"Бремя одежд" - читать интересную книгу автора (Куксон Кэтрин)

8

У Грейс появилась новая кухарка. В общем-то не только кухарка – она занималась и другими вопросами и работала полный день. Звали ее Пегги Матер. Это была крупная, угрюмая женщина двадцати восьми лет, приходившаяся мисс Шокросс племянницей. Почему она решила эвакуироваться в эту далекую деревню, Грейс не имела понятия. По словам Пегги, она по горло была сыта авианалетами на Тайн. Однако, когда звучала сирена, новая кухарка не проявляла никакого страха и продолжала бесстрастно заниматься своей работой. Грейс не знала, какова была истинная причина ее переезда из Ньюкасла к тете, которую до сих пор она посещала довольно редко, – да это и не интересовало ее: теперь, когда в Уиллоу-ли проживал еще и Дэвид Купер с трехлетней Вероникой, Грейс была только рада лишней паре рабочих рук.

Молодой доктор Купер уже больше не был молодым доктором Купером. Благодаря своей маленькой, худощавой фигуре он всегда казался на несколько лет моложе своего возраста, но та роковая ночь как-то сразу состарила его – теперь он выглядел не на тридцать восемь, а на все пятьдесят. Пробыв в больнице всего три недели, он вернулся в деревню и, несмотря на протесты, сразу же погрузился в свою работу. Поскольку на месте его дома теперь осталась лишь груда обломков, он без возражений принял предложение Дональда жить в Уиллоу-ли.

Кабинет для приема пациентов доктор Купер устроил в комнате, в которой Грейс и Дональд обычно завтракали. Сюда принесли снизу дорогой персидский ковер, у стен поставили кресла, а на стол положили кипу старых журналов.

Пересекая холл с подносом в руках, Грейс недовольно взглянула на разбросанные журналы. Этот беспорядок всегда вызывал у нее раздражение: когда подходила очередь пациента, он, не задумываясь, бросал на стол раскрытую книгу или журнал и шел на прием.

Грейс постучала в дверь кабинета.

– Войдите, – послышался голос Купера. – А, это вы, Грейс. Там больше никого?

– Никого.

– Уже и снег выпал, а грипп все бушует. Как будто с неба не снежинки падают, а микробы. Вся семья Баркеров слегла – мать и пятеро детей.

Грейс поставила поднос на край стола. Дэвид постоянно говорил о медицине, фактически, ни о чем, кроме медицины. Со времени того авианалета на деревню прошло более пяти месяцев, но он все еще пытался работой и разговорами о ней изгнать из памяти ужасные воспоминания.

– Выпейте, пока кофе горячий, Дэвид.

– Спасибо, Грейс… Грейс… – он быстро писал что-то на бланке рецепта. – Вам не кажется, что нам стоит поговорить? – тихо пробормотал он.

Она уже собиралась покинуть комнату, но, услышав вопрос, повернулась и посмотрела на склоненную, с редеющими на макушке волосами голову Купера, потом медленно села в кресло справа от него.

– Вы беременны, верно? – он по-прежнему продолжал писать.

– Да.

– А Дональд знает? Помнится, подобный вопрос я вам уже задавал.

– Не знает.

– Почему вы не сказали ему?

Последовала длинная пауза. Наконец Грейс ответила:

– Потому что это не его ребенок.

Купер быстро взглянул на нее. Ее признание поколебало владевшее им внутреннее безразличие.

– Что вы сказали?

Грейс опустила глаза и, сцепив руки, положила их на колено.

– То и сказала. Дональд не способен быть отцом. Купер подался вперед, взял ее руки в свои и спросил:

– А Стивен?

– Нет… вообще-то, – Грейс отчаянно затрясла головой. – Ах, я не знаю. Нет, нет, он тоже не Дональда.

Купер тупо уставился на нее. Вот оно, значит, как. Он всегда чувствовал, что в семейной жизни Грейс что-то не так… Купер помнил, какими истрепанными были ее нервы – а такое не бывает без причины. Но потом, когда у Грейс родился ребенок, доктор подумал, что заблуждался. Бедная девочка. Бедная Грейс.

– И кто же это, вы можете сказать?.. Фарли?

Она вскинула голову.

– Бертран Фарли? – и, печально улыбнувшись, проговорила: – О, Дэвид, и вы туда же?

Доктор уныло покачал головой.

– Ну, мне никто больше на ум не приходит, а он был влюблен в вас. Да вам стоило только пальцем его поманить.

– Как это ни смешно, но мне не до смеха… Бертран Фарли, – она на миг закрыла глаза, потом, снова взглянув на Купера, торопливо продолжила: – Дональд тоже думал, что между нами что-то есть, поэтому в тот вечер, когда бомбили деревню, он запер меня в подвале. Считал, что я собираюсь встретиться с Бертраном. Когда погас свет, я осталась в темноте, в кромешной темноте, – теперь она говорила медленно. – Он забрал с собой спички… Знаете, у него такая привычка. О, Дэвид, это было ужасно… О, я понимаю, Дэвид, что это пустяки по сравнению с тем, что случилось в тот вечер в деревне, знаю: то, что я испытала, – ничто в сравнении с гибелью людей, знаю, знаю, – она продолжала качать головой, – но все это оказало на меня такое странное воздействие… Дэвид, я чувствую, что внутри меня умерло что-то хорошее. Я больше не нравлюсь самой себе, если вы понимаете, что я имею в виду, – ее руки пошевелились в руках Купера. – Теперь я постоянно ругаюсь – в мыслях. Я начала ругаться на Дональда там, в подвале, в темноте, а теперь это продолжается иногда по нескольку часов кряду – я боюсь, Дэвид.

