"Такси для ангела" - читать интересную книгу автора (Платова Виктория)

Глава 2 Через четыре с половиной часа после убийства

…В зале не было никого, кроме напрочь замороженного “Льдинкой” Фары. Пока мы с Чижом препарировали критикесс на кухне, все общество переместилось в оранжерею. Видимо, для этого существовал повод. И весьма серьезный.

В партитуре звуков центральную партию вела Минна.

Я определила это сразу же. За прошедшие несколько часов я не только научилась распознавать голоса писательниц, но и определила странную закономерность: они как угодно могли костерить друг друга, они как угодно могли друг друга ненавидеть, но голоса их пребывали в нерушимой гармонии. Жгучее, исполненное черного солнца контральто Tea, сопрано Софьи и неожиданный дискант Минны. Если бы они захотели, они смогли бы выступать очаровательным женским трио. Даже с академическим репертуаром. А исполненная ими украинская колядка “Щедрик-Ведрик” имела бы шумный успех.

— Прямо дети, ей-богу! Ни на секунду нельзя оставить! — проворчал Чиж, прислушиваясь к суматошным выкрикам из оранжереи.

— Возможно, они нашли что-то, что не удалось обнаружить тебе, — подколола я оператора. — Они ведь все-таки профессионалки.

— Профессионалов в женской беллетристике не бывает, — отбрил меня Чиж. — Там все либо поэтессы, либо закостеневшие преподаватели индустриального техникума, либо торговые агенты по совместительству.

— Ты женоненавистник?

— Я — ненавистник женолитературы… Ты, я надеюсь, не собираешься заниматься чем-нибудь подобным?

— Нет, конечно, — горячо заверила я Чижа.

— Слава всевышнему! Ладно, пойдем посмотрим, из-за чего сыр-бор разгорелся.

…Мы появились в оранжерее, когда скандал был в самом разгаре. Прямо на полу, недалеко от кадки с так приглянувшейся Минне Pachira Aquatica, валялся небольшой пластмассовый горшок с высыпавшейся из него землей. А в самой земле что-то поблескивало — радостным изумрудным блеском. Рядом с горшком прыгала Минна, а Дашка, Райнер-Вернер, Ботболт и Софья окружали ее плотным кольцом.

Tea стояла чуть поодаль.

— Что происходит? — осведомился Чиж у Минны.

— А-а! Вот и вы, Пинкертон! — Минна обрадовалась Чижу так, как будто получила из его рук внеплановую Нобелевскую премию по литературе. — Взяли на себя обязанности следователя и прохлаждаетесь! Амуры крутите!

— А в чем, собственно…

— Горите вы синим пламенем, мы тут и без вас разобрались!

— Да что случилось-то?!

— Я вывела убийцу на чистую воду! — заверещала Минна и протянула длань в сторону Теодоры-Эйприл-Вивиан-Октавии Мкамбе. — Вот она, убийца! Думала, что все будет шито-крыто! Думала, что ей удастся уйти от ответственности. Но нет! Сколько веревочке ни виться — кончику быть!

Дашка, Райнер-Вернер и Софья сдвинули брови к переносице, Tea, наоборот, приподняла их, и только Ботболт остался невозмутимым.

— По порядку, если можно! — попросил Чиж.

— Пожалуйста. Я, как вам известно, большой любитель цветов. Меня восхищает эта оранжерея. Удивительное собрание, достойное вполне респектабельного Ботанического сада! И ваш хозяин, Ботболт, обещал мне привой Pachira Aquatica. Вы, Алиса, были этому свидетельницей, не правда ли?

— Да. Была, — подтвердила я, удивляясь не столько памяти Минны, сколько ее циклопическому периферийному зрению. В то время, как Минна окучивала достопочтенного Дымбрыла Цыренжаповича на предмет Pachira Aqnatica, я, как мне помнится, хоронилась за толстомясым кактусом и пребывала в уверенности, что Минна меня не видит. Судя по всему, я ошибалась.

— Вот видите! — несказанно обрадовалась Минна. — Алиса это подтверждает! Я переговорила с хозяином, и он разрешил мне взять привой. Конечно, события не были к нам благосклонны, но жизнь есть жизнь… Она торжествует, несмотря ни на что. Дорогую Аглаю к жизни не вернешь…

— ..а цветочек умыкнуть хочется, — вставила Tea. Минна не обратила на ее выпад никакого внимания.

— Я решила пересадить малютку, чтобы забрать ее с собой. А заодно и детку амариллиса, очень редкий тропический вид. Заметьте, не южноафриканский, каких полно, а именно тропический…

— Самое время для пересаживания. — Tea никак не могла успокоиться. — Вы бы тогда и труп зарыли, раз уж в земле копаетесь!

— Не смейте так со мной разговаривать, убийца! — взвилась Минна.

— Дамы, дамы, успокойтесь! — Чиж решил призвать распетушившихся конкуренток к порядку. — Это неинтеллигентно!

— Неинтеллигентно называть человека убийцей, пока существует презумпция невиновности, — холодно бросила Tea.

— Продолжайте, Минна! Мы внимательно вас слушаем.

— Так вот… Пользуясь тем, что в доме наступило некоторое затишье, а милиция, судя по всему, прибудет еще не скоро, я решила заняться растениями. Взяла горшочек и лопаточку…

— Где вы взяли горшочек и лопаточку? — уточнил Чиж.

— Там, в дальнем углу, возле так называемой двери… Вы сами можете убедиться, там сложен садовый инвентарь… Так вот, я взяла горшочек и лопаточку, и когда стала набирать землю из родной кадки Pachira Aquatica, чтобы пересадить в нее отросточек, то… Вот что я оттуда выкопала! — Минна трагически сморщила лицо и указала пальцем на рассыпанную землю.

— И что это?

— Перстень! Перстень! Точная копия перстня, который находится сейчас на окровавленных пальцах убийцы!

Tea издала смешок, но в атмосфере общей хмурой сосредоточенности он прозвучал на редкость неубедительно.

— Ну и что?

— А вы взгляните на него внимательнее, молодые люди! — Софья, до этого скромно молчавшая, решила вставить в строку и свое лыко. — Перстенек-то с секретом!

Чиж подошел к опрокинутому горшку и поднял испачканный землей перстень.

— Редкая вещица, — сказала Минна.

— Эксклюзив, — поддержала ее Софья.

Перстень и вправду был необычным: размером с крупную сливу и отливающей дымчато-зеленым цветом поверхностью. В отяжелевшее тело перстня были вправлены несколько камней — от бледно-салатовых до агрессивно-черных. А по ободку вился затейливый растительный орнамент.

— Не смешите меня, эксклюзив! — Tea подарила отвергшему ее обществу каннибальскую улыбку. — Эксклюзив — вот он. На моих, как выразилась дорогая Минна, окровавленных пальцах. Подарок от гражданина ЮАР, моего давнего почитателя. Черный опал, два изумруда и четыре небольших бриллианта. О каратах я умолчу, чтобы не вызвать зависть в ваших мелочных душонках. А то, что вы держите сейчас в руках, жалкая подделка. Фальшивка. Фуфель!

— Вы позволите ваш перстень. Tea? — Чиж был воплощенная вежливость, очевидно, он достаточно серьезно отнесся к пассажу Tea о презумпции невиновности. — На несколько минут. Так сказать, для сравнения…

— И сравнивать нечего, — заметила Tea, но перстень с руки все же сняла.

Получив на руки “черный опал, два изумруда и четыре небольших бриллианта”, Чиж растянулся на полу, положил оба перстня перед собой и вынул лупу. Но и без лупы было видно, как разительно перстни отличаются друг от друга. Tea была права: она носила на руке произведение искусства, а дымчато-зеленый самозванец лишь подчеркнул это.

Может быть, лежа в земле, в гордом одиночестве, он и мог произвести впечатление формой, размерами и окраской, но теперь, когда их стало два!.. Крупная слива съежилась, камни стушевались и выдали свою копеечную сущность, а растительный орнамент увял.

— Вы правы, Tea. Это действительно жалкая подделка… Хотя и достаточно искусно выполненная.

— Искусно? Вы шутите?

— Во всяком случае — точно. Расположение камней, и рисунок орнамента… Все совпадает. До мелочей. Есть, конечно, кое-какие неточности, вот, например, листик чуть меньше и не так повернут. Но в общем — это хорошая работа.

Чиж неожиданно накрыл рукой перстень Tea, и случилось невероятное: его простецкий собрат снова засверкал и заискрился. И перестал быть самозванцем. И теперь вполне мог сойти за оригинал.

— Что скажете? — спросил Чиж.

— Очень философично, — подумав, ответила Tea. И недобро сверкнула глазами в сторону притихших товарок. — И очень подходит к нашему.., террариуму единомышленников. Посредственность правит бал и даже может быть удобоваримой, пока не появился настоящий талант…

— Уж не себя ли вы имеете в виду, дорогая Tea? Когда заявляете о таланте? — выдохнула Минна.

— Вы, стало быть, талант, а мы, стало быть, посредственности? — выдохнула Софья.

— Заметьте, не я это продекларировала, а вы. На воре и шапка горит! — Tea даже притопнула ногой от удовольствия.

— Уж о шапке бы помолчали! Строчите по роману в месяц и еще заикаетесь о таланте! Да вам некогда даже знаки препинания расставить! И частицу “не” с глаголами вы всегда пишете слитно, грамотейка!

— И что из этого? Моцарт тоже страдал скорописью. Но ведь никто не отрицает, что он гений.

— Моцарта приплели, надо же! Вы не Моцарт! Вы Сальери! — Минна и Софья понимали друг друга даже не с полуслова, а с полуслога. — Мерзкая отравительница!.. Вы внимательно рассмотрели перстень, молодой человек?

— В нем есть что-то необычное? — Чиж принялся вертеть земляной найденыш в руках.

— Еще какое необычное! Он пустой внутри! Пустой, как орех! Нажмите на камешки.

Теперь и Чиж сообразил, что к чему. Он аккуратно утопил камни, и перстень с сухим щелчком раскрылся.

— Ну! Как вам это? — Минна заглянула через плечо Чижа с правой стороны. — Целый резервуар!

— Спецхранилище для яда! — Софья заглянула через плечо Чижа с левой стороны. — Этим количеством не то что трех человек, этим можно воздушно-десантную дивизию отравить! И еще останется на тыловые службы и дивизионную прачечную!

— Лихо! — Чиж обвел раскрасневшихся детективщиц ревнивым взглядом. — И что вы думаете по этому поводу, дорогие дамы?

— А что тут думать! — Минна втиснула руки в узкий каньон между грудью и животом. — Эта мерзавка с самого начала задумала погубить дорогую Аглаю. Завистница! Заказала себе точную копию и приехала сюда с двумя перстнями!..

— Один, настоящий, который всей “желтой прессойquot; растиражирован, спрятала до поры до времени, — подхватила Софья. — А подделку с ядом нацепила на палец. Сделала свое черное дело и…

— И избавилась от подделки! В землю зарыла! А настоящий обратно на палец водрузила. Как будто и не снимала вовсе! И все. Тишь, гладки божья благодать! И это сошло бы ей с рук, поверьте мне, если бы я не стала пересаживать малыша Pachira Aquatica! Видно, сам бог мне помогал! — закончила Минна.

И перевела дыхание. И застыла от осознания величия своей роли. Мне даже показалось, что щеки у монументальной Минны слегка забронзовели, а на губах появился гранитный налет: теперь она вполне могла сойти за памятник. Памятник провидению и торжеству справедливости. Жаль, что в руках у меня не было мятых ромашек или окостеневших глициний, — я обязательно возложила бы их к ногам прозорливой госпожи Майерлинг.

Судя по благоговейной тишине, воцарившейся в оранжерее, все остальные думали точно так же. Все, кроме Софьи, которая просто посинела от зависти к более удачливой сопернице. Сегодня был явно не ее вечер, а отмычка в ридикюле вчистую проиграла горшочку и лопатке.

Но триумф Минны длился недолго. Он был безжалостно разрушен громкими, как артиллерийская канонада, аплодисментами Теодоры-Эйприл-Вивиан-Октавии Мкамбе.

— Браво, Минна! Значит, бог помогал вам рыться в черноземе! И поддерживал горшочек. И направлял лопатку! — Не удостоив Минну и взглядом. Tea обернулась к буряту:

— Сколько растений в вашей оранжерее. Бот-болт?

— Сколько?

— Ну да, сколько? Какое количество? Ботболт дернул себя за мочку уха.

— Никто точно не подсчитывал, но что-то около двух тысяч.

— Ага. — Tea явно не торопилась возлагать цветы к подножию мемориала имени провидицы Минны. — Значит, около двух тысяч. Но из этих двух тысяч дорогая Минна выбирает именно ту, распротак ее, пальму, под которой захоронен перстень. А до этого всячески пытается акцентировать на ней внимание. Вам не кажется это странным?

— На что вы намекаете, дорогая Tea? — тотчас же забыв о нелестном определении “мерзавка”, разволновалась Минна.

— Я не намекаю. Я просто пытаюсь размышлять. И приглашаю к размышлению всех присутствующих. Вы, Алиса… Вы слышали, как дорогая Минна старалась выделить именно это растение? Как она над ним причитала?

— Слышала.

— Кто еще слышал?

— Я, — после небольшой паузы сказал Ботболт.

— Еще?

— Хозяин.

— Если я скажу, что тоже слышала, это не будет художественным преувеличением? — Tea, оправившись после нокдауна, нанесенного ей Минной, уже сама готова была отправить ее — и не в нокдаун, а в нокаут.

— Ну и что вы хотите этим доказать? — Проигрывать бой Минне явно не хотелось. Особенно после такого впечатляющего хука справа.

— Ничего. Вы сделали все, чтобы свидетели отметили про себя.., как это вы ее назвали? Пахиру, что ли? Все остальное дело техники. Если в первом акте заявлено ружье — в четвертом оно должно выстрелить. Если в первом акте заявлена пальма — в четвертом под ней обязательно найдется улика. Грубо работаете, дорогая Минна. Грубо и бездарно. Чем тягаться с чеховскими постулатами, занимались бы лучше своими вампирами, ей-богу!

— Вы хотите сказать, что я сама… Я сама подложила перстень?

— Вероятность один к двум тысячам чрезвычайно мала. Вы никогда не убедите меня, что находка этой копеечной бижутерии — счастливая случайность. А тем более — в вашем случае. Вы даже рубля в “Спортлото” никогда не выигрывали. Я сама читала об этом в вашем интервью, дорогая Минна! В общем, делайте выводы сами.

— Вы… Вы… — По лицу Минны галопом пронесся синюшный призрак апоплексического удара. — Вы намекаете, что я все это подстроила?

— Умному достаточно, — ушла от прямого ответа Tea.

— Но это же клевета! Клевета! Как я могла заказать копию перстня, если я никогда не видела оригинала?!

— Зачем же так, дорогая Минна! — Моментально перестроившаяся Софья отыскала-таки возможность ущучить толстуху. — Всем известно, как госпожа Тропинина дорожит этой вещицей. Этой дорогой безделушкой. Она с ней не расстается. И в любом иллюстрированном журнале можно найти изображение их обеих. Причем крупным планом. Так что срисовать перстень и заказать его любому мало-мальски приличному ювелиру не составило бы особого труда…

Tea послала Софье исполненный благодарности взгляд и продолжила тему:

— Тем более что я подробно рассказывала о перстне в астрологической программе “Звездные камни”. Куда вас, кстати, ни разу не приглашали, дорогая Минна.

— Зато меня два раза приглашали на ток-шоу “Зоопарк в кармане”! — нашлась Минна. — А вас там и близко не было!

— Тоже мне радость! Двадцать минут вещать про свою облезлую ангорскую кошку и пристраивать облезлых чужих! Популярная писательница Минна Майерлинг, видите ли, возглавляет ассоциацию помощи бездомным животным “Найди меня!”.

— И я горжусь этим! Все благороднее, чем по сомнительным презентациям таскаться! И клянчить статейки про себя у пьянчужек-журналистов!

— Я никогда не клянчила статейки!

— Ах да, вы их не клянчили, вы за них платили!

— Наглая ложь! А с этой вашей ассоциацией тоже не все слава богу. — Tea сжалась в пружину, острие которой было нацелено Минне в глаз. — Говорят, вы продаете собак корейским ресторанам. За конвертируемую валюту!

— Что-о?! — Мне показалось, что Минна сейчас взорвется, и, чтобы уберечься от возможных осколков, я на всякий случай укрылась за хрупкой спиной Чижа. — Как вы смеете!..

