Глава двадцатая. Просьба лорда Волдеморта

Мадам Помфрей знала своё дело, и в понедельник, едва забрезжило утро, Гарри и Рон покинули больничное крыло совсем выздоровевшими и готовыми пожинать плоды от травмы одного и отравления другого. И самым сладким из них, несомненно, оказалось примирение Эрмионы и Рона. Девушка даже проводила ребят на завтрак, поделившись по дороге новостью о ссоре Джинни и Дина, отчего зверь, дремлющий в груди Гарри, вдруг поднял голову и с надеждой втянул воздух.

— А по какому поводу ссора? — как можно небрежнее поинтересовался он, свернув вместе с друзьями в один из коридоров восьмого этажа, совершенно безлюдный, если не считать крохотной девочки, рассматривающей гобелен с троллями в балетных пачках. При виде приближающихся шестиклассников она в испуге уронила тяжёлые медные весы.

— Ничего страшного, — кинулась на помощь Эрмиона. — Сейчас… — она коснулась палочкой сломанных весов и произнесла: — Реставрито .

Не поблагодарив, девочка буквально приросла к месту, глаз не спуская с проходивших мимо гриффиндорцев. Рон оглянулся:

— Могу поклясться, они становятся всё меньше.

— Да шут с ней, — нетерпеливо отмахнулся Гарри. — Эрмиона, из-за чего поссорились Джинни и Дин?

— Дина рассмешило, что Мак-Лаган запустил в тебя бладжером, — ответила та.

— Должно быть, выглядело это уморительно, — глубокомысленно заметил Рон.

— Совсем не уморительно, — горячо возразила Эрмиона. — Ужасно это выглядело! Если бы Кути и Пикс не поймали Гарри, он пострадал бы гораздо сильнее!

— Да уж, но Джинни не стоило расставаться из-за этого с Дином, — Гарри по-прежнему старался не выдать себя. — Или они всё ещё вместе?

— Да, вместе. А что это тебя так заинтересовало? — Эрмиона бросила на него пристальный взгляд.

— Просто я не хочу, чтобы моя квиддитчная команда снова облажалась, — торопливо объяснил Гарри. Эрмиона продолжала недоверчиво смотреть на него, но тут, к счастью, Гарри окликнули, и он повернулся к подруге спиной.

— А, Луна! Привет.

— Я искала тебя в больничном крыле, — заявила Луна, роясь в своей сумке, — но там сказали, что ты уже ушёл.

Она сунула в руки Рона нечто, напоминающее луковицу, большой мухомор и внушительную горсть чего-то, сильно смахивающего на наполнитель для кошачьего туалета, и, наконец, вытащив слегка замызганный свиток пергамента, протянула его Гарри.

— Мне велели передать тебе вот это.

В рулончике юноша сразу распознал очередное приглашение Дамблдора.

— Сегодня вечером, — развернув его, сообщил он друзьям.

— Ты классно комментировала последний матч! — похвалил Рон Луну, вызвав у девушки неопределённую улыбку, пока та забирала обратно луковицу, мухомор и туалетный наполнитель.

— Ты, наверно, смеёшься надо мной, — сказала она. — Все говорят, я была ужасна.

— Нет, серьёзно! — искренне возразил Рон. — Не могу вспомнить более потрясного комментатора! Кстати, а что это? — добавил он, поднеся лукоподобный объект ближе к глазам.

— Охранень, — объяснила Луна, запихивая в сумку остальные предметы. — Если понравился, можешь оставить себе, у меня есть ещё. Они великолепно защищают от заглатывающих плимпов, — и ушла, оставив охранень в руках ржущего Рона.

— Знаете, а она мне нравится, эта Луна, — заявил он, вместе с друзьями двинувшись дальше. — Конечно, она того, но в хорошем… — и резко умолк. У подножия мраморной лестницы метала громы и молнии Лаванда Браун.

— Привет, — нервно поздоровался Рон.

— Пошли, — шепнул Гарри Эрмионе, и они поспешили ретироваться с места начинающейся разборки, но всё же успели услышать:

— Почему не предупредил, что выписываешься сегодня? И почему она с тобой?..

Рон появился через полчаса, хмурый и раздражённый. И хотя сели они с Лавандой рядом, но за всё время завтрака не перемолвились ни словом. Эрмиона же вела себя так, будто ничего не замечала, но Гарри пару раз приметил на её лице непонятную ухмылку. Весь день она пребывала в великолепном настроении, а вечером в гостиной даже соизволила просмотреть (другими словами, закончить) работу Гарри по Травоведению, а ведь до сих пор категорически отказывала в любой помощи, зная, что тот даст списать Рону.

Когда Гарри взглянул на часы, было уже почти восемь.

— Эрмиона, — поспешно похлопал он по плечу подругу, — большое тебе спасибо, но мне пора бежать, иначе опоздаю к Дамблдору…

В ответ та лишь устало вычеркнула из его работы несколько неудачных предложений. Усмехнувшись, Гарри торопливо выскочил через портретный ход и понёсся к директорскому кабинету. Горгулья при упоминании глазированных эклеров отскочила в сторону. Перепрыгивая через ступеньки, юноша буквально взлетел по винтовой лестнице и постучался в тот самый момент, когда часы пробили восемь.

