"Рождение империи" - читать интересную книгу автора (Браун Саймон)

ГЛАВА 5

Мэддин провел рукой по своей фамильной цепи; она сверкала в теплом солнечном свете, проникавшем в окно кабинета. Он наизусть знал все ее камни – со всеми присущими им внешними и внутренними изъянами.

Принц слышал, что они отличаются уникальной твердостью, но ему приходилось видеть, как те, кто владеет магией, запросто давили камни на своих цепях одним нажатием большого и указательного пальцев, словно те были слеплены из теста. Знал Мэддин и то, что сам никогда не сможет сделать ничего подобного. Когда он повзрослел настолько, чтобы понять, что не обладает магическими способностями, являясь одним из редких исключений за всю историю династии Кевлеренов, то ощутил в душе бездонную пустоту. Ему стало ясно: неприятное чувство будет преследовать его вечно.

Любимым камнем принца был зеленый. Он будто светился каким-то неповторимым внутренним светом: отражением лучей летнего солнца, заливающего лес, или сиянием теплого спокойного моря…

Большинству Кевлеренов удавалось разломать первый камень в возрасте семи-восьми лет, совершив какое-нибудь несложное магическое действие и удивившись тому, что уничтожение камня приоткрывает дверь в волшебный мир Сефида. Например, смышленые детишки заставляли какое-нибудь животное выполнить их просьбу или делали так, что учитель забывал проверить у них домашнее задание. Затем, в течение примерно года, они крошили оставшиеся камни – до тех пор, пока в цепи не оставалось ни одного. Самым крепким всегда оказывался последний, потому что именно его любили больше всего.

Всегда это нечто такое, что ты любишь…

Мэддин вспомнил, как дядя Паймер в детстве говорил ему: «Не расстраивайся, маленький принц. Обладающие способностью к магии могут воспользоваться ею только в том случае, если пожертвуют тем, что любят больше всего. К примеру, камнем фамильной цепи, одним из своих домашних питомцев… Или одним из Акскевлеренов».

При этих словах Паймер побледнел, а после короткой паузы добавил: «Или в самом крайнем случае самым лучшим из Акскевлеренов – своим Избранным».

«Своим Избранным!» – воскликнул юный принц, отказываясь верить.

Паймер кивнул.

«Именно. А порой им приходится приносить в жертву кого-нибудь из ближайших родственников. Поэтому Кевлерены вроде тебя и меня – те, кто не обладает магическими способностями – самый счастливые из нашего рода».

Долгое время слова старого герцога помогали Мэддину смириться со своим недостатком. Он даже представить не мог, как может возникнуть желание разломать один из камней фамильной цепи, убить животное, близкого друга или…

Он не осмеливался продолжать эту мысль. Разве можно погубить то, что любишь? Этого он не мог понять до тех пор, пока не узнал от своих наделенных магическими способностями родственников, что Обладание происходит именно так. Слияние в особом ритуале слов и мыслей придает Кевлерену самодисциплину, необходимую для принесения в жертву того, что необходимо для овладения магией. Ритуал этот носит едва ли не сакральный характер, но его результаты вполне ощутимы и измеримы. Большинство Кевлеренов чаще всего приносили в жертву лишь любимых животных, однако тем, кто достигал высоких государственных должностей, в любую минуту могла понадобиться магия чрезвычайно могущественная, необходимая для помощи своей семье – или всей империи. За подобное Обладание приходилось платить более высокую цену.

Мэддин считал, что мысль о таких жертвах может убить любовь, но родственники заверили его, что все наоборот – любовь это только усиливает, ибо они знают, что из-за своих действий могут в любой момент потерять то, что для них дороже всего на свете.

Однажды, когда они с Юнарой лежали в объятиях друг друга, сестра императрицы сказала Мэддину, что любовь к обреченным на смерть – самая сильная в мире. Принц удивился и спросил, приходилось ли ей самой приносить в жертву что-либо более существенное, нежели птица. Юнара, к его удивлению, тут же разрыдалась.

Мэддин проникся к ней искренним сочувствием. Долгое время он оправдывал стыд за отсутствие магических способностей мыслью, что ему никогда не придется приносить в жертву любимых.

С тех пор как принц приготовился к тому, что может потерять Алвей, все сильно изменилось. Мэддин говорил себе, что делает это ради блага Алвей, но не мог найти оправдания своему самолюбию и гордости. Принц делал это не только ради любимой женщины, но и для себя, и для их будущего ребенка, а еще чтобы досадить Юнаре, показав ей, что Обладание Сефидом – не единственный способ достижения целей.

В конце концов, он ничем не отличается от остальных членов своей семьи.

Мысленно вглядываясь в прошлое, Мэддин подумал о том, что, влюбившись в Алвей, он словно бросился вниз головой с высокой скалы. Принц одновременно ощущал радость и страх; его сердце было готово в любое мгновение вырваться из груди. Ему казалось, что он стал совершенно другим человеком, что та судьбоносная поездка в паланкине с Алвей и ее дядей после погребения императрицы Хетты изменила его – и окружающий мир изменился вместе с ним. Но он все равно оставался Кевлереном, готовым использовать любовь в качестве оружия.

Мэддин отвернулся от окна и положил фамильную цепь в карман. На столе перед ним лежал указ императрицы, написанный изящным почерком на тончайшем пергаменте. Это было повеление отправляться в ссылку.

