7

Хейке захотел взять Тулу с собой в Норвегию.

– Зачем? – удивились ее родители. Он долго думал, прежде чем ответить.

– То, что пережила Тула, очень серьезно. Теперь она здорова, но мне нужно понаблюдать за ней несколько месяцев. Вы ведь понимаете, она находилась под властью чужой воли. Вам известно, что существуют гипнотизеры, как добрые, так и злые. Тот человек явно был злым. И мне нужно полностью убедиться в том, что она свободна от его влияния.

Он не стал вдаваться в подробности того, что произошло. Гунилле и Эрланду не стоило убиваться по поводу того, что Тула находилась во власти Тенгеля Злого. Они имели лишь косвенное отношение к роду Людей Льда, им не грозило, подобно представителям других ветвей рода, кровью, слезами и скорбью расплачиваться за проклятие рода. И вряд ли они были способны понять ту фантастическую угрозу, которую представлял собой Тенгель Злой.

Арву Грипу Хейке тоже ничего не сказал. Тот мог бы понять. Но он был уже стар, ему следовало жить в мире со своей маленькой семьей.

Доверчиво посмотрев на Хейке, Гунилла и Эрланд сказали, что если он считает это необходимым, они могут на время отпустить ее, хотя им и требовалась ее помощь по хозяйству. Они были так рады снова видеть свою дочь довольной и счастливой, что просто не могли выразить это в словах. Правда, она выглядела пока измученной и вялой. А что произошло в их доме, они так и не поняли…

Хейке пришлось немного приврать. Он сказал, что ему пришлось бороться против поработившей ее воли, против гипноза, под влиянием которого находилась Тула. Он сказал еще, что это была достаточно жестокая борьба, но все обошлось. Сама Тула тоже была ему бесконечно благодарна за помощь.

На вопрос о том, кто же это так дурно обошелся с их маленькой девочкой, он ответил лишь, что этого никто не знает. Так бывает при гипнозе на расстоянии. Видимо, кто-то случайно увидел Тулу и решил использовать ее в своих целях…

Хейке понимал, что это звучит неубедительно, но Гуниллу и Эрланда удовлетворили его объяснения.

– Да, ведь Тула такая красавица, – сказал Эрланд на своем простонародном смоландском диалекте. – Поэтому нет ничего удивительного в том, что какой-то злой мужчина загорелся желанием подчинить ее себе! Как ты думаешь, он ничем не навредил ей? Ведь кроме нее у нас никого нет. Она для нас – все!

– Все в порядке, – ответил Хейке. – И она сама подтвердила мои предположения. Хотя Тула и понимает во всем этом не больше, чем мы, она сказала мне, что я во всем прав.

Гунилла кивнула.

– Думаю, ты прав, решив присмотреть за ней некоторое время. Мы сами этого не сможем сделать, ты знаешь, а ты такой умный и сильный. И мы отдаем ее под твою опеку.

– Спасибо вам обоим! Я оправдаю ваше доверие.

И они отправились в путь в карете Хейке и Винги. Туле было очень интересно немного посмотреть мир. Она радовалась предстоящей встрече с Эскилем, но о Гростенсхольме она совершенно ничего не знала. Она жила там совсем маленькой, и в памяти у нее не осталось никаких воспоминаний.

Ее не покидало ощущение скованности. И она постоянно грустила о том, что ее родителям так долго придется обходиться без ее помощи.

Она вздрогнула, услышав голос Винги.

– Тула, что, если мы остановимся на часок в Вехьо? Дело в том, что по пути сюда я увидела очень красивую материю…

– Я не против, – торопливо ответила Тула. – Я буду только рада этому, у меня есть тут один хороший друг, и я зайду к нему, чтобы попрощаться. Можно мне отлучиться на часок?

– Разумеется, – ответили они. – Ты можешь пробыть там, сколько тебе нужно! Но ты должна нам показать, куда ты пойдешь. Ты же знаешь, мы за тебя отвечаем. Мы не можем нарушить обещания, данного твоим родителям.

