"Пауки" - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)Глава 4Похищение президента банка «Независимость», как выяснилось, было организовано примитивно. Лукашовой позвонили, что Лобан, сподвижник Жени Дашевского, пришел в себя и хочет ее видеть. Местонахождение его скрывают, поэтому в банке никто не должен знать, куда она едет. Катя тут же выехала вместе с секьюрити. Их захватили в месте, которое с учетом будущего развития событий имело явно провидческое наименование, — на перекрестке Иерусалимской улицы с Иерусалимским проездом, недалеко от Калитниковского кладбища. Как водится, из двух подъехавших «девяток» выскочило несколько кавказцев. Секьюрити президента Лукашовой не успел или не захотел что-либо предпринять… Обоих выволокли из машины, сразу разъединили. В «вольво», на котором они ехали, сел один из бандитов, приказал водителю гнать в сторону Каширки. Там «вольво» поставили в гараж-«раковину», а самого шофера посадили в одну из торговых палаток, в которой два продавца, они же его охранники, молча играли в нарды… Водитель пробыл в ней до самого вечера, когда его неожиданно отпустили, пригрозив, что убьют, если он не исчезнет на время и не будет молчать. В «девятке», куда затащили Лукашову, ей надели наручники, нахлобучили на глаза ее же норковую шапку, чтобы она не могла ничего видеть. Ее увезли в район Савеловского вокзала: она отчетливо слышала звонки трамвая и шум транспорта сверху, на эстакаде. После этого ехали не очень долго. Остановились в тихом жилом массиве. Прежде чем вывести похищенную женщину из «девятки», сидевший рядом предупредил: — Только попробуй крикни! Она почувствовала острие ножа, упершегося ей в бок. Дом и подъезд Лукашова не видела. Они поднялись в лифте на пятый этаж. Дверь была не заперта. Сразу из прихожей ее завели в ванную комнату, сняли наручники. Свет не включали. В ванной она провела весь день. В течение этого времени в квартиру несколько раз кто-то приходил, затем уходил. Слышались телефонные звонки. Охранников было двое — кавказец и русский. Оба вели себя грубо. Последний был особенно наглый. Примерно через час после того, как ее привезли, он пошел в ванную, ненадолго включил свет: — Может, обслужишь нас, все равно делать нечего… Она послала его далеко-далеко, как обычная московская дворовая крыса… —Под Женьку Дашевского так ложилась!.. Он замахнулся, но не ударил. Чем занимались охранники, она не знала. Еды не предложили. Ночью в ванную бросили подушку и одеяло. Кавказец поставил на пол пакет кефира, а на умывальник положил белый батон на газете… Кроме того, ее пустили оправиться. На ночь ванную закрыли снаружи. Включили свет. Ночь тянулась медленно. Лукашова смотрела на часы: «Четыре утра, пять…» Звонок в квартиру, где она находилась, последовал на другой день, ближе к полудню. После того, как Ваха и Гена в машине услышали свои записанные на пленку голоса. Охранявшие Лукашову боевики сразу засуетились, затопали по квартире. Звонок словно поднял их на ноги. Лукашова поняла, что сейчас ее увезут. Действительно, уже через несколько минут ее снова, с закрытыми шапкой глазами, вывели из квартиры, спустили в подъезд. Наручники больше не надевали. Машина уже ждала их у подъезда. Ехали другой дорогой, долго, чтобы запутать. Шум эстакады она больше не слышала. Шапку ей сняли с глаз метров за двести от банка. Здесь же машина притормозила рядом с секьюрити, который ждал ее на тротуаре. Его привезли за несколько минут до появления Лукашовой. Охранник был избит, у него отобрали пистолет. В тот же вечер, кстати, он подал заявление об увольнении и выплате компенсации… Я увидел Лукашову сразу после ее освобождения. Она не так двигалась, не так улыбалась. Ловила себя на том, что думает о чем-то своем. Раньше за ней этого не замечалось. «Российский бизнес — занятие не для слабонервных…» Региональное управление по борьбе с организованной преступностью отреагировало на похищение Лукашовой остро и быстро. Ваха и Геннадий были арестованы и отправлены в следственный изолятор номер 2, в Бутырку. Решающую роль сыграли связи начальника кредитного управления банка — Вячеслава и его отца — заместителя одного из министров. Все выглядело как продолжение следствия о бандитской разборке в ресторане дискотеки. Срок по уголовному делу о групповом нападении, во время которого были убиты Дашевский и пятеро его боевиков, еще не истек. Быстро были получены оперативные данные на других участников преступления. Один из водителей нападавших — в прошлом профессиональный таксист — не выдержал нажима, начал давать показания на находившихся вместе с ним в машине… Арестованных разбросали по следственным изоляторам Подмосковья, чтобы не дать возможности сговориться с организаторами… Радость сотрудника РУОПа по этому поводу оказалась, однако, по меньшей мере преждевременной. У Вахи и Геннадия быстро появились высокопоставленные покровители. Таксист скоро замолчал и взял назад показания. Из следственного изолятора номер 2 стали приходить неутешительные известия. Сотрудники дискотеки никого из привлеченных к ответственности не опознали. Нашелся свидетель, официант, который заявил, что, если бы Ваха и Геннадий были среди нападавших, он бы их узнал, поскольку видел в ресторане раньше… —Нет, их не было!.. И Ваха, и Геннадий происходили из достойных и известных родов. Оказались в прошлом не судимы. Тем не менее умело защищались. Оба отлично знали закон, заканчивали вузы, а Геннадий и вовсе был без пяти минут правовед. Солидные люди, в том числе два народных артиста СССР, проживавшие в Москве, показали, что в вечер совершения преступления они видели обоих арестованных земляков и готовы подтвердить их алиби. Защиту обоих взяла на себя частная адвокатская контора. Ею конечно же оказался небезызвестный «доктор Ламм». В результате следствие быстро зашло в тупик. По ходатайству нескольких депутатов Государственной Думы и Ваха, и Геннадий вскоре вышли на свободу. А уголовное дело при загадочных обстоятельствах было немедленно утеряно по пути из районной прокуратуры в городскую… Криминальный мир, правда, не мог примириться с таким положением. Геннадия очень скоро убили, Вахе повезло больше. В день освобождения Лукашовой мне позвонил мой преемник с Павелецкого. — Как жизнь, товарищ начальник? — Он ничего не знал о наших бедах. У него было приподнятое настроение, редкий случай для начальника розыска. — Подполковника дали? — От них дождешься… Кража контейнеров с сигаретами раскручивалась на участке. Номер микроавтобуса с «Кэмел», о котором я ему сообщил, оказался как нельзя кстати. С него все началось. —Это охранники из «Колеса» — «Экологии». Я с самого начала грешил на них! С санкции транспортного прокурора розыскники секретно записывали теперь разговоры подозреваемых, которые те вели в своем офисе. —Я узнал, где они парятся! — Мой преемник был полон оптимизма. — Там я тоже поставлю «клопа»… — Не забыл, о чем я просил? — Насчет Пастора? Нет, конечно! Кстати, я сегодня видел вашего председателя совета директоров! — Камала Салахетдинова? — Жердистый мужик. Мне его показали… — Далеко? — В Шереметьеве. На паспортном контроле… Постойте! Вы не в курсе? Отъезд председателя совета директоров банка, подтвердили сопровождавшие его секьюрити. Вскоре в банке уже знали, что Салахетдинов вылетел в Европу. Называли Швейцарию, Мальту. Банк напоминал разоренный осиный рой. Отъезд Камала Салахетдинова явился полной неожиданностью для всех, за исключением, может, Джамшита. Наш крутой босс медленно готовил решения и осуществлял их молниеносно. В одночасье. Лукашова собрала экстренное заседание учредительного совета банка, на которое пригласили и Джамшита как президента компании, страховавшей кредит. Джамшит был также одним из крупнейших пайщиков банка. Нам предстояло преодолеть еще один конфликт — между нами и крышей страховой компании, — грозивший тоже обернуться кровью. Учредительный совет банка заседал весь день, после чего по предложению Лукашовой принял судьбоносное решение. Проблема была разрешена оригинальным образом. Джамшит из страховой компании пришел к нам в качестве нового председателя совета директоров. На следующее утро он уже знакомился с ответственными сотрудниками банка. Мой первый разговор с новым главой «Независимости» состоялся вскорости. Джамшит сидел за столом своего скрывшегося земляка пепельно-серый, аскетичный, весь словно свинчен из небольших некрашеных трубок, патрубков. Простотой дизайна он напоминал рукоятку топора. —Слышал про тебя… Я кивнул. Он обращался ко мне на «ты», как к подчиненному. «Говорить ему „вы“?» Он понял. — Вы ведь на «вы» у себя в конторе только с теми, кого собираетесь посадить… Давай на «ты»! — Попробую… — У меня тяжелое положение. — Джамшит поднялся. Теперь я лучше его рассмотрел. В нем было не меньше ста девяноста росту. — Не имею права никому верить. Даже другу. Он старался не глядеть мне в глаза. Для него я на всю жизнь оставался ментом, как он для меня — уголовником. Это была его проблема. Оказалось, он говорил о другом. — Я должен быть в курсе всего, что предпринимает Камал. Где он. Что делает. Ты сможешь его найти отсюда, из России? — Думаю, да. — Тебе я верю. Я ведь давно за тобой наблюдаю. Ты служил на Памире, в моих местах… — На Мургабской заставе. Я увидел его глаза. Они у него были серые, и весь он был какой-то сильно обесцвеченный, вплоть до наколок на руках, выведенных каким-то сильным реактивом… Он задал несколько вопросов о том, какими возможностями располагает банковская служба безопасности. Я объяснил. Он внимательно слушал. Как мне с уголовником, так и ему с ментом было западло такое общение. Но мы оба взяли себя в руки. —Я дал слово братве, что верну кредит. Ты знаешь, что нас ждет за невыполненное слово… —Да. В знак полного доверия Джамшит объяснил ситуацию. Я понял, почему Камал Салахетдинов пошел на сделку с «Алькадом», невзирая на риск, полностью положившись на бандитскую крышу, стоявшую за банком… —Фальшивые авизовки!.. Кто-то из наших служащих — еще до моего прихода в банк — пропустил фальшивые подтверждения, по которым банк перевел деньги липовым фирмам. —Почти на сто миллионов… Положение банка оказалось хуже, чем ожидалось. —О'Брайен обещал триста процентов в течение трех месяцев. Между крышами — нашей и ихней — существовала договоренность… Речь шла о черном кредите. Если бы в ту ночь Женя Дашевский выставил охрану ресторана на дискотеке, банк мог в течение ближайшего полугода поправить положение. — Теперь надежда на Лобана. Он быстро поправляется. Лобан не такой человек, чтобы все простить или оставить, как есть. Он сейчас в ФРГ. — Камал поехал к нему… —Можно считать. Но, кроме Лобана, там много авторитетных людей. О'Брайену пообрежут крылышки… Как и его команде. Он перечислил: — О'Брайен. Окунь. Пастор. Ваха. Ургин… — Будет здорово, если их пообломают. — Есть и кое-что другое… Существует кассета. Заказ на убийство Камала. О'Брайен рискнул лично встретиться с киллером. И вот результат. — Может, только разговоры… — Запись делается в целях собственной безопасности. Чтобы она сработала, ее демонстрируют солидному авторитету. — И в данном случае?.. — Да. Я предложил за нее миллион. Он положил на меня глаз, но я промолчал. Джамшит подождал. Спросил, заканчивая разговор: — У тебя проблемы? — Да… Мой гэбэшный заместитель продолжал сидеть на больничном. Он даже не звонил. За это время нас могли всех уничтожить. — Я должен его поменять. Кандидатура есть. Он работает здесь, в банке. Виктор… — Я его знаю. Считай, что мы решили. Пусть кадровик