"Зимняя охота короля" - читать интересную книгу автора (Доконт Василий)

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

«— И чего было вставать в такую рань, сир? Ни свет, ни заря — тащимся, не знамо куды… Ещё и ребёнка с собой тянем. Оставить надо было Индура Эрину, или хоть Астару — раз уж в Скирону приволокли…»

Индур ехал рядом с королём, старательно сдерживая желание подбочениться, чтобы не выглядеть этаким фертом: вот он, король — а вот он я, особо приближённая к королю личность.

«— Оставь ребёнка в покое: пусть поглядит, как гномы живут. Должен же я заботиться о его развитии — слово дал. А что поднялись рано, так спешить нам надо, дорогуша, поторапливаться… Время уже пошло, Капа, счётчик щёлкает. У нас на всё, про всё — только десять дней. Когда Бальсар проломит стену, мы должны обязательно быть там, наступлением командовать. Как же без нас-то, а?»

«— Мы так и так не успеем, сир. Считаем: три дня ехать до границы Аквиннара. Потом до Железной Горы добираться… Никто из королей там не был никогда, и я не знаю дороги. Пусть, в лучшем случае, уйдёт ещё один день. Итого — четыре. День вчерашний Вы потратили в Скироне на всякие пустяки. Есть же у Вас вице-король, вот бы и занимался королевством сам!.. Итого — получаем пять дней… День Вы проведёте в Горе. Как минимум — день. Пока будете развлекать Индура гномами. Шесть дней… Четыре дня — на обратную дорогу до Скироны — итого десять. И никуда Вы не попадаете вовремя…»

«— Может, и не попаду… Только в Гору ехать надо: гномы, как гномы, а мне с Материнским Камнем увидеться необходимо. Думаю, что и ему с нами встреча нужна…»

«— Это ещё зачем!?»

«— Там и узнаем — зачем. От Камня и узнаем».

«— Я на Вас удивляюся, сир! Нам ещё проблемами Камня не хватало заниматься! Своих собственных проблем нам — недобор! Ха! Да, и с чего Вы взяли, что ему нужны!? Держите карман шире! Вот он так и развалился там, у гномов, просто сидит и ждёт, когда Вы заявитесь, чтобы тайнами с Вами поделиться!»

«— Вот так и развалился, сидит и ждёт, Капа. Связь с Эрином дал сразу, а с другими не даёт. Должна же быть причина, а? Он показал, что может нас всех связать друг с другом, но не делает этого. Вывод тут только один — встреча ему нужна. А чьи проблемы нам решать придётся — ещё не известно… Ты-то чего ноешь, будто не выспалась?»

«— Может, и не выспалась…»

«— Ты же не спишь! Или настроение у тебя плохое?»

«— А с чего ему хорошим быть? Камень как начнёт в моих мозгах ковыряться — потом себя не упомню… Страшно мне, сир!»

«— Вот те на! Страшно!? Тебе!? Так, это я на тебя удивляюся! Что у тебя отнять можно, кроме куска хрусталя да горсти блестящих камней? Ни тебе рук, ни тебе ног… Даже голову рубить — и то мою будут, случай чего! А я ещё ни в наш рай, ни в наш ад, ни к местному Поводырю на поклон — не собираюсь. Только-только дело пошло, наладилось, можно сказать… Уже надежды на победу у меня зародились… А тут ты — со своими страхами!»

«— Да, ну Вас, сир! Взрослый человек, а элементарных вещей не понимаете. Можете хрусталь и камни себе забрать — нужны они мне больно! А вот то, чего ни в камнях, ни в золоте не измеряешь, мне отдавать — совсем никому не хочется. А как он меня — изменит? И я буду уже не я! А буду я — неизвестно кто! Только-только, как Вы говорите, дело пошло — начала я приспосабливаться, себя понимать, принимать себя, как личность… Живую! Независимую! А Вы меня — на съедение каменному телепату! Экстрасенсу из непонятно откуда! Не ждала от Вас! Вот спасибочки Вам за это! Даже слов — и тех нет!»

«— И как давно?»

«— Что — давно?»

«— Слов у тебя нет… давно… как…»

«— Вон, лучше Индура воспитывайте! А я уж как-нибудь сама… разберусь…»

«— Ладно, не ворчи: я тебя в обиду не дам».

«— Вас бы кто защитил! Вот займёт Камень Ваше место — будете тогда знать!»