– Я покажу вам эту улицу. И лавку, в которой он торгует.

– Ты говоришь, твой друг? Это парень?

– Да. Но дело обстоит совсем не так, как вы, возможно, думаете. У него бездействуют ноги.

– Понимаю, Тула, – сказала Винга и похлопала ее по спине.

Тула шла по улице, издали ища взглядом музыкальную мастерскую. Сердце ее стучало. Она была здесь в последний раз полгода назад, но в свои просветленные минуты, когда мысли ее переставали фанатически вертеться вокруг флейты, она ощущала в своем ожесточившемся сердце проблески тепла и доброты. И тогда она мягко и печально улыбалась, думая о том, как он теперь живет.

Но тьма снова заволакивала ее волю.

Теперь все это было позади. И она была благодарна за это Хейке и всем их предкам.

Тем не менее она чувствовала какую-то скованность. Она все еще не могла вернуться к той нормальной жизни, которой жила до страшной истории с флейтой.

Казалось, кто-то продолжает держать ее в своих руках, сковывать ее движения. Кожа ее словно ороговела, она не могла свободно проявлять свои чувства, ей казалось, что даже улыбка ее неестественна.

Но никто не замечал в ней ничего необычного.

А вот и запыленная витрина. Именно такой она запомнила ее: с сияющими на солнце инструментами. Улыбнувшись, она тронула дверь.

Дверь была заперта.

Она была просто потрясена: такого она не ожидала! Такое ей даже и в голову не приходило.

Она постучала, но никто не ответил.

Тула почувствовал резь в животе, как бывало с ней всегда, когда что-то у нее не получалось. Такой оборот дела казался ей худшим из всех. Что она должна была делать? Где он мог быть?

Она отошла на несколько шагов. Вот ближайшая соседская дверь…

Она постучала, и в приоткрытую дверь осторожно высунула нос какая-то женщина. Горожане всегда опасались воров.

На вопрос Тулы она сдержанно ответила:

– Нет, мы давно уже не видим его. И я не знаю, где он.

– И вы не заглядывали к нему? Что, если он там, внутри?

Женщина пожала плечами.

– Об этом я ничего не знаю. Меня это не касается.

– Но если он лежит беспомощный?..

– Пусть это берет на себя полиция. Я не вмешиваюсь в чужую жизнь.

Глубоко вздохнув, Тула собралась с мыслями и спросила:

– Когда вы видели его в последний раз?

На лице женщины было написано недовольство, казалось, она вот-вот захлопнет дверь перед носом докучливой девчонки.

– Я не помню. Возможно, несколько недель назад.

Несколько недель… О, Господи!

– И тогда он выглядел здоровым? Дама презрительно усмехнулась.

– Здоровым? Такой безногий калека? Он никогда не выглядел здоровым!

Тула с трудом поборола в себе желание сделать неподвижными ноги этой женщины.

– Да, кстати… – продолжала дама. – Теперь я припоминаю… У него был очень жалкий вид, когда он проезжал на своей смехотворной тележке. Да, это было в последний раз, когда я видела его. И я подумала тогда, что у него такой вид, будто он переживает несчастную влюбленность, хотя это, конечно, невозможно…

И она громко расхохоталась над собственной шуткой.

Сжав зубы, Тула спросила:

– И почему же это невозможно? Женщина перестала смеяться и непонимающе уставилась на нее.

– Но об этом даже думать не приходится! – сказала она. – Он не может испытывать такое чувство, как любовь!

– Почему же не может?

– Такой калека? Нет, это просто смешно! Фи, это просто неприлично – думать такое о нем! А тем более – говорить такое! Просто стыд, да и только!

– Спасибо за помощь, – сказала Тула настолько язвительно, что любой бы среагировал. Но эта женщина была явно толстокожей.

– И запомни, – крикнула она Туле вслед, – если он лежит там мертвый, я не имею к этому никакого отношения! Я не выбирала себе такого соседа!