— За что купила, за то и продаю. А что касается перстня, то сделать его копию мог кто угодно! Вот так-то. И потом, в оранжерее нашли ваш платок. Ваш, а не мой.

— Меня подставили, — плачущим голосом прошептала Минна.

— А почему вы не допускаете, что и меня могли подставить?..

— Я вас не подставляла!

— Но ведь перстень обнаружили именно вы! Да и где бы я могла хранить настоящий, пока использовала фальшивый? Не во рту же я его держала, в самом деле! У меня, в отличие от вас, даже сумочки нет!

Сумочки у Tea действительно не было. В отличие от Софьи с ее ридикюлем и Минны с ее похожим на солдатский вещмешок кисетом для табака и трубки. И Софья, и Минна носились с двумя этими почтенными вещами как курица с яйцом и ни разу не выпустили их из рук — ни во время обеда, ни во время убийства, ни во время импровизированного расследования.

— Это еще ничего не значит, дорогая Tea. Вы могли оставить настоящий перстень где-нибудь в укромном месте в оранжерее, а потом, когда дело было сделано, просто заменить фальшивку на настоящий. Только и всего! — не сдавалась Минна. — Или спрятать его прямо на теле.

— В трусах, что ли?

— А хоть бы и в трусах! Или вот в вашей жилетке! Спустя секунду произошло непредвиденное: Минна шагнула к Tea и бесцеремонно распахнула полы ее желто-красного жилета. Tea и слова не успела сказать, и пальцем не успела пошевелить. А застывшему в изумлении обществу предстала совершенно удивительная картина: внутренняя поверхность жилета была усеяна карманами и кармашками различных форм, размеров и модификаций. Судя по всему, в этих любовно нашитых карманах можно было спрятать все, что угодно: от канцелярской кнопки до пары ракет средней дальности. В оранжерее повисла кладбищенская тишина.

— Интересный у вас жилет, дорогая Tea, — проворковала Минна. Она и не думала выпускать из рук разом обмякшую мулатку. — Причуды производителя или сами нашивали?

Tea смотрела на Минну, как кролик на удава. Казалось, она вообще не слышала вопроса.

— Так и будем молчать?

— Это… Это модель от Гая Маттиоло… — пролепетала Tea. — Я купила ее в Риме… По случаю… Она стоила мне больших денег…Тысячу восемьсот сорок один доллар…

Священное, как индийская корова, имя преуспевающего модельера не произвело на дремучую Минну никакого впечатления.

— Не дороговато ли? Или это карманы на столько потянули?

— “Единственная цель роскоши — сделать простоту замечательной”… Вам этого не понять, дорогая Минна. Ваш потолок — обувь фабрики “Скороход” и районный филиал магазина “Богатырь”.

— Как, вы сказали, его зовут?

— Гай Маттиоло.

— Вы с ним знакомы?

— Господи, как я могу быть с ним знакома! — Tea попыталась вырваться из цепких лап толстухи, но лишь запуталась в них еще больше. Раздувшаяся паучиха Минна знала толк в беспечных мухах, принадлежащих к афро-русскому подвиду Тропининых-Мкамбе. Обездвижив жертву, она неожиданно так сильно тряхнула ее, что из жилета посыпались.., ложки!

Самые обыкновенные чайные ложки числом три! Картинно звякнув, они картинно упали на пол и так же картинно рассыпались веером.

— Что это? — прокурорским голосом спросила Минна. — Презент сотому покупателю жилета от торгового дома имени.., как его… Гая Маттиоло?

Tea молчала.

Молчали и все остальные. А Ботболт, присев на корточки, шарил руками по ложкам. Перебрав все три, он подбросил их на ладони, протер вытащенным из кармана куском белой фланели и меланхолично сказал:

— Это наше столовое серебро. Ранее принадлежало семье Отто фон Шенхаузена Бисмарка, первого канцлера Германии. Было куплено хозяином в Лондоне, на аукционе, в позапрошлом году.

— Не в Риме? — уточнила Минна.

— В Лондоне. Набор из шести штук.

— Что ж вы все не прикарманили, дорогая Tea? А ограничились только тремя? Или на развод оставили? Так сказать, для сохранения популяции?

— Сука! — процедила Tea и наконец-то вырвала полы жилета из тисков Минны.

— Я сука? — несказанно удивилась Минна. — Она ложки ворует, а я — сука? Интересное кино.

— Я не воровала ложки.

— А как они оказались в вашем тряпье за тысячу восемьсот сорок один доллар? Из воздуха материализовались?

— Понятия не имею. Может, и материализовались…

— Вы только посмотрите, какая наглость! — Минна обратилась за поддержкой к присутствующим. — Ее за руку схватили, а она утверждает, что рука не ее!

— Стыдно, дорогая Tea! — находящаяся в относительной безопасности Софья, засучив рукава, тотчас же начала формировать общественное мнение. — Правда, я теперь не знаю, стоит ли мне по-прежнему называть вас дорогой…

— В гробу я видела, как вы меня назовете!

— Нужно называть вещи своими именами. — Минна никак не могла успокоиться. — Дорогая Tea — воровка. Воровка! Домушница! А еще книги пишет! Издается миллионными тиражами.

— Не издается она миллионными тиражами, — поправила коллегу Софья. — Хотела бы издаваться, да ничего не получается! Бодливой корове бог рогов не дал.

— Кто это из нас корова? — моментально отреагировала Tea. — Во мне живого веса пятьдесят четыре килограмма! Не то что у некоторых! Пишут о субтильных героиньках, а самим давно пора в клинику ложиться! От ожирения лечиться!

В огород сочинительницы романтических триллеров Минны Майерлинг был брошен самый увесистый за сегодняшний вечер камень. Но Минне было плевать на огород, она предпочитала сад, оранжерейные изыски и кюветки с клубнями голландских тюльпанов.

— Вы посмотрите, как она стрелки переводит, воровка! — пророкотала толстуха. — Валит с больной головы на здоровую! И ваш таинственный поклонник из ЮАР… Может, и не было никакого поклонника, а перстень этот вы украли! Умыкнули из какой-нибудь частной коллекции! С вас станется!..

Что ж, империя нанесла ответный удар, и Tea не выдержала. Она ощерила диковатые, ослепительно-белые зубы и пустила прозрачную злую слезу.

— Не троньте мой перстень своими вонючими лапами! И.., если уж на то пошло… Я что, одна должна выступать здесь в роли дешевой стриптизерки? Почему бы и вам не обнажиться?

— В каком смысле — обнажиться? — заволновался вдруг Райнер-Вернер, о существовании которого (в дымчато-зеленом свете последних событий) я как-то подзабыла. — Раздеться, что ли?

Tea презрительно осмотрела мясомолочную тушу Минны и скелет Софьи, явственно проступающий сквозь одежду.

— Н-да… Думаю, если мои коллеги начнут раздеваться, это не доставит присутствующим особого эстетического удовольствия… Прямо скажем. Пусть они вывернут сумки.

— Это еще зачем? — выдохнули обе конкурентки Теодоры-Эйприл-Вивиан-Октавии Мкамбе.

— Затем. Я отдуваться за всех не собираюсь.

— Действительно, дамы. — Чиж неожиданно принял сторону Tea. — Почему бы вам не ознакомить нас с содержимым ваших сумок?

— Это произвол, — возопила Минна.

— И нарушение закона, — гаркнула Софья. — Может быть, у вас есть ордер на обыск?

— Замечательно! — гаркнула Tea. — В отношении одних закон действует, а других можно трясти без всякой бумажки!

— Если хотите, я тоже продемонстрирую содержимое своей жилетки. И все остальные, думаю, не будут возражать. Правда?

Оранжерейные лианы закачались в моих глазах и самопроизвольно принялись сворачиваться в удавки. Если сеанс коллективного стриптиза состоится, одна из них затянется на моей шее. Черт меня дернул украсть ключ-пантеру у мертвого Доржо (или Дугаржапа)!.. Черт дернул Tea украсть серебряные ложки у хозяина! Черт дернул Минну эти ложки обнаружить! Черт дернул Чижа проявить нездоровую инициативу!.. И уже не черт дернул, а бес попутал нас всех: мы копошимся в маленьких грязных тайнах, совершенно забыв о благородном, исполненном неподдельной страсти преступлении!

Что ж, Аглая в своих “Стыдливых снах” как в воду глядела…

— Давайте, Минна! Начнем с вашего кисета.

— А почему именно с моего?

— Вы отказываетесь? — Tea больше нечего было терять, ведь ложки она уже упустила. — Вам есть что скрывать?

— Нет, но…

— Тогда в чем же дело?

— Хорошо… Но там нет ничего интересного. Кроме трубки и табака.

— Вот мы и посмотрим Что-то явно беспокоило Минну: грудь ее вздымалась, а подбородки нервно подрагивали.

— Я соглашусь на это… Если и дорогая Софья меня поддержит.

Железобетонная Софья не выказала никакого желания поддержать коллегу по перу.

— Неужели вы пойдете на поводу у этой своры любителей подглядывать в замочную скважину, дорогая Минна? — спросила она.

— Нет, но…

— Если дамы стесняются, мужчины могут подать им пример. Не правда ли, господин Рабенбауэр? — процедил Чиж.

— Я — гражданин Германии, — затянул старую песню Райнер-Вернер. — И у нас такие процедуры не приняты… Во всяком случае, без санкции. Я вообще вправе не производить никаких действий, не посоветовавшись с адвокатом!

— Здесь не Германия, а Россия. И у нас принято все. Так что просто будь мужиком, фриц!

quot;Фриц” оказался мужиком, да еще каким! Это стало ясно, как только он вывернул карманы джинсов и порылся в рубашке. На свет божий была извлечена целая коллекция презервативов и пухлое портмоне, забитое немецкими марками разного достоинства: очевидно, для того, чтобы расплачиваться с проститутками в гостиницах, стюардессами в самолетах, продавщицами в подсобках магазинов, телятницами в коровниках и с самими коровами, а также с волчицами в лесах, с синицами на ветках и журавлихами в небе — словом, со всеми женскими особями, которые только встретятся на тернистом пути Райнера-Вернера Рабенбауэра.

Содержимое жилетки Пети Чижа оказалось более целомудренным: никаких намеков на вулканический темперамент, одни лишь бесполые объективы, шурупы и контргайки, пара фотопленок, пара отверток, пара замасленных узлов какого-то механизма, пара крошечных демонстрационных аудиокассет, целый пакет цветных фильтров и записная книжка.

Ботболт разродился связкой ключей, большой, девственно-белой фланелевой салфеткой и осточертевшим всем хуже горькой редьки тесаком, Дашка — губной помадой и диктофоном (“Без батареек, дорогие дамы, так что не надо волноваться”). А я — я заявила, что у меня нет ровным счетом ничего, что я чиста, как завсегдатай городской бани, и что если мне не верят…

Мне поверили. Тем более что моя блеклая фигура и почившая в бозе должность секретарши почившей в бозе писательницы никого не волновали.

Минна и Софья — вот кого все оставили на десерт.

— Ну-с! — Звездный час Tea все-таки наступил. — Теперь вы, дорогие дамы.

Дорогие дамы стояли плечо к плечу и имели самый удручающий вид.

— Я хочу предупредить. — синхронно начали они и тут же посмотрели друг на друга.

— Сначала вы, дорогая Софья.

— Нет вы, дорогая Минна. По старшинству.

— А с чего вы взяли, что я старше вас?!

— Вычитала в справочнике “Кто есть кто в российском шоу-бизнесеquot;

Известие о справочнике привело поникшую было Минну в самое благодушное настроение.

— Значит, вы видели его? Не правда ли, хорошо издан? Вы, кажется, там тоже фигурируете?

— Да, — скромно потупилась Софья. Минна бросила торжествующий взгляд на Tea и не смогла удержаться от шпильки:

— А вы — нет, воровка! Очевидно, составители пронюхали о ваших порочных наклонностях!

— В гробу я видела ваш купленный справочник! — Tea потеребила серебряное колечко в носу. — А вот в каталоге “Сто самых ярких звезд России” вас и близко не было. Мы с дорогой Аглаей, царствие ей небесное, были, а вас не было! Вы там и не ночевали, голубушки!

Минна с Софьей переглянулись:

— Да его на корню купили, этот пресловутый “Сто самых ярких звезд России”! Всем известно, что финансируется он вшивыми америкашками, которые спят и видят, как бы принизить величие нашей Родины! Вот и печатают там, с позволения сказать, рыла, которые дискредитируют страну! Ваше, например!

— Значит, у меня рыло? Может, и у дорогой Аглаи — рыло?!

Это был провокационный вопрос, особенно если учесть, что Аглая, покрытая простыней, лежала в соседнем помещении. А клеймо убийцы витало в воздухе, раздумывая, к чьей бы щеке прилипнуть.

— Не трогайте дорогую Аглаю, жалкая клептоманка! — замахала руками Минна.

— Да! Не трогайте классика жанра, мелкая расхитительница! Дорогая Аглая теперь принадлежит истории, и оспорить этого не может никто! — замахала руками Софья.

— Вот как вы заговорили! А совсем недавно готовы были ее с дерьмом сожрать!

— А вы не готовы были ее с дерьмом сожрать?!

— Где тут сожрать, когда вы стояли первые в очереди на кормежку! С ложками наперевес!

— С какими это ложками? — Софья и Минна даже взялись за руки от полноты чувств — Уж не с теми ли, которые вы слямзили?..

Ситуация явно выходила из-под контроля: еще несколько оскорбительных реплик — и почтенные беллетристки, представляющие разные (в основном — филейные) части детектива, вцепятся друг другу в волосы. А учитывая массу Минны и ощетинившийся и совершенно мистический рот Софьи — Теодоре Тропининой придется туго.

Чтобы не допустить ненужного кровопускания. Чиж громко постучал ребром ладони по стволу Pachira Aquatica — виновницы нынешнего скандала.

— Дамы, дамы! Будьте благоразумны! И давайте вернемся к существу дела.

— Да. Давайте вернемся. — Tea сразу же успокоилась и отпрянула от двух воительниц, как от свиноматок, зараженных ящуром. — Сумки!

Призыв о сумках снова заставил Минну и Софью приуныть.

— Хорошо, — выдавила из себя Минна. — Начну я… Но мне хотелось бы… Мне хотелось бы заранее извиниться. Дело в том, что произошло небольшое недоразумение. Видите ли… Я почувствовала себя плохо… А у меня, как я уже говорила, хронический гайморит. И воспаление носовых пазух. А поскольку какая-то сво… Кто-то из присутствующих умыкнул мой платок, а все остальные платки находились наверху, в моей комнате…

— Короче! — грубо прикрикнула Tea.

— Я.., позаимствовала салфеточку… Для носа… Вот! С этими словами Минна вывернула на пол содержимое кисета: теперь к антикварной трубке и вполне современной жестяной коробке с табаком прибавилось несколько туго свернутых кусков нежнейшей ткани. Даже в поспешно спеленутом виде они поразили меня своей строгой обветренной красотой и нежными переливами — от светло-песочного до красно-кирпичного.

Пока я восхищалась игрой цвета и дыханием пустыни, коснувшимся моего лица, Ботболт деловито развернул салфетки: их оказалось ровно четыре штуки. Изумительные сами по себе, они были украшены такой же изумительной арабской вязью.

— Пятнадцатый век, ручная работа, — провозгласил он. — Священные письмена из стран Магриба. Были куплены хозяином на аукционе в Нью-Йорке в прошлом году.

Стало так тихо, что, если бы в оранжерее вдруг забилась о стекло сонная зимняя муха, у всех просто полопались бы барабанные перепонки.

— Как вы сказали? Пятнадцатый век?.. Господи, какой конфуз!.. А я-то думала… Какой конфуз, господи!..

На Минну было жалко смотреть: она съежилась, усохла в плечах и подбородке и моментально перескочила из шестидесятого размера в пятьдесят шестой. А то и пятьдесят четвертый. Зато Tea торжествовала:

— Какой уж тут конфуз, дорогая Минна! Это не конфуз, а самое настоящее воровство!

— Это недоразумение… Они просто лежали… Я подумала, что это салфеточка… Я ничего не знала про пятнадцатый век и священные письмена из стран Магриба!..

— Да ладно вам целку-то из себя строить! — Tea, только что пережившая публичную порку, была особенно беспощадна. — Не знала она! Прекрасно знала! Даже не специалист поймет, что вещь старая и ценная.

— Клянусь вам…

— Не клянитесь! У клятвопреступников руки отсыхают и язык отваливается! А еще обзывала меня жалкой клептоманкой! Мерзавкой! Воровкой! Домушницей! Сама — ворюга последняя! Тьфу на вас!..

