13

От Александра не было никаких вестей.

Но Сесилия получила письмо из дома, от матери. Письмо получилось длинным, Лив было о чем рассказать.

«Гростенсхольм, апрель, 1627.

Дорогая Сесилия!

Здесь произошло столько событий, если бы ты знала! Младший сын Аре, Бранд, сам испортил себе жизнь! Он обрюхатил дочку Никласа Никлассона, сельского старосты из Хегтуна. Подумать только, Бранд, которому едва исполнилось восемнадцать лет! Мета никуда не выходит и не хочет ни с кем разговаривать, потому что ей стыдно. Она ведь считается в этой местности одной из образцовых крестьянских жен, а тут их сын так их опозорил! Аре воспринял все это более спокойно: он дает пиво и вино на свадьбу, которая будет во время Вальборгской ярмарки, потому что время не терпит, как ты понимаешь. Вы должны приехать на свадьбу, Тарье сейчас дома, так что вы можете встретить его. Для Аре и Меты было большим утешением то, что он вернулся, – рядом с ним всегда чувствуешь себя спокойно, безопасно, не так ли? Слава Богу, что твой дорогой муж снова здоров. Пути Господни, действительно, неисповедимы. Ведь он никогда не был здесь, твой муж, я имею в виду.»

Сесилия сжала в руке носовой платок. Чтобы приехал Александр? Она даже не знает, где он.

Она стала читать письмо дальше.

«Не знаю, как это все получилось, ведь Бранд никогда не находил времени, чтобы взглянуть на девушек, но, мне кажется, что это его дружок Йеспер ввел его в соблазн. Этот парень вьется вокруг девушек уже целый год. И вот теперь придется посылать сватов в Хегтун, и как только Бранд справится со всем этим, совершенно не разбираясь в девушках?

Я не знаю, нравятся ли вообще молодые друг другу, все это так странно, а староста просто в ярости! Но его жена радуется, ведь ее дочь могла попасть и не в Лиинде-аллее, а в гораздо менее приятный дом. Она еще такая молодая, ей всего семнадцать лет. Ее зовут Матильда, ты наверняка раньше видела ее.

Завтра я еду в Осло поискать материю для свадебного подарка. Впрочем, Осло называется теперь Кристианией, уже три года, но я, наверное, никогда к этому не привыкну. Вот, кстати, анекдот о нашем дорогом короле, нашем отце родном, Кристиане IV, которого ты, наверно, иногда видишь. Он, как тебе известно, хотел основать собственный город, Конгсберг, почти три года назад. Он был так пьян, что, когда показывал рукой, где должен располагаться город, показал совершенно в другую сторону. Так что Конгсберг, который должен был находиться в местности, называемой Саггрэнден, попал вместо этого в Нумедалслоген.

Не знаю, правдива ли эта история, во всяком случае, она забавна.

Но хорошо, что мама Силье не слышала ее, ведь она была такой горячей поклонницей королевской фамилии. Как мне не хватает ее и отца! Можешь мне поверить, это так сложно, относиться к старшему, почтенному поколению. Хотя я и не чувствую себя старой, у меня уже двое чудесных внуков, Колгрим и Маттиас.

Нет, я не буду говорить о внуках, помня, что ты потеряла своего желанного ребенка. Как теперь… нет, не буду любопытной, но ведь с тех пор прошло два года, и мне не терпится снова стать бабушкой. Прости, Сесилия, если я вмешиваюсь в дела, которые заставляют тебя страдать.»

Милая тактичная мама! Ничего не говорить ей целых два года! Ведь она не знает…

«Вчера я разговаривала с Аре, он беспокоится за Тарье: юноша, должно быть, пережил на войне страшные вещи. Ему снятся кошмарные сны: из его криков по ночам становится ясно, что ему снится Трупоед, подбирающийся к его мертвому брату Тронду. Или что-то вроде этого, я точно не знаю, хотя Аре говорит, что Тарье считает Трупоедом самого Тронда. Это так трагично! Бедный мальчик, видевший смерть и кровь в такие юные годы!

Твоему отцу очень понравился Александр. И мне тоже. Будем рады увидеть его в Гростенсхольме. Обещай, что приедешь, Сесилия! Вместе с ним.

Твоя преданная мать.»

