"Бремя одежд" - читать интересную книгу автора (Куксон Кэтрин)

9

Светлым апрельским днем тысяча девятьсот сорок третьего года тетя Аджи, продрогшая и усталая, вошла в свой дом. Ей хотелось выпить чего-нибудь горячего, дать отдых ногам, положив их повыше, но едва лишь она закрыла парадную дверь, как в ее кабинете раздался телефонный звонок.

Это, конечно, Сюзи, если она еще жива, решила старая женщина. Та считала, что если бомба попадет в Уоллсенд, то осколок будет долго летать над Ньюкаслом, чтобы выбрать своей жертвой именно ее, Сюзи. Звоня по телефону, она никогда не представлялась и не говорила «Привет», а всегда начинала с вопроса: «У тебя все в порядке, Аджи?» и, казалось, бывала очень удивлена, когда у Аджи все действительно оказывалось в порядке.

Аджи сняла трубку.

– Да… да, это Темпл 3567.

– Не вешайте трубку.

Когда женщина услышала голос на том конце провода, ее глаза расширились от удивления.

– О, привет, Эндрю.

– Послушайте, тетя Аджи, у меня буквально одна свободная минута, – теперь он называл ее тетей Аджи, и ей это нравилось. – Передайте Грейс, что я в любой момент могу проезжать через деревню – возможно, сегодня вечером или, самое позднее, завтра. Если повезет, мы сделаем там остановку. Сделайте это, пожалуйста.

– Да, Эндрю… Алло!.. Ты слышишь? Эндрю… Эндрю! Но он уже повесил трубку. Ну что ж, коротко и мило.

Возможно, это означало, что он вообще не должен был пользоваться тем телефоном. Они ехали из Шотландии, направляясь, вероятно, на юг. В воздухе что-то витало, в воздухе всей страны; люди как будто чего-то ждали. Черчилль припас какой-то козырь.

Надо сейчас же связаться с Грейс, решила Аджи. Она и не предполагала, что ей придется передавать подобное послание – прошло много недель с тех пор, как Грейс и Эндрю виделись в последний раз, ему даже не удавалось получить сорокавосьмичасовую увольнительную. Аджи сняла трубку, назвала телефонистке номер Грейс, и когда на том конце провода Пегги Матер низким голосом осведомилась: «Кто это?», отрывисто проговорила:

– Передайте миссис Рауз, что звонит ее тетя.

– Она занята, купает ребенка.

– Ну, так будьте любезны передать ей, что я хочу с ней поговорить.

Тяжелое, угрюмое молчание. Аджи не любила Пегги Матер, и знала, что эта антипатия взаимна.

Тетя ждала, переступая замерзшими ногами. Бедная Грейс, ей целыми днями приходится общаться с этим грубым созданием! С одной стороны – кухарка, с другой – муженек, этот ее Веселый Рыцарь… О, как он раздражал Аджи своими льстивыми манерами, этой сладенькой улыбочкой, постоянной игрой в папочку… Н-да! Невероятно, если задуматься: двое детей, которых он считает своим «достижением» – разве что не повесил на них таблички, но оба – не его. Да, просто невероятно… Аджи не знала, как ее племяннице удавалось обманывать мужа, поддерживать эту атмосферу. Что-то надо делать. Когда Эндрю вернется из армии, он наверняка раскроет свои карты. Аджи взяла карандаш и начала машинально чертить в блокноте. Будет ли Эндрю жить вместе с Грейс? Может, он станет агентом по продаже недвижимости? Так или иначе, ему придется найти какую-то работу, но не такую, которой он занимался до сих пор, – более денежную и перспективную, потому что он, конечно, не захочет сидеть на шее Грейс, и такое отношение весьма похвально. Аджи нравился Эндрю. Жаль, что у них с Грейс все так получилось. В нем была сила, сила более зрелая, чем его годы. Он напоминал тете…

– О, привет, Грейс.

– Здравствуйте, тетя Аджи. У вас все в порядке?

– Да, у меня все в порядке. С такого вопроса всегда начинает тетя Сюзи, – Аджи услышала смех Грейс и тихо поинтересовалась: – Ты одна?

– Да.

– Мне сообщили по телефону, что кое-кто в любую минуту может проехать через вашу деревню. Если повезет, они сделают там остановку. Сегодня вечером или завтра, он не знает.

Воцарилось молчание.

– Алло, ты слушаешь?

– Да, да, слушаю, тетя Аджи. Когда вы узнали?

– Несколько минут назад.

– Спасибо, тетя Аджи, спасибо.