оформит… — Он помолчал. — Но может, тебе не все известно насчет твоего будущего заместителя. Там не все просто… Я знал. При аресте одного из авторитетов мой будущий зам заставил его подругу встать с постели. Голой. Авторитет просил не делать этого. Дал слово, что в постели нет оружия. Виктор настоял. —Что там у тебя было с женой авторитета? — спросил я как-то Виктора, когда он только появился у нас. Он ответил неохотно: —Авторитет дал слово, что оружия нет! А если бы оно оказалось? Я понимал его: «Мы-то головы подставляем…» Я взглянул на Джамшита: — Мне кажется, об этом забыли… Он покачал головой: — Такое не забывается. Позже, спустившись в дежурку, я поздравил своего протеже с назначением. Виктор готов был прыгать от радости. — Ат-лично! Молодая жена! Мне сейчас вот так нужны баксы! — Между прочим, начальник кредитного управления спит и видит тебя сопровождающим. Разумеется, за плату. — Он говорил! Я буквально зубами в это вцепился! —Смотри: с Вячеславом работа стремная! Предупреждаю. Видимо, он получил на лапу за кредит… — А в Чечне как было? А в Афгане? Забыл? Решал он сам, в конце концов. — Когда я приступаю к новой работе? — Завтра. Ты полностью заменишь меня в банке. — Ты собираешься в отпуск? — Отнюдь. Я должен найти Камала. Камал Салахетдинов не давал о себе знать. Он мог стать заложником, как Лукашова. Почти одновременно, по нашим данным, Москву покинули Пастор и Окунь и с ними еще несколько боевиков Ламма и О'Брайена. Я проверял данные о том, что Камал находится в Австрии. И тем не менее продолжал одновременно разыскивать его в Америке. Президент охранно-сыскной ассоциации «Лайнс», знавший все или почти все, продолжал искать его по всему миру. По каналам своих партнеров из Американской ассоциации промышленной безопасности и Всемирной ассоциации детективов — ASIS и WAD — он неожиданно вышел на его полного двойника в маленьком городке на Восточном побережье Соединенных Штатов… Потом то же подтвердилось по Интернету. Семья Салахетдинова вернулась домой. По странной случайности именно в этот день, решив, что опасность больше не угрожает, Камал Салахетдинов набрал номер своей московской квартиры. Телефон был « н а к н о п к е ». Видимо, не только у нас. К тому же средству прибегли и наши противники. Развитие электроники дошло до того, что, даже разобрав телефонный аппарат, нельзя было найти встроенного внутри «клопа». Средства съема информации уже вделывали в штатные детали устройства — батарейки, конденсаторы, процессоры. Общее число подслушивающих устройств в столице по сведению начальника Управления «Р» МВД РФ составляло восемь — десять тысяч. Среди этого количества только несколько десятков были наши. Остальные могли быть чьими угодно. Камал что-то чувствовал или точно знал. Квартирный «клоп», установленный в доме бывшего председателя совета директоров банка, зафиксировал лишь один разговор Камала Салахетдинова с женой. Разговор был краток. Как и положено мужу и мусульманину, Камал ничего не объяснял. Коротко объявил: — Надеюсь скоро быть. — Как ваше здоровье? — успела спросить жена. — Все очень хорошо. — Целую вас. — Поцелуй девочку. Этого могло оказаться достаточным для того, чтобы его обнаружили и убили… В лавке на Цомет Пат я купил пятничную газету. Зашел домой. Сразу выложил приложения. Меня интересовал «Бизнес-сервис». Газета открылась на нужном развороте. «ГЕНРИХА ШТЕЙНА ПРОСИТ ОТКЛИКНУТЬСЯ ЕГО ШКОЛЬНЫЙ ДРУГ». Два объявления с одинаковым текстом — мое и Арлекино — были напечатаны рядом. Оба отличались только номерами телефонов, по которым предлагалось звонить. В одном варианте это был номер отеля «Плаза» в Бат-Яме, в другом — тот, что указал я… Я не учел, что Арлекино, как и я, мог оплатить четыре пятничные публикации. Тут уж ничего не поделаешь! Парные объявления должны были появиться еще дважды. Я хотел закрыть газету, когда внезапно увидел объявление, касавшееся лично меня. Я чуть не пропустил его! «ГЕНРИХ ШТЕЙН ПРОСИТ ШКОЛЬНОГО ДРУГА ОТКЛИКНУТЬСЯ». Это был ответ! Ниже стояли семь цифр иерусалимского телефона. Я вышел к автомату, набрал номер. Меня подключили к автоответчику. Несколько слов на русском, затем короткий гудок означал, что запись началась. —У меня поручение от школьного друга… — Я назначил встречу под вечер на проспекте Герцля, в районе Байт ха-Кэрем, считавшемся достаточно престижным и дорогим. — Буду ждать… Я повесил трубку. Это было моим единственным достижением. «Ничего, пробьемся…» Я появился на проспекте Герцля раньше назначенного срока. Он был тут неширок. Малолюден. Жители квартала подъезжали на машинах. Мы должны были встретиться с Генрихом Штейном у входа в банк. В это время тут бывало мало прохожих. Прямо напротив высился многоэтажный жилой дом с торговым центром. В самом низу, на уровне проспекта, располагался супермаркет. Я обошел торговый центр. Примерно представляя, кого ищу. Супермаркет был большой, чем-то напоминал московский гастроном «Смоленский», людей здесь скопилось немного. Мое внимание никто не привлек. За несколько минут до назначенного срока я поднялся в обычно пустой туалет. Прошел мимо стеклянных витрин «Моды». Окна туалета выходили на проспект. Я занял наблюдательный пост у одного из них. Напротив, под деревьями, на другой стороне проспекта, на первом этаже трехэтажки мирно отсвечивали окна отделения банка «Дисконт»… Появившаяся у банка молодая женщина в шляпке, в длинной юбке из-под скромной куртки была та, кого я ждал. Я повернул к выходу. Быстро вышел на улицу. Девица стояла на свету, демонстрируя ноги и зад. Это была Тамарка, которую я видел в квартире старой бандерши Хэдли… Там она была в другой одежде — в кожаном корсаже и кожаной короткой юбке — и играла роль дочери доктора Риггерс. —Добрый вечер… Ответа я не услышал. Тамарка повела меня в глубь квартала. Теперь деваха казалась неповоротливой, тяжеловатой. Мне нравились медлительные сонные бабы. — С вами хорошо зимой в России… Она обернулась: — А летом? В припаркованной за углом машине — белом «рено» с кузовом — сидели трое. Высокий худощавый катала — центровой, раскидывавший карты на Яффо, — вместе со старухой Хэдли занимали второе сиденье. За рулем сидел телохранитель, он был в том же немецком костюме. Я вспомнил: «Хэдли называла его Генрихом…» Объявления давались от имени «племянника». «Вся команда…» Центровой подвинулся, чтобы я мог сесть рядом. Тамарка устроилась впереди. — Поезжай… — Хэдли тронула телохранителя за плечо. — Далеко? — Куда хочешь. Потом останови. Мы выехали на проспект. Сумеречный свет вызвал призрак зимней московской улицы, перечеркнутой штрихами мокрого снега. Водитель свернул в переулок, припарковался метрах в двухстах от супермаркета, рядом с детской площадкой. В садике гуляли мать и ребенок. Ребенок сидел на конце перекинутой доски, ему хотелось качаться. Женщина в черном пыталась помочь — переступала в центре доски, перемещая тяжесть тела с ноги на ногу. Черные руки взлетали вверх… —Идите с Тамаркой, погуляйте… Телохранитель и женщина молча вышли. Хэдли щелкнула зажигалкой. —Чего тебе надо? — Центровой повернул ко мне худое со впалыми щеками лицо уголовника. Что-то кольнуло меня в грудь. В руке центрового я заметил узкую, отполированную до блеска заточку. Блестящий кусок стали чуть заметно шевельнулся в ладони. Женщина на детской площадке поочередно вздымала свои черные крылья. Мое межреберье было легко досягаемо… —Стой, Алекс! Мы тут собрались, чтобы говорить… Хэдли остановила его, как мальчишку. Разница между мужчиной и женщиной, как известно, лишь в одной паре хромосом — в двадцать третьей. У них «XX», а у нас «ХУ». А отличия разительные… Центровой спрятал заточку. —Зачем ты хотел нас видеть? — У вас там что-то получилось с газом. А мне последние дни тоже обещают неприятности… — С газом? — И с газом тоже. Мне нужна помощь Генриха Штейна для школьного друга. Его больше нет в «Плазе». В Бат-Яме. — А где Николай? — Хэдли пошевелилась. На этот вопрос я мог сказать определенно: — Холомин? Его убили. — Господи!.. А где? Что? —Тебе больше всех надо… — окрысился центровой. — Меньше знаешь, меньше бед! Хэдли представила мне шулера: —Это Алекс. Они были напуганы. Теперь мы могли говорить. Но что-то оборвалось. Ни я, ни центровой ничего не сказали друг другу. —Кто эта Инна, которую хотели увезти в машине на перекрестке Цомет Пат? Ответила бандерша: —Я же говорила: девушка подписала контракт. Потом в аэропорту Бен-Гурион хотела слинять. Такое тут часто. Девочки хотят и рыбку съесть и… Я им всем говорю: «Не дело это!» А они мне: «Ну, Хэдличка! Ну, душка!» Я услышал повторение старой песни. —«На работе я вам не Хэдличка! Я доктор! Доктор Риггерс! Кожник и венеролог! Кто, как не я, вам всего нужней с вашей профессией!» Я не верил этой компании. «Кто кому лгал? Арлекино — старухе Хэдли или она — мне?» Я не мог понять. «Слышали ли они об О'Брайене, об Окуне, Вахе?! Или Холомин все от них скрыл?! Знают ли о том, против кого играют и какая ставка в этой игре?» Похоже, они только теперь об этом задумались. — Будем откровенны. Николая убили. Боюсь, до вас тоже доберутся. Сейчас мы союзники… — Откуда мы знаем, кто ты? Может, вы одна кодла? — заметила доктор Риггерс. — Тогда зачем мы здесь? Хотя вы и приятные люди! — Я хочу это выяснить! — Я, возможно, предложу вам заказ. Поэтому я здесь. — Укецать кого-нибудь? — Центровой усмехнулся. — Сколько ты можешь заплатить? Старуха стукнула его по рукам: — Я решаю!.. — Мне надо знать, как Николай собирался поступить с Инной. Введите меня в курс дела. Тогда я могу определить заказ… —Это разговор!.. — Старуха переметнулась на мою сторону. Она точно знала, у кого в данный момент есть деньги. — Слушай сюда… Клянусь, то, что мною сказано, такая же правда, как то, что я доктор Риггерс… Я обрисовал деятелей «Алькада». —Вы знаете этих людей? — Никогда не видела. Мы не из Москвы… Центровой помотал головой: — Нет… — Сейчас!.. Тамарка или Генрих могут знать… Хэдли высунулась из «рено», крикнула. Женщина, качавшая ребенка в скверике, перестала размахивать черными граблями. Тамарка и телохранитель тотчас подошли. Я повторил описания. — Скоро я, может быть, смогу показать их фотографии. — Нет… — Тамарка покачала головой. — Только Инну. — Куда вы ее должны были увезти? Ответила Хэдли: — В Тальпиот. Я приготовила ей там комнату… — Зачем? Николай объяснил? — Я не спрашивала. Да он бы вряд ли сказал! К чему? — Холомин расплатился? — Он внес только аванс. Сказал, что ты расплатишься. Я мог только улыбнуться. — Что он делал в Израиле? Что ему было надо? Откровенно! От этого зависит ваш и мой гонорар… — Он говорил, но все больше неопределенно… — Доктор Риггерс пожала плечами. — Что это значит? — Его, например, интересовал греческий монастырь. Кто из солидных новых русских там живет? Несколько дней ребята сидели в кустах… — Но главное! В чем суть? — Какая-то аудиокассета… Утро было хрустальным. Прозрачность воздуха, прорисованность далей… Я взглянул в бинокль. Вилла спала. В ней не было заметно перемен. Обитатели Байт ва-Ган, видимо, еще опасались после гибели Арлекино возвращаться в Иерусалим… Я вышел из дому. Вокруг бронетранспортера с мусором громоздились свертки с отходами. Отдельно висели полиэтиленовые пакеты с черствым хлебом. Сквозь открытые люки выглядывали их хозяйки — дикие кошки… У меня было дело в центре. По моим расчетам, письмо экскурсовода Лены Милецкой уже ждало меня в моем абонементном ящике на Главпочтамте, на Яффо. Я не доверил его ненадежному мелкому ящичку в подъезде. С таким соседом, как киевский мэн