— Войдите, — пригласил Дамблдор, но только Гарри протянул руку, чтобы открыть дверь, как та распахнулась. На пороге стояла профессор Трелони.

— Ага! — вскричала она, драматично указывая на Гарри и сверкая глазами, увеличенными стёклами очков. — Так вот какова причина, по которой меня столь бесцеремонно вышвыривают из этого кабинета, Дамблдор!

— Сивилла, дорогая, — слегка раздражённо отозвался директор, — никто не говорит о бесцеремонном вышвыривании вас откуда бы то ни было, но Гарри назначено, и я в самом деле считаю, что мы уже всё обсудили…

— Очень хорошо, — оскорблённым тоном заявила профессор Трелони. — Если вы не собираетесь избавляться от этого жеребца-узурпатора, что ж, быть посему… Возможно, мне пора искать школу, где мои таланты будут оценены по достоинству.

Преподавательница Прорицания отпихнула Гарри и удалилась по спиральной лестнице; было слышно, как она споткнулась на полпути, видимо, запутавшись в своих свисающих шалях.

— Гарри, пожалуйста, закрой дверь и присядь, — устало попросил Дамблдор.

Юноша повиновался. Усаживаясь на обычное место перед столом директора, он обратил внимание, что между ними снова стоит думоотвод, а также две маленькие хрустальные бутылочки, наполненные вихрящимися воспоминаниями.

— Профессор Трелони всё ещё переживает из-за Флоренца? — спросил Гарри.

— Да. Прорицание приносит куда больше неприятностей, нежели можно было предвидеть никогда не занимаясь этим предметом самолично. У меня нет возможности просить ни Флоренца вернуться в лес — его ведь изгнали оттуда, — ни Сивиллу Трелони уйти. Между нами, она даже не представляет, какая опасность грозит ей за пределами замка. Понимаешь, профессор не знает — и я считаю неразумным посвящать её, — что она сделала предсказание о тебе и Волдеморте.

Директор глубоко вздохнул и продолжил:

— Не забивай голову моими кадровыми проблемами. Нам надо обсудить гораздо более важные вопросы. Первое. Ты справился с задачей, которую я поставил перед тобой в конце прошлого урока?

— А… — начал Гарри и осёкся. Со всеми этими уроками телепортации и квиддитчем, отравлением Рона и собственной травмой, а также стремлением выяснить, что затевает Драко Малфой, он почти забыл о поручении Дамблдора добыть воспоминание. — Ну, я спросил профессора Хорохорна об этом как-то после Алхимии, сэр, но он… э-э-э… отказался говорить на эту тему.

На некоторое время в комнате повисла тишина.

— Понятно, — в конце концов произнёс Дамблдор, пристально разглядывая юношу поверх своих очков-полумесяцев, отчего Гарри ощутил себя, как под рентгеном. — Значит, ты считаешь, что приложил все силы к выполнению задания? Проявил всю возможную изобретательность? Исчерпал все свои хитрости?

— Ну, — Гарри замолк, не представляя, что сказать дальше. Единственная попытка получить воспоминание вдруг показалась ему постыдно жалкой. — Ну… в тот день, когда Рон проглотил по ошибке любовное зелье, я повёл его к профессору Хорохорну. Думал, если приведу профессора в достаточно хорошее настроение…

— Сработало? — поинтересовался директор.

— Не очень, сэр, потому что Рон отравился…

— И, естественно, ты забыл о воспоминании, пока твой друг был в опасности. Другого я от тебя и не ожидал. Однако надеялся, что ты вернёшься к решению поставленной задачи сразу, как убедишься в безопасности мистера Висли. Я полагал, что достаточно ясно объяснил её важность. Более того, сделал всё от меня зависящее, чтобы внушить тебе — это самое решающее воспоминание из всех и без него мы только впустую потратим время.

Чувство стыда, горячее и острое, накрыло Гарри с головой. Дамблдор не повышал тона, его голос даже не был сердитым, но лучше бы он кричал — это холодное разочарование оказалось хуже всего.

— Сэр, — начал он с ноткой отчаяния, — не думайте, будто я не старался или что-то в этом роде… просто у меня были другие… другие дела…

— Другие дела на уме, — закончил за него директор. — Я понял.

И опять между ними повисла тишина. Ещё никогда наедине с Дамблдором Гарри не испытывал такой неловкости; казалось, тишина всё длится и длится, лишь временами прерываемая негромким хрюкающим храпом Армандо Диппета с портрета над головой директора. Юноша ощущал себя странно маленьким, словно усох с момента прихода в кабинет. И он заговорил, не в состоянии больше этого выносить:

— Профессор Дамблдор, прошу, простите меня. Я должен был добиться большего… должен был понять, что вы бы не поручили мне это дело, если бы оно не было по-настоящему важно.

— Благодарю за сказанное, Гарри, — тихо произнёс директор. — Могу ли я надеяться, что теперь данное задание станет для тебя самым важным? От наших последующих встреч будет мало толку без этого воспоминания.