— Нелепая случайность, — продолжала вяло отбиваться Минна. Впрочем, без особого успеха.

— А что их четыре штуки — тоже случайность? Четыре-то вам зачем понадобились? Если вы, как говорите, нос решили вытереть! Четырьмя сразу? По две на каждую ноздрю?!

— Они просто прилипли друг к другу… Три другие я просто не заметила!

— Ах, не заметили! Ну вы и поганка, дорогая Минна. — Секунду подумав. Tea вернула толстухе подачу. — Правда, я теперь не знаю, стоит ли мне по-прежнему называть вас дорогой…

Софья, до этого молчавшая, неожиданно выступила вперед:

— Лично я оправдываться не собираюсь, но хочу сообщить… Одна из вещей в доме показалась мне подозрительной. А именно — нож. Похожий нож проходил у нас по одному делу об убийстве. Так вот. Я взяла этот нож. Чтобы отдать его на экспертизу. Сами понимаете: убийство — вещь серьезная! Я как раз хотела сообщить об этом нашему другу Ботболту, ни в коей мере не желая бросить тень на его хозяина. Но…

— Но? — спросила Tea.

— Но? — спросила Минна.

— ..но не успела. А сейчас сообщаю. Вот так.

Софья открыла ридикюль и победно вознесла над головой узкий серебряный стилет, рукоять которого была украшена камнями. По красоте и изяществу стилет мог поспорить со священными письменами из стран Магриба. А то и превзойти их.

Ботболт подошел к Софье, вынул стилет у нее из пальцев, обмахнул его фланелью и уже привычно забубнил:

— Червленое серебро, дамасская сталь, два рубина и надпись на клинке “Cominus et eminus”. “Вблизи и вдали”. Принадлежал генуэзскому дожу шестнадцатого века. Был куплен хозяином на аукционе в Париже в этом году.

— Уж не генуэзский ли дож проходил у вас по делу об убийстве? — съязвила Tea. — Старик, видимо, хорошо сохранился…

— Не ваше дело. Разглашать тайны следствия я не собираюсь!

— А вот вы — вы не просто воровка, Софья! Вы к тому же еще и пошлая лгунья. Свистнули кинжал для своих нужд и прикрываетесь святым именем закона!.. Хотя бы прессы устыдились.

Упоминание о прессе в лице моей бывшей подруги Дашки и ее диктофона без батареек, а также инициативного болвана Чижа заставило писательниц присмиреть и снова объединиться перед лицом опасности.

Только что они готовы были перерезать друг другу глотки и пропустить в образовавшееся отверстие языки — и вот теперь взаимная неприязнь улетучилась как дым. Не то чтобы они перестали ненавидеть друг друга, нет — теперь для ненависти было гораздо больше оснований. Но пресса!.. Не нужно было обладать особым воображением, чтобы представить восторженный гул бульварных газет!

quot;ТЕОДОРА ТРОПИНИНА ИГРАЕТ НА КРАДЕНЫХ ЛОЖКАХ”.

quot;ПРЕСТУПЛЕНИЕ МИННЫ МАЙЕРЛИНГ, ИЛИ К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ЛЮБОВЬ К СВЯЩЕННЫМ ТЕКСТАМ”.

quot;СОФЬЯ САФЬЯНОВА ДАЕТ ФОРУ МАТЕРЫМ УГОЛОВНИКАМ”.

И это еще были бы самые щадящие заголовки! Да и хищно вытянувшийся нос Дашки никаких сомнений не оставлял: эта сдаст горе-воровок с потрохами!

Первой оценила ситуацию Tea.

— Господи! Мы совсем с ума сошли, — патетически воскликнула она. — Возводим мелкие несуразицы в ранг преступления, в то время как настоящий преступник вольготно расхаживает между нами! Нужно говорить о главном — об убийстве. А не делать из мухи слона! Наша дорогая Минна решила просто прочистить нос, а ее огульно обвиняют в краже каких-то кусков ткани, которым и цена-то три копейки!

— Восемнадцать тысяч долларов, — смиренно поправил Tea Ботболт.

— Может быть, у вас и чек сохранился? На покупку? — парировала Tea.

— Нет, но есть бумаги..

Tea демонстративно повернулась к Ботболту спиной и продолжила:

— А кинжал! Это же смех в раю! Где гарантия того, что он не копия ножа, который действительно фигурировал в преступлении?

— Нет такой гарантии! — хором ответствовали Минна и Софья.

— Вот видите! Так что наша дорогая Софья поступила как настоящий профессионал сыска, и ее бдительность заслуживает только поощрения! Я уже не говорю о приснопамятных ложках! С этими ложками нужно еще разобраться, равно как и с пьяницами из вашей обслуги! Вместо того чтобы следить за порядком, разбрасывают столовые приборы где ни попадя! Две ложки я лично подобрала у мойки! А еще одну — у камина!

— Точно! — обрадовалась Минна. — Я сама видела, как две ложки валялись у мойки!

— А я видела третью у камина! — обрадовалась Софья. — Я еще подумала тогда нужно разобраться с пьяницами из обслуги, которые спустя рукава относятся к своим обязанностям! Сама хотела ее поднять, эту злополучную ложку, да дорогая Tea меня опередила!

— Да-да! — обрадовалась Tea. — Мы с вами едва руками не столкнулись, помните?

— Конечно же, помню!..

Я понятия не имела, какими писательницами были на самом деле СС, ТТ и MM — плохими или очень плохими, но по части изворотливости они могли обскакать всех классиков вместе взятых!

— Вам не кажется, дорогие дамы, что кто-то специально пытается навести тень на плетень? — Tea, казалось, источала аромат мирта и роз. — И уводит нас в сомнительные следственные эксперименты по поводу злосчастных предметов обихода? Вместо того, чтобы сосредоточиться на убийстве!

— Кажется, — подтвердила Минна.

— Еще как кажется! — подтвердила Софья.

— Вот и отлично! — Чиж, чутко реагирующий на время “X”, вышел из тени Pachira Aquatica. — Давайте сосредоточимся на убийстве. И если уж речь зашла о следственном эксперименте… Вы не против, чтобы мы провели его?* * *

…Следственный эксперимент с треском провалился. Это стало ясно спустя час, под завязку набитый руганью, препирательствами и взаимными оскорблениями.

Начиналось же все довольно безоблачно — ровно настолько, насколько вообще может быть безоблачным пребывание в одном помещении с трупом. Чиж, взявший на себя роль следователя, попросил дам выслушать версию, которую он все это время отрабатывал. И которая показалась ему если не единственно возможной, то самой вероятной.

— Речь идет об очень небольшом временном промежутке, — тряся хохолком, объявил он. — О нескольких минутах, в течение которых было совершено убийство. Первое из трех. И самое главное. Два других убийства можно считать случайностью, форсмажорными обстоятельствами. Молодые люди, Доржо и Дугаржап, оказались в ненужное время в ненужном месте.

— Что это значит, голубчик? — задала наивный вопрос Минна.

— Очевидно, они стали невольными свидетелями того, как готовилось убийство. Если вы помните, стол, на котором находилась бутылка… Предположительно с цианидом.., так вот, стол этот стоит вплотную к окну. Я специально выходил на улицу и исследовал снег возле окна. Он вытоптан, и на нем осталось множество следов и окурки, из чего легко сделать вывод, что покойные Доржо и Дугаржап некоторое время простояли возле окна и увидели то, что не должны были видеть. Допускаю, что сами они могли и не придать значения происходящему на кухне. Но наш изворотливый убийца, заметив их, сразу же смекнул, что, когда преступление станет свершившимся фактом и начнутся допросы свидетелей, Доржо и Дугаржап могут дать бесценные сведения. Они сообщат компетентным органам о том, кого видели за окном, и тем самым точно укажут на убийцу…

Я слушала Чижа, раскрыв рот. И дело было даже не в том, что звонил он складно. А в том, что все заслуги по исследованию снега у окна он присвоил себе! Как будто меня там и близко не было, как будто не я прикрывала его тылы, когда собаки гнались за нами по пятам! Как будто не он целовал меня в пропахшей убийством кухне!.. Ловкий сукин сын, нечего сказать!

— Теперь о временном факторе, — продолжал витийствовать Чиж. — Временной фактор имеет в нашем случае решающее значение. Я сказал о нескольких минутах… Возможно, я неточно выразился. Решающими могли стать не минуты, а секунды. Убийца, с которым мы имеем дело, не просто умный и хладнокровный человек. Это человек, обладающий недюжинным математическим умом и таким же недюжинным поэтическим воображением. Он вынашивал план убийства Аглаи Канунниковой давно. Более того, он угрожал ей! За несколько месяцев до сегодняшнего рокового вечера. Но об этом вам лучше расскажет Алиса, личный секретарь покойной. Прошу!

Я бросила на Чижа испепеляющий взгляд. Гнусный придаток к видеокамере решил сдать меня с потрохами! Эпистолярно-цветочная эпопея, которую я холила и лелеяла, которую кормила с ложечки в надежде передать ее правоохранительным органам крепенькой и здоровенькой, — эпистолярно-цветочная эпопея должна быть озвучена! Да еще в присутствии убийцы, который сам ее и затеял! И которому принадлежит жесткая и полная конкретики фраза “БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА!”.

— Ну, что же вы, Алиса! — подбодрили меня дамы. — Рассказывайте!

Семь пар глаз уставились на меня с живым любопытством. Но смотреть в эти глаза мне не хотелось. За их блеском, за их радужной оболочкой, в прозрачном садке глазного дна, отфыркиваясь, отплевываясь и поигрывая плавниками, и сейчас резвился убийца. До него было рукой подать, и никто больше не стоял между нами. Аглая, до сих пор защищавшая меня своим беспечным детским безрассудством, умерла.

Она умерла. Она была мертва. И Доржо с Дугаржапом тоже были мертвы. Невинные круглолицые пьянчужки, вся вина которых заключалась в том, что они увидели чуть больше, чем должны были увидеть. Но может статься, что они не видели ничего, и тогда смерть их не только нелепа, но и несправедлива! Кто даст гарантию, что меня не ждет та же участь?..

— Мы вас внимательно слушаем!

Они действительно сгорали от нетерпения, и я решилась. Привязав свой страх к позвоночному столбу, я поведала о письме, в очередной раз на бешеной скорости проехав мимо голосовавшего на обочине слова “сука!quot;

(употреблять его в контексте Аглаи мне снова не захотелось). И о цветах, служивших прямым продолжением письма. Но стоило мне только упомянуть о них, как жрица оранжерей Минна Майерлинг оживилась.

— Что это были за цветы, деточка? — добрым учительским голосом спросила она.

— Желтые гвоздики… Их приносили несколько раз. А сегодня… Уже здесь, в доме, Аглае подбросили цветок в комнату.

— Какой цветок?

— Он и сейчас у нее на груди. Приколот к вырезу… Я протестовала, но Аглая не стала даже слушать…

— Да-да, я обратила внимание… Вы знаете, что это за цветок?

— Честно говоря, до сегодняшнего дня я ничего подобного не видела.

— Это камелия. Вам что-нибудь говорит термин “язык цветов”? — Минна, эта любительница носовых платков за восемнадцать тысяч долларов, начала теснить меня грудью, а я…

Я мысленно костерила себя на все лады! Ну, конечно же, именно я — я, а никто другой — проявила преступную халатность! Именно я, зная, что Аглае угрожают, ровнехонько сидела на своей заднице и даже не поинтересовалась историей предмета. И нельзя исключить, что все эти гепатитные гвоздички и малокровные камелии сказали бы мне больше, чем записка угрожающего содержания!..

— Камелия — цветок, означающий внезапную смерть, милая моя. Цветы камелии держатся на ветке недостаточно прочно, отсюда и их грустное назначение. Что касается желтых гвоздик — это символ презрения. В цветах есть масса нюансов, и нюансов не всегда удобных. Вереск может посочувствовать вашему одиночеству, а гортензия — подчеркнет холодность. Опасайтесь анемонов — доброжелатели не упустят случая напомнить вам о том, что вы страдаете неизлечимой болезнью… Я уже не говорю о базилике — у него печальная участь. Ненависть и отвращение, вот что он означает!

До сих пор голос Минны убаюкивал меня, но при упоминании базилика сон как рукой сняло.'.. Черт возьми, Райнер-Вернер! Райнер-Вернер, отметивший свой первый приход к Аглае дурацким желтым пакетом с базиликом! Я инстинктивно повернула голову в сторону немца: полная безмятежность. Или он и думать забыл о базилике, или… Или удачно маскируется!

Впрочем, я тут же с негодованием отвергла эту мысль. Если кому и была невыгодна смерть Аглаи, то в первую очередь господину Рабенбауэру. Несмотря на легкомысленный презервативный эскорт, Райнер-Вернер был профессионалом, жаждавшим заполучить для перевода книги Канунниковой. Ее смерть, как ни крути, лишала Райнера куска детективного пирога. И вряд ли способствовала росту его благосостояния, приправленного сосисками и тушеной капустой. При хорошем раскладе немец мог затариться работой на год вперед, теперь же из безвременно погибшего канунниковского вымени не выдоить и капли свободно конвертируемого молока. Нет, немец здесь ни при чем. Да и разве могут быть кровожадными этот безволосый торс, и распухшие от собственной значительности мускулы, и бесхитростные икры, и.., и то, что до сих пор было скрыто от меня — сначала за пеленой джинсовой ткани, а потом — за мягким верблюжьим одеялом…

Неизвестно (вернее, хорошо известно), куда бы я забрела в своих фантазиях, если бы не Чиж, который снова перехватил инициативу. После моей вяло откатанной обязательной программы наступила очередь его произвольной.

— Я не буду настаивать на том, что моя версия является единственно верной, — начал Чиж. — Но она имеет право на существование так же, как и все другие. В этой версии есть два ключевых момента: дверь, соединяющая оранжерею с кухней, и разбитая ваза.

— Что это еще за разбитая ваза? — спросила Софья. — До сих пор речь шла только о разбитом бокале.

— На кухне мной был найден черепок от керамической вазы. Он и стал окончательным звеном, которое позволило восстановить всю цепочку. Сейчас я попытаюсь снова выстроить ее.

— Валяйте, — хихикнула Минна.

— Дуйте до горы! — хихикнула Tea.

— Вам подсобные рабочие не требуются? — хихикнула Софья. — Мы тоже можем кирпичи класть. И получше вашего!

Пафос Чижа развеселил дам, хотя это была натужная веселость.

— Смелее, молодой человек! — хихикнули все трое. — А мы вам поможем. Включим, так сказать, коллективный разум.

— Скорее уж коллективное безумие, — фыркнула Дарья. Она и не пыталась скрывать свое весьма ироничное отношение к сочинительницам текстов.

— Итак, возьмем за точку отсчета момент, когда Аглая Канунникова разбила бокал. Кто-нибудь помнит этот момент? — От осознания величия своей роли Чиж даже пустил петуха.

Судя по наступившей тишине, этот момент помнили. И достаточно хорошо.

— Если он еще не стерся из вашей памяти, то попрошу занять места, на которых вас застало это событие.

Страстный призыв Чижа сделал свое дело: в зале началось движение, которое — при известном полете воображения — можно было назвать броуновским. Оно проходило под лозунгом “Вас здесь не стояло”. Минна, Софья и Tea принялись толкаться на одном пятачке — между камином и выходом в холл с оружием. Они безошибочно выбрали самую дальнюю точку от Великого шелкового пути убийцы. Они не хотели иметь ничего общего с оранжереей, из которой убийца отправился с караваном, груженным цианистым калием.

Места у камина было не так уж много, и дамы, сжав зубы и сдвинув брови, по очереди выдавливали друг друга. Перевес был явно на стороне Минны: стоило ей только повести грудью, как Tea и Софья оказывались отброшенными на несколько метров. После нескольких бесплодных попыток штурма каминной высотки Tea взбунтовалась:

— Да что же это такое, дорогая Минна! Всем известно, что здесь, у камина, находилась я! Я, а не вы! Я озябла и грелась весь вечер! Всем известно, что во мне течет солнцелюбивая африканская кровь!

— Всем известно, что у меня — гайморит, — пробубнила Минна. — И мои носовые пазухи нуждаются в тепле. А где еще найти тепло, как не возле камина!

— В оранжерее, — ехидно подсказала Софья. — Там как раз субтропический климат. Тем более что вы из нее не вылезали!

— Я не вылезала?

— Вы!

— Да я и была там пару раз, не больше! Две трубки за вечер — это максимум, что я могу себе позволить! А вот вы — вы шмалили свои пахитоски одну за другой! И уж если кто там и торчал весь вечер, так это вы!