И она захлопнула дверь.

С тревогой Тула вернулась обратно к мастерской. Если в ее отсутствие он пережил именно это, то вряд ли он покинул свое жилище.

Запор на вид был простым. И поскольку на улице никого не было, Тула достала складной нож, который всегда носила с собой, и вставила лезвие в дверную щель. Еще немного, и дверь открылась бы.

Несмотря на то, что она пообещала себе – после того шока, который она испытала при встрече с Тенгелем Злым – никогда больше не колдовать, она все же решила, что в данной ситуации можно сделать исключение. И как только она произнесла: «Дерево, прочь от дерева, сталь, прочь от стали!» – дверь тут же открылась.

Если бы простой человек произнес это заклинание, дверь все равно осталась бы запертой. Но Тула не была простым человеком. И насколько необычной она была, знала только она сама и те бедолаги, на которых пал ее гнев и которые в свой смертный час понимали, с какой ведьмой они имели дело.

«Ангел с черными крыльями…»

С опаской войдя внутрь, она притворила за собой дверь.

– Эй? Есть здесь кто-нибудь?

Услышала ли она какой-то звук или желание услышать у нее было столь велико, что ей это показалось?

Лавка выглядела покинутой, на инструментах и на всем остальном лежал толстый слой пыли.

Тула с опаской вошла в большую комнату, служащую мастерской и одновременно кухней.

Никаких признаков жизни.

Но где же он тогда?

У нее защемило сердце в предчувствии утраты. Она так много хотела сказать ему, и только теперь она поняла это. В свои прежние просветленные минуты она думала о нем, но у нее никогда не было предчувствия того, что нужно спешить, она была уверена в том, что он здесь, что она в любой момент может навестить его. Теперь самое главное было найти его, и она мысленно проклинала себя за бездействие. Ведь после своего освобождения от власти Тенгеля Злого она думала о молодом инвалиде день и ночь. Она инстинктивно видела в нем того человека, которому можно довериться, с которым можно поговорить.

Но она не думала, что это можно осуществить на деле, пока не услышала предложение Винги остановиться ненадолго в Вехьо. Решение Винги остановиться здесь было для Тулы как манна небесная.

И вот теперь его нет. И вряд ли можно легко найти его.

Не питая больше ни малейшей надежды, она подошла к двери, ведущей в маленькую темную спальню.

Сердце у нее замерло.

Едва подойдя к двери, она всем своим существом почувствовала присутствие человека. И ей помогло не обоняние, поскольку в мастерской всегда пахло лаком и другими едкими веществами. Нет, это было что-то другое, она не могла точно определить, что именно, но она всем своим существом чувствовала присутствие человека.

Он лежал там на своей низкой кровати. Бледный, худой, неподвижный, с закрытыми глазами. Выражение его лица было болезненно-скорбным.

Тула опустилась на колени рядом с постелью. Опасаясь самого худшего, она положила руку ему на грудь.

Смертного холода она не почувствовала.

Но и дыхания тоже не ощущалось.

– Господи, – прошептала она. – Если ты есть, в чем я всегда сомневалась, будь милосерден! Не ко мне, поскольку я этого не заслужила, но к этому человеку, который столько выстрадал за свою жизнь и все-таки поверил мне! Это так чудесно, поверить кому-то… Нет, извини, не об этом я должна сейчас думать, прости меня! Но ведь он твое детище, так потрудись же, черт тебя побери, сделай что-нибудь для него, пока еще не поздно!

И тут она обнаружила, что он дышит. Она заметила какое-то движение на его лице, какой-то намек на улыбку в уголках рта. И его грудь чуточку приподнялась.

Тула заплакала от радости.

– Он жив! Спасибо, Господи, теперь я немного верю в тебя… иногда, – заключила она, поняв, что он был жив все это время и чуда здесь никакого не произошло.

