13

Даниэль быстро освоился в охотничьем павильоне Мёрбю. Ингрид писала ему каждую неделю. Маделейн научила его читать и писать по-шведски, и Ингрид стала получать письма, нацарапанные детской рукой:

У МЕНЯ ЕСТЬ КАТЕНОК И Я БУДУ УЧИЦА СКАЗАЛ ПАПА И НАДЕЮСЬ МАМА ЗДОРОВА И ПРИВЕТ ДЕДУШКЕ И УЛЬВХЕДИНУ И ВСЕМ ДРУГИМ ПИСАЛ МАМИН СЫН ДАНИЭЛЬ

Все письмо помещалось в верхней части листа, как имеют обыкновение писать дети. Веселое в начале, грустное – в конце.

Ингрид очень дорожила этими письмами.

Ее жизнь сложилась на диво удачно. Через два года после отъезда Даниэля она вышла замуж за коллегу Дана в Кристиании. Он был всего лишь бедный студент, но, женившись на Ингрид, стал хозяином Гростенсхольма. Правда, с тем условием, что в свое время имение перейдет по наследству Даниэлю.

Ингрид с мужем съездили в Швецию и некоторое время гостили в Мёрбю. Радость свидания с сыном превзошла все ожидания. Ингрид больше не кашляла, она совершенно поправилась, однако Альв был по-прежнему болен, у него болела грудь, и случались приступы удушья, так что забрать Даниэля домой Ингрид еще не решалась. Но мальчику хорошо жилось в Швеции, и от Норвегии она была не так уж далеко, особенно для тех, кто хотел повидать близких, как сказала когда-то Маделейн.

В Элистранде чахоткой не заболел никто. У Йона и Брони родился сын, его назвали Ульвом. Марина и Тристан были живы и здоровы, Марина стала бабушкой, а ее муж, Тристан, – прадедушкой одному и тому же ребенку. Все было так запутано, что никто и не пытался разобраться в их сложных родственных связях.

Ингрид так же, как и Ульвхедин, никогда не проявляла своих особых способностей. Но иногда их обоих одолевало желание испытать свои силы в колдовстве, тогда они встречались в старом доме в Линде-аллее и творили что-нибудь из тех снадобий и орудий магии, составлявших драгоценное наследство Людей Льда. Правда об этом никто не знал. Не рассказала Ингрид об этих опытах и в Мёрбю. Например, однажды они сделали куклу, как две капли воды похожую на одну сварливую крестьянку, которая во всеуслышание порочила Ингрид, – крестьянка потом долго мучилась зубной болью. Или о средстве, которое они давали коровам в Гростенсхольме и Элистранде, отчего те лучше доились. Но к приворотным средствам они больше не притрагивались. Они были счастливы и без них. Ульвхедин со своей Элисой и Ингрид со своим Эрнстом, так звали молодого веселого студента, за которого она вышла замуж.

Годы шли. Даниэлю стукнуло двенадцать, и он начал учиться в школе в Уппсале. Это была подготовительная школа перед университетом. Даниэль был умный и весьма одаренный мальчик, но не гениальный, как надеялись Ингрид и Дан. И Виллему тоже. Она боготворила правнука и делала все, чтобы испортить его характер. К счастью, он был более разумный, чем его прабабушка.

У Габриэла Оксенштерна из замка Мёрбю, с которым всегда так тесно были связаны Линды из рода Люден Льда, было четырнадцать детей. В живых осталось только пятеро – четыре дочери и один сын, Ёран.

Ёран выбрал военную стезю, в качестве прапорщика он принимал участие в походе против Норвегии и в 1718 году был во Фредриксхалде, когда там застрелили шведского короля Карла XII. Ёран Оксенштерн сыграет потом важную роль в жизни Дана и Даниэля, но пока об этом еще никто не ведал.

В конце зимы 1730 года Виллему проснулась, как обычно, рядом с Домиником.

– Ага, – весело проговорила она. – Просыпайся, соня! Сегодня я проснулась раньше тебя!

Обычно было наоборот, Доминик, как и многие люди его возраста, вставал очень рано.

Она потрепала его седые волосы.

– Вставай, лежебока, полдня проспал!

Вдруг она заметила, что лицо у Доминика совсем белое, белее его волос. Она осторожно прикоснулась к его щеке. Щека была ледяная.

У Виллему задрожал подбородок.

