12

В феврале их пригласили на бал во Фредриксборг. К тому времени Александр уже хорошо ходил на костылях.

Сесилия настояла на том, чтобы они пошли, хотя Александр и колебался.

– Тебе нужно развеяться, Александр, – сказала она. – Ты ходишь по дому и не видишь никого, кроме меня и Вильгельмсена, да изредка случайных гостей. Тебе нужно общение с себе подобными…

Это было неудачно выбранное выражение. Сесилия замолчала, покраснев.

Но он, казалось, не обратил на это внимания.

– Это так мило с твоей стороны, Сесилия, – улыбнулся он. – Давай пойдем! Ты ведь так устала за зиму, ты наденешь самое красивое платье и в первый раз – фамильные драгоценности. Тиара настолько изысканна, что такой нет даже у дам из королевской семьи. И ты действительно ее достойна.

Так оно и было. Сесилия чувствовала себя королевой, когда, слегка опираясь на руку Александра, вошла в зал. Гофмаршал громко объявил об их приходе, и оба склонились перед Его Величеством, вернувшимся домой с сомнительной войны. Они медленно шествовали по залу, чтобы хромота Александра не так бросалась в глаза, и она наслаждалась всеобщим вниманием.

В этот вечер она была очень красива, красивее, чем сама думала. Ее слегка раскосые глаза сияли, а темно-каштановые волосы оттеняли блеск тиары. Кожа ее всегда была безупречной и теперь казалась еще нежнее на фоне темно-голубого бархатного платья с большим кружевным воротником и сапфирового ожерелья.

Увидев ее в Габриэльсхусе в этом наряде, Александр просто растерялся.

Все взоры были устремлены на нее. Александр, конечно же, не танцевал, но разрешил ей танцевать со множеством кавалеров, учтиво приглашавших ее на танец. Но в промежутках между танцами она возвращалась к нему, со все большим и большим блеском в глазах и румянцем на щеках.

Александр беседовал со своими старыми друзьями – придворными, и один из них, барон его возраста, отозвал его в сторону.

– Что с тобой происходит, Паладин? – легкомысленно произнес он. – Что-то давно у тебя не было фаворитов!

Александр поймал взгляд Сесилии, танцевавшей с белокурым, восхищенно смотрящим на нее юношей павану – медленный, изысканный танец.

– Да, не было, – коротко ответил он.

– Я вижу, – сказал приятель, рассеянно глядя на бронзовую вазу с сосновыми ветками. – Ты слишком долго был прикован к постели. Приходи ко мне домой, а?

Александр почувствовал неприятный озноб.

– Благодарю, мы с удовольствием придем, – сказал он, намеренно искажая смысл приглашения.

Приятель не подал виду, что недоволен, ведь их разговор могла услышать Сесилия.

На балу, как всегда, сплетничали. Поговаривали, будто Кирстен Мунк положила глаз на одного из немецких офицеров Кристиана IV, графа Отто Людвига Сальма, который выполнял в замке обязанности гофмаршала.

Потом публично объявили, что король обещал в жены свою старшую дочь, девятилетнюю Анну Катерину, двадцатитрехлетнему графу Францу Рантцау, одному из «кукушенков» в государственном гнезде. Сесилия видела его на балу, и он ей не понравился: смешной и тщеславный, самодовольный маленький сноб.

«Бедная, маленькая Анна Катерина, – подумала Сесилия. – От нее хотят просто отделаться!»

Девочка тоже была на балу. Она подошла к Сесилии и долго говорила с ней, заявив с детской доверчивостью:

– Посмотри, кто мой возлюбленный! Разве он не прекрасен?

Сесилия согласилась, что он красив. Слишком красив. Просто вызывающе красив!

Обе старшие девочки тоже были здесь: Софи Элизабет и Леонора Кристина – и обе просили Сесилию вернуться к ним.

Но она покачала головой, сказав, что дома в ней нуждается муж. Это было не совсем так, потому что Александр теперь сам со всем справлялся, но, несмотря на хорошее отношение к детям, она не хотела больше возвращаться в суету замка.

В последнее время Кирстен Мунк отдавала предпочтение двум другим дочерям: Хедвиге и Кристине. Она со злобой говорила всем, что король постоянно держит ее беременной, чтобы предотвратить возможную неверность с ее стороны. За двенадцать лет их «брака» она родила одиннадцать детей, – все погодки.

