"Война мага. Том 4: Конец игры" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Сеамни Оэктаканн не бросилась ему навстречу, не обняла и не прижалась. В таких случаях говорят, что «на лице её жили только глаза», и это было чистейшей правдой. Девушка-Дану стояла у откинутого шатёрного полога, прижав раскрытые ладони к груди, и прожигала Императора взглядом ничуть не хуже взорвавшегося кристалла.

Правитель Мельина чувствовал кипящий в любимой ужас. Ужас, отчаяние, безнадёжность и безвозвратность. Ну да, конечно. Он ведь убил себя. То, что ноги ещё шагают, спина и плечи не согнулись — ничего не значит. Нет больше Нерга, что мог бы помочь. Кровь сочится из всех пор на левой руке, сочится неостановимо. Яростное подземное пламя вплавилось в тело, оно горит в сердцевине костей, странным образом замещая кровь в жилах Императора, но сколько ещё он протянет человеком, пока влага в венах не станет чистым огнём?

— Сеамни…

Вольные унесли неподвижную Сежес в соседний шатёр, к ней бросилась половина имперских медикусов — причём среди них затесался Баламут, попросту отпихнувший пару-тройку из них могучими плечами.

— Повелитель, — кашлянул Кер-Тинор. — Вам надо войти. Надо лечь. Пусть лекари…

— Целители тут ничего не сделают, Кер. Оставь нас, — и, неожиданно для себя, добавил, — пожалуйста, капитан.

Вольный позволил себе совершенно немыслимое — медленно и словно с осуждением покачал головой, однако же отступил в сторону. Махнул рукой, и остальные императорские телохранители шагнули следом.

— Войдём, — внутри у Императора была только рвущаяся на части пустота. Рвущаяся от боли. С левой руки медленно срывались и падали на выстилавшие шатёр ковры крупные тяжёлые капли, темно-багровые и в каждой из них правитель Мельина чувствовал живой огонёк — подземное пламя растеклось уже по всему телу.

— Ты… горишь, — медленно проговорила Сеамни, также медленно поднимая руки и прижимая ладони теперь к щекам. — Гвин, Гвин, что же ты… Я же… Я не смогу пойти туда за тобой. Я не смогу! — выкрикнула она, падая на колени. — Ты… от меня… один!..

— Я никуда без тебя не пойду, — растерянно пробормотал Император, уже прекрасно понимая, что она имеет в виду. Жить ему оставалось совсем немного, но и обычной смерти он теперь оказывался лишён.

— Сейчас — нет, — не поднимаясь с ковров, прошептала Сеамни. — Но скоро — да. А меня туда не пустят ни сталь, ни яд, ни высота с водой. Я не могу умереть и пойти следом в Серые Пределы, Гвин!..

«Ну вот, и слёзы подоспели, — мрачно подумал Император. — Честное слово, в подземельях казалось куда легче».

— Это просто сказка, что в Серых Пределах все, кто любил в этом мире, встречаются вновь, — проговорил Император. Он никак не мог отрешиться, не считать мерно падающие на ковёр капли. — Там просто пустота, там нет ничего. Ни возмездия, ни награды. И никто ни с кем не встречается. «Последовав за мной» ты просто перестанешь жить, ничего больше.

— Ты убил себя, — еле слышно проговорила Сеамни. — Взорвал пирамиду, да. Задержал тварей Разлома, да. Но…

— Не просто задержал, любовь моя, — с каким же трудом даются ему теперь эти слова! — Мы их остановили.

— Рухнуло только две пирамиды, Гвин, — Сеамни поднялась с колен, сжала кулачки, зло смахнула выступившие слёзы. — Дай хоть руку перевяжем…

— Не поможет, — усмехнулся Император. — Забыла, как сочилось тогда сквозь все бинты?

— Просто не могу сидеть и смотреть, — Сеамни отвернулась, плечи вздрагивали. — Гвин… я говорю с тобой, смотрю на тебя, а ты уже мёртв. И только теперь ты стал без запинки говорить мне «любовь моя»…

— Сеамни, я сделал то…

— Знаю, «что должен был». Почему мужчины так жаждут красиво умереть? И плюнуть на тех, кто их ждёт, кто, быть может, наложит на себя от горя руки?!

