"Такси для ангела" - читать интересную книгу автора (Платова Виктория)

Глава 1 Через три часа после убийства

…Вопль повторился еще раз — и затих.

— Что это было? — спросила я у Чижа, чувствуя предательскую слабость в коленях.

— По-моему, кто-то присоединился к вашей покойной хозяйке, — плоско сострил Чиж. И поддержал рукой отвисшую челюсть. — Что за люди! Ни на секунду нельзя оставить одних!

— Идемте посмотрим! — Я и не думала сдвинуться с места.

— Да, сейчас. — Оператор и не думал сдвинуться с места.

— Ну что же вы?!

— Давайте послушаем, будет ли продолжение. Но никакого продолжения не последовало. Тишина, так внезапно разбитая криком, осколками лежала вокруг, а мы все стояли в кухонном проеме. Уж не потому ли, что боялись порезать ноги об эти осколки?..

— Как вы думаете, кто на этот раз? — Чиж с трудом ворочал распухшими от страха губами. — Tea, Минна или Софья?

— Почему вы решили, что именно они?

— По законам жанра. В конце концов, несправедливо убивать только одну. Они все достойны этого в равной степени.

— Вы так не любите детективы. Чиж?

— Люблю, но хорошие. К ним это не имеет никакого отношения…

— Господи, нельзя же лишать человека жизни только на том основании, что он плохой писатель!

— Нельзя. А жаль…

Если мы простоим еще две минуты, он наговорит мне такого, что станет подозреваемым номер один. Во всяком случае, в моих глазах. Придя к этой неутешительной мысли, я вырвала ладонь из пальцев Чижа и двинулась вперед. Чиж засеменил за мной.

Миновав коридорчик, мы снова оказались в зале.

Шахматы, ломберный столик с разбросанными картами, огонь в камине (удивительно, но дрова еще не прогорели!)… И тело Аглаи, покрытое простыней. И Ксоло, лежащая на краю этого импровизированного савана.

За то время, что мы отсутствовали, в зале ровным счетом ничего не изменилось. И смерть не перестала быть смертью.

Вот только в зале никого не было. Никого, кроме Фары. Да и Фара…

Теперь уже вскрикнула я: Фара сидел прямо на полу, возле горки с посудой, широко раздвинув ноги. Голова его свесилась на плечо, а глаза были закрыты.

— Что это? — сдавленным голосом спросила я у Чижа. — Что это с ним?

— Понятия не имею.

— И куда делись все остальные?

— Понятия не имею.

Я уже приготовилась хлопнуться в обморок, когда бесстрашный Чиж подошел к Фаре, бесстрашно присел перед ним на корточки и бесстрашно похлопал его по щеке. — И — совершенно бесстрашно — полез во внутренний карман Фариного пиджака.

— Все в порядке. — Чиж повернулся ко мне и потряс маленькой плоской бутылочкой, извлеченной из кармана режиссера. — Он спит.

— Спит?!

— Налакался и спит!

Я набралась смелости и приблизилась.

— Неприкосновенный запас. — Чиж щелкнул по бутылочке кончиками пальцев. — Смесь текилы, водки, рома и стеклоочистителя “Льдинка”.

— Что вы несете. Чиж?

— Я работаю с Фарой два года и знаю его повадки. Он сам готовит эту адскую смесь, причем пропорции держит в секрете. Говорит, что она помогает отрешиться от проблем. В экстремальных ситуациях.

— Да уж, экстремально… Особенно — стеклоочиститель “Льдинка”.

— Не пугайтесь, это всего лишь один из компонентов.

— А это не вредно для здоровья?

— Еще как вредно. Два наших звукотехника как-то откушали такого коктейля.

— И что?

— Один ослеп, другой помер. — Чиж кровожадно, в лучших богемных традициях, засмеялся. — Вот так-то. А Фара только спит крепче. Аксакал! Глыба! Восточный человек!

— Насколько я знаю, восточные люди редко.., употребляют, — заметила я, впрочем, не особенно уверенно: мой собственный опыт общения с восточными людьми (несмотря на бурное университетское прошлое) ограничивался просмотром фильмов “Седьмое путешествие Синдбада” и “Не бойся, я с тобой!”. С Полладом Бюль-Бюль-оглы в главной роли.

— Он не правильный восточный человек. Он режиссер. — Чиж любовно погладил Фару по волосам и закрыл тему. Я так и не поняла, что означает сакральное Петино “режиссер” — то ли сверхчеловек, то ли недочеловек, то ли совершенно новая, цветущая ветвь в истории эволюции…

А впрочем, кем бы ни был Фара, я страшно ему позавидовала. Поскольку все свои проблемы он уже решил. Хотя бы на сегодняшнюю ночь.

— Ну, и что будем делать, Чиж?

— Идемте поищем остальных.

Но я не могла уйти из зала просто так. Ксоло — вот кто мучил меня и заставлял сжиматься мое сердце. Бедная собака, исполненная голой, ничем не прикрытой верности! Которую теперь никто не оценит по достоинству.

— Ксоло, — тихонько позвала я и для убедительности постучала пальцами по паркету. — Иди сюда, девочка!

Ксоло даже не сдвинулась с места. Она лишь повернула в мою сторону узкую грациозную голову и тихонько заскулила.

— Ну вот! Нашли время! — окоротил меня Чиж. — Давайте сначала с людьми разберемся!

…Первой, кого мы встретили, выйдя в холл, была Дашка. Дашка интенсивно вооружалась: самым варварским способом она сдирала с ковра турецкий ятаган.

— Помочь? — сочувственно спросил Чиж, остановившись у нее за спиной.

Дашка вздрогнула, но присутствия духа не потеряла.

— Помогите, — сказала она, обернувшись.

— А что, собственно, произошло?

— К одному трупу прибавились еще два. А так — ничего особенного…

— Это вы кричали?

— Нет, не я. Это Tea. — Дарья нервно хихикнула.

— Понятно. Значит, Минна и Софья…

— Успокойтесь, с ними все в порядке.

Фара в столовой, мы с Чижом в преступной кухне, Дашка в оружейном холле. А также целехонькие СС, ТТ и ММ! Кто остался?

Райнер-Вернер и Ботболт. Ботболт и Райнер-Верн…

Доверчивый, как жертва финансовой пирамиды, немец! Трогательные серьги в ушах, трогательный перстень на мизинце, трогательный дракон на плече, трогательные, младенчески-белые волосы… Обнадеживающие плечи, обнадеживающие руки… И такой обнадеживающий русский язык! Как забавно он тонул в проруби, как забавно он кутался в одеяло, неужели я больше никогда не заговорю с ним, неуже…

— Ну, что ты так побледнела, Алиса? — Дашка расплылась в иезуитской улыбке. — С твоим перцем ничего не случилось.

— С каким перцем?

— А теперь покраснела!

— Ничего я не покраснела…

— Покраснела-покраснела! Правда, Чиж? Чиж приблизил бледные ноздри к моему лицу:

— Вы покраснели, не отпирайтесь. А что произошло?

— В том-то и дело, что ничего. С ее немцем ничего не произошло. Жив-здоров.

— Подождите, Дарья! Вы же говорили о двух трупах.

— Ну да. Эти два парня. Доржо и Дугаржап. Tea нашла их в правом крыле дома. В аппаратной.

— В какой аппаратной?

— Ботболт говорил о ней. Идемте, я покажу…В этой части бурятской табакерки мы еще не были. Она начиналась таким же коридором и отличалась от нашего временного пристанища лишь незначительными деталями. Тот же безликий евростандарт, те же светильники в стиле модерн, те же мраморные стены, те же мраморные плиты пола. Не было только абстрактных картин, но от их отсутствия коридор здорово выигрывал.

Метров через двадцать сходство обоих коридоров кончилось. Там, где по идее должна была начинаться лестница, торчала дверь, запертая на висячий замок. У замка кружил теперь одинокий Райнер-Вернер. Увидев меня, он обрадовался, как радуется младенец при виде сухой молочной смеси.

— Алиса! Это ужасно!

— Ну и парень тебе достался! — сыронизировала Дашка. — Просто Ричард Львиное Сердце. Просто Бей первым, Фрэдди! Просто Пой, ковбой, пой! Просто Сирена Миссисипи!

Я пропустила ее язвительное замечание мимо ушей и следом за Чижом направилась в аппаратную.

Аппаратная — двадцатиметровая квадратная комната — была под завязку набита всевозможной видеотехникой. Небольшой пульт, музыкальный центр на стеллаже, два видика и два подсоединенных к ним работающих телевизора — побольше и поменьше, но с одинаковым срамным кинцом на экранах.

Центральное место в аппаратной занимала стена с восемью мониторами. Но только три из них показывали картинку. Ботболт не соврал: я без труда узнала занесенные метелью мини-дацаны и въезд в мрачную privacy Дымбрыла Цыренжаповича, больше напоминающую охраняемую территорию военной базы.

Третье изображение контрастировало с первыми двумя: никакого снега, никакой ночи — спокойный полумрак ангара, только и всего. Но даже полумрак не мог скрыть умопомрачительных силуэтов двух иномарок.

Очевидно, это и есть гараж. Вот только как там оказалась старенькая, поношенная “копейка”? Уж не престарелый ли отец местного садовника поставил ее на прикол?..

— А вот и моя машина! — В голосе стоявшего рядом со мной Чижа послышались мечтательные нотки.

Похоже, жалкая развалюха интересовала его гораздо больше, чем тела несчастных Доржо и Дугаржапа. Я же не могла отвести от них взгляда: две смерти остались за кадром, но — вместе со смертью Аглаи — неожиданно образовали роковой треугольник. Но кто сказал, что это — окончательный вариант фигуры? Углов может прибавиться в любой момент, неэвклидова геометрия еще и не на такое способна! Шестиугольник, пятиугольник, квадрат — все зависит от того, как долго продлится ночь. И как быстро придет помощь. И придет ли она вообще…

У двух плосколицых и плосконосых бурятов не было ничего общего с аристократической Аглаей, и все же, все же… Мгновенная и — судя по всему — мучительная гибель сделала их почти близнецами. Те же скрюченные пальцы, те же узкие, вытянувшиеся в нитку, рты… Те же красные пятна на шее. И те же прилипшие к черепу волосы.

Доржо (или Дугаржап?) ничком лежал на широком кожаном диване, установленном против телевизоров. Дугаржап (или Доржо?) валялся на полу, поджав под себя ногу. Здесь же, на полу, валялись и три пластмассовых стаканчика.

Нельзя сказать, чтобы эти жалкие посудинки как-то особенно поразили меня. Скорее меня поразило их число. Оно явно намекало на еще одного участника драмы; да что там участника — на ведущего актера, который вряд ли согласится выйти на поклон. Но он хорошо провел свою роль, ничего не скажешь.

И все, что требуется сейчас от благодарной публики, — не сорваться и не закричать “бис!”.

От тягостных размышлений меня отвлек протяжный, хорошо поставленный стон. И только теперь я заметила, что в аппаратной, кроме меня, Чижа и двух трупов, находятся все три писательницы.

Tea полулежала в глубоком кожаном кресле и стонала в унисон с раскоряченными телевизионными порнодевками.

Второе кожаное кресло было оккупировано притихшей Минной.

А Софья, которой посадочного места не досталось, фланировала между ними. Голова Софьи была вывернута под совершенно неприемлемым углом в сто градусов. Именно по этому азимуту находились оба телевизора.

Черт возьми! Я не знала, что происходит с Tea, но две другие дамы исподтишка смотрели порнушку!

Tea в очередной раз застонала, а Софья и Минна в очередной раз гадливо поморщились.

— Прекратите, дорогая Tea, — сказала Минна. — Прекратите озвучивать эту дрянь! Синхронных переводчиков полно и без вас!

— А вы прекратите пялиться на экран, дорогая Минна! — парировала Tea, не открывая глаз. — Тоже мне, эротоманка! И это в вашем-то возрасте и при вашей нэмплекции!

— А в вашем… В вашем я тоже была мулаткой с талией пятьдесят четыре сантиметра! Так что в недалеком будущем вас ждут метаморфозы! — пригрозила толстуха. — Не обрадуетесь!..

В дверном проеме показался Ботболт со стаканом воды, и Tea застонала сильнее.

— Выпейте. — На своих мертвых подопечных Ботболт старался не смотреть. — Вам сразу станет легче.

— Сначала вы, — потребовала Tea. Ботболт пожал плечами, но глоток из стакана все-таки сделал.

— Вот видите, все в порядке. Это хорошая вода, уверяю вас.

— Ваше шампанское тоже выглядело приличным… Tea вцепилась в стакан, и я услышала, как стукнули о его край ее зубы. Неужели она до сих пор не может прийти в себя от увиденного? Это странно, тем более что смерть Аглаи, произошедшая у нее на глазах, такой реакции не вызвала.

— Это вы взяли бутылку из кухни, Ботболт? — Чиж воспользовался наступившей паузой. — Я же просил вас ничего не трогать!

— Я не брал бутылки. Я вообще не выходил на кухню. Вы сказали, чтобы я оставался в зале. Я там и оставался.

— Точно! — подтвердила Минна, не спуская глаз с экрана. — Да еще исподтишка следил за нами, как будто мы преступницы!

— Точно, — подтвердила Софья, не спуская глаз с экрана. — Хотя еще неизвестно, кто настоящий преступник и кто совершил это злодеяние. А мы в гробу его видели, не так ли, дорогая Минна? Кто он такой, чтобы указывать нам, что делать?

— Именно, дорогая Софья. Мы видели его в дешевом колумбарии!..