– Ну, тогда я буду кончать. Я только что пришла и буквально разбита и внутри, и снаружи. Ветер такой, что может сломать пополам. А как там у вас?

– О, прекрасный день, солнечный, даже теплый.

– Счастливые. До свидания, дорогая.

– До свидания, тетя Аджи, и спасибо… спасибо… Грейс положила трубку и медленно направилась в гостиную. Она выглянула в сад: Дональд разрыхлял мотыгой землю между кривоватых грядок овощей. Ничто не напоминало о том прекрасном саде, который рос когда-то в Уиллоу-ли. Все грядки были заняты теперь овощами, и Дональд, ценой собственной спины, которая немало наболелась за это время, овладел искусством их выращивания. Даже при этом его усилия не принесли бы ощутимого результата, если бы не организаторский талант супруга Грейс, с помощью которого он привлекал в огород на уик-энды деревенских жителей всех возрастов.

Грейс подошла ближе к окну. Неожиданно она почувствовала, как все внутри у нее начинает ускорять свой бег. Надо позвать детей и выкупать их. Эндрю может быть в деревне уже сегодня вечером, подумала она. Но как узнать об этом? Может, он придет прямо сюда, не скрываясь? А почему бы и нет, почему бы и нет? Если он не найдет ее на их новом месте встречи, он придет сюда Он обязательно захочет увидеть ее. Что бы ни случилось, он захочет увидеть ее. О, Эндрю… Эндрю… Глаза Грейс устали от того, что она постоянно рисовала себе его образ. Она часто задумывалась о том, что если что-то случится, то у нее не останется даже его фотографии – только память. И все-таки нет. Чтобы увидеть Эндрю, ей только стоило посмотреть на Беатрис. У дочери Грейс были его глаза, его прямой, выразительный нос. Может, позднее он и не придаст ей особой красоты, зато будет подчеркивать характер. Беатрис, когда вырастет, станет такой, как Эндрю, чего нельзя было сказать про Стивена.

Грейс опять посмотрела в сад. Стивен и Вероника Купер работали рядом с Дональдом.

В сыне Грейс было что-то от чрезмерно худощавой фигуры Эндрю; когда он поднимал голову, Грейс казалось, что она видит профиль Эндрю, но на этом сходство и заканчивалось.

Ей всегда было больно смотреть на то, как Стивен буквально поклоняется Дональду. Что бы тот ни делал, мальчик всегда копировал его. Ему даже удавалось передавать интонации голоса Дональда.

Более четырех лет Грейс наблюдала – и часто кипела при этом от гнева, – как Дональд делает все, чтобы занять в сердце мальчика основное место. То же самое он делал теперь и по отношению к Беатрис. Иногда Грейс казалось, что ей следовало бы только радоваться этому, но никакой радости она почему-то не испытывала.

Дочь родилась примерно на десять дней раньше срока, или – по подсчетам Дональда – более чем на три недели позже. Однажды субботним днем Дональд заметил, как Грейс выходила с Бертраном Фарли из ньюкаслского автобуса. Они оба смеялись, и когда Бертран хотел помочь ей выйти, она споткнулась и чуть не упала. В этот момент Дональд как раз выходил из церковных ворот. Потом Грейс мысленно видела, как ее супруг прикидывает в уме, не может ли, исходя из этой даты, молодой Фарли оказаться отцом ребенка.

Но он, вероятно, успокоил себя, потому что с того дня, как родилась Беатрис, он немедленно заявил на девочку свои права.

– Стивен! Вероника! – позвала Грейс из окна. – Идите домой, время купаться. Давайте поскорее.

– О, мамочка! – сын повернулся к ней – Еще пять минуточек. – Не ожидая ее ответа, он посмотрел на отца: – Всего пять минут, можно, папа?

Дональд выпрямился и подперев бедро рукой, проговорил:

– Ладно, пять минут.

– Хорошо. Хорошо, хорошо, – дети начали неистово копать своими маленькими лопатками, а Грейс заскрипела зубами.

Вот так всегда. Добрый папочка, замечательный дядя Дональд. Обронил всего лишь одну фразу – и осчастливил детей. И он один приносит им шоколадные конфеты, он один читает им сказки, когда ни у кого из взрослых нет времени заниматься этим. И он один помогает детям прогнать страх перед этими противными самолетами, сказав просто: "Встаньте на колени и повторяйте: «Я в руках Бога. Ни одна гадкая бомба не упадет и близко от меня. Добрый Пастырь оберегает меня, и никто не может причинить мне вреда». Замечательный психологический расчет, превративший человека в некое божество, исполняющее любое детское желание и заставляющее других делать то же самое…

Но сегодня вечером или завтра приедет Эндрю. Она увидит его. Пусть даже всего на пять минут, но эта встреча поможет ей сохранить самообладание еще на какое-то время.

