"Сбежавшая невеста" - читать интересную книгу автора (Ходж Джейн)

XVIII

В Лондоне лорд Мэйнверинг нетерпеливо мерил шагами будуар своей бабушки: взад-вперед, туда-сюда, а она сидела, выпрямившись в кресле, и наблюдала за ним с сожалением и сочувствием.

– Джордж, у меня уже голова пошла кругом, – сказала она наконец. – Это хуже, чем в Эксетерском зверинце. Неужели нельзя посидеть и смирно подождать своей участи, как истинному христианину?

– Нет, мэм, – он остановился около нее. – Если бы это была не моя вина, я бы мог это вынести. Но я такого наговорил… Как она может меня простить?

Он снова зашагал, но в другом направлении, что позволяло ему как бы случайно выглядывать в окно, высматривая лакея, который был послан с письмом к Дженнифер.

– Как она простит тебя – это ее проблема, – сказала старая леди, – но прощение, знаешь ли, женщинам дается легче. Сколько раз я прощала твоего деда… Ох, Господи…

– Но вы были его женой, мэм.

– Ты считаешь, это легче? Не думаю, Джордж, не думаю.

Но он ее уже не слушал.

– Наконец-то, – сказал он, – где этот балбес болтался так долго? Вон он идет.

Он уже было направился из комнаты, чтобы встретить лакея, но бабушка задержала его.

– Терпение, Джордж, терпение. И помни: письмо будет адресовано мне.

Но никакого письма не было. Мэйнверингу показалось, что прошла вечность, пока лакей переоделся в домашнюю ливрею, появился на пороге и доложил, что не получил ответа на письмо герцогини.

– Нет ответа? – Она очень удивилась. – Погоди, Джордж, еще рано отправляться к дьяволу. В это верится с трудом. Мисс Фэрбенк, пардон, мисс Перчис, горда, но не невежлива. – Она повернулась к лакею. – Ты передал письмо мисс Фэрбенк прямо в руки, как я приказывала?

Он поежился под проницательным взглядом.

– Нет, я не смог, ваша светлость, ее не было.

– Не было? Тогда почему ты не дождался ее возвращения?

Лакей покраснел и покружил головой так, будто ему был тесен воротник:

– Если ее светлости угодно… Я знаю, вы не любите слушать сплетни слуг… Я ждал, сколько мог… Уже прошло и шесть, и семь вечера… Я решил, что уже не стоит ждать.

– Не стоит? Ты хочешь сказать, что тебе было пора обедать? Что за негодный пустоголовый болван! Но что ты там бормотал о сплетнях?

– Ну, ваша светлость, в людской болтали (а их и всего-то там три служанки, повар да дворецкий, да и тот без ливреи), – он вздрогнул при нетерпеливом восклицании герцогини и продолжал, – короче говоря, – ваша светлость, они болтали, что мисс Фэрбенк сбежала.

– Что, опять? – воскликнула герцогиня. – Нет, Джордж, ты никуда не двинешься, пока мы не выясним все до конца. Я устала от твоих вспышек. Приди в себя и слушай.

С Мэйнверингом давно никто так не разговаривал. Удивляясь самому себе, он опустился в кресло и стал слушать, как бабушка допрашивает лакея.

Оказалось, что когда он пришел, в доме был переполох. Мистер Гернинг пошел поговорить с мисс Фэрбенк, обнаружил, что она ушла гулять одна, и учинил скандал, что, по словам служанки, было явлением совершенно обычным.

Мисс Гернинг успокаивала его, как могла, говоря, что кузина вышла лишь на минуту глотнуть свежего воздуха, но кузен Эдмунд все-таки счел нужным пойти за ней. Так как все эти разговоры происходили в холле, а лакей ожидал под лестницей, ему все было слышно.