Император опустил голову. Да, некогда он не стал думать об Империи. Сиганул в Разлом, потому что не мог без неё, своей Сеамни.

— Пирамиды не рухнули, — он попытался сменить тему.

— Да, только две, — не поворачиваясь к нему, проговорила Сеамни. — Муроно или что-то напутала, или просто изначально ошиблась.

— Но эта пирамида… была единственной. Сколько мы маршировали мимо Разлома — ни одна с ней не сравнится! Мы ощутили…

— И попали в западню, — ответила Сеамни. По голосу чувствовалось — изо всех сил пытается не разрыдаться. — Пирамиды не только питают Разлом и его тварей. Стирать их с лица земли можно, но только дорогой ценой. И нет на самом деле никакой «великой пирамиды». Это просто приманка для таких, как мы. И… мы попались!..

Силы у девушки-Дану иссякли. Сеамни рухнула лицом вниз и зарыдала в голос, уже не сдерживаясь.

…Император долго сидел рядом, гладил волосы цвета воронова крыла, и все слова просто увязали в горле.

Разлом справился с подземным огнём. Пирамиды не стало, но остальные стоят. И никаких сил не хватит, чтобы разрушать их одну за другой. Во всяком случае, не с одним легионом, считая вместе с гномами.

И надо точно знать, что творится сейчас в Мельине. Что с козлоногими? С баронами? С Клавдием и остальными легионными командирами, оставшимися в столице? Удалось ли им исполнить всё задуманное?..

Кровит рука. Капли падают и падают, словно в чудовищной клепсидре, отмеряя оставшиеся мгновения. И всё ближе тёмный ужас. Может, потому, что ты впервые понял, с какой силой столкнулся, Император? Это не мятежная Радуга, это не восставшие бароны, не вторгнувшаяся Семандра и даже не козлоногие — тех тоже можно убивать и легионеры с этим неплохо управлялись. Эта мощь дышит тебе в спину, это куда страшнее смерти, потому что после тебя остаётся мир, люди, солнце — а эта сила грозит смести всё, не оставив даже пустоты. Когда Спаситель уже совсем было склонился над Мельином, даже он казался не столь страшным, потому что обещал — по крайней мере, так утверждала церковь — что-то после. Разлом не обещал ничего. С ним нельзя было договориться: откупиться, как от Семандры, уступить престол, как с баронами. Но даже Спасителя что-то сдержало, пророчества, которые так и не исполнились; Разлом же не сдерживало ничего, над ним не властвовали никакие законы. Он сожрёт весь Мельин, как только сможет. Пирамида же… да, она оказалась ловушкой. Если бы не белая перчатка, они с Сежес никогда бы не выбрались.

Стоп. Белую перчатку ему вручили козлоногие. Сейчас Император хорошо понимал, для чего. Простой человек, даже командуя всей армией Империи, не справился бы с Семью Башнями. Ему требовалась подмога, и ею стала эта самая перчатка. Но почему же ему позволили воспользоваться ею ещё и здесь, если эти пирамиды так важны для истинных хозяев и архитекторов Разлома? Почему не отобрали, почему не лишили силы?

«Значит, то, что я сделал — соответствовало их планам», — обречённо подумал Император.

…Сеамни словно услышала — приподнялась, вмиг оказалась рядом, обняла и прижалась.

— Я думал о перчатке, — тяжёлый шёпот. — О том, почему она до сих пор повинуется мне. Ведь мы взорвали пирамиду. Ещё две рухнули. Почему нам позволили это сделать?

— А что, если убить тебя для них важнее, чем сохранить эти две-три пирамиды? — Дану не отрывалась от него, кровь пятнала подол длинного платья. — Что, если они не могут это сделать иначе?

Император покачал головой.

— Что им во мне? Я не чародей, я всего лишь правитель Мельина, оставшийся без столицы…

— Но не без армии, — напомнила Сеамни. — Легионы верны своему главнокомандующему.

— И?.. Козлоногих это не волнует. Они способны менять сотню за одного, и всё равно вырвать в конце концов победу, — он вздрогнул. Становилось всё холоднее, Императора начинал бить озноб. Времени всё меньше, кровь капает и капает с белой кости, облекающей его левую руку.