Только после встреч с Эндрю Грейс начинала смотреть на мир более оптимистично. Здесь, в Уиллоу-ли, когда ей была нужна поддержка, она даже не могла перечитать его письма – все они находились в доме Аджи. В последнем он писал: «Во время моей следующей поездки домой я расскажу все матери, хотя подозреваю, что она уже и так знает о наших отношениях. До войны я думал, будто ничто не заставит меня оставить ее на милость отца, но, как видишь, пришлось, и она первой поняла, что есть и другой долг… Война не может продолжаться вечно, поэтому нам обоим следует задуматься о будущем. Как всегда, жертвовать придется тебе. Я люблю тебя, я не забываю о тебе ни на миг, я боготворю тебя и, пока я жив, по-другому не будет, Грейс».

С тех пор, как Грейс получила это письмо, она бесчисленное количество раз спрашивала себя, что он подразумевал под жертвой с ее стороны. То, что она должна будет оставить детей Дональду? Нет, он никогда бы не захотел от нее этого. Он имел в виду, что ей придется пожертвовать своим добрым именем, потому что развода не будет. А если будет? Даже Церковь меняет свои взгляды Священники, принадлежащие к высшей церкви, тоже разводятся. Однако в этом случае Дональд мог потребовать, чтобы дети остались с ним… он был бы в положении пострадавшей стороны. Но она могла бы пойти в суд и рассказать правду… В суд? Значит, пойти и сказать им, что Дональд… Нет! Нет! Она не сможет представить его в таком свете. Голова Грейс закружилась от вихря мыслей, что часто случалось с ней в последнее время, слова и образы мчались, обгоняя друг друга. Нет, она должна сохранять спокойствие, трезвость рассудка. Главное, что с минуты на минуту здесь может появиться Эндрю. А все остальное – подождет.

Автоколонна прибыла в деревню на следующий день в двенадцать часов. В ней было двадцать пять грузовиков, в кузовах которых скрывался какой-то груз неправильной формы, покрытый туго натянутым брезентом. Кроме двадцати пяти водителей, колонну сопровождали еще девятнадцать солдат, два капрала, два сержанта, одним из которых был Эндрю Макинтайр, младший лейтенант и капитан. Автоколонна находилась в пути с шести утра, и было решено сделать часовую остановку.

Эндрю что было сил бросился бежать по холму в направлении дома священника и перешел на шаг только вблизи аллеи. Когда он постучал в дверь кухни, на пороге появилась Пегги Матер. Эндрю вздрогнул от неожиданности и какой-то миг изумленно смотрел на незнакомую женщину. Где-то он уже видел это лицо, и он вспомнил, где, но в данный момент это не имело значения.

– Викарий дома? – быстро спросил Эндрю.

Кухарка смерила его взглядом; по-видимому, незнакомец произвел на нее благоприятное впечатление, потому что она улыбнулась и ответила:

– Нет. Чем я могу быть вам полезна?

– А миссис Рауз дома?

– Да, где-то здесь. Минуту назад она была в саду, – Пегги вышла наружу, чтобы взглянуть, где хозяйка, и в этот момент из-за угла дома появилась Грейс. Замедлив шаг лишь на долю секунды, она подошла к Эндрю и протянула руку. Он пожал ее.

– Как дела, Эндрю?

– Очень хорошо, – он повернулся и мотнул головой в сторону кухарки, потом они направились по аллее к главным воротам.

Они шли на некотором расстоянии друг от друга и говорили на общие темы. Эндрю сказал Грейс, где стоит сейчас их автоколонна и сколько времени они пробудут здесь. Но возле самых ворот он повернулся и, посмотрев ей прямо в лицо, хрипло и тихо пробормотал:

– О, как я хочу держать тебя в своих объятиях. О, Грейс!

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и уже не скрывала своих чувств.

– У тебя действительно только час времени?

– Да, и я еще должен сбегать домой. Больше пятнадцати минут это не займет. Сможешь прийти на наше место?

– Да, смогу.

– О, Боже! Грейс! – он не двигался. – Кажется, прошло много лет с тех пор, как я видел тебя… прикасался к тебе.