И Капа обиженно замолкла. А потому — похоже, надолго.

Король, утратив собеседницу, вынужденно обратил внимание на природу, на эскорт, на Индура. Природа, как всегда, демонстрировала разнообразие снежного леса. Эскорт — эскортировал. А Индур, затаив дыхание, ждал, уделит ли очнувшийся от размышлений король ему немного внимание, или же — нет. Король уделил:

— Ты как, солдат, не устал? Уже полдня в дороге.

— Я — привычный, сир. Поход к Бахардену и назад выдержал. А тут-то чего: не на войну едем!

— Ну, не скажи — война сейчас везде. Да и к Бахардену ехали медленно.

— Но назад, в Раттанар — быстро. И я выдержал. И в Скирону — галопом… Я тоже выдержал. Я — выносливый, сир!

— Ты вот что, — король снизил голос до шепота, чтобы не слышал едущий с другой стороны Клонмел, — если седлом отобьёшь что-нибудь, не стесняйся, скажи — остановимся на отдых: солдаты мне нужны отменного здоровья, а не калеки какие-нибудь. Лады?

— Договорились, сир, — Индур, не раздумывая, согласно кивнул, и король понял, что мальчик ни за какие блага не признается, что устал.

— Всё, привал! — скомандовал он немного позже, когда решил, что Индур не свяжет остановку с разговором. — Сержант, подберите место для днёвки…

«— Как же, спешит он, — проворчала сердитая Капа. — Десять дней у него на всё, про всё! Счётчик, видишь ли, включен…»

Задание короля Котаху не нравилось. Куда проще на поле боя: вот — враг, вот — ты. И бейся, убивай, защищая собственную жизнь. Всё просто, всё понятно. Другое дело — выискивать врага среди своих, среди друзей. Ну, пусть, не друзей — знакомых. Всё равно, совсем другая петрушка получается.

Понятно, что людоловы в массе своей — разбойники и бандиты, причём из самых-самых. Отребье — другим словом. Кого ещё на такое дело соблазнишь? Но было здесь одно «но». Даже «Но» с большой буквы. Самое отребье в преступном мире — всегда на виду, всегда на языке. Люди такого пошиба каждый «подвиг» свой в хвастовстве разболтают, пока пропивают награбленное. И нет силы такой, чтобы отребье в узде смогла удержать: ни к пьянству не допустить, ни болтовню, хвастовство прекратить — язык заставить держать за зубами…

Или — есть?

Преступность возникла одновременно с первым законом: как только стало чего-нибудь нельзя, так сразу захотелось — чтобы можно. Нарушители законов создали свой мир, существующий внутри государства, но живущий по своим правилам и, как это ни странно, по своим законам. Государство в государстве, в разные времена то единое, то существующее группкой удельных княжеств. Государство тайное, скрытное, всегда конфликтующее с государством официальным. Именно преступная среда давала многих вождей смутных времён, когда решался вопрос передела власти. Именно преступная среда укрывала в себе проигравших, не зависимо от прошлой их принадлежности к мятежникам или прежним властям.

Смутные времена… Смутные времена потому и зовутся смутными, что поднимают всю муть со дна общества и перемешивают его, общества, слои, распределяя людские судьбы совершенно случайным образом. Право сильного, как никогда, в чести. Каждый берёт себе, сколько может ухватить — из имущества и ценностей. Каждый берёт себе власти — сколько может удержать. Стоит ли удивляться, что преступная среда, живущая неправедным доходом с чужого труда, всегда готова поддержать любой зреющий мятеж — предвестника наступающей смуты? И стоит ли удивляться, что самая непристойная по моральным нормам Соргона работа — отлов для Безликого будущих лысых — досталась именно преступникам, людям, для которых имеет значение только сумма полученных денег, но никак не способы их получения?

Потому выбор короля — для отыскания и кары торговцев людьми — и пал на человека, хорошо знакомого со средой, породившей этот преступный бизнес. Лучшие сыщики всегда получались из воров. Старые знакомства и связи разбойного ватажка могли дать ему более подробную информацию о людоловах, чем бродящие в простонародье слухи. В Скиронаре многое изменилось с начала мятежа, и не только в механизме управления королевством. Нарушилась прежняя машина правосудия: основу правопорядка — городских стражей — из-за трусости и предательства король распустил, а новая охрана столицы не имела опыта сыскной работы, не знала порядков злачных мест и способна была разве что драки разнимать.