— Ваши приятели отвратительны, Ботболт! — сказала Tea, осушив стакан. — И об этом вы должны поставить в известность хозяина! Смотреть такую гадость в приличном доме! Да еще когда приглашены гости!..

— Извращенцы! — добавила Минна, не спуская глаз с экрана. — Маньяки!

— Бог шельм метит, — добавила Софья, не спуская глаз с экрана. — Собакам — собачья смерть!

— Уж вы бы помолчали, дорогая Софья! — Даже находясь в полуобморочном состоянии, Tea не упустила случая лягнуть конкурентку. — Любовные сцены в ваших книгах — вот где настоящее порно!

— Это почему же? — обиделась Софья.

— “Он закрыл свои прекрасные голубые с серыми крапинками глаза и осторожно ввел свой роскошный стержень в ее роскошное лоно, — противным сюсюкающим голосом процитировала Минна. — Она тоже закрыла свои прекрасные зеленые с золотыми искорками глаза и, обняв его за роскошные мускулистые плечи, застонала от наслаждения”.

— “Тебе хорошо, милая?” — подхватила цитату Tea. — “О да, дорогой, я люблю тебя! Только не останавливайся, прошу! О-о-о!..”.

— Зачем же вырывать из контекста? — хмуро процедила Софья. — И вообще, “О-о-о!” там не было. Там было “А-а-а!..” “А-а-а” ближе русской традиции, чем прозападное “О-о-о!”. А я — патриотка, в отличие от вас обеих! И потом вы забыли две ключевых фразы: “Еще, еще, еще, я чувствую, что умираю от счастья! И пусть я потеряла состояние, зато я обрела тебя, любимый!..quot;

— Все равно — гадость. — Tea, забыв о нервном потрясении, гнусно хихикнула.

— Все равно — пошлость, — не менее гнусно хихикнула Минна.

Но сбить с ног заслуженную работницу прокуратуры оказалось делом бесперспективным.

— Уж кто бы говорил, дорогая Минна! — Софья, нимало не смутившись, перешла в контратаку. — А соитие зомби и вампира в разрушенном фамильном склепе действительного статского советника.., э-э.., как его?..

— Терпигорева, — подсказала Tea.

— Вот именно!.. Мертвецов бы пожалели! Тоже, нашли страстных любовников! Ну, какой сексуальный партнер из полуразложившегося зомби, в самом деле! У них же проблемы с мягкими тканями, спецлитературу читать надо!.. Консультироваться со специалистами!

— Да и вампир к трупу на километр не подойдет, пусть даже и ожившему! — блеснула познаниями Tea. — Их всегда на свеженькое тянет! Для них застоявшаяся кровь что молоко прокисшее. Пить можно, но никакого удовольствия…

— Зачем же вырывать из контекста? — хмуро процедила Минна. — Вампиры — они тоже разные бывают. Кому-то арбуз нравится, а кому-то — свиной хрящик.

— Все равно — гадость! — Tea, во второй раз забыв о нервном потрясении, гнусно хихикнула.

— Все равно — пошлость! — не менее гнусно хихикнула Софья.

После непродолжительной паузы Минна вместе с тяжелым кожаным креслом развернулась в сторону мулатки и наставила на нее жерла своих грудей.

— А вы, дорогая Tea…

Вот он и наступил, звездный час мастера иронического детектива Теодоры Тропининой! Еще ни разу я не видела столь ослепительного блеска в ее матовых, подернутых легкой поволокой глазах. Tea ловко свернула два кукиша и сунула их под нос Минне:

— А я любовных сцен не пишу! Принципиально! Минна беспомощно скосила глаза на Софью.

— Не пишет! — заскрежетав зубами, подтвердила Сафьянова.

Зубы Минны отозвались таким же скрежетом:

— Выпендриться хочет! Кольцо в нос продела, а ведь уже не девочка!

— Ага! Решила стать круче вареного яйца! Вот только наша дорогая Tea забывает, что отсутствие любви в романе — это и есть самая страшная гадость и пошлость! Ведь что нужно нашему читателю? Нашему читателю нужно море крови, океан чувств и счастливый конец.

— Зачем же так грубо? — поморщилась Минна. — Можно сказать то же самое, но другими словами… Вы же сами писали — “роскошный стержень”! Не опускайтесь до уровня так называемых иронических детективов, дорогая Софья! Там, кроме дешевого мата, скабрезных шуток и анекдотов с бородой, нечего почерпнуть!

— Вообще-то я совсем не то имела в виду…

— Вообще-то пора прекращать всю эту порнографию! — не выдержал Чиж.

Его высокий ломкий голос пронесся над головами писательниц ударом хлыста. Tea моментально откинулась на спинку кресла и болезненно искривила губы. Минна вздохнула, а Софья набросилась на Ботболта:

— В самом деле, Ботболт! Наш юный друг прав. Вы долго еще будете испытывать наше терпение этой, с позволения сказать, эротической агиткой?! Выключите видеомагнитофон немедленно! Не дом, а вертеп какой-то!

Ботболт пожал плечами, но сафьяновскому окрику все же подчинился. Он подошел к телевизорам и выключил их, после чего протер салфеткой.

Когда оба экрана погасли и в аппаратной наступила тишина, Чиж обратился к Tea:

— Это вы обнаружили тела?

Метаморфозы настигли мулатку гораздо раньше, чем предрекала Минна. Еще минуту назад — со смуглыми кукишами наперевес — она выглядела достаточно оправившейся от потрясения. Но теперь ей снова стало плохо, и жалобные, едва слышные стоны возобновились.

— Это вы обнаружили тела, госпожа Тропинина? — повторил вопрос Чиж.

Tea выдержала паузу и прерывающимся, слабым голосом произнесла:

— Это ужасно.

— Да уж, ничего хорошего…

— Вы бы не могли принести мне еще воды, Ботболт? Я все еще неважно себя чувствую…

Ботболт кивнул и направился к двери.

— Как вы нашли их?

— Вот что, молодой человек, — жарко зашептала Tea, как только бурят исчез из поля зрения. — Вы должны немедленно вывезти нас отсюда! Я с этим убийцей и минуты не останусь!

— С каким убийцей?

— С этим басурманом Ботболтом, с кем же еще!.. За два часа умудрился троих прихлопнуть! Да еще с выражением христианского смирения на лице!

— У вас есть основания полагать, что он убийца?

— А у вас разве нет?! Почему он солгал? Почему сказал, что эти двое… — Tea обернулась к дивану с трупами и понизила голос:

— Что эти люди находятся в гараже?

— А вы у него не спрашивали?

— Ну, я же не сумасшедшая! Я ему вопрос, а он мне — яду в глотку! Или тесаком по башке! Вы же держали в руках его.., мачете! Вам, Петр, было бы сподручнее переговорить с ним… Вас он послушается…

Чиж в очередной раз покраснел и бросил на меня самодовольный взгляд: смотри, дура, как меня ценят! И какие люди! Не тебе чета!

— Я поговорю с ним. А теперь расскажите мне, как вы обнаружили тела?

— Зашла в комнату и обнаружила. Любой бы обнаружил. Товар, как говорится, на витрине, — бросила Tea и зябко повела плечами. При этом в жилете у нее что-то звякнуло.

— Я же просил! — распетушился Чиж. — Я же просил никого не покидать зал!

— Пошли вы к черту! — надменно бросила Tea. — Какие могут быть просьбы, когда у нас три трупа на руках!..

— Ну, хорошо. Значит, вы отправились в это крыло…

— Да, я отправилась в это крыло, чтобы посмотреть на мониторы, о которых вы же нам и сообщили, насколько я помню! Полагала, что, может быть, собаки угомонились, наивная!.. Или эти.., деятели пришли в себя.

— И…

— Как видите, в себя они не пришли. Даже более того… Сначала я подумала, что они просто напились и спят. Но когда подошла… — Tea перевела дух.

— Это вы так кричали?

— Нет, вы! Что за дурацкие вопросы!

— Мне просто казалось, что вы не робкого десятка. И в самообладании вам не откажешь.

— Три трупа! Какое уж тут самообладание…

— Вы ничего здесь не трогали?

— Я ведь не наша дорогая Минна, чтобы возиться с мертвецами!

— Когда вы пришли, дверь была закрыта?

— Да.

Чиж повернулся к Минне и Софье:

— Вы появились здесь позже?

— Все бросились на крик, — ответила за двоих Софья. — Мы тоже посчитали нужным подойти.

Наверняка только для того, чтобы убедиться, что с поганкой Tea что-то случилось. И что еще одной конкуренткой стало меньше.

— Мы страшно испугались. — Минна затрясла всеми подбородками сразу. — В этом доме происходит что-то нехорошее, неужели вы не понимаете?

— Чего уж тут не понять!

На этом дознавательный пыл Чижа закончился, и он обратился ко всем трем почтенным беллетристкам сразу:

— Я попрошу вас вернуться в зал. Ботболт вас проводит.

— Только не Ботболт! — вырвалось у всех троих.

— Хорошо. Тогда я попрошу нашего немецкого друга… Я оглянулась: немецкий друг уже стоял в дверях и исподлобья осматривал аппаратную.

— Вы проводите наших дам в столовую, Райнер?

— Gut! — Немец по-военному четко вздернул подбородок. — А вы?

— Мы подойдем чуть позже…

Опять “мы”! Положительно, Чиж не хотел со мной расставаться. Или все дело в моей способности заполнять пустоты и становиться гарниром к любому, даже самому незатейливому, блюду?..

Так и есть. Я — гарнир. Я всегда нахожусь в последних строках меню. Вне зависимости от того, где это меню составляется: на сквозняке в забегаловке “Чанахи” или в дорогом ресторане.

В университетские годы я приправляла Дашку, затем — Бывшего, затем — швейную машинку “Минерва” и мадам Цапник. Затем — Аглаю.

Теперь пришла очередь Чижа.

…Дамы под предводительством Райнера-Вернера удалились, и мы снова остались одни.

— Из рук вон, из рук вон, из рук вон, — запричитал Чиж. — Дела обстоят из рук вон. Но самое ужасное, что в их смерти нет никакого смысла. То есть вообще никакого!

— Как будто в смерти Аглаи есть какой-то смысл!

— С точки зрения литературы большого стиля… Это символический акт.

Я с трудом удержалась, чтобы не отвесить Чижу пощечину:

— Это подло. Чиж!

Но он уже и сам понял, что зашел слишком далеко.

— Простите меня, Алиса… Конечно же, я сглупил.

— Сглупил!

— Правда… Мне искренне жаль… Но зачем было убивать еще и этих двоих? Они отравлены, и боюсь, тем же ядом, что и Канунникова…

Пока Чиж примерялся к месту преступления, я подошла к двери и осторожно выглянула в коридор: никого. Даже —Ботболт, отправленный за водой для страждущей Tea, куда-то запропастился. Чужой, затаившийся дом отталкивал меня — и притягивал одновременно. Гулкая тишина, полумрак, окоченевший мрамор стен и пола, предательская мягкость ковров… А собаки, а снег, а машины, запертые в гараже! Лучшего антуража для съемок программы “Играем в детектив” и придумать нельзя! Дорого бы я дала, чтобы и смерть Аглаи оказалась всего лишь сценарным ходом…

— Идите сюда, Алиса! — тихонько позвал меня Чиж. С трудом оторвавшись от созерцания коридора, я повернулась к нему.

Чиж стоял на коленях перед лежащим на полу Дугаржапом (или Доржо?) и внимательно изучал тело.

— Вы не находите ничего необычного, Алиса? — спросил он.

— Ничего, кроме того, что они мертвы.

— Да нет же, посмотрите внимательно! Они без ботинок. И один, и другой.

Действительно, оба новоиспеченных покойника сверкали одинаково белыми носками. Но торопиться с выводами я не стала.

— Может быть, это национальный бурятский обычай — ходить в доме без обуви?

— Не думаю. В холле — еще куда ни шло, там ковры, да и в комнатах пол наверняка с подогревом. А в коридоре — мрамор… А если к тому же они пришли из гаража… Не могли ведь они переться через двор босиком по снегу, правда?

— А если они вообще не были в гараже? Если все это время они находились в доме? Или вы верите тому, что сказал вам Ботболт?

— А вы нет?

— Не знаю…

— Послушайте, Алиса! Вы ведь не эти тупоголовые детективщицы! Вы ведь должны понимать, что Ботболт не стал бы морочить нам голову с гаражом. Он сам предложил взглянуть на мониторы, помните?

— Ну и?..

— Зачем ему отправлять на тот свет своих.., уж не знаю, кем они ему приходятся… Сослуживцев, что ли…

— А если они увидели что-то такое, что не должны были видеть? — высказала я туманное предположение.

— Уж с ними бы он договорился. Земляки все же, не исключено, что родственники…

Все это время Чиж, вороном круживший вокруг тела Дугаржапа (или Доржо?), со знанием дела обшаривал карманы покойного. Я просто диву давалась ловкости его рук.

— Самое время для мародерства, — подколола я Чижа. — Что вы ищете?

— Не знаю. — Чиж на секунду задумался, а потом продолжил:

— Ботинки.

— Посмотрите во внутреннем кармане пиджака… Шутку озабоченный Чиж не оценил, но несколько раз катком проехался по Доржо и Дугаржапу.

— Черт возьми, ненавижу людей, у которых нечего изъять из карманов!

— А если изъяли до вас?

— Знать бы только что…

Обогнув тело и проползя на четвереньках около полуметра, Чиж заглянул за диван, левый угол которого примыкал к окну. И присвистнул.

— Что там?

— Думаю, Ботболт прав. Покойники были не дураки выпить. Взгляните.

В узкой щели между окном и диваном стояла целая батарея стеклотары: от литровых емкостей до стограммовых “мерзавцев”. Доминировала водка, но я без всякого труда узнала два упитанных пузыря “Veuve Cliquot Ponsardin”.