– Иди. Быстро. Пятнадцать минут. Я приду. Эндрю бегом пустился по дороге. Грейс проводила его взглядом, потом вернулась на аллею. Голова ее оставалась вполне ясной. Она заставила себя пройти через кухню в холл и выйти в сад через французское окно гостиной. Она заглянула к детям, которые строили из песка замок. Грейс не стала отвлекать их, а торопливо миновала теплицу и покинула сад через заднюю калитку. Она шла размеренным шагом до тех пор, пока не достигла леса. Здесь она побежала Она пересекла дорогу и поспешила в направлении дома Макинтайров. Их новое место встреч находилось в кустарнике неподалеку от тропы. Этот укромный уголок могла использовать любая парочка, и Эндрю с Грейс до сих пор пользовались им лишь в темное время суток, однако сейчас приходилось забыть о благоразумии. Чуть более чем через полчаса Эндрю должен был уехать.

Грейс сомневалась, что даже присутствие Дональда могло бы на этот раз удержать их от свидания. Ей показалось, что в марш-броске автоколонны был какой-то особый смысл, означавший длительную разлуку с Эндрю – не на недели, а на месяцы, может, даже на годы. А может, и на вечность. Если он уедет и больше не вернется… Она услышала торопливый топот его ног на тропе. В следующую минуту Эндрю стоял перед ней, и они сжимали друг друга в объятиях с такой силой, как будто хотели обменяться своими телами.

– О, моя дорогая! О, Грейс, Грейс! Дай мне посмотреть на тебя, – он держал лицо Грейс в своих ладонях, а глаза впитывали каждую его черточку, как бы стараясь навсегда запечатлеть в памяти образ любимой. Потом Эндрю медленно покачал головой. – Все рассказывают о своих любовных похождениях. Боже, как это противно. Они бегают к женщинам, а у меня есть… ты.

– О, Эндрю!

– Не плачь, дорогая. Не плачь. Это ненадолго. Это не может быть надолго, а потом мы будем вместе, понимаешь – вместе.

Не успела Грейс ответить, как его губы прижались к ее губам; они стояли, покачиваясь, как пьяные, а потом, не ослабляя объятий, опустились на землю…

Блаженство все еще не покидало их, когда они встали и, прижимаясь друг к другу, слились в последнем поцелуе, мягком и нежном… Как раз в этот момент раздался грубый, раздраженный голос, разорвавший их объятия.

– Боже милостивый! – с глубочайшим осуждением воскликнул кто-то совсем рядом.

Грейс, открывшая от страха и потрясения рот, во все глаза уставилась на отца Эндрю, который, опираясь на две палки, стоял не более чем в трех ярдах от них.

– Ты, грязный поганец! Подумать только, мой сын и… жена священника… Боже милостивый! – он поднял палку. – Убирайтесь! К чертовой матери… отсюда!

Эндрю отодвинул Грейс в сторону и закрыл ее собой. Зловеще тихим, похожим на рычание голосом, он произнес:

– Выбирай выражения или я могу позабыть, что ты мой отец.

– Забежал на минуту проведать мать, да? – глаза старика, казалось, горели красным светом. – Она знает о твоей потрясающей жене?

– Учти: я тебя предупредил.

– Предупредил? – старик уже кричал. – Хорошо, я тоже предупреждаю тебя, чертов выскочка… Еще хоть раз покажись на пороге – и я вышибу тебе мозги. И помоги мне Бог! А что касается ее, жены священника… Ха!

Эндрю замахнулся на отца, но Грейс схватила его за руку.

– Нет! Нет! Эндрю! Нет!.. О, не надо!

– Убирайся с глаз моих, – проговорил Эндрю.

– С глаз твоих? – подхватил старик. – Хорошо, уберусь. Я уберусь с твоих глаз, ты, петух из навозной кучи, – он махал палкой, подчеркивая каждое слово. – Я уберусь с твоих глаз, и пяти минут не пройдет. Я пойду прямо к этому английскому проповеднику и скажу ему, что все началось не сегодня и не вчера, я давно подозревал, что здесь что-то не то. Недаром она слонялась по нашей дороге, да боялась, как бы ее никто не увидел. Да, я ухожу.

Все еще крепко держа Эндрю за руку, Грейс видела, как старик повернулся и, пьяно покачиваясь, проворно заковылял между деревьями, как будто и не был разбит артритом.

– О, Эндрю, Эндрю, он ему все расскажет.

– Да, расскажет, – спокойно согласился Эндрю. – Он много лет выискивал в моей жизни что-нибудь такое, чем можно было бы уколоть мать, и, наконец, нашел. Будь он проклят! Но теперь бесполезно препятствовать ему, разве что пристрелить. Он расскажет.