Градоначальник Чхоган, волею того же короля рождённый из отставных ковроделов, больше ориентировался в своей работе на интуицию и совесть, чем на знание законов и нравов городского дна. Ну, не было у короля никого иного, более подходящего на роль охотника за преступниками, чем бывший разбойничий вожак Котах. И возможность отказа, так великодушно предоставленная Василием, являлась всего лишь тонкой игрой монарха на чувствах совестливого рыцаря и сержанта.

Там, где разбойник отказался бы, не раздумывая, отмеченный чином и шпорами герой Скиронской битвы не мог, не смел идти на попятную. Мастерство короля — делать предложения, на которые невозможно ответить отказом — уже широко стало известно на подвластной ему территории, и вызывало восхищение у тех его подданных, кто подобных предложений не получал.

Осознание того, что король обвёл его вокруг пальца, и было одной из причин недовольства Котаха. Вторая, и, наверное, главная, крылась в нарушении им законов преступного мира, законов, по которым сержант жил ещё два месяца назад, до начала этой братоубийственной войны. Добровольный уход на военную службу и участие в Скиронской битве не только не повредили репутации разбойника в преступных кругах, но и подбавили его интригующей персоне романтического флера. Награда же за подвиг — сержантский чин и рыцарские шпоры с приложенным к ним дворянством — и вовсе подняли авторитет Котаха на недосягаемую высоту.

Набирай сейчас Котах разбойничью шайку — отбоя бы не имел от желающих. С точки зрения разбойничьего кодекса чести на его репутации не было ни одного мало-мальски заметного пятнышка. Даже в ночь перед битвой, когда изгнанные из Скироны налётчики получали из рук короля оружие ценой сдачи малин и явок, на которых укрывались до нападения на Храмы, Котах никого не сдал. Ему некого было сдавать. Квартира, на которой он устроился в Скироне со своей шайкой, принадлежала его человеку, члену шайки, вместе с ним и с остальными его людьми, мечом встретившему лысый табун на позиции Готама.

Из шайки Котаха в том бою, кроме вожака, не уцелел никто. Пятеро налётчиков, с которыми он делил санитарную палатку, хлеб и, частично, славу, были чужими ему людьми. Котах о них почти ничего не знал: так, рядовые бандиты и разбойники из разных шаек и банд. Битва дала им новую жизнь и сделала их кровными братьями. Не сговариваясь, никто из них не упоминал о прошлом, и не думал о прошлом. Теперь же, благодаря королю, прошлое снова ломилось в их новую жизнь, таща за собой целый шкаф со скелетами глупых ошибок, преступлений и прочих неблаговидных поступков.

А, главное, тащила и верность неписанному бандитскому кодексу чести, по которому своих — не сдают, и по которому отступничество и сотрудничество с сыском карается смертью. Король же не сотрудничество с сыском навязал. Он вынудил Котаха этот самый сыск возглавить. Такой шаг отступничеством даже в самых лучших намерениях не назовёшь. Предательство чистейшей воды, потому что каждый контакт с нынешним Котахом для любого его старинного знакомца становится уже контактом с Законом. А Закон к подобным людям жалости не знает: петля и плаха никогда не бывают сыты.

Спасаясь от сомнений, Котах отодвинул их вглубь своего сознания и вызвал в памяти сцену похорон погибших у Храмов женщин и детей Скироны. Он смотрел на свои руки, которыми долбил мёрзлую землю для их могилы, и видел на них до сих пор не отмытую кровь. Похоронить погибших — таким был приговор суда жителей столицы, вынесенный пленным налётчикам. Их было много, пленных, сотни, и они долбили, долбили, долбили… А потом укладывали в яму тела…

Никаких других чувств, кроме стыда и горечи, Котах в тот момент не испытывал. Стыда — за мерзкое дело, к которому имел отношение: попытку ограбления столичных Храмов. Горечи — за сотни жизней, отнятых у верующих пьяными от жадности бандитами… Кто их собрал тогда в Скироне в таком количестве — тружеников ножа и топора с большой дороги? Со всего Скиронара, пожалуй, собрал.

— Властей не будет… Никто не вмешается… Все Храмовые сокровищницы — ваши… — так красиво плели свою сеть эмиссары, соблазняя на дерзкий грабёж одну шайку за другой. И соблазнили, ведь. Верно говорят — жадность ума лишает. Надо же такое придумать — беззащитные Храмы! И каким дураком надо быть, чтобы поверить: защитников у Храмов не найдётся.