Но вскоре вернулся Эдмунд, бледный, хлопнул дверью и закричал на весь дом, так что могли слышать абсолютно все, что какой-то мужчина силой увез его кузину Дженнифер в карете каштанового цвета. Мистер Гернинг снова стал кричать, его сестра заплакала, а дочь пригрозила поступить так же. К этому моменту, конечно, все слуги уже беспардонно слушали. Они слышали, как мисс Гернинг побежала наверх и принесла записку, адресованную мисс Фэрбенк, которую нашла на полу у нее в комнате. В записке назначалось свидание в саду Темпл. Ничего не подозревая, мисс Фэрбенк пошла туда, и ее украли. Тут миссис Фостер зарыдала, а мисс Гернинг упала в обморок, уронив записку.

– И что случилось с запиской? – спросила герцогиня.

– Ух, ваша светлость, – воротничок снова стал узковат, – не знаю, правильно ли я сделал, но… Надеюсь, ваша светлость не будет сердиться, но зная интерес, который вы проявляете к молодой леди, я воспользовался случаем, – тут он вытащил из кармана смятый листок бумаги и передал ей, – и подобрал ее. Вот она.

– Хорошо, – сказала герцогиня, – ты справился лучше, чем я ожидала.

Оставшись наедине с Мэйнверингом, она расправила бумажку и прочла ее вслух: «Жизнь моя, я вижу, что не могу без вас жить. Вы должны простить меня, выйти за меня замуж. Я не могу появиться в Холборне. Умоляю, приходите в сад Темпл, к реке, как только получите эту записку. Я буду ждать вас там весь вечер, ваш покорный слуга». Да. – Она покрутила записку в руках. – Цветисто, но по существу. И подписано, Джордж, просто «М». Это ведь не твоя?

– Моя? Сейчас не время шутить, мэм. Она, очевидно, сбежала с Мандевилем. Я знаю этот его каштановый экипаж. Что ж, желаю им счастья.

– Джордж, ты испытываешь мое терпение. Ты совсем потерял голову? Ты совсем ослеп и оглох от своей страсти и не слышал, что рассказывал слуга? Мисс Фэрбенк увезли силой в этом каштановом экипаже, который, как тебе известно, принадлежит Мандевилю. Эта записка, конечно, от него. Узнать можно по стилю. Интересно, он специально написал так, чтобы она подумала, будто письмо от тебя, или ему просто повезло?

– От меня? Что вы имеете в виду?

– Господи, дай мне терпения! Ты еще не додумался? Дженнифер, конечно, расстроилась после вашей сцены, получила записку, в которой просят прощения и делают предложение, да еще и подписанную буквой «М». Конечно, она сразу же решила, что записку писал ты, и поспешила на свидание, чтобы простить и попросить прощения.

Он вскочил.

– И вместо этого встретила Мандевиля. Я никогда себе этого не прощу. Если бы только я вернулся туда, а не прибежал к вам со своими разговорами о гордости и отчаянии и разной прочей ерундой! Но мы теряем время. Благодарю от всего сердца, мэм. Вы привели меня в чувство. А теперь сделайте мне еще одно одолжение: велите заложить самых быстрых лошадей и принести дедушкины пистолеты.

– Разумеется. – Она позвонила и отдала необходимые распоряжения. – А ты догадываешься, куда он ее повез?

– Надеюсь. Мне придется на это сделать ставку. Я знаю, что его яхта в Саутгемптоне. И помню, как Гарриет Вильсон говорила, что она провела однажды ночь с ним в маленькой таверне в Эпсоме; он похвалялся, что платит хозяину за услуги. Он повезет Дженнифер туда на ночь, чтобы окончательно погубить ее репутацию, а потом увезет во Францию, чтобы избежать моей мести.

– А что будешь делать ты, Джордж?

– Убью его, если понадобится, и, что бы ни случилось, завтра же женюсь на Дженнифер. Вы можете попросить вашего кузена епископа приготовить все для свадьбы по специальному разрешению.

– Хорошо. А вот и карета. Не стреляй больше, чем нужно. И, Джордж, – окликнула она его, – что бы ни произошло, прошу – не задирай Дженнифер. Женщины любят, чтобы с ними считались.

Он повернулся и поцеловал бабушке руку.