– Нет, нет… Мы… – беспомощно всхлипнула она и закричала: – Тенгель! Сигрид! На помощь!

Все немедленно прибежали на зов и сразу же приступили к исполнению печального обряда. Потрясенные не меньше, чем Виллему, они тем не менее знали, что делать. Сначала в спальне было многолюдно: одни приходили, другие уходили, но вот наконец Виллему осталась одна. Она по-прежнему сидела на своей половине кровати, уронив руки на колени.

– Ведь мы договорились, что умрем вместе, – растерянно повторяла она. – Мы должны были умереть в один день!

Ничего другого никто от нее не слышал. Она произносила только эти слова.

Маделейн и Сигрид помогли ей надеть капот и домашние туфли, а потом – спуститься в гостиную. Там им пришлось оставить ее одну и заняться своими делами.

– Доминик, – шептала Виллему. – Как ты мог так поступить? Почему не подождал меня? Ведь ты обещал не умирать без меня!

Виллему требовала слишком многого. Ей было семьдесят четыре года, тогда как Доминику уже исполнилось семьдесят восемь. Кто-то сказал ей:

– Он умер такой легкой смертью!

Виллему отрешенно кивнула. Ее заставляли есть. Она поднималась наверх и снова спускалась вниз, с кем-то разговаривала, вернее разговаривали с ней, она же твердила свое: они с Домиником поклялись друг другу, что умрут в один день, и вот этот обманщик нарушил клятву!

Пришел пастор, он высказал ей свое сочувствие, но Виллему не обратила на него внимания. Наконец, ночью все отправились на покой.

Доминика в спальне уже не было. Его унесли. Виллему не захотела ложиться. Сказала, что посидит еще немного. Ее оставили в покое – пусть делает, как хочет, и она устроилась в большом удобном кресле, в котором Доминик любил читать перед сном. Дверь на всякий случай осталась открытой – вдруг ей что-нибудь понадобится.

Все были внимательны к Виллему, но не разделяли ее недоумения. Как же так, она живет, а Доминик уже мертв?

В доме все стихло.

Может, он сейчас в Норвегии? Может, его душа летит в Гростенсхольм, туда, где был дом всех Людей Льда?

Или в Элистранд, где она когда-то показала ему свою комнату? Где поняла, что любит его?

Почему так холодно? Луна освещала грязный весенний снег.

Неужели она вышла из дома?

Да. Охотничий павильон остался у нее за спиной. Больше ей там нечего делать, потому что там нет Доминика.

Ей надо в Норвегию. Он, безусловно, там. И ждет ее. Просто ему пришлось отправиться туда заранее. А теперь она пойдет туда за ним.

Маленькая, хрупкая, в темном капоте, она шла через поле, покрытое мокрым, липким снегом. Она смутно помнила, как осторожно выскользнула из дому, пройдя мимо двери Тенгеля и Сигрид, стараясь ступать как можно бесшумнее. Должны же они понять, что ей надо к Доминику!

Входная дверь, к счастью, даже не скрипнула. Никто не видел и не слышал, как она ушла.

Норвегия находилась на западе. Вдоль дороги тянулись бесконечные луга и поля – Уппландская равнина. Пока ей ничто не угрожало, до опасных лесов было еще далеко.

Однако таким, как они с Домиником, избранным из рода Людей Льда, всегда везло. Все будет хорошо.

Доминик исчез.

Боль, причиненная этой утратой, затмила все остальное. Виллему вдруг стала обыкновенной одинокой женщиной, которая, обезумев от горя, брела по тяжелой и липкой снежной каше.

Она шла, шла и шла. Ноги замерзли и с трудом несли ее вперед, колени подгибались от усталости.

По ночному небу плыла луна. Местность слегка изменилась. Кое-где уже стали появляться перелески да пологие холмы.

«Доминик. Ты должен был подождать меня!

Разве ты забыл, что мы хотели умереть вместе?»

Виллему упала лицом в мокрый снег. Встала и пошла дальше.

На востоке, у нее за спиной, посветлел горизонт. Но лунный свет еще был ярок, и ее тень, скользившая по весеннему талому снегу, была хорошо видна.

Нет, она не скользила. Она ковыляла и спотыкалась.

Виллему забыла о Норвегии, забыла, почему так упорно стремится вперед, проваливаясь в глубокий снег. Она уже перестала приподнимать подол длинного капота – он все равно намок и беречь его было бесполезно. Виллему перестала считать, сколько раз она падала в снег.