— А не вы ли говорили, что вам хочется остаться в этой дивной оранжерее навсегда? Стать, так сказать, скромной лианой! Сассапарилем, плющом и этой.., как ее.., актинидией!

— Да-да, — подтвердила Tea. — Я тоже слышала про актинидию. Вы очень громко и назойливо ей восхищались.

— И сейчас восхищаюсь. Но это дела не меняет. Я гораздо реже курила трубку, чем вы — сигареты!..

— Зато дольше! — сразу же нашлась Софья. — Да еще призывали всех прогуляться под сенью пальм.

— Вот именно — всех. Я не стремилась уединиться.

— А зачем же тогда уединялись?

— Вы тоже уединялись!..

— Послушайте, фрау, — подал голос Райнер-Вернер, без всяких заморочек закрепившийся на простом и ясном месте возле шахматной доски. — Зачем же спорить? Зачем спорить, ведь у нас была видеокамера. И оператор, который вел съемку. Странно, что герр Чиж до сих не показал нам отснятый материал! Все вопросы отпали бы сами собой.

Безыскусные и такие здравомыслящие слова немца произвели эффект разорвавшейся бомбы.

— Натюрлих! — пропела Дашка. — У нас же была видеокамера!

— Была, — подтвердила Минна.

— Была, — подтвердила Tea.

— Была и есть, — заключила Софья. — Тогда о чем мы спорим? Пусть молодой человек покажет нам отснятый материал.

Известие о собственном орудии труда застало Чижа врасплох. Он почему-то покраснел, побледнел и позеленел и сразу же стал похож на свой собственный комплект светофильтров.

— Ну, не знаю… Я отснял довольно большой объем… Потребуется много времени, чтобы отсмотреть его…

— А разве мы куда-то торопимся? — Дашка подняла брови. — Времени у нас вагон, судя по всему.

— Я хотел бы передать пленку следственным органам…

— До этих органов нужно еще добраться. К тому же вы сами говорили о следственном эксперименте. Камера в этом случае — просто подарок небес. Возможно, она поможет установить всю картину происшедшего.

— Не думаю.

— Да что с вами такое! — Дашка явно начала терять терпение. — Вы же так ратовали за истину! Всех здесь на уши поставили!

— Ну, хорошо. Я покажу… Если Ботболт поможет мне с кассетами и телевизором. Хорошо…

..Ничего хорошего в пленке не оказалось. Это стало ясно на двадцатой минуте просмотра. Ажиотаж возле экрана сменился нервными смешками, затем настала очередь ехидных замечаний, затем — недоуменно поджатых ртов и всеобщего холодного осуждения. А когда все повернулись к беспомощному изображению спинами, судьба Пети Чижа была решена.

— Стыдно, молодой человек, — сказала Минна.

— И непрофессионально, — сказала Tea.

— Решать свои личные проблемы за счет общественной, как я полагаю, пленки — это просто наглость, — заключила Софья. — Куда смотрит ваш режиссер?

Режиссер в данный момент просматривал антарктические алкогольные сны, но от этого не было легче — ни Чижу. Ни мне.

— Ты, я смотрю, пользуешься большим успехом. — Дашка даже потрепала меня по щеке. — Сначала немецкий орангутанг, теперь еще и эта отечественная мартышка… На месте орангутанга я оторвала бы мартышке хвост. Так беспардонно снимать чужую и к тому же почти замужнюю женщину! На всех кадрах ты, только ты и снова ты. Очень красноречиво, ничего не скажешь.

Крыть было нечем, и я подавленно молчала. Увиденное потрясло меня не меньше, чем всех остальных. Дашка нисколько не преувеличивала — мое собственное, весьма скромное изображение перло из каждого кадра. Я в блеклый фас, я — в незадавшийся профиль. Я пялюсь на кого-то, кто находится за пределами объектива (судя по омерзительно-плотоядному выражению лица — на Райнера-Вернера). Я морщу нос, я дергаю мочку уха, я почесываю подбородок (хорошо, что не задницу!). Я улыбаюсь, я хмурюсь, я оттопыриваю губу, и я же ее закусываю. Во всем этом подглядывании было что-то гнусное, что-то непристойное — что-то, что роднило вполне невинную пленку с самой разнузданной порнографией. Той самой порнографией, под присмотром которой окочурились Доржо и Дугаржап.

— Кстати, почему вы все время уединяетесь с этим типом? Наставляешь немцу рога с отечественным производителем? Не ожидала!

— Не говори глупостей!

— Ну и как он целуется? — не унималась Дашка.

— Отвратительно. — Я сказала это машинально и тут же прикусила язык.

— Ну, ты всегда была извращенкой. А теперь еще и в нимфоманки записалась.

Это было слишком, особенно если учесть мой извечный целибат, лишь по недоразумению нарушенный Бывшим, и целую дивизию разномастных Дашкиных пенисов-“дорогуш ”.

— Кто бы говорил! — проблеяла я.

— Во всяком случае, я не обжимаюсь с мужиками при трупах. — Дашка явно намекала на инцидент с Райнером-Вернером, от одного воспоминания о котором у меня до сих пор стыдливо полыхала задница.

— Пошла ты… — зло бросила я.

— Я бы пошла… — Дашке было совершенно наплевать на мою злость. — Я бы пошла. Туда, куда ты меня посылаешь… Да все здешние корневища уже заняты. Тобой.

Выслушивать Дарьины пошлости дальше было невыносимо, и, наскоро отлепившись от нее, я направилась к Чижу.

— Можно тебя на минутку? Нужно поговорить.

Чиж кивнул и понуро поплелся за мной в оружейный холл.

Я остановилась возле коллекции турецких ятаганов, слегка разбавленной палашами и парными ножами-вкладышами. Холодное оружие, вот что мне сейчас было жизненно необходимо. Ятаган справится с кишками подлого Чижа за минуту, а для того, чтобы размозжить костистый Чижовый череп, хватит и одного удара палаша. А ножи! Соблазнительная, блестящая, как кожа после любви, сталь! Ну как тут устоять и не перерезать жалкое птичье горло!..

Но я устояла. И ограничилась лишь пощечиной.

— За что? — кротко спросил Чиж.

— За все, — кротко ответила я. — За твою хамскую пленку прежде всего!

— Это почему же она хамская?

— Почему? Ты еще спрашиваешь почему?! Кто тебе позволил… Что ты ко мне привязался, филер несчастный?!

— Я к тебе не привязывался. Это она.

— Кто — она? — опешила я.

— Камера. Честное слово. У меня и в мыслях не было.

— Ах, в мыслях не было! — Я снова ударила Чижа, но не ладонью, а сжатым кулаком. Теперь удар пришелся ему в скулу.

— Нет, правда. — Чиж не обратил никакого внимания на затрещину. — Она сама выбирает, кого снимать. Она иногда такие пенки выдает — закачаешься! Вроде снимаешь одно, а получается совсем другое.

— Не морочь мне голову!

— Да она мне самому голову морочит, камера! Делает что хочет! Эстетка Если ей кто-то не понравился, все, пиши пропало! По стенке размажет, такую картинку выдаст, что хоть святых выноси! А если уж понравился… До смерти залижет. Хвостом будет вилять и в глаза заглядывать. Так что все претензии к ней.

— Ты идиот? — в очередной раз осенило меня.

— Во-первых, ты это уже говорила А во-вторых, — идиот не я, идиотка она. “SONY Betacam”. Если хочешь, я могу дать тебе ее технический паспорт. Там все реквизиты. Напишешь рекламацию, может, полегчает…

— Не полегчает!

Я снова зашарила глазами по сборищу ятаганов. Чиж перехватил мой взгляд и заволновался — Вот только без глупостей! Хватит с нас и трех трупов… Вспомни, ты сама это говорила!..

К черту изысканную нежность холодного оружия! Сейчас я самым жлобским образом вцеплюсь ему в волосы. И вырву с мясом преступный фазаний хохол!..

Пока я примеривалась, как бы половчее ухватиться за патлы оператора, на мое плечо легла чья-то горячая рука. И по исказившейся от брезгливой ненависти физиономии Чижа я сразу же поняла — чья именно.

Райнер-Вернер. Сексуал и дешевка.

— Что случилось? — рявкнула я.

— Вас ждут, Петр. Хотя вы и разочаровали наших женщин, но они готовы выслушать вашу версию происшедшего.

— Да-да. Уже иду, — сказал Чиж, не двигаясь с места — Вас ждут, — снова повторил Райнер. — Разве вы не слышали, что я сказал? Или мой русский так плох?

— Отвратителен!

— Неужели? — Немец снисходительно улыбнулся тщедушному оператору. — А по-моему, у меня нет даже акцента.

— Есть, — продолжал глупо упорствовать Чиж.

— Ну, даже если и есть… Некоторым женщинам это нравится. Не правда ли, Алиса?

Я молчала. Просто потому, что мне нечем было дышать. Да и стоит мне только открыть рот, как в него тотчас же забьется тестостерон, усиленно вырабатываемый обоими самцами. А то, что самцы активизировались, было видно невооруженным глазом: они нагнули головы, чтобы побольнее ударить друг друга несуществующими рогами, они втянули животы и распустили губы, они даже стали выделять едва слышный запах! Мощный Райнер-Вернер — агрессивно-терпкий мускус, а слабосильный Чиж — что-то отдаленно напоминающее портяночный одеколон “Красная Москва”.

Черт возьми, неужели это все из-за меня?!

Я едва не хлопнулась в обморок от такого поворота событий. Чиж — еще куда ни шло, но Райнер! Красавчик, атлет, гибрид платяного шкафа с вибратором, как сказала когда-то Аглая.. А мышцы! Гладкие мышцы, поперечнополосатые мышцы и мышца сердечная… И где она, эта сердечная мышца? И есть ли она вообще, или вместо сердца у ослепительного душки Райнера-Вернера Рабенбауэра один большой през…

— Некоторым женщинам это нравится. Не правда ли, Алиса? — снова повторил Райнер.

Что ж, он поступил так, как и должен был поступить: он предоставил право выбора мне. И теперь терпеливо ждал, кого же я выберу — красавчика-культуриста или вегетативный отросток взбалмошной камеры “SONY Betacam”. И он был уверен в выборе.

И я была в нем уверена.

— Да, — сказала я. — Конечно же. Небольшой акцент придает мужчине шарм, чего уж тут скрывать. Он делает мужчину неотразимым.

— Значит, тебе это нравится? — Голос Чижа был так безнадежно грустен, что я даже на секунду пожалела его. Но только на секунду.

— Мне это нравится.

— Я понял.

Опустив голову. Чиж побрел в зал, а Райнер-Вернер слегка придержал меня за плечо.

— Я его понимаю. — Рога для завоевания самки отпали сами собой, и во всем облике Райнера появилось что-то голубиное.

— Понимаете?

— Он первым разглядел вас… К сожалению. Я только сейчас понял, какая вы… Эта пленка, она раскрыла мне глаза! Вы красивая, вы настоящая русская красавица… Вы помните, что я обязан вам жизнью?

Теперь, после всего происшедшего, инцидент с прорубью казался мне курьезом, ничего не значащим эпизодом, любительским ансамблем, выступающим на разогреве всего остального шоу: шоу с тремя трупами.

Но мне не хотелось думать об убийстве: голос немца обволакивал меня, соблазнял и просил о таком же соблазнении.

— Может быть, мы поднимемся наверх, в нашу комнату? — шепнул мне Райнер-Вернер.

— А зачем? — Похоже, я рождена только для того, чтобы нести чушь.

— Чтобы получше узнать друг друга. Мне нужно многое вам сказать…

— По-моему, вы уже начали говорить! — сказала я, беспомощно наблюдая, как немец расстегивает пуговицу у меня на груди.

— Это далеко не все, что я хочу вам сказать! Гори все огнем, едва держась на ватных ногах, подумала я. Гори все огнем! Изменить прошлое невозможно, а вот настоящее… Внезапно вспыхнувшую страсть Райнера-Вернера можно объяснить только помутнением мозгов. Еще бы, увеселительная прогулка за город обернулась связкой трупов, тут и у закаленного политурой и дефолтами совка крыша поедет. А что уж говорить о тепличных немцах, которые ничего страшнее холодного бигоса не видели!..

— Да, — бессвязно прошептала я. — Да, да, да… Мне тоже нужно многое вам сказать!

Еще мгновение — и мы будем в коридоре. А там и до лестницы рукой подать. А на лестнице уже можно расстегивать те немногие пуговицы, которые не успел расстегнуть Райнер-Вернер. Ослепительный Райнер-Вернер… Волшебный Райнер-Вернер… Само совершенство Райнер-Вернер…

Но до лестницы мы так и не дошли. Как не дошли и до коридора: в дверном проеме маячил горный массив по имени Ботболт.

— Позвольте нам пройти, — немец, несмотря на стесненное дыхание и некоторые подвижки в паху, был предельно вежлив.

— Куда? — Ботболт и не думал освобождать проход, напротив, он намертво прилип к косяку.

— Нам нужно подняться к себе.

— Зачем?

— Обсудить.., обсудить сложившуюся ситуацию.

— Сложившуюся ситуацию уже обсуждают, — походя заметил Ботболт и принялся вытирать вечно-белой фланелью лишь ему заметное пятнышко на дверном косяке.

— ..обсудить сложившуюся ситуацию в более узком кругу.

Ботболт покачал головой, и мне стало ясно, что наверх он нас не пропустит. Ни при каких условиях. За слоноподобным Ботболтом настолько явно просматривалась комариная фигура Чижа, что я даже поморщилась. Хитрый оператор, потерпев фиаско в открытой борьбе, воспользовался запрещенным приемом подослал к нам вышибалу, связываться с которым было так же бесперспективно, как и плевать против ветра. Даже у накачанного Райнера не было никаких шансов против этой невозмутимой горы бурятского мяса.

Но каков подлец Чиж! Жаль, жаль, что я не треснула его палашом по башке!

— Вам лучше вернуться в столовую, — посоветовал Ботболт.

— Нам лучше знать, что делать. — Райнер-Вернер все еще пытался сохранить лицо.

— В доме произошло несчастье. И в ваших интересах никуда не отлучаться. Быть на виду. Чтобы избежать ненужных проблем в дальнейшем.

Что ж, приходится признать, что Райнеру-Вернеру нет равных только в битве за самку. Во всем остальном — это обычный среднестатистический мужичонка. А среднестатистические мужичонки никогда не связываются с вышибалами. Особенно, если у вышибал такие равнодушные, такие уверенные в себе лица. И никакими рогами их не забодать, и никакими мускусными выделениями их не заставить обратиться в бегство.

— Что ж, пойдемте, Алиса… Надеюсь, в этом доме найдется уголок…

Уголок, чтобы сорвать с меня одежду! Уголок, чтобы сорвать одежду с умопомрачительного немца… О, если бы он только нашелся, этот уголок!..

— Не найдется. Я же сказал, всем быть на виду, — процедил Ботболт и наконец-то отпал от дверного косяка. И медленно погнал нас в сторону зала. Как каких-нибудь зазевавшихся сайгаков.

…Стоило нам войти в столовую, как мы сразу же попали в эпицентр вялого тайфуна, именовавшегося “версия Чижа”. Чиж не удостоил нас и взглядом. Вернее, Чиж не удостоил взглядом меня. А через секунду вообще повернулся ко мне спиной. Что тут поделать, я оказалась самой обычной, узко мыслящей куклой, каких две дюжины на десяток. Я предпочла артистизму и изобретательности Чижа, его хохолку и жилетке самого обычного туполобого мена, каких две дюжины на десяток. Я разочаровала Чижа, и теперь его спина злорадно семафорила мне: “Ну что, деятельница, ухватила свой кусок баварской сардельки? Для этого не стоило ехать в такую даль и становиться свидетельницей убийства. Для этого просто нужно было открыть любую газетенку с брачными объявлениями и найти рубрику “замуж за иностранца”. И прочесть художественно оформленную эпитафию:

«Состоятельный немец привлекательной наружности ищет русскую дуру (желательно круглую), которая готова повесить свою губу на его крючок. Письмо с фотографией ускорит встречу…»

— Вот и недостающие участники драмы, — сказал Чиж, так и не соизволив повернуться. — Если мне не изменяет память, вы оба стояли возле шахматной доски.

— Да, — ответил за нас обоих Райнер. — Я играл с фрау Аглаей в шахматы, а фрейлейн Алиса наблюдала за нашей игрой.

— Что вы можете сказать относительно всех остальных?