Наследник престола, рожденный в законном браке, двадцатичетырехлетний принц Кристиан, тоже был на балу. Последние два года он периодически бывал регентом, пока отец сражался в Германии, но правление принца ни у кого и не вызывало одобрения. Главным образом он пьянствовал и ухаживал за женщинами. У него уже было солидное брюшко – признак увлечения пивом.

Праздник продолжался до поздней ночи, но Сесилия не хотела, чтобы Александр выматывался, и они уехали сразу после ухода короля Кристиана (шатающегося, как корабль в шторм).

В карете Александр был молчалив. Сесилия же, напротив, смеялась и весело болтала всю дорогу: о бале, красивых дамских платьях, прекрасных залах.

И, помогая ей снять горностаевую накидку, он сказал:

– Как тебе понравилась беседа с этим молодым гофмаршалом?

– С кем?

– С тем молодым человеком, с которым ты так много танцевала.

– Разве я танцевала с кем-то много? Ах, да, этот белокурый юноша! Он немного легкомыслен, но таким и должен быть мужчина на подобных вечерах.

– Да, – сухо сказал Александр.

И пока они сидели за поздним ужином, он рассеянно изучал ее. Словно что-то его тревожило.

На следующий день было то же самое. И на следующий.

На пятый день, ближе к вечеру, он не выдержал:

– Тебе нравится этот гофмаршал?

Сесилия не сразу поняла, о ком он говорит.

– Ах, да, он был очень обходителен. Как и все остальные.

Александр стоял и ломал пальцами гусиное перо. «Оно только что было целым, – подумала она, – что же с ним такое происходит?» Ей стало на миг страшно. Гофмаршал?

Но то, что он сказал, удивило ее:

– Сесилия, – не спеша произнес он. – Ты не чувствуешь себя здесь одинокой?

– Разве я когда-нибудь давала это понять? – спокойно ответила она, хотя его вопрос и озадачил ее.

– Нет, но… Ты молодая, созревшая женщина, и это вполне естественно, если ты…

Сесилия молча смотрела на него, чувствуя, что сейчас умрет прямо на его глазах.

– Ты хочешь, чтобы я уехала, Александр? Ты думаешь о гофмаршале?

Он пристально посмотрел на нее.

– О ком?

– Что за ответ! Хорошо, я скажу напрямик: ты хочешь, чтобы вместо меня здесь был гофмаршал?

Александр был потрясен.

– Господи, нет! – сказал он и быстро вышел из комнаты, несмотря на хромоту.

Но его пытливая озабоченность усиливалась с каждым днем.

В конце концов Сесилия не выдержала и, когда вечером Александр, как обычно, тушил везде свет и закрывал двери, она спросила:

– Александр, что с тобой?

– Что ты имеешь в виду? – удивился он.

– Уже три недели, с того самого бала, ты ведешь себя так странно: без конца спрашиваешь о гофмаршале!

– Извини, – сказал он. – Я беспокоюсь за тебя, Сесилия.

– За меня? Но почему?

– Ты живешь неестественной жизнью, – через силу произнес он. – Впервые я обнаружил это, когда увидел, как ты танцуешь с другими.

– Если я вела себя недостойно, я сожалею об этом, – с досадой сказала она. – Хотя я сама так не думаю.

– Нет, нет, ты меня не поняла. Я думал… Нет, невозможно говорить об этом.

– Александр, не увиливай, я должна знать, что ты думаешь! Ты заставляешь меня нервничать, словно я сделала что-то плохое.

– Ничего плохого ты не делала, дорогая. Я думаю, как сделать так, чтобы тебе было лучше.

Она вопросительно уставилась на него.

– Ты не понимаешь, о чем я говорю? – спросил он.

– Нет, никак не могу понять.

– Ты такая эмоциональная молодая женщина…

– Ты уже говорил об этом…

– Да! Господи, Сесилия, ты не поняла? У тебя никогда не было потребности в мужчине?

От этих слов она окаменела, кровь прилила к ее лицу.

Александр попытался сгладить свой резкий выпад, но это получилось у него совершенно неуклюже:

– Я хочу сказать, что когда ты бросилась в объятия к этому священнику, у тебя были к нему какие-то… чувства?

Сесилия не в силах была отвечать. А он продолжал идти напролом, отдавая себе отчет в том, что ступил на тонкий лед.

– Ведь ты говорила, что не любишь его. Ты сказала, что тогда чувствовала в этом необходимость.

Она бессильно опустилась на ближайший стул.

