прекрасной архитектурой, радовал глаз. —Вот тут она стояла… Гальберман показал на заброшенный участок, примыкавший к домам. Место было выигрышным. Ни одно окно сюда не выходило. Сбоку виднелось старое бомбоубежище. — Точно? — Клянусь… Я протянул ему банкнот в сто баксов. — Как с женой? — Я не удержался. — Сука она, вот что… Я понял, что они сошлись, но алименты с него все равно дерут. Он двинулся назад через пустырь. Я смотрел, как его худощавая фигура мелькает между кустарниками. Человек без корней… Такие могли расти на любой почве. После работы, поддав, строители, по-видимому, заходили в Йуд Алеф посмотреть, что плохо лежит. На свалках можно было кое-что найти. Я потянул вниз замок на дверях бомбоубежища. Что-то подсказывало, что он тут только для вида. Слишком много работяг строящегося ашдодского Сити прошло мимо, чтобы не полюбопытствовать, что внутри. Замок действительно висел для отвода глаз. Вниз вел узкий ход. Сделав первый шаг, я понял, что оказался у цели. Резкий гнилостный запах ударил в нос. Недаром на Востоке покойников хоронят в первые часы после смерти. При температуре свыше тридцати, в постоянно открытой «духовке» со стороны пустыни, разложение органических соединений, в первую очередь белков микробов, шло особенно интенсивно. Я нащупал ногой старую газету. Поднял. Щелкнул зажигалкой. Огонек осветил узкую лестницу. Труп оставили внизу, у входа в убежище. Еще не рассмотрев как следует убитого, я увидел свой желто-коричневый плед и сумку. Ее даже развернули, чтобы стали видны отметки, сделанные российской таможней. Задержав дыхание, я выдернул плед, бросил рядом с сумкой. Газета еще горела. Глотнув воздуха, я нагнулся над Холоминым. Тело распухло. Лицо казалось особенно раздутым, приобрело грязно-зеленый цвет с просвечивавшей сквозь кожу сетью загнивших кровеносных сосудов. Язык вывалился наружу… Теряя дыхание, я рванул куртку в том месте, где находился карман. Она не поддалась. Мне пришлось расстегнуть «молнию». Есть!.. Я залез в карман. Серебряная фигурка — персонаж китайского театра теней — странный образ из сновидений, босой, с острыми изломами локтей и колен… Я спрятал фигурку. Обыскал труп. Бумаги, не разбирая, сунул в карман. Плед, сумка… Доллары брать не стал. Недалеко от автобусной станции я посидел на камнях. Несколько большеголовых ящериц, похожих на тысячекратно уменьшенных древних ящеров, грелись на солнце. Я рассмотрел свою добычу. Бумаги ничего интересного не содержали: квитанции на прокат машины, гостиничные счета, листок из блокнота с текстом на английском… Потом я развел небольшой костерок из картонных коробок, во множестве валявшихся вокруг, одну за другой сжег каждую добытую улику. Плед, сумку… Душный воздух пустыни не освежал. Ощущение исходящего от меня гнилостного запаха не оставляло меня ни на минуту и потом, когда я добирался до Иерусалима. Я ловил себя на том, что наблюдаю за пассажирами. Казалось, они принюхиваются, не понимая, откуда доносится зловонная смесь аммиака, сероводорода с метаном, образующаяся при гниении в толстом кишечнике трупа… Сложенный вчетверо листок из блокнота Арлекино я не сжег. На нем знакомым почерком было выведено название популярной композиции: «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972. Венгер, по-видимому, уже звонил мне не раз, потому что его тревожный звонок раздался сразу, как только я вошел к себе. —Надо поболтать… «Что-то произошло…» События следовали одно за другим. У компьютера лежало давешнее объявление: «Генриха Штейна просит откликнуться его школьный друг…». Мне еще предстояло разыскать неведомого Генриха Штейна. Арлёкино лежал ненайденный, незахороненный, неоплаканный. Равнодушие и апатия охватили меня. Венгер встретил меня недалеко от своего дома. Мимо, в сторону Гило, неслись машины. —Как колени? Он махнул рукой: —Дело не в этом. — Венгер посмотрел на меня испытующе: — Сегодня приходили твои… Я помолчал и спросил: — Ты уверен? — До этого я ни словом не обмолвился о моих проблемах. — Я пораскинул, думаю, что они интересовались тобой… Ему постучали в дверь около полудня. —Двое. Третий стоял в подъезде. Сначала позвонили по телефону, бросили трубку. Потом явились. «Фонд социальной службы… Какие проблемы?..» —Вопросы обычные: как давно в стране, сколько раз в месяц хожу в театр… Попросили назвать людей, с которыми поддерживаю отношения… Я молчал. —Один — высокий, худощавый. Со жвачкой. Второй — вроде цыгана… Я узнал обоих. Это были каталы, которых я встретил как-то на Яффо. —Высокий, с серым непроницаемым лицом, похожий на уголовника, бесстрастно жевал. Только раз он среагировал молниеносно, на миг прекратив жевать, когда какой-то парень резко выдвинулся вперед и прижал лежащую в середине карту. «Центровой!» Смуглый с ленцой красавец, похожий на цыгана, изображал играющую публику. —Третий — среднего роста в бело-желтой рубашке с широкими полосами… Я уточнил: — По горизонту. Не вертикальные. — Точно. На Яффо он стоял на атасе у края тротуара, внимательно вглядывался в глубь улицы. Бригада ничем не брезговала. Как правило, каталы заезжали сюда в качестве туристов через Кипр. На пароме. Посещение было практически безвизовым… «Шарон тоже говорила о двоих с парома…» — Меня они зачем-то сфотографировали… — А ты? — А что я? Я ведь вижу, с кем имею дело. Назвал собачников, кто бывает в аллее. — А что они? — Сказали, чтобы я не ломался, а то они сыграют в шахматы с моими сыновьями. «Русскую партию». Они все узнали про меня. — Так… — Не уходили, пока я не назвал тебя. Мне было самому интересно проверить. И сразу все стало на место. «Кто? Чем он занимается? Сколько времени в Израиле?» «Установщики» из катал во многом уступали тем, с кем я работал в Москве. —И все подробно… Венгер