"Ведьмино кольцо. Советский Союз XXI века" - читать интересную книгу автора (Шубин Александр)

Предводительница нибелунгов

23 августа.

Штутгарт.

Романов, Алекс.

«Осознание причастности к историческим событиям обычно погружает новичка в состояние эйфории. Потом это чувство притупляется, историоделание (historymaking) превращается в рутину. Именно рутинно принимаются наиболее зловещие, равнодушные к судьбам людей решения. Конечно, и экзальтация заставляет крушить устои и проливать кровь, удивляясь потом, каким образом удалось наломать столько дров. Но во всяком случае здесь нет равнодушия и больше творчества. А как известно со времен Александрова, именно творческий акт позволяет событию быть историческим».

Сергей Сергеич поморщился. Он не любил Александрова. Применительно к теории творчества и креативизма вообще Александров был не оригинален. И сам Романов немало писал об этом, притом еще до выхода знаменитого, искусственно раскрученного «Креативизма». И вообще ссылка на авторитеты в таком рассуждении казалась неуместной. Сергеич с грустью отметил, что таким обидным недостатком обладает текст, который стал первым пришельцем из восстановленной Сети.

Они с Таней сидели на террасе небольшого особняка в Штутгарте. Гостевой дом Музейной корпорации был расположен почти на вершине горной гряды, вид на город открывался отменный. Супруги больше часа разглядывали игрушечные домики, лилипутские кварталы, рассеченные морщинами извилистых улочек, античный вокзал, ряды ветряков, изящные арки парковок и зеленые пространства парков. Штутгарт казался безмятежным музеем, сохранившим стиль жизни позапрошлого века, и Сергеич на время даже забыл о драматических событиях, которые привели его в эти края. Татьяна не была столь беспечна. Она внимательно проглядывала местные программы, пытаясь различить в них хоть какой-то плюрализм. Увы, военная цензура и стремление сказать все, что можно, не брезгуя любой деталью, делали информационные сообщения неразличимыми. Закон Бурдье: конкуренция вела к единообразию. Все рисовали линию фронта, поминутно приближавшуюся к Вене, зону прямого поражения ракетного оружия, которая уже покрыла Штутгарт. Но в силу действия противоракетной обороны это не сказывалось на пейзаже.

Они застряли в Штутгарте на целую неделю. Пользование автолетами в зоне боевых действий было запрещено. Их просто посадили на старинное шоссе, припарковали и отвезли в Штутгарт. Можно было эвакуироваться централизованно — транспортами. Но тогда Романов терял автолет и свободу передвижения. А ему нужно было в Париж, пообщаться с Принтамом. Романов направил сообщение главнокомандующему центральной группой войск генералу Шварцу, где, напоминая о знакомстве, просил содействовать получению соответствующего разрешения. Шварц не отвечал.

Татьяна развернула видение на всю площадку. Показывали Анну Бьеллин, ту самую, из Стокгольма. Аника была первым человеком, который встретил их в этом немецком городке. Оказывается, она надеялась застать их в Праге, куда ринулась, узнав о сенсационном разоблачении Бергсона. Ведь он — ключевой обвиняемый по делу о беспорядках в столице, свидетелями которых они были. Анна должна была представить Шведской академии доклад по делу Бергсона, что могло определить направление развития политического кризиса в стране.

Это был странный разговор. В Стокгольме было очевидно, что Аника все и так знала о Бергсоне, но не желала делиться своим знанием, напускала виртуального туману. А теперь она расспрашивает Романова так, будто ничего не ведала. Похоже, теперь они с Адлеркрейцем просто делают вид, что не имеют к этому киллеру никакого отношения. Еще бы, Адлеркрейц — архитектор нового шведского государства, которое пытается отгородиться традицией от европейской смуты. А Романов знает, что у них — рыльце в пушку, что они прибегли к помощи киллера, который теперь замешал черт знает в чем. Сергеич намекнул Анике, что готов закрыть глаза на их шалости при условии, что Адлеркрейц поддержит его предложения Принтаму. После того как секретная часть беседы была закончена, они провели видеоконференцию с Адлеркрейцем, где говорили как бы о судьбах культуры. Узнав от Аники, что они пришли к взаимопониманию по основному вопросу, академик обещал содействие в переговорах с коллегой Принтамом.