Сесилия остро почувствовала тоску по дому. Все здесь казалось ей теперь таким безнадежным.

Александр не появлялся. По ночам Сесилия лежала без сна, попеременно испытывая тоску, беспокойство, ярость, разочарование, – ведь он даже не сказал ей о своих планах.

И вот она, наконец, получила от него письмо. К тому времени он отсутствовал уже четырнадцать дней, беспокойство стало вытеснять в ней все остальное. Она готова была расспрашивать о нем всех его друзей и знакомых.

К ее удивлению письмо было датировано следующим после его отъезда днем. Все-таки он хотел довериться ей! Но почтовое сообщение было крайне нерегулярным, письма могли залеживаться в дороге. Она принялась читать, чувствуя, как колотится ее сердце.

«Моя дорогая девочка!

Что я могу сказать, что могу написать, чтобы выразить тот хаос, который воцарился во мне?

Прежде всего, спасибо за эту ночь! Прости мое поспешное бегство, но я не мог поступить иначе.

Ты должна понять, что то, что произошло, явилось для меня таким же потрясением, как и тот случай, когда я обнаружил, что я не такой, как другие.»

Да, это она понимала.

«Я не имел ни малейшего представления, как это происходит, Сесилия, не знал, что способен быть с женщиной в близости. И я уверен, что ни с какой другой женщиной, кроме тебя, у меня бы это не получилось. Ты занимаешь в моей жизни особое место, ты это знаешь.»

Читая эти слова, Сесилия улыбалась, испытывая тихую радость.

«Я был так потрясен этими переживаниями, что мне потребовалось во всем разобраться. Не думаю, что я отношусь к числу тех, кто с легкостью может колебаться между тем и другим полом. Но теперь мне нужен свежий воздух, чтобы понять, что я испытываю к ним. Ханс Барт в тюрьме, и я чувствую лишь отвращение при мысли о нем. Но я хочу увидеть Гермунда. Того, кто не подозревал о моих мечтах. Потом я хочу навестить приятеля, с которым я разговаривал на балу во Фредриксборге. И еще пару друзей, которые мне симпатичны. Я имею в виду лишь обычное общение и беседу, не больше. Я хочу проверить свои чувства. Я должен знать.

Постарайся быть терпеливой, любимая! Это так жутко – чувствовать себя идущим по краю пропасти. Не забывай, что совсем недавно я уверял, что никогда не буду испытывать желание к женщине!

Не печалься, Сесилия! Если ты сможешь ждать моего возвращения в Габриэльсхусе, – чтобы впоследствии, возможно, оказаться в проигрыше, – я буду тебе вечно благодарен за это.

Я даже не представлял себе, как неописуемо чудесно быть в объятиях женщины. Или, вернее, в твоих объятиях. Возможно, этого-то я и желал бессознательно, прося, чтобы ты позволила мне помочь тебе! Не знаю, так ли это, теперь я должен выяснить все.

Твой сложный, но преданный муж,

Александр.»

Сесилия сидела, сжав в руке письмо, совершенно растерянная. Но все же это письмо успокоило – ведь он написал его на следующий же день! И не его вина в том, что она испытывала муки ада все эти четырнадцать дней. Хотя само содержание этого письма вряд ли могло ее успокоить. Оно было весьма сомнительным.

Уже на следующий день он вернулся. Увидев, как он спрыгнул с коня, Сесилия спустилась по лестнице. По двору гулял крепкий весенний ветер.

Александр подошел к ней, ища взглядом признаки недовольства на ее лице.

– Добро пожаловать домой, – через силу произнесла она.

– Спасибо. Ты получила мое письмо?

– Вчера.

– Вчера? – вырвалось у него, и рука, уже открывавшая перед ней дверь, замерла. – Так, значит, ты… ничего не знала?

– Нет, – стараясь говорить как можно спокойнее, ответила она. Но слезы уже стояли у нее в глазах, в груди щемило от страха услышать его решение.

– О, дорогая Сесилия, – озабоченно произнес он. – Ты… тосковала обо мне?

– Я уже подумывала о том, чтобы ступить на путь смирения, когда получила твое письмо. Я была глубоко обеспокоена, как ты, наверное, понимаешь. Меня беспокоило твое… решение.