Вдали в усадьбе завыла собака. Виллему не обратила на нее внимания.

Светлело, месяц заметно побледнел. Виллему чувствовала только душевную боль: ей не хватало Доминика.

Ноги отказывались нести ее. Сердце учащенно билось. Она опустилась на колени и упала лицом в снег.

Ей хотелось спать. Только спать, долго-долго.

Чьи-то руки осторожно перевернули ее лицом вверх. Кто-то поднял ее на руки.

Виллему открыла глаза и увидела чье-то лицо. Ей стало легко на душе, и сама она вдруг сделалась необыкновенно легкой. Все было замечательно. Она испытывала блаженство и покой.

Виллему улыбнулась, поняв, кому принадлежит это доброе лицо.

– Тенгель Добрый, – прошептала она. – Я знала, что увижу тебя.

– Оставь свою земную оболочку, Виллему, – мягко проговорил Тенгель. – Ты одна из нас.

– Одна из вас?

– Одна из избранных. Начинается твоя вторая жизнь. Ты будешь приходить на помощь своим потомкам, когда они попадут в беду.

– Доминик тоже здесь?

– Да, здесь. И Суль. И все те, кто пытался делать добро вопреки дьявольскому наследию, которое мы получили при рождении.

– А где же другие, злые?.. Тенгель Злой, его нет среди вас?

– Нет, конечно. Ведь ни он, ни его собратья, не стали бы помогать нашим близким. Он больше не будет мучить тебя, Виллему.

– Нас много?

– С тобой и Домиником нас будет двенадцать. А потом, но еще очень не скоро, к нам присоединятся Ульвхедин и Ингрид. И еще один, кого ты пока не знаешь, но он уже родился на свет.

– Значит, и Никлас здесь? – прошептала Виллему.

– Конечно.

– А Ирмелин?

– Ирмелин нет. Она не принадлежит к избранным. И Колгрима тоже нет. Он желал только зла. Зато моего внука Тронда ты здесь встретишь. И еще кое-кого, кто жил задолго до тебя.

– Спасибо тебе, Тенгель Добрый, я рада! Если бы еще Доминик…

Тенгель с улыбкой повернул голову. Виллему посмотрела в ту сторону – там стоял Доминик, молодой, красивый, каким он был, когда она увидела его в первый раз.

– Ты здесь! – прошептала она. – Ты ушел раньше меня, Доминик. Я не успела уйти вместе с тобой.

– Но теперь-то мы опять вместе.

Он поднял ее, и она увидела всех, стоявших вокруг. Вид одних мог внушить страх. Другие были ослепительно прекрасны. Она поняла, что и сама она молода и одета так же, как все, в простые, красивые одежды. И Никлас, Никлас тоже был здесь!

– Добро пожаловать, Виллему, – улыбнулась ей молодая женщина со сверкающими глазами, и она узнала в ней Суль. – Вы с Домиником нужны нам, нас ждут трудные времена, живущим Людям Льда потребуется серьезная помощь.

Виллему наморщила лоб.

– Им уже пришлось пережить много трудностей.

Тенгель Добрый покачал головой.

– Речь идет не о житейских трудностях, это они уже пережили. Сейчас трое из наших живущих родичей стоят перед поворотным этапом в истории Людей Льда.

– Трое? Я их знаю? Это мои близкие?

– Только один из них. Других ты никогда не видела. Они наконец проникнут в тайну. Доберутся до источников жизни. Одному из них придется проделать этот путь в одиночку.

– Об источниках жизни говорил Вендель Грип, – с удивлением сказала Виллему.

– В них-то все и дело. У Тенгеля Злого есть основания для страха.

– Ты хочешь сказать, что один из этих троих Дан?

– Дан был на пути к источникам, но не нашел их. Думаю, мой недобрый тезка Тенгель был потрясен этим. Вендель тоже чуть не добрался до них. Но ни Венделю, ни Дану не дано преодолеть этот опасный путь.

– А кому дано? Тем троим, по-видимому, отмеченным печатью?

– Один – отмечен печатью, другой – обыкновенный смертный, и третий – избранный.

– Ты сказал, один из них близок мне?

– Да, но у него мощный защитник. Не бойся! Мы все поддержим их, насколько нам это дано. А теперь идем! День уже наступил, и живые начали просыпаться!

Доминик взял ее за руку. Виллему улыбнулась ему. Больше она ничего не боялась.