— Сэр, я всё сделаю, я получу его у профессора, — искренне пообещал Гарри.

— Тогда сейчас мы больше не будем обсуждать эту тему, — более доброжелательно сказал Дамблдор, — а продолжим наше повествование с того места, где остановились. Ты помнишь, где именно?

— Да, сэр, — быстро ответил Гарри. — Волдеморт убил своего отца и дедушку с бабушкой, обставив всё так, будто убийства совершил его дядя Морфин. Потом вернулся в Хогвартс и спросил… спросил профессора Хорохорна о хоркруксах, — пристыженно пробормотал он.

— Очень хорошо. Надеюсь, ты помнишь, как ещё в самом начале наших встреч я говорил, что рано или поздно нам придётся вступить в область догадок и предположений?

— Да, сэр.

— Полагаю, ты согласишься — до сего момента я представлял достаточно надёжные источники сведений, служившие мне основанием для выводов о деяниях Волдеморта вплоть до семнадцати лет?

Юноша кивнул.

— Но потом, Гарри, — продолжил Дамблдор, — всё становится ещё более мрачным и странным. Если и о малолетнем Томе Ребусе разыскать свидетельские показания было непросто, то уж готовых вспомнить о взрослых годах Волдеморта найти почти невозможно. По правде говоря, сомневаюсь, есть ли вообще хоть одна живая душа, кроме него самого, способная дать нам полное представление о его жизни после окончания Хогвартса. Однако у меня всё же есть последние два воспоминания, и я бы хотел поделиться ими с тобой, — директор указал на маленькие хрустальные бутылочки, поблёскивающие рядом с думоотводом. — А потом буду рад услышать твоё мнение, насколько достоверными кажутся мои заключения, сделанные на их основе.

Мысль о том, что Дамблдор настолько высоко ценит его мнение, заставила Гарри испытать ещё больший стыд из-за проваленного задания и виновато заёрзать на месте, пока Дамблдор проверял на свет одну из бутылочек.

— Надеюсь, тебя не утомляют путешествия по чужой памяти, ибо эти два воспоминания весьма любопытны, — сказал директор. — Вот это — очень старой домовой по имени Хоки. Но перед тем как мы увидим её свидетельство, я должен вкратце поведать тебе о расставании лорда Волдеморта с Хогвартсом.

— Как ты, возможно, догадываешься, к седьмому году обучения он набрал высшие баллы на всех сданных экзаменах. Его однокурсники думали в основном о выборе карьеры по окончании Хогвартса. И от Тома Ребуса, префекта, главного префекта, обладателя награды «За особые заслуги перед школой» ждали чего-то впечатляющего. Я знаю, некоторые преподаватели, профессор Хорохорн в том числе, считали, что он поступит в Министерство магии, и предлагали помощь в получении должности и наведении полезных связей. Но Том отверг все предложения. А потом мы узнали, что Волдеморт устроился в «Борджин и Бёркс».

— В «Борджин и Бёркс»? — ошеломлённо переспросил Гарри.

— В «Борджин и Бёркс», — спокойно повторил Дамблдор. — Когда мы посетим воспоминания Хоки, полагаю, ты поймёшь, чем именно привлекло его это место. Но не оно было первоначальным выбором Волдеморта. Хотя едва ли кто-нибудь ещё в то время знал об этом — я был одним из тех, кому доверял директор. Сначала Волдеморт обратился к профессору Диппету с просьбой остаться преподавать в Хогвартсе.

— Он хотел остаться здесь? Зачем? — ещё сильнее удивился Гарри.

— Думаю, причин было несколько, хотя он не раскрыл профессору Диппету ни одной из них, — сказал Дамблдор. — Первое и самое важное, Волдеморт привязан к школе сильнее, чем к кому-нибудь из людей. В Хогвартсе он был как нигде счастлив; это первое и единственное место, где Том чувствовал себя дома.

От этих слов Гарри ощутил лёгкий дискомфорт, ведь он испытывал к Хогвартсу те же чувства.

— Второе. Этот замок — сосредоточение древней магии. Несомненно, Волдеморт постиг намного больше его тайн, чем большинство учившихся здесь волшебников, но, вероятно, чувствовал, что в нём осталось ещё немало нераскрытых секретов и неопустошённых кладовых магии.

— И третье. Как учитель, он имел бы большую власть и влияние на умы молодых магов и ведьм. Скорее всего, он позаимствовал эту идею у профессора Хорохорна, с которым был в прекрасных отношениях, и чей пример показал ему возможности педагога. Я и на секунду не могу вообразить, что Волдеморт собирался провести остаток своей жизни в Хогвартсе, но уверен — он рассматривал школу как подходящий плацдарм для вербовки и создания собственной армии.

— Но он не получил работу, сэр?

— Нет. Профессор Диппет сказал ему, что восемнадцать — слишком юный возраст для преподавания, и пригласил обратиться снова через несколько лет, если не передумает.

— Как вы к этому отнеслись, сэр? — нерешительно спросил Гарри.