– Мне хотелось бы знать это, – тихо произнес он.

– Зачем?

– Потому что твое благополучие для меня важнее всего.

Они находились в это время в комнате между двумя спальнями.

– До сих пор я тактично оставалась твоей женой и не обременяла тебя… – произнесла она, чувствуя, что от волнения у нее темнеет в глазах.

– Я не об этом. Я говорю о тебе, Сесилия. Я хочу, чтобы ты была совершенно счастлива здесь, в Габриэльсхусе. Ты так много сделала для меня, я так…

Внезапно до него дошло, что она сказала.

– Ты сказала «тактично остаюсь»? У тебя есть… есть любовник?

– Нет, Александр, – устало ответила она. – Как ты мог такое подумать?

– Значит, выходом из этого положения будет любовник, – спокойно произнес он, неотрывно глядя ей в лицо. – И вернемся к тому, с чего начали: к женским потребностям.

Сесилия отвернулась, она готова была сквозь землю провалиться.

Но он безжалостно ждал ее ответа.

– И если это будет? Если я когда-нибудь почувствую такого рода желание? – с горечью произнесла она. – Что ты будешь делать?

Подумав, он мягко и тихо произнес:

– Буду помогать тебе.

Это было уже слишком! Она вскочила со стула и побежала в свою комнату. Остановилась, чувствуя дрожь во всем теле.

Не заметив, как подошел Александр, она услышала сзади его голос:

– Мне понадобилось три недели, чтобы набраться мужества и задать тебе этот вопрос'

Сесилия торопливо кивнула. Немного подождав, он продолжал:

– Ты признаешь, что…

– Александр, меня переполняет чувство стыда!

– Из-за этого вопроса тебя не должно переполнять чувство стыда, мой друг.

– Ты думаешь, что я действительно… на балу… захотела кого-то из тех мужчин?

– Я так не думаю. Я боюсь этого.

– О, Александр, я считала, что ты лучше знаешь меня!

– Я забыл те слова, которые ты сказала, когда думала, что я умру, – спокойно вставил он.

– Надеюсь, что ты и в самом деле забыл их. И все-таки ты предлагаешь мне свою помощь? Ты? Но какую?

– Не будем вдаваться в детали! Я просто хочу знать: есть ли у тебя проблемы.

Она задумалась, потом молча кивнула, стыдливо наклонив голову.

– Какие? Какого рода?

– Александр, ты хочешь разобраться в моих личных проблемах?

– Нет, дорогая Сесилия. Но чтобы помочь тебе, я должен знать, в чем ты нуждаешься. Я не знаю женской души, не понимаю женских желаний и потребностей. Так же, как и их вожделений.

Сесилия затаила дыхание, но тут же обуздала себя.

– Нет, я не могу, не могу довериться тому, кто чувствует неприязнь к женщинам!

– Не принуждай себя, Сесилия. Для меня ты друг, товарищ. А своих друзей все понимают, не так ли? И хотят оградить от трудностей.

– Да, – без всякого выражения ответила она.

– Скажи же, – тихо произнес он.

Сесилия вела жестокую внутреннюю борьбу, ее руки вцепились в ткань ночной рубашки. Она с усилием глотнула слюну.

– По ночам, когда мы лежим…

– Ну, ну… – его голос был по-прежнему дружелюбным.

– Я чувствую голод, пустоту – Александр замер, полуобернувшись к ней, так что она не видела его глаз.

– Я тоскую, – тихо произнесла она.

– Но почему?

Сесилия закрыла лицо руками.

– Не задавай таких глупых вопросов! Мое тело требует своей дани. Неужели это трудно понять?

Он осторожно положил руки ей на плечи.

– Идем, Сесилия.

Она стояла, закрыв лицо руками.

Он осторожно поднял ее и понес к постели. Она не осмеливалась смотреть на него, замечая, что он лег рядом.

– Скажи, что я должен сделать, дорогая Сесилия?

– Я не могу, не могу!

Он осторожно развязал тесемку на ее ночной рубашке.

– Если это хорошо для тебя, кивни мне.

– Александр, тебе не должно быть противно…

– Мне не противно, дорогая. Ты такая красивая, и мне интересно узнать, что чувствуют женщины. Мне это совершенно неизвестно.

Она заставила себя спросить:

– А ты сам… ничего не чувствуешь?

– Конечно, нет! Но ты ни в коем случае не должна думать, что я чувствую отвращение! Будем называть это любопытством. Нет, это слово не подходит. Дружеский интерес, это вернее. Как тебе это нравится?