Влад, в непосредственной близости от компании, которую я лицезрел на фотографии, это было бы рискованным. В абонементном ящике меня действительно ждал конверт. Вынимая его, я ощутил что-то плотное внутри. Там лежали фотографии. На оборотной стороне, рядом с адресом, было написано: «С Новым годом!» Я тут же вскрыл конверт. Фотографий было две. Женщины и мужчины в пляжных костюмах. Мне бросилась в глаза супермодель. Родственница Пастора была на голову выше других. Длинные волосы. Открытый купальник. Лицо, шея, руки — в целебной грязи Мертвого моря. «Мисс Осиная талия»… Сбоку я рассмотрел адвоката Ламма… Ламм запросил о неофициальной встрече вскоре после освобождения Лукашовой. Предложение было принято. На этот раз Катя выехала с изрядной охраной. Аудиенция состоялась там же, в роще на улице Куусинена, у того же деревца, которое помогало мне снимать информацию. Я сидел в машине достаточно далеко, у входа в поликлинику. Аппаратура по негласному прослушиванию и записи снова работала безупречно. Я слушал разговор из рощи, почти не напрягаясь. — Думаю, с вами теперь будет легче найти общий язык… — Голос адвоката звучал по-прежнему хрипло, он, видно, сильно простудился. — Вы имеете в виду мое похищение? —Мне ничего об этом неизвестно… Катя предложила перейти к делу. —У меня деликатное поручение от господина Окуня… У него проблемы. Дополнительные затраты фирмы по осуществлению комплексного проекта начисто исключили возможность ближайших выплат банку. По крайней мере, в ближайшие три месяца… Несколько минут он переливал из пустого в порожнее: —…Сопутствовавшая сделка, заключенная господином Окунем в Англии, оказалась под угрозой. Некая кипрская фирма… —Этот вопрос не обсуждается. Я внимательно слушал. Похоже, какая-то операция О'Брайена еще не успела завершиться. Было ясно, что переговоры сразу прекратятся, как только «Алькаду» переведут следующую часть кредита. —Кстати, у моего клиента есть претензии к банку. Они чисто морального свойства… Я услышал свое имя. Речь шла о посещении мною офиса. Это явилось для меня новостью. Ламм квалифицировал его как дискредитацию и попытку шантажа фирмы-партнера. Адвокат был возмущен до глубины души: —Как можно? Ведь между банком-кредитором и фирмой должно быть полное взаимопонимание и доверие… И это — после налета на ресторан дискотеки, рас shy;стрела группировки Жени Дашевского и захвата в заложники президента банка! —Ваш вице-президент по безопасности назвался представителем нефтеперерабатывающего завода… Выходит, разговор супермодели с неизвестным абонентом, который насторожил меня тогда в офисе, мог действительно идти обо мне! Кто-то предупреждал ее о моем прибытии! «И совещание О'Брайена с его партнерами, которое я наблюдал из-за столика в „Бизнес-клубе“, выходит, было тоже связано со мной!» Теперь криминальных клиентов Ламма интересовало, что мы знаем об «Алькаде» и фирмах, которые с ним сотрудничают. Лукашова отказалась обсуждать и эту тему: — У вас что-нибудь еще ко мне? — Я бы предпочел говорить с вашим адвокатом… Так было бы проще. Есть адвокатский закон Гербера… Ламм сделал паузу, но Лукашова ею не воспользовалась. Он продолжил: —Если в городе только один адвокат — ему не заработать и на пропитание. Если два — обоим гарантировано вполне обеспеченное существование… Ламм запустил пробный шар: — Мы бы с ним постарались найти ответ на вопрос, который я задаю себе не единожды. Какое условие по обоюдному согласию стороны решили не вписывать в договор?.. — Я не понимаю… Катя вывела адвоката на текст, который мы могли в записи представить в РУОП или в суд… —Чтобы пробить кредит в двести миллионов долларов, моему клиенту пришлось платить и платить… Отсюда растут ноги! Ламм растолковал все прямым текстом. Кто-то из банка в выгодном для «Алькада» свете изложил материал кредитному комитету… —За это ему уплатили!.. На нефтеперерабатывающих заводах тоже пришлось платить. — Еще прибалтам. Иракским бизнесменам… — Мы тут для того, чтобы вы плакались в жилетку?! —Мы взрослые люди! Кредит будет возвращен банку только частично! Этот пункт по обоюдному согласию и был опущен в кредитном договоре. Остальная сумма будет перечислена. Но в иные сроки, которые, хотите вы или нет, нам предстоит обговорить! Это был смертный приговор, вынесенный «Независимости» бандитской крышей. Катя замолчала. Но Ламм уже сорвался с тормозов: —Объясните это вашему вице-президенту по безопасности. Мой клиент предупреждает: «Если он еще раз сунется в дела фирмы, ему оторвут голову!..» Он знает, о чем идет речь… Итак, «Алькад» нуждался в трех разрешенных ему спокойных месяцах, чтобы рассовать первую порцию двухсотмиллионного кредита по тайникам за границей и сразу же получить следующую… Этому мешал вице-президент банка по безопасности. Бывший мент. Иначе — я. Мои действия против «Алькада» и его людей в последнее время действительно заметно активизировались. Я выставил трехсменный скрытый пост на углу Большой Бронной и Сытинского переулка, у дома, где был прописан Окунь. Потом, правда, я вынужден был снять своих ребят. Мой заместитель Виктор встретился с замом 108-го. Они вместе переговорили с хозяйкой квартиры. Она обо всем рассказала. Окунь никогда не жил у нее. Одновременно с заявлением о прописке он оформил все документы на выписку. Окунь вручил также заверенное нотариусом обязательство никогда не претендовать ни на временное, ни на постоянное проживание, ни на какие другие права. Кроме того, он ежемесячно вносил энную сумму хозяйке квартиры! По уголовному делу он проходил как житель Ташкента, женатый, отец только что родившейся двойни. Уж не купил ли он паспорт настоящего Окуня вместе со свидетельствами о браке и рождении детей?! Я понял, что с него бы сталось. «Дать обязательство не предъявлять права на чужих детей, жену и алименты по старости!» В уголовном деле на Окуня фигурировала некая Инна Снежневская, в доме которой Окунь был арестован. Снежневская объяснила, что ничего не знает о преступной деятельности Окуня, который оказался в ее доме совершенно случайно. Дело происходило в Ташкенте. Снежневская была допрошена и даже три дня находилась в камере. Тем не менее она настояла на своем и была отпущена. Далее ее след терялся. Снежневская вскоре уехала. Частный дом ее в районе Юнус Абада остался закрытым, пустым. Дома в то время ничего не стоили: отселялись крымские татары, месхетинцы, евреи, русские. Соединились ли Окунь и Снежневская? И где? В деле имелись копия диплома об окончании Окунем В.И. Московского института инженеров землеустройства, справки с последнего места работы. Как и следовало ожидать, все оказалось откровенной липой… «Да Окунь ли он на самом деле?» Он исчез вслед за Камалом Салахетдиновым. Это могло означать, что оба уголовника ищут правеж или черный арбитраж на одних и тех же дорогах… Исчезла и супермодель. Теперь я получал ежесуточную информацию из фонда. На месте «Мисс Осиная талия» сидела юная девица — я видел ее на снимке, — точная копия с нашей помощницы президента Наташи. Неудачливая, насквозь фальшивая, с тонким лживым голоском… У меня не выходило из головы сказанное Ламмом: «Мой клиент предупреждает: „Если он еще раз сунется в дела фирмы, ему оторвут голову!..“ Адвокат гангстеров забыл об осторожности. «Алькад» потратил уйму денег на подкуп руководства российских, прибалтийских и азиатских фирм, заполучил фиктивные документы для предъявления кредитному комитету банка в обоснование кредита… Новый Уголовный кодекс РФ квалифицировал это преступление как коммерческий подкуп… С фотографиями, полученными в письме на Иерусалимском почтамте, я двигался к крепостным стенам Старого города в пестрой толпе израильтян и туристов… Легкий ветерок тащил по камням тротуара валявшиеся тут в изобилии легкие полиэтиленовые пакеты. Недалеко от Яффских ворот, во дворе незаметного храма, построенного в начале века, пустовало несколько столиков. Храм принадлежал церкви Евреи за Христа, пытавшейся совместить иудаизм с христианством. Я сел за стол, смог наконец рассмотреть фотографии. Пятеро на первом снимке — все та же компания: адвокат Ламм, супермодель, Окунь с молоденькой подругой… Пятой была Инна, женщина, которую Арлекино с людьми Хэдли пытался увезти на перекрестке Цомет Пат. На втором снимке были запечатлены трое: женщина и двое мужчин. «Киллеры, телохранители?» Непосредственная опасность для меня исходила от них! Все трое оказались моими знакомыми! Кряжистый, рукастый, с прямыми, как портальный кран, плечами, напрочь лишенный шеи, которая бы сильно украсила бесформенный кряжистый торс… «Ургин, телохранитель Ламма…» Его подруга загорала стоя — закрыв глаза, подставив жаркому солнцу Мертвого моря открытый верх с крупным нательным крестом. Третьим, боком к объективу, стоял… «Ваха!» Оказывается, мы существовали в Израиле бок о бок! Я мог спокойно заказывать для себя «груз-200». «Но вот беда: отправить меня в цинковом гробу будет некому!» Теперь я мог рассмотреть оба снимка вместе. На супермодели был полосатый, как матрас, топик, крохотное бикини. На шее сверкал медальон. Она возвышалась над Ламмом наподобие Эйфелевой башни. Окунь позировал сбоку, скрестив на груди руки, мускулистый, с крутым крепким задом, бычьими крупными глазами. «Когда рисуешь нос, смотри на ухо, тогда поймешь пропорцию…» Деваха Окуня ничего особенного собой не представляла. У Инны были округлые, трогательных пропорций бедра, маленькая грудь. Вся компания фотографировалась с явным удовольствием. Это было за несколько часов до того, как Арлекино предпринял свой безумный шаг. На следующий день его убили. А остальные, как принято, на время разбежались, притихли… Я скосил глаза на округлые бедра Инны… В перспективе у меня была еще одна ее фотография — вместе с Окунем, в газете, о которой рассказала Лена: «НОВЫЙ РУССКИЙ СО СВОЕЙ ПОДРУГОЙ В НАРЯДАХ, КОТОРЫЕ ОН ЕЙ КУПИЛ К ЕВРЕЙСКОМУ ПРАЗДНИКУ…» Подпись словно стояла у меня перед глазами. На Кинг-Джордж я вошел в книжный магазин. На витрине вместе с книгами лежали аудиокассеты. Я достал листок с названием композиции: «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972. Подал его молоденькой продавщице. Ничего не сказав, не улыбнувшись. Против правил. Она не подала виду, что обижена. Подумала, наверное: «Эти из России… Всегда суровы!» «Им не понять наших проблем! — подумал я. — Как нам не понять, о чем они говорят в свои телефоны на тротуарах, из машин. В автобусах. Какие у них такие срочные дела? Наехали?! Нечем платить?! Нет работы, иврита?» Девушка подала аудиокассету. Я проверил название. «Она!» —Спасибо. Мы улыбнулись друг другу. Стало легче обоим. Зима, по свидетельству синоптиков, в Иерусалиме выдалась необычной. Январь и февраль обещали быть теплыми, гораздо теплее обычных. Зато март — апрель виделись метеорологам холодными и дождливыми. В квартире была теплынь. Я включил магнитофон, поставил «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972. Довел звук до терпимого уровня. С первого раза я обычно ничего не мог сказать о достоинстве композиции… Вечер я провел в читальном зале библиотеки Общинного дома. Я проглядел бесчисленное количество фотографий, реклам, объявлений об услугах, знакомствах, распродажах… Самым коротким было: «Большие деньги». И номер телефона. Прямо как о новом острове сокровищ. Между тем речь шла наверняка о Гербалайфе или «кремлевской таблетке». Внезапно я увидел то, что искал! Сбоку вверху, в левом столбце. Фотография 10x13. Окунь — высокий, в костюме с бабочкой, крепко-телый, с маленькими ушами — придвинулся к своей