мало что мог сказать. Он и сам почти ничего не знал обо мне. —Пишет рецензии. В стране недавно… — Он взглянул на меня. — Ты не обижайся. Другого выхода не было. Как только они узнали, в каком доме ты живешь, сразу стали прощаться… На всякий случай я удостоверился: — Ты знаешь Влада? Киевского мэна. Он ходит с другом… — Нет, это были не они. Я поставил машину на служебную стоянку рядом с банком. Дежурный секьюрити встретил меня в дверях. Мне показалось, он встревожен. — У нас все в порядке? Он помялся: — В общем, да. — Председатель на месте? — Салахетдинов? У себя. Президент выехала, скоро будет. — Мой зам? — Поехал на прогревание. В свою поликлинику. Чекистскую… Я все еще не мог избавиться от своего зама, которого почти не видел. Камал Салахетдинов и слышать не хотел о его замене. Бывший капитан-гэбэшник его вполне устраивал… — Помощница интересовалась вами… — Сейчас поднимусь. От себя я позвонил кадровику. Салахетдинов в любой момент мог спросить о положении дел. Кадровика на месте не оказалось. Секретарь меня не обрадовала: —Трое ваших людей подали заявления. Увольняются… Она перечислила. Все трое были креатурами и личными друзьями моего зама. —Давно подали заявления? —Сегодня. Все трое… Это была демонстрация. По дороге я заглянул в курилку. Несколько сотрудниц, которых я там увидел, с любопытством уставились на меня. Обычно женщины не ходили курить всем кагалом. Перед моим появлением они о чем-то шептались. Потом также всем скопом потянулись к выходу. Я сделал пару быстрых затяжек. Смял сигарету. «Что-то случилось…» Я набрал телефон приемной. Тонкий голосок был притворно доброжелателен и предупредителен: —Московский банк… Слушаю вас внимательно! Я назвал себя. —Вы можете сейчас подняться ко мне? Помощницу и начальника кредитного управления я застал в приемной. Вид у них был аховый, тем не менее они о чем-то болтали на языке столичных бомжей: —«Ты чё, лапуль?» Спектакль «Все. Все. Все?» с Татьяной Васильевой и Валерием Гаркалиным, поставленный Валерием Ахадовым, имел продолжение. Реплика была оттуда. Вячеслав сразу мигнул мне, мы прошли к нему в кабинет. —Хорошо, что вы приехали. Вы в курсе? — Нет. Я уезжал… — «Алькад» потребовал перевести пятьдесят миллионов долларов, ссылаясь на форс-мажорные обстоятельства… Днем я выехал по делам в РУОП. Вернулся в банк после обеда. — Президент на месте? — поинтересовался я у дежурного. — Не приезжала. — Хочешь сказать, с тех пор не вернулась? С утра, как выехала? —Да. —А что секьюрити? Моей жесткой обязанностью было внимательно следить за тем, чтобы правила охраны первых лиц банка не нарушались. Это было заповедью и моих учителей — британских коллег. — Секьюрити нет… — Заместитель знает? — Заместитель ваш предупредил по телефону. Звонил, что приболел… Не «заболел», а именно «приболел», не то чтобы очень, просто, так или иначе, предпочел побыть дома… Время от времени этот молодой мужик спокойно брал больничный лист, как в свое время в родном Управлении охраны бывшего КГБ, а то просто сообщал, что не будет. Как сегодня. — В машину Лукашовой звонили? — Несколько раз… Никто не отвечает. — Понятно. Я снова поднялся к начальнику кредитного управления. Еще от дверей услышал, как он сказал кому-то: —Я думал, она к тебе заедет… Он разговаривал по телефону с кем-то из клиентов. Когда я подошел, Вячеслав уже прощался: —Извини. Самого доброго. — Он кивнул мне. — Минутку… Клавиш высветил очередной закодированный номер. —Добрый день, дорогой… Как ты? Гербалайф пить не забываешь? Смотри, Пахомыч… — Со стороны могло показаться, что разговаривают нежнейшие друзья. — К тебе Екатерина Дмитриевна не заезжала? Нет? Вячеслав не смог скрыть озабоченности в голосе и тут же был вынужден объяснить: —Да нет, просто она тут срочно нужна… Он положил трубку. Мы ничего не сказали друг другу. Вячеслав словно выпал из времени. Выглядел некрасивым, рыхлым. Одышливость и полнокровие любителя вкусно поесть и выпить теперь очень резко бросались в глаза. —Катя не вернулась. И ни одного звонка. Лукашова обычно не задерживалась, в противном случае сразу ставила своих в известность. —Салахетдинов знает? —Он в курсе. Что-то предпринимает по своим каналам… Президент банка Лукашова так и не появилась. Я звонил бывшим коллегам, к которым еще недавно обращался по поводу разборки в ресторане с Женей Дашевским и Лобаном. Никто о судьбе Лукашовой ничего не знал. Неопознанных трупов в Москве не было. В больницы с огнестрельными и другими тяжелыми ранениями никто в бессознательном состоянии не поступал. Я не поехал домой. Все секьюрити были на местах. На всякий случай я держал наготове группу немедленного реагирования. Камал Салахетдинов спустился в дежурку: —Южане увезли ее… Он тоже не покидал банка. — Они никогда бы не пошли на это, будь Женя Дашевский жив! Он держал руку у них на горле… — У Окуня?! — Кто он такой, Окунь! В камере ему место у параши. Под нарами. О'Брайен! Он приказывает! Секьюрити навострили уши: глава совета директоров рядовых охранников разговорами не баловал! — Такое отчудить с в о р а м и в з а к о н е ! А ведь рано или поздно в тюрьму все равно попадет! Спросится за Лобана, за Женю Дашевского… — Но Лобан жив! Я звонил в Склифосовского… —Он уже в другом месте! Салахетдинов был осведомлен. —Знаешь, какой вопрос самый важный? — спросил он. Секьюрити придвинулись. Князья уголовного мира любили казаться сложными, мудреными. Представить жульничество как систему взглядов, цельное, законченное мировоззрение. Он помедлил: —Люди никогда не знают, длинной или короткой будет их жизнь. Оттого они и не знают, как вести себя… «Ну, у паханов-то жизнь очень длинной не бывает…» Мы еще помолчали. —Ты как-то сказал о возможной ментовской поддержке. — Салахетдинов