Просунув руку под ее ночную рубашку, он тронул пальцами ее соски.

– Я не могу тебе солгать… – с мукой в голосе произнесла она. – Ты и сам видишь, что кожа покрывается пупырышками…

– Да, это интересно… что грудь может менять форму, сжиматься, становиться тверже. Почему?

– Возможно, потому, что… Нет, Александр, мне так стыдно! Пока не поздно, прекратим эту игру!

– …потому, что грудь ждет поцелуя? – сказал он. – Я не знал об этом.

Он распустил ворот ночной рубашки и поцеловал одну грудь. Осторожно стал играть с ней. Сесилия задыхалась.

– Нет, нет, я так больше не могу!

– Ты что-нибудь чувствуешь?

– Не надо!

– Сесилия, я не хочу, чтобы ты лежала по ночам и страдала только потому, что связалась с таким недотепой, как я. Ты была так добра ко мне, когда я болел. Доставь же мне теперь радость сделать для тебя что-нибудь хорошее.

Она всхлипывала.

Без всякого смущения он положил руку на ее самое сокровенное место – и Сесилии показалось, что вся ее чувственность сосредоточилась в этой пылающей под тканью рубашки точке. Невольно она сделала слабое движение в сторону его руки.

– Нет! – жалобно произнесла она. – Иди к себе, Александр, прошу тебя, я не могу больше терпеть такой стыд! Будь добр, уходи!

Вздохнув, он убрал руку.

– Как хочешь, мой друг. Прости, если я вел себя неприлично! Это получилось непреднамеренно.

Он вышел и закрыл дверь, оставив Сесилию в полном смятении. Она медленно повернулась лицом к подушке, обхватила ее руками и жалобно тихо застонала.

– О, Александр, ты просто чудовище!

Потом села, свесив с кровати ноги, сжала колени и стала кусать себе пальцы.

– О, любимый, – шептала она. – Я не выдержу, не выдержу!

Прерывисто дыша, она произнесла:

– Что, собственно, нужно от меня мужчине? Поборов стыд, она встала с кровати и дрожащими пальцами постучала в дверь его спальни.

– Входи, – ответил он.

Она открыла дверь. Он лежал в постели, рядом горела свеча. Сесилия беспомощно стояла в дверях.

Без единого слова он подвинулся, освобождая в постели место для нее, отвернул одеяло.

Зажмурившись на миг, она быстро пошла вперед и торопливо легла рядом с ним, словно боясь передумать.

Александр потушил свечу. Его рука снова коснулась ее, и она не противилась, лишь тихо, стыдливо вздыхая.

Руки Александра исследовали неизвестную ему область: осторожно и медленно они продвигались вперед, скользя по бедрам, поглаживая их внутреннюю часть, так что Сесилии казалось, что она просто захлебывается от собственной страсти… потом его рука исследовала то, что находилось между ног…

Он не мог не заметить, что она льнет к нему.

– Как?.. – прошептал он.

Она отвернулась, стыдясь собственного наслаждения.

– Сесилия, мы ведь муж и жена!

Она молча взяла его руку и направила туда, куда следует.

Она так жаждала этого!

– Мне так это трудно… – всхлипывала она ему на ухо. – Даже с тобой…

– Но мне это нравится, мой друг, хотя раньше я понятия не имел об этом. Надо сказать, мне это тоже приятно.

Она смущенно кусала губы.

– Не забывай, что я желал этого целых три недели, – тихо произнес он, – с тех пор, как увидел тебя с другими мужчинами. Я понял, чего тебе не хватает. И мне не хотелось видеть тебя в их объятиях.

Эти слова прожгли ее словно огнем. Если это и не была ревность, то что-то близкое к ней.

– Я не могу себе представить их в близких отношениях с тобой, – прошептал он.

Сладкие слова для изголодавшейся души!

– Расслабься, Сесилия, поддайся! Я чувствую, что ты вся горишь…

Он так осторожно и нежно гладил ее, что она не могла противиться. Забыв обо всем на свете, она обняла его, целуя его плечи, прижалась к нему изо всех сил, и он помогал ей в этой буре.

Некоторое время спустя она лежала изможденная, закрыв руками пылающее лицо.

– Ты была чудесна, Сесилия, – произнес он своим густым низким голосом. – Господи, сколько в тебе огня! Ты будешь спать здесь?