— Я не помню точно… Я был увлечен игрой. Но мне кажется, что фрейлейн Дарья тоже располагалась неподалеку. Она смотрела телевизор. И, по-моему, была увлечена каким-то фильмом…

— А другие женщины?

Райнер-Вернер извинительно развел руками, что могло означать только одно: какое мне, цветущему молодому человеку, дело до старых кляч, флиртовать с которыми — все равно что флиртовать с мумией фараона Аменхотепа!..

— Нашли у кого спрашивать, — фыркнула Минна. — Разве не видно, что это типичный дамский угодник!

— Ему до нас и дела не было, — фыркнула Tea.

— Ему молоденьких подавай! — фыркнула Софья, и бесполезный свидетель Райнер-Вернер отпал сам собой.

— А что вы можете сказать, Алиса? — Чиж все-таки обратился ко мне — только для того, чтобы обрушить на мою несчастную голову дубину холодно-отстраненного “вы”. Вот и все, вот так Петя Чиж бьет линейкой по пальцам отступниц!

— Вряд ли я могу добавить что-либо существенное к тому, что сказал герр Рабенбауэр. Я наблюдала за игрой — Ну надо же, какое повальное увлечение шахматами! — встряла Tea. — Прямо не дом, а Нью-Васюки какие-то! Вы, случайно, турниры здесь не проводите, Ботболт?

Ботболт отрицательно покачал головой, и Чиж перекинулся на Дашку:

— А вы что скажете, Дарья?

— А за меня уже все сказали. Я наблюдала за телевизором. Была увлечена фильмом. Хичкок. “Леди исчезает”. По-моему, очень актуально.

— Врет! — уличили Дашку Минна и Tea.

— Врет и не краснеет! — уличила Дашку Софья. — Мы же с вами вместе примерно в это время выходили в оранжерею курить! Если вы были так увлечены фильмом, стали бы вы покидать столовую?!

— Стала бы. Терпеть не могу рекламу, а фильм как раз прервали на рекламный блок.

СС, ТТ и ММ заскрежетали челюстями. А потом начали препираться, кто, когда и сколько раз выпадал из столовой и выскакивал в оранжерею. Ничего хорошего из этого не вышло. Тем более что, кроме оранжереи, Tea, Минна и Дашка два раза отлучались в дамскую комнату, а Софья посетила ее трижды (“все из-за коньяка, он необычайно меня расслабляет”). A Tea даже выдвинула оригинальную идею бесконечных отлучек:

— С некоторыми из присутствующих трудно даже одним воздухом дышать. Вот и выскакиваешь периодически, кислороду глотнуть, чтобы не помереть от удушья.

Помимо путаницы с отлучками выяснилось, что ни у кого из присутствующих нет надежного алиби, базирующегося на показаниях хотя бы двух человек. Все скромно ограничились одним свидетелем, показания которого можно было легко опровергнуть. И выкатить бочку своих контрпоказаний. Я просто диву давалась, как такое небольшое количество людей на такой, довольно небольшой, площади не смогли уследить друг за другом. И только когда Tea едва не плюнула Софье в лицо, а Софья едва не растоптала брошку Минны, а Минна едва не вырвала у Tea кольцо из носа, я поняла тактику писательниц, невольно поддержанную всеми остальными. Главным было не обелить себя, а очернить другого.

Видимо, та же счастливая мысль пришла и в голову Чижу. Поняв, что в столовой ловить нечего, он направил людской поток в оранжерею. Здесь, в условиях, максимально приближенных к боевым, Чиж принялся за изложение своей версии.

Она была не лишена изящества сама по себе, но теперь, согретая дыханием Чижа, приобрела еще и стойкий сюрреалистический запашок.

— Как я уже говорил, мы имеем дело не просто с убийцей, — сверкая глазами, начал Чиж. — Мы имеем дело со своего рода поэтом, тонко чувствующим человеком. С человеком, реакция которого на любое событие, пусть даже самое незначительное, мгновенна. Кроме того, он умеет выжидать. И он основательно подготовился к сегодняшнему вечеру. Он узнал о существовании двери.

— Интересно, когда это он успел узнать о существовании двери? — спросила Tea.

— Между обедом и ужином прошло достаточное количество времени. Несколько часов. Этогоquot; было вполне достаточно, чтобы изучить дом. Особенно, если ты имеешь вполне определенную цель. И свободный доступ к цели.

— Все знают, что после обеда мы отправились на прогулку. — Заслуженная работница прокуратуры Софья Сафьянова посмотрела на Чижа с ревнивым неудовольствием. — И собрались здесь буквально через полчаса после того, как вернулись.

— Ну, не все вернулись в одно время, — протянула Tea.

— Что вы имеете в виду, дорогая Tea? — прошипела Софья, покрываясь красными пятнами.

— Сразу по возвращении я встретила Ботболта, с которым вы, кажется, осваивали сноуборд. Так вот, он сообщил мне, что ищет вас уже час. Чтобы вернуть вам сумочку, которую вы у него забыли.

— И вы не сунули в нее свой закольцованный нос? — Софья нашла в себе силы желчно улыбнуться.

Tea на секунду задумалась и принялась вращать головой во все стороны.

— Ботболт! — позвала она.

— Ботболт скоро подойдет, — успокоил Tea Чиж. — У него возникла какая-то мысль насчет починки телефона.

— Ну, хорошо, когда наш азиатский друг вернется, он подтвердит, что сумочка случайно выпала из его рук и случайно раскрылась.

— Уж не вашими ли молитвами?

— Как вы смеете! — оскорбилась охотница за фамильным серебром канцлера Бисмарка. — Так вот, сумочка случайно раскрылась, и из нее выпали какие-то порошки.

— На порошки у меня есть рецепт, — зачастила Софья. — Это снотворное. Барбитал. Я плохо сплю в последнее время.

— Что, мучает стыд за написанное, дорогая Софья?

— Это только у вас ни стыда ни совести, дорогая Tea. А уж с вашими пошлейшими текстами не то что снотворное пить — в петлю лезть надо!..

Так резво начавшийся анализ ситуации покатился — в который уже раз! — прямиком к писательской склоке. Но Чиж был начеку, придержал взмыленных дам на повороте и сделал вид, что впервые слышит о порошках:

— Не отвлекайтесь. Tea. Значит, вы нашли у Софьи порошки?

— Снотворное, — успела вставить Софья.

— И не только порошки! — Tea торжествовала. — Но и нечто, отдаленно напоминающее отмычку.

— Какую отмычку?! — взвилась Софья. — Нет у меня никакой отмычки!

— А вы покажите ваши ключи!

— Только в присутствии адвоката. Я законы знаю! Я — старый прокурорский работник! — Взять Софью за рубль двадцать было невозможно.

— Ну, хорошо. Будем ждать адвоката. И прокурора заодно. И служебно-разыскную собаку. Тем не менее факт остается фактом: вы со всей этой сомнительной полууголовной хреновиной в сумке вернулись с прогулки на час раньше, дорогая Софья!

— Когда захотела, тогда и вернулась, дорогая Tea! Но это ничего не значит. Неужели вы думаете, что если бы убийцей была я, то я не позаботилась бы об алиби? И поставила успех мероприятия в зависимость от показаний какого-то болвана! И уж тем более я никогда бы не оставила у него сумочку. С уликами, прямо указывающими на меня! По-моему, у вас разжижение мозгов, дорогая Tea. А все потому, что строчите по четырнадцать романов в год.

— По десять…

— Неважно! Лучше меньше, да лучше! А вот с вами — с вами тоже еще нужно разобраться. Я отправилась кататься на сноуборде вместе с Ботболтом. Переводчик и секретарша тоже вышли вместе. Дорогая Аглая отправилась гулять с хозяином…

— Если кого-то интересует, то мы с режиссером Фарой катались на снегоходах, — вставила Дашка, но Софья даже не удостоила ее взглядом: в битве титанов такое карликовое образование, как журналистка Дарья Валикова (бывшая Ставицкая, бывшая Улюкаева-Гессен), принципиальной роли не играло.

— ..И только вы провели время в гордом одиночестве, дорогая Tea, только вы! Не было ли это запланировано заранее?

— Я люблю прогуливаться одна… Что же в этом дурного, дорогая Софья?

— Ничего. Особенно, если никто не может подтвердить вашего присутствия в доме. Или опровергнуть отсутствие. К тому же нам не стоит забывать о фальшивом перстне. Как ни крути, но только вы могли воспользоваться им открыто. А настоящий переложить в карманы жилетки, поближе к ложечкам… И потом, откуда у вас этот пластырь? Вы порезались?

Науськиваемые Софьей, все уставились на пластырь на указательном пальце мулатки. A Tea… Tea молчала. Странно, что такой простой вопрос поставил ее в тупик.

— Ну, что с вами? Язык отсох? Прежде чем к другим рога совать, свои тылы бы прикрыли! — Софья так увлеклась ролью обличительницы, что перешла на грубый и зримый язык однородной следовательской массы. — За обедом у вас этого пластыря не было, а перед ужином — пожалуйста, появился! Может быть, вы усердно вскрывали ту самую дверь, о которой теперь так печетесь?!

— Это собака, — не выдержала Tea. — Собака Аглаи, царствие ей небесное, цапнула меня за палец! Только и всего!

— Хорошего человека собака не укусит, дорогая Tea. Так что присутствующие могут сделать вывод…

Но Tea дожидаться выводов не стала. Тем более что Софья, выбив из рук мулатки все козыри, оставила ей один-единственный, но зато почти не убиенный: пиковую даму с тремя подбородками и брошью под Палех.

— Вы как-то совсем не упоминаете о нашей дорогой Минне. Которая все это время и носу на улицу не показывала. Совсем напротив, демонстративно осталась в оранжерее. И бог весть что все это время делала.

— Что значит — “бог весть что”? — возмутилась Минна. — Я любовалась богатейшей коллекцией флоры. Цветы умиротворяют меня, возвращают к жизни…

— После очередного опуса о зомби, не так ли? — ввернула Софья.

— Возможно… У каждого свои методы психологической реабилитации.

— Только бедный читатель этой реабилитации лишен! — Tea, очевидно сочувствуя среднестатистическому потребителю книжной жвачки, затрясла головой. — А ведь ему после прочтения ваших триллеров требуется если не психиатр, то, во всяком случае, психоаналитик!.. И вот еще что, дорогая Минна… Почему вы решили пересаживать ваш цветок вечером, после убийства? Ведь гораздо удобнее было сделать это днем. Когда никто не мешал. Удобнее и логичнее.

— Почему? — растерянно переспросила Минна.

— Действительно, почему? — Многолетняя служба в бухгалтерии прокуратуры не прошла для Софьи даром, и теперь она сыпала аналитическими выкладками направо и налево. — Уж не потому ли, что пересаживать цветок днем не было смысла ? Ведь преступление еще не было совершено, и, следовательно, фальшивый перстень не сыграл еще своей роли!

— Вы намекаете на то.., что это я — убийца?

— Я намекаю на то, что все мы находимся в равной ситуации. Только и всего… — Софья улыбнулась. — Но мы несколько отвлеклись от версии нашего молодого друга. Продолжайте, Петр…

Чиж с трудом отвел от Софьи кроличий взгляд.

— Продолжайте, молодой человек. И не обращайте внимания на наши препирательства. Я просто хотела еще раз напомнить, что никто из нас не имеет стопроцентного алиби. А те немногие улики, которые вы собрали, могут свидетельствовать против любого.

— Тогда я продолжу, если вы не возражаете… Думаю, все произошло следующим образом: убийца ищет подходящий момент, чтобы отравить Аглаю Канунникову. Но сделать это прямо на месте, в столовой, где постоянно кто-то находится и к тому же работает видеокамера, не представляется возможным…

Я вздохнула. Если бы убийца знал, что именно снимает на камеру Чиж, его путь к преступлению не был бы столь тернист и сложен.

— То, что произошло возле шахматной доски, становится для него подарком судьбы. Если вы помните. Бот-болт принес ровно столько бокалов, сколько человек находилось в зале. Исключая меня, разумеется. Все это время я снимал… Так вот, когда Аглая разбила бокал, убийца понял, что кому-то из присутствующих шампанского не достанется. Скорее всего — самой Аглае. Ведь инцидент с бокалом произошел уже после того, как Бот-болт отошел от шахматной доски. Поправьте меня, если я неверно излагаю ситуацию.

— Вы верно излагаете ситуацию, — скрепя сердце подтвердил Райнер-Вернер.

— Последний бокал с подноса…

— Последний бокал с подноса взяла я, — откликнулась Дашка. — Как раз в тот момент, когда его намеревалась взять сама Канунникова. Вы помните эту сцену?

Она так хотела меня унизить, просто из трусов выпрыгивала! Если честно, мне вообще показалось, что она разбила свое шампанское специально. Чтобы отправить Ботболта еще за одним и чтобы все как дураки ждали ее. А как она кочевряжилась! Французские стихи читала! Тащила одеяло на себя. Мол, знайте, холопы, кто хозяин жизни!

Я хорошо понимала Дашку, тем более что сходные мысли по поводу шампанского и Аглаиных выкрутасов посетили меня еще тогда.

— Мы не будем сейчас обсуждать Аглаю Канунникову, — повысил голос Чиж. — Речь не о ней, а об убийце. Итак, шампанского Аглае не достается, и она отправляет Ботболта принести новый бокал. И, следовательно, существует ненулевая вероятность, что исполнительный Ботболт принесет только одно шампанское. Ведь все остальные бокалы уже розданы. И Ботболт действительно приносит только один бокал.

— А если бы он принес несколько? — поинтересовался Райнер-Вернер.

— Скорее всего, убийца попытался бы опрокинуть поднос. Лишние жертвы были ему ни к чему. Ведь его интересовала только Аглая, до других ему не было дела. Недаром же несколько месяцев подряд он слал ей цветы угрожающего содержания. Но все дело в том, что убийца точно знал, что Ботболт вернется с одним бокалом! Он находился на кухне, когда Ботболт наливал шампанское. Он следил за ним!

— Следил?

— Да. Из-за приоткрытой двери в оранжерею! И к большому счастью убийцы, а также к большому несчастью Аглаи Канунниковой, Ботболт принес только один бокал. И шампанское в нем оказалось отравленным. В отличие от того шампанского, которое выпили вы все. Чтобы наполнить восемь бокалов плюс один, понадобится полторы бутылки. Или чуть меньше. Следовательно, Ботболт опорожнил одну бутылку и открыл вторую. И оставил ее стоять на столе. У убийцы было не так много времени, чтобы насыпать в нее яд. А именно — с того момента, как Аглая разбила бокал и до того момента, как Ботболт вернулся с шампанским. Но и это еще не все. Убийца должен был взять и свой бокал с подноса. Иначе бы количество людей и количество бокалов совпали, и Аглае не пришлось бы посылать Ботболта за новой порцией… И все мероприятие потеряло бы смысл. Вместе со своим бокалом он отправляется в оранжерею, в которой легко можно потеряться — стоит лишь только сделать шаг в сторону от любой дорожки. И бежит на кухню. Там он всыпает яд в бутылку и тем же путем возвращается обратно. И присоединяется ко всем остальным. И — в первом ряду партера — наблюдает за гибелью Аглаи Канунниковой. Есть нюансы, которые еще предстоит выяснить. Например, в буфете была спрятана еще одна начатая бутылка. На этот раз — с совершенно обычным шампанским, без всяких примесей яда. Скорее всего, убийца впоследствии собирался подменить бутылки, но что-то вспугнуло его в самый последний момент… Что-то или кто-то. Возможно, это и были покойные Доржо и Дугаржап…

Софья, до этого внимательно слушавшая Чижа, неожиданно перебила его. Самым бесцеремонным образом:

— Все это выглядит довольно правдоподобно, молодой человек. За исключением одной маленькой детали…

— Какой же?

— Ваше утверждение о том, что убийца якобы следил за Ботболтом на кухне. Он воспользовался оранжереей, чтобы пройти туда и выйти оттуда, насколько я поняла?

— Да.

— И выйти из кухни он должен был уже после того, как убедился, что Ботболт ограничился одним бокалом?

— Да.

— Но тогда ваша версия не выдерживает никакой критики! Когда Ботболт вернулся в столовую, все были в сборе! Я могу чего-то не помнить, но это я помню точно! Дорогая Аглая сразу же взяла шампанское. И после ее короткой речи все сдвинули бокалы и чокнулись!

— Я помню это. Я сам это снимал. Отражение моего лица в Аглаином бокале — , это уж наверняка, с тоской подумала я. И — ошиблась.