— Вкус у парней неплохой. — В голосе Чижа послышалась меланхоличная зависть. — Впервые вижу бурятов, квасящих коллекционное шампанское под порнуху…

Я тотчас же вспомнила подсобку с коньяком: вкус у парней действительно неплохой.

— А днем они пили коньяк…

— Вы видели их днем, Алиса?

— Ну, видела — это громко сказано. Они спали в подсобке. Той самой, которая возле кухни. А, проспавшись, видимо, переместились в гараж, если верить Ботболту. Или — сюда, если верить своим глазам.

— Значит, вы видели их днем…

— Я заглядывала туда некоторое время назад еще раз. Уже после того.., как это произошло с Аглаей. И там уже никого не было. А еще…

Минна, ну, конечно же, Минна! Оставив мокрого Райнера в оранжерее, я отправилась за спиртным и на кухне встретила Минну! Она не ожидала подобной встречи и была явно смущена. Еще бы, мы с немцем вернулись с прогулки намного раньше, чем можно было ожидать!

— Что — “еще”?

— А еще я видела на кухне Минну. И тоже днем. Может быть, это ничего не значит, но мое появление на кухне страшно ее смутило.

— Так-так… Платок, кухня, буряты в кладовке…

— Спящие буряты, — уточнила я.

— Это не имеет значения. Возможно, кто-то из них выполз… Не ко времени. И что-то увидел. Не к месту. Как это вы сказали — “они увидели что-то такое, что не должны были видеть”. Я не исключаю такой возможности.

— Да, вот еще что… Когда я спросила у Минны, есть ли где-нибудь поблизости алкоголь, она вполне уверенно показала мне запасы спиртного…

— А зачем вам понадобилось спиртное? — тоном ревнивого мужа спросил Чиж. — Замерзли и решили согреться?

— Да нет. Просто немец провалился под лед, и я его растирала.

Мое безыскусное признание не понравилось Чижу. Очень не понравилось. Он нахмурился и бросил:

— Вы близкие друзья?

Интересно, что он вкладывает в понятие “близкие друзья”?

— Почему вы так решили?

— Ну-у…

— Из проруби вытаскивают не только близких друзей, Чиж. Я просто помогла человеку, который нуждался в помощи… — Я решила сменить тему. — А Минна… Минна явно не ожидала увидеть меня на кухне, она даже что-то уронила. Что-то бьющееся.

— Чашку? Плошку? Миску?

— Не знаю… Не обратила внимания. Пока я докладывала Чижу о своих наблюдениях, он внимательно изучал обе бутылки из-под шампанского.

— Странно… Обе бутылки пусты.

— Вы думаете, что одна из этих бутылок.., и есть та самая?

— Вряд ли… В той шампанского оставалось гораздо больше половины… Хотя… — Чиж накрутил на палец хохолок на макушке, что призвано было символизировать крайнюю степень умственного напряжения. — Нет… Подождите! Откуда здесь третий стакан? И кому он принадлежал?

— Убийце?.. — непослушными губами прошептала я.

— Если убийце, то зачем он оставил его? Зачем так явно было указывать на присутствие третьего? С его стороны это просто глупость. Или наглость. Или…

— Или?

— Или какой-то расчет. Но какой?

Мизансцена у дивана была достаточно красноречивой: два мертвых тела и три опрокинутых стакана. Чиж метнулся от бутылок к легким пластмассовым стаканчикам и принялся осматривать их. А заодно — и пол вокруг.

— Похоже, они выжрали все до дна. Ни одной капли не пролито!

Полтора часа назад Аглая сделала всего лишь пару глотков. И этого оказалось достаточно, чтобы умереть.

— А цианистый калий действует на всех одинаково? — глупо спросила я.

— Смотрите в самый корень, Алиса. — Чиж взглянул на меня с одобрением. — Один грамм яда, попавший в кровь, — и уже ничто вас не спасет. Но достаточно и пятидесяти миллиграммов. У них не было шансов.

— Но ведь тогда убийца… Если это был убийца… Он должен был уничтожить все следы… Затереть пол, вылить остатки яда. Или унести бутылку… А если он унес бутылку, то зачем оставил стаканы? И к тому же — три, а не два!

— Я же говорил вам! — Чиж даже затряс головой. — Я же говорил, что все в этих преступлениях не правильно. Что так не должно быть! Он над нами издевается!

— Кто?

— Тот, кто это сделал!.. И куда девалась их обувь? Мы с Чижом принялись обшаривать глазами аппаратную. Ни одной ниши, ни одного, даже самого завалящего, шкафа. Ни одной вешалки. Пол, диван, два кресла, аппаратура на открытом стеллаже. И стена с мониторами.

— Кстати, почему работают только три монитора? Только три из восьми?

— Вы у меня об этом спрашиваете?

— Ладно. Оставаться здесь смысла не имеет. Идемте. Мы вышли из аппаратной, плотно притворив за собой дверь. Но направились не к залу, а в противоположную сторону.

— Куда теперь? — спросила я у Чижа, после того как мы миновали несколько дверей и нишу со скульптурным воплощением очередного Будды.

— Не знаю… Если они пришли из гаража, то где-то оставили хотя бы обувь… В зале их никто не видел, следовательно, попасть в дом они могли только через это крыло.

— “Если они пришли из гаража”! А если нет и Бот-болт действительно солгал?

— Не думаю.

До самого конца коридора Чиж молчал. И оживился только тогда, когда мы остановились перед небольшой дверью со узкими витражными стеклами. Дверь венчала собой небольшую площадку, которую смело можно было назвать прихожей: небольшой домотканый коврик на полу и шкаф-купе слева от двери. Стоило Чижу приблизиться к двери, как он тотчас же упал на колени и принялся обнюхивать коврик.

— Ну вот, что и требовалось доказать! — протрубил он. — Коврик мокрый. Значит, кто-то здесь был! И совсем недавно. Кто-то пришел с улицы. И собаки его не тронули.

После таких впечатляющих оргвыводов сыщик-любитель переместился к шкафу и раздвинул дверцы.

— Смотрите, Алиса!

В шкафу висели два коротких тулупчика из овчины. А прямо под ними стояло две пары высоких ботинок на шнуровке.

— Доржо и Дугаржап! Очень аккуратные молодые люди! — провозгласил Чиж и двумя пальцами по очереди приподнял ботинки.

На том месте, где они стояли, образовалась цепочка еще не подсохших лужиц.

— Они пришли не так давно. Снег успел растаять, но следы просохнуть не успели.

Оставив ботинки в покое. Чиж запустил блудливую руку в карманы тулупов. Первым, что он извлек на свет, оказалась тонкая металлическая цепь сантиметров пятидесяти в длину с крупными кольцами по краям. За цепью последовали одинокий желтый ключ от английского замка, несколько вкладышей от жвачек с горячими, только что испекшимися пляжными девочками. И полупустая бледно-зеленая пачка сигарет “Вог”.

— Вам не кажется странным, Алиса, что два юных бурятских охранника и собаковода, проживающие в лесной глуши, курят дорогие женские сигареты?

— Разве это единственное, что кажется странным? — вполне резонно заметила я. — Самое странное, что мы до сих пор не спрыгнули с ума от всего происходящего.

— Вы правы… Кажется, я видел такие сигареты у одной из наших дам.

— У Tea, — подсказала я.

— И именно Tea нашла молодых людей.., в таком плачевном состоянии.

— Да. Вы думаете, что это может послужить уликой?..

— Ничего я не думаю, — неожиданно взвился Чиж. — Какие это, к черту, улики? В них нет никакого смысла!

Так, набор предметов… Платок, сигареты… Как будто кто-то хочет убедить нас, что именно это — улики! Как будто кто-то хочет убедить нас, что чем больше вещей — тем лучше. Что, стреляя наугад, мы куда-нибудь да попадем!

— Никто не просил вас стрелять наугад. Рыться в этом дерьме было вашей личной инициативой, — не выдержала я. — А след в оранжерее?

Чиж на секунду бросил потрошить полушубки.

— След в оранжерее — единственное, что заслуживает внимания. Но даже я не могу объяснить, как он там оказался… Если вам что-нибудь придет в голову на этот счет…

— Если мне что-нибудь придет в голову, я обязательно с вами поделюсь.

После неожиданной находки сигарет настала очередь бесформенного, грязно-белого куска какой-то субстанции с налипшими на него крошками.

— Что это, как вы думаете?

Не дожидаясь ответа. Чиж поднес кусок к носу, потом ко рту — и прежде, чем я успела что-то сказать, лизнул его.

— Сладко! — промурлыкал он. — Похоже на какое-то пирожное…

— Эклеры! — выпалила я. — Они ели пирожные. Во всяком случае, в подсобке стояло блюдце с недоеденным десертом.

Мое сообщение привело Чижа в неописуемый восторг.

— Так они сладкоежки! Жрали пирожные в свободное от работы время! Теперь все ясно!

— Что ясно?

— У них было какое-то время. Немного, но было. Во всяком случае, чтобы допить шампанское. Сладкое в какой-то мере нейтрализует действие яда. А если накапать цианид на кусок сахара и сожрать его на глазах у изумленной публики… Лучше — у девушек нежного возраста… То все может обойтись. А ты сам приобретешь статус сверхчеловека.

— Что, проделывали такое?

— Никогда, — признался Чиж. — Теперь вижу, что правильно делал. Пирожные этим двоим не помогли.

— Если честно, ваши познания меня потрясают, Петя.

— Да, если бы я хотел, то мог бы стать великим отравителем!.. — Поняв по моему вытянувшемуся лицу, что сболтнул лишнее. Чиж немедленно заткнулся.

Задвинув дверцы шкафа, он снова подошел к двери. И в задумчивости стал поигрывать дверной ручкой. Потом пальцы его переместились к английскому замку.

— Не хотите подышать свежим воздухом, Алиса? — спросил он.

— Как-то не тянет, — призналась я. — Во-первых, на улице снег… Во-вторых, собаки…

— Давайте выйдем. Постоим возле двери… Наша дорогая Минна права. Этот дом начинает действовать на нервы…

— ..и в-третьих, — закончила я. — Вы же не станете прыгать рядом с домом в одной жилетке… Или вы хотите… Не стоит этого делать, Чиж!

Но оператора было уже не остановить. Он вытащил из шкафа полушубки Доржо и Дугаржапа и один из них бросил мне.

— Надеюсь, вы не суеверны.

— Суеверна! Еще как суеверна!

— Идемте проветримся.

Господи, ну почему всем и всегда я говорю “да”?..

Через секунду полушубок угнездился на моих плечах. Он принес с собой массу неизведанных, незнакомых запахов: кислая овчина, законсервированный юношеский пот, острый привкус собачатины и что-то еще… Что-то яростно-гормональное, что Бывший в минуты пьяных откровений о службе на точке ПВО где-то в богом забытом Заполярье характеризовал поговоркой: “Чай кипит — заварки нет. Член стоит — Тамарки нет”.

Пожалуй, это была самая бесстыжая одежонка в моей жизни: едва лишь напялив ее, я почувствовала себя изнасилованной.

— Ну что, готовы? — спросил у меня Чиж и щелкнул замком.

Через секунду мы уже стояли на улице.

Метель закончилась, и разом потеплело. А в невидимом небе дрожали крупные звезды. Им было глубоко наплевать на дом и его пленников.

Дверь с витражными бойницами вывела нас в крошечный, ничем не огороженный дворик с такой же крошечной деревянной пагодой; пагода светилась изнутри — в самой ее сердцевине горело несколько лампочек. Лампочки украшали и небольшие деревца вокруг пагоды. В этом было что-то нереальное — красные, желтые, голубые точки света, парящие над снегом. От пагоды к двери вела дорожка из камней. Сейчас она была припорошена снегом.

Зачарованная изысканной рукотворной красотой пейзажа, я прошлась по дорожке и, обогнув пагоду, вышла к небольшому, старательно не правильной формы водоему то ли запруде, то ли озерцу. Несмотря на зиму, вода в запруде не замерзла, совсем напротив: стоило мне только присесть на корточки и опустить руку в воду, как я тотчас же машинально отдернула ее. Озерцо было теплым — таким теплым, что по нему плавали кувшинки! А где-то в самой глубине стояли рыбы. В этом было что-то нереальное — красные, желтые, голубые точки света, парящие под водой.

Вода в запруду проникала через бамбуковый желоб, похожий на детские качели: она стекала из маленького фонтанчика прямо в пасть бамбуку. Когда ее набиралось достаточно, центр тяжести смещался, и желоб опрокидывался. Очередная партия воды пополняла запасы озерца. А край желоба ударялся о камень с мелодичным стуком.

— Какая красота! Вы когда-нибудь видели такое. Чиж?

— В свое время я плавал в бассейне “Москва”. Градусов в двадцать, в самый мороз, — ответствовал мне приземленный до последней степени специалист по ядам. — Так что меня ничем не удивишь.

— Вы бескрылый человек!

— Не я один. Все остальные тоже ходят по земле.

— Что вы хотите этим сказать?

— Не сказать, а показать. Видите следы? Они огибают дом. Думаю, что это тот самый путь, по которому Доржо и Дугаржап добрели до своей смерти.

Так вот ради чего Чиж вытащил меня на улицу! Ради того, чтобы найти снежный хвост покойников! Метель (очевидно, вступив в сговор с Чижом) закончилась вовремя. Теперь ничто не помешает ей выступить свидетелем обвинения: на первых же слушаниях она сообщит суду присяжных, что две цепочки следов прервались прямо у витражной двери. А до этого посетили места N, NN hnnn…

— Может быть, взглянем?