пассии, стоявшей чуть впереди. Инна — такая же высокая, круглолицая — улыбалась. На ней был новый элегантный костюм. Окунь смотрел в объектив чистыми глазами шулера, за руками которого необходимо постоянно внимательно следить. Особенно если он убирает их со стола… Пленка припечатала его руку к передней части округлого даже на фотографии женского бедра. Подпись гласила: «НОВЫЙ РУССКИЙ СО СВОЕЙ ПОДРУГОЙ В НАРЯДАХ, КОТОРЫЕ ОН ЕЙ КУПИЛ К ЕВРЕЙСКОМУ ПРАЗДНИКУ…» Ниже, под фотографией, стояло мелким шрифтом: «Игорь Буран и Инна Снежневская после покупок, сделанных ими специально к празднику Ханука». «Инна Снежневская…» В Ташкенте в ее квартире милиция арестовала Окуня. Команда была связана давнишними узами. Фамилия фотографа отсутствовала. Вместо нее стояла ссылка на газету «Едиот ахронот». Узнать имя и адрес корреспондента было несложно. Я осторожно вырвал страницу, взял ее с собой. Фамилия фотокорреспондента, представившего снимок в редакцию «Едиот ахронот», оказалась Левит. Он жил в Иерусалиме. Мне дали номер его телефона. Я немедленно позвонил. Фотокорреспондент находился на службе. Рабочим местом его была все та же мощенная узорной плиткой пешая зона вокруг улицы Бен Иегуда. Точнее, ее часть от центральной Кинг-Джордж до площадки, где молодежь из военной полиции, парни и девчата в расстегнутых куртках на синтепоне, с автоматами на бедрах, часами болтает о своих делах… Тут же бродили туристы: французы, латиноамериканцы. Витрины блистали золотыми цепочками, колье, брелоками, сотнями сувенирных маек с гербами и видами Иерусалима, Израиля… Левит назначил мне свидание в маленькой кофейне на улице Шамай рядом с офисом министерства внутренних дел, которое в Израиле выполняло не все, а только сугубо гражданские функции родного МВД РФ. Как водится, я приехал раньше. Стоя на углу, я сразу вычислил Левита по фотокамере и взгляду, который он бросил в сторону кафе. Судя по всему, он был один. Догнав его в дверях, я назвал фамилию министра внутренних дел РФ: —Куликов… Но Левит не обратил на это внимания: —Миша Левит. Мы пожали друг другу руки. Свободный столик стоял в углу. Мы заговорили, словно знали друг друга сто лет. Он был худой и смешливый. В традиционной безрукавке журналиста, обремененной десятками карманов и карманчиков. В фильме о Ходже Насреддине он мог бы сыграть роль мудреца и звездочета. Левита в кафе знали. Он успел поздороваться почти со всеми и заказать по чашке кофе афух. Разговор наш, точнее, та его часть, которая мне была важна, оказалась короткой. — Помню… Двое. Он и она. Очень смешные. В магазине. Он купил ей наряд к празднику Ханука. — Отличный получился снимок! — А подпись?! Я поместил картинку в «Едиот», а потом «выдал замуж» еще дважды. Кстати, никто не заплатил, кроме «Едиота»… — Там вилла? — Трущоба богачей. К сожалению, второй снимок не пошел. Вилла прикрыта другими строениями… — Любопытно взглянуть. Он посмотрел испытующе: — Хочешь прийти в гости? «Уж не принял ли он меня за взломщика?» Я успокоил: —Она моя школьная подруга… В каком это районе? —Рамот. О вилле в Рамоте говорила и Лена Милецкая, гид! — Но смотри! Игорь Буран — мужик крутой! Чуть не разбил камеру, когда я сделал снимок. Но ей идея поправилась. «Подарок к Хануке…» Реклама лица на всю страну. — Чем они занимаются? — Она что-то тут продает. Или, наоборот, покупает. — Вилла принадлежит ей? — Не знаю. Но она там живет. — Как ты узнал их имена? — Он сам их назвал. — Левит проявил профессиональное любопытство. — А что в действительности? Это вымышленные имена? Он, безусловно, заслуживал гонорара. Я честно с ним расплатился: —Это Окунь. Российский бизнесмен. И по совместительству киллер. —Да-а… Он был озадачен. — Тебе встречались они потом? — Один раз. Инна… — А в тот день? — Я просто поехал за ними. Взял такси… Ты можешь легко найти дом. Каждый водитель знает. Район новых вилл. Там, на участке, российский контейнер! Его видно с дороги! Утром служба безопасности банка обеспечивала доставление валюты. Во избежание нападения мы хранили дату инкассации в тайне до последней минуты. Нападение на нас началось по классической схеме. На перекрестке Большой Спасской «Джип-Гранд-Чероки» неожиданно вклинился сбоку в строй… Одновременно ударили автоматные очереди. Казалось, стреляли со всех сторон. Водитель «Джипа» погиб в самом начале атаки. На крыше углового здания находилась одна из огненных снайперских точек, организованных вдоль трассы сопровождения инкассации… Водителя опустили на дно кабины, к рулю сел один из бандитов. Улица была забита транспортом. Между тем инкассаторская машина, в которой сидел Виктор, мой зам, неожиданно, нарушая правила, погнала против движения, выскочила из зоны обстрела… К нам уже мчались на помощь. Отъезжая от банка, я по рации передал дежурному, чтобы в пути было организовано усиление. Свои девятьсот тысяч долларов, поступившие в тот день, мы доставили в целости. Кстати, именно такая сумма была захвачена преступниками, расстрелявшими инкассаторов в Скорняжном переулке… Вечером, перед уходом из банка, я прослушал запись вчерашних телефонных разговоров сотрудников, в том числе Наташи, помощницы Лукашовой. Изрядно обалдев от ее смешков и переливов лживого тоненького голоска, я неожиданно наткнулся на ее странный разговор с подружкой. Они болтали о том о сем, в общем, ни о чем. В приемной, видимо, в это время никого не было, никто не мешал. В конце помощница добавила без видимой связи: —Завтра, Юля, с утра по магазинам… Наступила пауза. Потом они снова заговорили о пустяках. Быстро свернули разговор. «Завтра с утра по магазинам…» Наташа работала и ни в какой магазин уйти не могла. Тем более с утра! Меня зацепила эта фраза. На утро была назначена инкассация! И помощница президента банка о ней знала! Юля — имя супермодели. —Есть интересные данные… Мне неожиданно позвонил мой преемник из милиции Павелецкого. — Можешь сейчас приехать?.. По-моему, тут интересная информация о вашем шефе. — Салахетдинове? — Да. У вас телефон защищен? — Можешь говорить. Что там? — Его убили. В Кельне. В банке еще никто ничего не знал. —Сейчас буду! Я застал своих бывших коллег за прослушиванием магнитной записи. С начальником розыска сидело несколько оперативных уполномоченных. Все здесь, меня знали. Благодаря зигзагам своей биографии и отчасти благодаря журналистике я давно уже стал вокзальной знаменитостью. Мы обнялись. — Вы одним мужиком интересовались… Фирма «Колеса» — «Экология»… — Пастор! —Ну! Я сейчас поставлю сначала! Он включил запись на перемотку. Сидевший рядом младший инспектор, ныне начальник над пятью камерами для задержанных, вокзальным ИВС, стукнул меня коленкой под столом, мигнул: — Как живешь? — Все нормально. Мы дружили. Николаев предпослал короткое вступление: —Пастор только прилетел из Кельна. Это они в бане. С девками. Те сейчас придут. Тут такое начнется… Ну, понеслась! Разговаривали двое. Запись была довольно чистая. Говорившие выпивали, но стука ножей, вилок не было слышно. —Закусывают солеными огурцами… — Начальник ИВС снова мигнул, отсылая к близким нам обоим воспоминаниям. Речь шла о некоем заведении. «— Недалеко от церкви… — Собора, что ли? — Ну, она их вот так держит… Сто пятьдесят долларов с носа… — А стол?» Спрашивавший был молодой, энергичный. Голос звучал напористо. Я был уверен, что слышал его. Ему отвечал Пастор: «— Кормежка ее. Кормит, как на убой. Девчонки даже всего не съедают…» —Это самое начало… Николаев отмотал добрую часть кассеты: —Пастор, по-видимому, инспектировал бордель. И дает отчет… Запись пошла дальше. Снова о том о сем. По-видимому, в помещение кто-то входил. Но вот они остались одни. Это сразу почувствовалось. «— Ты говорил с ним?» — Тот же молодой голос. Я подумал вдруг, что он принадлежит кавказцу, который безукоризненно говорит по-русски. Пастор задумался. Собеседник не торопил. «—Да… — А он?! — У адвоката записан весь их разговор с О'Брайеном. На аудиокассету. Но он клянется, что ничего об этом не знал!» Оба замолчали. На этот раз надолго. Разговор о Камале Салахетдинове выглядел как продолжение темы об аудиокассете… После выезда из России каждый шаг Камала за границей контролировался структурами «Алькада». Некоторое время он обитал в маленьком городке Клодт на берегу Женевского озера в провинции Во. Снимал стоявший особняком дом. Пастор несколько дней жил у него. Потом они оба уехали в Германию. В дороге Салахетдинов что-то заподозрил. Дважды поменяли машину, а затем и вовсе пересели в поезд. «— …Совсем охренел. Думал, что опускает полку в купе. Дернул шнур. А это стоп-кран… Встали! А по поезду уже забегали… „Где? Кто?“ Камал сунул проводнику сотню…» Пастор засмеялся. «— Бир, шнелер! Пива! Показал: сдачи, мол, не надо… Короче, обошлось…» Раздался легкий звон хрусталя. — Вот это место… — шепнул Николаев. «— А что в Кельне?» Пастор продолжил отчет: «— Отель маленький, тихий. Ни одного человека. Ни внизу, ни в коридорах. Хозяин — в другом здании… Тут Окунь прибыл. Без него какой разбор?!» Ребятам с Павелецкого это все было до лампочки. Бойцов Николаева интересовала судьба похищенных контейнеров с сигаретами. К убийству Камала Салахетдинова перешли внезапно: «— …Я только ступил на тротуар — и сразу трата-та… Камала с ходу в решето… Лежу. Еще очередь над головой! Чувствую, водила меня сзади тянет…» На пленке послышались голоса приближающихся девиц. Разговор прекратился… Оперативники сразу обрели интерес. —Сейчас… — сказал начальник ИВС, — самое интересное! На фоне женских голосов был слышен вопрос: «— Отари еще в Москве? — Он отбыл сразу. Я не видел его. Думаю, он в Израиле. — Он знает обо всем?» Речь шла об аудиокассете, про которую мне рассказал Джамшит: разговор О'Брайена с киллером. Ответ мы не услышали. Пьяные голоса женщин прозвучали близко и громко: «—Будто у нее мыши в руках трахаются! —Все! Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу…» Оперативники засмеялись. Запись кончилась. Мы продолжили разговор с Николаевым вдвоем. — Мне нужен Пастор… — У нас он проходит как Виннер. Немец. Впрочем, какой он немец! Наш российский мошенник. Дважды судим. Со связями. В основном сексуальными. Полный извращенец. Ну, вы слышали! Мы его прихватили в микроавтобусе, набитом крадеными сигаретами. Задокументировали… — Будешь задерживать? — Основания есть. Мой преемник прошелся по кабинету. Юркий, невысокий мужик, таежный охотник. С началом охотничьего сезона он всеми правдами-неправдами отпрашивался на несколько дней. Уезжал на Алтай. Потом возвращался, пахал месяцами без выходных. —Как соучастник, запросто может пойти по делу… Я обдумал ситуацию, пока слушал запись разговора, сделанную в бане. —Дай мне побыть с ним в камере! Я предвидел его первую реакцию. Предвидя неизбежные возражения, поднял руку: — Знаю: приказ! Голову оторвут! Во всем мире офицеров полиции используют как агентов! Ты меня знаешь. Я лишнего не позволю. Но поговорю как профессионал с полной выкладкой… — Выгонят в двадцать четыре часа! — Я сяду в пятницу вечером. В воскресенье уйду. Оформим туфту. Кормежку не выпишем. Об одежде не беспокойся: я приеду в ней. Никто не узнает… Николаев посмотрел на меня с любопытством, как в те времена, когда был опером, а я — его наставником… Когда я вернулся к себе, в банке уже было полно слухов о гибели Камала Салахетдинова. Обстоятельств никто точно не знал. Ссылались на анонимный звонок из-за рубежа… На второй день хлынул обильный поток информации. О разборке русской мафии в Кельне сообщили все крупные немецкие газеты, а в «Кельнише рундшау» были помещены даже вполне различимые снимки убитого. Камал не был увезен, похищен. С ним вместе покинул город Клодт российский гражданин К.