— Меня это сильно встревожило, — ответил Дамблдор. — Я отговаривал Армандо от подобного назначения, правда, не указывая причин, о которых поведал тебе. Не скрою, профессору Диппету очень нравился Волдеморт. Он был убеждён в его честности. Я же не хотел возвращения Волдеморта в школу, особенно на пост, дающий доступ к власти.

— Сэр, какую работу он просил? Какой предмет хотел вести?

Почему-то Гарри знал ответ ещё до того, как Дамблдор заговорил:

— Защиту от тёмных сил. Тогда её вела Галатея Мерисот, дама преклонных лет, преподававшая в Хогвартсе почти полвека.

— Итак, Волдеморт устроился в «Борджин и Бёркс», и все очарованные им преподаватели твердили, какая это потеря — такой блестящий молодой волшебник и работает в магазине. Однако Ребус был не просто помощником. Вежливый, привлекательный, умный — ему скоро стали поручать особую работу. Такую, что существует только в местах, подобных «Борджин и Бёркс». А это заведение специализируется, как ты знаешь, Гарри, на объектах с необычными и мощными свойствами. Партнёры посылали Волдеморта убеждать людей продать свои сокровища. И, по отзывам, он был чрезвычайно одарён в таких делах.

— Держу пари, был, — не сдержался Гарри.

— Пожалуй, — согласился Дамблдор, слегка улыбнувшись. — Ну, а сейчас пора дать слово домовой Хоки, работавшей у очень старой и богатой ведьмы, Хепзибы Смит.

Директор коснулся палочкой бутылочки, пробка вылетела, и, переливая вихрящееся воспоминание в думоотвод, он пригласил:

— После тебя, Гарри.

Юноша вскочил. В очередной раз склонившись над покрытым рябью серебристым содержимым каменной чаши, коснулся его лицом. Пролетев через тёмное ничто, он приземлился в гостиной перед непомерно толстой старой дамой в аккуратно уложенном рыжем парике. Ярко-розовые одежды, облекавшие её тело, придавали женщине сходство с растаявшим мороженым. Смотрясь в маленькое, украшенное драгоценностями зеркало, она большой пуховкой накладывала румяна на своё и так уже раскрасневшееся лицо. Одновременно домовая, самая крошечная и старая из когда-либо виденных Гарри, зашнуровывала полные ступни хозяйки в узкие атласные домашние туфли.

— Побыстрей, Хоки! — властно скомандовала Хепзиба. — Он сказал, что придёт в четыре. Уже без двух минут, а он никогда ещё не опаздывал.

Она отложила пуховку, едва домовая выпрямилась. Макушка той еле доставала до сидения кресла хозяйки, а тонкая, словно бумага, кожа свисала с Хоки, как и хрустящий льняной лоскут, накинутый ею наподобие тоги.

— Как я выгляжу? — Хепзиба вертела головой и любовалась своим отражением под разными углами.

— Прелестно, мадам, — пропищала Хоки.

Гарри оставалось лишь предположить, что домовая связана обязательством бесстыдно врать, отвечая на подобные вопросы. На его взгляд, Хепзиба Смит выглядела далеко не «прелестно».

Звякнул дверной звонок, и обе — хозяйка и домовая — подскочили.

— Хоки, скорей, скорей, он пришёл! — вскричала Хепзиба, и та суетливо выскочила из комнаты. Даже не верилось, что кто-либо способен пройти по комнате, не задев, по меньшей мере, дюжину предметов — настолько она была загромождена. Здесь стояли и шкафы, заваленные маленькими лакированными ящичками, и коробки с книгами в тиснёных золотом переплётах, и стеллажи со сферами и глобусами звёздного неба, и множество медных горшков с цветущими комнатными растениями. В сущности, комната выглядела как нечто среднее между волшебным антикварным магазином и оранжереей.

Домовая вернулась спустя минуту в сопровождении высокого молодого человека, в котором Гарри без труда узнал Волдеморта. Одет тот был в простой чёрный костюм, волосы по сравнению со школьными временами стали несколько длиннее, щёки впали, но это ему шло: он выглядел ещё привлекательнее, чем раньше. Волдеморт прошёл по заставленной гостиной с видом человека, не раз бывавшего здесь, и, склонившись к маленькой толстой ручке Хепзибы, легко коснулся её губами.

— Я принёс вам цветы, — тихо сказал он, извлекая из ниоткуда букет роз.

— Ах, озорник, не надо было! — взвизгнула старушка, хотя Гарри заметил заранее приготовленную пустую вазу на ближайшем миниатюрном столике. — Ты слишком балуешь старую леди, Том… Присаживайся, присаживайся… Где эта Хоки? А…

Домовая вбежала в комнату, неся поднос с маленькими пирожными, и поставила его рядом с локтём хозяйки.

— Угощайся, Том, — предложила Хепзиба. — Я знаю, ты любишь мои пирожные. Ну, как ты? Что-то бледен. Они перегружают тебя работой в этом магазине. Я сотню раз говорила…

Гость машинально улыбнулся, и Хепзиба глупо хихикнула в ответ.

— И какой на этот раз у тебя предлог зайти ко мне? — спросила она, взмахнув ресницами.