С большим трудом он открыл глаза и попытался повернуть голову в ее сторону. Но Тула тут же встала, чтобы не заставлять его напрягаться. Она смеялась и плакала одновременно, и ее слезы капали прямо ему на лицо, а она гладила его по голове.

– Что же это такое, дорогой друг! – всхлипывала она. – Что же с тобой случилось? Чем я могу помочь тебе?

Он попытался сказать что-то, но губы его были такими сухими, что потрескались. Только глаза выражали бесконечную радость от того, что он снова видит ее.

– Ты хочешь воды? – спросила она. – Ты это пытался сказать?

Он слабо кивнул.

Она достала кружку, принесла из колодца, что был во дворе, воды, приподняла его голову и, глядя на него, спросила:

– Как ты справляешься один? Ты болен? Выпив воды, он откинулся на свою жесткую подушку. Он не в силах был ответить ей.

– Сколько ты уже лежишь так?

Его глаза умоляюще говорили ей, что он не в силах отвечать. Но Тула не отставала от него.

– У тебя что-нибудь болит?

– Нет… – хрипло произнес он.

Некоторое время она стояла в нерешительности. Что она могла для него сделать? Тула не привыкла ухаживать за кем-то. Но она всегда была добра к животным…

«Хорошо, я буду обращаться с ним, как с животным, – подумала она. – И это не означает, что я непочтительна к нему или к животным, это означает лишь то, что я сделаю все, что будет в моих силах».

– Прежде всего тебе нужно поесть, – решила она. – Но, может быть, сначала переменить тебе постель?

В его глазах отразилось что-то вроде паники.

– Предложение не из лучших, – пробормотала она. – Подожди-ка, я сейчас вернусь!

Подожди? Что за идиотское выражение!

Закрыв за собой дверь, она побежала на площадь, которая была неподалеку. Ей дали в дорогу достаточно денег и родители, и дедушка Арв. К тому же и вторая бабушка, Эбба, отсчитала ей небольшую сумму из своего скудного дохода. И все они хныкали и причитали, как им теперь будет плохо без нее, увидят ли они ее снова…

«Конечно, – думала Тула, направляясь на рыночную площадь, – увидят…» И ей сразу захотелось домой, к ним…

Но сначала ей нужно было посмотреть новые места, ведь Тула была жадной до приключений. Но она постоянно натыкалась на такие вот мрачные истории, как с этим Тенгелем Злым. Стоило ей только вспомнить обо всем, что с ней приключилось, как она почувствовала озноб и холодный туман страха.

Никогда, никогда больше! Никогда в жизни!

И она снова принялась думать о своем больном друге. Торопливо и не особенно торгуясь, она накупила всякой еды: молоко, хлеб, масло, сыр, овощи, зелень и немного мяса, большой пакет печенья и сладостей.

После этого она вернулась обратно.

Он был без сознания, и она не смогла привести его в чувство. Но это не очень испугало ее, потому что он дышал, и она понимала, что последнее время он пребывает в бессознательном состоянии, хотя искорка жизни иногда подавала ему слабенькую надежду.

Тула разожгла в печи огонь и положила в котел мясо с овощами.

Когда она снова подошла к постели, он пришел в себя. И она дала ему выпить подогретого молока.

Он с благодарностью смотрел на нее, и она подбадривающе улыбалась ему в ответ.

Но она чувствовала двусмысленность своего положения. Она не могла уехать в Норвегию, оставив его в таком состоянии. Как ей следовало поступить? К кому она могла обратиться с просьбой о помощи? Ведь она никого не знала в Вехьо!

Тем временем Хейке и Винга сделали свои дела, и поскольку Тула еще не появилась, они решили сами сходить за ней.

– Так и есть, маленькая лавка, – сказала Винга. – Туда она и пошла.

Остановившись возле витрины, Хейке, затаив дыханье, произнес:

– Винга, я просто идиот!

– С тобой это бывает, – понимающе ответила Винга. – Что же у тебя на этот раз?