— Да. Это вы сняли. Хотя бы это. Единственное место на пленке, где вы решили отклеиться от своей зазнобы. — Софья посмотрела на меня со скрытой неприязнью. — И снято это более-менее прилично. Во всяком случае, в кадре присутствуют все, не правда ли, дорогие дамы?

— Все верно. Мы специально просмотрели конец пленки, — подтвердила Минна.

— Самый конец, — подтвердила Tea.

— В то время как вы уединились… С предметом ваших воздыханий, — добавила Софья.

Вот оно что! Значит, пока я — совершенно бесплатно — раздавала Чижу зуботычины в оружейном зале, дамы быстренько промотали пленку на финал — в сладостной и почти несбыточной надежде увидеть закат Аглаиной карьеры. И, черт возьми, они увидели его! И Чиж подыграл им в этом…

— Кстати, о пленке… — Софья сменила свое всегдашнее сопрано на контральто. — Вы не могли бы сделать мне копию, дорогой Петр?

— И мне, — сменила Tea свое всегдашнее контральто на церковный бас.

— И мне, — сменила Минна свой всегдашний высокий дискант на низкий альт, — Это ведь не составит для вас особого труда?

— Не составит, — растерянно пропищал Чиж. Ну и стервы, подумала я. Стервы, нежданно-негаданно получившие власть над умирающей видео-Аглаей. Я живо представила, как каждый вечер Аглая будет на бис падать на пол в гребаных видеомагнитофонах СС, ТТ и MM, — и по спине у меня поползли мурашки. А Софья как ни в чем не бывало продолжила:

— Так вот, на этой пленке, копию которой вы нам уже пообещали, запечатлен финал драмы, я бы даже сказала — высокой трагедии, — и даже вы умудрились его не испортить! — Софья осеклась. — Я выразилась в том смысле, что на ней видно, что происходит в зале. Дорогая Аглая берет бокал у только что — заметьте, у только что — подошедшего Ботболта, и при этом все уже стоят рядом с ней. Все до единого! Ведь это же она предложила тост, не так ли?..

— Да, я помню.

— Но тогда объясните мне, каким образом убийца успел вернуться в зал раньше Ботболта?! Ведь это физически невозможно. Путь через оранжерею гораздо длиннее, чем через коридор! Во-первых, там клумба, которую вы сами нам показали. И ее надо было перепрыгнуть! А это не так-то просто, учитывая ее ширину и, к примеру, комплекцию нашей дорогой Минны! Которая так торопилась, что даже платок потеряла…

— Вы опять намекаете! — заныла Минна.

— Да нет же, я говорю, “к примеру”… Во-вторых, убийце нужно было еще спрятать фальшивый перстень, ведь для чего-то он зарыл его в землю, не так ли!.. И, возможно, надеть на палец настоящий…

— Вы опять намекаете! — заныла Tea.

— Да нет же, я говорю — на все требуется время. А если убийца поступил именно так, как об этом нам рассказывает Петр, — у него не было никаких шансов вернуться в зал раньше Ботболта!.. А он вернулся, и отснятая вами пленка — лучшее тому подтверждение!

Выслушав столь страстный и не лишенный логики монолог Софьи, Чиж выдержал паузу и тихонько хихикнул.

— Вот! Вот мы и подходим к самому главному! Я уже говорил вам об осколках вазы. Не так ли?

— Да, — после непродолжительного молчания нехотя призналась Софья. — Говорили. И что из того? Не тяните!

— Вспомните, что Ботболт вынул из своих карманов, когда все мы демонстрировали их содержимое?

Воспоминание о ревизии личных вещей автоматически влекло за собой воспоминание о ложках Бисмарка, священных письменах из стран Магриба и стилете генуэзского дожа — и не очень-то понравилось дамам.

— Что он вынул? — процедила Софья. — Гнусный тесак.

— И гнусную связку ключей, — процедила Tea.

— А еще?

— Все, — процедила Минна.

— Вы не очень-то наблюдательны, — бухнул Чиж. — Фланелевая салфетка! Ботболт носил с собой в кармане фланелевую салфетку. И очень часто ею пользовался.

— Да-да… Все время ею что-то протирал, — осенило Софью.

— Как будто затирал отпечатки! — осенило Tea.

— Как будто он преступник! — осенило Минну. — А может, он и есть убийца?!

— Нет, — поспешил разочаровать беллетристок Чиж. — Не думаю. Мне кажется, его единственное преступление состоит в том, что он питает патологическую склонность к чистоте и порядку. Такие случаи известны в клинической психиатрии. Чистота и порядок становятся манией, навязчивой идеей. Сама идея беспорядка и хотя бы малейшего намека на хаос для таких людей невыносима. Вы заметили, какой порядок царит в доме?.. И вот именно этим свойством Ботболта и воспользовался наш убийца. Я перехожу к главной части версии и прошу внимательно выслушать ее, чтобы оценить красоту замысла. Итак, как я уже говорил, Ботболт возвращается на кухню и наливает в бокал шампанское. Убийца следит за ним из-за приоткрытой двери. Убедившись, что бокал на подносе один и Ботболт вместе с шампанским двинулся в сторону зала, убийца немедленно появляется на кухне, географию которой уже успел изучить досконально. Он знает, что вплотную к этой потайной двери примыкает шкаф со стоящей на нем керамикой. Что делает убийца?

— Что? — насторожились детективщицы. — Что делает убийца?!

— Убийца сбрасывает ближнюю к нему вазу на пол и спокойно удаляется.

— Только и всего? — разочарованно протянули все трое классиков жанра. — На что он рассчитывал?

— Это был гениальный ход и гениальное использование психопатических наклонностей другого человека. — Чиж с опаской оглянулся на дверь оранжереи, из которой в любую минуту мог появиться психопат Ботболт. — Убийца знал, что Ботболт обязательно вернется, услышав шум на кухне. Шум означал нарушение порядка. И Ботболт, ведомый своими психопатическими наклонностями, действительно вернулся. С полпути. И что же он увидел?

— Что? — Беллетристки смотрела на Чижа во все глаза. — Что такого он мог увидеть, кроме разбитой вазы на полу?

— И небольшой лужицы воды, — добавил Чиж. — Но это была не просто разбитая ваза! И не просто пролитая вода.

— А что же еще? — коллективно перепугались дамы.

— Это были попранные устои. Покушение на гармонию. Зловещее родимое пятно на теле чистоты и порядка. И Ботболт, опять же ведомый своими порочными аккуратистскими инстинктами, отставил поднос с шампанским. И принялся собирать осколки. И вытирать лужицу. Тотчас же. Немедленно. Забыв о том, что в зале его ждут девять человек, включая меня. Девять гостей его хозяина. На приведение кухни в первозданный вид у Ботболта ушло чуть больше минуты, а у убийцы эта минута появилась. Как раз для того, чтобы, не затрачивая особых усилий и не сбивая дыхания, вернуться в зал и присоединиться ко всем остальным. В течение этой минуты он успел практически все: бросил на пол платок, зарыл под пальмой перстень… Впрочем, он и сам знает, что сделал. Лучше, чем кто бы то ни было.

Чиж вытер со лба бисеринки пота и обвел глазами притихших беллетристок. И притихшую Дашку. И совсем уж притихшего Райнера-Вернера. Но снова, как и пятнадцать минут назад, даже не взглянул в мою сторону. Нельзя сказать, чтобы это как-то особенно расстроило меня, но… Лучше бы мы с Райнером-Вернером уединились в каком-нибудь укромном уголке. Под раскоряченными стволами манго. Под раскоряченными ступнями Будды…

— Я прав? — спросил Чиж, обращаясь ко всем сразу. И только к одному.

К убийце.

Все инстинктивно почувствовали это и отступили — и от Чижа, и друг от друга. Теперь каждый был сам за себя.

— Ну что ж, ваша версия не лишена оригинальности, Петр! — с легкой завистью заметила Софья. — Совсем не лишена оригинальности.

— Очень поэтично, — с легкой завистью заметила Минна. — Жаль, конечно, что не пролилось ни одной капли крови. Кровь бы украсила ваш рассказ, сделала бы его законченным…

— А вам все кровь подавай, дорогая Минна! А я так скажу. Здорово! Просто здорово! — с легкой завистью заметила Tea. — Думаю, что все так и было на самом деле. Если… Если убийца не Ботболт. Ведь ему-то вообще не составило бы никакого труда отравить Аглаю. И потом, не забывайте, что история о вазе известна вам.., и нам соответственно.., только с его слов. Стоит ли так слепо доверять показаниям психопатического азиата?

— Стоит.

— Вы уверены в этом?

— На сто процентов. Предложенная мной схема слишком сложна, чтобы быть озвученной таким типом, как Ботболт. Об этом мы с вами уже говорили. И потом, не забывайте, что в доме совершено еще два убийства.

Два второстепенных убийства, две второстепенные смерти двух малозначащих мотыльков, прилетевших на свет главного преступления: убийства Аглаи.

— Именно эти два убийства… Несчастных Доржо и Дугаржапа. Они полностью исключают мысль о виновности Ботболта. С кем с кем, а с соплеменниками, и к тому же с соплеменниками, находящимися в подчинении, Ботболт всегда мог договориться. Это в худшем случае.

— А в лучшем? — спросила Tea.

— А в лучшем они бы действовали заодно. Надеюсь, хоть это понятно?

— Но тогда каким образом убийца смог добраться до этих молодых людей… Доржо и Дугаржапа? И каким образом он заставил их выпить яд?

— Думаю, он просто предложил им шампанское. Ту самую бутылку, которая стояла на кухне, а потом исчезла. И думаю, что это сделала женщина. Женщине легче было вступить с ними в контакт…

Заявление об этом вызвало в стане женщин настоящий переполох.

— Что это за дискриминация по половому признаку? — возмутилась Минна.

— Что за женоненавистнические настроения? — возмутилась Tea.

— На вашем месте, Петр, я бы подумала, прежде чем бросаться подобными словами! — возмутилась Софья. — И что это значит: “вступить с ними в контакт”? В какой контакт?

— Известно в какой! — Минна поправила брошку на груди. — В тот самый, который маячил у них на экране. Вы пошлый человек, Петр!

— Я совсем не это имел в виду… — стушевался Чиж.

— Это! Именно это! — отбрила его Софья. — И если уж на то пошло, то оба покойных были законченными пьяницами. Об этом нам известно со слов самого Ботболта, вы же не будете отрицать?

— Нет.

— Тогда совершенно логично напрашивается вывод: пьянчужки легко вступят в контакт с каждым, кто поманит их бутылкой! И мужское-женское тут ни при чем… Другой вопрос: как убийца, вынес бутылку из кухни?.. И остался незамеченным. Ведь это произошло уже после того, как Аглая была убита, насколько я понимаю.

Сделав свой ход, Софья пристально посмотрела на мулатку.

— А что это вы на меня уставились? — заволновалась Tea.

— Ведь это вы нашли их?

— Да, я. Ну и что из того?

— И привлекли к ним всеобщее внимание!

— А что я должна была делать? Обнаружить тела и молчать в тряпочку? И делать вид, что ничего не произошло?!

— Нет, конечно… Но в аппаратной оказались именно вы. Вы, а не кто-то другой. И потом, эта ваша жилеточка… От Гая Маттиоло. С нашитыми кармашками… От Теодоры-Эйприл-Вивиан-Октавии Мкамбе, думается мне… — Софья подмигнула мулатке. — Бутылка шампанского туда влезет, как вы думаете?

— Не влезет!

— А я чую, что влезет! Может быть, проверим? Вы, пользуясь всеобщей суматохой, поисками телефонов и сотовых, а также коллективным походом в оранжерею… Вы проникли на кухню, спрятали бутылку в жилетке…

— На кухню никто не входил, — раздался за спинами Tea и Софьи голос Ботболта. — Я следил за коридором. По нашей договоренности с Петром.

Tea послала буряту благодарную улыбку.

— Ну что, удалось наладить телефон? — спросил Чиж.

— Нет. Ничего не получилось.

Впрочем, все моментально забыли о злополучном телефоне. И все оттого, что Tea, получившая неожиданную поддержку в лице Ботболта, рванулась в контратаку. Она перла, как опьяненная кровью и окрыленная успехом армия, волоча за собой повозки с оружием, шлюх и маркитанток. Она теснила Софью в лобовой и брала в клеши с флангов. Но начала Tea с легкого кавалерийского наскока.

— У вас совсем ум за разум зашел, дорогая Софья! Ну, подумайте, если бы я была убийцей, стала бы я подвергать себя опасности и шастать по дому с отравленным шампанским в жилетке? К тому же прекрасно зная, что все находящиеся в доме в курсе дела! Не проще ли было бы воспользоваться ядом как таковым? А этот яд можно спрятать где угодно. Например, среди пакетиков со снотворным! Один помеченный какой-нибудь точкой пакетик, вы как думаете? Этот пакетик так легко извлечь из сумочки и благополучно подсыпать яд незадачливым пьяницам! А ваша отмычка, которую вы с маниакальным упорством не хотите никому показывать! Ею вполне можно было открыть дверь на кухню.

— Чушь! При известной сноровке любой человек может открыть любую дверь при помощи любой шпильки! У вас у самой полно шпилек в голове, дорогая Tea!

— Ну и что? — нисколько не смутилась мулатка. — У меня довольно сложная прическа! Настолько сложная, что я делаю ее раз в месяц, в салоне. Очень дорогом, заметьте! И шпильки мне нужны для того, чтобы поддерживать ее. Я и не скрываю этого!

— Вот! — Софья до неприличия широко развела уголки рта. — Вот! Правило, которое может сделать преступника неуязвимым! Если у тебя есть возможность, не скрывай улику, а выпячивай ее! И придавай ей другой смысл. Это только тайное всегда становится явным! А явное может навсегда остаться во мраке неизвестности! Кому интересно явное?.. Никому!

Выслушав последнюю тираду заслуженной работницы прокуратуры, Tea наморщила лоб и пожевала губами.

— Вы недостаточно точно процитировали, — сказала она после небольшой паузы. — Вы недостаточно точно процитировали дорогую Аглаю, царствие ей небесное! Это ее мысль, а вы примазываетесь! Лучше пишите свои кондовые полицейские романы и не лезьте с суконным рылом в калашный ряд!

— Я не лезу!

— Лезете! Еще как лезете! И если уж речь зашла об уликах… Вам не кажется странным, что улики, указывающей на ваше участие в преступлении, так и не оказалось?

— А почему это она должна быть? Я же этого преступления не совершала, в отличие… В отличие от некоторых!

— И тем не менее… Наш юный друг Петр обнаружил в оранжерее платок, который якобы принадлежал дорогой Минне. Сама Минна раскопала перстень-фальшивку, который якобы принадлежал мне. И только на вас не было никакого намека.

— Ну и что? Что это меняет?

— Стрельба врассыпную, — неожиданно отозвался Чиж. — На кого бог пошлет!

— Вот! — обрадовалась Tea. — Вот именно. Вы поняли мою мысль, Петя?

Чиж, обрадованный тем, что все внимание переключилось на него, забегал по дорожке.

— С самого начала во всем этом было что-то не правильное. С самого начала! Платок, а потом перстень… Сами по себе они, может быть, и важны… Но, собранные вместе, они теряют всякий смысл! Они взаимоисключающи, вот что я хочу сказать… Если убийца Минна…

— Я не убийца! — выкрикнула Минна.

— Прошу прощения… Если убийца Минна — то при чем здесь перстень? А если убийца Tea…

— Я не убийца! — выкрикнула Tea.

— Прошу прощения… Если убийца Tea — то при чем здесь платок? Убийца, кто бы он ни был, не стал сосредоточиваться на том, чтобы подставить какого-то конкретного человека. Он решил подставить всех сразу! Мы можем найти какие угодно следы. И только одного следа мы не найдем. Следа, принадлежащего убийце. Все. Я закончил.

Сочинительница полнокровных животноводческих триллеров и сочинительница вегетарианских иронических повестушек шумно зааплодировали Чижу. А потом, забыв о распрях и склоках, обнялись, расцеловались и повернули головы в сторону Софьи.

— Что скажете, дорогая Софья? — просюсюкала Минна. — Опростоволосились?

— Что скажете, дорогая Софья? — просюсюкала Tea. — Облажались?

Софья, в одночасье ставшая изгоем, затряслась как осиновый лист.