— Мистер Бёркс хотел бы предложить больше за ту броню, изготовленную гоблинами, — ответил Волдеморт. — Пятьсот галлеонов. Он считает, это более чем справедливая…

— Ну-ну, не так быстро, а то я решу, что ты здесь только из-за моих безделушек! — надула губки Хепзиба.

— Мне велено быть здесь именно из-за них, — тихо сказал посетитель. — Мадам, я просто бедный помощник, и должен делать то, что мне говорят. Мистер Бёркс пожелал, чтобы я узнал…

— Мистер Бёркс… фу! — махнула ручкой Хепзиба. — Я покажу тебе нечто, что никогда не показывала ему! Ты умеешь хранить секреты, Том? Обещаешь не рассказывать мистеру Бёрксу, чем я владею? Он никогда не оставит меня в покое, если прознает о том, что тебе сейчас покажу, а это я не продам ни Бёрксу, ни кому-либо другому! Но ты, Том, ты оценишь это сокровище за его историю, а не за те галлеоны, которые сможешь за него получить.

— Я с удовольствием посмотрю всё, что покажет мне мисс Хепзиба, — негромко произнёс Волдеморт, и женщина снова по-девчоночьи захихикала.

— Я велела Хоки принести его… Хоки, где ты? Я хочу показать мистеру Ребусу наше самое прекрасное сокровище… Вообще-то, неси оба, раз уж всё равно идёшь…

— Вот, мадам, — пропищала домовая, и Гарри увидел, как по комнате, будто сами по себе, плывут два кожаных футляра, один на другом. Конечно, это Хоки несла их над головой, лавируя между столами, пуфиками и скамеечками для ног.

— А теперь, — Хепзиба с довольным видом забрала футляры у домовой, кладя их себе на колени и готовясь открыть верхний, — думаю, тебе понравится, Том… Ох, если мои родственники узнают, что я показываю тебе… Они ждут не дождутся, когда смогут наложить лапы на них!

Она подняла крышку. Гарри шагнул чуть вперёд, чтобы разглядеть, и увидел маленькую золотую чашу с двумя изящными ручками.

— Интересно, знаешь ли ты, что это, Том? Возьми, рассмотри хорошенько! — прошептала Хепзиба. Волдеморт длинными пальцами взял чашу за одну ручку и вытащил её из уютного шёлка. Гарри почудился красноватый отблеск в его тёмных глазах. Это жадное выражение странным образом отразилось и на лице хозяйки, только её крошечные глазки были прикованы к симпатичному лицу Волдеморта.

— Барсук, — пробормотал тот, изучая гравировку на чаше. — Значит, она принадлежала?..

— Хельге Хаффлпафф, ты отлично разбираешься, умница! — Хепзиба, скрипя корсетом, наклонилась вперёд и ущипнула его за впалую щёку. — Разве я не говорила, что веду свой род от неё? Чаша передавалась в нашей семье от поколения к поколению. Прелестна, правда? Считается, что она обладает множеством возможностей, но я совсем не испытывала их, просто храню её в неприкосновенности.

Она сняла чашу с длинного указательного пальца юноши и заботливо вернула в футляр, слишком поглощённая аккуратным укладыванием, чтобы заметить тень, скользнувшую по лицу Волдеморта, когда у него забрали драгоценный предмет.

— Ну а теперь, — счастливо сказала Хепзиба, — где же Хоки? Ах, вот ты где. Забери это, Хоки.

Домовая послушно взяла упакованную чашу, и хозяйка переключила внимание на более плоскую коробочку.

— Я думаю, это понравится тебе ещё больше, Том, — прошептала она. — Наклонись немного, дорогой, так ты сможешь получше разглядеть. Конечно, Бёркс знает об этом сокровище — у него и купила — и, полагаю, с удовольствием получит его обратно, когда меня не станет…

Она плавно отодвинула филигранной работы застёжку, и футляр, щёлкнув, открылся. В нём на гладком тёмно-красном бархате лежал тяжёлый золотой медальон.

Волдеморт, на этот раз без приглашения, протянул руку и поднял предмет к свету, пристально вглядываясь в него.

— Метка Слитерина, — еле слышно проговорил он, когда свет заиграл на витиеватой, похожей на змею «S».

— Правильно! — подтвердила Хепзиба, несомненно, получая удовольствие от вида гостя, завороженно рассматривающего медальон. — Я не могла упустить его, только не такое сокровище; отдала целое состояние, я просто должна была заполучить его в коллекцию. Слышала, Бёркс купил медальон у какой-то оборванки, скорее всего воровки, не имевшей представления о его истинной ценности.

Сейчас же ошибки не было: при этих словах глаза Волдеморта вспыхнули красным светом, и Гарри увидел, как побелели костяшки пальцев, сжимающих цепочку.

— Думаю, Бёркс заплатил ей жалкие гроши, да что там… Прелестен, не правда ли? И ему тоже приписывают множество свойств, хотя у меня он просто лежит в целости и сохранности.

Она потянулась, чтобы забрать медальон обратно. Гарри было почудилось, что Волдеморт не собирается отпускать его, но прошло мгновение — медальон проскользнул сквозь пальцы и вернулся обратно на свою красную бархатную подушечку.

