"Сбежавшая невеста" - читать интересную книгу автора (Ходж Джейн)

XVII

Дженнифер ходила из угла в угол по комнате, которую ей отвела тетушка Фостер, и пыталась справиться со своим несчастьем. Гнев на Мэйнверинга за его несправедливые подозрения помог ей выдержать расспросы Элизабет. Потом, не в силах вынести ее сочувствия и рассердившись на нее за замечания в адрес Мэйнверинга, она сбежала в свою комнату и теперь пыталась оценить размеры кораблекрушения. Куда деваться? Что делать? Вскоре она снова начала строить планы. Прежде всего, нужно использовать победу над дядей, чтобы обеспечить свадьбу Элизабет. Потом она поедет домой в Дентон-Холл, избавит свой дом от Гернингов и начнет жить затворницей.

Она без особого энтузиазма размышляла над этой перспективой, когда служанка перебила ход ее мыслей и вручила измятое письмо, доставленное с нарочным. В ней тут же вспыхнула надежда. Кто еще кроме Мэйнверинга знал, где она? Дрожащими руками она вскрыла письмо, размышляя тем временем, как достойнее принять его извинения. Письмо было написано торопливым неизвестным и неразборчивым почерком.

«Жизнь моя, – читала она, – я вижу, что не могу без вас жить. Вы должны простить меня, выйти за меня замуж. Я не могу появиться в Холборне. Умоляю, приходите в сад Темпл, к реке, как только получите эту записку. Я буду ждать вас там весь вечер, ваш покорный слуга».

Вместо подписи стояла одна буква «М».

Каким быстрым, каким легким оказался переход от отчаяния к радости! Дженнифер тут же оказалась у зеркала, трясущимися руками поправляя волосы. Уже вечерело. Он, должно быть, уже какое-то время ждет ее, беспокоясь, сможет ли она простить его. Как будто она не простила ему все заранее, пока он еще говорил! Его гнев, основанный на ошибке, не имел к ней никакого отношения. Сейчас, вспоминая весь разговор, она вообще не понимала, отчего так расстроилась: разве сам его гнев не являлся лучшим доказательством его любви? Но она теряет время. Она поспешила вниз, задержавшись у дверей Элизабет, чтобы сказать, что идет глотнуть свежего воздуха, и отказалась от компании и Элизабет, и Эдмунда. Она возблагодарила судьбу за добродушие тетушки Фостер, которая не увидела ничего дурного в том, что Дженнифер идет прогуляться в одиночестве.

Длинный жаркий день уступал место прохладе, и город наполнялся вечерними звуками и запахами, но она едва замечала их, со всех ног спеша к реке. Когда она дошла до сада, там оказалось тихо и безлюдно, и она пожалела, что Мэйнверинг не указал более точно место, где будет ждать ее; потом ей пришло в голову, что в его записке было что-то необычное. Она как-то не могла представить себе, чтобы он произнес «Жизнь моя!» Бездумное возбуждение, которое привело ее сюда, куда-то вдруг исчезло. Она стояла одна-одинешенька у входа в сад, поплотнее кутаясь в прихваченную второпях пелерину Элизабет; ее трясло. От ожидания или от вечерней прохлады?

По одной из аллей к ней приближался мужчина. Она сделала нерешительный шаг вперед, затем остановилась в ожидании. Нет, это не Мэйнверинг; она слишком знала его высокую фигуру и решительную походку. Затем, когда мужчина подошел ближе, она отпрянула.

– Вы?!

– Кто же еще, дорогуша? К вашим услугам, – сказал Майлз Мандевиль.

– Это вы мне писали?

– Конечно, жизнь моя.

Ей следовало догадаться. Это была его фраза. Почему она ее не узнала? Но она была слепа, безумна, думала только о Мэйнверинге.

– Сэр, – она с трудом взяла себя в руки, – я должна извиниться, если своим появлением пробудила ваши надежды. Но должна сказать, что пришла сюда по ошибке. Нам нечего больше сказать друг другу. Разрешите попрощаться с вами.

Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку.

– Нет-нет, – сказал он, – не так быстро, дорогуша. Мы не расстанемся так легко. Это прямо смешно. Из того, что вы сказали, следует, что вы пришли сюда в надежде увидеть не меня, а Мэйнверинга. Какой удар для вас: не этот задира-аристократ, а простак Майлз Мандевиль. Что ж, жребий брошен, вам придется удовлетвориться мною. Дорогая, мы уезжаем во Францию.

– Вы сумасшедший, сэр, – она попыталась вырваться, но тщетно.