Когда они прощались, Аника вдруг сунула Романову архаичную дискету и выпалила:

— Это — от Николая III. И не верьте, что Бергсон работал на Халифат.

Увы, дискета была столь архаичной, что Романов сумел найти для нее дисковод гораздо позднее, когда и сам все понял.

Анна вроде бы собиралась вернуться в Швецию. Но, оказывается, ее увлек смерч войны (или это было новое задание Адлеркрейца?). Через несколько дней после встречи с Романовым она давала интервью, стоя на фоне до зубов вооруженных людей. Чопорная прическа сотрудницы одного из наиболее консервативных учреждений Европы исчезла. Теперь Анна симпатично размахивала кудрями и пламенно призывала «всех, кому дорого все это» вступать в отряд нибелунгов, готовый встать на пути нового мавританского нашествия, чтобы, «как наши храбрые предки, остановить их в честном бою!». Этот средневековый романтизм показался Сергеичу детски смешным. Из последующего репортажа следовало, что за прошедшую неделю Анна развернула кипучую деятельность. Она забросила задание Академии, которая теперь уже официально отмежевалась от деятельности Анны Бьеллин, и принялась рассылать видеообращения ко всем своим европейским знакомым с призывом создать отряд ополчения. Дело в том, что мавры, стремительно продвигаясь и прокладывая дорогу «человеческим ресурсом» (попросту говоря, не считаясь с потерями), захватили приличную часть пультов управления огнем. Резервная система спутниковой связи была слабее предыдущей. В итоге противнику удавалось то и дело нарушать слаженность работы громоздкой системы управления НАТО. Мавры наносили удары быстрее, чем компьютеры успевали обрабатывать информацию. Под угрозой оказалась вся концепция бесконтактной войны, когда армии (в отличие от мирного населения) почти не несут потерь, а удары по промышленности врага наносят ракеты и автоматические флаеры. Аника сколотила батальон талантливых игроков в компьютерный «Воздушный бой», которых посадила за пульты дистанционного управления реальными машинами. Столкнувшись с новой силой, мавры стали «глушить» место боя радиопомехами, жертвуя своими воздушными средствами. И тогда Аника, авторитет которой в новом амплуа к этому времени вырос, предложила невероятное — оборудовать воздушные средства кабинами для пилотов. Если пилот будет сидеть в кабине, ему не страшны радиопомехи. Правда, он рискует жизнью... Аника заявила, что нужно «смазать кровью машину нашей Победы». Но военные профессионалы не спешили соглашаться с советами дилетантки и возвращаться к кровавой военной практике XX века.

Но мавры-то продвинулись к Штутгарту. Еще немного, и Швеция могла стать прифронтовым государством. Генерал Шварц носился вдоль тыловой линии, пытаясь зашить тришкин кафтан электронными нитями, но разрушения в созданной им конструкции обороны были слишком велики.

Аника не переставала призывать на фронт рисковых парней и девиц, готовых полетать на флаерах вдоль линии сражения. На призыв отчаянной шведки откликнулись толпы молодых людей, которым понравилась сама идея служить не в армии, а в ватаге под началом лихой и симпатичной атаманши. В то же время Аника убеждала влиятельных знакомых надавить на генералов, чтобы они разрешили добровольцам вступить в бой. Знакомые упирались, отлично понимая всю незаконность и абсурдность идеи. Но поскольку их было много и занимали они самые разные посты, Анне удалось пробить разрешение на присутствие в тылу энтузиастов на собственных автолетах.

Сергеич отметил про себя, что Академия лишь на словах отмежевалась от деятельности Бьеллин. Теперь понятно, почему Анике удалось получить таких влиятельных покровителей. Видимо, шведы надеются остановить мавров с помощью этой нибелунгической авантюры. Как в XX веке — добровольцы сражаются с фашизмом на дальних подступах...

Инициатива оказалась в центре пиар-кампании нескольких политиков. Прокатиться вдоль линии фронта, играя в настоящую, а не виртуальную стрелялку, могло стать модной разновидностью экстремального туризма. Дело было за разрешением вступить в бой.