– Посмотри! Посмотри, что это за лавка! Мы ведь никогда не спрашивали у Тулы, откуда она взяла свою флейту!

– По-моему, ты спрашивал. И она ответила, что сама смастерила ее и что это испорченная флейта, на которой невозможно играть, но на которой тем не менее ей хочется во что бы то ни стало сыграть что-то.

Хейке кивнул.

– Так оно и было. Только это не она смастерила эту флейту. И мы так и не выяснили, кто же испортил эту флейту. Подумать только… А что, если он, наш жуткий предок, снова подчинил ее своей власти? Что, если она теперь там…

– Ты считаешь, что… Так пойдем же туда!

Дверь была не заперта, и они вошли в пыльную мастерскую.

Винга задрожала. Если бы Тенгель Злой принял человеческий облик, то эта темная, пыльная мастерская была бы для него самым подходящим местом. Создавалось впечатление, что сюда не ступала нога человека уже несколько столетий!

Услышав звон дверного колокольчика, Тула вышла.

– О, Господи, – с облегчением вздохнула она. – Вы должны помочь мне. Он опасно болен, и если бы я не пришла, он умер бы, потому что некому о нем позаботиться.

Они переглянулись. Потом пошли следом за ней.

Тула уже стояла возле постели.

– Это мои тетя и дядя из Норвегии, – пояснила она. – А это… нет, я не знаю, как тебя зовут!

Он попытался ответить, но у него ничего не получилось.

– Здесь слишком уж темно, – сказал Хейке.

Винга отодвинула занавеску на маленьком окошке. Хейке молча смотрел на лежащего в постели человека, который, в свою очередь, испуганно смотрел на странного дядю своей подруги.

– Я дала ему воды, – торопливо сказала Тула. – Потом ложку молока. А теперь я варю мясной суп.

– Ты с ума сошла, – сказал Хейке, – ему нельзя сейчас давать супы. Похоже, он не ел уже несколько недель. В самом деле, когда ты ел последний раз? – спросил он у больного.

– Он не в силах говорить, – пояснила Тула.

Хейке дал обеим распоряжения. Тула пошла покупать постельное белье и заодно прихватить из кареты лекарственные средства Хейке, а Винга отправилась искать человека, который смог бы присмотреть за больным в ближайшее время.

Сам же Хейке принялся осматривать истощенного человека, который был настолько стыдлив, что не позволил это сделать в присутствии женщин. И Хейке хотел как можно скорее вылечить его, чтобы тот рассказал ему про флейту…

Ему было совершенно ясно, что именно здесь Тула взяла инструмент.

Вернувшись, Тула застала пациента в сознании, он уже мог говорить. Взяв у нее постельное белье, Хейке выпроводил ее из мастерской, а сам вымыл больного и перестелил ему постель.

После этого он впустил ее.

Глаза Хейке были полны сострадания к несчастному, но голос был суровым, когда он сказал:

– Твоего друга зовут Томасом, и больше я ничего не смог от него узнать.

– Привет, Томас, – сказала Тула.

– Привет. А как тебя зовут? – смущенно спросил он ее.

– Тула Бака, – ответила она. – Я живу в округе Бергунда и теперь отправляюсь в Норвегию, но сначала я хотела попрощаться с тобой и немного поболтать. Тебе повезло, не так ли?

Мягкая улыбка в его глазах угасла.

– В Норвегию?

– Да, но ненадолго. Скоро я вернусь обратно. И как раз в этот момент вошла Винга.

– Я договорилась насчет ухода, – сказала она. – Стоит только состроить глазки и заплатить деньги… Священник посоветовал мне обратиться к сестрам милосердия. Сами они не имеют обыкновения ухаживать за больными мужчинами, Бог запрещает им это, но у них есть для этой цели помощник. Так что они могут готовить еду и наводить порядок здесь для нашего друга столько времени, сколько потребуется. Я щедро заплатила им, хотя они сказали мне, что им ничего не нужно. Они должны скоро придти. А как у вас дела?