пристально посмотрел на меня. — Думаешь, РУОП пойдет на это? Я не был уверен. Президента Лукашову контора определенно взяла бы под свою защиту. Но к р и м и н а л ь н о г о а в т о р и т е т а! — Не знаю. — Вот и я не знаю. Они много раз ко мне обращались, когда Женя и Лобан были в силах… Но я для них всегда о т р и ц а л о в к а! Он выглядел постаревшим. Жеваным. Никто не дал бы ему сейчас его сорока. — Я попробую узнать. — У самого начальника? Рембо с ним по к о р е ш а м... — Хотя бы. Вечер тянулся медленно. Телефоны казались выключенными. Я несколько раз даже поднимал трубку, чтобы проверить. Все было в порядке. Аппарат работал! Было уже поздно, когда телефон наконец зазвонил. Я схватил трубку. Это был председатель правления. —Можешь зайти? Камал Салахетдинов сидел за столом. Мы перебросились ничего не значащими репликами. Он сказал неожиданно: — Они позвонили, чтобы мы приехали за ее «девяткой». Машина стоит на Спиридоновке… Как свернешь с Большой Никитской. С правой стороны. Распорядись. — Я сам поеду. А что Катя? —Ее будут держать… Если мы не дадим согласие на их требования, они ее изуродуют, как Бог черепаху… Потом примутся за других… — Он говорил даже как-то насмешливо. — Меня они пока не тронули. Знают: кроме Камала Салахетдинова, никто таких денег не организует… «Девятку» Лукашовой я увидел сразу за поворотом на Спиридоновку, которую я по старой памяти величал улицей Алексея Толстого. За трехэтажным дореволюционной постройки домом с наличниками на окнах, с традиционным овальным проемом для въезда во двор, высилось кирпичное здание с лоджиями, сооружение последних лет застоя. Не исключено, что именно оттуда, из здания, поднявшегося над улицей, в этот момент вели наблюдение. Я приказал водителю остановиться. Подошел к «девятке». По-видимому, не случайно машина, оставленная с ключом, без водителя, не стала жертвой угона или раздевания. Прежде чем осмотреть «девятку» внутри, я внимательно оглядел ее снаружи. В машину мог быть заложен заряд взрывчатки. Ничего подозрительного не бросилось мне в глаза. Я коснулся металла черной следокопировальной пленкой. На ручках могли остаться «пальчики» бандитов, захвативших Лукашову, секьюрити и водителя. Внутри машины следов борьбы, поломов я не заметил. Не было и пятен крови. Скорее всего, Лукашова и ее сопровождающие вышли из машины «по доброй воле» — под дулом пистолета. В бардачке лежало несколько нераспечатанных пачек «Мор» в красной упаковке — любимые сигареты президента банка. Ни Катя, ни ее спутники не успели оставить записки о том, что с ними произошло… Мы обязаны были что-то предпринять. Но для этого бандиты, как минимум, должны были заявить о своих требованиях, выйти на переговоры с нами. Мы отогнали «девятку» к банку. Новостей все не было. Около полуночи Камал Салахетдинов стал собираться домой. Я возглавил его охрану. Москва выглядела неприветливой. Кое-где на тротуарах виднелись застывшие к ночи корки снега. Людей на улицах было мало, в основном кое-кто стоял на автобусных остановках. Горели огни в палатках с выставленным на обозрение спиртным. Я ехал в «вольво» с председателем совета директоров. За нами шли две машины с секьюрити. У дома мы припарковались. Трое секьюрити проверили лифт, лестницу. Поднялись на самый верх. Все было тихо. Один вернулся в подъезд, затем вместе со мной и Камалом поднялся в лифте. Камал своим ключом открыл квартиру. Внутри было темно. Я понял, что Салахетдинов переправил семью в безопасное место… Лукашова так и не появилась. Я прождал возвращения президента банка всю ночь. Долларовый кредит в «Алькад» был оформлен. Валюта ушла. Было поздно что-либо предпринимать. Команда О'Брайена принялась за нас уже всерьез, требуя для себя немедленных односторонних уступок. Я перелистал собранные документы. Станут ли они когда-нибудь предметом рассмотрения квалифицированного адвоката, который подготовит материал для будущего процесса, или наш вечный удел — бандитский арбитраж?! «Экологический продукт» — одна из фирм, фигурировавших в представленном технико-экономическом обосновании «Алькада», была действительно зарегистрирована в Лимасоле, в Республике Кипр. В информационном центре «Лайнса» нашлись ее реквизиты. Точное наименование фирмы было «Environmental Product Ltd». Полученная из «Лайнса» информационная справка была составлена по форме, принятой во всех солидных агентствах. Начало деятельности, количество служащих… Оборот в тысячах… Собственный капитал… Прибыль / убытки… Уставный капитал… Банки, в которых находятся счета компании… Баланс… Состояние валютных счетов (тыс. долларов США)… Поступило иностранной валюты… В большинстве позиций стояли прочерки. Владельцем числился житель Бельгии, проживавший в Антверпене. Далее шел тот же адрес, по которому значился О'Брайен. Не исключалось, что именно он и был хозяином фирмы. О'Брайену вообще было отведено много места. Российский авторитет миллионер открыл корреспондентский счет в Лимасоле два года назад. На переведенную с этого счета валюту через посредническую фирму приобрел некую компанию «Экологический продукт WE» и еще «под ключ» открыл несколько оффшорных компаний, тех, что значились в технико-экономическом обосновании кредита. Некоторые из них существовали только на бумаге. Консультационные, посреднические… Со всеми был заключен договор от имени фирмы «Алькад» — то есть О'Брайен заключил договор сам с собой… В информационном центре «Лайнса» нашлись также сведения о дочерней фирме «Environmental Product Ltd», открытой оффшорной компании в Италии… Дочернее предприятие носило название «Технология производства экологически чистого молока». При этом было соблюдено главное условие: подобного названия не было среди фирм, уже существующих. В