М. Виннер, известный в кругах, близких к российско-немецкой мафии, под кличкой Пастор. Все было так, как на магнитной записи Пастор поведал своему собеседнику. По данным, полученным детективами «Лайнса», Пастор был представлен Камалу в качестве посредника братвы в Кельне… Может, Пастор убедил Камала в том, что именно в тихой Швейцарии его поджидает опасность… В Кельне следы обоих пассажиров прослеживались частными детективами не очень четко. В тот злополучный вечер они втроем приехали в небольшой ресторан, который полиция давно уже держала под наблюдением. Всю группу к месту действия доставил джип. По предположению корреспондента газеты, у Салахетдинова возникли споры со стороной, получившей в последнее время большой валютный кредит в банке «Независимость». Представителям сторон была назначена в ресторане встреча с проживающим в ФРГ известным в ор о м в з а к о н е, разбиравшим споры российской мафии. Однако у входа в ресторан Камала Салахетдинова уже ждали двое киллеров, которые без предупреждения открыли огонь из автоматического оружия. Человек, ждавший Камала и его спутников внутри ресторана, исчез с первыми звуками выстрелов. Немецкая полиция полагала, что именно его обезглавленный труп она обнаружила через неделю в чемодане, оставленном недалеко от обочины скоростной четырехполосной магистрали… В полуста километрах от этого места был оставлен и джип. Машина оказалась украденной в Бельгии. Труп Камала Салахетдинова прибыл на родину через день. Среди присутствующих, подметавших пол длинными, до земли, кожаными пальто, были и те, кто организовал убийство. Я видел Окуня, Ваху, Ургина. Пастор, по счастью, не появился… О'Брайен приехал в окружении профессиональных боевиков-наемников, воевавших всегда на стороне тех, кто мог платить. Многих бизнесменов сопровождали боевики из личной охраны, откровенные преступники, по которым плакала зона… Очередная громада металла, напичканная электроникой и людьми, с грохотом взмыла в небо. Валил снег. Расслабляться было нельзя… Я поймал на себе мимолетный взгляд одного из обернувшихся кавказцев. Это был телохранитель, периодически появлявшийся то в обществе О'Брайена, то Ламма, заказывавший как-то в «Бизнес-клубе» за соседним столиком бугламу с ткемали. Мулла, склонившись, что-то шепнул ему на ухо. Боевик меланхолично жевал… В пятницу вечером я был на Павелецком. Мы еще раз обговорили все детали задуманной мной комбинации. «А что делать?..» Лукашова, Джамшит, даже криминальный Камал Салахетдинов при жизни действовали в соответствии с условиями, сложившимися на нашем рынке бизнеса. Мы не стреляли, не рекламировали акции, разорившие пол-России. Не обокрали людей, доверивших нам свои сбережения. Банк «Независимость» был обороняющейся стороной. Агрессивной была сторона О'Брайена. Закон не мог нам помочь. Российское правосудие шевелилось, когда к нему в клетку бросали хищника обессиленного, в железе, с перебитым хребтом… Юстиции тогда оставалось только поднять лапу и в соответствии с буквой закона, убедившись, что самой ей ничего не грозит, благословить мучение. Мы не могли ждать, когда О'Брайена, Окуня, Ваху и Пастора, а заодно и Ламма — всю их бригаду — добрые смелые дяди из РУОПа на носилках внесут в зал суда. Борьбу за свое выживание приходилось вести самостоятельно и иногда при рискованных обстоятельствах… Мы спустились на два лестничных марша вниз, открыли дверь «Посторонним вход запрещен». Я был в черной тройке и белой сорочке и чувствовал себя статистом на маскараде. Меня тщательно обыскали. Карманы вывернули, проверили все швы. Помощник дежурного, крутобедрая деваха в сержантских погонах с сардельками вместо ног, придержала наружную дверь, когда меня проводили в И ВС. Вторую дверь прикрыл маленький милиционер в бронежилете с автоматом и детективом за поясом. Это была та же смена, которую я видел, когда, уходя от слежки, приехал на вокзал. Оба — деваха и милиционер — делали вид, что видят меня впервые. «Эти языки не развяжут!» Я шел впереди, за мной начальник ИВС. Грохнули две решетчатые двери, которые нам открыли изнутри. Мы были уже в изоляторе. В закутке у входа находилась кухня и рядом туалет. Как и положено, меня вначале ввели туда. Все пять камер, расположенных буквой «Г», слышали, как доставили нового задержанного. —В пустую… — распорядился начальник ИВС. Один из двух дежурных — молодой, безразличный — меланхолично крутанул ключом замок, почти одновременно подал дверь на себя до упора. Знакомые стены, окрашенные унылой масляной краской. Тяжелый дух. Настил из досок «для отдыха», занявший треть камеры. Я побрел к нарам. Загремел замок. И время сразу остановилось. Меня разбудил поворот ключа в замке. —Здоров… Это был он. На бледном лице бросались в глаза красноватые крылья носа и веки. На Пасторе тоже была деловая тройка. Наши костюмы были как родные братья. Ему не дали сменить одежду. Взяли прямо в офисе «Колеса» «Экология». Только отобрали галстук. Может, бабочку. —Привет. Дальнейший успех предприятия зависел от меня самого. С этой минуты мы как бы поменялись местами. Я был задержанным, к которому менты кинули в камеру своего человека. «Своим» был Пастор. —Давно здесь? Пастор не узнал во мне секьюрити, не пускавшего когда-то его с телкой в отель на Арбате. Все другие наши встречи проходили и вовсе заочно. — А что, собственно? — Я не был особенно дружелюбен. — Как тут теперь порядки? — Меня только сегодня привезли. Из Каширы. — Сам каширский? — Москвич. — А откуда? — Ты сам-то откуда? Он назвался настоящим именем. —Занимаюсь мелкой оптовой торговлей… Я назвал имя-отчество, вписанное в бланк задержания на тот случай, если прокурору или другому проверяющему придет в голову заехать на Павелецкий. Протокол был липовый. После моего освобождения начальник ИВС должен был лично его изъять и уничтожить. — Я находился в Каширском следственном изоляторе. — Долго? Постепенно разговорились. — Из Каширы меня доставили для следственных действий. — А где работаешь? — Частная охрана. — А при чем железнодорожная милиция? — Какое-то хищение. Обнаружила, когда вагон был на главных путях… Подозревают, что кража была, когда он находился на подъездных. Рядом с охраняемым объектом… А ты? — Я тут с утра. Тоже какая-то глупость: хищение импортных сигарет! Чушь! Я готов им купить эти три контейнера, чтобы отвязались. Как у тебя с перспективами?.. — Вроде есть шанс. Я объяснил про подвешенные на вагонах пломбы, которые профессионалы снимают весьма тонко и так же тонко подвешивают. —Иногда вагон может пройти тысячи километров, прежде чем обнаружат! От Владивостока до Москвы… — Бывший начальник уголовного розыска железки, я мог рассказать Пастору тысячи историй об этом. — И что? — А тут, на наше счастье, пломба вскрывалась. И даже дважды… Им в жизни ничего не доказать! Пастор заговорил о себе. Я убедился в том, что он тоже боится быть искренним. Первый предложил: —Может, поспим? Это лучшее, что нам остается… Утром, во время и после оправки, мы почти не разговаривали. Дежурный наряд сменился. Мы получили по эмалированной кружке чаю, по краюхе хлеба с двумя кусками сахара. Перед тем как дверь в камеру закрылась, я обратился к одному из ментов, показавшемуся мне более сообразительным: —Следователь вчера при мне звонил жене насчет передачи. В Каширу ей далеко ездить. Поэтому я без сигарет, без сменки. Она должна была сегодня утром привезти… Дежурный молча посмотрел на меня. Ничего не сказал. Утро провели молча. Была суббота. Никого из ИВС не вызывали. Неожиданно в камере загремел замок. Тот же дежурный молча взглянул на меня, на пакет, который держал в руках. На пакете была выведена взятая мною фамилия. —Держите… Я сел спиной к глазку. Стал перебирать полученное. Несколько парниковых помидоров, огурцы. Головка свежего чеснока. Пирожки. Блок «Кэмел». Все, что я загодя приготовил сам и оставил в кабинете Николаева. Все было намеренно вскрыто, проверено. Каждый пирожок переломан. Я не спешил есть. Первым делом принялся тщательно все проверять. Пастор возвышался надо мной, с любопытством следил за моими манипуляциями. Я был неистощим в поисках весточки с воли, и наконец настойчивость моя увенчалась успехом. В одном из переломанных пирожков с рисом, в самом уголке, лежала записка — скомканный шариком кусочек папиросной бумаги. Крохотными печатными буковками там было рассыпано: «Следователь сказал, что завтра пойдешь домой, свидетеля твоего никто не видит уже с месяц, еще звонили из страны, надеются, ты сразу приедешь…» Я продемонстрировал к с и в у Пастору. Он прочитал ее очень внимательно. Все у меня внутри замерло. Пастор возвратил мне записку. Он молчал. Чувствовалось, что колеблется. Я лег. Смотрел в потолок. Принесли баланду. Пастор от своей порции отказался. Я последовал его примеру. Обед для ИВС брали в столовой на Москве-Товарной. Готовили там совсем неплохо. Внезапно он решился: — Если не секрет, о какой стране речь? — Израиль. — Я так и подумал. А где именно? — Маалей Адумим. Под Иерусалимом. У меня даже виза на руках. Приходилось бывать? — Я взглянул на его. — В Иерусалиме. В Тель-Авиве. В Кейсарии… Милицию Павелецкого вокзала не могли интересовать зарубежные связи Пастора. Сфера ее интересов простиралась до станции Павелец и еще по Окружной железной дороге… — Отличные места… — Думаешь, тебе дадут выехать? — Я бы не хотел сейчас обсуждать этот вопрос: Пастор принял решение в ночь на воскресенье. Сразу и бесповоротно. Он не сомневался в том, что само Провидение послало ему меня в камеру. — Мне надо передать привет моему партнеру… — В Москве? — В Иерусалиме. Я пожал плечами. — Труд оплачивается. — Пока я ничего не могу сказать… — На нет и суда нет. Но если выпустят… —Я сделаю что смогу. Милиция не будет об этом знать. Это могу гарантировать. Я и в самом деле не собирался впутывать Николаева в историю противоборства О'Брайена и Камала Салахетдинова. Бумагу мы взяли в туалете, грифель у него был. Мы сели рядом. —Имя придется запомнить. Отари. Он говорил об Отари О'Брайене… — Вот контактный телефон. Говорить только с ним. Тебе дадут его координаты. — Я понял. — Надо передать О'Брайену всего несколько слов. «Кассета на вилле у адвоката, в Иерусалиме…» Все! — Он знает, что за кассета, какой адвокат? — Да. Второе имя — Джамшит… Я едва не выдал себя: — Понял. — Джамшит подсылает своего человека в Иерусалим за этой кассетой… «Здорово!..» Разговор с Джамшитом состоялся на днях. Наедине. В «помещении для деловых переговоров», абсолютно чистом… И вот передо мной человек, который знает о задании, которое мне предлагалось. После разговора с фотокорреспондентом Мишей Левитом я нашел виллу Инны Снежневской, о которой он говорил. Вилла стояла действительно у дороги. В Рамоте. В районе новых вилл. Еще из автобуса я увидел контейнер с надписью «Союзхимэкспорт», стоявший рядом. Вокруг шло строительство. Я задал пару вопросов рабочему у контейнера, но ответа не получил. Это был араб, знавший английский язык. Он работал на стройке. Я прошел вдоль улицы. Мне встретился еще работяга, на этот раз местный… Всегда поражает, когда живущие поблизости аборигены не знают кратчайшей дороги, или проходного двора, или, как в моем случае, того, кто живет в соседнем доме… Трехэтажная белая вилла обращала на себя внимание. Я оглядел ее глазами секьюрити. Парадный вход был в глубине тупичка, образованного боковыми стенами. Сбоку от двери виднелось небольшое окно служебного