– Нет, – с трудом произнесла она и встала с постели. Шатаясь, она направилась в свою комнату, заперла дверь и свалилась в постель. Она долго лежала, дрожа, как в лихорадке, пока не заснула.

Ей было так трудно встретиться на следующее утро с Александром. Она оттягивала встречу, как могла, вымыла голову, сделала прическу, позавтракала у себя в комнате.

В конце концов ей просто нечем стало заняться.

Александр ждал ее в роскошной гостиной, где все оставалось таким же, как было до ее появления. Сесилии не хотелось нарушать этот стиль и переделывать что-то по своему вкусу. В доме вообще мало что напоминало о ее присутствии. Прежде, чем сделать какую-нибудь перестановку, она спрашивала Александра, заручаясь его поддержкой.

– Доброе утро, – пробормотала она, стараясь проскользнуть мимо него в соседнюю комнату.

Он взял ее за руку.

– Сесилия, тебе не в чем себя упрекать, – прошептал он, потому что в гостиной была горничная. – Значит, ты упрекаешь в чем-то меня? Ты злишься на меня?

Она покачала головой.

– Только на саму себя.

– Но почему?

– Потому, что не смогла вести себя достойно.

Его глаза смеялись.

– Бывают моменты, когда достоинство кажется просто смехотворным. Могу я тебя кое о чем попросить?

– О чем? – испуганно произнесла она.

– Скажи мне, когда ты снова будешь нуждаться во мне!

Она недоверчиво уставилась на него.

– Ты хочешь повторить этот позор?

– Никакого позора. Для меня это было прекрасным переживанием. Ты хочешь еще?

– Я потом скажу тебе… – пробормотала она, спеша от него прочь.

Шахматная партия вечером восстановила между ними равновесие, так что Сесилия снова смеялась и вела себя естественно. Она решила забыть о своих мучениях.

Но забыть об этом ей никак не удавалось. Проходили дни, она выполняла обязанности хозяйки большого дома, мечтая о близости с Александром, о его нежных руках и теплой коже… А по вечерам она проходила мимо его двери и с замиранием сердца вспоминала то выражение его глаз, которое было в самом начале, еще в его комнате, когда он понял, что зажег в ней чувства.

Тем не менее, она была в шоке, когда, три недели спустя, очнувшись от полудремы, она увидела его сидящим на краю ее постели. На ночном столике горела свеча, это он зажег ее.

– Ты не приходишь… – несколько неуверенно произнес он.

– Нет, я…

– Ты не нуждаешься во мне?

Она отвернулась, не желая, чтобы он увидел ответ в ее глазах.

– Ты мне позволишь? – спросил он, указывая на постель.

Она кивнула.

– Милости прошу, – прошептала она, внезапно лишившись голоса.

– Значит, у тебя больше не было потребности в мужчине, с тех пор, как я был у тебя? – спросил он.

– Александр, ты ведь и сам все хорошо понимаешь!

– Нет, я не понимаю. Я ждал тебя каждый вечер, ведь это так замечательно наблюдать, как разгорается твоя страсть от едва заметного тленья до яркого пламени. Но ты не приходила. Я был смущен и опечален, думая, что ты рассердилась на меня.

– Я не сержусь на тебя, Александр, – растерянно произнесла она, – наоборот! Но распределение ролей у нас несправедливое: ты воспринимаешь все с холодным цинизмом, я же отдаюсь целиком.

– Ради Бога, Сесилия, я не циник! Как ты могла подумать такое? Доставь мне радость испытать все это снова, помочь тебе!

Она склонила голову ему на грудь.

– Дорогая Сесилия! Это мне должно быть стыдно за свою неосведомленность. Ты же в своей горячей страсти была прекрасна и полна жизни. Или теперь эта страсть ушла?

Она не ответила.

И снова она ощутила его нежные руки. На этот раз Сесилия сразу пошла ему навстречу – так сильно она желала пережить неотвратимое. Затаив дыхание и жалобно всхлипывая, она льнула к нему, прижимала колени к его бедрам в медленном движении. Ее тело было так напряжено, что она рыдала. Александр видел, что она желает немедленного соития, что ее страсть уже на пределе. На этот раз она вела себя грубо, так что глаза Александра просто расширились от удивления. В глазах же Сесилии был холод, хотя она вела себя импульсивно и бурно. На этом все и закончилось.

Чтобы предотвратить новый приступ стыда, Александр обнял ее и произнес тихим, незнакомым голосом:

– Спасибо, дорогая! Хочешь, чтобы я остался на ночь?