А защитники нашлись: вмешались жители города, а потом — и король с дворцовыми стражами. Затем — позор людского суда, похороны невинных, от которых чуть не лопалось переполненное горечью сердце, и последние слова, адресованные им, неудачливым грабителям, но таким удачливым убийцам:

— Убирайтесь из города, не оскверняйте его своим присутствием. Даже воздухом одним с вами дышать… — фраза осталась недосказанной, а за ней последовал плевок… Презрительный плевок, даже не в лицо — под ноги… И стояли они потом тесной толпой на дороге за стенами города, и смотрели, как горожане скрываются в его распахнутых воротах, и даже спины уходящих скиронцев, казалось, ничего не выражали кроме презрения.

Тогда он понял, что не уйдёт. Не сможет он жить после всего случившегося с ним за последние два дня. И лица, лица мёртвых детей и женщин, оттуда, со дна ямы, будут преследовать его, требуя долга крови за свою неожиданною смерть. А ему и платить-то — нечем! Одному никогда не заплатить, пусть даже Поводырь решит не звать его в свой чертог целую вечность. Одному не заплатить… Но можно стать среди тех, кто готовится эту плату с виновных стребовать. Завтра. Под Скироной. В бою с Безликим виновником кровавой драмы на площадях у Храмов… А если смилостивятся боги, то и умереть можно с честью, прихватив с собой сколько удастся врагов, и этим, хотя бы частично, искупить свою неисчерпаемую вину…

Прощение теперь получено, но вина никуда не делась. Прав оказался король: вина неискупима, ибо не совершить никогда ему, Котаху, ничего, способного вернуть этим детям и женщинам жизнь.

Значит… Значит, надо приниматься за поручение короля и делать его на совесть, чтобы больше никогда не рыть таких ям… Для любого человека и одной на всю жизнь — за глаза хватит…

И — смерть людоловам!!!

На встречу с Котахом они пришли все вместе, впятером. Сержант не хотел говорить с ними в казарме, где даже стены пропитаны духом армейской дисциплины и могли повлиять на свободный выбор этих людей. В отличие от короля, Котах твёрдо решил позволить им выбирать. Разговора этого он и ждал, и боялся. Каждому хочется видеть вокруг себя надёжных товарищей, с которыми и море — по колено. Остаться в одиночестве Котаху не хотелось, а рассчитывать ни на кого, кроме этих пятерых, он не мог. Людей ему дадут, и столько, сколько запросит. Но то будут просто солдаты, исполнители, бойцы, которым вязать и — вешать. А вот искать… искать-то, как раз, и некому.

Капралы уселись за стол Котаха на одну лавку — напротив сержанта. Трактирщик принёс глиняные кружки и вино — заказ Котах сделал заранее. Когда вино разлили по кружкам и кувшин опустел, трактирный слуга снова наполнил его.

— По какому случаю гуляем? — спросил Хорь.

Никто из пятерых не называл себя именем, полученным при рождении. Только клички, которыми наградила их жизнь, или выбрали сами. Настоящих имён этой пятёрки не знал и Котах, и в армейских списках так и значилось:

— капрал Хорь,

— капрал Лис,

— капрал Змей,

— капрал Звон,

— капрал Вихрь.

Клички, на удивление, хорошо подходили к каждому. Хорь был невысок, худ, зубы мелкие и острые — того и гляди, вцепится ими во что-нибудь — настолько злое выражение носило его лицо. Да, и характер у него злобный, хотя и сдержанный. В драку первым не лез, но и заводиться с ним никто не рисковал, чувствовали, что опасен.

Лис выглядел добродушным увальнем для тех, кто не имел с ним дела. Но впечатление это сохранялось до первых сказанных Лисом слов. Фразы носили оттенок двусмысленности, и никогда не удавалось понять, что он думает на самом деле. Обещания звучали неуверенно, и сомнения в том, что он выполнит обещанное, были настолько сильны, что оставались даже после того, что — выполнял. Выполнял, и правда, редко, и только то, что было выгодно самому.

Змей ростом обогнал всех пятерых, включая и Котаха. Длинный, худой. Но гибкий, и двигался неожиданно плавно, чего никак не ожидаешь от худых: обычно худые в движениях угловаты. Говорил с пришепетыванием, и когда тонкие, почти бесцветные, губы Змея раздвигались в улыбке, казалось, вот-вот высунется между ними раздвоенный змеиный язык.