– Да, думаю, сумасшедший. Как вы знаете, у меня прозвище – Безумец Мандевиль. И у меня есть причины сходить с ума и из-за вас, и из-за вашего патрона Мэйнверинга. Черт возьми, я схожу с ума от одной мысли о том, какое чудесное орудие мести судьба послала мне в вашем лице. Он приказал мне покинуть город, как нашкодившему щенку, и, сказать прямо, я не вижу иного выхода. Он куда как могущественнее меня и знает это. Но чем обернется его триумф, когда он узнает, что я прихватил с собой вас? Вы думали, что это он вам написал «прости и выйди замуж»? Нет, это я. Если уж ехать в изгнание, то не одному. Но пошли, мы теряем здесь время.

И прежде чем она успела издать хоть звук, он закрыл ей рот рукой и стал силой заталкивать в карету, стоявшую у ворот сада. Отчаянно отбиваясь, она сумела пару раз довольно сильно ударить его по физиономии, но он затолкал ее внутрь, захлопнул дверцу кареты и крикнул кучеру трогать.

Она забилась в угол кареты: как она смела думать днем, что положение ее отчаянное? Тогда она просто поссорилась с Мэйнверингом, но в глубине души-то знала, что рано или поздно они помирятся. А теперь… Даже если ей удастся сбежать от Мандевиля (а она так и намеревалась сделать) до того как он заставит ее подняться на корабль, даже если так, то она погибла навсегда. Кто поверит, что это новое приключение – не ее придумка, или, по крайней мере, – не ее вина? Теперь-то она знала, что Мэйнверинг готов поверить самому плохому о ней. Как можно надеяться объяснить эту новую выходку, да еще такую? Как она допустила, чтобы такое случилось? В третий раз за этот день она заплакала, потом сердито упрекнула себя за это. Слезы – так вела бы себя Элизабет. Для спасения понадобятся все силы и хитрость. Слезы здесь не помогут. Что до будущего, то чему быть – того не миновать. Пока надо подумать о настоящем. Она осторожно выглянула в окно. Они проезжали Ламбет. Это не по дороге в Довер. Куда Мандевиль везет ее?

Рядом с каретой ехал всадник – Мандевиль; он поднял руку в полунасмешливом приветствии. Она заставила себя помахать в ответ рукой и даже выдавила из себя подобие улыбки. Если ей удастся убедить его, что она смирилась со своей судьбой, сбежать будет гораздо легче.

Время тянулось бесконечно. Тени удлинились, холмы погрузились в темноту. Неужели они будут ехать всю ночь? Если так, то она действительно пропала. Она вовсе уже было отчаялась, но тут карета замедлила ход, и, склонившись вперед, она увидела, что они находятся на окраине какого-то городка. Они наконец остановились на пустынной улице у дверей трактира. Дверца кареты отворилась, ступени опустили, внизу стоял Мандевиль, готовый помочь ей выйти из кареты, – сама галантность. Поблизости никого не было, кроме Мандевиля и его слуг. Время для побега еще не пришло. Она приняла его руку и вышла, сделав вид, что зевает, прикрывшись ладошкой.

– Дорогая, – произнес Мандевиль, – тысяча извинений, что ехать пришлось так долго, но я хотел добраться до этого трактира, хозяева которого – мои добрые друзья. Теперь – ужин и ночной отдых, – он насмешливо посмотрел на нее, – а завтра отправимся в Саутгемптон, где стоит моя яхта.

Она заставила себя не обращать внимания на то значение, которое он вложил в свои слова.

– Отдохнуть – это прекрасно, – легко сказала она, – по правде говоря, день у меня выдался очень утомительный.

– Могу поклясться, что это так. Ну, когда мы будем в Париже, будете отдыхать сколько угодно. Но пошли, хозяин ждет. Он привык, что я приезжаю сюда с женщинами. Так что звать его на помощь бесполезно, если вы об этом подумали.

Она вздернула подбородок.

– Мне и в голову не приходило. Я прекрасно понимаю, что моя репутация уже загублена. А что сделано, то сделано. И я не сомневаюсь, что в Париже будет чрезвычайно весело.

Он посмотрел на нее с немым уважением.

– Вот даже как? Игра проиграна? Я всегда уважал тех, кто умеет проигрывать. Будьте уверены, вы правы. После ночи, проведенной здесь в моей неподходящей компании, вам трудно будет доказать свою невинность даже менее строгому судье, чем Мэйнверинг. Что ж, это облегчает дело, мы проведем вечер лучше, чем я ожидал.

Позволив ему ввести себя в дом, Дженнифер поняла, что он разочарован. Он ожидал слез и жалоб. Ее поведение притупляло его подозрительность. Наслаждаясь его замешательством, она с еще большей легкостью играла свою роль. Ей нужно убедить хозяев этой маленькой таверны, что она приехала с Мандевилем добровольно.