Она покачала головой, заворочалась в его объятиях, тем самым давая понять, чтобы он ушел. Поцеловав ее в лоб, Александр встал с постели.

«Он не понимает, почему я прошу его уйти, – подумала она. – До него не доходит, как трудно мне отказаться от этих спонтанных, горячих проявлений чувств, свидетельствующих о нашем глубоком внутреннем единстве – о любви!»

Тем не менее, она была благодарна ему: вопреки всему, он давал ей то, что мог дать мужчина.

Через два дня она, к его удивлению, стояла в дверях с большим подсвечником в руке.

– Могу я войти? – робко спросила она.

– Сесилия! Добро пожаловать! Устроившись рядом с ним, она прошептала:

– Ты наверняка думаешь, что у меня огромная тяга к мужчинам?

Он коснулся кончиком носа ее щеки.

– Вчера вечером мне стоило большого труда не придти к тебе снова. Сегодня вечером я уже решил, что пойду к тебе. Хорошо, что ты сама пришла! Я так рад этому! – Я хочу не любого мужчину. Ты это знаешь, – шептала она ему на ухо.

– Никакой другой мужчина не посмеет прикоснуться ко мне, как это делаешь ты.

Он погладил волосы на ее висках, нежно и задумчиво.

– Значит, ты тосковала? – тихо спросил он. – Хотела, чтобы я был рядом?

– Мое тело изнемогает от тоски… – еле слышно произнесла она.

Больше они ничего не говорили. Только прерывистое дыхание Сесилии говорило о том, что Александр придумал что-то новое: он целовал ее шею, груди, живот.

Обняв его и всхлипывая, она гладила шрам на его спине, чувствуя на своем лице его губы. Он никогда по-настоящему не целовал ее, если не считать принудительного поцелуя на свадьбе. Он и сейчас не целовал ее в губы, и она не ждала от него этого – ведь поцелуй ведет к…

Внезапно у нее перехватило дух от изумления. Вся ее кровь устремилась к влагалищу в потоке режущей, сладостной боли.

Александр вошел в нее!

– Александр… – беззвучно прошептали ее губы, и она уставилась на него расширенными от изумления глазами.

– Тише, – испуганно прошептал он, весь дрожа. – Не говори ни слова!

Она поняла, насколько все это было хрупко: одно слово, одно неосторожное движение могло разрушить настроение, разбить вдребезги непрочную, словно ночной лед, надежду.

По выражению его глаз она поняла, что он сам не свой: он весь обливался потом, будучи не в силах пошевелиться. Некоторое время он просто дрожал, затем начал медленно двигаться. По его телу пробегала дрожь. Она не осмеливалась пошевелиться.

Сердце ее стучало.

О, Господи, она сама пришла к нему! Она должна все это вынести, должна!

И Александр видел это по ее лицу. Он сжал ее плечи, прося ее уступить, – и все превратилось в головокружительное, безумное опьянение, она ничего больше не понимала, слыша свои всхлипы, видя искаженное гримасой лицо Александра, двигаясь ему навстречу и в конце концов перестала думать.

Мгновение они лежали без сил, не двигаясь, потом Александр встал и надел халат.

– Прости… – пробормотал он каким-то чужим голосом и вышел из комнаты.

Сесилия лежала, словно оглушенная.

«Если он уйдет и бросит меня сейчас, я никогда ему этого не прощу», – подумала она.

Но он этого не сделал. Возможно, он не подозревал, что через закрытую дверь все слышно: он сидел в маленькой прихожей и плакал. Он просто рыдал.

У Сесилии сжалось сердце, ей так хотелось пойти к нему и дать ему понять, что он не одинок. Но он сам должен был сделать выбор в одиночестве.

Незаметно пробравшись в свою комнату, она прислушалась с бьющимся сердцем: что там, за дверью. Но теперь все было тихо, она не знала, где он.

На следующее утро она столкнулась в дверях с Вильгельмсеном.

– Его милость не хотели будить графиню. Он передает привет и говорит, что должен на время уехать.

Сесилия была разочарована.

– Когда он вернется?

– Он не сказал. Думаю, он и сам не знает.

– Куда же он поехал?

– Он тоже не сказал.

– Спасибо, Вильгельмсен.

«Вот я и потеряла его, – подумала она, чувствуя невыносимую душевную боль. – Мечта разрушена. То, что произошло, слишком мучительно для него».