Звон никому не верил на слово. Любимая фраза его: «По звону монету не определишь» немало способствовала такой кличке. Хотя главная причина, крылась, видимо в любви Звона к бахвальству и ненужному, бессмысленному вранью — правда, только в самых незначительных мелочах. «Звенишь, как золото, сам — даже не медь» — говаривал ему в таких случаях Вихрь, и этого было достаточно, чтобы прекратить на время враньё Звона.

Вихрь заслужил прозвище своей порывистостью. Он мог двигаться так быстро, что казалось — находится в нескольких местах одновременно. В сражении Вихрь был одним из лучших, и не получил шпоры рыцаря лишь по неясной прихоти шкатулки князя Ордена.

— Мы не гуляем, Хорь. Я хотел поговорить с вами без свидетелей и армейских штучек, вроде «слушаюсь» и «так точно!». Но сначала давайте выпьем…

— Да, свидетелей здесь, и впрямь, недостаток, — Звон кивнул на переполненный зал трактира. — Ну, раз без свидетелей, так без свидетелей… А и выпьем, чего же не выпить.

— Обещающее начало, — Змей выпил вина с полкружки и отставил её в сторону. — Попьём лучше после разговора… если настроение будет…

— Пожалуй, что и так, — последовал его примеру Лис. — Говори в чём дело, Котах.

Хорь вино выпил всё, но кружку тоже отставил. Вихрь и Звон поступили аналогично.

Начинался разговор плохо, закончиться мог ещё хуже. Но… Отступать было поздно, и Котах коротко, вполголоса, изложил капралам задание короля и свои на них, капралов, надежды.

— Отказаться не мог? — Хорь изобразил сочувствие, насколько это позволяла его злобная физиономия. — Я бы отказался, пусть бы это был сам Поводырь.

— Почему — именно Поводырь!? — удивился Звон. — Не Водяной? Не Леший?

— Потому что только Поводырь решает, кому и сколько жить… — Хорь резко встал и, не объясняя ничего, быстро вышел из трактира.

— Вот тебе и первый ответ, сержант, — Вихрь неодобрительно покачал головой. — Слишком быстро решил… А я — подумаю…

— Да, подумать стоит, — это уже Звон. — Есть над чем подумать…

— А я бы предпочёл не слышать твоих слов, Котах, — Змей потянулся за кружкой и допил оставшееся вино. — Есть слова, которые лучше не говорить.

— Вроде ничего особенного сказано не было, — оспорил Лис и тоже допил вино.

— Ошибаешься, Лис. Было! Сказано! Он, — палец Змея указал на Котаха, — только что сознался, что ответил королю, не советуясь с нами. Или ты думаешь: он не знает, что наши с ним судьбы связаны? И каждый его шаг обязательно отзовётся на нас?

— И что бы сделал ты на его месте? — вопрос задал Звон.

— Взял бы время подумать.

— И что потом?

— Посоветовался бы с нами и…

— И…

— Отказался бы.

— Легче, Змей, отказаться от приглашения Поводыря в свой чертог, чем от задания Седобородого. Котах не глупее нас, и отказался бы, если бы смог. То же и со временем на раздумья, — Лис потянулся за кувшином — налить себе вина.

— Оставь кувшин — мы ничего ещё не решили.

— Я решил, Змей, и потому — выпью. Да и вы все решили, нечего дурня клеить. Кому налить?

— А если я Хоря поддержу, когда подумаю?

— Мы все его поддержим, когда он вернётся. Он первый сообразил… Плохое место для уединения ты выбрал, Котах, совсем сноровку потерял. Без нас, и впрямь, тебе королевского задания не осилить…

— Эт точно, под самого слухача посадил… Или — нарочно? — подхватил за Лисом Звон. Увидев, как побледнел Котах при слове «слухач», добавил:

— Да, сноровка твоя — тю-тю… Уединитель из тебя…, — и Звон захохотал, протягивая кружку Лису — налей, мол.

Веселья Звона не поддержали, но вина попросили все. Когда вернулся Хорь, начали уже третий кувшин.

— Такая пьянка — и без меня! — Хорь уселся на своё место. — Меня, меня-то не забывайте, — и подставил кружку Лису. Тот охотно наполнил её…

А тело слухача — наводчика и информатора одной из банд уличных грабителей, со сломанной шеей обнаружили в закутке недалеко от трактира только утром следующего дня. Убийцу не нашли, собственно, и не искали: мало ли что могли не поделить обитатели скиронского дна. По правде сказать, и искать было некому — по причине неработающего сыска.