Надо отдать должное научной школе оргтехники, которой славилась Шведская академия, Аника создала из толпы хакеров, мажоров и плейбоев относительно слаженный организм, где каждый нашел дело по вкусу. Она назвала свою армию «Корпусом нибелунгов». Не забыв и о пиаре, она потратила целый день на разработку своего штандарта — золотой крест, стилизованный под скрещенные мечи, на переливающемся разными цветами щите. Но принять боевое крещение под этим знаменем нибелунги не могли: генерал Шварц не отменял запрета на пользование частными автолетами в прифронтовой зоне.

Однажды они просочились в район боя, и обе стороны в общей суматохе приняли нибелунгов за колонну беженцев. Оказалось, что люди могут реагировать на боевую обстановку лучше потрепанной автоматики. Анна атаковала с воздуха какие-то склады, а на обратном пути сожгла на земле несколько автоматических автолетов противника, потеряв только один. Ходили слухи, что его сбили свои по возвращении. Во всяком случае, по пути домой нибелунгов встретил плотный заградительный огонь, и только чудом обошлось без больших жертв. Партизаны воздушного пространства немедленно сели на нейтральной территории и по земле добрались до своих. Затем в серии интервью Анна создала настоящий культ погибшего Макса Ордина, а уж видео позаботилось о создании культа самой Анны Бьеллин. К концу недели в ее штабе собралось уже более тысячи вооруженных молодых людей, которые рвались в бой, обожали свою атаманшу, рассказывая о ней друг другу восторженные легенды. Такой успех вызывал черную зависть у военного командования, которое никак не могло справиться с массовым уклонением от военной службы, военными неудачами и желчной критикой смишников. Генерал Шварц мечтал рассовать нибелунгов по подразделениям, которые понесли наибольшие потери в недавних боях. Поэтому нибелунгам по-прежнему не давали разрешения на вылет, а пытались уговорить подчиниться общему командованию и служить как все.

Эта история вызвала между супругами Романовыми спор в слегка раздраженных тонах. Сергеича прикалывало (он любил это архаичное словцо) поведение Бьеллин, а Татьяну возмущало. Он видел в происходящем творческий акт, а Таня — наглый выпендреж, зловещий смрад Средневековья и махновскую дезорганизацию фронта, который и так слишком быстро движется в их сторону. И вообще эта «баба» ей сразу не понравилась, да и засиделись они в этом захолустье. Сергеич, которого тоже достала неопределенность их положения, сорвался и начал металлическим голосом вправлять мозги жене по поводу некомпетентности ее рассуждений. Скандал мог бы получиться на славу, но тут завыли сирены — и прямо перед их балконом припарковался автолет генерала Шварца.

Генерал бросился навстречу Романову с шумными приветствиями, объятиями и сетованиями на то, что, мол, «старик, ты меня совсем забыл». Любимый кот Романовых Масипас, который вообще-то был зверем неробкого десятка, при виде энергичного толстяка отпрянул на балкон, дверь которого была прикрыта неплотно. В общей суматохе никто не обратил внимания на тревожный сигнал ошейника — кот вышел за периметр здания, Он перешел улочку и был подхвачен цепкими детскими ручками: «Ой, какая киса!» — «Скорее, мой маленький Альберт, мы можем опоздать на экспресс, а это — единственная возможность убраться из проклятой Европы!»

На террасе у Романовых был развернут походный стол, сервированный двадцатью блюдами прибывшей с генералом мобильной кухни. За ужином, больше напоминавшим торжественный обед, можно было насладиться воспоминаниями о днях былых. Они познакомились со Шварцем во время миротворческой операции в Тибете, где он, тогда еще полковник, служил начштаба бригады, а молодой профессор присутствовал в качестве наблюдателя от Музейной корпорации. Они как-то сразу сошлись на почве любви к футурологии. Затем их дружба крепла в ходе веселых приключений, о которых при Татьяне старые приятели предпочитали не упоминать. Как бы вскользь Шварц широким жестом подписал пропуск на все случаи жизни и распорядился приставить к уважаемому светилу взвод охраны.