помещения. Вилла была построена недавно. Всюду виднелись следы стройки. Лампочка над входом не была защищена, на цоколе — брызги белил. Закрытый гараж располагался на уровне второго этажа. Заезд в него был выше по склону и соответствовал уровню дороги. С горы, рядом с контейнером, на котором выведены русские буквы, был виден пустой внутренний двор. Это уже вторая вилла, принадлежавшая людям из команды, обслуживавшей О'Брайена. Первая была на Байт ва-Ган, я нашел ее по телефонному справочнику, используя контактный телефон, полученный в ИВС на Павелецком… Металлические шторы на окнах всех трех этажей были опущены. На многочисленных балконах не было ни одной вещи. В данный момент вилла пустовала. Это было мне на руку. «Арлекино неспроста начал именно со Снежневской!..» Я решил, что в ночь на субботу одним махом — чик-чик! — с помощью людей Хэдли осмотрю виллу изнутри… Влад, сосед по подъезду, в неизменном спортивном костюме, дымчатых очках, садился в «тойоту». Его друга с ним не было. —Привет, командир… Мы поздоровались. Жена его уже сидела за рулем. Она дружески кивнула мне. У нее была скупая улыбка ухоженной женщины, никогда не приоткрывающей ни перед кем мир своих истинных непростых проблем. Рукопожатие Влада было крепким. Он чуть пережимал во всем, что подчеркивало его крутость. — Слыхал, что они опять сделали, козлы? — Он отпустил ручку дверцы. — Нет… — Подняли цену на бензин! Совсем оборзели! Это была его обычная песня. — А вообще? —Тамарка на этой неделе возьмет билеты в Киев. Съездит, осмотрится. Там, глядишь, и я свалю… Пошло оно все на х… А как тебе зима эта! Ведь уже декабрь кончается! Он закурил: —В Сибири, бывало… Градусов тридцать. А спичка горит! Безветрие… Идешь на лыжах. Рюкзак двадцать килограмм. Нас посылали на вечную охоту. Ружье, два патрона… И — «гуляй, Вася!». Жена с улыбкой поглядывала на нас. Они куда-то опаздывали, но Влад не собирался комкать разговор. Жену он, похоже, вышколил. —Раз иду. Третий день. Тайга. Вижу: собаки треплют оленя, а он не бежит. Взял на мушку. Вдруг чую — как дымком потянуло. Гляжу: а сбоку костер! Якут меня самого на мушке держит… «Дагор, — говорю. — Стой, друг!» Вслед за Хемингуэем я не очень доверяю рассказам о себе, особенно если они выглядят правдоподобно. Жена снова взглянула. —Да счас! Успеем! Ну вот… Он продолжил, но уже не в охотку: —Попили с ним чайку. Олень, он не дикий был… Якут, помню, подарил мне два патрона МСК. Он был с карабином. Влад снова подал дверцу на себя: —Интересуешься грибами? Мы едем на гору, за Хадасой. Дождь был. Грибки должны пойти… По утрам каждый день они куда-то уезжали. Люди они были темные. Непонятно, как попали сюда Я отказался. Из окна на третьем этаже высунулась рука с салфеткой. То ли встряхнула, то ли подала знак. Влад достал сигареты. Крохотный белый листок выпал у него из кармана. Позади крякнула чья-то машина, стоявшая на сигнале. Тотчас местные дикие кошки — пугливые, с уплощенными мордами и грязными пятнами под переносьями — спрыгнули с мусорного бака. Отбежали. Влад спросил еще: — Чего-то ты последние дни как потерянный… — Рецензии замучили. —Пошли всё на х… Ну, давай! Они уехали. Я подобрал упавший клочок. Развернул. Бумага была на русском: «Спецсредство СС 536/43 для выведения надписей, сделанных шариковой ручкой, чернила для заполнения паспортных граф…» Под боком у меня, должно быть, подделывали документы. Впрочем, за Владом и его молчаливым корешем числилось не только это. Иногда я готов был подумать, не ходят ли они по карманке. При посадке в автобус в центре, у Машбира, тут часто возникали подозрительные сутолоки… Я подкрутил бинокль. Мне не померещилось! Поздно вечером на вилле на Байт ва-Ган появились обитатели. Вовсю шла хозяйственная жизнь. На первом этаже кто-то открыл окно, потянул натянутый под окном тросик, на котором сушили белье. Я услышал долгий режущий ухо звук. Женщина, развешивавшая белье, появилась на крыльце. Выскочившая из дома собака с ходу погналась за летавшими на небольшой высоте пичужками. Приземистый сильный пес сделал несколько прыжков подряд, выбрасывая одновременно вперед передние и задние лапы. Это был молодой злобный пит-бультерьер. Вслед за собакой появился охранник. Несмотря на расстояние, я узнал его. «Лишенный шеи, руки-крюки…» Это был телохранитель адвоката Ургин. С ним была его подруга, которая по совместительству вела хозяйство Ламма. Все больше темнело. Бинокль уже не мог мне помочь. Вилла спала. Светильники продолжали гореть. Несколько легких кресел в центре площадки перед входом показывали место будущих трапез… В глухой предутренний час я вышел из дому. Было ветрено. Тусклые огни на вершине Байт ва-Ган все больше напоминали захолустный мир кишлаков. Вилла моих соотечественников стояла особняком. По меньшей мере с десяток светильников освещало площадку перед входом, широкую боковую лестницу на второй этаж и балюстраду. Сбоку за забором, в колледже для девочек из религиозных семей, было все так же мертво, тихо. Я осторожно двинулся к подножию. Тропинкой вдоль отвесно срезанного склона подошел к вилле. Кресла, которые я видел в бинокль, стояли перед дверями за чередой невысоких пальм, на площадке из мраморной плитки. На окнах первого этажа были опущены жалюзи. Кроме того, каждое, как принято тут, имело решетку. Было полнолуние. Ни один звук не доносился изнутри. Я не знал, где находится пит-бультерьер, которого видел вечером. Со мной был «клоп», который крепился специальной пленкой. Это было подслушивающее устройство иного рода, нежели то, что стояло в квартире Кама-ла Салахетдинова. Там нашей целью были телефонные коммуникации. Это же, величиной в половину спичечной коробки, способно было транслировать разговоры, которые велись в зоне его действия. Дальность передачи достаточно солидная. С его помощью я намеревался снимать информацию без ретранслятора. Я быстро осмотрелся. Здесь, за границей владения, отмеченного пальмами, малейшая нерешительность могла стоить мне жизни. Ургин мог пристрелить меня абсолютно спокойно. Я действовал четко. Мне понадобилась секунда, чтобы выбрать место, и еще две, чтобы укрепить «клопа»… «Есть! Линяю!..» Я навел бинокль на дом. Светильники еще горели. Не шелохнувшись, стояли молодые тонкие пальмы. Внутри вроде тоже все было спокойно. Совершенное устройство, принимавшее сообщения «клопа» из кресла перед входом и посылавшее их в миниатюрный прибор, обладающий баснословным объемом для записи информации, родилось в свое время в секретнейшем НИИ КГБ. Я приобрел его на выставке в Манеже, где в последний раз видел в Москве О'Брайена и Николая Холомина — Арлекино. Там это устройство свободно предлагалось на рынке частной охраны. Прибор должен был начать запись автоматически при первых звуках голоса. Я включил радио. В утренних новостях меня насторожило короткое сообщение, прозвучавшее в конце последних известий, перед прогнозом погоды, когда обычно звучат криминальные новости. Я услышал слова: «миштара» — «полиция», название города «Ашдод», а затем неизвестное мне словечко «гвиа». «Ашдод», «полиция», «гвиа»… Я достал знаменитый суперсловарь банка «Дисконт». Перелистал. «Гвиа» — «corpse» «Полиция обнаружила в Ашдоде труп! Арлекино!» Сообщение полиции вскоре передали по-русски… На вилле было по-прежнему тихо. Прошел час, другой. Между тем с утра мне надо было на Кинг-Джордж к иерусалимскому адвокату, работавшему с ассоциацией «Лайнс». Дата встречи определена была еще месяц назад. Прозвенел телефон, но я не снял трубку. Теперь я уклонялся от разговора с рэкетиром. Тянул время. Ничего хорошего от этого звонка я не ждал. Надо было уходить. Внезапно я почувствовал, что записывающее устройство работает! Я включил звук. Бесчисленные помехи, скрипы попадали на высокочувствительную аппаратуру, мгновенно становясь элементами информации. Я схватился за бинокль. Стройная молодая особа, которую я видел на фотографии с Мертвого моря… Подруга рукастого Ургина… Женщина, развешивавшая накануне белье, негромко напевала, убирая площадку перед входом. Неделя начиналась. Ургин и его боевая подруга, судя по всему, собирались обосноваться тут надолго. «В субботу они точно будут здесь…» Следовало найти способ, как их спровадить… Адвокат Леа — невысокая, чрезвычайно приятная женщина — была профессионально внимательна, абсолютно спокойна. В основу ее спокойствия и уверенности в себе, как мне объяснил Рембо, было положено счастливое обеспеченное детство с домашними преподавателями, машиной, которую ее родители подарили ей на совершеннолетие, и т. д. Я всегда чувствовал людей, у которых в детстве была не то что настоящая, как у нее, а просто большая игрушечная машина с педалями… У меня не было ни той ни другой, и результат — налицо. Счастливцы выросли более спокойными, терпимыми, доброжелательными… Административная власть, отобравшая у Леа «Жигули», ничего не смогла изменить в ее характере. Маленькие женщины, как известно, самые несгибаемые… Ей и ее мужу разрешили уехать из Риги одними из первых, ненадолго приоткрыв для этого крохотную калитку в гремящем «железном занавесе». Леа была бесконечно терпелива и обстоятельна. Мы проговорили больше часа. В конце приема меня ждало традиционное: — Могу я предложить вам чашечку кофе? — Спасибо. Вас ждут. Может, кофе в другой раз? — Ни в коем случае. Это время принадлежит вам. Они пришли без предупреждения и должны либо ждать, либо уходить. Это их дело. А в то время, которое назначено им, я буду полностью в их распоряжении… Это была уже не первая наша встреча. С Леа можно было отлично работать. Знакомство с материалами о незаконном переводе полученного Окунем кредита в Израиль не вызвало у нее оптимизма… Ответчиком по иску банка «Независимость» мог быть только Заемщик, каким по договору являлось юридическое лицо — ТОО «Экологическая продукция „Алькад“, или „Environmental produce «Alkad“. Директор-учредитель Окунь должен был нести ответственность в рамках своего вклада. —Как следует из Учредительного договора, он отвечает только пятью тысячами рублей… Сегодня — это меньше одного доллара… — Она закурила, абсолютно расположенная к общению, веселая, молодая. Думаю, ей было около шестидесяти. — При таких обстоятельствах попытка взыскания долга лично с Окуня, тем более в Израиле, безнадежна… — Существуют какие-либо варианты? — Не исключено, что в действиях Окуня имеется состав мошенничества… Я вздохнул. «Нам ли в России этого не знать!» Она продолжила: — Но, как вы знаете, между Россией и Израилем нет соглашения о выдаче преступников… — Есть ли у нас хоть какой-нибудь шанс? — Да. Многие этого себе не представляют… Вот если бы оказалось, что Окунь зарегистрировал в Израиле фирму под аналогичным названием… —Да… — Тогда мы могли бы предъявить иск фирме! — Каким образом? — Ссылаясь на то, что он перевел свой бизнес в Израиль. Леа вновь закурила. Сигарета к лицу худым женщинам. —Какие это расходы? Она вынула микрокалькулятор. Пошлина составляла 2,5 процента от суммы иска. Адвокатский гонорар максимально — около 10 процентов при сумме иска от шести тысяч долларов и еще 4 — от остальной суммы… При иске в двести миллионов долларов итог получался весьма внушительным. — При выигрыше процесса все затраты возместит ответчик. Ради эксперимента можно было бы свести расходы до минимума. — Надо подумать… Джамшит, в отличие от Камала Салахетдинова, пошел бы на необходимые затраты. Он искал дорогу в легитимный бизнес. В отличие от Камала Салахетдинова, он не был связан подписанием незаконной кредитной сделки. «Главное: прибегнуть