Он заметил, как она за это время осунулась и побледнела.

– Добрый день, Вильгельмсен, я опять дома. Принесите-ка графин с хорошим, крепким вином и два бокала для нас! Сервируйте все в маленькой гостиной и позаботьтесь о том, чтобы никто нас не беспокоил, будьте добры!

Налив вино и поставив перед Сесилией бокал, Александр откинулся на своем любимом стуле, с которого теперь были сняты колеса. Сесилия сидела на втором высоком стуле, который теперь был «стулом Ее милости». Именно здесь они имели обыкновение проводить шахматные партии зимними вечерами.

– Сесилия, я ужасно огорчен тем, что заставил тебя страдать целых две недели. Если бы я знал, что ты не получила никаких известий… Но теперь я все тебе объясню.

Она напряглась. Глубоко вздохнув, Александр начал:

– Сначала я поехал к моему старому другу Гермунду, как я тебе написал, и пробыл в их прекрасном доме четыре дня, чтобы разобраться во всем. Но я не ощутил ни малейших признаков ревности, ни малейшего желания близости с ним. Так что это чувство можно считать мертвым. А это, как ты знаешь, было самым сильным моим чувством.

Он усмехнулся.

– Единственное, что я чувствовал, видя их семейное счастье, так это желание поскорее вернуться к тебе.

Сесилия не удержалась от слабой, неуверенной улыбки. Но ей предстоял еще ряд испытаний. Александр встал.

– Нет, я просто не могу усидеть на месте! Я твердо решил тогда объехать всех своих друзей. Я был у всех троих, Сесилия, я видел явные знаки внимания: осторожные прикосновения рук, похлопывание по плечу… – Он замолчал.

– И?.. – спросила она.

Александр подошел к ней, положил руки ей на плечи. Он был на голову выше нее – и был таким привлекательным!

– Любимая, могу я побыть с тобой? Несмотря на все, что ты вытерпела из-за меня? Я чувствую себя дома только рядом с тобой. Но не забывай, Сесилия, я ничего не знаю о будущем. Не то, чтобы я был уверен в этом, но может появиться вдруг мужчина, который снова вызовет у меня какие-то чувства.

– Никто из женатых мужчин или замужних женщин не догадывается, какими их создал Бог, и не могут гарантировать, что не влюбятся снова.

– Это так, но мой случай намного хуже. Намного мучительнее для тебя.

Она кивнула.

– И если это случится… что тогда?

– Ничего. Я убью эти чувства и останусь с тобой, конечно же.

– Этого я бы не хотела. Ты думаешь, это может произойти?

– Нет. Я уверен, что этого не случится.

– Почему ты так уверен?

– Потому что я ощущаю в себе нечто новое.

– Ты имеешь в виду последнее событие?..

– Нет. Нечто более сильное и более надежное.

– Что же это, Александр?

Он долго смотрел ей в глаза, потом притянул ее к себе и поцеловал. Долгим, требовательным поцелуем, говорящим больше, чем все объяснения.

И когда его губы оторвались, наконец, от ее губ, он прошептал глубоко прочувствованные слова:

– Я люблю тебя, Сесилия. Я давно уже любил тебя. Единственное, чего нам не хватало, так это физической близости. Чувственной любви. И та любовь, которую я испытываю к тебе, сильнее и определеннее прежней.

Сесилия улыбалась и вытирала слезы.

– А мне не нужно рассказывать, что я испытываю к тебе?

– Расскажи!

– Был краткий миг, когда моя любовь к тебе почти угасла. Когда мне пришлось смириться с твоими наклонностями. А вообще же я любила тебя все это время. Да, почти с самого начала…

– Любимая Сесилия! Я причинил тебе столько страданий!

– Мне было хорошо с тобой, ты же это знаешь! И я вступала в этот брак с открытыми глазами. И то, что время от времени нам было трудно, не твоя и не моя вина. Только одного я не могу понять, – сказала она, еще теснее прижимаясь к нему.

– Чего же?

– Нет, мне неудобно об этом спрашивать…

– Ты ведь не боишься меня?

– Нет, я просто стесняюсь.

– А вот этого-то как раз и не нужно делать. Мы должны быть открыты друг перед другом. Думаю, что нам необходимо добиться взаимопонимания во всем.