– Мэм, только бы мне найти ее…

Конюх герцогини не привык к тому, чтобы кто-то другой правил его любимыми серыми, но одного взгляда на лорда Мэйнверинга было достаточно, чтобы уступить ему свое место. Конюх был счастлив уже тем, что ему вообще позволили ехать, а не оставили дома. Когда они на полной скорости понеслись по Парк-Лейн, он закрыл глаза и принялся молиться. А слепой нищий, наощупь переходивший дорогу, наоборот, открыл глаза, вдруг прозрев, и бросился бегом на другую сторону. В Уайтхолле они подобно урагану разметали в стороны девиц из женской семинарии, длинной вереницей тянувшихся на вечернюю прогулку. Кучер поглубже надвинул шляпу и, взглянув на слугу Мэйнверинга, улыбнулся:

– Мы, похоже, спешим!

Серые почти совсем выбились из сил, когда Мэйнверинг остановился у дверей маленькой таверны, которую узнал по описанию Гарриет Вильсон, но кучер даже не пытался протестовать.

Мэйнверинг бросил ему вожжи и поспешил к двери. Было уже поздно. Слишком поздно? Он сердито заколотил в дверь рукояткой хлыста и закричал:

– Эй, в доме, поторопитесь!

Откуда-то из кухни выползла старуха и посмотрела на него с беспокойством.

– Господи помилуй, – пробормотала она, – еще один из благородных. Будто нам сегодня мало бед… – И, повысив голос, позвала, – Джон, Джон, тут еще один…

– Иду, ма, – ответил мужской голос. Послышался разговор, потом сверху спустился низенький толстый краснолицый мужчина и передал ей таз с водой.

– Костоправ говорит делать компрессы и постоянно следить, чтобы вода была холодная. И давать ему нюхать нашатырь, чтобы он снова не отключился.

Он повернулся к Мэйнверингу:

– Прошу простить, сэр, что задержал вас, но мы совершенно выбиты из колеи сегодня. А место-то у меня всегда считалось таким спокойным, лучшим во всем Суррее.

– Жаль беспокоить вас в такое позднее время, – сказал Мэйнверинг, жалея, что не придумал раньше, как поосторожнее начать расспросы, – но я ищу одну молодую леди, которую, по моим сведениям, могли сюда привезти.

– Молодую леди, – хозяин даже поперхнулся на слове, – скорее уж молодую мегеру. И вы еще говорите «леди». Слышали бы вы, как называл ее мистер Мандевиль, когда пришел в себя! А уж он-то такой щедрый, такой приятный джентльмен. Так обойтись с ним! Да таким, как она, даже в тюрьме не место! Молодая леди, как же… Бесовка!

Мэйнверинг едва мог скрыть радость по поводу услышанного, поэтому не обращал внимания на выражения.

– Называйте ее как хотите, мой друг, только скажите, где она?

– Могу только сказать, где она должна быть: в кутузке за разбой с насилием, грабеж и не знаю, что еще, а мистер Мандевиль, такой добряк, не хочет обращаться в полицию, а ведь он пролежал без сознания с полчаса, а то и больше, прежде чем мы это обнаружили. Ведь он приказал, после того как я подал десерт, чтобы его не тревожили… Это было понятно: такая хорошенькая штучка была с ним. Хитрая бестия, как оказалось… Но откуда мне было знать, если она сидела тут и болтала о Париже и новых шляпках и еще о всяком… Откуда мне было знать, спрашиваю я, что она замышляет убийство?

– И что она сделала? – Мэйнверинг почувствовал себя гораздо лучше. Сердце, всю дорогу от Лондона выстукивавшее «слишком поздно, слишком поздно», успокоилось. Дженнифер была спасена.

– Сделала, сэр? Да не успел я отвернуться, как она хватает бутылку кларета, полную бутылку, заметьте, сэр, моего лучшего кларета, который обошелся мне Бог знает сколько за дюжину, и стукает бедного джентльмена изо всей силы по голове, обчищает его карманы, сэр, и еще у нее достает духу обмотать ему голову мокрой салфеткой, а потом как ни в чем не бывало спокойненько уходит! А он даже не хочет послать за констеблем, сэр! Никогда ничего подобного не видел: просто лежит и стонет!