Он перевел взгляд с удаляющейся фигуры отца на Грейс и, помолчав немного, продолжал:

– Может, это и к лучшему, потому что ни ты, ни я не осмелились бы сами признаться ему. Я всегда это сознавал, даже когда писал то письмо. Во-первых, из-за детей, во-вторых, из-за того, чтобы не причинить ему боль. Так что, возможно, это самый лучший выход – все сразу прояснится. Так или иначе, теперь ты будешь свободна. Но Боже мой! – лицо его исказила гримаса, и он резко дернул головой. – Если бы у меня был в запасе еще день или два, чтобы тебе не одной расхлебывать эту кашу. – Эндрю быстрым движением вытер лицо и спросил – Что ты будешь делать? Поедешь к тете Аджи?

Грейс покачала головой. Она была совершенно ошарашена случившимся.

– Да, да. Наверное. О, Эндрю, я не знаю, где я. Все произошло так неожиданно. Я все еще не могу поверить… и в самый последний момент.

– Послушай, Грейс. О, дорогая моя, ну, не смотри же так. Боже мой, если бы у меня был хоть час. А сейчас мне надо бежать к матери и все рассказать ей, – он прижал Грейс, быстро и крепко поцеловал ее, потом взял ее за руку, и они побежали через лес в направлении дома Макинтайров.

Мать Эндрю стояла на дороге и вглядывалась в линию холмов, как будто хотела увидеть, в каком направлении скоро уедет ее сын. Лицо ее было мокрым от слез – очевидно, она сильно плакала. Осекшимся голосом миссис Макинтайр спросила Эндрю:

– О, мальчик мой, что случилось?

– Отец… он застал нас вместе. Теперь пошел к викарию.

– Господи Боже мой, нет!.. Ох, Энди, почему ты не остановил его?

– Остановить его? Как? Если и не сегодня, то завтра он все равно рассказал бы ему. Ты же сама знаешь, он много лет ждал подходящего случая.

Женщина смотрела теперь на Грейс и бессвязно выкрикнула:

– Он не должен, он не должен сказать ему. Дети, вы подумали о детях, о том, что Эндрю не сможет защитить вас? Одной вам не выстоять.

Грейс не знала, что ответить.

– Но как остановить его, мама? – закричал Эндрю. – А в общем… посмотри на часы. Мне надо идти. Все без толку.

– Я его остановлю, я могу это сделать.

– Ты? Не говори глупости, мама.

– Могу, – она стояла перед ними высокая, прямая, готовая броситься в погоню за мужем. – Я знаю, чем подействовать на него. Он страшно боится, что я брошу его, – и с этими словами миссис Макинтайр обогнула угол дома и бросилась по тропинке к лесу…

Как-то неожиданно Грейс успокоилась. До сих пор страх наполнял ее при мысли о том, что Дональд может узнать. Теперь же она подумала: Эндрю прав – все сразу прояснится. Они бы никогда не смогли признаться Дональду. Если отец Эндрю достигнет Уиллоу-ли раньше, чем его перехватит миссис Макинтайр, что ж, тогда – все. Ей, Грейс, конечно, придется пережить немало неприятных минут, зато, слава Богу, с этим будет кончено раз и навсегда. Да, слава Богу.

Как раз в тот момент, когда она размышляла об этом, раздался сигнал воздушной тревоги. Грейс испуганно охнула.

– Дети! – вырвалось у нее.

И снова они бежали с Эндрю через лес. Когда они достигли дороги, ведущей на территорию каменоломни, то свернули в сторону; несколько минут спустя Эндрю перенес Грейс через канаву. Они выбежали из леса и пустились бежать по главной дороге к тому повороту, с которого открывался вид на дом Грейс. Но не успели они достигнуть поворота, как над головами показался самолет. Грейс и Эндрю даже видели, как от него отделилась и устремилась к земле бомба. В следующую долю секунды Эндрю схватил Грейс, бросил ее в кювет и накрыл своим телом. Они ощутили толчок страшной силы – ничего подобного не было со времени того памятного налета.

– О, Эндрю! Эндрю! Дети! Наш дом! – закричала Грейс. Рот ее был забит грязью.

– Подожди… подожди, он возвращается.