Принц ощутил жалость к самому себе. Ему не хотелось покидать Омеральт. Утешала лишь мысль о том, что в изгнании с ним будет Алвей. Мэддин улыбнулся. Да, Алвей… и, конечно же, Кадберн. Принц не представлял себе жизни без своего Избранного.

Впервые они встретились, когда им было по семь лет. Именно в этом возрасте, когда впервые проявляются магические способности, обычно и происходит встреча Кевлеренов со своими Избранными. Вместе с другими ровесниками-Кевлеренами Мэддина привели в просторную пустую комнату, где находилось множество детей из простонародья – сироты или ребятишки из многодетных семей, – которых собирали по всей империи специально обученные агенты Кевлеренов. До этого времени юный принц почти никогда не встречался с простолюдинами, хотя об их существовании все-таки знал; он помнил, что всегда относился к ним со смесью любопытства и презрения. Между двумя группами детей находились пятеро самых старших членов его семьи, каждый со своим Избранным. Они стояли молча и с интересом наблюдали за детьми.

Через какое-то время некоторые дети, не задумывающиеся о своем месте в этом мире, сделали шаг навстречу юным Кевлеренам. Прошло несколько минут, и уже образовалось пять маленьких групп, затем десять, двадцать… в конечном итоге каждый маленький Кевлерен разговаривал и играл с бедняком – как правило, но не всегда, своего пола. Детей, которых никто не выбрал, а таких оказалось большинство, быстро вывели из комнаты.

Мэддин сам не понимал, что привлекло Кадберна к нему, но уже в первое мгновение их встречи почувствовал, что нашел того, кто станет его самым лучшим другом.

Дед Мэддина потерял своего Избранного во время одной из немногих больших войн между Хамилаем и Ривальдом. Армии, генералы, битвы с десятками тысяч солдат, разграбленные города, борьба за земли и богатые месторождения железа и золота.. Генерал Второй Принц Орбелай Кевлерен попал в окружение, нарвавшись на крупный отряд вражеской кавалерии. Избранный Орбелая погиб, защищая своего господина. Хотя сам Орбелай остался в живых, он не взял себе нового Избранного.

Дед Мэддина сильно изменился и напоминал мертвое дерево – снаружи живое, но с высохшей сердцевиной. Принц помнил, как однажды, когда ему едва исполнилось пять лет, он увидел Орбелая. На лице старика лежала улыбка, однако глаза оставались безжизненными, как у куклы.

Серьезные войны велись между Хамилаем и Ривальдом редко, поскольку за победу Кевлеренам приходилось платить слишком высокую цену – терять тех, кого они любили больше всего на свете.

Мэддин покачал головой и сосредоточил внимание на указе императрицы.

– Я, Лерена Кевлерен, императрица Хамилайская, – прочитал он вслух, – позволяю Генералу Третьему Принцу Мэддину Кевлерену покинуть мой дворец и земли моей империи с целью создания колонии в Новой Земле, в месте под названием Кидан.

Да, подумал Мэддин, Лерена дала высочайшее позволение. Как там говорят: оставь своего незаконнорожденного ребенка и потеряй дом, или ребенка потеряй, а дом сохрани? По крайней мере она хотя бы предоставила ему выбор. Юнара не способна даже на такое.

Принц вновь посмотрел в окно и задумался, какой пейзаж предстанет перед ним в Новой Земле. Мэддин знал, что там много зелени и более теплый климат – об этом рассказал Полома Мальвара. Ссыльный префект поведал многое о своей родине, но большинство описаний остались для принца лишь пустыми словами, а не настоящими пейзажами, цветами, животными, растениями и запахами.

Мэддин вздохнул. Несмотря на печаль, вызванную скорым прощанием с Омеральтом, принц все-таки ощущал некое радостное волнение. Хотя он предпочел бы до конца жизни оставаться в родном городе, его согревала мысль о том, что он может оказать помощь в создании новой колонии. А еще была тяга к приключениям… и немалую роль играла присущая всем Кевлеренам потребность в сотворении нового.

Что самое важное, колония станет надежным убежищем для Алвей и их будущего ребенка. Возможно, вдали от метрополии они даже смогут стать законными супругами. Это будет первый за всю историю империи случай заключения Кевлереном брака за пределами семьи.

Принц свернул указ и положил к другим бумагам, которые собирался взять с собой. Большая часть его имущества останется в замке, принадлежащем его ветви семьи Кевлеренов. Пока Мэддин жив, замок будет считаться собственностью принца, а после создания колонии он попросит привезти из дома свое имущество, которого наберется немного: ведь он не наделен магическими способностями и не нуждается в зверинце и придворных Акскевлеренах.

Если же ему суждено погибнуть, Лерена передаст замок и все, что в нем находится, кому-нибудь из родственников Мэддина.

Принц взял в руки список с именами участников экспедиции, который утром принес Полома. Почти все вакансии уже были заполнены – вплоть до котельщика: одно из новых ремесел, связанных с недавним появлением паровых двигателей. Мэддин интересовался этим изобретением с тех пор, как впервые проехал в паровом экипаже из Омеральта в Сому. Сейчас прокладывались рельсы, ведущие из столицы во все крупные города и к самой границе.