— Ну, вот ты всё видел, Том, и я надеюсь, тебе понравилось!

Она смотрела ему прямо в лицо, и впервые Гарри увидел, как дрогнула её глупая улыбка.

— Дорогой, ты в порядке?

— Да, — тихо ответил Волдеморт, — да, мне очень хорошо…

— Я подумала… наверное, это игра света, — казалось, Хепзибу покинуло всё её мужество. И Гарри догадался: она тоже заметила мимолётный красный отблеск в глазах гостя. — Вот, Хоки, забери и закрой их снова… Наложи обычные заклинания.

— Гарри, нам пора, — тихо позвал Дамблдор, и пока домовая, покачиваясь, несла коробки, в очередной раз подхватил юношу под локоть, чтобы, поднявшись через небытие, вместе с ним вернуться в свой кабинет.

— Хепзиба Смит умерла спустя два дня после этого маленького эпизода, — сообщил Дамблдор, садясь на своё место и жестом приглашая Гарри последовать его примеру. Министерство признало домовую Хоки виновной в непреднамеренном отравлении своей хозяйки.

— Не может быть!

— Вижу, мы с тобой сошлись во мнении, — заметил директор. — Конечно, слишком много общего между этой смертью и происшествием с семьёй Ребусов. И в обоих случаях кто-то другой взял на себя вину, тот, у кого было ясное воспоминание о причине смерти.

— Хоки созналась?

— Она помнила, как положила в вечернюю чашку какао что-то, на поверку оказавшееся не сахаром, а малоизвестным смертельным ядом, — продолжил Дамблдор. — В итоге пришли к выводу, что она не намеревалась отравить хозяйку, но будучи дряхлой и забывчивой…

— Волдеморт изменил ей память, точно так же как и Морфину!

— Да, я пришёл к такому же выводу, — подтвердил директор. — И как в случае с Морфином, Министерство было готово подозревать Хоки…

— …из-за того, что она домовая, — закончил Гарри. Никогда ещё он не чувствовал такой симпатии к созданному Эрмионой обществу — ЗАД.

— Совершенно верно, — согласился Дамблдор. — Она была стара, призналась в том, что подмешала в питьё какое-то вещество, и никому в Министерстве не захотелось заниматься дальнейшим расследованием. И вновь, как и с Морфином, когда я разыскал её и сумел получить это воспоминание, её жизнь уже подходила к концу, а фрагмент памяти фактически ничего не доказывал, кроме одного: Волдеморт знал о существовании чаши и медальона.

— К тому моменту, когда Хоки признали виновной, родственники Хепзибы осознали, что два самых значительных её сокровища исчезли. На выяснения ушло время — у старой дамы было много тайников, и она всегда бдительно охраняла свою коллекцию. Но ещё до того как пропажа медальона и чаши стала бесспорной, помощник, работавший в «Борджин и Бёркс», молодой человек, посещавший Хепзибу так часто и так сильно очаровавший её, отказался от должности и исчез. Его хозяева не имели понятия, куда он делся, для них его уход стал таким же сюрпризом, как и для всех остальных. И в течение очень долгого времени никто не встречал Тома Ребуса и ничего не слышал о нём.

— А сейчас, — продолжил Дамблдор, — если не возражаешь, я ещё раз прервусь, дабы обратить твоё внимание на некоторые моменты нашей истории. Волдеморт совершил ещё одно убийство. Первое ли после убийства Ребусов — не знаю, хотя полагаю, что да. На этот раз, как ты видишь, он убил не из мести, а из корысти. Ему были нужны легендарные трофеи, показанные ему этой бедной, одурманенной, старой женщиной. И как он когда-то обворовывал других детей в сиротском приюте, как украл кольцо дяди Морфина, так и сейчас он сбежал с чашей и медальоном Хепзибы.

— Но, — нахмурился Гарри, — это безумие… Рисковать всем, бросать работу, только из-за этих…

— Для тебя может и безумие, но не для Волдеморта, — не согласился директор. — Надеюсь, в должный час ты поймёшь, какое именно значение эти предметы имели для него. Но согласись, нетрудно представить, что уж медальон-то он считал принадлежащим ему по праву.

— Медальон-то да, но зачем забирать и чашу?

— Она принадлежала другому основателю Хогвартса, — пояснил Дамблдор. — Думаю, он всё ещё чувствовал сильную тягу к школе и не мог устоять перед предметом, буквально пропитанным её историей. Полагаю, были и иные причины. Надеюсь, в своё время смогу их тебе продемонстрировать.

— Ну а сейчас пришло время показать самое последнее воспоминание, по крайней мере, пока ты не сможешь достать для нас ещё одно у профессора Хорохорна. Десять лет разделяют воспоминание Хоки и это, десять лет и мы можем только гадать, чем занимался лорд Волдеморт всё это время.

Дамблдор вылил воспоминание в думоотвод, и Гарри в очередной раз поднялся:

— Чьё это воспоминание, сэр?

— Моё, — прозвучало в ответ.