Разговор зашел, конечно, и о войне. Шварц старался выглядеть веселым, но за шутками и смешными случаями, о которых он рассказывал, вместе с черным юмором проступало отчаяние. Генералы, воспитанные в миротворческих и гуманитарных операциях, явно не справлялись с ситуацией. Шварц убеждал Сергеича, что Союз должен помочь Европе, иначе нам всем хана. Сергеич не возражал.

Татьяна веселилась, что в любом случае устраивало Сергеича. Шварц галантно ухаживал за ней, то и дело вставая из-за стола и нависая над Татьяной своей широкоплечей фигурой, нашептывая на ухо веселые реплики, которые, конечно, были слышны и Сергеичу. Все смеялись.

Встреча уже должна была подходить к концу (генерал даже деловито посмотрел на часы), но тут к компании присоединился незваный гость. Сначала со стороны охраны донеслись крики и споры. Затем генерал застыл, выслушивая сообщение своих подчиненных, поступившее к нему то ли в ухо, то ли прямо в голову (Сергеич не знал, вшил ли генерал себе порт.) В конце концов он кивнул, и охрана пропустила посетителя.

— Извини, друг, может, хоть ты поможешь мне справиться с этой амазонкой.

Аника ворвалась на террасу, удивленно посмотрела на Сергеича с Татьяной и с порога набросилась на Шварца с обвинениями, остротами (их каскад явно был заранее продуман), постепенно превращающимися в военно-стратегические аргументы. От ярости она перешла к ласке. Анна играла роли и доброго, и злого следователя в одном лице, при том, что супруги Романовы оказались в роли судей, а Шварц — подсудимого, который предается гедонизму, когда мир в опасности, и не дает патриотам Европы сражаться с врагом. Помрачневший Шварц отрывисто отвечал, морща высокий лоб и нервно покручивая ус.

— И что же может вас оправдать? — Анна готовилась решающим натиском все же уломать Шварца дать им участок фронта. Но Шварц не успел ответить (честно говоря, он тяготился всем этим разговором). На защиту генерала встала Таня:

— А кто вы такая, чтобы задавать подобные вопросы?! Вы и так уже отвадили несколько сот людей от честной службы в армии. Вы — пятая колонна врага. Вы... — Татьяна снова перенесла спор в режим прямой коммуникации. Хотя слова не произносились вслух, судя по выражению лиц обеих дам, их информационный диалог «мозг в мозг» был более чем нелицеприятен.

Шварц остался доволен.

— Извини, мой друг, что втравил тебя...

— Ничего, ничего, очень интересно.

— Что же, мне нужно решить ряд вопросов. Но я надеюсь до отъезда еще видеть вас у меня. Я буду вечером вон там. — Генерал показал лучом указки на дворец в низине среди парков. Увидимся.

Когда Анна вырвалась из железной хватки Тани, генерала и след простыл.

— Эти вояки умеют только вовремя отступать! — Анна была раздосадована и обижена. Генерал «сделал» ее с помощью этой мерзавки — профессорской жены.

Романову хотелось сгладить последствия сего скандала, и он пригласил Анну выпить чашку чая, которую сам налил и подвесил в пространстве перед гостьей. Татьяна, поглощенная поисками куда-то девшегося кота, оставила их, и, наверное, с час они говорили о чем-то очень высоком и абстрактном. Романова несло, как это часто бывает в присутствии очаровательной дамы. Хвост павлина в таких случаях сам собой разворачивается веером. Анна удачно вставляла реплики, давая понять, что способна оценить мудрость ученых речей. Она поймала себя на мысли, что могла бы так сидеть сколько угодно, и даже съела здоровый кусок мяса, от которого отвыкла в Швеции из-за дороговизны, по причине которой стала вегетарианкой. Обстановка настолько потеплела, что Анна даже позволила себе фривольность — налила профессору немного вина и подтолкнула летающую чарку в его сторону. Та плавно пересекла стол, профессор ловко, даже несколько игриво, поймал послание. Отхлебнул и переправил назад. Анна не ожидала такой резвости, и чарка ударилась ей в грудь, брызнув на костюм. Смущенный Романов бросился к Анике с абсорбирующей салфеткой, прижал руку к «окровавленной груди». И не стал отнимать. Да и Анна как-то подалась вперед, создав для салфетки, да и для руки упругую основу. Профессор смутился и отошел. Он был принципиальным семьянином. Анна улыбнулась и стала прощаться. Как вежливый человек, она хотела бы попрощаться и с Татьяной Александровной. Если та, конечно, не спит. Сергеич зашел в комнату и с удивлением обнаружил, что Татьяны и вовсе нет. Это его удивило, но он предпочел не посвящать Анну в столь таинственное исчезновение, сославшись на то, что жена уже отдыхает, и церемонно поцеловал даме ручку.