к помощи закона — российского, израильского, любого, — но не бандитской крыши!» —Для начала попробуйте узнать, на чье имя организован бизнес… Я промолчал. —Есть ли у них счет, недвижимость… У вас проблемы? Было бесполезно отрицать. —Да. Но я надеюсь с ними справиться. Она с улыбкой следила за мной. — Для этого мне нужна помощь надежного частного сыщика. — Вы хотите российского? —Лучше израильского. Такого, в ком вы уверены. Леа достала из стола визитку: —«Нэшек». В переводе — «Оружие». Руководителя зовут Шломи. Умный мальчик. Он все вам сделает… Глава детективного агентства «Нэшек» назначил мне встречу в своем офисе, небольшом стеклянном «аквариуме», внутри огромного, сверкающего никелем и мрамором торгового центра. «Мальчику» было около сорока. Из них девять он прослужил в полиции, три — в армии и еще восемь — в частном сыске. Мы быстро нашли общий язык. В полиции он был вначале агентом по выявлению наркоманов, затем поднялся до резидента. В последнее время, перед увольнением со службы, на связи у него состояло уже несколько самостоятельных агентов. Это был накачанный смуглый выходец из Йемена. Грубая чистая кожа. Большой рот. Длинные ресницы почти полностью прикрывали глаза. На службе он был в белой сорочке и джинсах. Типичная для местных секьюрити широкая куртка с обрезанными рукавами, позволяющая свободно двигаться, висела на спинке стула. Пистолет торчал сзади за поясом, вверх рукояткой. Агентство специализировалось на слежке за супругами. Клиенты обычно оплачивали двух спаренных детективов. Это им стоило пятьдесят долларов в час. Одним из них обычно была женщина — «хокэрэт»… —Все просто! Муж уезжает в отпуск на Гавайи и поручает следить за своей женой и своим собственным братом, которых он подозревает. Мы берем на себя обязательство подловить любовников на «горячем» и сфотографировать их. Что может тебя интересовать? Я сформулировал заказ: — Мне нужно, чтобы два человека, мужчина и женщина, находясь где-то вне Иерусалима, вне дома, думали бы, что их не слышат. А ты записал бы их разговор… — Любовники? — Можно сказать, муж и жена. — Русские? —Да. — Мафия русит? — Вроде того… — Расскажи подробнее. — Они живут на вилле. Она убирает, он — телохранитель. — А почему они не могут говорить спокойно у себя дома? Я не мог признаться ему, что собираюсь посетить виллу в Рамоте, за которой Ургин, возможно, обязан присматривать, а может, и охранять. — Им позвонят туда, где они будут находиться. Скажут несколько слов. И они разговорятся. А мы запишем. — Понимаю. Банальный прием в агентурно-оперативной работе. — Леа знает, о чем ты просишь? — Я не посвящал ее в тонкости… Комбинация тебе по плечу? Он кивнул. Я уже знал, с какого слова он начнет. —Смотри! «Так и есть!» — …В разведенной семье две несовершеннолетние дочери по суду обязаны проживать вместе с отцом, мать — отдельно. Младшая дочь сообщает матери, что отец живет с сестрой как с любовницей. Мать обращается к нам. Надо было вытащить отца со старшей дочерью из дома… Похоже на то, что тебе нужно. Только у тебя супруги… —Да. — Мы применили такой прием: сыщики обошли весь дом, жильцам задавали три простых вопроса. — Шломи сложил щепотью три пальца. — Якобы для изучения общественного мнения. Сравнение фирм, футбольных команд, что-то еще. Победитель получал на субботу номер в отеле. Задали вопросы и отцу дочерей. Через неделю сообщили результаты лотереи. В доме выиграли трое. Среди победителей отец девочек. В пятницу он отослал младшую к матери, а со старшей уединился в отеле… — Да… За стеной находились детективы. Сняли полнометражный фильм об отношениях родителя с дочерью. Тебе, как я понимаю, фильм не нужен. Только аудиокассета… —Да. В следующую субботу. Я готов подписать договор. Он вытащил микрокалькулятор: —Это аванс… Он не назвал сумму, показал цифирки на экране. Не опасался ли он сам «клопа», установленного каким-либо шустрым инспектором налоговой полиции у него в офисе? Я потер пальцами… Во всем мире это означает нал. —Согласен. Я достал бумажник. Отсчитал стодолларовые купюры. —Бумага мне не нужна. Он оценивающе взглянул на меня. Я не боялся обмана. Сила, на которую я мог опереться, была сильнее закона. Во всем мире она получила название «русская мафия». На иврите «мафия русит». —Времени остается мало. —Не волнуйся. Теперь это уже моя проблема. Следуя совету адвоката, я параллельно занялся недвижимостью, принадлежащей нашим противникам. ТАБУ, городское бюро инвентаризации, помещалось в центре Иерусалима, все на той же Кинг-Джордж, в светлом здании, напоминавшем банк. В окне на первом этаже светился большой аквариум с рыбками. У входа средних лет вахтер, как принято, осмотрел сумку, убедился, что в ней нет никаких взрывных устройств, показал на лифт. Я уловил в его взгляде молчаливый вопрос, заданный на понятном мне языке. —Справку о недвижимости… — ответил я. Для моей цели годилась любая консультация. Я не представлял, как подступлюсь к выяснению принадлежности вилл. — Квартиру покупаешь? Мы разговорились. — Хозяин послал. — Давно здесь? — Года нет. А ты? —Шесть лет. — Он оказался из Кривого Рога. Инженер. — Выпускал крышечки для консервирования. Только не эти — обычные, а для военной промышленности. За ними все гонялись. Мы говорили уже как знакомые. —А зачем хозяину справка из ТАБУ? Я развел руками. — Он тебе дал удостоверение личности? Номер теудат зеута? — Ничего… — Получить такую справку тут непросто. Нужно знать точно номер папки и раздела в папке, где находится документ. На иврите это «гуш» и «халка»… — Черт побери! Он уехал… А когда приедет, ему нужна будет справка… Несколько израильтян прошествовали внутрь. Мой знакомый привычно обследовал их сумки. —Подожди, я узнаю. Он позвонил кому-то. Ответ оказался неутешительным: —Тут тебе не будут искать ни «гуш», ни «халка». Надо в мэрию — «ирию»… Напротив Главпочтамта. Знаешь? Потом к нам… В «ирие» я оторвал при входе талончик с номером очереди. Прошел внутрь. За столами, обращенными к залу, находились служащие, каждый за своим компьютером; Напротив, отделенные от столов символическим ограждением, сидели граждане. Освободившись от очередного посетителя, чиновник нажимал на кнопку — и на стене зажигалось табло с номером следующего. До меня оставалось около двадцати номеров. Я прошел вдоль ограждения, выбирая по лицу подходящего служащего. Несколько физиономий я с ходу категорически забраковал, заподозрив в них с трудом сдерживаемую брезгливость, раздражение и оскорбительное недоверие. Случайно я увидел входившую в зал чиновницу, она шла к своему столику. Короткой челкой и ростом она напоминала цирковую лошадку с короткими крепкими ножками, стриженым затылком. Крепкотелая, невысокая… «Пони. Маленькая веселая лошадка…» В одном ухе у нее вместо серьги болталась английская булавка, в другом золотой ключик… В лице было что-то родное. Я пропустил свой номер, вспыхнувший на табло. Подождал, пока Пони освободится. — Монинг… Мы сразу выяснили, что она знает английский в той же мере, в какой я знаю иврит. И это было к лучшему. Мы быстро познакомились. Родители Розы были из Польши. Мне надо было узнать номер папки и раздел в ней, где находились документы на виллу, указанную мне Левитом… У меня наготове была легенда. —Муж и жена купили дом. Муж погиб. Авиакатастрофа над Аргентиной. Родители погибшего в Буэнос-Айресе. Они бедные люди. Фактически голодают… Других детей нет. Они хотят поднять вопрос о разделе домовладения… Это в Рамоте! Роза смотрела на меня из-под челки голубыми славянскими глазами. —Отец плакал. Он не видел сына много лет. У него третья стадия Паркинсона. Необходимо лечение… В нужный момент я круто ввернул: — Фамилия его вдовы — Снежневская… — У вас есть номер ее паспорта? Теудат зеут? — Я не знал, что это нужно. Снежневская, у нее тоже польские корни. Инна… Роза тем временем уже вошла в компьютер. Я догадался, что данных, указанных мною, она не видит. — Вторая фамилия Ламм. Может, дом записан на эту фамилию. Брат у нее известный юрист. — Ламм. Эта фамилия тут есть… — Я же говорю… — Гуш 117, халка 68… Я поднялся, вытирая лоб, пошел к выходу. У двери обернулся, чтобы поблагодарить! Итак, вилла в Рамоте, как и на Байт ва-Ган, тоже принадлежала Ламму… В бюро инвентаризации я снова предстал перед моим новым знакомым. — Привет… Он узнал меня. Исподволь заглянул внутрь моей наплечной сумки: — Оружие есть? — «Калашников»… Откуда?! — Такой порядок. Процедура проверки сумок была чисто формальной. За его спиной на окне светился аквариум с рыбками. — Удалось, что ты хотел? — Вроде. У меня теперь было что предъявить Леа, нашему адвокату. Только сначала следовало закрепить результаты в ТАБУ. — Осталось взять справку. — Вот как… Его неприятно поразила моя удачливость. Он заметно помрачнел. Этот человек не был цирковой лошадкой с нежной челочкой. В прошлой жизни, благодаря дефицитным крышечкам для консервов, он чувствовал себя нужным и значительным. С ним советовались, он мог диктовать условия. Здесь ему приходилось проверять чужие сумки. С ним мне следовало быть осторожным. Мы обладали одним и тем же опытом выживания. Израильтяне, проходя, с любопытством поглядывали на нас. Мой новый знакомый мельком, без интереса, проводил осмотр. —Где недвижимость, которой ты интересуешься? —В Рамоте… В районе новостройки. — Район вилл! — Я там не был. — Странно, что твой хозяин сам не пришел. Израильтяне на этот счет щепетильны… — Он же уехал! — Ладно! Купи гербовые марки. Их полагается приклеить. И оставь мне номера. Сделаем… Я понял: надо уходить… В психологию советского человека семьдесят лет подряд вбивали, что в капиталистическом мире правит бессердечный голый чистоган, что предать брата родного, не говоря уже о постороннем, тут не считается зазорным. Доверься я моему новому знакомому — не исключено, что мне пришлось бы потом выкупать у него свою справку. А может, еще и платить, чтобы молчал… Я закинул сумку на плечо: — Я приду. Когда тебя можно тут застать? — Приходи в понедельник… — Он явно что-то почувствовал. — Завтра меня не.