Еще не успев закончить фразу, Чиж снова потащил меня к дому: никаких “может быть” быть не может!

— Я бы не стала так рисковать. Чиж. Вы забыли о собаках.

Чиж опустил голову и уперся взглядом в следы: свежие, четкие отпечатки рифленых подошв искушали его, и противиться этому искушению было невозможно.

— Мы пройдем совсем чуть-чуть, — заканючил Чиж. — Всего лишь несколько метров.

— А собаки?

— Если Доржо и Дугаржап пришли с улицы… Возможно, они загнали собак. Даже наверняка загнали!

— Я не пойду.

— Ну и оставайтесь! Черт с вами! Можете даже искупаться, если есть охота…

Чиж сердито развернулся на пятках и затрусил параллельно следам. А спустя секунду, проклиная все на свете, я отправилась вдогонку за не в меру любопытным куском сыщицкого дерьма.

Цепочка следов заворачивала за угол и шла параллельно стене дома. Фасад был темен, только на третьем этаже… На третьем этаже мутно светилось окно! Даже я, страдающая извечным топографическим идиотизмом, определила, что окно это находится под защитой двери с висячим замком. Странно, этот замок казался мне незыблемым, древним, как яйцо динозавра, повешенным еще во времена Войны Алой и Белой розы…

— Видите? — Я дернула Чижа за полу тулупчика. — Свет!

— Вижу, — промычал Чиж, но головы не поднял.

— Это ведь с той стороны, где запертая дверь на лестницу?

— Угу-м-да… Все может быть…

— Но там же висячий замок!

— Все может быть…

Чиж совсем не слушал меня. Вытянутый чуткий нос заставлял его преследовать следы, до всего остального ему не было дела. А я… Я могла бы дать руку на отсечение, что за этим зловещим окном мелькнула какая-то тень!..

— Чиж! Там кто-то есть! — севшим голосом пробормотала я.

— Конечно, есть. В доме полно народу…

— Вы не поняли. Там, наверху, кто-то есть! Наконец-то до Чижа дошли мои стенания! Он остановился, оторвал взгляд от меток, оставленных Доржо и Дугаржапом, и поднял голову.

— Hу, что там еще?

— Свет.

— Какой свет?

Черт, черт, черт, я, кажется, вспугнула свет и, тени за окном! Либо этот свет был предназначен только для меня! И для моего взвинченного воображения. Во всяком случае, он исчез ровно за мгновение до того, как Чиж уставился на фасад.

— Ну, и где же ваш свет?

— Он был… Только что!

— Ага. Был и погас?

— Именно.

— Разберемся с ним, когда вернемся в дом. — Он не очень-то поверил моим словам. А я — не поверила его.

Оставшуюся часть пути мы прошли под аккомпанемент нежного и размеренного стука: только теперь я сообразила, что это — бамбуковый желоб. Невинный перпетуум мобиле, летнее чудо на краю зимы. Я так и не смогла понять природу этого звукового эффекта: в закутке дворика желоб бился о камень гораздо тише. Но откуда взялся этот резонанс? Может быть, все дело в рельефе местности, утыканной миниатюрными холмами и низинками? Может быть, все дело в архитектуре здания, по-особенному отражающей звук? А может, это сама судьба терпеливо отсчитывает мгновения нашей жизни. И только она знает, сколько их осталось…

— Они были дураками! — неожиданно воскликнул Чиж.

— Кто?

— Пуришкевич, князь Юсупов и вся компания! Полные профаны в химии. Надо же, до чего додуматься — начинять ядом пирожные! Естественно, эффект минимальный. А потом еще удивляются, почему он не сразу окочурился, Распутин…

Самое время для исторических экскурсов!

— Тоже, нашли время читать лекции, — улыбнулась я.

— Просто развлекаю вас… Чтобы не было скучно идти.

Чтобы не было страшно идти, вот так! Фасад дома выглядел ночью очень зловеще, да и сам дом теперь казался мне в несколько раз больше, чем днем. Зачем такие площади одному человеку? Или это дань широким пространствам исторической родины? Спросить не у кого, Дымбрыл Цыренжапович благополучно отсутствует… Если это его затея, если выкормленные с руки и укрощенные убийства — его промысел, у нас нет шансов!..

Я поглубже закуталась в овчину, сунула нос в воротник и обнаружила, что Чижа уже нет рядом. Только этого не хватало! Я в отчаянии завертела головой: Чиж как будто сквозь землю провалился! Зарылся в сугробе, уснул под снегом…

А бамбуковый маятник качнулся в очередной раз. И от этого короткого зловещего звука у меня чуть не лопнули барабанные перепонки.

— Чиж! — что было сил заорала я. — Чиж! Вы где?!

Чи-иж!!!

Прошла вечность, прежде чем Чиж откликнулся.

— Ну что вы орете, Алиса? — Его голова показалась из-за сугроба. — Нервишки шалят?

— Пошаливают, — устыдилась я своей минутной слабости.

— Идите-ка сюда!

Чтобы добраться до него, мне пришлось перемахнуть через сугроб. Для начала я увязла в снегу по колено, потом едва не потеряла ботинок. И в довершение ко всему больно отбила зад, когда, не удержав равновесие, плюхнулась рядом с Чижом.

Он и не подумал помочь мне. Его хватило только на ехидную ухмылку.

— Вы всегда идете напролом?.. Здесь есть тропинка, вы разве не заметили?

— Нет.

Я поднялась на ноги и осмотрелась. Что ж, приходится признать, что Чиж добился своего: следы Доржо и Дугаржапа привели его к глухой стене дома, украшенной одним-единственным микроскопическим окошком. Окошко находилось достаточно низко, на уровне груди.

— Узнаете? — торжественным голосом произнес Чиж. — Это то самое кухонное окно. Можете заглянуть внутрь, только осторожно, не затопчите следы.

Мне даже не пришлось оттаивать стекло дыханием: отсюда, со двора, совсем неплохо просматривалась часть кухни и темный проем коридора.

— Оранжерея чуть дальше, — просветил меня Чиж. — Судя по всему, они обогнули ее и некоторое время простояли возле этого окна.

— С чего вы взяли?

— Следы! Видите, как тут все утрамбовано! И вот еще что! — Чиж раскрыл ладонь, на которой оказался мокрый и сморщенный окурок “Bora”. — Они даже успели покурить.

— Одну на двоих? Как в окопе?

— Не знаю… Может быть, курил только один.

— А пепел вы, случайно, не собрали?.. Чиж пропустил мою шпильку мимо ушей. Он был слишком увлечен собой и своей находкой.

— Факт остается фактом: они простояли здесь достаточно долго…

— Достаточно долго для чего?

— Для того, чтобы что-то увидеть! — выдохнул Чиж. — Иначе они были бы живы!

— Интересно, что такого здесь можно было увидеть?

— Ну, например, как убийца подсыпает яд в бутылку. Я самым циничным образом рассмеялась:

— У вас разыгралось воображение! Ну как, скажите… Как можно было понять, что кто-то что-то подсыпает в бутылку?

— Возможно, они что-то сопоставили… Я живо представила себе лица Доржо и Дугаржапа, еще более плоские и еще более круглые, чем лицо Ботболта. Сонные лощины глаз и рты, изъеденные алкоголем и жаждой дешевых порнопоцелуев. Если они что-то и могли сопоставлять, так это только размер своих пенисов во время мастурбации перед телевизионным экраном. Похоже, Чижу пришла в голову сходная мысль. Он нахмурился, возмущенно покашлял, а потом изрек:

— Или… Или преступник убрал их до того, как они успели что-то сопоставить. Нанес, так сказать, упреждающий удар. Подстраховался.

— Не забывайте, что на кухне было светло. А здесь, за окном, соответственно, темно. Тем более ситуация была экстремальной… Вряд ли преступник обратил бы внимание на окно. К тому же такое маленькое.

— Вот именно. Экстремальная ситуация! — бесцеремонно перебил меня Чиж. — Нервы напряжены до предела, скрытые человеческие возможности высвобождаются. Любая мелочь врезается в память… А два лоботряса за окном — это не мелочь, смею вас уверить. И потом, не забывайте. Стол с напитками стоит возле окна. Даже больше — прямо под ним. И вплотную придвинут. Они могли столкнуться нос к носу, их разделяло только стек.

Я просто диву давалась, с какой горячностью, с какой страстной убежденностью Чиж развивал понравившуюся ему версию. Все, что так или иначе не подходило под нее, вызывало в нем скрытую ярость. Он был готов закрыть глаза на одни обстоятельства и выпятить другие, лишь бы пасьянс сошелся и победителя наградили тульским пряником.

— О чем вы думаете, Алиса?

— О том, что опасно идти на поводу у своих теорий. Вы были бы бичом убойного отдела, Чиж. Вы засадили бы за решетку сотню невинных — и только из-за того, что их имя рифмовалось с названием ботинок, которые носила жертва. Или с маркой пива, которое жертва пила за полчаса до смерти… А все потому, что вы — хренов эстет.

— Разве плохо быть эстетом? — оскорбился Чиж. — Разве ваша Аглая не была эстеткой?!

— Красота схемы еще не гарантирует ее истинности!

— Да ладно, бросьте на меня рычать.

— Я не рычу.

— А кто же тогда рычит?..

Теперь и я услышала этот тихий вибрирующий звук. Он приближался. Он не предвещал ничего хорошего, он заставил кровь в жилах свернуться калачиком и заледенеть, а сердце — шлепнуться прямиком в желудок. Прямо на остатки бурятского фуршета.

— Что это? — шепотом спросила я у Чижа, хотя уже знала что.

Собаки.

Собаки, готовые отомстить за лесных братьев Доржо и Дугаржапа.

— Не оборачивайтесь. — Чиж не произнес этого, нет: он просто беззвучно пошевелил губами. — Не оборачивайтесь.

Но я и не собиралась оборачиваться. Одного вида Пети Чижа мне хватило с лихвой: его мягкий и податливый хохолок распушился венецианским веером, ресницы встали дыбом, а вместо рта теперь зияла впадина.

— Они? — почти теряя сознание, пролепетала я. Справиться со словом “собаки” мне так и не удалось.

Чиж прикрыл глаза и тотчас же открыл их, что могло означать только одно: собаки, кто же еще, ну вот и прошвырнулись, а ведь я был хорошим оператором, и всегда одалживал страждущим десятку на пиво, и собирал монеты арабских стран, и читал Марио Варгас Льосу в подлиннике, и с формулой дезоксикортикостерона справлялся как будьте-нате!.. А теперь, через минуту-другую, вся эта груда человеческих достоинств, прикрытая жилеткой, превратится в суповой набор для волкодавов!..

— Не оборачивайтесь, — просипел Чиж.

— Сколько их?

— Понятия не имею… У меня в глазах двоится.

— Где они?

— Метрах в пятнадцати… Теперь уже в десяти…

— Что будем делать?

Чиж ухватил меня за край полушубка и стал потихоньку подтягивать к себе.

. — Может быть, они нас не тронут… Может быть, они признают одежду…

Что ж, бурятские тулупчики дадут нам выигрыш во времени: минуты две, не больше; этого доблестным улзутуевским доберманам вполне хватит, чтобы вспороть овчинку и добраться до наших с Чижом красных кровяных телец.

— Жаль, что мы познакомились так поздно! — В минуту сильных душевных потрясений я, как всегда, порола несусветную чушь.

— Мне тоже жаль. — Чиж по части глупости мог составить мне достойную конкуренцию. — Обещай, что, если эти твари нас не разорвут, ты как-нибудь со мной пообедаешь…

— А я думала, ты предложишь мне стать твоей женой…

— Моей вдовой! — Голос Чижа поднялся до высот ультразвука.

— Дела обстоят так плохо? — Я все-таки не выдержала и обернулась.

Дела обстояли не просто плохо. Дела обстояли из рук вон. Черные собаки с янтарными волчьими глазами сжимали вокруг нас кольцо. Самым недвусмысленным образом.

— Может быть, разобьем окно? — задала я риторический вопрос. В кухонное оконце могла пролезть только кошка, и то — не всякая. Разве что какая-нибудь поджарая сиамская самочка. Разжиревшим кастратам породы невская маскарадная и двуногим придуркам вход строго воспрещен!..

— О чем ты говоришь! Какое окно! Гадить место преступления я не позволю!

— Отлично! Собаки будут просто счастливы! Собаки будут аплодировать твоим гражданским чувствам!

— Ты хорошо бегаешь? — спросил Чиж, и в руке его что-то звякнуло. Это была металлическая цепочка, которая до этого покоилась в кармане тулупа Доржо (или Дугаржапа). Более наивного оружия и придумать было невозможно!..

— Понятия не имею… Последний раз я бегала за своим мужем. Это было лет пять назад.

— Ты замужем?

— За своим бывшим мужем…

— Плевать. — Было совершенно непонятно, к чему именно относится последняя реплика: к моим спринтерским возможностям или к эпопее с Бывшим. — Говорят, в экстремальных ситуациях в людях открываются невиданные способности…

— Мне что-то не хочется их открывать.

— Хочешь, чтобы они тебя сожрали?

— Не хочу.

— Тогда сделаем так. Сейчас ты побежишь к дому.

— А ты?..

Неужели он останется один на один с острыми, как кинжалы, зубами доберманов? Неужели он останется и принесет себя в жертву? В жертву малознакомой мамзельке сомнительной внешности и сомнительной репутации… С которой познакомился всего лишь несколько часов назад? А если бы на моем месте был кто-нибудь другой? Толстуха Минна, например? Или язвительная Tea?.. Или кривое зеркало правоохранительных органов Софья Сафьянова? Вот если бы речь шла о секси-Дашке… Но даже тогда это трудно было бы понять… А может, он просто благородный человек и в его груди бьется великодушное и отчаянно храброе сердце?.. О, Чиж прекрасный! Всю свою жизнь я искала идеального мужчину, но все они, как правило, образовывали трогательную спайку со словом “мудачина”!.. И вот теперь… Вот теперь…

— А ты? — прошептала я почти влюбленно.