И нырнув вслед за Дамблдором в колышущуюся серебристую массу, юноша приземлился в том же самом кабинете, который покинул мгновение назад. Фокс мирно дремал на шесте, за столом сидел Дамблдор точь-в-точь как стоявший рядом с Гарри, только руки его были целы и невредимы, ну и возможно, лицо не так изрезано морщинами. Разница между сегодняшним кабинетом и этим состояла лишь в том, что в прошлом за окном шёл снег. По ту сторону стекла в темноте плавали и скапливались на карнизе голубоватые снежинки.

Более молодой Дамблдор, казалось, чего-то ждал. И действительно, через мгновение после их появления раздался стук в дверь и он пригласил:

— Войдите.

Гарри, не сдержавшись, приглушённо ахнул. В комнату вошёл Волдеморт. Его лицо пока ещё не напоминало змееподобную маску с красными глазами, какую Гарри видел почти два года назад при появлении Лорда из большого каменного котла; но это был уже не прежний привлекательный Том Ребус. Черты воскового и странно искажённого лица выглядели обожжёнными и смазанными, белки глаз приобрели кровавый оттенок, хотя зрачки ещё не были узкими и вытянутыми, но Гарри знал: скоро они таковыми станут. Лицо было белым как снег, искрившийся на плечах длинного чёрного плаща Волдеморта…

Но сидящий за столом Дамблдор не выказал удивления, видимо, встреча была назначена.

— Добрый вечер, Том, — просто сказал он. — Присядешь?

— Спасибо, — поблагодарил Волдеморт и занял указанное директором место, судя по всему, то самое, которое Гарри только что покинул в настоящем.

— Я слышал, вы стали директором, — его голос стал резче и бесстрастнее, чем раньше. — Достойный выбор.

— Я рад, что ты одобряешь, — улыбнулся Дамблдор. — Могу предложить тебе выпить?

— Было бы неплохо, — согласился Волдеморт. — Я проделал долгий путь.

Директор поднялся и повернулся к застеклённому шкафу, где в настоящем хранился думоотвод, в прошлом же заставленному бутылками. Вручив гостю бокал вина и наполнив свой, Дамблдор вернулся за стол.

— Итак, Том… чем обязан удовольствию?

Тот ответил не сразу, потягивая вино.

— Моё имя больше не Том, — наконец произнёс он. — Сейчас я известен как…

— Я знаю, под каким именем ты известен, — мило улыбаясь, прервал его директор. — Но, боюсь, для меня ты навсегда останешься Томом Ребусом. Это один из вызывающих раздражение пунктиков старых учителей. Они никогда полностью не забывают юношеских начинаний своих питомцев.

Он поднял свой бокал, словно провозглашая тост за собеседника, чьё лицо оставалось бесстрастным. Но Гарри почувствовал, как атмосфера в комнате неуловимо изменилась: отказ Дамблдора использовать выбранное Волдемортом имя был отказом признать за ним право диктовать условия, и Гарри сказал бы, что тот воспринял это именно так.

— Я удивлён, что вы здесь столь долго, — произнёс Волдеморт после короткой паузы. — Мне всегда было интересно, почему такой маг, как вы, никогда не хотел покинуть школу.

— Ну, — улыбнулся Дамблдор, — для такого мага, как я, нет ничего важнее, чем передача древних умений и помощь в оттачивании молодых умов. Если я правильно помню, и тебя когда-то привлекала работа преподавателя.

— И привлекает до сих пор, — подтвердил посетитель. — Я просто поинтересовался, почему вы — с кем так часто советуется Министерство, и кому, я полагаю, уже дважды предлагали пост министра…

— Теперь трижды, с учётом последнего раза, — ответил директор. — Но Министерство никогда не привлекало меня в качестве карьеры. И в этом, я думаю, мы тоже близки.

Не улыбнувшись, Волдеморт склонил голову и сделал ещё глоток вина. Дамблдор не прерывал затянувшуюся паузу, а с вежливым видом ждал, пока посетитель заговорит первым.

— Я вернулся, — наконец произнёс тот, — возможно, позже, чем ожидал профессор Диппет, но, тем не менее, я вернулся просить снова то, для чего, как он тогда сказал, был слишком молод. Я пришёл к вам за разрешением вернуться в замок — преподавать. Думаю, вы должны быть в курсе — я видел и совершил многое с тех пор, как покинул это место. И смогу показать и рассказать вашим студентам то, чего они не узнают ни от какого другого волшебника.

Прежде чем ответить, Дамблдор некоторое время рассматривал Волдеморта поверх своего бокала с вином.

— Да, конечно, я действительно знаю, что ты видел и совершил многое с тех пор, как покинул нас, — тихо проговорил он. — Слухи о твоих деяниях дошли до твоей старой школы, Том. Даже если половина из них — правда, мне очень жаль.

Когда Волдеморт заговорил, выражение его лица осталось невозмутимым:

— Величие внушает зависть, зависть порождает злобу, злоба рождает ложь. Вы должны знать это, Дамблдор.

— Ты считаешь это величием — то, что ты совершаешь, да? — учтиво спросил Дамблдор.