– Он только что пришел в себя. Ну, Томас, расскажи нам, что с тобой стряслось? Инвалид отвернулся.

– Я повел себя глупо, – ответил он.

– Людям свойственно ошибаться, – сказала Винга. – И что же с тобой произошло?

– В таком случае мне придется рассказать о своей жизни.

– Расскажи, – попросила Винга. – Можешь начать с Адама и Евы, время у нас есть. Ее слова вызвали у него слабую улыбку.

– Жизнь моя – это сплошная серость, – сказал он. – В последние годы я изнурял себя работой, сам не понимая, почему я это делаю. Я пытался не обращать внимания на насмешки соседей.

– Да, – кивнул Хейке, – это мне знакомо. В людях столько зла! Они обрушивают свою неприязнь на тех, кто чем-то отличается от них.

Томас благодарно улыбнулся, потом наморщил лоб.

– Теперь я чувствую себя таким сильным, – удивленно произнес он. – Я даже осмеливаюсь говорить…

– Это все благодаря ему, – сказала Винга, указав на Хейке. – Он прикладывал к тебе свои горячие руки?

– Да, в самом деле, они были горячими!

– Но ты должен рассказывать.

– Да, в самом деле. У меня была эта маленькая мастерская, я зарабатывал себе на хлеб. Но жизнь моя была такой серой, такой ничтожной! Такой одинокой! И вот в мою жизнь вошла эта девушка. Не могу сказать, что это было… Но мы так хорошо понимали друг друга.

Он ждал поддержки Тулы, и она кивнула.

– Так оно и было, – подтвердила она.

– Но она честно сказала мне обо всем. Она сказала так, как все и было: что она не сможет больше придти сюда.

«Не говори, что я нарушила свое обещание!» – мысленно просила его Тула.

Но об этом он не сказал, добавив только:

– У нас были только две удивительные встречи. Она хотела иметь одну флейту…

Винга сказала, что Хейке хотелось бы кое-что спросить об этой флейте, но тот решил дослушать все до конца.

Вздохнув, Томас продолжал:

– И после того, как она сказала мне «прощай», не назвав даже своего имени, все потеряло для меня смысл. Серая повседневность стала для меня вдвое тяжелее, и я представил себе свою жизнь на пятьдесят-шестьдесят лет вперед. Одно и то же день за днем…

Присутствующие молчали. Они понимали его.

– Не думаю, что я сделал это сознательно, просто я сдался. Не смог больше терпеть. Все происходило постепенно, я начал испытывать равнодушие к самому себе, как следует не ел, закрыл мастерскую и просто лежал здесь. Мне не хотелось выходить на улицу, чтобы купить себе еду, я чувствовал себя раздавленным, не мог выносить насмешек над собой и моей самодельной тележкой, у меня не было больше сил. Да, силы мои и в самом деле убывали. И однажды я почувствовал, что не могу встать с постели. Вскоре я впал в забытье, а потом вдруг увидел… лицо Тулы прямо над собой. И тогда я подумал, что попал в рай.

– В таком случае ты увидел бы вовсе не мое лицо, – сухо заметила Тула и тут же решительно заявила: – Но теперь ты должен жить! Легче всего лечь и умереть! А к кому, как ты думаешь, я смогу обратиться, если мне будет плохо? Да, об этом никто не знает, но Томас был для меня огромной поддержкой, когда я переживала душевные трудности. А теперь, могу ли я перекинуться парой слов с Томасом наедине? Пока никто не пришел.

Они с удивлением посмотрели на нее: здесь явно шла речь о чем-то большем, но они не стали выяснять, о чем именно.

– Конечно, можешь, – сказал Хейке. – Но сначала мне хотелось бы спросить у Томаса о флейте. Откуда она взялась?

– Флейта? – удивленно спросил он. – Заколдованная?

– Да, именно она.