— Побегу вместе с тобой. На счет “три”. И не оборачивайся. Положимся на удачу.

quot;Три” случилось так же неожиданно, как случились чертовы собаки. Я слегка подзадержалась на старте и на счет “четыре”, “пять” и “шесть” могла лицезреть только спину Чижа. Он несся впереди меня, подбрасывая худой зад и размахивая руками. Он даже ни разу не оглянулся, подлец, самая удачная иллюстрация к слову “мудачина”! Впрочем, я тоже ни разу не оглянулась. Собаки были совсем близко, я ощущала их испепеляющее дыхание своими лопатками. Кажется, одна из них ухватила меня зубами за подошву. Или за край тулупа?..

Подгоняемая злобными тварями, я показала вполне приличное время. И даже, не оборачиваясь, бросила в собак цепочкой — точно такой же, какая была у Чижа. До сих пор она лежала в кармане и не подавала признаков жизни. Ничего не скажешь, близнецами-братьями были не только Доржо и Дугаржап, близнецами были и их вещи.

Но Чиж!..

Чиж бил все рекорды, включая мировые и олимпийские. Когда я вывернула из-за угла и на всех парах понеслась ко входу в дом, он уже топтался там. И отчаянно дергал за ручку двери. А потом принялся биться в равнодушное витражное стекло всем телом.

— Закрыто! — заорал он страшным голосом.

После этого душераздирающего вопля последовала автоматная очередь из самой отборной площадной брани.

И в ту же секунду я услышала треск: одна из собак вырвала клок из моего тулупа. По тому, как легко кусок овчины отделился от материнского лона, стало ясно: проблем с мясцом новопреставившейся Алисы Зданович у собак не будет. Да, черт возьми, по сравнению с тем, что меня ожидает в ближайшие несколько секунд, смерть Аглаи можно считать подарком из рождественского носка!..

Но толком попрощаться с жизнью не удалось.

Чиж самым волшебным образом справился с дверью и в самый последний момент за шиворот втащил меня в дом. И щелкнул замком.

Добрых пять минут мы, тяжело дыша, лежали голова к голове и прислушивались к вою и яростному царапанью за дубовой обшивкой двери.

— Что случилось? — спросила я.

— Дверь была закрыта… Но я точно помню, что не закрывал ее. Значит…

— Значит?

— Значит, ее закрыл кто-то другой!.. Кто-то, кто хотел, чтобы мы остались на улице и чтобы собаки нами пообедали.

Удивительная прозорливость!..

— Поужинали, — поправила я.

— Какая разница!

— Как ты открыл ее?

Чиж победительно рассмеялся и продемонстрировал мне ключ.

— Вот он, наш золотой ключик! Лежал в кармане. Я в самую последнюю минуту догадался. Поройся, может, и у тебя есть что-то подобное.

— Почти наверняка, — я сунула руку в карман (оказавшийся порванным), порылась за подкладкой и извлекла оттуда точно такой же желтый блестящий ключ.

Мой ключ — в отличие от голенького Чижового собрата — был прикреплен к медному брелку. Брелок, очевидно, был куплен за небольшие деньги в этномагазине “Ганг” и представлял собой сцену из навязшей на зубах “Камасутры”: два человекоподобных существа исполняли акробатический этюд, который с натяжкой можно было назвать спариванием. Кроме ключа от входной двери, на брелке болтались еще два неопознанных, из чего я сделала вывод, что в универсальном симбиозе Доржо — Дугаржап все-таки существовало понятие “ведущий — ведомый”. Тем более что один из ключей стоил того, чтобы присмотреться к нему повнимательнее. Ни разу в жизни я не видела ключа, который смело можно было причислить к произведению искусства. Как он уживался с похабным псевдоэротическим брелком и двумя сермяжными собратьями — уму непостижимо! Ключ был довольно внушительный, что-то около десяти сантиметров в длину, и представлял собой стилизованное изображение приготовившейся к прыжку большой кошки: то ли гепарда, то ли пантеры, то ли коротко подстриженной львицы. Кошка отливала платиной и посверкивала крошечными бриллиантиками, вправленными в глаза. Бородкой же служил непомерно длинный хвост животного. При виде этого испещренного насечками хвоста у меня бешено заколотилось сердце: выпустить подобную прелесть из рук означало обречь себя на страдания и муки. И на дискомфорт на смертном одре. Если я сейчас положу ключ обратно в карман тулупа, то никогда в жизни не прощу себе этой глупости! В конце концов, Доржо (или Дугаржап) мог потерять его, обронить в близлежащий сугроб или щель в полу… В конце концов, никто не станет проедать плешь мертвецу только из-за того, что какого-то ключа не оказалось на месте… В конце концов, Доржо и Дугаржап не откроют больше ни одной двери, разве что дверь в кабинет строгого судьи господа бога…

Внутренне содрогаясь от низменности своих устремлений, я сунула ключи в собственный карман и затихла.

— Ну, что там с ключами? — вернул меня к действительности проклятый Чиж.

— Ничего особенного… Не брелок, а порнографическая гадость. Приличный человек такую дрянь и в руки не возьмет. А если и возьмет, то будет потом полдня отмываться. Хочешь взглянуть?

Глаза Чижа блеснули дьявольским любопытством, и я поняла, что перестаралась. Ничто так не возбуждает человеческую особь, как упоминание о гадости и дряни. Тем более порнографической.

— Хочу! — Презирая себя, Чиж протянул ко мне требовательные пальцы.

— Не для слабонервных, предупреждаю. — Я как могла оттягивала время, пытаясь прямо в кармане отсоединить от брелка ключ-пантеру. Наконец это мне удалось, и я протянула Чижу брелок.

— Юмористка! — Чиж с упоением рассматривал презент от индийских производителей ширпотреба, больше похожий на воплощенный в медной болванке рисунок из привокзального сортира.

— Ну, что я говорила!..

— Ладно… Черт с ними, с ключами… А ведь они могли нас загрызть… Собаки, я имею в виду…

Изогнувшись, я осмотрела безнадежно испорченный тулуп: недостающий кусок овчины, казалось, был аккуратно срезан ножом. Представив эти ножи на своей куцей шее, я судорожно вздохнула.

— Но во всем этом есть один положительный момент.

— Какой же?

— Мы перешли на “ты”. — Чиж перевернулся на живот, подпер подбородок кулаком и взглянул мне прямо в глаза. — Так как насчет того, чтобы пообедать вместе? Когда все закончится.

— Мне кажется, это никогда не кончится, — я обвела глазами предбанник, — и мы будем вынуждены бродить по этому дому целую вечность.

— Тоже неплохо. — Чижа словно бес попутал. Он протянул ладонь и крепко сжал мои пальцы. — Я согласен.

— По-моему, ты форсируешь события…

— А по-моему, нет. Во-первых, роковые обстоятельства сближают. Близость смерти активизирует все ферменты организма. Химический состав корректируется, реакции ускоряются… Во-вторых, еще неизвестно, что будет через час или два. Возможно, я окажусь единственным мужчиной, который поможет тебе скрасить ожидание конца… В-третьих, ты мне нравишься, чего уж тут скрывать.

Только теперь мне стало ясно, почему из пестрой толпы возможных преступников и возможных свидетелей преступления Чиж выбрал именно меня. Я ему нравилась, надо же! Что ж, в этом нет ничего удивительного. Три беллетристические дивы были намного старше его, а Дашка… Дашка была уж слишком красива! И у бедняги Чижа не было ни малейшего шанса. Оставалась только я: не особая красавица, но и среди экспонатов Кунсткамеры мне тоже делать нечего. Так что если скромняга Чиж и вздумает приударить за мной, это не будет выглядеть мезальянсом. По степени привлекательности мы оба находимся в нижней части квалификационной сотни, сразу же за суматранской плащеносной ящерицей.

— ..очень нравишься, — еще раз повторил Чиж.

— Ты очень наглядно это продемонстрировал. Особенно, когда бежал впереди собственного визга. И даже ни разу не оглянулся. — Теперь, находясь в тепле и безопасности, я решила чуть-чуть пообижаться.

— Я вел тебя за собой, служил ориентиром… Живым маяком, так сказать. — Он ничуть не смутился. — Так как насчет обеда где-нибудь в приличном ресторанчике?

— Не пойдет.

— Почему?

— Ты не в моем вкусе.

Это известие нисколько не расстроило Чижа, даже наоборот, привело его в веселую ярость.

— Все мои женщины говорили мне об этом, — сказал он, делая ударение на слове “мои”.

— Женщины всегда правы, — сказала я, делая ударение на слове “женщины”.

— Все мои женщины говорили мне об этом. Прежде, чем лечь со мной в койку.

— Ну, насчет койки у меня совсем другие планы. Чиж откинулся на спину и расхохотался.

— Жалкий фриц, как же я мог забыть! Ходячая обложка журнала для гомосеков! Урод! Поди, еще и волосы бреет во всех местах… Тьфу! Он как раз из тех самовлюбленных болванов, которые считают самым выдающимся изобретением человечества палочки для чистки ушей! И посвящают венок сонетов своему драгоценному члену. Скажешь, нет?

Я с тоской вспомнила шикарное тело простака Райнера-Вернера и его ритуальные пляски вокруг собственного паха. Конечно же, Чиж был прав, тысячу раз прав. Но это была завистливая правда не слишком эффектного самца, всегда проигрывающего битву за самку.

— Кстати, Алиса, ты не находишь, что он.., м-м.., несколько трусоват?

— Он осторожен. Как и любой иностранец, заброшенный со спецзаданием в нашу великую страну…

— Он трус! Гансик недобитый! Трус, сын труса и сын сына труса! Мой дед мочил его деда еще во время операции “Березина”! Мой дед снял с его деда кожаный плащ. И забрал у него две серебряные ложки с гравировкой “Георг Хольх и фрау”! Русские немцев всегда били, ты это учти на будущее… Ихнему шнапсу против нашей водки делать нечего!

Как ни прискорбно это звучало, но термин “трус” в общем подходил господину Рабенбауэру. При его габаритах и развороте плеч, заставляющих вспомнить Бруклинский мост, он мог быть и поактивнее. Да что там поактивнее! Он просто обязан был возглавить операцию по спасению слабых женщин и деморализованных мужчин. Но этого не случилось, и я вдруг испытала ненависть к Чижу. Уж он-то находился в полной безопасности! Никому бы и в голову не пришло потребовать от тщедушного оператора широкомасштабных наступательных действий.

— Ну, ты тоже не проявил чудеса храбрости.

— Как сказать… — Чиж вытянул ноги и поболтал в воздухе цепочкой, некогда принадлежавшей Доржо (или Дугаржапу). — Интересно все-таки, что это такое?

— Это строгий ошейник, — грянул с небес совсем не строгий голос. — Строгий ошейник для собак. Наши парни всегда носят их с собой.

От неожиданности Чиж икнул, а я зажала себе рот рукой — чтобы не завопить от ужаса. Путаясь в тулупчиках, мы вскочили на ноги.

Прямо перед нами, в мягкой полутьме предбанника, возвышался Ботболт.

— Черт возьми, вы нас напугали, Ботболт! — промямлил Чиж. — Вы давно здесь стоите?

— Не очень…

— Что это за дурацкая привычка — подкрадываться!

— Я не подкрадывался, я просто подошел. Только что. А потом услышал ваш вопрос и решил ответить.

— А больше вы ничего не слышали? — Чиж почему-то покраснел.

— Ничего.

— Нас едва не сожрали ваши собаки.

— Я предупреждал. Собаки у нас серьезные. Чиж похрустел пальцами и с подозрением уставился на Ботболта.

— Это вы закрыли дверь, чтобы мы не могли войти?

— Я не закрывал дверь.

— Вы ее закрыли. Вы что, специально это сделали?

— Я не закрывал дверь. — Ботболт был воплощением буддистского спокойствия. — Я подошел сюда лишь сейчас. Услышал голоса и подошел.

— Тогда кто ее закрыл?

— Не знаю.

— То есть как это не знаете?! Кто-то злонамеренно решил обречь нас на смерть, а вы не знаете!

— Если бы кто-то хотел злонамеренно обречь вас на смерть, он вряд ли посоветовался со мной, — наставительно подняв палец, произнес Ботболт.

Я даже рот раскрыла от изысканности этой фразы. Нет, он был совсем не таким простым, каким хотел казаться, наш храмовый служка. Если бы звезды при его рождении встали по-другому, он вполне мог занять место далай-ламы. Или писать стихи на шелке в беседке, посреди пруда с уточками-мандаринками.

— Не морочьте мне голову, Ботболт! Если это сделали не вы, тогда кто же это сделал?

Ботболт легонько отодвинул Чижа и подошел к двери. Затем щелкнул замком, приоткрыл ее и тотчас же снова захлопнул.

— Дверь просто захлопнулась, — торжественно объявил он и принялся протирать ручку салфеткой. — Вы забыли, что это английский замок. Нужно было поставить его на предохранитель. Опустить собачку. Вот так.

Я с укоризной посмотрела на Чижа. Если бы у него не оказалось ключа… Страшно даже представить, что бы произошло с нами, если бы у него не оказалось ключа!

— Не надо меня лечить! — взвился Чиж. За то короткое время, что мы были знакомы, я, кажется, уловила доминанту в беспокойном характере оператора Пети: он терпеть не мог, когда кто-то указывал ему на недостатки. Он хотел быть непогрешимым!