В полном составе новый Кабинет собирался всего один раз.

Было это сразу после заполнения пустующих вакансий — в день прихода в Раттанар траурного кортежа с телами Фирсоффа и его свиты. Потом военная служба и поручения короля отрывали от государственных обязанностей то одного, то другого советника или министра, что не способствовало чёткой работе Кабинета. Но Кабинет, всё же, справлялся — в основном, благодаря королеве.

Магда сделала заседания Кабинета ежедневными. То есть, сама она присутствовала каждый день в определённое время, с девяти утра до полудня, а остальные члены Кабинета приходили в это же время по возможности или по необходимости. Фактически, Раттанаром правила королева. Это получилось само собой из-за нерегулярных посещений министров и советников. Кому-то надо было следить, чтобы нерешённые между министерствами вопросы, по причине отсутствия на заседании одного из министров, не зависали в воздухе, а в случае его появления — тут же решались без проволочек и волокиты. Королева, как постоянный участник Кабинетных заседаний, и выполняла эту функцию, успевая обдумать проблему и внести в её решение, в случае необходимости, свои изменения.

Второй постоянной участницей была Апсала. Она присутствовала на заседаниях и как министр, и как врач королевы, и как единственный её советчик в сложных вопросах. Опыт управления большим хозяйством Храма Матушки в масштабах всего Соргона был весьма полезен и при управлении королевством. К тому же, в случае необходимости (не будем забывать, что Магда была беременна), в виду имелась замена королевы Апсалой в роли главы Кабинета. Подходил к концу второй месяц зимы, и пятый месяц беременности, и вот-вот должно было наступить время королеве удалиться в Храм Матушки на долгий срок — для молитв и лечения: скоро растущий живот уже никакими драпировками ткани не замаскируешь, и что тогда случится — одни только боги знают.

Этот день ничем не отличался от предыдущих. Вокруг стола сидели немногие члены Кабинета, в сегодняшнее утро посетившие дворец. Магда и Апсала, зарывших в вороха бумаг — отчётов, докладов, проектов и прожектов — вели неторопливую, но деловую, беседу с присутствующими. А в собеседниках у них оказались сегодня советник Маард, советник Паджеро, казначей Абер, министр Бренн, министр Кассерин и министр Велес. Разговор шёл о работе оружейников, которые, используя эскизы и наброски короля, уже наладили выпуск диковинных броней из пришедших в негодность во время сражений кольчуг и панцирей. Разрывы, разрубы, проломы зашивались подручным материалом, в результате чего получались гибриды, состоящие из кольчужных колец и железных пластин — досок. Непривычные соргонцам названия «бахтерец», «колонтарь», «юшман», «куяк» то и дело звучали над столом заседаний, заваленным образцами новой для Соргона продукции. Был здесь и образец тегиляя, которым Велес гордился больше всего.

— Этот доспех может своими руками сделать любой горожанин из тряпья — его в каждом доме полно. Мы проверяли: удар меча держит не хуже кольчуги, даже смягчает. Только что сечётся легко — ткань, всё же, и хорошо служит всего один-два боя. Ну, и в движениях несколько тесноват. Но это уже дело привычки. Если простегать его с обрывками кольчуг, то и вовсе — замечательная штука получается.

— Я предпочитаю доброе железо вместо этих прошитых тряпок, — Паджеро недовольно сморщился. — На такую защиту только от бедности и рассчитывать. А через два-три боя что — воин в одной рубахе на лысых пойдёт?

— Хороший воин через два-три боя добудет себе так близкое вам железо, полковник. Мы же говорим о временной защите, когда другого ничего под руками нет, — Маард покосился на королеву: как она отнеслась к его возражениям своему приёмышу. Вроде, никак, и советник продолжил: — Мне нравится такая простая идея, и она решает вопросы с ополчением — есть этот… тог… тиг…

— Тегиляй, — подсказал Велес.

— Тегиляй, — повторил за ним Маард, — вступаешь в войско. Нет — изволь дожидаться призыва и полного обеспечения. Мечи для ополченцев, я думаю, и дуэльные на первое время сойдут… Так что войско, в случае необходимости, мы сможем приличное набрать. И всё благодаря этим прошитым тряпкам.