– Ну, – Мэйнверинг едва не прыгал от радости, – вряд ли стоит этому удивляться. Хорош же он будет, если заявит, что его ограбила юная леди.

– Юная леди! – Хозяин снова возмутился. – Юная разбойница – вот кто она такая. И как только он связался с такой рыжей! От рыжих всегда одни только беды, уж поверьте мне…

Но Мэйнверинг уже узнал все, что ему было нужно. Дженнифер спаслась и посчиталась с Мандевилем так удачно, что ему не нужно было вмешиваться. Едва ли стоит стрелять в человека, который валяется в постели с сотрясением мозга. Вот и стремись тут совершать рыцарские поступки, со смешком подумал он. Но все-таки следовало ее как можно скорее догнать. Кроме того, ему вдруг пришла в голову мысль, обдавшая его холодом: был ли этот удар самозащитой или местью?

Словно пришпоренный, он, коротко распрощавшись с хозяином, вернулся в карету и приказал кучеру быстро ехать к центру городка. Здесь он тоже обнаружил следы Дженнифер. Хозяин постоялого двора очень точно описал ее:

– Своевольная особа, но с деньгами, – произнес он, убирая в карман монетки Мэйнверинга, – очень своевольная, но разговаривала мило, когда выполнили ее требование.

Да, она взяла его лучшую четверку лошадей, поехала в сторону Петворта, да, прямо ночью: кто-то там умер в семье, даже несколько человек, он точно знает… Мэйнверинг прервал его излияния, тоже приказал запрягать и в свою очередь поехал в сторону Дентон-Холла.

Тем временем Дженнифер проснулась, доброжелательно, но твердо отнеслась к тетиным словам по поводу ее неожиданного появления, обсудила с обрадованным управляющим денежные дела, обнаружив, что они обстоят лишь немногим хуже, чем она предполагала, и послала с нарочным три письма – герцогине, дяде и Элизабет. Содержание всех трех было примерно одинаковым. Не объясняя, как и почему, она писала, что вернулась домой и намерена остаться дома. Если кто-то будет интересоваться, то можно считать, что она никогда и не уезжала. Выражая благодарность герцогине, она не упускала из виду, что Мэйнверинг, вероятно, тоже прочитает это письмо. Это сильно осложняло задачу, и письмо вышло гораздо короче, чем ей бы хотелось. Послание к Элизабет было успокоительным, к дяде – твердым. Она писала, что поговорила с управляющим и знает, как обстоят дела. Теперь она, мол, ждет известий о помолвке Элизабет и Эдмунда и предлагает, чтобы свадьба была в Дентон-Холле, где она их ожидает.

Ну вот и покончено с прошлым. По крайней мере она привела все в порядок. Настоящее же предстало ей в образе тетушки Гернинг, которая в равной степени боялась как отсутствия мужа, так и его приезда: в любом случае ей придется выдержать ругань из-за провала всех его планов.

– Ничего не бойся, тетя, – наконец сказала Дженнифер, – я обо всем позабочусь.

– Ты, Дженни? – недоверие ясно чувствовалось в тетином голосе.

– Кто же еще? Теперь я – глава семьи. Не могу понять, почему я не додумалась до этого раньше. Я позабочусь о том, чтобы дядя обходился с вами почтительно.

Она позвонила. Она уже устала от настоящего и хотела остаться одна, чтобы подумать о будущем.

– Сомс, – сказала она появившемуся в дверях дворецкому, – какие лошади у нас в конюшне?

– Боюсь, ни одной, которая бы подошла вам, мисс Дженни. Только Черный Принц вашего брата, но ездить на нем вам никогда не разрешали.

– Это точно, – она радостно улыбнулась, – прикажите тотчас оседлать его.