организованных в Лимасоле фирмах О'Брайена штат составляли всего два человека — президент без права самостоятельной подписи (на все фирмы) и секретарь. Номер телефона у всех оказался одинаков. «Параллельный — чтобы дешевле!» Деятельность компаний была чисто представительской. Никаких дел они не вели. Если кто-то все же звонил туда — люди, не жалеющие своего и чужого времени, предлагающие вздорные идеи, проекты, существуют везде, — им по телефону отвечали: —Господин президент компании в отъезде. Он в Бангкоке (в Каире, в Оттаве…). Не можем ли мы быть вам полезны? Окончание разговора было стандартным: —Оставьте, пожалуйста, ваш телефон. Господин президент обязательно позвонит вам по возвращении. О'кей? Сразу по получении части двухсотмиллионного кредита в долларах компании в первый и в последний раз зашевелились. Собственно, они и были созданы для этого единственного в их жизни звездного часа. Все затеянное О'Брайеном, включая документацию о закупке нефти и новых технологий, инвестиций и прочего, в том числе доставку из Прибалтики экологически чистого продукта, было лишь грандиозной аферой… Полученные из банка «Независимость» деньги в компаниях не задержались и на час. Их сразу принялись перекачивать на другие счета — в проплату услуг, которые невозможно проверить, предъявить, пощупать… С этих счетов доллары двинулись дальше. Главным образом наличные счета тех, кто обеспечил успех комбинации своим активным участием или, наоборот, уклонился от действий, которые обязан был произвести по службе, чтобы пресечь многоходовую преступную игру. В конечном же счете большая часть валюты собралась на счетах одного человека… Им был О'Брайен. Следующее утро было таким же серым, пасмурным. Начало работы не было ознаменовано ни одним звонком. Нас словно отключили от внешнего мира. Несколько постоянных наших клиентов, словно почувствовав что-то, быстро закончили свои дела, поспешили уехать. С утра Камал Салахетдинов отсутствовал. Руководство банка представлял в единственном лице начальник кредитного управления. Ближе к обеду он связался со мной через помощницу президента банка. Наташа как ни в чем не бывало промурлыкала в трубку: —Вас просит зайти Вячеслав Олегович… — Катя приехала? — спросил я. — Президента банка пока нет на месте… — Она и со мной вела ту же игру, что с клиентами. Вероятно, для того, чтобы приучить язык к единообразию. Я поднялся к начальнику кредитного управления. Кабинет комсомольского бога новой волны был защищен на случай прослушивания так же, как апартаменты президента банка и председателя совета директоров. Помещение тщательно проверялось — тут тоже велись весьма секретные деловые переговоры, а нередко осуществлялась и собственная тайная звукозапись. Вячеслав нервничал. После похищения президента он меньше всего напоминал законника, цитировавшего мне когда-то новый Уголовный кодекс РФ. Похоже, начальник кредитного управления тоже не спал эту ночь. — Садитесь… Я уже думал, с вами что-то случилось. — Нет, со мной все нормально. От Кати ничего нет? — Нет. От Салахетдинова тоже… — Он спешил выговориться. — Наверное, нам следовало принять предложение их адвоката. Если мы будем продолжать сопротивляться, нас просто уберут… — Выплатить все двести миллионов долларов?! — Другого выхода не остается… — Губы у него дрогнули, он почувствовал это, но ничего не мог с собой поделать. — Ни в коем случае… Если и сдаваться, то не бандитам! Законный путь сопротивления рэкетирам был прост. —Надо связаться с РУОПом! У нас пока мало доказательств, чтобы привлечь Ламма к ответственности, но, если мы будем вести себя правильно, они появятся… — Адвоката Ламма, профессора?! — Мы выступаем как потерпевшие и как свидетели! Единственным нашим вешдоком являлась звукозапись, но, если бы РУОП задержал адвоката внезапно, — а об этом я бы позаботился, используя старые ментовские связи, — его можно было бы застигнуть врасплох. При обыске в доме Ламма могли запросто обнаружить оружие. Вячеслав помотал головой. Окончательное решение должен был принять председатель совета директоров банка. — Пусть будет как будет! Сейчас я вот о чем. Мне нужен человек для сопровождения. Скажем, из «Лайнса». На случай, если припечет… — Именно «Лайнс»? Элитная охрана? Я удивился. Час работы элитного телохранителя стоил достаточно дорого. — Оплачивать будет банк. Вы сами видите, что делается. Как вы считаете, можем мы получить скидку? — Я переговорю с Рембо. Цену могут понизить. Но, они не согласятся уменьшить число телохранителей… Все зависело от степени угрозы. Охрана приговоренного к смерти стоила очень недешево. Кроме того, киллер мог сработать и при десятке телохранителей… — Думаю, так вопрос пока не стоит. — Вы обязаны предупредить. Тогда изменится сам принцип охраны. Несколько раз я ловил себя на том, что поглядываю в окно. Жду. Но на площади перед банком не было чужих машин. Никаких попыток вступить с нами в переговоры никто не предпринимал. —Нет, нет. Тут перебор. Мне достаточно бывшего крутого мента, вроде нашего дежурного… Он говорил о моем коллеге. — Виктора? —Да. — Я поговорю с ним… О н и появились вскоре. Вначале раздался звонок в приемной. Помощница перевела разговор на Вячеслава. Звонил чиновник средней руки из Государственной торговой палаты, с которым у начальника кредитного управления были дела, —Мы должны срочно встретиться… На вопросы он отвечать не стал. Вячеслав быстро собрался: —Понятия не имею, чего ему приспичило… Я вместе с одним из секьюрити вышел проводить его к машине. День был серый, как всю эту последнюю неделю. Неожиданно пошел снег. Метаморфоза повторилась. Снег тут же под ногами растаял, превратившись в желто-коричневатое глиняное месиво. Вдруг небо прояснилось и стало