— Но это же очевидно, Петя. Вы забыли опустить собачку, и дверь захлопнулась, — решила я поддержать Ботболта.

— Я все сделал правильно. Я зафиксировал дверь… — Не закончив. Чиж махнул рукой и перескочил на более спокойную тему. — Как там наши дамы?

— Лучше, чем можно было ожидать. Может быть, хотите перекусить? Я приготовлю.

— Вы еще выпить предложите!

Что ж, в доме, окутанном парами цианида, подобная ирония была вполне уместна. А о себе я могла сказать только одно: случившееся с Аглаей и двумя несчастными собачьими божками надолго отобьет у меня охоту к возлияниям.

— Я просто подумал…

— Когда вернется ваш хозяин, Ботболт? — строго спросил Чиж.

— Думаю, он вернется…

Достойный ответ, ничего не скажешь!

— Я хотел спросить… — И без того мягкий голос Ботболта стал теперь податливее проститутки со стажем. — Что вы делали во дворе?

— Воздухом дышали, — отрубил Чиж. — Кстати, я тоже хотел спросить. В этой комнате… В аппаратной… Вы говорили о трех мониторах. Но там их восемь. Что, остальные пять не работают?

По лицу Ботболта, обычно невозмутимому, как кладбищенская ограда в летнее утро, пробежала тень. Или мне только показалось?

— Мониторы остались от прежнего владельца. Его убили лет пять назад. Наверное, было за что, если целых восемь мониторов не помогли, — после небольшой лживой паузы сказал Ботболт. — А мой хозяин решил, что и трех работающих будет достаточно. Я ответил на ваш вопрос?

— В общих чертах. Ладно, идемте к нашим женщинам.

…“Наши женщины” сидели в столовой и под присмотром покрытого простыней трупа Аглаи вяло переругивались.

За то время, что мы с Чижом отсутствовали, в их хорошо задекорированной неприязни друг к другу ничего не изменилось. Напротив, она выкристаллизовалась и засверкала новыми гранями. И в отблеске этих граней по-новому засверкала женственная красота Дашки, и мужественная красота Райнера-Вернера, и даже живительные капли стеклоочистителя “Льдинка”, который принял на грудь режиссер Фара. Фара по-прежнему спал, прислонившись спиной к горке с посудой. Дашка же расположилась возле камина — того, что был ближе к террасе. А Райнер-Вернер, чтобы хоть чем-то занять себя, подкладывал поленья в другой камин — тот, что был ближе к кухне. На близкие контакты они не шли, я мимоходом этому порадовалась.

Наше появление прошло незамеченным: писательницы, оправившись от первого потрясения, живо обсуждали профессиональные проблемы.

— Представляю, как теперь подскочат ее тиражи! — Минна бросила взгляд на простыню и растянула губы в завистливой улыбке.

— Это ненадолго, дорогая Минна. — Tea тоже бросила взгляд на простыню и тоже растянула губы. Но ее улыбка была скорее удовлетворенной. — Через год все и думать забудут, кто такая была Аглая Канунникова. Депутат Госдумы? Зубной техник из соседней поликлиники? Школьная подруга иллюзиониста Игоря Кио?.. Никто и не вспомнит, уверяю вас! А на место павшего бойца встанут сотни новых. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон. Смерть хороша только для больших писателей, она их украшает и придает им монументальность. А для беллетриста это всего лишь бесславный конец карьеры.

— Вы правы, дорогая Tea. — Софья тоже решила высказаться по такому животрепещущему поводу. — Для нашего брата, сочинителя текстов, жизни после смерти не бывает.

Впервые я посмотрела на беллетристических фурий с симпатией: в чем, в чем, а в здравом смысле им не откажешь.

— Ну, как вы здесь? — бодро спросил Чиж. — Успокоились, пришли в себя?

— Вы шутите? — хором воскликнули все трое. — Как можно быть спокойным на одном квадратном метре с трупом?..

— Да… Об этом я как-то не подумал. Посрамленный Чиж наклонился к моему уху и шепнул — Пойдем на кухню. Только тихо.

— Зачем?

— Ну, не целоваться же! — Чиж мелко мстил мне за неудавшийся любовный блицкриг в предбаннике. — Нужно кое-что проверить.

Стараясь не шуметь, мы юркнули в коридор. Впрочем, предпринятые Чижом меры безопасности были излишни: наши скромные персоны никого не интересовали.

Перед тем как окопаться на кухне, Чиж сунул нос в кладовку.

— Значит, ты видела парней здесь?

— Да. Они накачались коньяком и спали.

— Понятно. Кладовку можно считать частью кухни, так что выходов здесь два: один в столовую и через нее в холл, где центральный вход. Второй — в оранжерею, через ту самую дверь, которая, по утверждению Ботболта, была закрыта. Из оранжереи опять же два выхода — один на террасу, к озеру. И другой — в столовую и холл. В котором часу ты их видела?

Я задумалась: после обеда мы были приглашены на прогулку. Эпопея со спасением утопающего немца заняла полчаса — сорок минут от силы. Потом мы вернулись. Я оставила немца на диванчике в оранжерее и отправилась на кухню. Чтобы встретить там Минну…

— Я не знаю, когда точно это произошло. Но на кухне была Минна.

— Ты говорила… Да. Не будем пока зацикливаться на Минне… Ты видела их во время обеда — Доржо и Дугаржапа?

— Да. Они разносили блюда.

— И что? Они были вменяемыми?

— В каком смысле?

— Ну… Перегаром от них не несло?

— Знаешь, я не принюхивалась.

— В любом случае… Они должны были еще убрать со стола и вымыть посуду, если я правильно понимаю. И привести в порядок столовую. После такой обильной трапезы с таким количеством едоков на это уйдет минут двадцать — полчаса как минимум…

— К чему ты клонишь?

— Упиться в стельку и заснуть мертвецким сном за какие-то жалкие двадцать минут — с таким талантом нужно родиться!

— Я не понимаю… Ты что, не веришь мне? Думаешь, я все придумала про бурятов и кладовку? Если уж на то пошло, у меня есть свидетельница — Минна.

— Да-да, я помню. Минна. Минна и здесь оказалась поблизости. Значит, они спали?

Теперь, после допроса с пристрастием, который учинил мне Чиж, я начала сомневаться. А были ли буряты в кладовке? И была ли вообще кладовка?

— Мне показалось, что они спали, — сдержанно ответила я. — Это же простая логика, Чиж! Два человека валяются на полу, между ними — две пустые бутылки коньяка… Ну, скажи, что бы ты подумал на моем месте?

— Не знаю…

— Они были мертвецки пьяны, говорю тебе!

— Вот именно, мертвецки'. — От безмятежной улыбки Чижа у меня побежали мурашки по спине.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что после обеда их никто не видел. Во всяком случае — живыми. Я недоверчиво хихикнула.

— По-моему, ты заговариваешься.

— По-моему, мы совсем не знаем этого дома. И тех, кто в нем обитает.

— Хочешь заняться изысканиями? Чиж накрутил на палец хохолок и, секунду подумав, честно сказал:

— Не имею ни малейшего желания.

После столь чистосердечного признания Чиж оставил в покое и кладовку, и мои скорбные воспоминания о пьянчужках. И мы наконец-то переместились на кухню. В ней ровным счетом ничего не изменилось, если, конечно, не считать исчезновения главной улики, гвоздя сегодняшнего вечера — бутылки с шампанским.

Те же стройные ряды бокалов и нестройные ряды выпивки, тот же раритетный телефон на стенке, то же крошечное окошко.

— Странное место для кухни, — изрек Чиж, обшарив глазами мебель.

— Почему же странное?

— Я имею в виду это куцее окно. Несолидно как-то. Везде азиатская роскошь и торжество евростандарта вкупе со стеклопакетами. А здесь как в деревенской бане: минимум света.

Пожалуй, Чиж был прав: кухня освещена из рук вон, даже днем без ламп не обойтись…

— Так что здесь делала Минна?

— Я не знаю. Когда я пришла, она стояла у буфета. Вот здесь.

— И чем она занималась?..

— Ну, я же не буду заглядывать ей через плечо! И потом, если учитывать ее комплекцию… Это довольно трудно сделать! Мне вообще было не до этого! — Я прикусила язык, вспомнив, как нежно относится Чиж к забубенному фрицу Рабенбауэру.

— И?..

— Когда я вошла, она страшно смутилась и уронила что-то бьющееся.

— Что?

— Не знаю… Потом она сказала… Она сказала, что ищет какую-нибудь емкость, чтобы полить цветок. Да, именно так она и сказала: “какую-нибудь емкость, чтобы полить редкий цветок”.

— А ты?

— А я спросила у нее, где находится водка или спирт. Для растирания.

— А она?

— Она указала мне на нижние полки буфета.

— На эти? — Чиж присел на корточки перед антикварным чудом и попытался открыть дверцы. Но у него ровным счетом ничего не получилось — дверцы были заперты!

— Что за черт! — громко удивилась я. — Днем они были открыты!..

— Вот как! — Оставив в покое неподдающийся буфет, Чиж переместился к столу с выпивкой. А потом нагнулся к оконцу и расплющил нос по стеклу. — Да, жаль, что мы не можем восстановить всю картину. Вот если бы… — И тут створка, тихо скрипнув, подалась. Окно не было закрыто на задвижку! Может, Ботболт проветривал кухню?

— Вот если бы я снова вышла и посмотрела на тебя через окно. А ты — на меня. Чтобы восстановить всю картину. Ты это хочешь сказать?

Чиж крякнул: он хотел сказать именно это. Тут и к гадалке ходить не надо!

— Ну… В общих чертах.

— В общих чертах пошел ты к черту!

— Не злись, я…

Окончания фразы не последовало: Чиж неожиданно упал на колени и принялся ползать по полу. И через минуту извлек из-под шкафа, стоящего как раз напротив буфета, в противоположном углу кухни, керамический черепок.

… Это осколок от той самой емкости, которую разбила Минна?

При жизни черепок принадлежал изделию, отдаленно напоминающему краснофигурную греческую вазу. На нем явно просматривались складки туники и часть ступни. Кроме того, весь черепок был покрыт несколькими слоями зубодробительного лака, что отнюдь не придавало ему исторической ценности.

— Это он?! — переспросил меня Чиж.

— Вряд ли… Во-первых, Минна стояла возле буфета, а это совсем в противоположном углу. Не мог же осколок отлететь так далеко!.. Во-вторых, ты просто больной человек, Чиж! И всех окружающих заражаешь тем же сумасшествием. А если этот кусок керамической дряни пролежал здесь с прошлого года? Или вообще со времен раскопок Трои…

— Не похоже. Ты видишь, какая здесь чистота? На кухне все тщательно убирается. Ни единой соринки. Ему бы просто не позволили лежать здесь, этому, как ты говоришь, куску керамической дряни.

— Ну, не знаю. — В словах Чижа была определенная логика. Кухня господина Улзутуева действительно казалась вылизанной, как провинциальная церквушка накануне двунадесятого праздника Воздвижения Креста Господня.

— Здесь и знать-то нечего, достаточно разуть глаза… И в-третьих, шкаф стоит впритык к двери, посмотри! — Чиж торжествующе рассмеялся. — Двери в оранжерею… Интересно, когда именно разбилась сама ваза?

— Сегодня, — раздался за нашими спинами мягкий бас Ботболта.

Опять чертов бурят! По воздуху он летает, что ли?! Или его простая бурятская мать из простого бурятского улуса согрешила с простым бурятским привидением?

— Это опять вы, Ботболт, — недовольно поморщился Чиж. — Такое впечатление, что ваша мать согрешила с привидением. За девять месяцев до того, как вы появились на свет.

— Привидений не существует, — отрезал Ботболт. — Привидений не существует, а ваза разбилась сегодня. Но как же я не заметил этот осколок?!

Он поднял голову и указал нам на самую верхнюю полку шкафа. Там, в керамических зарослях из кувшинов, горшочков, копилок и мордатых кооперативных нимф-подсвечников, зияла теперь довольно ощутимая проплешина. Брешь на фланге сомкнутых рядов была такой наглой и лезла в глаза так назойливо, что я даже удивилась, почему не заметила ее раньше!

— Она стояла вон там.

— А потом упала и разбилась?

— Да.

— Вот так просто упала и разбилась?

— Нет, сделала кульбит в воздухе! И сальто-мортале! — не выдержала я. — Ну что ты ко всему цепляешься, Чиж! Уже и вазу заподозрил в сговоре с убийцей!

— Ничего я не заподозрил, — огрызнулся Чиж. — Посуда, стоящая на полке, просто так не бьется. И потом: эта ваза — самая крайняя в ряду. Если смотреть на нее со стороны оранжереи. Вы видели, как она разбилась?

— Нет, — секунду подумав, произнес Ботболт. — Не видел.

— Когда это произошло? Во время ужина? — Возбуждение Чижа нарастало с каждой минутой: волосы его побелели, щеки покраснели, а глаза сияли теперь нестерпимой библейской синевой. Еще секунда, и он разразится Нагорной проповедью! Я даже залюбовалась им исподтишка, моментально изменив подбрюшью господина Рабенбауэра.

— А вы откуда знаете? — Ботболт позволил себе намек на удивление. — Она разбилась, когда я нес шампанское в зал. Это имеет значение?

— Еще какое! А где осколки?

— В мусорном ведре. Я вернулся и собрал их.

— Вернулись из зала?

— Нет. До зала я тогда не дошел. Вернулся с полдороги, посмотреть, что случилось. И увидел, что осколки вазы валяются на полу.

— А шампанское?