Доминик был с ней.

Найти в снегу следы Виллему было просто. Ее сын Тенгель, Дан и все, кто помогал им искать Виллему, не понимали, как хрупкая старая женщина сумела уйти так далеко. Наконец они увидели в поле ее безжизненное тело. Виллему подняли и отнесли домой.

Тенгель Младший был потрясен.

– Наверное, так лучше, – сказал Дан. – Не думаю, что она смогла бы жить без дедушки. Посмотри, какое у нее счастливое лицо.

– Но как же мы не досмотрели за ней! Как она могла так незаметно проскользнуть мимо нас!

– Бабушка всегда могла сделать то, что задумала. – Дан улыбнулся. – А вот если ей пытались что-то навязать, она сразу становилась старой, беспомощной и непонятливой.

– Ты прав, – криво усмехнулся Тенгель.

Граф Ёран Оксенштерн присутствовал на пышных похоронах, кроме него там было много вельмож, занимавших высокое положение при дворе и в армии, ведь Доминик Линд из рода Людей Льда был в свое время королевским курьером.

Пастор произнес прочувствованные слова о долгой любви Виллему и Доминика, хотя и знал, что Виллему была не из тех, кто посещал церковь.

Но пастор не хотел сводить мелкие счеты в этот торжественный час, к тому же его слушали приезжие важные господа, а после погребения у Линдов всегда подавали необыкновенно вкусный кофе. Не у всех можно было отведать этот новомодный напиток, большинству было не по средствам угощать им гостей. А уж если в охотничьем павильоне угощали таким превосходным кофе, то надо полагать, что и пиво на поминках будет не хуже.

И пастор произнес блистательную речь над усопшими супругами. Собравшиеся были глубоко взволнованы, всех пришедших на похороны пригласили на поминки в охотничий павильон. Ни один человек не упустил возможность побывать там.

Охотничий павильон как будто опустел после смерти Виллему и Доминика, но жизнь Сигрид и Маделейн стала значительно легче. Они больше не тревожились за здоровье стариков, этот страх ушел вместе с их смертью, остались только скорбь по усопшим и чувство покоя.

Сигрид смогла занять их половину дома, на ее половине жили тесно, и ей требовались лишние комнаты. Теперь они у нее появились.

Но как же часто они все ловили себя на мысли: «Это надо показать дедушке и бабушке! Это надо им рассказать!»

И тогда пустота и тоска по ушедшим становились невыносимыми. Доминик и Виллему занимали прочное место в их жизни.

Семья чувствовала себя осиротевшей.

У Даниэля начались занятия в школе в Уппсале. Всю неделю он должен был жить там, но в субботу приезжали Дан и Маделейн и забирали его домой.

Даниэль ничего не рассказывал им о страданиях, которые приходилось терпеть ему и его товарищам. Учителя в те времена отличались деспотизмом, полагая, что знания и хорошие манеры можно втолковать только с помощью палки. Хуже всего приходилось слабым мальчикам: учителя, особенно из невезучих, отыгрывались на них.

Поначалу Даниэль не знал, что и думать. Знавший к себе только доброе отношение, он пришел в ужас от увиденного. Если кто-то из учеников во время обеда ронял или проливал на пол пищу, его заставляли вылизать пол. Если ученик, ложась спать, косо ставил под кроватью свои башмаки, ему приходилось весь следующий день ходить босиком, независимо от погоды, а концы были немалые – из опочивальни в капеллу, из капеллы в трапезную. За неправильный ответ на уроке учеников били по пальцам указкой, за малейшую провинность полагались самые изощренные наказания.

Многие мальчики засыпали по вечерам в слезах. В том числе и Даниэль. Если бы здесь был Ульвхедин, часто думал он.

Он начал тосковать по Гростенсхольму и по Ингрид, нежно любившей его. Тетя Маделейн и отец тоже были добры к нему, так же как и дедушка с бабушкой. Но он знал, что любовь Ингрид не похожа ни на что. Он чувствовал неразрывную связь с матерью.

Постепенно первое оцепенение прошло, и в Даниэле всколыхнулось чувство справедливости, отличавшее всех Людей Льда. В классе Даниэля были два брата, тихие и скромные мальчики, которых учителя особенно невзлюбили. Через несколько недель после начала занятий братья сделались дрожащими, забитыми существами – за каждое слово, каждый поступок они подвергались наказанию.