Когда хозяин – низенький, толстый, хромой мужчина вышел им навстречу, она более решительно взяла Мандевиля под руку.

– Ай-ай-ай, дорогой мистер Мандевиль, куда это вы меня завезли? Клянусь, никогда еще так не уставала.

С изящным вздохом она опустилась в кресло перед камином в маленькой чистой гостиной.

Мандевиль взглянул на нее с подозрением, но вскоре занялся с хозяином обсуждением обеда и ночлега, и Дженнифер поняла, что они действительно хорошо знакомы.

Когда Мандевиль договорился об обеде – цыпленок и бараньи отбивные – и убедился, что у хозяина есть запасы кларета, Дженнифер поднесла руку к волосам.

– Сквозняк в вашей карете совершенно растрепал меня, мистер Мандевиль. Я наверняка выгляжу ужасно. Прошу вас, – обратилась она к хозяину, – покажите мне мою комнату.

– Конечно, дорогая, – Мандевиль понимающе улыбнулся ей, – ваша внешность несколько пострадала. Но вас, вероятно, разочарует, что из этой таверны только один выход и он в этой комнате.

Дженнифер разыграла удивление:

– А зачем мне выход? Мне нужны зеркало и ужин, а их, как я понимаю, на улице не найдешь.

Она отправилась наверх в сопровождении хозяина, но высокомерно отпустила его, как только он показал ей маленькую комнату, предназначенную для нее. Она увидела дверь в соседнюю комнату, с содроганием заметила, что обе двери не запираются, а подбежав к окну поняла, чем был так доволен Мандевиль: окно выходило в замкнутый внутренний дворик. Сбежать таким путем не было никакой надежды.

Она механически пригладила волосы перед надтреснутым зеркалом над камином, прикидывая, что предпринять. Хозяйка не появлялась. Хозяин, совершенно очевидно, был сообщником Мандевиля. Она могла надеяться только на себя. Так, на ночь оставаться здесь никак нельзя. Она огляделась в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить оружием, но ничего не нашла. Затем сообразила: бутылки. Бутылки с кларетом. Улыбаясь, она сошла по крутым ступенькам вниз.

Мандевиль поднялся ей навстречу и церемонно усадил снова в то же кресло. Он не намеревался давать ей шанс выскользнуть за дверь.

– Вы так внимательны, мистер Мандевиль, вы меня балуете. – Она спокойно расположилась у огня. – Надеюсь, хозяева не будут тянуть с обедом, я ужасно проголодалась.

– Вы замечательная девушка, мисс Фэрбенк.

– Действительно? Вы не разочарованы, что я не рыдаю? Должна признаться, всегда не любила плакать. И ведь слезами горю не поможешь, не так ли?

– Нет, – он обрадовался возможности выказать твердость. – Я решил окончательно.

– Конечно, – она одобрительно улыбнулась, – но знаете, мистер Мандевиль, мне все-таки необходимо чего-нибудь выпить. Как вы думаете, у этого красноносого человека найдется немного миндальной наливки?

Он засмеялся и позвонил:

– Уверен, найдется.

Он заказал наливку, встал и с улыбкой наклонился над Дженнифер, подойдя слишком близко.

– Мисс Фэрбенк, я восхищен вашим присутствием духа. Вы даже не спросили, как я собираюсь доставить вас во Францию.

– Зачем спрашивать? – холодно заметила она. – Я уверена, что вы прекрасно обо всем позаботились. Совершенно очевидно, что в деле похищения дам у вас обширная практика.

Она тут же пожалела о своем сарказме.

Он вспыхнул и, подойдя к ней вплотную, взял ее за руку. Она посмотрела на его руку и вдруг воскликнула:

– Ох, мистер Мандевиль, только взгляните на ваши руки. Честное слово, мне будет стыдно сидеть с вами за одним столом! Я уверена, что наш краснолицый друг составит мне компанию, пока вы приводите себя в порядок.

Он удивленно глянул на нее:

– Не знаю, к чему вы клоните, но если вы так желаете, я, конечно, это сделаю. В конце концов сегодня у нас праздник.

Он призвал хозяина, объяснил ему, что леди подвержена нервным припадкам, если остается одна, и вышел из комнаты.

Хозяин с любопытством посмотрел на Дженнифер, спокойно сидевшую у камина, но остался. Пока Мандевиль отсутствовал, Дженнифер без умолку трещала об удовольствиях, ожидавших ее в Париже, пересыпая свою речь таким количеством «аж», «ну» и «клянусь» и «ни Боже мой», что у нее язык заболел.