– Ну, ну, – он похлопал ее по руке, – не стоит так беспокоиться. Честное слово, здесь не о чем волноваться, особенно теперь, когда вы поделились вашими тревогами со мной. Это главное – поговорить с кем-нибудь, а не упрятывать свои беды поглубже. Послушайте, я дам вам один совет. Когда есть возможность – ругайтесь вслух. Таким образом вы избежите внутреннего напряжения, – он сжал руку Грейс и слегка улыбнулся. – Я тоже часто мысленно ругаюсь. Надо собраться как-нибудь вечерком и провести матч по этому виду спорта, а?

Грейс было с ним так спокойно! Теперь Купер смотрел на нее молча, ожидая, что она назовет отца ребенка.

– Наверное, вы сочтете меня ужасной особой… – начала Грейс.

– Моя дорогая Грейс, не говорите глупостей. Мне только жаль, до глубины души жаль вас. И, как ни странно, его тоже… я имею в виду Дональда… Да, да, жаль, – он кивнул. – Знаете, я могу признаться вам теперь: я никогда не испытывал к нему особой симпатии – есть в нем что-то такое… Наверное, подсознательно я постоянно чувствовал, в чем заключается его беда, это ведь беда, болезнь. И он не один, вы будете удивлены, узнав, что таких людей тысячи. Ему следовало пойти к врачу и посоветоваться.

Грейс не смогла удержаться от смеха.

– Посоветоваться!.. Вы не знаете Дональда. Да он такой гордый, что скорее умрет, чем признает, что в чем-то ошибается. Вот он и старается ни в чем не ошибаться, – с губ Грейс сорвалось горькое восклицание. – Он ведь викарий и живет строго по правилам… и… о, Боже… – она покачала головой, потом внезапно добавила: – Отец моих детей – Эндрю Макинтайр.

Они пристально смотрели друг другу в глаза, и Грейс не смогла сдержать чувство некоторой обиды, когда она увидела на его лице выражение искреннего недоумения.

– Эндрю Макинтайр? Грейс!

– О, Дэвид, не делайте такой изумленный вид. Эндрю хороший человек.

– Да, да, я и сам высокого мнения об Эндрю, но…

– Да, я понимаю, вы думаете, что он всего лишь рабочий на ферме. Но он не просто сельскохозяйственный рабочий, он очень интеллигентный человек, приятный человек.

Купер сощурил глаза. Он был совершенно сбит с толку.

– А Дональд знает?

– Нет, но скоро узнает. Со Стивеном как-то пронесло, но на этот раз номер не пройдет.

– И сколько у вас месяцев?

– Четыре.

– Как он, по-вашему, отреагирует?

– Простит меня и заставит пообещать, что я больше не буду… грешить. Начнет подозревать, что Стивен тоже не его.

– Знаете, Грейс, это жестоко.

– Да, пожалуй, – она помолчала. – Да, наверное, это действительно жестоко. Весь мир его личных интересов заключается теперь в Стивене.

– Когда вы собираетесь сказать ему?

– Буду молчать, пока смогу, – быстрым движением она прикрыла рукой глаза и пробормотала: – Я хочу уехать отсюда. О, Дэвид, я хочу уехать. Забрать Стивена и немедленно сбежать из этой деревни.

– Вы не можете этого сделать. Не должны.

– Думаете о нем, верно?

– И да, и нет. Мне жаль его, Грейс. Крупный, цветущий мужчина – и калека… даже и не думайте о том, чтобы отнять у него ребенка, не надо. Не лишайте его иллюзий.

Грейс медленно встала.

– Ваш кофе остыл, Дэвид.

Доктор потянулся к чашке, но Грейс проговорила:

– Оставьте, я налью свежего.

Больше он ничего не сказал, и она вышла…

Вечером того же дня, когда дети легли спать, а Купер ушел по вызову, Грейс и Дональд остались одни. Он стоял спиной к горящему камину, а она сидела в кресле. Дональд качнулся взад-вперед, перенося тяжесть с пятки на носок, потом неожиданно тихо спросил:

– Ты ничего не хочешь сказать мне, Грейс?

Она вздрогнула и выпрямилась. Повернувшись, посмотрела на Дональда и испытала настоящее потрясение: он улыбался. Мысли лихорадочно завертелись в ее мозгу, отталкивая одна одну, как будто каждая пыталась завладеть ее вниманием в первую очередь. Нет! Нет! Боже! Это невозможно. Он же не такой дурак. Чертов тупица! Не ругайся. Только тупица стал бы… Дурак… Не ругайся, говорю тебе… Успокойся и подумай… Он считает… он считает, что в ту ночь… в ночь авианалета…

У Грейс была отнюдь не одна причина ненавидеть ту памятную ночь. С тех пор прошло более пяти месяцев, а она была беременной только четыре. Если бы это было наоборот, разоблачения удалось бы избежать, но как можно объяснить тот факт, что роды задержались на четыре, пять или более недель? Она решила поговорить с Дэвидом.

Она опустила голову. Дональд, глупо улыбаясь, продолжал смотреть на нее, и Грейс с трудом сдержала ругательства, готовые сорваться с ее губ.