Самолет пролетел над ними еще раз, затем исчез. Наступила тишина; как будто летчику лишь поручили передать послание – что он и сделал. Эндрю встал, поднял с земли Грейс, и они снова побежали, буквально полетели к повороту. Достигнув его, они остановились как вкопанные – плечом к плечу, подавшись вперед, будто так и застыв в полете: из огромной воронки на дороге прямо напротив того места, где были ворота дома Грейс, поднимался столб пыли. На обочине дороги, неподалеку от воронки темнела распластанная фигура, в которой Грейс узнала миссис Макинтайр.

Эндрю оказался возле матери раньше, чем Грейс преодолела половину расстояния. Он перевернул женщину на спину.

– Мама! Мама! – кричал он.

На лбу миссис Макинтайр виднелся глубокий порез, кровь залила все ее лицо.

Грейс, закрыв рот рукой, пробормотала:

– Она что?..

– Нет. Жива, – Эндрю быстро и осторожно стер с лица матери кровь.

– Дети, Эндрю, дети, – выдохнула Грейс.

Он бросил на нее проникнутый болью взгляд. Она медленно отошла. По холму к ним бежали военные. Спотыкаясь, как в тумане, Грейс обошла воронку. На другой стороне ее, там, где начиналась аллея, ведущая к дому, двое людей склонились над скрюченным изуродованным телом мистера Макинтайра. Примерно на дюжину ярдов дальше, под деревом, лежал навзничь Дональд. Грейс рванулась к нему, потом остановилась, и опять рукой закрыла рот, но на этот раз потому, что почувствовала сейчас ее стошнит. Чувство вины выворачивало ее желудок наизнанку, но это была вина не за то, что она любила Эндрю, а из-за той мысли, что промелькнула в ее мозгу в течение доли секунды – быстрее, чем потребовалось бомбе, чтобы взорваться… Она надеялась, что Дональд мертв… О, нет! Нет, нет, нет.

Грейс стояла неподвижно не более секунды – в следующий момент она уже склонилась над бледным, без кровинки, лицом мужа.

– Он дышит, – раздался рядом чей-то голос. – Похоже, осколки не задели его. Вероятно, ударило взрывной волной о дерево, – человек в полевой форме приподнял голову Дональда – Да, я так и думал. Рана есть, кровоточит, но кажется, ничего серьезного.

– О, мэм, с вами все в порядке?

Грейс выпрямилась и затуманенным взором посмотрела на жилистую фигуру мистера Бленкинсопа. Только теперь она заметила, что территория Уиллоу-ли кишмя кишит людьми. Двое мужчин бежали к раненому с носилками. Узнав Дональда, один из них воскликнул:

– Ух ты! Да это викарий. Бедный… – дальнейшие слова он оставил при себе.

Дональда положили на носилки. Грейс не заговорила с мужчинами и не подошла к ним. Потом мистер Бленкинсоп, взяв ее за руку, сказал:

– Пойдемте отсюда, мэм, пойдемте в дом.

В дом? Нет, она должна найти Эндрю и его мать. Бедная миссис Макинтайр! Ее окровавленное лицо… Но дети! Она вырвалась из рук изумленного мистера Бленкинсопа и бросилась по тропинке к дому. Но пробежав совсем немного, Грейс остановилась. Чего это она запаниковала? Бомба упала возле ворот, и если бы дети находились вместе с Дональдом, они бы и сейчас были бы где-то рядом.

К ней подошел запыхавшийся мистер Бленкинсоп, и как раз в этот момент в начале аллеи появилась Пегги Матер.

– Ну, кому досталось на этот раз? – спокойно поинтересовалась кухарка – Бомба взорвалась совсем близко. Дом аж подпрыгнул.

Пегги Матер никогда не употребляла обращения «мэм», и хотя это часто было очень заметно, Грейс так никогда и не собралась с духом, чтобы заставить ее. Когда Дональд заметил, что она, Грейс, обязана сделать замечание служанке, она ответила, что из-за таких мелочей не стоит затевать с Пегги Матер разговор: кухарка работает у них временно – окончится война, она уедет. И сейчас, в этот момент шока, страха, взрыва эмоций, Грейс еще больше перепутала себя, когда высоким голосом неожиданно воскликнула:

– Впредь, Пегги, когда будете обращаться ко мне, будьте любезны, говорите «мэм» или «миссис Рауз». А теперь скажите – где дети?

Лицо служанки начало вытягиваться и вытягивалось до тех пор, пока не стало напоминать кусок высохшей кожи. Замечание Грейс застало ее врасплох; какое-то мгновение она сердито смотрела на хозяйку, потом деланно спокойным тоном ответила:

– За домом, где вы оставили их… мэм. Жезлоносец, вновь взяв Грейс за руку, успокаивающим тоном проговорил:

– Пойдемте взглянем, мэм.