— И казне дешевле станет, — не умолчал Абер. — Война — штука разорительная, учитывая, что добычи не приносит нам никакой…

— Какой вам хотелось бы добычи, господин казначей?

— Ну, мы же королевства не завоёвываем, а освобождаем…

— И — что?

— Притока средств оттуда ждать не приходится. И сырья, материалов всяких — тоже. Даже и помогать им ещё придётся — после правления-то Безликих. Тегиляй очень даже кстати — полезное изделие. Такое моё мнение. Да и прочие образцы тоже немалую экономию нам дадут. Во-первых — не ковать заново, а только дырочки подлатать. И уже человек защищён от вражеского оружия. Да и железа расход, да и стоимость опять же та самая…

— Господа, мне ли вам напоминать, что война берёт свою оплату людскими жизнями? И чем больше мы сохраним людей, тем легче будет нам пережить её последствия. Население — единственный ресурс, который влияет на все остальные. И если он медленно восполняется, то тяжело приходится всем: война отбирает у экономики страны рабочие руки, и голод, разруха становятся неизбежны.

— Вы правы, Ваше Величество, я сказал необдуманно, — Паджеро виновато развёл руки. — Просто все эти штуки мне непривычны, а новое, не испытанное в реальном бою, а не тренировочном, всегда вызывает у меня некоторые сомнения. Чтобы знать, насколько хороши эти переделки, надо самому их испытать. Но у меня нет рваных кольчуг, чтобы зашить в них дыры и идти в бой. Мои кольчуги как-то всё ещё целы…

Магда улыбнулась:

— Вы упрямец, советник. Но согласитесь, что любой из этих предметов защищает человеческое тело от ударов мечей лучше, чем чистый воздух. Или и это вы будете оспаривать?

— Нет, Ваше Величество, этого я оспаривать не буду…

Открылась дверь кабинета, и вошли Вустер с Эрином. Военный министр ездил втайне смотреть на каменную перемычку на границе с Хафеларом, и только вернулся оттуда, и не один.

Обмен приветствиями, восхищение Вустера:

— О, новинки!

Эрин тут же запустил руки в железные груды на столе, рассматривая детали произведенного ремонта. По лицу его трудно было сказать: одобряет или нет. Но молчаливое сопение гнома не носило оттенка недовольства или возмущения, что случалось с ним при виде откровенно халтурной, некачественной работы. Значит, понял Велес, резких критических замечаний не последует. А, может быть, не последует никаких.

— Ваше Величество, возникла необходимость в отъезде советника Маарда. Король извиняется, если нарушил чёткую работу Кабинета, но обстоятельства требуют срочного отъезда советника…

Магда, знавшая о каменной связи гномов, не стала задавать лишних вопросов. Спросила только:

— Куда и как срочно?

— Выезжать немедленно в Эрфуртар. По Скиронской дороге, советник, на развилке к озеру Глубокому, вы встретите вестника с подготовленными для вас бумагами. Король назначает вас вице-королём Эрфуртара…

— Что ж, советник, простите — теперь, наверное, уже Ваше Величество, езжайте, если дела требуют этого. Помните только, что Эрфуртар — королевство, вырванное из рук Разрушителя, и проявляйте присущую вам мудрость и сдержанность.

— Благодарю Вас, Ваше Величество, за добрые пожелания. Я не стану злоупотреблять властью, доверенной мне Его Величеством, — если Маард и был удивлён назначением, и устной формой его передачи через Вустера, то сумел это скрыть от окружающих. Даже мелькнувшая радость от торжества над извечным политическим противником бароном Геймаром — для Геймара он становился теперь недоступен — не отразилась на спокойном лице Маарда.

— А я, Ваше Величество, вынужден похитить у Вас министра Бренна, — добавил Эрин. — Его тоже ждёт поручение нашего короля, правда, не такое громкое.

— Нужды войны — в первую очередь господа. Мы постараемся справиться с теми, кто остаётся… — королева вдруг побледнела. — Апсала, мне что-то нехорошо. Проводите меня в покои, потом вернётесь — объясните господам то, что мы с вами наметили. Простите, мужчины, но свой голос и право вести заседания Кабинета я передаю Верховной жрице Матушки Апсале. Надеюсь, что вы не станете из-за этого срывать работу раттанарского Кабинета…

— Я тоже на это надеюсь, — сказал Паджеро, когда королева и жрица вышли. — Как надеюсь, что здоровью королевы угрозы нет…