– Но это… такое личное!

– Я хочу услышать об этом, Сесилия! Я буду несказанно рад, если ты доверишься мне.

Спрятав лицо у него на груди, она сказал:

– Как тебе удалось так быстро… войти в меня?

– Это не было так быстро, Сесилия. Уже во второй раз, когда мы были вместе, я почувствовал, что в состоянии сделать это. Но я сам не верил в это. Твоя страсть, твоя красота, твое тело возбудили меня в конце концов до такой степени, что все получилось само собой. Я был целиком захвачен этим чувством.

Сесилия покраснела.

– Именно в этой роли я раньше был сам использован другим, – добавил он, – подчиняясь его воле.

– Да, – тихо сказала она. – Думаю, что это так. Я верю, что ты с самого начала был нормальным. Но, Александр, я думаю, что эти трудные годы принесли мне пользу. Они научили меня терпимости, пониманию тех, кто не такой, как все. Я увидела мир их глазами, узнала неприязнь, глупость и презрение окружающих и поняла их бессилие.

– Все это так, Сесилия. И я – исключение. Тех, кто может изменить себя, считанные единицы. Не следует забывать, что большинство никогда не сможет измениться и будет продолжать жить своей жизнью. И единственным спасением для них является терпимость со стороны окружающих. В противном случае их жизнь превращается в ад самобичевания и стыда.

Сесилия кивнула в знак согласия.

– Ты переселишься теперь ко мне, любимый друг? Моя кровать шире.

– Да, благодарю, – ответила она, сделав книксен. – Но я бы очень хотела сохранить мою спальню в качестве своей комнаты, ведь там все мои вещи и это такая прекрасная комната!

– Разумеется! Представляю, какие большие глаза будут у Вильгельмсена!

– У Вильгельмсена? Он и виду не подаст! Но, знаешь, что я думаю?

– Что?

– Я думаю, что он обрадуется.

– Я знаю, ведь он так ценит тебя.

– Нас обоих. О, Александр, я чуть не забыла! Мама просит нас приехать на свадьбу моего двоюродного брата. Она настоятельно просит, чтобы мы приехали вдвоем.

– На свадьбу Тарье?

– Нет, его младшего брата, Бранда.

– Я встречался с ним. Но ведь он еще так молод! Сесилия смущенно улыбнулась.

– Отличительной чертой Людей Льда и Мейденов является то, что они вкушают супружеские радости заранее.

– Понимаю, – засмеялся он. – И, кстати, если его считают достаточно взрослым, чтобы идти на войну и убивать, значит, он созрел и для любви. Что он доказал на деле. Когда свадьба?

– О, Александр, ты поедешь со мной? Увидишь Гростенсхольм, Липовую аллею и другие прекрасные места, которые я с удовольствием тебе покажу! Познакомишься с Таральдом, моим братом, и с Ирьей. С их маленьким Маттиасом. Вот письмо, прочитай!

Он без труда прочитал написанное по-норвежски письмо. Ведь Лив ходила в школу Шарлотты Мейден, ее любимой тети Шарлотты, позднее ставшей ее свекровью.

– Во время Вальборгской ярмарки? – сказал Александр. – Тогда нам нужно торопиться.

Они прибыли прямо к свадьбе, и Александр сразу же стал главной персоной: у него была такая привлекательная внешность, что на него смотрели во все глаза. К тому же он был самым знатным из присутствующих – куда было до него Тарье, нотариусу и баронам Мейденам!

Даже застенчивые жених и невеста казались незначительными рядом с высокой фигурой Александра Паладина и его блестящими титулами. А староста Никлас Никлассон просто растаял от удовольствия в присутствии такого знаменитого гостя, сидящего за свадебным столом в Хегтуне и породнившегося с ним.

На свадьбе было столько родственников! От такого изобилия просто глаза разбегались.

Но юный, разрумянившийся, вспотевший жених Бранд всем понравился.

Матильда представляла собой новый тип среди далеких от предрассудков Людей Льда. Она была здоровой и полной – по той и другой причине одновременно – как и подобало быть хорошей крестьянской жене. И воспитана она была по-крестьянски. В качестве приданого она принесла восемь полотенец, восемь скатертей, шесть покрывал и так далее и тому подобное – и все это вышитое своими руками. Все было сделано очень аккуратно. Так что она очень подходила Бранду, который был немного неряшлив.