— А шампанское я поставил сюда, на край стола.

— И сколько времени у вас ушло на то, чтобы собрать осколки?

— Не знаю… Что их собирать! Секундное дело.

— Тащите их сюда!

— Кого?

— Да осколки же!

Ботболт пожал плечами, но просьбу Чижа все-таки выполнил. Он открыл дверцы шкафчика под мойкой и выудил оттуда плотно набитый пакет из-под молока.

— Это и есть мусорное ведро? — изумился Чиж.

— Я использую это как мусорное ведро. Мусора у нас мало, и к тому же он не задерживается в доме.

Из импровизированного ведра были извлечены огрызки краснофигурной композиции числом четырнадцать. И они же спустя секунду, несмотря на молчаливые протесты Ботболта, щедро усеяли пол перед шкафом.

— Сделаем так. Сейчас я засеку время, а вы по моей команде начнете собирать черепки. И старайтесь делать это в том же темпе, в котором делали тогда, во время ужина. Задача ясна?

— Чего уж неясного…

Чиж уставился на часы и дал отмашку рукой. И огромный Ботболт, который мог бы без всякого ущерба для здоровья выступать в коммерческих матчах боксеров-супертяжеловесов, высунув язык от усердия, принялся хватать осколки и сбрасывать их в пакет. Оплакивая тот самый черепок, который он не заметил. На этот мартышкин труд, если верить Чижу, у него ушло ровно пятнадцать секунд.

— Мало! — нахмурился Чиж, зафиксировав время. — Мало, не успеть. Скажите, Ботболт, вы вышли из кухни, как только собрали осколки?

— Ну да.

— И больше не задерживались?

— Нет. Я собрал осколки и вытер воду… Известие о воде пригнуло Чижа к полу. Чтобы не упасть, он даже ухватился за мой локоть.

— Воду? Вы сказали — воду?

— В вазе почему-то оказалась вода. Это странно, там ее не должно было быть… Но она там была!..

— Вот! — заверещал Чиж. — Вот оно! Вода, конечно же! Давайте повторим то же самое, но уже с водой!

— Вы хотите, чтобы я налил воды на пол? — Ботболт несказанно удивился такому эксцентрическому предложению Чижа.

— Хочу.

— Зачем? Зачем я должен разливать воду? Пол чистый, зачем же…

— Это следственный эксперимент, Ботболт. Не ломайтесь.

Только через минуту Ботболт согласился на святотатство по отношению к навощенному и натертому полу. Он достал из-под мойки чистую скатерть, которую почему-то обозвал половой тряпкой, аккуратно разложил черепки, аккуратно пролил воду и так же аккуратно принялся ее вытирать. Теперь мартышкин труд занял гораздо больше времени и вплотную приблизился к отметке “одна минута восемь секунд”.

— Что теперь? — закончив, поинтересовался Ботболт.

— Ничего. — Чиж загадочно улыбнулся. — Просто у нас появилась лишняя минута. И даже чуть больше. Скажите, Ботболт, это вы заперли ящики в буфете?

— Я, а что?

— Вы всегда их запираете?

— Всегда. Стараюсь, во всяком случае.

— А зачем?

Ботболт нахмурился: стоит ли доверять первому встречному родные скелеты в шкафу? Вернее, в буфете. Но, по зрелом размышлении, решил все-таки поведать нам о малоприятных полусемейных тайнах.

— У парней проблемы с алкоголем. Не всегда, но случается. А уж если к ним на язык попал градус, все, пиши пропало. Не успокоятся, пока не вылакают все, что найдут под рукой.

— Зачем же вы держите пьяниц? — И любителей групповой терапевтической порнолирики, мысленно добавила я. — Нашли бы непьющий персонал.

— Это не персонал, — обиделся Ботболт. — Это родственники хозяина. Дальние, но родственники. Жили при Эцагатском дацане, но отличались порочным нравом. Потому тайше Дымбрыл и выписал их сюда. Вроде как на воспитание. И на просветленную помощь по хозяйству.

Хорошенькое “воспитание”! Хорошенькая “просветленная помощь!”. Брелок-“камасутра”, бутылочный склеп за диваном и нахальное дрочилово перед экраном телевизора в режиме нон-стоп! Когда только они успевали тарелки перемывать и подкармливать собачек при такой напряженной и полной соблазнов жизни?..

— Дальние родственники, понятно. Дальние родственники зарились на хозяйские запасы? — поинтересовался Чиж.

— Я старался этого не допускать. — Ботболт скромно потупил глаза.

— Верю. А сегодня ящики тоже были закрыты?

— Конечно. Это был такой день! Много гостей. Много работы. За всем нужно следить… Я получил инструкции от хозяина…

Все, сказанное Ботболтом, совсем не вязалось с послеобеденной Минной. И с ее робким пребыванием на кухне. И гостеприимно распахнутыми дверцами шкафа, из которых я лично выудила две бутылки “Абсолюта” и две банки джин-тоника. Опять же по наущению Минны.

— Вы не можете их открыть?

— Конечно. — Ботболт отстегнул от пояса связку ключей на широком кольце и присел на корточки перед буфетом.

И в тот же момент и буфет, и связка, и сам Ботболт перестали для меня существовать. А все потому, что ничем не примечательное ключное кольцо украшала собой пантера! Точно такая же, какая лежала сейчас у меня в кармане!

— Какая хорошенькая, надо же! — Мой распутный язык раздвоился и выскочил изо рта прежде, чем я успела сообразить, что делаю.

Ботболт повернул ко мне массивную голову.

— Что вы имеете в виду?

Нужно было спасать положение, и я прикинулась наивной солисткой школьного хора с перекошенным бантом и спущенными гольфиками:

— Какая хорошенькая зверюшка! Никогда не видела таких оригинальных ключей!

Ботболт моментально укрыл платиновую пантеру в ладони. И ровным, недрогнувшим голосом соврал:

— Это не ключ. Это талисман. Мой личный талисман.

— А можно мне взглянуть на него? — Солистка школьного хора выдала наглое верхнее “до” второй октавы и осталась чрезвычайно довольна своей наглостью.

— Нельзя, — отрубил Ботболт. — Нельзя передавать свой талисман в чужие руки. От этого он теряет силу.

— Я и не знала… Какая жалость… Чиж буквально испепелил меня взглядом: “Тоже, нашла время сюсюкать и эстетствовать, безмозглая идиотка!quot;

— Теперь будешь знать, — проскандировал он. — Не отвлекайтесь, Ботболт.

Но Ботболт и не думал отвлекаться. Он открыл дверцы буфета и отступил в сторону. И перед моими глазами снова предстали когорты спиртного. Ничего интересного в этом не было, и я, мельком взглянув на полки, уступила место Чижу. А Чиж… Чиж буквально влез в буфет.

— Так-так… Это все ваши запасы, Ботболт?

— Нет. Часть коллекционных вин и бочки с коньяком хранятся в подвале.

— А подступы к нему заминированы?

— Зачем же? — Ботболт не оценил шутки. — Подвал тоже запирается на ключ.

— Понятно. А это что такое?! — Голос Чижа дрогнул. — Что это такое, Ботболт?

Интересно, что откопал в буфете неуемный Чиж? Неужели замаскированный тростником проход к Великой Китайской стене?

— Ну-ка дайте-ка мне вашу перчатку!

— Я уже дал вам одну свою перчатку, — укоризненно сказал Ботболт. — И до сих пор не получил ее обратно!

— Кой черт! Не знаю, куда я ее сунул… Дайте вторую! На этот раз Ботболт не стал пререкаться и безропотно вытащил из кармана перчатку, в которой обслуживал нас во время ужина. Чиж двумя пальцами ухватился за ткань и сунул перчатку в буфет. И через секунду, с величайшими предосторожностями, извлек на свет божий.., початую бутылку “Venve Cliquot Ponsardin”!

— Что скажете, Ботболт? Это та самая бутылка, из которой вы наливали шампанское в последний раз? Аглае Канунниковой, я имею в виду?

Ботболт несколько озадачился.

— Ну же, смотрите! Это она?

— Не знаю…

— Вы поставили ее сюда?

— Нет. Вы же сказали ничего здесь не трогать. Бутылка осталась стоять на столе. К ней я не прикасался.

— До тех пор, пока она не исчезла?

— Я же сказал вам… К бутылке я не прикасался и понятия не имею, куда она делась.

— Значит, это не она?

— Не знаю.

— Тогда откуда же взялась эта? Начатая? Или вы храните недопитые бутылки в шкафах?

— Нет, мы не храним недопитые бутылки в шкафах. Их мы храним в холодильнике. Но обычно…

Обычно до этого не доходит, если учесть порочные нравы Доржо и Дугаржапа, ежу понятно!..

— Лично вы ее сюда не ставили? — не унимался Чиж.

— Лично я — нет.

— Ну, хорошо…

Чижа вдруг забила мелкая дрожь, а волосы, солидаризуясь с хохолком, встали дыбом. Оператор завращал глазами и засучил руками в таком бешеном темпе, что его смело можно было назвать прелюдией к эпилептическому припадку. Во всяком случае, я нисколько не удивлюсь, если на губах у умалишенного Чижа вдруг покажется пена.

— Тебе плохо? — участливо спросила я. — Может быть, воды?

— Шампанского! — изрыгнул из себя Чиж. — Я буду пить шампанское.

— В каком смысле? — Я даже оторопела, а невозмутимый Ботболт направился к холодильнику.

— Вы не поняли… Я буду пить это шампанское!

— Какое? — хором воскликнули мы с Ботболтом.

— Вот это самое, — Чиж пальцем указал на бутылку, извлеченную из буфета.

Если до этого у меня еще оставались сомнения в психическом здоровье Чижа, то теперь они исчезли напрочь. “ПетяНоМожноЧиж” был опасно болен, а все мы, вместо того чтобы с почетом препроводить его в больницу им. Скворцова-Степанова, пошли у него на поводу. Да, именно так! Все это время мы выслушивали бредни сумасшедшего.

— Я буду пить это шампанское, — еще раз повторил Чиж и даже закусил губу от бесповоротности решения. Мы с Ботболтом переглянулись.

— Может быть, не стоит шампанское? — Ботболт страдальчески приподнял брови. — Может быть, ограничитесь виски? Или текилой? Или водкой на худой конец?

— Не ограничусь!

— Ну, хорошо… Не хотите крепких напитков, есть замечательное вино. “Шато Доман де Шевалье”… Любой гурман продаст Родину за бутылку “Шевалье”. За пробку от бутылки! Хотите?

— Не хочу! — продолжал кочевряжиться Чиж.

— А может, ликерчику, Чижевич? — встряла я. — Ликерчику, а? Самое то! Ликерчику — и баиньки.

— Я же сказал: я буду пить это шампанское. Дайте мне бокал, Ботболт!

Впрочем, нетерпение Чижа было так велико, что он не стал дожидаться Ботболта, а блохой подскочил к столу и вцепился в бокал.

И в ту же секунду я поняла: этот болван действительно опорожнит проклятую бутылку! Назло мне, назло Ботболту, назло Дашке, назло трем грациям в столовой, назло недобитому фашисту, назло спящему режиссеру, назло отсутствующему хозяину, назло трем трупам… Назло самому себе, наконец! Вот ведь твою мать! Три трупа были еще туда-сюда, они составляли классическое, воспетое мировой культурой триединство… Но четыре! Четыре — это был явный перебор!

— Нет, — дрожащим голосом сказала я и протянула руку к бутылке. — Нет, я не дам тебе пить эту гадость.

— Отпечатки! — простонал Чиж. — Не смей ее касаться, там же отпечатки!

Скорее повинуясь его властному голосу, чем вслушиваясь в слова, я отпрянула от “Veuve Cliquot Ponsardin”.

— Ты идиот! А если это и есть отравленное пойло? Чиж потер взмокший лоб и расплылся в улыбке:

— Ты переживаешь?

— Переживаю. Хватит смертей на сегодня.

— Ты переживаешь из-за этих смертей или из-за меня?

Я надолго замолчала. Я не знала, что ответить. Больше всего я переживала за себя. Вернее, за свой собственный пошатнувшийся рассудок. То, что выйти из этого трижды проклятого дома без потерь не удастся, — свершившийся факт. Но и на роль наперсницы смерти я своего согласия не давала. Весь вопрос сейчас состоит в том, какой репликой закончить пьесу и как побыстрее опустить занавес. И при этом не пришибить декорациями ни в чем не повинных работников сцены.

— Ты не ответила, — напомнил о себе Чиж.

— А ты как думаешь? — осторожно сказала я.

— Хотелось бы, чтобы ты переживала из-за меня.

— Хорошо. Я переживаю из-за тебя.

— Замечательно! Но в общем… Если я правильно оценил ситуацию, ничего страшного в том, что я выпью это чертово шампанское, не будет.

— А если ты не правильно оценил ситуацию?

Чиж развел руками, что могло означать только одно: если он не правильно оценил ситуацию, то в стане дорогих покойников ожидается пополнение.

— Не нужно этого делать, Чиж… Пожалуйста.

— Я просто хочу проверить свою версию. Я подозреваю, что она верна.

— А если неверна?

— Если неверна, пусть высокое собрание выслушает последнюю волю приговоренного к смерти. Вы готовы выслушать ее, Ботболт?

Ботболт кивнул головой в знак согласия.

— Ты готова выслушать ее, Алиса?

— Может быть, для начала напишешь бумажку? — Чиж сознательно играл у меня на нервах, и я была больше не в силах сдерживаться. — “В моей смерти прошу никого не винить…quot;

— Два свидетеля. Два свидетеля — вполне достаточно.