Мэддину хотелось, чтобы полезный транспорт успешно прижился и в новой колонии. В конце концов, в Кидане некому будет управляться с Сефидом, если не считать потенциальных и скромных по возможностям магов-грамматистов вроде Китайры Альбин. Ну, может быть, чуть позже Лерена отправит в ссылку еще кого-нибудь из Кевлеренов – на сей раз такого, кто обладает магическими способностями. Паровые двигатели – важное и перспективное изобретение, оно непременно потребуется для нужд колонии и поможет поселенцам успешно противостоять набирающему силу Ривальду.

Хамилайские шпионы при дворе Ривальда в Беферене разузнали, что ривальдийская колония на Новой Земле называется Сьенна, но так и не смогли выяснить ее точное местонахождение. Полома говорил, что до его ссылки в Кидане ходили слухи о ривальдийском торговом городке на дальнем краю южного берега Новой Земли. Однако он не знал, действительно ли это колония принадлежит Ривальду; неизвестно ему было и то, откуда пришли солдаты, учинившие кровавую бойню перед зданием магистрата.

Раздался стук: дверь в кабинет открылась. На пороге, добродушно улыбаясь, стоял Кадберн.

– Чему ты так радуешься? – спросил Мэддин.

– Пришел Гос. Он желает поговорить с вами.

Принц оживился.

– Желает?..

Улыбка Кадберна стала еще шире. … – В вашей колонии теперь появился боевой командир.

Проснувшись в первый раз, Гэлис ощутила, как холодный зимний воздух обжег легкие, и вздохнула еще глубже. Девушка открыла глаза, повернула голову и почувствовала, как похрустывает снег у нее под подбородком.

Стратег увидела белый склон высокой горы. Казалось, белым стал весь мир, даже небо сделалось каким-то белесым. Несмотря на холод, она почувствовала солнечное тепло на руках и шее.

Гэлис перевернулась на спину. На этот раз ее взгляду предстал другой цвет: красный и потрясающе яркий. Кровь на снегу. Огромные пятна крови. Стратег медленно поднялась на ноги и поглядела по сторонам. Вокруг никого не было. Она проверила, нет ли у нее ран. Девушка чувствовала, что на теле появились какие-то синяки, а мышца плеча растянута, однако порезов или глубоких ран не было. Нет, абсолютно ничего не могло объяснить, откуда взялась кровь.

Гэлис шагнула вперед, споткнулась, упала…

И проснулась во второй раз.

Она снова вдохнула холодный воздух. На мгновение девушке показалось, будто она снова на склоне горы. Когда же глаза привыкли к тусклому свету раннего зимнего утра, Гэлис увидела, что лежит в постели, а одеяло сползло до талии. Руки и грудь от холода покрылись мурашками. Стратег заметила, что окно спальни открыто, а штора развевается на ветру.

Рядом, обхватив подушку, лежала Китайра. Ее дыхание было ровным и спокойным. Гэлис внимательно посмотрела на подругу. Прошлой ночью они поссорились во второй раз.

Ложась спать, Гэлис сказала Китайре, что видела ее вместе с канцлером, и поинтересовалась содержанием их беседы. Китайра попыталась сменить тему разговора, но стратег настояла на своем. На этот раз первой рассердилась Китайра. Ссора была недолгой и бурной, а закончилась тем, что Китайра, не желая обсуждать неприятную ей тему, расплакалась. Гнев Гэлис мгновенно испарился; она извинилась и попыталась успокоить возлюбленную. Они заснули в объятиях друг друга, и теперь, в холодном свете утра, возобновление спора казалось бессмысленным.

Гэлис потянулась к спящей Китайре и поцеловала в щеку. Затем встала с кровати и подошла к окну, чтобы его закрыть. Как раз в этот момент высоко в небе она увидела ворона.

Вот гнусная птица, подумала стратег. Снова этот ночной кошмар…

Нет, уже не кошмар, а нечто другое. Воспоминание, которое Гэлис хранила и прятала в себе так долго, что его возвращение просто ошеломило девушку.

Прижавшись лицом к оконному стеклу, стратег сделала глубокий медленный вдох.

Воспоминание из другого зимнего дня. События четырехлетней давности.

Гэлис лежала на животе на гребне холма, ожидая, когда утреннее солнце исчезнет за плывущим с юго-востока облаком.

Внизу, в долине, стараясь не звенеть оружием и доспехами, двигалась колонна ривальдийских войск – вереница серых точек на белом фоне. Стояла зловещая тишина. Стемнело, низкие облака закрыли солнце.

Гэлис подняла голову, прикинула, что у нее в запасе есть несколько минут, и поднесла к глазу подзорную трубу.

– Ну?.. – раздался голос справа.

Это был капитан Коллис, опытный военный, умный, решительный и находчивый. По крайней мере так он ей себя всегда характеризовал.

Стратег ничего не ответила, продолжая наблюдать за передвижением неприятельских солдат, стараясь запомнить как можно больше деталей.

– Сорок два бойца. Примерно треть из них – лучники, – наконец проговорила она.

– Умно.

– Да. Луки не так тяжелы, как огнестрелы.

– Если тетиву как следует смазать воском, то можно стрелять, не опасаясь, что она отсыреет…

Гэлис что-то буркнула, соглашаясь, и продолжала смотреть в подзорную трубу, сосредоточив внимание на шедшем впереди солдате. В руках у него была длинная палка, которую он погружал в снег, проверяя, нет ли впереди ловушек.

– Их командир очень осторожен.

– Кто он?

Гэлис навела трубу на три фигуры, шагающие близко друг к другу. Наблюдая за ними, она поняла, что ближайший к ней человек и есть командир.