– Я сам ее сделал. На верстаке лежало несколько заготовок, и с одной из них меня постигла неудача: я неправильно расположил отверстия, так что на ней нельзя было сыграть никакой мелодии. Но Тула, эта маленькая чудачка, была просто очарована ею. Она была словно заколдована, ей хотелось иметь ее. Я уже думал, что выбросил ее, но тут флейта, по какому-то капризу судьбы, сама подкатилась к ее ногам. А что? Почему вы спрашиваете именно о ней?

– Нет, ничего, – засмеялся Хейке. – Просто нам стало интересно, как можно сделать такой скверный инструмент!

Но и он, и Винга думали одно и то же: вряд ли было прихотью и капризом судьбы то, что флейта сама подкатилась к ногам Тулы. Причиной тому была потусторонняя сила. Злая, подлая и совершенно безрассудная потусторонняя сила! Тенгель Злой наконец-то получил возможность высвободиться из своего вечного сна. Теперь существовала флейта, способная разбудить его. И глупая девчонка, которую он мог использовать в качестве флейтистки!

Но Томас был тут не виноват. Он так же, как и Тула, был всего лишь инструментом в чужих руках.

– Хорошо, а теперь вы можете поговорить. Мы подождем за дверью и встретим сестер милосердия. Пошли, Винга!

В маленькой спаленке стало тихо. Томас посмотрел на Тулу.

– Значит, ты…

– Ты имеешь в виду замужество? Это неправда, Томас, прости меня, я сказала это только потому, что не желала к кому-либо привязываться. У меня пока никого нет. Я еще слишком молода.

– Тебе уже семнадцать?

– Нет, к сожалению, – подавленно произнесла она, чувствуя, что ее ложь обращается теперь против нее. – В тот раз мне было всего пятнадцать лет. Мне… просто хотелось казаться старше, потому что ты был таким взрослым. Теперь мне шестнадцать.

Он улыбнулся ей своей прекрасной, печальной улыбкой.

– Почему ты хотела казаться старше, Тула?

– Мне хотелось произвести впечатление, – кокетливо произнесла она. И, вдруг смутившись, сказала: – Нет, это не так. Просто ты нравился мне. Вот и все. Мне не хотелось, чтобы ты относился ко мне, как к ребенку.

Он пристально посмотрел на нее, словно не веря тому, что услышал.

– Я никогда не смотрел на тебя, как на ребенка, – медленно произнес он. – Только не как на ребенка.

Тула стояла в дверях, прислонившись к косяку. Руки ее были за спиной, словно у стеснительной девочки, которая должна войти и поздороваться с гостями.

– Я… должна сказать тебе еще кое-что.

Эти слова заставили его мысленно покраснеть. Оба почувствовали неловкость. И он с облегчением вздохнул, когда она сказала:

– Теперь я пришла не только для того, чтобы попрощаться с тобой. Я пришла потому, что нуждаюсь в твоей дружбе и в твоем понимании. Нуждаюсь в общении с тем, кто принимал бы меня такой, как я есть. Нуждаюсь в утешении… Хотя все должно было быть наоборот! – с усмешкой добавила она. – Это ты нуждаешься в помощи. Слава Богу, что на этот раз я пришла вовремя!

– Да, я очень благодарен тебе. Мне больше не хочется умирать. В чем же тебе нужна моя поддержка? В любом случае ты получишь ее.

– Спасибо! Теперь мне не о чем горевать.

– Все-таки расскажи, что тебя тревожит…

Да, она знала теперь, что значит для него ощущение того, что кто-то нуждается в нем. Сев на край постели, она взяла его за руку.

– Мягко говоря, я чувствую себя подавленной, Томас. Я совершила глупость, и все сердятся на меня. И я не могу тебе рассказать, в чем тут дело…

– В каком-то мужчине? – неуверенно спросил он, пугливо посмотрев на нее.