— Безусловно, — глаза посетителя, казалось, сверкнули алым огнём. — Я экспериментировал, я отодвинул границы магии, возможно, дальше, чем кто-либо раньше.

— Некоторых видов магии, — тихо поправил его директор. — Некоторых. Прости мне мои слова, но в других ты остаёшься вопиюще невежественным.

Впервые Волдеморт улыбнулся — напряжённой, кривой ухмылкой, зловещей и таящей больше угрозы, чем открытая ярость.

— Старая песня, — приглушённо сказал он. — Ничто из виденного мною в мире, Дамблдор, не подтверждает ваше знаменитое высказывание, что любовь более могущественна, чем мой вид волшебства.

— Может, ты не там искал?

— Ну, в таком случае, лучшего места для начала моих новых исследований, чем Хогвартс, не найти, — заметил Волдеморт. — Вы позволите мне вернуться? Разрешите разделить мои новые знания с вашими учениками? Отдаю себя и свои таланты под ваше руководство. Располагайте мною.

Дамблдор приподнял брови.

— А что станет с теми, кем располагаешь ты? С теми, кто называет себя — или как их прозвала молва — Пожирателями смерти?

Гарри подумал, что Волдеморт не ожидал осведомлённости Дамблдора в этом вопросе: глаза Ребуса снова полыхнули красным, а щелевидные ноздри раздулись.

— Мои друзья, — произнёс он после короткой паузы, — уверен, справятся без меня.

— Рад слышать, что ты считаешь их друзьями. А у меня сложилось впечатление, что они, скорее, слуги.

— Вы ошибаетесь, — возразил Волдеморт.

— Значит, если бы я сегодня вечером отправился в «Свиную башку», то не застал бы там Нотта, Розиера, Мулсибера и Долохова, ожидающих твоего возвращения? И правда, преданные друзья: отправиться так далеко в снежную ночь просто, чтобы пожелать тебе удачи в попытке добиться должности учителя.

Несомненно, подробные сведения Дамблдора о тех, кто путешествовал с ним, были Волдеморту ещё неприятнее; однако он почти сразу совладал с собой.

— Вы как всегда всеведущи, Дамблдор.

— Да нет. Просто дружен с тамошним барменом, — беспечно откликнулся тот. — А теперь, Том…

Директор поставил свой пустой бокал и выпрямился в кресле, соединив пальцы в свойственном ему жесте.

— Давай поговорим открыто. Почему ты явился сюда сегодня вечером, окружённый приверженцами? Просить работу, которая, как мы оба знаем, тебе не нужна?

Гость изобразил холодное удивление:

— Работу, которая мне не нужна? Наоборот, Дамблдор, я хочу её очень сильно.

— Да, ты хочешь вернуться в Хогвартс, но преподавать ты желаешь не больше чем в восемнадцать. Что же тебе нужно? Почему бы, в виде исключения, не попытаться потребовать открыто?

Волдеморт презрительно усмехнулся.

— Если вы не хотите взять меня на работу…

— Конечно, не хочу, — согласился директор. — Я и секунды не сомневался, что ты не ожидал от меня иного. И, тем не менее, пришёл сюда и спросил. У тебя должна быть цель.

Волдеморт поднялся. Сейчас, с искажённым от гнева лицом, он меньше чем когда-либо походил на Тома Ребуса.

— Это ваше последнее слово?

— Да, — ответил Дамблдор, тоже вставая.

— В таком случае нам нечего больше сказать друг другу.

— Увы, нечего, — глубокая печаль отразилась на лице директора. — Много времени прошло с тех пор, когда я мог напугать тебя видом горящего шкафа и заставить расплатиться за проступки. Жаль, больше не могу, Том… Жаль, не смогу…

В следующий миг Гарри едва не выкрикнул бессмысленное предостережение: он видел, как рука Волдеморта дёрнулась к карману и к палочке… но момент прошёл, посетитель развернулся, дверь захлопнулась, и он исчез.

Гарри снова почувствовал руку Дамблдора на своей, и мгновение спустя они вместе стояли почти на том же самом месте. Только отсутствовали снежные заносы на оконном карнизе, а рука директора снова была почерневшей и безжизненной.

— Зачем? — сразу же спросил Гарри, глядя в лицо Дамблдора. — Зачем он возвращался? Вы же выяснили?

— У меня есть предположения, — прозвучало в ответ, — но не более того.

— Что за предположения, сэр?

— Я расскажу тебе, Гарри, когда у нас будет то воспоминание профессора Хорохорна, — ответил Дамблдор. — Когда ты завладеешь этим последним кусочком мозаики, я надеюсь, всё станет ясно… нам обоим.

Гарри сгорал от любопытства и, хотя директор уже прошёл к двери и открыл её, он не сразу двинулся с места.

— Сэр, он снова хотел преподавать Защиту от тёмных сил? Он не сказал…

— Да, он определённо хотел преподавать Защиту от тёмных сил, — подтвердил Дамблдор. — Последствия нашей короткой встречи доказывают это. Видишь ли, с тех пор как я отказал в должности лорду Волдеморту, ни один преподаватель по Защите от тёмных сил не продержался у нас дольше года.