Когда Мандевиль вошел, она как раз говорила:

– И Рю Риволи, и место, где укокошили эту бедную королеву, и Тюильри… Говорят, эти места ужасно красивы! И я все это увижу, и у меня будет новый гардероб!

– Вы с ума сошли? – спросил Мандевиль, когда хозяин вышел.

– Совсем нет. Я просто тренируюсь. Вам не нравится?

– Это просто смешно! – Он сердито прошелся по комнате. – Что творится в этой хорошенькой головке?

Она встряхнула кудряшками:

– Прежде всего я думаю об обеде и немного философствую. Если мне на роду написано быть содержанкой, – кажется, это так называется? – то мне следует найти для этого верный тон. Но вот наконец и обед.

С хорошо скрываемым интересом она следила, как хозяин и мальчик-слуга накрывали на стол. Откупорят ли они сразу все бутылки? Все зависело от этого. Она с облегчением пронаблюдала, как хозяин открыл одну бутылку, из экономии оставив остальные на приставном столике.

Мандевиль устроил целый спектакль, торжественно усаживая ее за стол, но ей все же удалось сесть лицом к окну, подальше от огня и поближе к столику с бутылками.

Потом, с трудом заставляя себя заглатывать пищу – кусок не лез ей в горло – она приступила к развлекательной программе, пересказывая заинтересованному слушателю Светские сплетни, как привыкла у герцогини.

Обед прошел гладко. К ее разочарованию, Мандевиль пил очень умеренно.

– В такую ночь не стоит набираться, – сказал он, подмигивая и салютуя ей бокалом.

Ей сделалось дурно, но эти слова и множество других его намеков облегчили намерение осуществить план, который был ей глубоко противен. Со стола уже убрали, был подан десерт. Хозяин открыл еще одну бутылку кларета, но позади нее на столике оставалась еще одна неоткупоренная.

– Спасибо, – Мандевиль отпустил его. – Мы поухаживаем за собой сами, не правда ли, моя красавица?

Он придвинул стул поближе и положил руку ей на колено.

– Вы правы, мистер Мандевиль. И для начала наполните-ка мой стакан. Вы, может быть, и не хотели бы «набраться», как вы элегантно выразились, а я как раз предпочла бы поднабраться.

Он, рассмеявшись, налил ей вина.

– Хороша шутка, ничего не скажешь! Обязательно расскажу в клубе. «Предпочла бы поднабраться». Черт возьми, вы мне нравитесь, Дженнифер. – В рассеянности он опустошил и снова наполнил свой собственный стакан. Подождать, пока он еще опьянеет? Нет. Его рука снова была на ее колене, гладила его. Она неожиданно взглянула в окно.

– Разрази меня гром, – воскликнула она, – если это не лорд Мэйнверинг!

– Что, здесь? – Мандевиль с проклятием повернулся к окну.

Это был тот шанс, которого ждала Дженнифер. Она схватила полную бутылку кларета и изо всех сил ударила его по голове. Он слегка охнул и сел в кресле. Она прислушалась. Все было тихо. Откуда-то из глубины дома доносился голос хозяина, распекавшего жену и мальчишку. Пока что все шло гладко. Но он дышал ровно, пульс был тоже ровный. Ее тут же одолел страх: а что если он придет в себя слишком быстро?

Трясущейся рукой она достала из его кармана полный бумажник. Это претило ей еще больше, чем то, что пришлось ударить его по голове. Но ничего не поделаешь. Нужно как можно скорее выбираться отсюда, а для этого нужны деньги. Она убрала бумажник в свой ридикюль, надела шляпку, которую предусмотрительно оставила внизу, и быстро оглядела комнату. Она не забыла ни одной вещи, по которой ее можно было бы опознать. Забеспокоившись, она намочила салфетку и повязала ее Мандевилю вокруг головы, на месте удара уже начала вырастать большая шишка.

Сделав это, она быстро прошла в холл, осторожно отодвинула тяжелый засов и вышла в прохладный воздух летнего вечера.

Воздух был наполнен ароматами. Она сделала несколько глубоких вдохов и посмотрела вниз и вверх вдоль улицы, мирно лежавшей в вечерних тенях. Должно быть, уже очень поздно. Ей повезло, что все это произошло в одну из самых светлых ночей в году. Теперь, вдали от Майлза Мандевиля, она уже не испытывала такого отчаяния. Правда, ее положение довольно затруднительно, но она свободна, у нее есть деньги, она еще спасет себя и свою репутацию. Жаль, конечно, что она не знает, где находится, размышляла она, быстрыми шагами идя к центру городка, но это неважно, важно знать, куда она направляется. А это она знала твердо. Все ее беды начались с того, что она убежала из дому. Она поедет в Дентон-Холл, станет его настоящей хозяйкой, и наплевать на свет и его сплетни. Если Мэйнверинг разыщет ее – хорошо. Если нет – что ж, к этому надо быть готовой: она станет самой эксцентричной из старых дев. «Буду разводить кошек – нет, лучше обезьян», – думала она, выходя на центральную площадь и останавливаясь перед большим постоялым двором.