совсем прозрачным. Начальник кредитного управления садился в «вольво», когда меня окликнул наш давний клиент, глава небольшой страховой компании. Он приехал раньше и хотел встретиться непосредственно с президентом банка, но неожиданно изменил свои планы: —Я узнал, что у вас затруднения… Он обращался главным образом ко мне, поскольку маршрутами передвижения руководства вне стен офиса руководил я, как вице-президент по вопросам безопасности. — Сейчас на мой пейджер позвонили двое знакомых: хотят переговорить с начальником кредитного управления. У них есть реальная возможность решить вопрос… — Начальник кредитного управления спешит… — Я был против неподготовленных рандеву, тем более с людьми случайными. — У него очень срочная встреча… — Они уже тут… — Собеседник показал на «мерседес», припарковавшийся в этот момент у тротуара. — Если хотите… Чтобы вы не сомневались, я останусь как заложник, пока вы разговариваете… — Зачем… — У нас не было оснований в чем-то его подозревать. — Кто эти люди? Он помялся: —Да вы слыхали о них! Это крыша фирмы «Алькад»… Все встало На свои места. Но выбора не было. Вячеслав находился в состоянии, близком к панике. Я связывал это как с отсутствием президента банка, так и с какой-то секретной информацией, известной только ему и, может, отчасти Кате. Вячеслав собрался с силами, шепнул: — Если мы откажемся иметь с ними дело, может быть хуже!.. — Это бандиты. Потом они не отстанут! — Что делать?! Нам можно было лишь посочувствовать. Клиент настаивал. —Тогда подождите минуту! Вячеслав ждал моего совета. —Ни на что не соглашайтесь. Ваше условие — немедленно вернуть президента банка… Я отвел нашего добровольного заложника в дежурную часть. Вызвал специалиста, подвизавшегося у нас по части негласной звукозаписи, быстро, в двух словах, проинструктировал его. Он был профессионалом высокого класса, бывший подполковник госбезопасности, до начала перестройки обслуживавший внешнюю разведку. Он понял все с полуслова. Секьюрити с помповым ружьем занял место на тротуаре у входа, рядом с кирпичной кладкой. В случае попытки «мерседеса» скрыться в то время, когда мы будем находиться внутри, секьюрити должен был открыть огонь по колесам… Приняв первые меры безопасности, я вместе с Вячеславом направился к машине. Нам открыли изнутри. Мы протиснулись на второе сиденье. —Добрый день… Одновременно я включил «клопа», скрытого у меня в рукаве. Запись пошла. В «мерсе» находилось двое молодых мужчин лет тридцати. Я быстро пригляделся. Оба без головных уборов, в английских пальто. Обаятельно-вежливые, улыбающиеся. С безупречным русским языком. «Выпускники российских вузов…». Это могло обернуться не меньшей, а может, еще большей опасностью. — Ваха… — Геннадий. Мы не стали представляться: пригласив нас, они знали, с кем имеют дело. С ними сидел третий человек. Он был партнером нашего клиента, оставшегося заложником в дежурке. Его сразу попросили уйти… Ваха, выше среднего роста — это было заметно, даже когда он сидел, — улыбчивый, с симпатичными ямочками на щеках, с тяжелой золотой цепочкой на шее, поинтересовался с восточной вежливостью: —Как дела? Как ваше здоровье? Как настроение? Насчет настроения нам, безусловно, было что сказать, но ни Вячеслав, ни я не решились распространяться на этот счет. —Как здоровье семьи? Как дети? Все в порядке? От милых бандитских улыбок шевелились волосы на макушке. На моего спутника было страшно смотреть. Прием был классический. Начальник кредитного управления мертвыми губами что-то сказал. Никто его не услышал. Лицо Вячеслава было серым. Он повторил: —Все замечательно… Ваха заглянул ему в глаза: —Замечательно? А проблемы с «Алькадом»? Ты выразил сомнение адвокату… Будто первый раз слышишь о том, что кредит не будет возвращен банку полностью… Оба бандита уставились на Вячеслава. —Президент банка знает об этом? А Салахетдинов? Ты предупреждал их?! —Я сказал только, что могут быть трудности. Сделка многоступенчатая, возможны осложнения…, — Начальник кредитного управления пробормотал что-то о форс-мажорных обстоятельствах. — Форс-мажорные? — удивился Ваха. — Кому ты лапшу на уши вешаешь? Ему? — Он кивнул на меня. — Ты готовил соглашение с «Алькадом». Сколько ты лично получил с Окуня и Пастора? У Вячеслава мгновенно посеребрились виски. — Начальник кредитного управления ничего не решает. Если бы я решал, может, тогда… — Кому ты лепишь! Прекрати разговоры! Надо было раньше думать… Ваха изменил тон: —За то, что вы волну подняли, а нам пришлось приезжать и разбираться, рассчитаешься с нами для начала. Двадцать пять тысяч баксов. Через два дня… Я вступил в разговор: — Мы вас не приглашали. — Нас пригласили другие… — Он беззаботно и вместе с тем жестко взглянул на меня. — Со службы безопасности десять тысяч… — За что же интересно… — Заглядываешь в чужие кастрюли… Сейчас мы проедем к нотариусу. Напишете расписки. Он заверит. — Мы не решаем эти вопросы… — Я имел опыт общения с бандитами. Они либо стреляли и тогда не разбирались, либо разбирались и тогда не стреляли. —Нам надо посоветоваться с президентом банка. Она у вас? Начальник кредитного управления поддержал меня. Мертвыми губами прошептал об имеющихся у нас связях в правоохранительных органах. —Президент банка фигура достаточно известная в Москве… Ваха посоветовал: —Заткнись. Не усложняй себе жизнь. Пока не достали твою семью. Молчавший до этого второй кавказец добавил с неожиданной злобой: —И сучку твою заодно… Они были полностью информированы о его личной жизни. — Двадцать пять тысяч… — напомнил Ваха. — У меня нет таких денег! — Возьми из миллиона, который тебе отвалил Окунь! Думаешь, не знаем, откуда ноги растут? Второй кавказец был настроен враждебно: —Чего молчите? —Мы не уполномочены