— Я не понимаю… — прошептала она, загребая ртом все окружающее пространство. — Я не понимаю…

— А что тут понимать? Хотели нас подставить, да не вышло ничего! Не сообразили, что на вас укажет не наличие улик, а их отсутствие! Вам не то что детективы писать, вам пособие по уходу за крупным рогатым скотом никто бы не доверил!.. А это все вас прокуратура развратила, прокуратура! Привыкли, понимаешь, прятаться за широкой спиной экспертиз! А настало время головой поработать, как в старые добрые времена — тут и сглючило вас! Соображать надо было, прежде чем за дело приниматься! Убийца! Убила классика из зависти, да еще попыталась стрелки перевести, убийца!.. Наши-то улики при нас остались, а ваши-то — тю-тю!

— Почему это — тю-тю?

— Ну, так где они, предъявите?

— Я не знаю… Может быть, об этом стоит спросить нашего уважаемого Пинкертона? Может быть, он нашел еще что-нибудь? Может быть, у него есть какой-нибудь туз в рукаве?..

Софья уставилась на Чижа, как на чудотворную икону. Она требовала чуда: кровавых слез в уголках глаз, родниковой воды на губах, тягучего березового сока на ступнях. Она требовала чуда, и чудо произошло.

Чиж сломался. Чиж сломался и продал улику, которую оберегал как зеницу ока.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Я не хотел говорить об этом… Улику, о которой я сейчас скажу, в отличие от платка и перстня, довольно легко уничтожить. Но, с другой стороны… Чем больше народу будет знать о ней, тем лучше. Тем больше гарантии, что она сохранится.

— И что это за улика? Покажите нам ее. Немедленно! — Минна была явно недовольна таким поворотом дела.

— Для этого нужно пройти в конец оранжереи. К двери, которая ведет на кухню. Там, прямо на клумбе, остался след. След от женского каблука. Довольно четкий.

— А какие-нибудь особые приметы у этого следа есть? — дрожа всем телом, спросила Софья.

— В общем, да. Набойка на каблуке. В виде звездочки. Стоило только Чижу произнести эту фразу, как оранжерейный ландшафт самым пугающим образом переменился: лианы изогнулись, рододендроны свернули листья в трубочки, кактусы вытянули и без того тонкие иглы, а пять сплетенных в косу стволов Pachira Aquatica с угрожающей быстротой расплелись — и все из-за того, что похожий на черную дыру рот Софьи Сафьяновой округлился и застыл в немом торжествующем крике.

— Пятиконечная звездочка? Да?

— Да, — озадаченный Чиж даже струхнул от такого напора.

— Вы уверены, Петр? Вы уверены в этом?..

— Пойдемте взглянем на него, если хотите…

— Взглянем, обязательно взглянем! Но и без этого я могу сказать… Это же мои туфли! — радостно засмеялась Софья. — Ну да! Мои! Мои любимые “Чарли Лафонтен”! И звездочка на каблуке! Такая вот причуда дизайнера! Я специально взяла их, чтобы надеть завтра на съемку! То есть уже сегодня… Черт возьми, вот это сюрприз!.. Что же вы молчали, Петр!

Радость Софьи была такой же неподдельной, каким неподдельным было уныние, воцарившееся в лагере ее обличительниц.

— Ну что, съели, дорогие дамы? — Софья наконец-то захлопнула рот, и оранжерейная экосистема моментально пришла в сонное равновесие. — Вот и моя улика обнаружилась! И будет она повесомее ваших! Что такое жалкий платок и жалкий перстень, когда убийца украл туфли Софьи Сафьяновой и оставил ими след на клумбе! А след — вещь серьезная! Так что меня он подставил куда серьезнее вас! Вот так-то!

— А может, это не ваши туфли, дорогая Софья? — сразу же поджала хвост Минна. — Может быть, кто-то еще горячо любит фирму “Чарли Лафонтен”?

— Не порите чушь, дорогая Минна! Обувь так же индивидуальна, как и отпечатки пальцев! И конкретный след всегда принадлежит конкретному ботинку. Только ему и никому другому. Так что пишите свои никчемные завиральные страшилки о вампирах и не суйтесь в серьезные вещи. Которые требуют профессиональных знаний!

Теперь, когда круг, по которому бегали самые разнообразные и никак не связанные между собой улики, замкнулся, а СС, ТТ и ММ вернулись на исходные позиции, в оранжерее повисла напряженная тишина.

И когда она стала совсем уж неприличной, Чиж не выдержал.

— В общем, это ничего не меняет, — стараясь не смотреть на писательниц, сказал он. — И под подозрением остается любой из нас. И вы в том числе, дорогие дамы. Может быть, это и входило в ваши планы — стать подозреваемыми наравне со всеми. Поскольку дело поворачивается так, что подозрителен тот, на кого не пало подозрение… Уж простите меня за этот каламбур!

— Чушь, — возмутилась Минна.

— Бред, — возмутилась Tea.

— Вздор, — подвела черту Софья. — Разве вы не понимаете, что происходит? Кто-то взялся уничтожить цвет отечественного детектива, к которому, давайте отбросим ложную скромность, принадлежим все мы.

— Давайте отбросим! — с готовностью поддержала Софью Минна.

— Давайте! — с готовностью поддержала Софью Tea.

— Уничтожить как физически… Я имею в виду дорогую Аглаю… Так и морально. А может быть, даже профессионально, обвинив нас в ее убийстве! Ведь рядом с перстнем или платком, не говоря уж о следе на клумбе… Ведь рядом с этими вещами не валялась, например, жилетка оператора!

— Или диктофон журнал источки! — вставила Минна. — Все знают, как журналисты ненавидят писателей, потому что сами — не писатели. И при первой же возможности норовят вылить ушат, грязи на популярного автора! Зависть! Зависть к чужому успеху, вот что ими движет!

— Или тесак Ботболта! — вставила Tea. — Может быть, он тайный поклонник какого-нибудь поганого Умберто Эко, которого без хорошей дозы кокаина и читать-то невозможно!..

При упоминании о любимом авторе Дашка занервничала.

— Зачем же поклоннику Умберто Эко убивать жалкую беллетристку? Это же совершенно несопоставимые вещи, — сказала она. — Небо и земля! Эко — гений. А ваша дорогая Аглая — просто помесь… Ну, я не знаю…

— Набокова с Ильфом и Петровым, — неожиданно для самой себя ляпнула я. Это сравнение пришло ко мне только что и поразило меня своей точностью. Если бы Аглая была жива, она оценила бы мой изысканный пассаж по достоинству. О, если бы только Аглая была жива!..

— Иди проспись, — посоветовала мне Дашка и снова обратилась к Tea. — Так зачем же поклоннику Умберто Эко убивать жалкую беллетристку?

— Затем, — с оттяжкой произнесла Tea. — Затем, что все поклонники Умберто Эко — сумасшедшие! А какой спрос с сумасшедших!..

— Ну, — это просто… — Дашка развела руками. — Я отказываюсь что-то понимать!

— А что тут понимать! Убийцу скорее нужно искать среди вышеозначенных товарищей, чем среди нас, ее коллег по цеху!..

После этих слов Софьи СС, ТТ и ММ сплотили ряды. Дашка же (очевидно, в пику мне) юркнула за спину Чижа. Туда же устремился и Ботболт. А мы с Райнером-Вернером оказались на выжженной и заросшей лопухами нейтральной полосе. Ничего хорошего в этом не было, поскольку пули могли настигнуть нас с обеих сторон.

Я как в воду глядела: первой, передергивая затвор, на исходную позицию вышла Софья.

— Кстати, Петр… Если мне что-то и неясно… Кроме личности убийцы, разумеется… Так вот, если мне что-то и неясно, так это ваша роль в этом деле. Вы самочинно взвалили на себя расследование, вы — удивительно, правда? — оказались единственным специалистом по ядам. Вы предложили нам довольно элегантную версию происшедшего… Но вы ведь появились в столовой только к ужину, не так ли? Вы приехали вечером?

К этому простейшему вопросу Чиж был не готов. Он раздулся, как рыба с провокационным названием морской черт, затряс хохолком и не совсем уверенно пробормотал:

— Нет… Я приехал раньше, вместе с режиссером.

— Раньше — это когда?

— Раньше — это утром, — нехотя процедил Чиж.

— Почему же вы не отобедали вместе со всеми? И где вы были все это время — до ужина?

— Спал! — ответствовал Чиж, удивляясь сам себе.

— Как это — спали?!

— Как люди спят. На правом боку.

— Среди бела дня? Может быть, вы сова?

— Вообще-то — я жаворонок… Ничего другого я и не ожидала услышать от человека с легким птичьим именем.

— Вообще-то жаворонок, — еще раз повторил Чиж. — Но дело в том, что прошлой ночью у меня были съемки. С двенадцати до шести утра, самое паршивое время… Устал. Замаялся. Вот и прикорнул по-стариковски. А что?

— Да нет, ничего… Кто-нибудь видел, как вы спали? На правом боку?

— Откуда же я знаю… Может быть. Фара видел… Если видел, то подтвердит…

— Ваш режиссер, который два часа назад нарезался, как последний биндюжник? И спит теперь на полу в столовой?

— Ну, не все же время он будет спать… Когда-нибудь да проснется!

— Когда он проснется, то сможет подтвердить разве что наличие у себя похмельного синдрома! Знаю я этих телевизионных деятелей!.. Сталкивалась! — Софья уже готова была разразиться нелицеприятной тирадой по поводу электронных средств массовой информации, но вовремя сдержалась: ссориться с телевизионщиком сейчас было верхом безрассудства. — Кстати, вы не подскажете, который час?

Чиж отогнул рукав рубахи и мельком взглянул на часы.

— Без семи два.

— Очень хорошо. Значит, на этот момент, на без семи два, приходится констатировать, что у вас, Петр, нет алиби. Так же, как и у всех остальных. Целый день вы были предоставлены самому себе, и бог его знает, что вы делали в этом доме!

— То есть как это? — вспыхнул Чиж. — Как это нет? Что бы я ни делал в доме днем, как вы говорите… Но за ужином и после него я ни разу не вышел из зала! Да одна отснятая пленка — мое алиби!

— Это в том случае, если убийца действовал в одиночку. А если у него был соучастник? Соучастник проделал всю подготовительную работу днем, а убийце осталось только снять пенки. Почему вдруг все решили, что убийца был один? Откуда это следует? Из чего это вытекает?

Ударная волна этой — совершенно неожиданно — всплывшей версии накрыла всех с головой. И самым ужасным было то, что версия совсем не выглядела невероятной. Наоборот, в ней чувствовалась мускульная сила и какая-то дьявольская привлекательность. Как будто зеркало, в котором отражался неясный силуэт одинокого убийцы, вдруг рухнуло и разбилось на множество осколков, так похожих на черепки краснофигурной вазы из кухни.

Осколки преступного зеркала отражались друг в друге и отражали отражения. И не было никакой возможности понять, какое именно отражение дало жизнь всем остальным. И каков был подлинный расклад. И кто, вступив в преступный сговор, убил Аглаю Канунникову.

СС, ТТ и MM — Софья, Tea и Минна, которые как по нотам разыграли взаимную неприязнь? И морочили всем голову на протяжении Стольких часов после благословенной смерти остобрыдшей конкурентки?

Дарья и Райнер-Вернер, связанные одной-единственной деловито-страстной встречей? А может, встреча была не единственной? И его нынешнее скоропалительное ухаживание за мной — всего лишь часть плана?

Чиж и Фара, один из которых спал днем, а другой ночью?

Ботболт и его полумифический хозяин? А может быть, Ботболт и Tea, чистокровный бурят и русско-африканская полукровка, — этносы, так чуждые надменным и влажным питерским лесам?

А может быть, Минна и Софья, толстый и тонкий, кроткие соседки по справочнику “Кто есть кто в российском шоу-бизнесе”?..

А может быть…

— Нет, — сказала Дашка. — Нет. Мне не нравится эта идея.

— Почему же, деточка? — Софья покровительственно улыбнулась хорошенькой стерве-журналисточке. — Чем она вам так не по душе?

— Получается, что это не убийство, а какая-то резня. Одинокий, как танцор фламенко, убийца низводится до уровня мясных рядов на городском рынке. Вся поэзия пропадает.

У меня отвисла челюсть. С каких это пор Дашка, по кочкам несшая Аглаю Канунникову и не упускавшая случая, чтобы не лягнуть ее в какой-нибудь из своих статей, — с каких это пор Дашка вдруг стала выступать ее адепткой? Ведь это была любимая Аглаина мысль: настоящее, хорошо продуманное преступление сродни акту творчества. И им можно так же любоваться, как и прохладным Дега в прохладном Пушкинском музее.

И, черт возьми, “убийца, одинокий, как танцор фламенко”!.. Это же… Это же…

Ну да, это была фраза из Аглаиного романа! Того самого, “Такси для ангела”!..

— Когда убийце прижмут хвост, ему — за три трупа — дадут по максимуму. Какая уж тут поэзия! — Софье были чужды эстетские Дашкины переживания.

— Ну, ведь не расстреляют же… У нас мораторий на смертную казнь. Так, лет пятнадцать получит от силы. Зато какой ажиотаж начнется! Первые полосы обеспечены. А потом можно будет и книгу издать… Представляете, какие будут тиражи?

— Вы думаете? — озадачилась Софья.

— “Я убил Аглаю Канунникову”… Да за одно только словосочетание “Я убил” убийце в ножки поклонятся. Это же экстремальная вещь!

— Вы думаете? — озадачилась Tea.

— Вы только вслушайтесь — “Я убил”! Если такая книга когда-нибудь появится — ее в первый же день с прилавков сметут.

— Вы думаете? — озадачилась Минна.

— Да что тут думать! Я же веду книжную рубрику в “Роад Муви”. “Гамбургский петух”. А в “Петухе” не просто анонсы печатают. Наш конек — глубокий анализ книжного рынка. Это издатель может утаить от писателя истинное положение вещей. А у нас — объективная информация.

Дашка еще некоторое время занималась рекламной кампанией глянцевого монстра “Роад Муви”, но дослушать ее мне так и не удалось: в гавань моего уха заплыли раскаленные губы Райнера-Вернера.

— Может быть, мы оставим почтенное общество? Ненадолго? — прошептали губы.

— Вы думаете? — спросила я с интонациями СС, ТТ и ММ сразу.

— Они слишком заняты собой. А мне надоело все это выслушивать. Сыщики-любители еще никого не довели до добра. Когда-нибудь здесь появится полиция. И уж она-то во всем разберется. Пойдемте, Алиса.

Ласковая, как разлапистый листок медвежьего ушка, ладонь коснулась моих лопаток, и я решилась. Впрочем, решилась я давно, еще когда стояла в Шереметьеве с табличкой “RAINER WERNER RABENBAUER”. Еще когда так легкомысленно возненавидела обладателя имени с таблички. А вчерашнее — уже вчерашнее! — купание в проруби и одеяло, обернутое вокруг торса Райнера-Вернера, только укрепили меня в этой решимости.

— Уходим по одному, — скомандовал Райнер. — Сначала я, потом вы. Я буду ждать вас на лестнице…

…Он действительно встретил меня на лестнице.

Я даже не помнила толком, как мы добрались до нашей клети на третьем этаже, как отрывались пуговицы от рубашки и как триумфально трещала застежка от лифчика. И как под моей, готовой к самым невероятным приключениям, спиной оказался шахматный конь. Каким образом он отделился от стоящего на столике войска и переместился в складки простыни, я не знала. Конь больно впился мне в позвоночник, но теперь это не имело никакого значения.

Ровно никакого, потому что впереди меня ждал настоящий аттракцион! И не в затрапезном отечественном парке культуры и отдыха со ржавой каруселью и вечно неработающим колесом обозрения, нет! Впереди меня ждал сверкающий огнями европейский Диснейленд! Пещеры ужаса для мечтающих расстаться со своей фригидностью швей-мотористок на дому; силомер для знающих цену себе и партнеру разведенок; и, конечно же, американские горки для свободных и раскрепощенных женщин. Женщин, которые научились пользоваться эпилятором, кремом для кутикул и запасниками зоологического музея — как самым романтическим местом для соития.

Еще секунда — и я погружусь в тело Райнера, как в живительный источник, как в мелкий песок лагуны, как в душистую пену клевера, как.., как.., как… И его губы сомкнутся надо мной, как створки раковины над жемчужиной, как своды исповедальни над ничтожной грешницей, как юные солдаты в строю, как.., как.., как…

Волна с нежным именем Райнер-Вернер накрыла меня и отхлынула. Зажмурившись, я ждала нового прилива, но его не последовало. Его не было так долго, что мне пришлось открыть глаза. Райнер-Вернер, еще секунду назад проводивший разведку моего тела глубоким петтингом, был явно озадачен, Я уперлась взглядом в его переносицу и тоже озадачилась.

— Что-нибудь случилось? — спросила я.