На площади еще были люди, и она ощущала любопытные взгляды, направленные в ее сторону. Ей надо было бы придумать, как она объяснит, почему не имеет багажа и почему ее никто не сопровождает. Она расправила плечи и откинула назад голову – жест, который напомнил бы Мэйнверингу ее старшего брата. Почему она должна что-то кому-то объяснять? У нее есть деньги, совесть ее чиста. Что еще нужно?

Она решительно вошла в дом, очень удачно подражая старой герцогине, когда та сердилась, и повелительным тоном потребовала хозяина. Он подошел не очень охотно, оторвавшись от чарки и сыра, которым наслаждался, сидя на кухне, и коротко осведомился, чего желает леди в столь поздний час.

– Крытую коляску и четырех лучших лошадей, тотчас, – последовал твердый ответ.

– Крытую коляску? Четырех лошадей? – Он никогда о таком не слышал. Молодая леди, он с сомнением назвал ее так, – очень молодая леди, и одна, ночью… Зачем ей коляска и четверка лошадей?

– Это вас совершенно не касается, – сказала Дженнифер, – я уже и так задержалась. Я хорошо заплачу, если все будет готово через десять минут.

Как бы нечаянно, она приоткрыла ридикюль, чтобы был виден бумажник.

– Гмм? – Хозяин поднял брови, извинился и отдал необходимые приказания.

Прождав в беспокойстве четверть часа, в течение которых она с помощью осторожных расспросов поняла, что находится в Эпсоме, и в свою очередь намекнув успокоившемуся хозяину кое-что о смерти и несчастье в своей семье, она наконец отправилась в Дентон-Холл.

Солнце давно село. На небе сияла луна. Дженнифер чутко спала, пристраиваясь то так, то этак в трясущемся экипаже. Когда она проснулась, застывшая и усталая, справа от себя она узнала стены Петворт-Парка. Она почти дома. Кучер остановился на Петворт-сквер, спросил, куда ехать, и они потряслись дальше. Перед ними промелькнул олень, которого вспугнул стук колес. Вот уже и Дентон-Парк. Дом вырисовывался перед ней в лучах холодного рассвета, Дженнифер спрыгнула с коляски; в горле стоял ком, в глазах – слезы. Быстро смахнув их рукой, она расплатилась с кучером и с замиранием сердца повернулась к дому. Она дома, она спасена, она снова – мисс Перчис.

Взбежав по ступеням, она молотком выбила веселую трель на дверях. Много лет назад так стучали в дверь ее братья, когда неожиданно возвращались. Странно, она впервые вспомнила о них без боли. «Я повзрослела, – подумала она, – как странно».

В темном холле забрезжил свет, большая дверь приоткрылась, и на пороге появился обеспокоенный старый Сомс в ночном колпаке и накинутом на плечи пальто.

Увидев ее, он расцвел.

– Мисс Дженнифер! Счастливый день! Вы наконец дома!

– Да, Сомс. – Она вошла в холл и закрыла за собой дверь. – Я приехала домой, чтобы быть здесь хозяйкой. Давно пора.

Он смахнул слезу:

– Прекрасные новости. Но, мисс Дженнифер, где ваш багаж, где горничная? Вы одна?

Она тихо улыбнулась ему.

– Ужасно, не правда ли? Как удачно, что никто кроме вас этого не видит. А теперь я иду прямо в постель, и, Сомс, мне кажется, что я уже какое-то время была дома: болела.

Он с любовью посмотрел на нее:

– Ох, мисс Дженни, вы всегда были забиякой. У нас у всех сердце разрывалось, когда мы видели как вами командует…

– Ш-ш-ш, Сомс, – перебила она его, – довольно. Все позади. И вы отправляйте в постель, а то схватите воспаление легких. Я иду к себе. Разбудите меня в полдень и скажите, чтобы Хобсон – управляющий – пришел к часу.

Сомс был так рад этому новому доказательству того, что она действительно станет хозяйкой, и, провожая ее наверх, только бормотал что-то о проветренной постели и грелках.

– Глупости, Сомс, – произнесла она, забралась под одеяло и через минуту уже спала.