– Гладко выбрит, среднего роста… телосложение трудно определить под плащом. Знаков различия нет… впрочем, на его шапке изображен не то барсук, не то росомаха.

– Понятно, – произнес Коллис.

– Что?

– Это барсук. Лебаретт.

– Местная семья?

– Да. На нашей стороне тоже есть кое-кто из них. Так же, как и Кевлерены.

Гэлис не обернулась, но представила, как он улыбнулся. Коллис ненавидел Кевлеренов почти так же, как и ривальдийцев. Это было понятно – даже несмотря на то что он изо всех сил старался быть сдержанным. В Хамилае хватало людей вроде него. Интересно, а как дела обстоят в Ривальде, подумала Гэлис. Неужели их правители-Кевлерены тоже вызывают ненависть у населения? Наверное. Старые династии по обе стороны границы считают Кевлеренов самозванцами, а тот факт, что среди них необычно много правителей женского пола, не располагал к ним таких людей, как Коллис.

Впрочем, у Гэлис создалось впечатление, что еще больше, чем женщину-правительницу, он ненавидит женщину-стратега.

– Двигаются медленно, – сказал Коллис. – Похоже, до перевала доберутся часа через два.

– Я уже говорила: они направляются не к перевалу. Коллис насмешливо фыркнул.

– А еще я говорила, что они идут сюда, – прошипела Гэлис. – И оказалась права.

– Да, я знаю, – усмехнулся он и подполз к девушке. – Дайте взглянуть.

Прежде чем Гэлис успела что-либо сказать, Коллис вырвал у нее из рук подзорную трубу и принялся разглядывать вражеский отряд.

Даже отсюда стратег видела, что солдаты противника поднимаются по склону горы, двигаясь по направлению к хамилайцам.

– Хотят перейти через хребет к югу от перевала, – сказала она. – Там идти труднее, но это позволит, как им кажется, остаться незамеченными.

– Я так и думал, – жестко ответил Коллис.

«Тогда почему ты не остановил их раньше?..» Впрочем, Гэлис не стала задавать вопрос вслух – между ними и так давно уже чувствовалось напряжение.

Внезапно девушка выхватила у Коллиса подзорную трубу и быстро спрятала ее под одежду. Коллис испуганно посмотрел на нее, однако, перехватив взгляд Гэлис, увидел, что из-за туч выглянуло солнце.

– Мы ведь не хотим, чтобы бликующая линза выдала наше расположение, верно? – неестественно ласковым тоном произнесла стратег.

Офицер лишь что-то пробормотал в ответ.

Они отползли от края вершины и поднялись на ноги. Все солдаты из роты Коллиса выжидающе смотрели на своего командира.

– Ривальдийцы, – сказал тот. – Но их немного. Нас гораздо больше…

Один из бойцов бросил взгляд на Гэлис.

– Значит, она была права, – произнес он.

– На этот раз – да, – раздраженно ответил офицер. – Ладно, довольно разговоров. Огнестрелы оставьте здесь. Сегодня больше нужны мечи. Примерно треть ривальдийцев – лучники, поэтому вначале нужно разделаться с ними. Только не дайте им возможности отступить, иначе они всех перестреляют из укрытия.

– Может, стоит послать отряд им в тыл, чтобы отрезать путь к отступлению? – предложила Гэлис.

Коллис недовольно взглянул на нее. «И почему я не могу вовремя придержать язык, – подумала Гэлис. – Да просто потому, что я – стратег. Я должна учитывать все варианты».

Очевидно, Коллис не разделял эту точку зрения.

– Предоставьте мне самому решать подобные вопросы… – Он внезапно умолк, странно улыбнулся и неожиданно сказал: – Впрочем, вы правы, стратег Валера.

Гэлис не понравился его тон. Коллис никогда раньше не соглашался с ней.

– Я дам вам отряд, – продолжил офицер и указал на одного из своих капралов. – Атиоту, ты и твои люди… делайте так, как прикажет стратег.

На лице капрала появилось неудовольствие.

– Послушайте…

Коллис поднял руку, приказывая ему замолчать.

– Ты идешь со стратегом. Ясно? Атиоту мрачно кивнул.

– Остальные следуют за мной к горному хребту.

Большая часть роты ушла за Коллисом. Атиоту и еще десять солдат остались, бросая на Гэлис недобрые взгляды. Их явно удивило распоряжение капитана, и они не знали, как им себя вести. Гэлис поежилась, чувствуя себя неуютно.

– Что скажете, стратег? – обратился Атиоту тем же тоном, каким с ней обычно разговаривал Коллис.

Девушка ощутила, как внутри закипает гнев. Все это произошло не по ее вине. Она была права, предположив, что ривальдийская армия использует эту долину для набегов на хамилайскую территорию. Кроме того, Гэлис угадала и то, что враг решит перейти границу именно в такую безлунную ночь. И она знала, что отсечь неприятелю путь к отступлению – правильное решение. Коллис и его люди настолько привыкли к тому, что война состоит из коротких набегов и перестрелок между малочисленными отрядами, что уже не могли мыслить более масштабно.

– Ну, так что скажете? Гэлис указала рукой на юг.

– Мы направимся туда, обойдем ривальдийцев с тыла и будем ждать, когда противник начнет отступать. Возьмите с собой огнестрелы и двигайтесь как можно тише.

У Атиоту был такой вид, словно он собрался поспорить по поводу дальнейших действий. Гэлис разозлилась окончательно.