И тут небеса разверзлись, вечернее небо осветилось ракетными полосами. Ткань города в нескольких местах украсилась огненными шарами взрывов. Сергеич с грустью поймал себя на мысли о том, что это очень красиво. Горная гряда напротив осветилась прожекторами. Над ней роем закружили автолеты.

Анна оценивающе оглядела гряду и занялась информобменом, видимо со Шварцем:

— Отлично! Генерал приглашает нас к себе.

Романов колебался. В этой ситуации нужно было срочно найти жену. Он даже боялся последующей «разборки» с лейтмотивом: «Как ты мог меня бросить, когда такое началось?!» Но Анна взяла профессора за руку железной дланью и довела его до автолета, уже присланного генералом. Минуту спустя они летели ко дворцу, где их ждал Шварц. Сергеич заметил, что за ними увязались две группы вассалов. За Анной — презревшие запреты Шварца нибелунги, за Романовым — взвод охраны. По дороге Сергеич связался с Таней:

— Ты где?

— Ищу Масипаса.

— Что за глупости, просто ошейник дает сбой, как всегда. Ты же знаешь, он от нас не отбивается. Где-то здесь шарится. Давай к Шварцу. Там встретимся.

Несмотря на то, что дорога заняла у Сергеича пять минут, Татьяна оказалась во дворце первой. Здесь же Романов наткнулся на Алекса Засурского, суетившегося вокруг генерала. Шварц источал решительность, раздавал указания. Каждый получил свою порцию:

— Кто еще не знает — фронт прорван. Наша противоракетная оборона на этом направлении разрушена. Штутгарт будет эвакуирован. Засурский: подготовить план рубежа Линц-Нюрнберг-Франкфурт-Страсбург. Романовы: срочно берите свой автолет и вылетайте по маршруту Нюрнберг-Варшава. Вас сопроводят. Пропуск отдай. Бьеллин: вы должны немедленно подчиниться военному командованию и отойти к Дрездену для переформирования. Это все.

Это было не все. Присутствующие заговорили одновременно:

— Мне не нужно в Варшаву. В сложившейся ситуации мне срочно нужно в Париж. Поэтому я не отдам тебе пропуск.

— А мне надоело мотаться по Европе. Хватит, Сергеич. Я еду домой, — Танин бунт давно назревал, и Сергеич подумал, что так даже лучше.

— Какой Дрезден! Какое переформирование! Сколько можно отступать! Вот что, генерал: мы выступаем. И только попробуйте нам помешать. Если вы снова будете стрелять по своим, вам предстоит столкнуться с таким скандалом в СМИ, что у нас будет новый командующий. Имейте в виду! — Анна вынула видеопенал и включила знамя. Над ее фигурой, облаченной в «окровавленный» вином костюм защитного цвета, загорелся золотой крест на фоне переливающегося всеми цветами щита. — Здесь мне нечего делать. Можете эвакуироваться. — Анна вышла, и от дворца отчалил рой автолетов, который направился к лагерю нибелунгов. Над головным автолетом горел золотой крест.

И только Засурский ничего не сказал, а подмигнул Тане.

Вокруг все забегали. От одного из офицеров на Сергеича как-то странно пахнуло теплым воздухом...

Минут через двадцать между коллегами X и Y состоялся такой разговор:

— Вот что, старик, клиент прибывает в Париж завтра утром. Пойдет в Академию текста. Где-то в это время ему станет плохо — грипп. Твоя задача его не пропустить и госпитализировать. Хорошую палату обеспечь. Соответствующую информационную среду. Он твой на неделю. Потом космолетом прямо в Москву. И чтобы был как огурчик. Все понял?

— Сделаем, монсеньор, без вопросов.