— Безопасный секс, — изрек Райнер-Вернер. — Безопасный секс — прежде всего. А я забыл резинки внизу, когда выворачивал карманы.

Черт возьми! Впервые за последний год я раскочегарилась, и вот пожалуйста, безопасный секс! Да на хрен он нужен, этот безопасный секс!..

— Это так важно? — спросила я и тут же пожалела о своем дремучем азиатском вопросе.

Вся чисто убранная, вымытая с мылом, целлофановая Европа с укором посмотрела на меня — русскую Дуньку, только вчера вылезшую из лаптей и квашеной капусты.

— Ты серьезно?

— Шучу! — не на шутку перепугалась я. — Что же делать? Спуститься вниз?

— В таком виде? — Райнер посмотрел на свой вздыбленный пах. — Это невозможно.

— Тогда, может быть, я…

— У меня в сумке.., в наружном кармане есть еще несколько. Я сейчас…

— Лежи, я сама принесу.

В этом был дальний умысел: мне до одури захотелось посмотреть на Райнера издали и в естественной среде: голого и неотразимого.

— Сумка в ванной… — бросил он напоследок.

Прикрывшись простыней (жалкая дилетантка!), я бросилась в ванную. У самого входа действительно лежала его сумка. Интересно, почему Райнер оставил ее здесь?..

Но раздумывать о судьбе райнеровской сумки в то время, как меня ждал сам Райнер, мне не хотелось. Я сунула руку в кармашек с надписью “KWANZA” и, путаясь в собственных пальцах, вытащила все, что там валялось. Несколько презервативов и сложенный вдвое листок из блокнота. Скорее машинально, чем преследуя какую-то цель, я развернула его и уставилась в ровные, написанные аккуратным почерком строчки. Я знала этот готический почерк, я уже видела его. В первый день приезда в Москву немец дал мне бумажку с достопримечательностями, которые он собирался осмотреть.

Это был его, Райнера, почерк.

Пробежав листок глазами от начала до конца, я снова вернулась к началу. Начало гласило:

Далее следовал текст. Вернее, не текст даже, а длинный список имен.

1. Алешин ++

2. Альбина+

3. Алена на свадьбе ++

4. Анька-Синтепон+++

5. Бобриха ++

6. Бухгалтер ++

7. Валентинада+

8. Верунчик ++

9. Гета+

10. Гостиница “Минск”?

11. Даша-журналистка+++!!!!!

12. Девка в панталонах —

13. Жанка+

14. Женька-осветитель ++

15. Ленка-парик ++

16. Ленка-стюард+++

17. Ленка из 8-й+

18. Ленка Оттова++++!!!!

19. Лизок+

20. Люсик ++

21. Мэрик+

22. Наташа-хлопушка ++

23. Надя Омская+

24. Орлянка ++

25. Оля-Ихтиандр+++!!

26. Оля-Филармония+

27. Полина ++

28. Подруга-Буренка+

29. Пластилиновая Ворона ++

30. Ретивых И.В.+?

31. Роженица А.С. —

32. Рыжик+

33. Стоматолог+

34. Секретарша Канунниковой ?

35. Танька-Магадан+++++++!!!!!!!!! о, русский мат!

36. Танька-Клык ++

37. Тара ++

38. Подруга ее ++

39. Подруга подруги ++

40. Узбечка+

41. У Отто на работе+

После того как подметная бумажка была изучена вдоль и поперек, я на полусогнутых добралась до ванны, ухватилась за смеситель и добрых пять минут уговаривала себя не волноваться из-за такого вонючего козла, как Райнер-Вернер Рабенбауэр. Сборная солянка из кличек и имен оказалась на поверку самым банальным донжуанским списком. Ничего экстраординарного в этом не было, кто только не составляет перечни своих похождений, но этот…

Проклятый Райнер не особо скрывал, что любит поволочиться за юбками, даже в первый день нашего знакомства он спросил у меня о проститутке, — и я знала, с кем отправляюсь в койку.

Нет, дудки, ни черта я не знала! Я думала, что немец — просто повеса и бабник, “промискуитегчик”, как выразилась Дашка, фигурирующая в этом списке под номером одиннадцать. Можно было принимать или не принимать его, но это был стиль жизни, который Райнер-Вернер никому не навязывал. Он был легок, как кролик, и не требовал взамен ничего, кроме такой же кроличьей легкости. Симпатяга со скорострельной пушкой, только и всего. Но этот список — этот список глазел на меня водянистыми глазами, в нем все было по-немецки педантично, в нем все было взвешено и учтено, как в лабораторном анализе мочи на сахар, в нем даже имена располагались в алфавитном порядке!

Этот факт поразил меня в самое сердце. Этот факт поразил меня даже больше, чем я сама, лишенная имени и фамилии, — на большее, чем “секретарша Канунниковой” и вялый вопросительный знак, я не наскребла. Хуже “секретарши Канунниковой” было только бесполое “у Отто на работе”… Если бы я сегодня, со слезами на глазах, отдалась бы Райнеру-мать-его-Вернеру, то завтра вялый вопросительный знак сменил бы такой же вялый плюс Или удручающий минус, что было вероятнее всего. Ежу понятно, что с двужильной Танькой-Магадан мне не тягаться.

А значит, американские горки отменяются.

Стоило мне принять волевое решение и сдать уже купленный на аттракцион билет, как мне сразу полегчало Я сунула список гнуса Райнера обратно в сумку и вышла из ванной.

— Почему ты так долго? — взволновался гнус, как только я появилась в поле его зрения.

Я даже не нашла нужным что-либо ответить. В полном молчании я натянула на себя джинсы и рубашку и, подхватив свой рюкзак, направилась к выходу.

Ничего не попишешь, падение Берлинской стены не удалось.

— Ты куда? — запоздало крикнул Райнер.

— Привет Таньке-Магадан, — ответила я и хлопнула дверью.

Той самой дверью, за которой меня ждал сюрприз. Прямо напротив, у стены, сидел Чиж. Чиж, отвергнутый мной ради мускусной крысы Райнера-Вернера Рабенбауэра!

Чтобы снять камень с души, я устроилась рядом. Некоторое — довольно продолжительное — время мы молчали.

— У тебя двух пуговиц не хватает, — размякшим голосом сказал Чиж, искоса поглядывая на меня.

— И застежки от лифчика тоже, — сама не зная почему, брякнула я.

— Что ж так быстро? Я думал, тебя до утра придется ждать.

— Дурное дело не хитрое, — ответствовала я в стиле незабвенной мадам Цапник, из всех возможных контактов признающей только контакты с неопознанными летающими объектами. Эти объекты, по ее словам, с 1957 года базировались в районе населенного пункта Косые Харчевни Бокситоторского района Ленинградской области.

— Так всегда и бывает, — заметил Чиж.

— Что бывает?

— Положительная героиня, прежде чем навсегда соединить свою жизнь с положительным героем, обязательно проходит через постель какого-нибудь вонючего козла. Строевым шагом.

— Между нами ничего не было.

— Это ты расскажешь Станиславскому. Константину Сергеевичу.

— При чем тут Станиславский?

— При том, что кто-то же должен сказать тебе “Не верю!”. У него это получится лучше всего.

— А у тебя?

— А у меня ничего не получится, потому что я тебе верю.

Я запахнула безжалостно истерзанный ворот рубахи и облегченно вздохнула.

— А где неистовые беллетристки? — Теперь, когда мир между нами был восстановлен, я позволила себе поинтересоваться судьбой СС, ТТ и ММ.

— Сказали, что устали. И что до утра все равно ничего не прояснится… Словом, расползлись по комнатам.

— И ты им это позволил?

— А кто меня спрашивал? И потом, не буду же я заставлять немолодых уже женщин всю ночь пялиться друг на друга…

— А Ботболт?

— Стережет оранжерею. Если хочешь, мы можем пойти ночевать ко мне.

Нет уж, хватит мне впечатлений на сегодняшнюю ночь. Если в кофре у Чижа обнаружится еще один донжуанский список, я этого не переживу.

— Нет, к тебе мы не пойдем.

— А куда мы пойдем? Или так и будем здесь сидеть?

— Можно спуститься вниз и чего-нибудь перехватить. Очень есть хочется. — Только теперь я почувствовала, что проголодалась.

— Мне не хочется, но могу составить тебе компанию. Чиж помог мне подняться, и мы направились к лестнице, созданной только для того, чтобы я ломала на ней ноги. В очередной раз оступившись, я вдруг поняла, почему меня так тянет в зал, из жалости приютивший мертвую Аглаю.

Я все еще надеялась на другой конец.

Но никакого другого конца не было. Аглая по-прежнему лежала, укрытая простыней, а в ногах у нее по-прежнему сидела Ксоло.

— Идем. — Чиж потянул меня за рукав. — Ты же хотела есть.

— Больше не хочу.

— Я понимаю… И сочув…

Договорить он не успел — и все из-за вежливого покашливания, раздавшегося у нас за спиной.

По причудливо изогнувшимся балкам дверного косяка я сразу же поняла, что в тыл к нам зашла дорогая Софья.

— Я бы хотела поговорить с вами, Петр, — сказала она, демонстративно не замечая меня.

— Мне уйти? — сказала я, демонстративно не замечая ее.

— Нет, вы можете остаться. Даже лучше, если вы останетесь.

Только теперь я заметила, что с Софьей происходит что-то странное: ее рот, обычно беспокойный и не очень-то зависящий от хозяйки, угомонился. Теперь он пребывал в гармонии со всем остальным лицом, да и со всем миром тоже. С таким тихим, сонным ртом лучше всего всходить на костер или принимать монашеский постриг. Но ни того ни другого Софья делать не стала. Совсем напротив, она продемонстрировала нам узкие девичьи лодочки на легкомысленном каблуке (взойти в них на костер было бы весьма проблематично) и торжественно объявила:

— “Чарли Лафонтен”. Те самые. Со звездочкой на каблуке.

— Ну и что? — Чиж не выказал никакой радости по поводу знакомства с малоизвестной торговой маркой.

— Вы не поняли. Это те самые туфли, след от которых остался в оранжерее. Я хотела сказать… Этот след появился там не случайно.

— Конечно, не случайно. А к чему вы клоните?

— После того, как вы изложили вашу версию… Блестяще изложили, ничего не скажешь!.. Вы очень проницательны, Петр. Я впервые сталкиваюсь с таким проницательным молодым человеком. Скажите, вы не пробовали писать детективы?..

— Нет. — Чиж слегка покраснел и уже более благосклонно взглянул на Софью. — А что?

— Вы обязательно должны попробовать. У вас получится нечто оригинальное…

Это была грубая, ничем не прикрытая лесть, но Чиж повелся на нее, как ребенок. Да что там Чиж, даже его хохолок, обычно взирающий на мир с легкой иронией, вытянулся в струнку, прислушиваясь к словам заслуженной работницы прокуратуры. А послушать было что. Проницательный Чиж, блистательный Чиж, Чиж — мама не горюй. Чиж — ума палата. Чиж — большая потеря для компетентных органов. Чиж — предводитель служебно-разыскных собак. Чиж — отец народов. Чижа — в министры внутренних дел с последующим выдвижением в президенты, и вообще — не установить ли нам бюст на родине героя?..

— Вы о чем-то хотели поговорить со мной? — Понукаемый замаслившимся от удовольствия хохолком, оператор был теперь сама любезность.

— Да. Я только хочу быть правильно понятой. Я прожила долгую жизнь, и, поверьте, не совершала ни одного поступка, за который мне было бы стыдно. У меня никогда не было семьи, так сложилось. Единственное, что у меня есть, — это моя работа. Мои книги. Они заменили мне не только семью, но и реальную жизнь… Разве могла я подумать, что из-за этой работы… Из-за гонки за успехом, которая убивает в человеке все человеческое… Мне трудно объяснить ту низость, ту подлость, то преступление… Но сделать это необходимо.

Интересно, к чему она клонит?

— Интересно, к чему вы клоните, Софья? — Чиж-мама не горюй стал терять терпение, и Софья решилась:

— Я хочу сделать признание. Я отравила Аглаю Канунникову.

Оружейный холл закачался у меня перед глазами, и, чтобы не упасть, я ухватилась за Чижа. И тут же почувствовала его пальцы на своем плече: чтобы не упасть, он ухватился за меня.

— Я не понял? Что вы сказали?!

— Я отравила Аглаю Канунникову, — потупившись, произнесла Софья.

И тотчас же за ее спиной раздались аплодисменты.

— Браво, дорогая Софья! — отчеканила мулатка Tea, выскочив из-за спины Софьи, как маньяк из темной подворотни. — Браво! Сильный ход!

— На что это вы намекаете, дорогая Tea? — ощерилась Софья.

— Вот уж действительно низость! Присвоить себе чужое преступление! На чужом горбу в рай въехать!

— Что значит, чужое преступление?

— А то и значит! Думаете, я не понимаю, зачем вы десять минут ломаете комедию перед этими простачками?

— Какую комедию?

— Дешевую, дорогая Софья, дешевую! Наслушались дуры-журналистки! Оно и понятно, ваши тиражи падают…

— Ничего они не падают!

— Нет, падают! Мы ведь в одном издательстве мучаемся, так что я в курсе дела! А тут такое событие, Королеву Детектива, царствие ей небесное, траванули! И вы рядом оказались! Как не воспользоваться такой оказией!

Грех не воспользоваться! Тем более и версия имеется, вполне приличная, я бы даже сказала, утонченная!

— Как вы смеете!..

— Смею, дорогая Софья, смею! При хорошем адвокате вам лет десять дадут, не больше. А то и меньше. Убийство-то действительно интеллигентное, чистенькое. Плюс учитывая ваш возраст и прежнее место работы. Плюс учитывая вашу не совсем оправданную популярность! Для начала вы месячишко-другой на экранах помелькаете, пока следствие идет! Это ведь какая реклама, подумать страшно! Весь ваш залежалый товар за неделю улетит! А то и за три дня! Потом вы, естественно, напишете книжку “Как я убила Аглаю Канунникову”. Готовый бестселлер, за него издательства пасть друг другу порвут…

— И как у вас самой пасть не порвалась — такие мерзости говорить, дорогая Tea? — с трудом сохраняя остатки спокойствия, процедила Софья. — Неужели вы думаете, что я в здравом уме и трезвой памяти пойду в тюрьму? За преступление, которого не совершала?!

— А какая разница — в тюрьме или на воле? Семьи у вас нет, ухаживать не за кем, только тем и занимаетесь, что заваливаете страну своими книжонками! А в тюрьме тоже можно жить неплохо, за отдельную плату. А уж писать — пиши не хочу! И издавайся. Вас, как убийцу дорогой Аглаи, царствие ей небесное, еще не скоро забудут. Так что все в порядке. Повышенное внимание со стороны прессы и читателей обеспечено.

— А по-моему, не все в порядке! Далеко не все в порядке! У вас с головой! — Софья вдруг замолчала, смерив мулатку с ног до головы, с которой было “далеко не все в порядке”. — А может… Может, вы сами хотели присвоить себе мое убийство?!

— Что значит — “ваше убийство”? Вы только посмотрите на себя! Вы только себя почитайте! Куцые полицейские романы — вот ваш потолок! Да у вас бы клепки не хватило такое придумать! Здесь нужен другой ум. Молодой, упругий!

— Уж не на себя ли вы намекаете? Tea, до сих пор с азартом терзавшая Софью сахарными зубами, вдруг осеклась и замолчала.

— Почему же намекаю? — сказала она после долгой паузы. — Я не намекаю. Ведь фальшивый перстень еще никто не отменял…

О, Аглая! Если бы ты была жива! Если бы ты только была жива! Если бы ты только могла слышать все это!.. Как бы ты хохотала! За водкой в граненом стакане, за тонко нарезанными ломтиками сырого мяса — посоленными и поперченными, за сигаретным пеплом без пепельниц — как бы ты хохотала! Неужели даже эта беллетристическая бойня не заставит тебя встать? Встань, вставай же… Выходи из этого проклятого зала! Я все еще надеюсь на другой конец…

Но никакого другого конца не было.

Вместо Аглаи в дверном проеме показалась Минна. Грудь Минны поникла, подбородки висели, как паруса в безветренный день, даже брошь расстегнулась.

— Все в сборе, — сказала Минна, задумчиво покусывая похищенный с хозяйской клумбы флокс. — Очень хорошо. Мне трудно было на это решиться, и все же… Я хочу сделать признание…

— Только не это! — застонал Чиж. — Только не это!.. И в ту же секунду Tea ухватила его за плечо.

— Вы слышите? По-моему, это звук автомобильного мотора! Вы слышите?..