Как раз это и вызвало со стороны Сесилии не совсем приятную реплику в адрес жениха – в тот самый момент, когда все сидели тихо, так что ее слова долго потом висели в воздухе:

– …ясно, что ты задним умом крепок!

Но вообще-то свадьба была прекрасной, с множеством дорогих подарков и множеством пьяных, валявшихся утром в сточных канавах. Беднягу Йеснера обнаружили в широкой супружеской постели Никласа Никлассона, где ему пришлось поистине воскреснуть, когда благочестивая супружеская пара вознамерилась отдохнуть после изнурительного дня. Что он делал там, так и не выяснилось, он был слишком пьян, чтобы отвечать за свои поступки.

На следующий день, когда гости еще спали, Александр и Сесилия отправились погулять. Они не спеша бродили по полям, радуясь друг другу. В толпе знакомых и незнакомых людей они еще больше сблизились.

В этот прекрасный весенний день воздух был теплым, а в молодой траве виднелись крохотные белые цветы, названия которых никто не знает.

Кто-то шел за ними по пятам мелкими, неуклюжими шагами от самого Гростенсхольма. Обернувшись, они приветливо улыбнулись, словно забыв, что хотели побыть одни.

– Я думала, что ты спишь, Колгрим, – сказала Сесилия.

Он протиснулся между ними, и они взяли его за руки.

Лицо шестилетнего мальчика было необычайно красивым. Особенно поразительными были его янтарного цвета глаза. И если бы не эти плечи, никто бы не узнал, что он был одним из замечательнейших творений Людей Льда. Точно такие плечи были когда-то у Тенгеля: широкие, заостряющиеся на плечах, как на статуэтках китайских мандаринов. Эти плечи отняли жизнь у первой невестки Сесилии, Суннивы, и она знала, что сама рискует разделить ее судьбу, если когда-нибудь соберется родить ребенка.

Думать об этом было весьма неприятно.

Они шли по Липовой аллее. Александр болтал с Колгримом, и они были удивлены его явным равнодушием к отцу, Таральду. Ирью он просто-напросто терпел, зато много говорил о младшем брате Маттиасе. Сесилии показалось, что он просто пытается закинуть удочку, узнать все, что касается его ангелоподобного брата.

Сесилия была единственной в семье, кто понимал Колгрима, и она весьма сомневалась в его доброжелательности.

«Если у меня будут дети, – подумала она, – я их даже близко не подпущу к их замечательному двоюродному братцу». Ведь к ее детям Колгрим мог питать особую неприязнь, поскольку он обожал Сесилию и не желал ни с кем делить ее благосклонность.

Он ничего не имел против родителей отца – Дага и Лив. «Уже это хорошо», – подумала Сесилия, любившая своих родителей.

Она не думала также, что Колгрим представляет опасность для будущего ребенка Бранда и Матильды. Но для Маттиаса…

«Господи, сделай так, чтобы между братьями не было раздоров», – подумала она и невольно сжала руку мальчика с такой силой, что тот с удивлением уставился на нее.

Они подошли к липам.

– Да, от заколдованных Тенгелем лип осталось только три дерева, – сказала она. – Деревья матери, отца и Аре.

– Чье это дерево? – спросил Александр, услышав ее слова.

– Я не знаю, где чье дерево, но это три самых старых дерева, самых высоких.

– Мне кажется, одна из лип выглядит неважно, – тревожно произнесла Сесилия. – Смотри, сколько сломанных веток, коры, побегов валяется на земле…

– Возможно, это белки, – сказал Александр, чтобы успокоить ее.

– Ты думаешь? Хотя, возможно…

Но она знала, что не осмелится выяснить, кому принадлежит это дерево.

Они поднялись в усадьбу.

– Вот старый дом, где жили Тенгель и Силье, – сказала она. – Теперь здесь живет Тарье. Зайдем?

– Твоя семья долго жила здесь? – спросил Александр.

– Собственно говоря, нет. Я родилась в Гростенсхольме, но я думаю, что они поселились здесь в тот год, когда родился дядя Аре. Это было в 1586 году. Моя мать родилась не здесь.