Никаких бумажек не надо. — Он опустил голову и тихим жалобным голосом попросил:

— Поцелуй меня, пожалуйста.

— Что?!

— Поцелуй меня.

— Не поняла…

— Он попросил, чтобы вы его поцеловали, — просуфлировал Ботболт.

— С какой радости?

— Это — моя последняя воля. Возражения есть? Я молчала.

— Неужели откажешься? — заканючил Чиж. — Отказать приговоренному — это все равно что пьяного обобрать! Это все равно что ребенка ударить. Это все равно что… Это все равно что дать на лапу Генсеку ООН! В рублях!..

Последний аргумент был особенно неотразим, и я решилась. Я подошла к Чижу и, закрыв глаза, поцеловала его в твердую и почему-то пахнущую бензином щеку.

— Не пойдет, — прокомментировал Чиж мой смиренный монашеский поцелуй. — Считай, что пьяного ты уже обобрала!

В общем это соответствовало истине: я обобрала. Но не просто пьяного, а мертвого пьяного. Доржо (или Дугаржапа). Восхитительная платиновая пантера покоилась в моем кармане, и иначе, чем мародерством, назвать это было нельзя. Увы мне, увы! Позор, презрение и анафема!..

— Я не знаю… — пролепетала я.

— Чего не знаешь? Как целоваться? Брось, ты же не проститутка! И не грудной младенец…

И прежде, чем я успела что-либо сообразить. Чиж притянул меня к себе и поцеловал в губы.

Господи, как же давно меня не целовали! Как давно меня не целовали так! Чиж, кем бы он ни был на самом деле, превратил поцелуй в целый ритуал, в хорошо отпечатанную программу передач с анонсами к высокорейтинговым проектам. Я получила весь набор телевизионных ощущений: от бесплотного утреннего “Голоса верующего” вначале до разнузданного “Цвета ночи” в конце. Высокодуховные христианские пожевывания и покусывания сменились глубоким бурением в стиле незабвенной “Эммануэль”. Почетный член “Клуба кинопутешественников” “ПетяНоМожноЧиж” добросовестно исследовал горную цепь моих зубов и спустился в долину языка. Бессменный егерь “В мире животных” “ПетяНоМожноЧиж” сделал полный анализ микрофлоры моей слюны. “О, счастливчик!” “ПетяНоМожноЧиж” верно ответил на вопрос “Все ли в порядке с пломбами у Алисы Зданович”, выбрав вариант D — “Все в порядке”.

Это была чистая правда: позавчера, ровно за двое суток до рокового самолета на Питер, я вышла из платной стоматологической шарашки “Доктор Дент” со свежезапломбированным верхним резцом. Хороша же я была бы, если бы Чиж, кем бы он ни был на самом деле, нащупал дупло в моем богохульном рту!.. Но я оказалась во всеоружии!..

В какой-то момент нам обоим не хватило воздуха, и Чиж на секунду отвалился от моих разомлевших губ. Этого было достаточно, чтобы я пришла в себя и попыталась не допустить второго захода.

— Надеюсь, последняя воля приговоренного к смерти исполнена? — тяжело дыша, спросила я.

— Почти, — тяжело дыша, ответил он.

— Что значит “почти”? Надеюсь, ты не попросишь меня продемонстрировать нижнее белье и родинки в паху?

— Нет… Но вот если бы ты согласилась пообедать со мной, я был бы полностью удовлетворен.

Я сильно сомневалась, что какой-то одноразовый обед в состоянии удовлетворить мужчину больше, чем какая-то, пусть даже одноразовая, женщина, но на всякий случай решила согласиться:

— Хорошо. Я пообедаю с тобой.

— А если шампанское все-таки отравлено? — не ко времени встрял Ботболт.

— Тогда закажете поминальный пудинг за упокой моей души.

Чиж со значением посмотрел на меня, перехватил ботболтовской перчаткой матовое стекло бутылки и налил полный бокал шампанского. Судя по всему, оно давно выдохлось и даже не рискнуло выпустить пену.

— Ну, мое здоровье!..

По вискам Чижа стекали капли пота, а губы, минуту назад целовавшие меня, крупно дрожали. Отвага покинула его — в самый последний момент.

— Ну! — подстегнул оператора Ботболт. — Что же вы?

— Сейчас…

Если всю эту комедию он затеял только для того, чтобы вырвать у меня поцелуй, то…

Додумать я не успела. Чиж крякнул, хекнул, кашлянул, шмыгнул носом, втянул ноздрями воздух, закрыл глаза — и опрокинул шампанское себе в рот!

Прошло пять секунд. Десять. Пятнадцать. Двадцать. Почти остановившееся время с трудом подползало к минуте, а с Чижом ничего экстраординарного не происходило. Он стоял перед нами, раздавленный собственным безрассудством, — и был живее всех живых!

Еще спустя несколько секунд он посмотрел на часы и расплылся в самодовольной улыбке.

— Все! Все! Все! — объявил он. — Контрольное время вышло, а я жив и здоров! Что и требовалось доказать! Я жив и здоров, а значит, моя версия верна! Верна!

— Если вы такой умник, — Ботболт был явно недоволен бескровным исходом дела, — если вы такой умник, то зачем я бегал за железным купоросом?..

Действительно, о железном купоросе, этом обличителе (если верить словам Чижа) цианида, все благополучно забыли.

А Ботболт помнил.

— Или про купорос вы сказали для красного словца?

— Нет, не для красного… Просто математически построить версию гораздо интереснее, чем довериться унылым лабораторным опытам.

— Так вы математик? — не отставал Ботболт. — Вы же сказали, что химик!

Только теперь я заметила, что Ботболт злится. Нет, внешне ничего не изменилось и он оставался абсолютно спокойным, но под заледеневшей пергаментной кожей бурята теперь бурлила жизнь. Глаза стали чуть шире, рот — чуть больше, а ноздри расплющились так, что покрыли собой половину щек. Чиж не оправдал его ожиданий, он мог умереть, он даже вытребовал себе посмертные льготы — и остался жив!

— Вообще-то я оператор. — Чиж примирительно улыбнулся. — Но чистая математика интересует меня гораздо больше, чем химия. Как оказалось. Извините, если я вас расстроил.

Это прозвучало как: “Прости, старик, коньки я не откинул, хотя и старался”.

— Ты обещал рассказать о версии, — напомнила я Чижу.

— Да. Я расскажу… Обязательно. Но ее должны услышать все. Убийца прежде всего.

По тому, как деловито Чиж произнес слово “убийца”, стало ясно, что версия — посоленная, поперченная и обжаренная до золотистой корочки — уже готова к употреблению.

— Сделаем так, Ботболт. Вы можете отправляться к остальным. Мы с Алисой подойдем ровно через пять минут.

Ботболт, уже успевший взять себя в руки, слегка поклонился нам и исчез в коридоре.

— По-моему, он сильно расстроился из-за того, что акта самоубийства не произошло, — глядя вслед буряту, сказал Чиж.

— По-моему, ты просто идиот. Ты действительно мог погибнуть, или это был спектакль, рассчитанный на простаков?

— А ты бы жалела?

— Ни секундочки, — с легким сердцем сказала я.

— Я тебе не верю. — Безапелляционности Чижа можно было только позавидовать. — Тебе совсем не понравилось?

— То, что ты остался жив?

— То, как я тебя поцеловал.

Поцелуй, поцелуй… Интересно, как целуется Райнер-Вернер? Его губы совсем непохожи на худосочный рот Чижа, его губы — мягкие и слегка припухлые, как пятки у младенцев… Интересно, какие они на вкус?..

— Прекрати! — зло бросил Чиж, и я даже вздрогнула от неожиданности.

— Что прекратить?

— Прекрати думать об этом лосе! Я же вижу! Стоишь рядом со мной и нагло сравниваешь… Мол, Петя Чиж — это так, детский лепет на лужайке! Мол, Петин поцелуй — это укус комара, не больше. Прихлопнул и забыл. А гансик — гансик совсем другое дело! И губы у него другие. Мягкие и слегка припухлые, как…

— Как пятки у младенцев, — раскололась я.

— Держи карман шире! Как переваренные пельмени! Кое-какой товарный вид имеется, но жрать-то невозможно!

— Кстати, насчет “жрать”. — Я почувствовала легкий укол совести и решила успокоить Чижа. — Если твое предложение остается в силе, мы можем пообедать. В каком-нибудь ресторанчике. Когда все закончится.

Чиж, получивший утешительный приз, сделал круг почета по кухне.

— Мне кажется, это никогда не кончится! — с горечью произнес он. — А ты что скажешь?

Я развела руками: что тут скажешь, в самом деле!

— Ты подозреваешь кого-то конкретно? Ты думаешь, это Минна?

Мой невинный вопрос вызвал у Чижа странную реакцию. Он снова принялся наматывать круги по кухне.

— Ох уж эта Минна! Она прямо как бельмо в глазу, честное слово! Куда ни кинь, везде она! Под благовидным предлогом она не пошла на прогулку, а осталась в доме. Более того, когда ты случайно… Так сказать.., внепланово.., заглянула на кухню, она была там и производила манипуляции с… С чем она производила манипуляции?

— Не знаю. — Я вдруг почувствовала угрызения совести от того, что днем оказалась не на высоте, не набросилась на Минну с нунчаками и ордером на арест и не потребовала от нее немедленной дачи показаний.

— И дверцы шкафа… Они были открыты. Почему они были открыты, ведь Ботболт утверждает, что спиртное обычно запирается?

— Они были открыты, потому что их открыли. Может быть, это сделали Доржо с Дугаржапом. Раз уж они такие порочные и лакают что ни попадя, то подобрать ключи к буфету для них не было проблемой…

— Ты хочешь сказать, что Минна просто воспользовалась этим?

— И не только она, — неуверенно протянула я. — Я тоже.

— Я не верю в случайности. Вернее, в цепь случайностей. Цепь случайностей — это уже закономерность. Это хорошо продуманный план. И это смущает меня больше всего.

— Что именно?

— Для того чтобы провернуть это дельце и выйти сухим из воды, преступник должен был отлично знать дом. И не просто изучить его за пару часов. Он должен был приехать с заранее заготовленным планом! Иначе ему бы просто не удалось провернуть его. Иначе он просто не открыл бы дверь на кухню. Самое важное в этом деле — открытая дверь. И ваза на полке. Они дали убийце выигрыш во времени и обеспечили ему стопроцентное алиби. Или почти стопроцентное.

— Стопроцентных алиби не бывает. — Полгода работы со звездой детектива не прошли для меня бесследно. — Во всяком случае, так утверждает Аглая… Утверждала. Она говорила, что у каждого человека есть маленькая грязная тайна.

Чиж самым непостижимым для меня образом залился румянцем.

— У каждого человека есть маленькая грязная тайна, — повторила я. — И для того, чтобы скрыть эту маленькую грязную тайну, человек способен признаться в самом настоящем преступлении. Даже если он его не совершал. Или пойти на настоящее преступление… В настоящем преступлении есть что-то от высокой трагедии. В нем можно раскаиваться, в нем можно не раскаиваться, но оно не является постыдным.

— В отличие от маленькой грязной тайны?

— Ну да…

— Какой бред! — со смаком сплюнул Чиж. — Где ты набралась этой псевдофилософской мути?

— Почему же мути? — обиделась я. — Разве ты не читал “Стыдливые сны”? Между прочим, они признаны лучшим детективом прошлого года…

— Кем признаны? — Щеки Чижа продолжали полыхать. — Экзальтированными журналисточками из “желтой прессы”? Критикессами в буклях, которые за штуку баксов объявят какую-нибудь госпожу Тютькину или Пупкину новым Львом Толстым? Или — страшно даже подумать — новой Агатой Кристи!

— Почему же за штуку баксов? — оскорбилась я подобным расценкам.

— Правильно, не обязательно за штуку. Можно и за пятьсот. И за триста.

— Можно и бесплатно. Если критикесса так думает.

— Критикесса никогда ни о чем не думает. Думать ей нечем. У нее акульи хрящи вместо мозгов. Голая мускулатура. Критикесса либо дует в задницу, либо размазывает по асфальту. Третьего не дано.

Такая яростная, такая жаркая осведомленность о жизнедеятельности книжных червей показалась мне удивительной. Я, конечно, многое могла бы порассказать Чижу о беллетристах и их церберах в лице главных редакторов издательств. Но — воздержалась.

— В конце концов, существуют рейтинги…

— Рейтинги покупаются, — безапелляционно заявил Чиж.

— Невозможно купить попсовый рейтинг! Это же не большая литература, в конце концов!

— Еще как возможно. Политику определяют не читатели, а издатели. Если издатель решил: вот звезда — значит, звезда будет. Куда ж ей деваться! При хорошей раскрутке даже “Колобок” можно выдать за триллер всех времен и народов.

— Если читатель не захочет читать…

— Да ладно тебе! Вот зритель, на него и ср… — Чиж осекся. — В смысле наваливайте большую кучу…

— Хочешь сказать, что Аглая — дутая величина?

— Не хочу.

— Вот видишь!

— О мертвых либо хорошо, либо… Сама знаешь. Господи, о чем мы говорим? В доме с тремя трупами — о чем мы говорим!..

— Господи, о чем мы говорим, — опомнился Чиж. — В доме с тремя трупами… И вообще… Пора навестить цвет нашего детектива, ты как думаешь?

Я кивнула головой. Пора, пора навестить цвет нашего детектива, тем более что Чиж — на глазах изумленной публики — обещал разродиться своей версией преступления.

Рука об руку мы выдвинулись в коридор, но пройти его до конца так и не успели. Торжествующий вопль, похожий на трубный брачный глас архара, едва не сбил нас с ног — Убийца! Вот она, убийца!..