вести этот разговор… — Я знал этих людей: они понимали только язык угроз, подкрепленный действием. — Вчера была похищена госпожа Лукашова, президент банка. Вместе с секьюрити и шофером. Что с ними? — Лучше задай этот вопрос себе! Или Салахетдинову! Нам о них ничего не известно. — Мы будем считать вас ответственными за все, что с ними может произойти! —Ты угрожаешь?! Нам?! Не было смысла спорить. Я достал из кармана сотовый телефон: —Минуту… —Хочешь ментов позвать? — Ваха иронически осклабился. — Сейчас поймешь. Я набрал номер. Трубку взял специалист, возившийся по моей просьбе с записями нашей дружеской беседы. —Как там? Он доложил. —Вот и хорошо. Сейчас ты повторишь то, что мне сказал! — Я сунул трубку Вахе. — Тут специально для вас… Разговор пишется! Забыл предупредить. Специалист повторил: —Запись отличная… Сразу на несколько статей тянет. Захват заложников организованной группой… Статья двести шестая, часть третья нового УК. От восьми до двадцати. И еще вымогательство… Ваха пристально посмотрел мне в глаза. Улыбнулся. Он мне не верил. Я сказал в трубку: —Включи. Мы послушаем… По лицу Вахи я понял, что запись пошла. Специалист службы безопасности банка, записавший требования бандитов в машине, сделал все как следует. Ваха, а затем и Геннадий смогли убедиться в качестве записи: голоса обоих были ясно различимы и вполне пригодны для идентификации. Я убрал телефон. Настал наш черед диктовать условия. —Верните президента банка! Физиономия Вахи устрашающе вытянулась. Нежные ямочки на щеках стали словно впадины, грубо высеченные в камне. Гневный Геннадий, или как там его звали на самом деле, дернулся… Южане были уязвлены. По бандитским неписаным законам нам не полагалось защищать себя, а только просить о пощаде!… —Опасную игру играешь, командир! Тон Геннадия не предвещал ничего хорошего. Кроме того, одна рука его скользнула в карман и там застыла. Это продолжалось мгновение! Все трое — мы следили друг за другом — готовы были выхватить стволы… Кто первый?! Кто самый дурной, горячий, крутой?! — Вам придется освободить президента банка и секьюрити… Иначе запись нашего разговора еще сегодня попадет в региональное управление… И не дай вам Бог, чтобы хоть волос упал у нее с головы! — А если с твоей, мент? — Геннадий завёлся. — А с моей — тем более… Я — мент! Вы знаете, что это значит! Они, конечно, знали. Газета «Я — телохранитель» предупредила: за убийство мента преступник заплатит жизнью. Убийство полицейского — тот предел, после которого даже самое развращенное общество начинало борьбу с преступностью. На родине мафии, в Сицилии, смерть комиссара Де Кьезы привела к мощному наступлению на кланы. Когда судьи чересчур либеральны, стражи порядка начинают сами мочить наиболее одиозных бандитов… С ментами, с полицией было все ясно! Мы-то гибнем не из-за бабок! Хватит еб…й соцзаконности! Как было прежде — больше не будет! Мы не станем сидеть сложа руки, разрешая расстреливать себя! Из года в год терпение ментов иссякало. —Звоните своим! Пусть отпускают! Вячеслав сидел притихший, как мышь. Падал снег, коричнево-желтое месиво хлюпало под ногами прохожих па тротуарах. Лица бандитов, заговоривших между собой на своем языке, были похожи на посмертные маски. Обоих ждали, видно, крупные неприятности. Модные дорогие пальто обвисли на них… Не глядя в нашу сторону, Ваха достал из кармана трубку сотового телефона, набрал номер. Кто-то, имевший большую власть, был малословен. Видимо, приказал немедленно заполучить пленку. Швырнул трубку. Ваха обернулся ко мне. — Давай пленку! — Он был угрожающе краток. — Но только когда президент банка будет здесь! Он окинул меня тяжелым взглядом убийцы: — А если твой технарь сделал второй экземпляр? Я развел руками: —Могу только дать слово: если с нами ничего не произойдет, копия пленки никогда не появится… В крохотном почтовом отделении Иерусалима, в Катамонах, заправлял парень лет двадцати пяти. Работы у него было немного. Он скучал по мускульным усилиям. С шумом вколачивал кнопки в кассу. Прихлопывал ладонью почтовые марки. От ударов штемпелем распространялась воздушная волна… Мы смотрели друг на друга с иронией. Неизвестно, кто из нас был с большим приветом. Он, комплекцией напоминавший грузчика и отсчитывавший мне сдачу за внутреннюю израильскую марку и конверты, или я, неглупый с виду мужик, не владеющий языком и нечленораздельно мычащий ответы на вопросы… Я достал бланк заказного объявления в пятничный номер «Бизнес-сервиса» и тут же, у стойки, его заполнил. «Генриха Штейна просит откликнуться его школьный друг…» — писал Арлекино в предыдущем объявлении. Я повторил текст. «Генриха Штейна просит откликнуться его школьный друг…». Пришлось только изменить номер телефона. Некто, именовавший себя Генрихом Штейном, действительно существовал. Я в этом не сомневался. В его задачу входило просматривать еженедельное приложение к газете «Вести», чтобы не пропустить приезд направленного из Москвы партнера. Мне предстояло с ним встретиться. «Он звонит в отель „Плаза“, но там никто не отвечает. Он не знает, что Арлекино убит. Поэтому обязательно отзовется!» Я указал номер телефона-автомата, установленного недалеко от супермаркета на проспекте Герцля, рядом с банком. В свое время я обратил на него внимание из-за подходов со стороны улицы, за которыми можно было незаметно наблюдать. В конце объявления я приписал: «С 21.30 до 21.45 по воскресеньям». Я мысленно возвратился к людям, интересовавшимся мной у Венгера. Если трое катал, которых я видел с картами на Яффо, — убийцы Арлекино, для чего им могла понадобиться фотография Венгера? Мой адрес они и без того знали отлично — квартира, откуда увезен труп! Интересное свойство сознания: формулировать вопрос даже