– И где же жила семья до этого?

– Все это несколько мистично. Они жили в горной долине в Трёнделаге. В долине Людей Льда, как ее называли. И люди говорили, что там было полно ведьм и колдунов.

Колгрим слушал, навострив уши.

– Первым присягнул Дьяволу Тенгель, Тенгель Злой, – продолжала Сесилия. – Или, во всяком случае, кто-то из них…

– Да, – улыбнулся Александр, – ты как-то говорила, что он закопал где-то кувшин с колдовским зельем, вызывающим силы Зла.

– Так оно и есть. Бабушка Силье вела в те годы дневник.

– Было бы любопытно его прочитать.

Сесилия улыбнулась.

– Представляю, как трудно было ей писать: образования ей явно не хватало. Я спрошу мать, где этот дневник. Я никогда не видела его. Возможно, он потерян.

– Жаль, если это так.

Они вошли в пустую прихожую дома, где их голоса отдавались эхом.

– Какой витраж! – изумленно произнес Александр. – Это же просто шедевр!

– Да, Силье училась у настоящего церковного мастера много лет назад…

Появился Тарье.

– Привет, – сказал он. – Что так рано?

– Мы разбудили тебя… – сказала Сесилия.

– Я не пил слишком много, – улыбнулся он. – И проснулся уже давно. Тебе нравятся портреты наших предков, Александр? Они весьма отличаются от портретов твоих предков!

– Я бы не сказал! – заметил Александр, глядя на прекрасный портрет Суль.

– Это моя бабушка! – с гордостью произнес Колгрим. – Она была ведьмой!

– Могу себе представить, – вздрогнул Александр. – Ее звали Суль, не так ли?

Мальчик радостно кивнул.

– Теперь я вижу, что ты похожа на нее, Сесилия. Она действительно очень красива, Колгрим! Тебе есть чем гордиться!

«Благодарю за этот косвенный комплимент», – подумала Сесилия.

Теперь Колгрим смотрел на Александра как на своего любимца.

– Она умела колдовать! – сказал он.

– Мне говорили.

– Я тоже умею!

– Не говори глупости, Колгрим, – настороженно произнесла Сесилия.

Глаза мальчика стали совершенно желтыми.

– Я умею! Это так!

– Я верю тебе, – торопливо произнес Александр. – Сесилия тоже знает, что ты это умеешь. Она просто пошутила.

Огонь в его глазах стал слабее.

Александр продолжал рассматривать портреты.

– А это Даг, такой белокурый!

Тарье засмеялся.

– На его голове осталось не так уж много белокурых волос!

Сердце Сесилии сжалось. Ей не хотелось, чтобы ее любимый отец старел.

– Ага, – сказал Александр. – А это Лив, я сразу узнал. А самый последний – Аре. Твоя бабушка, в самом деле, была хорошей художницей.

– Тебе нужно посмотреть ее живопись, ее гобелены! Увидев все это, Александр захотел взять с собой в Габриэльсхус что-нибудь – и Сесилия обещала поговорить об этом с детьми Силье.

Заметив ее незаметный кивок, Тарье взял Колгрима за руку, и они продолжали осматривать усадьбу уже вдвоем. Тарье заверил мальчика в том, что они хотят обменяться колдовским опытом – и тут уж Колгриму пришлось уступить.

Покинув Липовую аллею, они направились по лугу в сторону леса. В своей глубокомысленной беседе они шли дальше и дальше – и получилось так, что они пришли на потайное, залитое солнцем место Суль возле ручья, куда она имела обыкновение ходить со своей кошкой и колдовать.

Они опустились на траву, наслаждаясь лесной тишиной, пением птиц и солнечным теплом.

– У меня появилось такое предчувствие… – сказала Сесилия, лежа и глядя на облака.

– Какое же? – спросил Александр, щекоча травинкой ее лоб.

– Что я уже была здесь.

– Это вполне возможно.

– Нет, насколько я помню, я никогда не была здесь. Здесь так чудесно!

– Да, здесь мы отгорожены от всего мира!

И на этом месте, где Суль имела обыкновение раскладывать свои колдовские штучки и произносить над ними заклинания, семя Александра нашло свой путь и положило начало новому поколению.

Суль выбрала действительно хорошее место!