– Следуйте за мной, – сказала она жестко и пошла вперед, не оборачиваясь.

Стратег знала: сейчас солдаты смотрят на капрала, ожидая его приказа. Услышав их шаги у себя за спиной, Гэлис поняла, что первый экзамен сдала.

Пройдя примерно половину пути, она услышала, как Коллис повел своих бойцов в атаку. Гэлис очень хотелось посмотреть на схватку, но она знала, что нужно сохранять хладнокровие. Стратег уверенно шагала вперед, проваливаясь по колено в снегу и надеясь, что не свалится носом в сугроб и не сделается посмешищем в глазах Атиоту и его солдат.

Крики позади и справа от них раздавались все громче. Гэлис едва подавила желание броситься к вершине хребта, чтобы посмотреть, кто побеждает в стычке.

Она двигалась вперед, глядя на дерево, возле которого собиралась повернуть отряд, чтобы зайти в тыл неприятелю.

Дойдя до него, Гэлис остановилась.

– Заряжайте огнестрелы. Атиоту презрительно усмехнулся.

– Заряды отсырели…

– Не торопитесь, – перебила его Гэлис, окидывая взглядом солдат. – Доставайте их из середины коробки и не закладывайте слишком плотно. Закончив заряжать, следите за тем, чтобы порох не высыпался с полки. У вас будет только один выстрел, поэтому цельтесь точнее.

Атиоту скрипнул зубами, но, увидев, что остальные солдаты начали заряжать свои огнестрелы, нехотя последовал их примеру.

Когда отряд приготовился к бою, Гэлис достала из ножен меч и направилась к вершине хребта. Поднявшись достаточно высоко, чтобы видеть противоположную сторону долины, она жестом приказала отряду ждать. На снегу она увидела много тел: в основном это были хамилайские солдаты, павшие от неприятельских стрел. Однако ривальдийцам не удалось сохранить дистанцию, и теперь схватка велась врукопашную. Численное превосходство солдат Коллиса заставило противника откатиться назад. Вражеская шеренга сильно поредела под ударами хамилайцев.

Гэлис вытащила подзорную трубу и попыталась найти Лебаретта. Он оказался на правом фланге, с ближней к стратегу стороны. Как раз в этот момент два хамилайских солдата атаковали командира ривальдийцев: он с трудом отбивался от их ударов.

Гэлис стремительно повернулась к своему маленькому отряду.

– За мной! – скомандовала она.

Бойцы, увязая в снегу, бросились вперед. Как только они оказались в долине, Гэлис приказала солдатам построиться в одну шеренгу.

– Нужно немедленно атаковать! – заявил Атиоту. – Мы должны окончательно разгромить их!

– Враг уже побежден, – произнесла Гэлис достаточно громко, чтобы ее услышали остальные. – Наша задача – сделать так, чтобы никто из них не убежал. А теперь – ложись!

И вновь у Гэлис не было времени, чтобы проверить, выполнен ли приказ. Она легла в снег и, опершись на локти, стала наблюдать за ходом боя через подзорную трубу. Стратег попыталась найти Лебаретта, того нигде не было видно. Возможно, он уже убит, подумала девушка.

И тут кто-то из ривальдийских солдат повернул и бросился в долину, направляясь прямо к ее бойцам. За первым последовал другой, потом еще и еще.

– Без моей команды не стрелять! – приказала Гэлис солдатам, сердито посмотрев на Атиоту, который неприязненно хмыкнул.

Через мгновение уже весь отряд ривальдийцев обратился в бегство. Подпустив противника на расстояние выстрела, Гэлис приказала открыть огонь. Ее солдаты, как один, поднялись на колено, прицелились и дали залп.

Раздался оглушительный грохот: в воздухе повисло облако черного дыма. Пятеро ривальдийцев упали в снег, остальные в замешательстве остановились. Гэлис обнажила меч и крикнула:

– В атаку!..

Ее солдаты отбросили огнестрелы, выхватили клинки и устремились вперед.

Некоторые ривальдийцы попытались бежать в ту сторону, откуда только что пришли, другие растерянно топтались на месте, однако большинство приняли бой.

Вражеский солдат, к которому подскочила Гэлис, смотрел на нее широко раскрытыми глазами и что-то бормотал себе под нос, вслепую шаря по снегу в поисках оружия. Стратег ткнула ему в лицо острием своего меча, однако противник отпрыгнул, и клинок лишь слегка задел его щеку. Ривальдиец завопил и закрыл лицо обеими руками; из-под пальцев брызнула кровь. Гэлис ударила его мечом по рукам. Противник сдавленно вскрикнул и повалился на спину.

Спотыкаясь и с трудом сдерживая тошноту, девушка приблизилась к нему, однако в этот момент заметила, что один из ривальдийцев, хотя был ранен, пытался организовать сопротивление, крича что-то остальным солдатам и размахивая коротким кинжалом.

Лебаретт, подумала Гэлис и бросилась к врагу.

Вероятно, он услышал ее приближение, но повернулся к девушке как раз в ту секунду, когда она вонзила ему в грудь меч. Ривальдиец упал, а Гэлис, думая лишь о том, чтобы удержать меч, повалилась прямо на него. Клинок еще глубже вошел в тело противника.

Девушка попыталась подняться. Поскользнувшись на залитом кровью снегу, она снова упала, ударив врага рукой по лицу и ощутив запах крови.