после того, как получен ответ. Каталы не знали моего адреса… Фотографию Венгера хотели предъявить кому-то на опознание, кто видел его вместе со мной… Этот кто-то был Шабтай Коэн! Водитель экскурсионного автобуса!.. На меня вышли через Венгера. Получалось логично. Каталы действовали по заказу команды из промзоны Тальпиот, которой руководила крутая Хэдли и ее телохранитель из Германии. Они проверяли меня! Шабтай Коэн не знал точно, где я живу. Он видел меня ночью вместе с Венгером на перекрестке Цомет Пат. Встречу ему я тоже назначил на том же перекрестке, значит, знал этот район лучше других. Шабтай Коэн сообщил Хэдли о моем спутнике. Описать Венгера ничего не стоило: «Колосс на глиняных ногах. Косая сажень в плечах, „русси“, как и вы тоже… Живет где-то поблизости. С трудом передвигается — из-за ног…» Хэдли и ее окружение прибегли к помощи катал. С такими приметами не найти Венгера было просто нельзя. Они получили мой адрес. Побывали у Шарон. «Это не та группа, которая убила Арлекино». После провала на Цомет Пат у Хэдли в квартире взорвался газовый баллон. Это было предупреждение… Я получал союзников… «Враги моих врагов — мои друзья…» У меня был еще источник информации, которым я до этого не воспользовался… Компания из экскурсионного автобуса, который привел Шабтай Коэн с Мертвого моря в Иерусалим, собиралась ужинать в отеле на вершине Байт ва-Ган. «Там лишь один отель…» Похожая на юношу сероглазая служащая оторвалась от компьютера, мило улыбнулась. Было ясно, что в лучшем случае я могу рассчитывать еще на пять-шесть ответов и столько же улыбок. — В тот вечер было много групп… — Посмотрите, пожалуйста, из каких городов. Она уперлась в компьютер: — Вот я вижу Голаны, Север. Метула, Нахария… — Туристы «ми Русия»? — Трудно сказать. — Может, вы знаете русских гидов, которые приезжали… — Я видела госпожу Лену Милецкую… — Не помните, с какой группой? —Она возвращалась из Эйн-Геди. Обмен улыбками заканчивался. —Вы можете дать ее телефон? —Пожалуйста… Мы осклабились, словно мечтали о новой встрече. В кабине телефона-автомата я вставил телекарту в прорезь, набрал тель-авивский номер. — Добрый вечер. Можно Лену? — Слушаю. Я почувствовал: у нее пухлые теплые губы и несколько дополнительных «л» и «р», которые периодически возникали, цепляясь друг за друга. —Мы незнакомы. Меня зовут Александр. Извините, что тревожу вас. Но возможно, именно вы можете мне помочь… Он терпеливо слушала. — Я ищу одного человека, родственницу моей жены. Ее родители очень волнуются. В свое время она предпочла прервать отношения с семьей. Мы долго о ней ничего не знали. Кажется, она была с вами в последний раз на экскурсии в Эйн-Геди… — Как ее зовут? — Инна… —Смотрлите… — Моментально выскочило лишнее «л»… Прожившие хотя бы пару лет в Израиле уже были не в состоянии начать любое, даже самое банальное объяснение без этого слова, — У меня в группе была эта женщина… Я помню. На другой день на экскурсии я ее не видела. Мне сказали, что у нее тут вилла в Рамоте… — В Рамоте?! Я слышал об этом районе Иерусалима. — Да. В отеле она, по крайней мере, не ночевала. — Вот так всегда… Может, вы еще что-то скажете мне… — Она замужем? — Сейчас нет. — У меня создалось впечатление, что у нее было назначено свидание на Мертвом море… Простите, Александр. Я должна сейчас уйти. Откуда вы звоните? — Из Иерусалима. — Я буду там с экскурсией. Завтра. Можете подойти к автобусу? Вот номер… Мы будем на смотровой площадке над кладбищем. На Масличной горе… Примерно в семь тридцать, в восемь. На обзорной площадке Масличной или, как ее называют в России, Елеонской горы сверкали в лучах солнца ярко раскрашенные автобусы. Я узнал гида Лену Милецкую по «л», нахально выпиравшему за каждым «р». Мне даже не пришлось присматриваться к журналу, который она держала в руках. Мы условились, что это будет «Космополитен». Было тепло, между камнями бегали ящерицы. Лена объяснялась с седовласым джентльменом в шапочке, со слуховым аппаратом… У Лены действительно были пухлые губы, красивый рот. На ней была узкая кофточка, которую приподнимала высокая грудь, джинсы, туфли на каблуках. Через плечо висела небольшая сумка. Одну руку она держала в кармане. Лена уже опознала меня, замахала ресницами: —Здрлавствуйте… Мы уединились в конце смотровой площадки. Она сразу заговорила об Инне: — Красивая молодая женщина… В средствах не стеснена. Я видела, как она делала покупки на ювелирной фабрике… — Как она попала в вашу группу? — Она была в автобусе. Со всеми. — Это ваш тур? — Меня пригласили на одну поездку. С этой фирмой я работала впервые. У организаторов все было уже готово. Их подвел русскоязычный гид… — А автобус? — Автобус они арендовали сами. Экскурсия знакомых друг с другом богатых российских туристов… Одна компания. У меня, между прочим, осталось это… Она извлекла из сумки журнал, на одной из страниц он раскрылся сам. —Вот. Только я не могу вам отдать. Она не моя… Это была фотография. Синее, без единого облачка, небо, скалы, песок и вода. Мертвое море. Небольшая группа людей в центре. Первый, кого я узнал, был Окунь! Благодатный климат Святой Земли, покой, обилие овощей и фруктов мало изменили жесткий облик уголовника. Даже если вместо водки он пил тут нежную виноградную водичку и ходил в кипе. —Вот ваша родственница!.. Это была она… Высокую красивую женщину сбоку я видел на перекрестке Цомет Пат вместе с Арлекино и Шабтаем Коэном. Лена незаметно взглянула на часы. Надо было спешить. Мужчину, стоявшего справа от Инны, мне не надо было разглядывать. Среднего роста, легкий, в очках, скрывавших половину лица… Несмотря на жару, он был в серебристых джинсах и легкой безрукавке поверх сорочки. Ноги — в неизменных белых кроссовках. Бросались в глаза