Глядя на это, Даниэль начинал кипеть от гнева. Он не обладал качествами, присущими избранным или отмеченным печатью Людям Льда, он был обыкновенный мальчик. Но его воспитали честным и справедливым. Однажды, увидев, как братья, сидя за партой, поливают ее слезами, а учитель стоит и насмехается над ними, Даниэль взорвался. Он встал и подошел к учителю. Им овладело ледяное спокойствие.

– Довольно! – сказал он и забрал у учителя указку.

Тот, побелев от гнева и удивления, повернулся к Даниэлю. Класс замер от ужаса. Процедив что-то сквозь зубы, учитель вырвал у Даниэля указку и начал избивать его. Указка сломалась, но учитель продолжал бить Даниэля обломком.

Трудно сказать, чем бы все кончилось, но другие учителя услыхали шум и прибежали посмотреть, что случилось. Даниэля посадили под арест, а классу в два раза продлили уроки.

Это случилось в конце недели. Приехавших за Даниэлем Маделейн и Дана испугал вид мальчика. Он буркнул, что упал и разбился, но когда вечером Маделейн увидела его исполосованную спину, правда всплыла наружу.

– Боже мой, и ты ничего не говорил нам о том, что там творится! – прошептал Дан.

– Я думал, что так и надо, – всхлипнул Даниэль, закрыв руками лицо. – Но мне стало жалко этих двух мальчиков.

– Ты поступил благородно, – сказал Тенгель Младший. – Дан, надо что-то сделать. Это нельзя так оставить!

– Безусловно, – отозвался Дан. – Не тревожься за мальчиков, Даниэль, я позабочусь, чтобы их оставили в покое.

– Может, мне можно съездить на Рождество домой и повидаться с мамой? – всхлипывая, спросил Даниэль, ему было стыдно, что он не может удержать слез.

– Родной мой! – Дан прижал его к себе. – У меня есть для тебя хорошая новость. Несколько дней назад я получил письмо от твоей матери, но не хотел говорить о нем, чтобы не отвлекать тебя от школы. Она хочет, чтобы ты вернулся домой, потому что дедушка Альв выздоровел, и весь дом от подвала и до башни вымыт горячей водой со щелоком. Все, кому было суждено умереть от чахотки, уже умерли, пишет твоя мать со свойственной ей прямотой. Опасности больше нет. И она ждет не дождется, когда увидит тебя.

От этих слов Даниэль разрыдался уже не на шутку. Все растерялись. Они и не подозревали, что мальчик так тосковал по дому!

– Я не знал, что ей ответить, потому что я думал, тебе нравится в школе… Но так, конечно, продолжаться не может. Я этого не оставлю, я пользуюсь в Уппсале доброй славой и уже представлен на звание профессора. Моего влияния хватит на то, чтобы найти управу на вашу школу. Но ведь я знаю этих людишек, после случившегося учителя возненавидят тебя. А что вы все об этом думаете? Ингрид пишет, что хочет жить с Даниэлем, пока он еще принадлежит ей и не пустился в самостоятельное плавание, то есть не повзрослел. Мне хочется, чтобы он учился в университете. Но у него в запасе еще несколько лет. Подготовительные школы есть и в Норвегии. Будет готовиться там, а потом приедет сюда и поступит в университет в Уппсале.

– Звучит весьма разумно, – сказал Тенгель, и все присоединились к нему.

Даниэль просиял и всхлипнул в последний раз.

– Я вас всех так люблю! Вы – моя шведская семья! Значит, вы не обиделись, что я…

– Что ты тоскуешь по Норвегии? – Маделейн улыбнулась. – Конечно, нет, дорогой, мы тебя понимаем.

Дан положил руку на плечо сыну.

– Надеюсь, ты не будешь возражать, если больше не вернешься в уппсальскую школу? Может быть, ты не прочь совершить со мной и Маделейн маленькое путешествие по пути в Норвегию?

– Путешествие?

– Да, мы заедем в Сконе. Я уже давно хотел потолковать с нашим родичем Венделем Грипом. Он будет рад нам. А может, и Ингрид приедет туда за тобой.

Даниэль весь светился от счастья.

– Как здорово! И тогда вам не придется ехать в Норвегию!

– Значит, решено. – Дан и не подозревал о том, что его слова положили начало долгому путешествию к источникам, которые самоедская женщина Тун-ши называла источниками жизни.