Гэлис закричала и рывком вскочила на ноги. Лебаретт судорожно глотнул воздух, закатил глаза… В следующее мгновение его тело безвольно обмякло.

Девушка стояла над поверженным противником, внезапно ощутив невыразимое одиночество. Какой-то частью рассудка она смутно осознавала, что вокруг кипит смертельный бой, однако видела только остекленевшие глаза Лебаретта и густую кровь, струящуюся по его лицу, подобно пролитым чернилам.

Затем Гэлис заметила у него на голове шапку с изображением барсука. Девушка почувствовала, что ее сейчас вырвет. Она застыла на месте, не в силах поднять голову и даже на шаг отойти от тела Лебаретта.

К реальности ее вернул подошедший Коллис.

– Вот это бой! – произнес он, довольно скалясь.

Тут капитан хамилайцев заметил, что Гэлис не отрывает взгляда от лица мертвого ривальдийского офицера.

– Ты сама его убила, да? Молодец! Хорошая работа! Стратег не смогла вымолвить ни слова.

Коллис кивнул, словно соглашаясь с какой-то собственной невысказанной мыслью. Затем ухватился за рукоятку меча, уперся ногой в живот Лебаретта и потянул клинок на себя. Меч высвободился с противным чавкающим звуком. Коллис вытер его о рукав и вложил в ножны Гэлис.

– Э, да тебя сейчас вырвет, – сказал он и оттолкнул девушку от лежащего у ее ног трупа. – Не стоит блевать на мертвеца.

Гэлис взглянула на Коллиса и с удивлением увидела на его лице сочувствие.

– Ну что, мы?..

– Ты хочешь спросить, что мы с ними сделали?

Гэлис кивнула.

– Да.

Коллис покачал головой, но ничего не сказал.

Девушка перешагнула через Лебаретта и почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Гэлис согнулась пополам, но ее не вырвало.

Перед стратегом находился уходящий ввысь склон горы, весь покрытый снегом до самых деревьев, растущих на вершине; над головой простиралось бледное, словное размытое, небо.

Девушка коротко простонала и, потеряв сознание, рухнула на землю.

Гэлис отошла от окна. Ее все еще мутило от отвращения. Неся службу на отдаленных рубежах, девушка не сделала ничего такого, чего можно было стыдиться. Наоборот, она заслужила уважение даже таких людей, как Коллис, добросовестно выполняя обязанности стратега. Однако два года, проведенных на границе, уместились в ее памяти в одно короткое мгновение: словно ничего не было, кроме той схватки в долине, где она в первый и последний раз в своей жизни убила человека.

Гэлис услышала за спиной какое-то движение и, обернувшись, увидела, что Китайра проснулась и сидит в постели, протирая заспанные глаза.

– Который час? – сонно просила девушка.

– Пора просыпаться, – ответила Гэлис.

Зима в Омеральте была не слишком благостной: солнце ярко светило в безоблачном небе, но холодные ветра с Вардарских гор были ледяными. Можно было одновременно загореть и промерзнуть до костей.

Изредка небо затягивалось облаками и выпадал снег, который быстро таял на теплых камнях мостовой. Улицы покрывались грязной снежной кашей, медленно стекавшей в придорожные канавы. Однако позапрошлой зимой снег не таял достаточно долго, а температура воздуха была такой низкой, что стражников ночного караула по утрам частенько находили замерзшими насмерть. Земля покрылась плотным снежным одеялом; город с нетерпением ждал весны, чтобы освободиться из ледяного зимнего плена.

Алвей Селфорд вздохнула. Два года назад она была совершенно другим человеком, во многом еще ребенком, плохо разбиравшимся в жизни Омеральта и нравах королевского двора. Тогда девушке казалось, что снег – это самое прекрасное из всего, что ей когда-либо приходилось видеть…

Алвей была родом из аграрного северо-западного района империи, где зимой наступало лишь незначительное похолодание и люди большую часть года ходили в легкой одежде. Девушке очень хотелось еще раз увидеть столицу в снежном убранстве. Закутавшись в одеяло, Алвей выглянула из окна спальни и вновь тяжело вздохнула. Похоже, нынешней зимой этому желанию осуществиться не суждено, а весной она покинет Омеральт навсегда…

Насколько ей было известно из книг и рассказов Поломы Мальвары, снег в Кидане никогда не выпадал; зимой там было теплее, чем в ее родных краях. По большей части это радовало Алвей – она так и не привыкла к холоду. И все же ее печалила мысль о том, что она больше никогда не увидит, как город, словно по мановению волшебной палочки, за одну ночь меняет облик.

Алвей положила руку себе на живот. И ее ребенок никогда не увидит этого. Если, конечно, в империи не произойдет радикальных изменений. Девушка не могла представить, что ее ребенка пустят в Хамилай, пока жива Юнара. Даже несмотря на то что Мэддин приходится троюродным братом правящей императрице. И все же будущее виделось Алвей гораздо более радужным, чем несколько недель назад, когда казалось, что Мэддина в лучшем случае отправят за решетку, а в худшем – убьют, оставив ее и их будущего ребенка на милость Кевлеренов. Девушка предпочла бы совершить морское путешествие в далекую неизвестную страну, нежели иметь дело с семьей своего возлюбленного. При мысли о Кевлеренах она поежилась и плотнее запахнула одеяло. Из окна апартаментов Мэддина, расположенных на территории императорского дворца, были видны владения Кевлеренов. Большой Зал – место правительственных заседаний, – строение из желтого камня, с выкрашенными в синий цвет оконными переплетами и крышей; внутренний двор, отделявший дворец от покоев императрицы, длинного двухэтажного здания с бесчисленными коридорами. Рядом располагались апартаменты самых знатных родственников Лерены и казармы королевских гвардейцев. Вокруг этих построек находились правительственные учреждения, в том числе и военное ведомство – единственное здание не из желтого камня. Мать Лерены, императрица Хетта, приказала выкрасить его и ярко-красный цвет, но со временем оно приобрело неприятный оттенок запекшейся крови.