Он повел ее за дом, размышляя о том, что, наверное, бедная женщина все еще пребывает в состоянии шока, иначе у нее не хватило бы смелости поставить на место эту хамку. Правильно сделала, подумал мистер Бленкинсоп, – и своевременно. Вот его Мери, упокой, Господи, ее душу, работая у молодой хозяйки, никогда не забывала обращение «мэм», не то что эта Пегги Матер! И почему только мисс Шокросс держала ее у себя в доме? Если бы она знала хотя бы половину того, что позволяла себе эта Пегги, то вряд ли оставила бы ее.

Почти чудом показалось Грейс то, что она вновь видит всех троих детей. Те, вероятно, даже и не вылезали из ямы с песком. Стивен посмотрел на мать и сообщил:

– Был такой большой «бах!», мамочка, и Вероника сказала, что это бомба, но я сказал, что нет, потому, что папа говорил, Бог не позволит никаким бомбам падать сегодня, потому, что день такой хороший и солнечный. И вообще, я сказал ей, что если бы это была бомба, то ты была бы рядом, правда, мамочка?

Грейс не ответила, а продолжала во все глаза смотреть на детей. «Бог не позволит никаким бомбам падать сегодня.»

– Что это вы строите? – скрипя своими старыми суставами, мистер Бленкинсоп склонился над ямой с песком и посмотрел на Беатрис, но, как обычно, за всех троих ответил Стивен.

– А, она только ковыряется, все хочет построить замок. Но я делаю землянку, а Вероника – дом для Бога.

– Ха-ха! – мистер Бленкинсоп рассмеялся глубоким, низким смехом. – Дом для Бога, да?

– Да, так она его называет. А папа говорит, что у Бога нет никаких домов, только церкви. Вероника глупая… Да, ты глупая! Глупая! – Стивен толкнул девочку, но она не обиделась, а засмеялась, продолжая усердно делать дырочки в квадратном сооружении.

Грейс посмотрела на Веронику. Дом для Бога… Дом для Бога… Дом для Бога… Она повторяла эти слова до тех пор, пока они не превратились в «Дом для умалишенных»… Сумасшедший дом… Сумасшедший дом.[20] – А, вот вы где.

К ним спешила мисс Шокросс. Грейс отвернулась от ямы и посмотрела на женщину, отметив про себя, несмотря на путаницу мыслей в голове, что Кейт Шокросс выглядит очень расстроенной. И еще Грейс с раздражением подумала, что эта женщина обладает даром впитывать в себя суть любого события – сейчас у нее был такой вид, будто бомбы сыпались во двор ее дома.

– Его увезли в больницу… викария?

– Да, – кивнула Грейс.

– Он… он ранен? И… и вы не поехали с ним? Что-то как будто щелкнуло в мозгу Грейс – пелена рассеялась.

– Он не ранен, а только ударился головой о ствол дерева, – холодно отрезала она.

– Но… но вы… – осекшимся голосом продолжала мисс Шокросс, – вы оставили его одного? – и на этой осуждающей ноте она затихла.

Совершенно неожиданно для себя Грейс высоко подняла голову, выпрямилась, и ее маленькие груди воинственно выпятились. Эта женщина… кто она такая, чтобы критиковать ее, да еще в присутствии мистера Бленкинсопа? Она долго терпела… все эти годы она уступала то в одном, то в другом. С самого начала Кейт Шокросс присвоила себе ее статус – да, буквально с первых дней. Как она смеет! Я покажу этой особе, что всему есть предел, решила Грейс.

– Когда вы разговариваете со мной, мисс Шокросс, будьте любезны, не забывайте, что я жена викария.

Менее чем за пять минут она дважды сделала то, о чем и не помышляла в течение семи лет супружеской жизни, – напомнила о том, что она жена викария. Грейс осознавала всю нелепость ситуации. Именно тогда, когда она перестала быть супругой священника, когда мистер Макинтайр избавил ее от необходимости притворяться и лгать – она сделала заявку на свое мнимое привилегированное положение.

Грейс прошла мимо Кейт Шокросс, которая стояла с подергивающимся лицом. Тихим, умиротворенным голосом мистер Бленкинсоп проговорил.

– Ну, ну, спокойнее. Мы все расстроены, очень расстроены. Успокойтесь, Кейт, не расстраивайтесь… ну, ну.