Сомс воспротивился, а старый конюх Томас в ужасе воздел кверху руки. Но она была мисс Перчис, хозяйка Дентон-Холла, она повелевала здесь. Когда двадцатью минутами позже она спустилась вниз, мальчик держал под уздцы приплясывавшего под седлом Черного Принца, а Томас, всем своим видом выказывая неодобрение, стоял рядом со своим оседланным жеребцом, готовый ее сопровождать.

– Он совершенно застоялся, мисс Дженни, – предупредил мальчик, подсаживая ее в седло.

– Прекрасно, – сказала Дженнифер, – я тоже. Давным-давно мечтаю промчаться галопом. Не надо смотреть так мрачно, Томас. Вижу, мне придется взять вас с собой.

Она долго скакала по холмам, потом перешла на шаг, чтобы Томас мог догнать ее, и с любовью оглядела лес и парк, простиравшиеся перед ней. Потом, когда запыхавшийся Томас с укоризненным видом подъехал к ней, она застыла на коне:

– Посмотрите, там, на повороте с Чичестерской дороги, не к нам ли поворачивает карета?

Он посмотрел и покачал головой:

– Не знаю, мисс Дженни, мои глаза теперь подводят меня.

Но она уже и сама все увидела. Карета, запряженная четверкой. Дядя всегда ездил на двух. Кто бы это мог быть? Нет, нельзя позволять себе надеяться. Но она вонзила каблуки в бока Черного Принца. Скорее домой!

Мэйнверинг был на крыльце раньше нее. Спросив, вернулась ли мисс Перчис домой, он не пропустил удивления и озабоченности, появившихся ни лице Сомса.

– Вернулась, сэр? – твердо повторил дворецкий. – Мисс Перчис никуда не уезжала. Но сейчас ее нет, она на верховой прогулке.

В подтверждение его слов на склоне холма показалась всадница, исчезла на мгновение, появилась снова, поскакала медленнее между деревьями парка. Мэйнверинг остался ждать на ступенях дома, Сомс стоял позади. Она подъехала – щеки раскраснелись, кудри растрепались, – приветственно улыбнулась кучеру герцогини, который вываживал лошадей, спрыгнула с коня. И подошла, как показалось Мэйнверингу, слишком неторопливо, на ходу снимая Йоркские перчатки цвета загара.

– Вы спрашивали меня, милорд? Сомс, напитки в кабинет, пожалуйста. – Она провела Мэйнверинга внутрь. – Да, тетя, я освобожусь через минуту, – откликнулась она на боязливый голос сверху. – Пожалуйста, сюда, милорд.

Она провела его в просто убранную рабочую комнату, где он прежде не бывал, показала рукой на стул с высокой прямой спинкой и села за дядюшкин стол. Села она с облегчением: колени ее тряслись.

С минуту оба молчали. На пороге Томас и мальчик-конюх обсуждали скачки, уводя в конюшни лошадей. В комнате же стояла такая напряженная тишина, что было слышно, как с букета роз на камине опадают лепестки.

Мэйнверинг заговорил первым.

– Ваш дворецкий сказал, что вы никогда не уезжали.

Она улыбнулась:

– Верный Сомс. Он так ненавидит ложь, но считает себя членом семьи и сделает для меня все.

Снова молчание. Она не собиралась говорить. Он встал и подошел к окну.

– Этого мало. Вы не представляете силу скандальных слухов. Дженнифер, мисс Фэрбенк, черт, мисс Перчис, я не вижу другого выхода, как выйти за меня замуж.

Она взглянула на него, подняв брови:

– А нужно ли, милорд?

– Уверяю вас, это единственный выход. Слишком многие помнят мисс Фэрбенк, которая, как вы помните, произвела большое впечатление. Возвратитесь в город как мисс Перчис, и вы представляете, сколько будет толков?

– Конечно, милорд. Но я не собираюсь возвращаться в Лондон. Мисс Фэрбенк умерла, исчезла. Мы забудем и ее, и ее выходки. Что же касается мисс Перчис, то с нее хватит Лондона. Она будет жить в деревне – образец добродетели. Не следует из-за меня мучиться укорами совести, милорд. Я могу позаботиться о себе.