Наконец, в северо-восточной части дворцовой территории находились апартаменты Юнары – отдельный миниатюрный дворец с впечатляющим куполом птичника, который ярко сверкал в лучах утреннего солнца.

Алвей оглянулась через плечо и посмотрела на спящего Мэддина.

– Я так люблю тебя!.. – прошептала она, зная, что это не вполне соответствует истине.

Когда они впервые встретились на похоронах императрицы Хетты, Алвей, честно говоря, испугалась принца, однако Мэддин оказался нежным и галантным кавалером. И все же последний барьер между ними рухнул лишь после того, как Мэддин признался ей, что не обладает магическими способностями.

На все вопросы принца Алвей неизменно отвечала, что полюбила его с первого взгляда. На самом деле любовь пришла лишь после того, как она разглядела в нем человека, а не венценосную особу. Теперь Мэддин всецело завладел ее сердцем, а недавние события подтвердили, что и он влюблен до безумия. Лишь Кадберн был для него дорог так же, как и она, но Алвей знала, что это совсем другое чувство. Взаимоотношения Кевлерена и его Избранного были для нее чем-то совершено новым, девушка не видела в них никакой угрозы для себя.

«Да, мне бы очень не хотелось, чтобы Кадберн стал моим врагом, – подумала девушка. – К счастью, в моей жизни появился человек, который без колебаний пожертвует собой ради Мэддина…»

Грудь спящего принца ритмично вздымалась, с лица сошло выражение озабоченности, ставшее уже привычным в часы бодрствования, а губы сложились в некое подобие улыбки. Наверное, он видит сон…

– Надеюсь, ему приснилась я, – вслух произнесла Алвей, и, подбежав к кровати, прыгнула на нее.

Мэддин подскочил, тут же проснувшись, удивленно вскрикнул и, упав обратно в постель, исчез под грудой простыней, одеял и подушек. Что-то затрещало, будто ломаясь. Мэддин скинул на пол одеяла и сел.

– Что случилось? В чем дело?..

Тут в комнату вбежали телохранители принца с мечами наголо.

Алвей не могла удержаться от смеха. Мужчины недоуменно огляделись, затем стали смотреть на Мэддина с осуждающим видом, разве что только головами не качали и языками не цокали.

– Я ничего не делал, – стал оправдаться слегка обалдевший принц, который не больше телохранителей понимал причину шума.

Алвей хохотала так, что скоро ей стало трудно дышать. Досмеялась она до того, что потеряла равновесие и свалилась с кровати, отчаянно пытаясь ухватиться за одеяла. Телохранители молча наблюдали за тем, как девушка ворочается под грудой постельного белья. Затем понимающе переглянулись и решили оставить Мэддина с его возлюбленной наедине.

Вложили мечи в ножны и поспешно вышли из комнаты.

Мэддин покачал головой, перегнулся через край кровати и сказал Алвей:

– Тебе не кажется, что это слишком сильная качка для нашего малыша?..

Он увернулся от подушки, пущенной ему в голову, и протянул руку. Алвей взяла ее и с помощью принца забралась на кровать. Потом расправила одеяло, в которое была завернута, будто в кокон, церемонно поклонилась и чопорно произнесла:

– С добрым утром.

Облако пара зашипело у ног Поломы Мальвары, поднимаясь все выше. Он удивился тому, какими холодными оказались капельки воды на его коже.

Бывший префект заставил себя не отходить от стоящей на рельсах рычащей машины, напоминавшей огромное металлическое чудовище. Ему не нравился этот механический монстр, как не нравилась сама идея создания человеком аппарата, способного передвигаться самостоятельно, без помощи какой-либо тягловой силы. Впрочем, Полома понимал, что придется привыкнуть к этому жутковатому механизму. Мэддин Кевлерен намерен построить в Кидане дорогу для паровых экипажей.

Так каких же людей он ведет в свою страну?..

Слишком поздно задавать подобные вопросы, сказал себе Мальвара.

Странно, машина остается неподвижной; Прежде Полома видел паровые экипажи лишь издали, хотя знал о них достаточно много, чтобы понимать принцип действия механизма. Сейчас экипаж не сдвинулся с места ни на шаг. Должен ли он кому-нибудь сказать об этом? Не взорвется ли сейчас машина?

Тут кто-то, находящийся позади аппарата, крикнул: «Пара почти достаточно!»

Достаточно – для чего? Машина все равно не сдвинулась с места. Колонисты продолжали садиться в вагоны, прицепленные один за другим к фырчащему монстру. Поломе пассажиры в большинстве своем не понравились. Это были не торговцы, которых он посоветовал Мэддину взять в экспедицию, а ремесленники, фермеры, чернорабочие. Неряшливо одетые, с грязными лицами, пахнущие потом… такое впечатление, что их только что выпустили из тюрьмы. Мальвара без особой радости подумал о том, что ему придется разделить с ними путешествие на корабле до Новой Земли.