мощный лоб и плешь… Со времени нашей первой встречи волос на голове у него не прибавилось. «Адвокат Ламм!» Стоявший с ним рядом был похож на ядреного кривоногого кавалериста. Где-то я уже видел этого человека… Без шеи, с мощными крюками вместо рук, плечи напоминали горизонтали портального крана. «Ургин!» Боевик-телохранитель Ламма, который проверял автотранспорт на улице Куусинена, когда адвокат приезжал на переговоры с начальником кредитного управления банка. Я навел о нем справки. Ургина рекомендовал Ламму О'Брайен как абсолютно надежного человека. Жена Ургина вела хозяйство адвоката, который упорно не хотел обзавестись семьей. Супермодели я не увидел. Несколько человек стояли в отдалении, боком к объективу. Тут легко было ошибиться. Лене надо было идти. Экскурсанты садились в автобус. Она что-то поняла: — Я спрошу у фотографа. Кажется, у него есть еще кадры. Тут не вся компания… — Вы можете сделать для меня фотографии? — Я быстро записал для нее номер своего абонементного ящика. — Постараюсь… — Издалека была группа? — Ашдод, Кейсария. Я вспомнила: мужчина, о котором я вам говорила по телефону, появился в Эйн-Геди. На Мертвом морс я уже видела их вдвоем. На обратном пути в Иерусалим она ехала с ним в машине… — Лена снова добавила блуждающее «л»: — Пер-л-есела! Я с удовольствием бы ощутил ее пухлые губы на сво shy;их, чтобы узнать, где рождается этот лишний звук. Возможно, это был лишь результат неправильного прикуса. —Они ехали в «ауди» за нашим автобусом… Смотрите! — Она словно не решалась сказать. — Фотографию этого мужчины, — она указала на Окуня, — я видела как-то в одной из «русских» газет. Там была забавная подпись. Типа того, что «новый русский покупает своей подруге подарок на праздник Ханука»… И там этот человек был сфотографирован с вашей родственницей… Звоните. Мой телефон у вас есть… Я шел крестным путем Христа — от Гефсиманского сада, где он был схвачен, до места его распятия — к Голгофе. Это была также и кратчайшая дорога в центр через Старый город. Меня обгоняла то одна, то другая группа туристов. Впереди каждой, подняв высоко над головой яркий зонт или флажок, чтобы туристы могли издалека его видеть, шагали гиды. Вокруг слышалась незнакомая речь. Мелькали экзотические одежды верующих… Я свернул в короткий проулок. Он был безлюден. «Западная степа» — написано было на английском. Легкий ветерок тащил по камням пустые пакеты. Я прошел полицейский КПП и, еще не видя, ощутил присутствие огромной сцены, по которой двигаюсь. В нескольких десятках метров впереди была Западная стена Иерусалимского храма, иначе — Стена плача. К ней следовало идти, расслабив мускулы и как бы паря над гладкими каменными плитами. Холодная стена в самый зной. Тысячи записок с обращениями к Всевышнему от иудеев, христиан, представителей разных религий были просунуты в щели между полутонными ее камнями. Тут же стояло несколько стульев. Я сел. Оторвал бумагу от какой-то записки. Написал: «Господи, не оставь меня! Не оставь моих живых…» Снизу приписал: «И моих мертвых». Когда я клал записку, неожиданно увидел обратную сторону. Это была рецензия на книгу Эдгара По… В Стену-то плача! «Господи, прости! Я совсем чокнутый!» В Еврейском квартале, недалеко от Стены плача, я заскочил в небольшой магазинчик, торговавший книгами и аудиокассетами. Протянул листок из блокнота. Это было наименование аудиокассеты, которой интересовался Арлекино. «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972. —Извините… Меня приняли за туриста. Аудиокассету тут не знали. —Сенкью. Мысль о том, что российские киллеры, уничтожившие Арлекино, были тут рядом, в Иерусалиме, не покидала меня… Я не представлял, как устроены головы пославших их криминальных авторитетов из числа бывших известных спортсменов, чемпионов… Таких, как О'Брайен. Наряду с уголовниками они привлекали к себе на службу представителей академической науки. Эти люди становились основой мозгового центра. Если предположить невозможное, что убийцы Арлекино не поинтересовались, кто живет в квартире, откуда они увезли труп, мозговой центр непременно провел слушание по эпизодам, связанным с убийством Арлекино. Ламм, доктор юридических наук и адвокат, ничем не напоминал далеких от жизни рассеянных чудаков, какими любили изображать профессоров в советских фильмах… Детали были, несомненно, исследованы, словно на учебном семинаре, — строго последовательно, ло shy;гично, как если бы речь шла о юридическом казусе из практикума. «Почему Арлекино шел в этот дом на Элиягу Голомб? В этот именно подъезд? Почему именно в эту квартиру? Кто в ней живет?» Таинственное «Ицхак Ицхаки» на моем почтовом ящике Ламма не удовлетворило бы! «Что известно о квартиранте? Почему странно себя повел: оставил труп, побежал на перекресток… И потом — когда прибыла полиция…» Ламм не преминет узнать, откуда растут ноги. «Когда прибыл из России? Откуда?» И тогда всплывет настоящая фамилия. «Стоп! Я знаю его, — скажет босс. — Это бывший вице-президент банка „Независимость“ по безопасности, который исчез… Было бы интересно с ним поболтать на досуге…» Моя фантазия отказывалась проецировать на себя то, что они делают в таких случаях… Я почувствовал холод, спускающийся от сердца к коленям. А может, последовать совету моей зеленоглазой соседки? Плюнуть на все! Рвануть из Иерусалима? И не в Бейт-Шемеш, в это спальное иерусалимское Бутово, а дальше, на Голаны, в Метулу… Мне стало смешно самому. Только абсолютно не сведущий в розыске полагает, будто можно исчезнуть, затеряться как иголка в стогу сена среди какой-то сотни тысяч жителей! Среди полумиллиона, пяти миллионов… «Меня найдут! Как нашел бы их и я тоже!» Но почему они не принялись за меня до сих пор? В этом была загадка… |
||
|