будет. Сегодня я тоже тут ненадолго. Через тридцать минут мне надо быть в офисе… Я не ушел далеко. Пошатался по аккуратным кирпичикам пешеходной зоны на Бен Иегуда. Вернулся. На месте потенциального рэкетира, воспитанного советским ВПК, в ТАБУ стоял уже другой человек, он осмотрел мою сумку, не вступая в разговор. Располагая номерами папки и ее раздела, я спокойно получил необходимую справку городского инвентаризационного бюро. Вилла действительно принадлежала Ламму. Была приобретена меньше года назад. После получения «Алькадом» кредита от «Независимости». Из другого источника мне стала известна ее страховая оценка — шесть миллионов долларов США. Я немедленно навестил нашего адвоката. Благо все находилось на той же Кинг-Джордж. Адвокат встретила меня приветливо. Тут это было нормой. Продавец, служащий банка, официант улыбались незнакомому клиенту как близкому другу, по которому тосковали все время, пока наконец не увиделись… — Вам привет от Шломи. Он сказал, что у вас с ним все о'кей… — Леа достала сигарету. Я щелкнул зажигалкой. — Спасибо… Вы ему понравились. Он рад сотрудничать с русскими… — А что по поводу нашего иска? — Все будет зависеть от того, что мы с вами сможем дополнительно представить суду… Она успела ознакомиться с остальными моими документами. Я увидел составленную ею «Справку о заложенности ТОО „Алькад“ коммерческому банку „Независимость“ по кредитному договору…». «Доллары США… Зядолженность за пользование кредитом… Штрафные санкции за несвоевременный возврат кредита… Несвоевременная оплата процента за кредит… При курсе доллара..:». Получалась кругленькая сумма… Даже если Леа была крайне заинтересована во мне как в клиенте, она все-таки умела скрыть эту заинтересованность за вежливо-доброжелательной (не больше!) профессиональной улыбкой. —Можно предложить вам кофе? — Благодарю. — Если у вас есть время, мы можем спуститься вниз, за угол, на Гилель. Тут три минуты… Возьмем капуччино или афух. Какие-нибудь свежие булочки. Я, кстати, еще не завтракала… Мы сидели за уличным столиком. Несмотря на рабочий час, вокруг было оживленно. Все та же разношерстная толпа: израильские, американские туристы, арабские мальчики — торговцы мелочами, вооруженные молодые солдаты, полицейские, джипы военной полиции, без дверец и задних бортов, для быстрого реагирования… —Двухсотмиллионный кредит тому, у кого вклад — один-единственный доллар… Как можно это объяснить? —У нас особая ситуация. Леа со вкусом курила. Перед ней лежало несколько ивритских газет и одна русскоязычная, «Вести». — Как раз сейчас я пытаюсь установить, есть ли у нашего клиента какое-то дело в Израиле… — Тут все сложно! Надо доказать, что кредит был вложен в принадлежащую ему фирму, имеющую то же название, что и московская… — «Алькад» и «Экологическая продукция»… — Да. Но это не все! Обращаться придется в российский суд, поскольку сделка была заключена там… В этом случае мне придется работать вместе с московским адвокатом… Механизм исполнения решений между Россией и Израилем не был отрегулирован. — Мы будем первыми… — Действительно, сложности. Леа загасила сигарету: — Если дело пойдет, мы должны будем успеть перекрыть выезд этих людей из страны и наложить арест на имущество. А имущество, как я понимаю, в Израиле у них должно быть. Я передал ей справку, взятую в ТАБУ: — Вилла достаточно дорогая… — Думаю, что мы сможем открытьпротив них дело. Леа была удовлетворена. В свою очередь я был уверен, что до этого не дойдет. Я знал мафиозные российские кадры. Мы все были обречены. Каждый в свой срок. Леа подвинула мне «Вести»: —Тут кое-что интересное… Материал о страшной находке в Ашдоде был вынесен на вторую полосу. Труп Арлекино обнаружили ашдодские пацаны, новые израильтяне украинского помола, находившиеся, в стране от года до четырех лет. Каждый раз они выбирали новые укромные места для своих тусовок. В их возрасте, с их уровнем знания языка несовместимость с местными была еще острее и болезненней, чем у их родителей. В компанию входили мальчики и девочки лет шестнадцати. Труп заметила одна из подружек, спустившаяся в темноту убежища, чтобы сделать «пи-пи». Она щелкнула зажигалкой… Вопль девушки, отмечал автор корреспонденции, могли бы услышать на ее родине, в Днепропетровске, и одновременно в Иерусалиме, в Центральной штаб-квартире израильской полиции… Школьники разошлись по домам, чтобы через пару часов встретиться снова. Теперь уже в участке. От кого о происшедшем стало известно ашдодской полиции, можно было лишь предполагать. На следующий день полиция разрешила сообщить о трупе по радио и в газетах. Официальное коммюнике было коротким: «Все учащиеся вызваны для допроса в полицию. Личность погибшего не установлена. Следствие по делу продолжается…» У дома мне снова встретился Влад. У них с женой был отработанный до деталей, в точности повторявшийся каждый раз ритуал выезда. Влад спускался с галереи. Жена его уже сидела внизу, в машине. Он осматривался по сторонам. Потом садился в машину. —Жируешь, командир? Предполагалось, что тут, в Израиле, я всю дорогу барствую, кропая рецензии для «Золотой кареты» по тысяче шекелей за штуку. А полнотелый в темных очках Влад — весь в заботах о хлебе насущном… — А чего делать? Как ты? — Кое-что наклевывается. Теперь в Питере… Я тебе говорил. — Квартира? — Да… — Он как-то странно на меня посмотрел. — Кстати, тебя полиция не треплет? — С чего бы? Я что-то не догоняю. — Ну, «где родился, где крестился»? — Нет! — Потому что ты из России. А меня тягали. Я думаю, все потому, что у них нет обмена с МВД Украины. — А чего? — Все братву ищут. Никто ни разу не вызвал меня, не спросил, где я работал в стране выезда. Словно всем это было до лампочки… Представляю, что было бы, если б я, бывший сотрудник израильской полиции, переселился в Россию. —А может, тайно наблюдают… Да сейчас! Погоди! — Влад махнул жене. — Со мной разговаривали в Мидраш-а-Руси. На Русском подворье. Полиция тут крутая. Разобраться было трудно: недавно миштара допрашивала премьер-министра. Закатила семичасовой допрос начальнику канцелярии премьера… — Делать им нех… — Полный беспредел. А знаешь почему? Они же пишут справа налево… — Он подмигнул. — А мы наоборот. Мы только еще начали строку, а им уже с другого конца все известно… Ну, бывай. Ладно! —Ты поосторожнее с этим подонком… Зеленоглазая Рут видела меня с Владом. Догнала. Мы поднимались по лестнице вместе. —Привет, Рут! Как жизнь? — Замечательно. С ним никто не имеет дела. И ты держись дальше! — Добрый ты человек, Рут! — Добрый… Скоро тридцать пять лет, и никто замуж не берет… «Годы идут, а счастья нет!» — накалывали в таких случаях на грудь или на руку… —Тридцать четыре! Ну, что это за возраст, Рут?! Я позвонил гиду Лене Милецкой. Меня интересовал храм, о котором Хэдли упомянула в машине. Звонок застал Лену в Акко, на экскурсии. Ей было неудобно разговаривать, но она была рада моему звонку. Я уловил ее бешеный напор. Все, что распирало ей губы, свитер, джинсы. Поднималось навстречу, всходило. — Я бы хотел посмотреть Крестовый монастырь. Когда вы в нашу сторону? — Соскучились? Я могу хоть завтра пр-л-иехать! — Завтра не выйдет! Как в субботу? — Я как раз буду в Иерусалиме. В этот день, когда иудейские святыни бывали недоступны для обозрения туристов, особенно расцветал туризм в местах, связанных с христианством. — …Во второй половине дня. И именно в Крестовом монастыре! — Пр-лестно… Я с вами! Я еще добавил несколько слов на иврите, почерпнутых из «суперсловаря». Специальный раздел в нем содержал безукоризненный набор пошлостей: «Я в тебя безумно влюблен», «я в тебя влюблена по уши», «я от тебя без ума», «я увлечен тобой», «я болен от любви», наконец, «я опьянен любовью»… Лена поправила меня. Засмеялась. Я заварил чай, хотя уже много раз давал себе слово, что не буду этого делать. Кроме индийского и цейлонского, у меня были тут великолепные чаи, в том числе «Граф Грэй» и «Серый барон», которые так хорошо шли, бывало, в сауне, в Москве. Чай в Иерусалиме у меня не получался. Играла ли здесь роль вода, которая попадала в израильскую столицу издалека, из озера Кенерет, или высота Иерусалима — девятьсот метров над уровнем моря? Я подозревал, что повторялась история с самаркандскими лепешками, которые можно печь только в Самарканде и нигде больше. Мне позвонил Захария, офицер безопасности пункта проката автомобилей из Холона. — Это… — Он замялся, не зная, как лучше представиться. — Знаю. Фонд бывших работников КГБ и МВД СССР… — Все-то тебе уже известно! — Я ведь из Иерусалима, столичная штучка! — Я тоже не идиот. Ты слышал насчет Ашдода? —Да. — Меня обложили со всех сторон. С часу на час могут прийти. — Ты думаешь? — Ко мне вчера явился человек. По-моему, интересовался тобой и Холоминым. Но он не из полиции. — Можешь описать? — Внешность уголовника… В кожане. — Огромный шкаф! —Точно! «Это Лобан!». Соратник Дашевского объявился. Война между двумя российскими крышами готова была возобновиться. Кроме прежнего мотива корысти, наживы, для нее появилось новое важное обоснование — борьба за попранную справедливость, наказание убийц… Это был сигнал мне. Я мог разворачиваться. — Я не представляю, как на меня вышли… — сетовал Захария. — Не думаю, что тебе стоит беспокоиться. Мне кажется, я знаю, откуда дует ветер. Позвоню, если что… Я навел бинокль на виллу. На площадке перед входом, в кресле, я увидел Ламма. Рядом с ним теперь стоял легкий стол из пластика. Ламм смотрел вдаль, подставив свою круглую в яркой бейсболке голову зимнему иерусалимскому солнцу. Казалось, он кого-то увидел внизу, где размещался колледж девочек из религиозных семей. Появившаяся из виллы подруга Ургина принялась убирать со стола, что-то спросила. Я включил звук: — Это еще что? Я думаю, в пятницу в Кейсарии будет совсем жарко… — Ламм поднял бледное аденоидное лицо. — Надо включить русское радио… Я предполагал, что в пятницу после полудня они все свалят. Включая Ургина и его подругу… Шломи, глава частного детективного агентства «Нэшдек», звонил, что все идет путем. «Бэ сэдер! В порядке…» Сообщение о полной готовности я еще должен был получить. Подруга Ургина и в самом деле включила русское радио. Теперь оно достало меня с виллы Ламма через подслушивающее устройство! «Господи! Та же реклама!..» «Ты покупаешь своей любимой подарки? Посылаешь цветы? А о главном ты подумал? Да, да… Я имею в виду именно это! Вашу интимную жизнь! Обращайся к нам в клинику! Вы оба, несомненно, достойны лучшего!» «Вы страдаете от геморроя и страшитесь операции? У вас трещины… Обращайтесь к нам…» «…Психологический практикум по улучшению имиджа репатрианток из России! Мы не алия воров и проституток, как считают некоторые…» Замкнутый круг! На этот раз я назначил людям Хэдли встречу на перекрестке Цомет Пат. Доктор Риггерс ждала меня в обусловленном месте вместе с центровым и Тамаркой. Я прибыл раньше и убедился в том, что они, по крайней мере, честно исполняют заказ. — Добрый день. — Здравствуйте. Тамарка ограничилась кивком. Она демонстрировала грудь торчком, акулий — вниз, под углом, — разрез маленького рта. Вздернутый носик. Полное отсутствие интереса к моей персоне. Зато Хэдли навела кое-какие справки. Она явилась в образе доктора Риггерс, кожника-венеролога. На ней был деловой пиджак из вельвета, брючки. Парик. Снова подъехал Генрих. В черном костюме, в шляпе. С галстуком. Разговаривали в машине. Я сообщил о своих ближайших планах. Тамарка лениво читала. Что-то притягивало меня к ней. Может, то, как она лениво-долго, с недоверием смотрела на одну и ту же строчку, словно ждала, что ей вот-вот предложат трахнуться. Водила тяжелой грудью над страницей. На ней была широкая легкая юбка-колокол Мы обсудили гонорар. Еще через полчаса я внес аванс и через откинутое первое сиденье выбрался из машины… Последним доложил о готовности глава детективного агентства «Нэшек». Шломи начал с извинения: — Вчера я сидел весь вечер в таком месте, где не только звонить — чихнуть было нельзя! Под супружеским ложем, которое в этот момент было осквернено… — Как наши дела? — Бэ сэдер! Поздравляю. Твои друзья с виллы выиграли первый приз! Путевку в Эйлат. Двухместный номер в «Клаб-отеле»… Пятизвездочная гостиница, Красное море. Заезд сегодня… —На какие же вопросы они ответили? Шломи засмеялся: — Надо было назвать рекламы, которые у всех русских в печенках. — Любопытно… «У моего папы проблемы с газами в брюшной полости…» «Ты даришь любимой цветы, а о самом главном ты подумал?..» Тут невозможно не ответить! Наконец… — Да… — «Где миллионеров больше?» — Где же? — Конечно в «Лотто»! Шутки кончились. — Я смогу им звонить в отель? — Запиши номер телефона… — А если я захочу их слушать? —Смотри!.. Это их обязательное ивритекое «Смотри!» в начале почти каждого объяснения! — Моя женщина-детектив, «хокэрэт», завезет тебе переговорное устройство для связи с нашей студией… — «Манго»? — Да. По нему ты сможешь слышать их разговоры в отеле. Но на всякий случай и мы пишем все на пленку… После их отъезда из Эйлата ты получишь запись… |
||
|