Тут он улыбнулся:

– Мне не нужно напоминать об этом – я сейчас прямо из Эпсома.

– Ой, – она прикрыла рот рукой, – тогда вам все известно. Как мистер Мандевиль?

– Сердит на сотрясение мозга и местного доктора. Но именно поэтому я и примчался сюда. Не надо мне ничего рассказывать. Я не хочу знать, что случилось между вами и Мандевилем, но вы должны понимать: у вас нет иного выхода, кроме замужества. Проговорится хозяин, а может, и сам Мандевиль, хотя это вряд ли после встряски, которую вы ему устроили. А еще ваша глупая кузина и дядя, которые кричат обо всем прямо при слугах. Все остальное – мисс Фэрбенк и ее выходки, как вам угодно их называть, – все забудется, но это… Поверьте, я говорю как друг. Ваша единственная надежда – замужество.

– Вы слишком добры, – она уже взяла себя в руки, – но я не хочу вынужденной дружбы. Я уже говорила вам, что вы можете забыть про данное моим братьям обещание. Теперь, прошу, оставьте меня. Нам нечего больше сказать друг другу.

Он уже сердился; сердился, что ей не нужна его помощь, сердился, потому что любил. Он отвернулся от окна и подошел к ней.

– Тогда чудесно. Оставайтесь тут и хороните себя заживо. Предавайтесь благотворительности, гоняйте слуг, разводите собак… Что, что вы сказали?

– Не собак. Кошек или обезьян.

Он вдруг расхохотался.

– Дженни, опять я вспылил? Я опять перечил вам? Бабушка предупреждала меня. Почему я никогда вовремя не вспоминаю ее советов? Неужели вы не догадываетесь, что я люблю вас, люблю давно, пытался бороться с этим из чувства долга, мучил себя? Неужели вы не видите, что я именно поэтому хочу, чтобы вы вышли за меня замуж? К черту обещания, братьев, дядюшек и всех прочих. Кому дело до них и до вашего имени? Да если хотите, имейте хоть дюжину имен, только возьмите и мое. Примите меня, Дженни; простите меня. Я не умею говорить. Я с самого начала делал все неправильно, но поверьте, я люблю вас. Любил всегда.

Она подняла на него глаза:

– Даже когда без спросу взяла вашу лошадь? Признайтесь, тогда вы приняли меня за беспардонную девчонку.

– Да, но потом вы так посмотрели на меня, так осадили… Вы, простая гувернантка, малявка… Вы заставили меня разглядеть вас. После этого я не хочу смотреть ни на какую другую женщину. Выходите за меня, Дженни. Вы же не хотите, чтобы я сделался старым холостяком с невыносимым характером. Черт, я знаю, что означает ваша улыбка: у меня и так дурной характер. Это так, Дженни, я избалованный грубиян, который вас недостоин, но вы сможете исправить меня, сможете.

– А если я не справлюсь?

– Вы? Когда это вы не справлялись с делом, за которое брались? Вы подружились с моей бабушкой и приобрели врага (благослови вас Господь) в лице моей тети Бересфорд. Вы победили Мандевиля и обвели вокруг пальца своего дядю. Уж после этого неужели вы не справитесь со мной? Я буду грубияном, Дженни. Я буду сидеть допоздна за выпивкой с моими друзьями-политиками. Я буду приходить домой и бушевать после неудачных дебатов в парламенте, и вам придется успокаивать меня. Я хочу, чтобы вы всегда были со мной. Я буду очень любить вас, Дженни. Бабушка говорит, что женщины легко прощают. Можете ли вы простить меня и хоть чуть-чуть полюбить?

– Ваша бабушка, – сказала Дженнифер, – очень мудрая женщина. Я с удовольствием стану ее внучкой.

Он привлек ее к себе. Еще несколько лепестков упало на каминную полку. В маленькой комнате было очень тихо. Наконец он поднял голову и посмотрел на Дженнифер.

– И больше не убегайте, любимая.

Она улыбнулась, спросила:

– Убегать? Зачем?