Тут он не удержался и негодующе фыркнул. «Новая Земля» – это их выражение. Для него это была старая земля, родная земля… Вот империя – со всеми ее Кевлеренами, паровыми экипажами и необоснованным высокомерием – была «новой землей», и ему она совсем не нравилась.

«и я приведу все это с собой, – напомнил себе Полома. – Какую цену придется заплатить Кидану за свободу!..»

Мэддин Кевлерен попросил его прийти на станцию и посмотреть на будущих колонистов. Возможно, предположил Мальвара, принц не хотел, чтобы у него сложилось неверное впечатление о количестве людей, которых Лерена выбрала для предстоящей экспедиции. То, что он увидел, не внушало доверия, но лучше выяснить все сейчас, чем потом, когда они прибудут на место. Полома надеялся лишь на то, что солдаты, которые отправляются в экспедицию, окажутся более благонадежными. Вряд ли его политические враги и их ривальдийские приспешники сложат оружие, когда в Кидан прибудут хамилайцы.

– Отбросы империи, – раздался за спиной у Поломы чей-то голос.

Бывший префект обернулся и увидел Нетаргера Акскевлерена. Он не был лично знаком с этим человеком, но за время пребывания при дворе Лерены постарался узнать имена всех влиятельных людей. А Нетаргер обладал в империи значительным весом.

Полома даже не пытался скрыть удивления.

– А где же герцогиня, ваша госпожа?

– Возится со своими птицами.

– Вы пришли сюда по ее повелению?

– Сколько человек ее величество отправляет в Новую Землю? – спросил Нетаргер, оставив без внимания вопрос Поломы.

– Сотни, – ответил Полома.

– Даже так? Что ж, пожалуй, это немного очистит наши тюрьмы.

Мальвара внимательно посмотрел на Нетаргера. Раньше бывший префект никогда не испытывал беспокойства по поводу подобных вопросов. До него только сейчас дошло, что он еще не видел так близко кого-либо из Избранных, кроме Кадберна. Похоже, высокопоставленные Акскевлерены обладали способностью оставаться как бы невидимыми. Стоило внимательно всмотреться, как они словно по мановению волшебной палочки приобретали сходство со своим господином или госпожой. Что касается Нетаргера, то он, подобно Юнаре, был темноволос и светлокож, однако сейчас, когда рядом госпожи рядом не было, Полома разглядел, что у Избранного сестры императрицы крючковатый нос, слегка кривой рот и изрытые оспинами щеки.

– Почему вы пришли сюда, Нетаргер Акскевлерен?

– Я подумал, что вам понадобятся хорошие офицеры с сильной волей, чтобы контролировать этот сброд, когда вы прибудете в Новую Землю, – ответил Нетаргер.

– Вы когда-нибудь ухаживали за птицами госпожи Юнары? – внезапно спросил Полома.

Брови Нетаргера поползли на лоб.

– Что вы имеете в виду?..

– Я просто хотел узнать, умеете ли вы отвечать на вопросы.

Полома обрадовался, заметив улыбку на лице Избранного. Она была мимолетной и едва заметной, но ссыльный префект научился распознавать даже малейшие выражения эмоций своих собеседников – удовольствие, неодобрение, насмешку.

– Меня попросили доставить вам послание, – сказал Нетаргер.

– От герцогини, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Мальвара.

– Мы не должны разговаривать здесь. Слишком много посторонних ушей.

– Пожалуй, будет неправильно, если кто-нибудь увидит меня с вами. Особенно после того, что ваша госпожа пыталась сделать с Генералом Третьим Принцем Мэддином Кевлереном. – Мальвара показал Нетаргеру свою забинтованную руку и добавил: – Или после того, что она попыталась сделать со мной.

– Уверяю вас, в планы герцогини не входило намерение причинить вам вред.

– Мне от этого нисколько не легче. Нетаргер попытался улыбнуться вновь.

– Герцогиня Юнара хорошо относится к вам… Полома промолчал. Нетаргер заметил, что взгляд бывшего префекта устремлен куда-то в пространство.

– Повторяю, ее высочество хочет вам только добра…

– Думаю, вам пора уйти, – холодно произнес Мальвара и едва заметно кивнул.

Нетаргер оглянулся через плечо. Шагах в двадцати от него стоял Кадберн Акскевлерен. Двое Избранных пристально посмотрели друг на друга.

– Думаю, вам пора уйти, – повторил Полома.

– Да, – медленно ответил Нетаргер. – Пожалуй, вы правы.

Он кивнул, бросил еще один взгляд на Кадберна и покинул платформу.

Приблизившись к Поломе, Кадберн широко улыбнулся.

– Мне всегда хотелось понаблюдать за тем, как Избранные общаются друг с другом в отсутствие Кевлеренов, – сказал Мальвара.

– Разговоры с врагом – очень опасная игра, – непринужденно ответил Кадберн.

– Он подошел ко мне без приглашения, – спокойно произнес Полома.

– Что ему было нужно?

– Наш разговор был кратким. Нас перебили.

– Жаль.

– Возможно, вам следовало какое-то время постоять в сторонке, – сказал Полома. – Если мне доверяют леди Селфорд и его высочество, значит, вы тоже можете относиться ко мне вполне открыто.

– Как раз потому, что вам доверяют леди Селфорд и его высочество, я не могу себе этого позволить, – продолжая улыбаться, ответил Кадберн.