Он утешал мисс Шокросс, и Грейс даже показалось, что мистер Бленкинсоп легонько похлопывает ее по руке. Похлопывает по руке… Она, Грейс, с удовольствием закатила бы этой особе пощечину. Да, с удовольствием… Почему я действительно не поехала с Дональдом в больницу? Она не просто повторяла вопрос Кейт Шокросс, она спрашивала себя. Почему? Ей бы разрешили. Но она должна смотреть за детьми, не так ли? А если бы там лежал Эндрю, как бы она поступила? Ответ был абсолютно ясен.

Она решила не входить в дом через кухню – там была Пегги Матер, – а направилась к парадной двери. Надо присесть, пусть хотя бы на одну минуту, сказала она себе, прежде чем я вернусь к воротам. Грейс чувствовала себя разбитой, близкой к обмороку… о, она в любую минуту действительно могла лишиться чувств…

В последний момент она услышала крик мистера Бленкинсопа: «Что с вами?.. что с вами?..»

Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на тахте в гостиной, и голос повторяет: «Что с вами?.. что с вами?» – но на этот раз он принадлежал Дэвиду.

– Выпейте это, – проговорил доктор.

Грейс выпила из стакана какую-то горькую жидкость, потом он осторожно опустил ее голову.

Моргая и щурясь, она устало посмотрела на Купера.

– Дэвид.

– Не разговаривайте.

– Я должна знать. Мистер Макинтайр… он… он мертв?

– Да.

Ошеломленная Грейс видела, как доктор отвел взгляд в сторону, потом потер подбородок и, опять посмотрев ей в глаза, проговорил:

– Он много лет не отходил так далеко от своего дома. Я вообще никогда не видел его в деревне. Наверное, он пошел с женой проводить Эндрю, – Купер помолчал. – Вы конечно, знаете, что Эндрю с автоколонной проезжал через Декфорд.

Грейс молча смотрела на него. Купер знал о ней все – то есть все, кроме последних событий. Она не могла сказать ему ужасную правду о том, что именно она несет ответственность за смерть мистера Макинтайра. Не бомба убила его, а она, Грейс. Он никогда не ходил в деревню, и если бы не она, не пошел бы и сегодня. Она опять мысленно увидела его изуродованное тело. Увидела Дональда, лежащего возле дерева. Успел ли отец Эндрю рассказать ее мужу все до того, как бомба разметала их в стороны? Мистер Макинтайр не стал бы терять время, а сразу приступил бы к делу. Но если бы они стояли рядом, то Дональд, наверное, тоже испытал бы на себе всю силу взрыва. Значит, они, возможно, не успели встретиться… возможно, Дональд только шел навстречу старику со стороны аллеи… возможно. Ей захотелось спать. Эта жидкость в стакане… Грейс попыталась подняться.

– Я должна увидеть… увидеть…

– Спите.

– Нет, Дэвид, я должна увидеть…

– Тише, спите. Вот так.

Глядя на женщину, Дэвид Купер хладнокровно размышлял о происшедшем. Жаль, что на месте старого Макинтайра не оказался викарий. Смерть избавила бы Дональда от душевной агонии, которой ему, конечно, не избежать после того, как окончится война и Эндрю вернется домой. Доктор не находил абсолютно никаких фактов, которые, как бы умело их ни удалось подтасовать – а как убедился Купер, священник обладал немалым опытом в этой области, – могли бы быть поставлены в вину этим двум молодым людям и их нуждам. Что касается Грейс, смерть викария дала бы ей передышку – для сохранения разума Ребенок от Эндрю Макинтайра спас ее от нервного расстройства, однако теперь Грейс вновь приближалась к этому кризису. Лекарство оказалось в некотором роде еще хуже, чем сама болезнь.

Интересно, почему старый Макинтайр оказался возле деревни вместе с женой? – размышлял доктор. Сам он, Купер, ни капли не верил в ту причину, которую высказал перед Грейс. Если доктор и заметил что-то во время своих визитов в дом Макинтайра, так это то, что Дуглас Макинтайр ненавидит Эндрю, а мать слишком любит сына. Это последнее обстоятельство, несомненно, объясняло хандру и злость старика, к тому же он был спесив и фанатичен – самообразование порождает подобные качества у некоторых шотландцев. Нет, чета Макинтайров направлялась в деревню вовсе не для того, чтобы проводить сына. В этом Купер был абсолютно уверен.

Он не знал, чем это все окончится, но надеялся, что ему не придется жить в доме в то время, когда пузырь лопнет. Положение его в доме будет очень неловким: хотя симпатии Купера были на стороне Грейс, не следовало забывать и о другой стороне дела.