– В мужчине? – с горьким отчаянием усмехнулась Тула. – Нет, Томас, того урода нельзя назвать мужчиной. А вообще-то это совершенно непонятно для тебя… Помнишь, я как-то говорила, что принадлежу к удивительному роду?

– Ты как-то упоминала об этом мимоходом, – неуверенно сказал он.

– Ах, ты не представляешь себе, что это за странный род! Но ты видел Хейке…

– Да. И тот… кого ты не можешь назвать мужчиной, тоже принадлежит к твоему роду?

– В определенном смысле. Но если ты думаешь, что это любовная история, ты ошибаешься. Тот уродец старый. Просто древний!

Она задумалась, и когда снова вернулась к действительности, ее знобило. Вздохнув, она сказала:

– Томас, ты обладаешь способностью вытягивать из меня все мои тайны. У меня есть другая причина, чтобы больше не приходить сюда. Ты прекрасный человек, лучший из всех, кого я встречала. И я не иду ни в какие сравнения с тобой. Я плохой человек, Томас.

– В это я не могу поверить!

Она посмотрела ему в глаза. На ресницах ее были слезы.

– Нет, я не просто плохой человек, я к тому же еще и сумасбродка. И именно на тебя я положила глаз! Ты позволишь мне опять придти к тебе?

Он взял ее за руки.

– Это единственное, о чем я мечтаю!

– Нет, ты не должен так говорить, – жалобно произнесла она. – Не жди от меня ничего, я не должна для тебя что-то значить! Но могу ли я навестить тебя, когда вернусь из Норвегии?

– Конечно! Обещаю ничего не требовать от тебя! Тула кивнула.

– Тогда я приду. И, возможно, однажды…

– Что же?

– Возможно, однажды я расскажу тебе все. О себе и о своем жутком происхождении. Он внимательно посмотрел на нее.

– Ты так дорога мне, что я могу читать каждую линию на твоем лице. И теперь я вижу, что ты вся в напряжении… словно… скрипичная струна, – с улыбкой добавил он, но тут же снова стал серьезным. – Думаю, что ты теперь на пределе, и все из-за того, что что-то произошло. И все, что тебе требуется сейчас, так это поплакать. Здесь, у меня.

– Да, да, – горячо воскликнула она. – Но теперь на это нет времени. Ах, Томас!

– Ты могла бы написать мне? Я ни разу в жизни не получал писем.

– Ты умеешь читать? – подозрительно спросила она.

– Нет, я никогда не учился ни читать, ни писать, – огорченно признался он. – Я знаю только ноты, но это здесь вряд ли поможет.

Тула засмеялась.

– Нет, я не думаю, что смогу изъясняться нотами. А в последнее время я вообще плохо отношусь к ним.

Томас удивленно посмотрел на нее, но она непринужденно добавила:

– За тобой будут ухаживать. Так значит, ты всерьез принимаешь мою угрозу – что я как-нибудь приду к тебе?

– Это вовсе не угроза, – ответил он, – это обещание.

Теперь все казалось ему светлым, чудесным, безоблачным. К тому же теперь у него была чистая постель и теплая еда. Материальная сторона жизни вовсе не стоит того, чтобы ее презирали, в особенности те, у кого ранима душа.

– И когда ты придешь, Тула, – продолжал он, – мы поговорим обо всем, и ты не должна печалиться. Мне хотелось бы узнать о тебе все!

– Пусть это поможет тебе и утешит, – сказала она еле слышно, почти про себя. Она вовсе не собиралась рассказывать ему о себе все! О том, что в прошлый раз, когда ей было пятнадцать, ее привлекало его тело. О своих прошлых похождениях…

И, сама не замечая этого, она произнесла вслух:

– Это все равно, что наступить на иголку, ворошить пережитое.

Заметив его удивленный взгляд, Тула сказала с нервозной улыбкой:

– Ты слишком хорош, чтобы тебе в лицо бросали такое!

Пожав его руку, она вышла из комнаты, ощущая комок в горле.

И прикосновение к его небритой щеке надолго осталось в ее памяти.