— Нужен последний удар, — Дану чуть отодвинулась, взглянула Императору прямо в глаза. — Магия крови, мой повелитель. Никакого другого средства не осталось. Я отдам себя…

— Что?!

— То, что ты слышал, любимый. Магия крови, нашей с тобой. Сежес проведёт обряд.

Император ошеломленно глядел на Дану. Тонкая, строгая, прямая. Пальчики правой руки держатся прямо за белую кость проклятой латной перчатки, нежная кожа испачкана алым.

— Я не поколеблюсь ни на миг, — медленно проговорил Император. — Если только моя жизнь действительно остановит вторжение. И не просто остановит — избудет его навеки. Ведь Радуга пошла на это. Резали детей, ты ведь помнишь донесение Клавдия. И что? Разлом закрылся? Его магия исчезла? Нет. Просто остановилась. А уж на время, или навсегда — никто сейчас не скажет. — Он повернулся к пологу, за которым остались Вольные: — Голубя к Клавдию. Немедленно.

— Молодой Аастер, Марий, верно? — Брагга грузно опустился в кресло, покрытое траченой молью мантией. Особняк достойного барона в самом сердце Белого города уцелел, счастливо избегнув огня; судебные приставы после мятежа Конгрегации и ответных проскрипционных указов Императора разогнали челядь и вывезли всё ценное — легионам требовалось платить жалованье, так что убранство пришлось собирать буквально с миру по нитке. Кресло под баронским седалищем жалобно скрипело, и Марий готов был поклясться, что выглядит оно ещё хуже древней мантии.

Посыльные Брагги явились к Марию прямо в легионные казармы, не испугались. Конники, подчинённые Аастера, угрожающе сдвинули было ряды, кто-то хмуро осведомился, мол, куда командира нашего уводите? — а в задних рядах выразительно скрежетнул клинок, специально потянутый из ножен именно так, со звуком.

Четверо дружинников в цветах новоиспечённого хозяина Мельинской Империи попятились. Не робкого десятка, они вдруг оказались в плотном кольце до зубов вооружённых людей, и эти люди явно не собирались уступать без боя.

Марию пришлось вмешаться, успокаивать своих, мол, всё хорошо, и он скоро вернётся, ведь благороднейший барон Брагга, конечно же, не имеет никаких дурных намерений, за него, Аастера, поручился сам проконсул Клавдий, и легионы получили твёрдое обещание, что никакой кары никому не будет…

Всадники нехотя расступились, и дружинники постарались ретироваться. Марий шёл посреди, словно арестованный, однако оружия у него никто не отобрал. Оставили ему клинок и когда процессия ввалилась в обширную, явно наспех убранную прихожую. По стенам до высокого потолка осталось висеть несколько гобеленов — приставы, наверное, решили, что за древностью продать их достаточно дорого не удастся.

Зал оказался набит народом. Благородные нобили в кольчугах и при мечах; епископы в необмятых облачениях, явно достанных из-под спуда; полдюжины дам полусвета, расточавших ослепительные улыбки; и, конечно, стража. Возле каждого окна — по паре арбалетчиков, у каждой двери — четвёрка алебардистов. Брагга словно всерьёз опасался за свою жизнь.

На Мария косились, и притом неприязненно. Он ответил лишь тем, что повыше задрал подбородок, прошествовав таким манером через весь зал; за спиной злобно шептались, вернее будет сказать — злобно шипели. Молодого барона без задержек провели в малую залу — перед дверьми железной баррикадой застыли восемь рыцарей в глухих шлемах и кованых латах, словно Брагга не доверял собственным дружинникам.

— Молодой Марий Аастер, — повторил Брагга, в упор глядя на юношу. — Сын достойнейшего отца, подло казнённого кровавым тираном. Грациан был моим другом, тебе это известно, сквайр?

Сквайр. Вот оно в чём дело. Не «барон», даже не «баронет» — а «сквайр», то есть просто юнец благородного сословия, не заслуживший золотых шпор.

— Мне это известно, повелитель, — Марий счёл за лучшее низко поклониться.

— Тогда объясни мне, мальчишка, какого-такого ты делаешь на службе узурпатора?! — рявкнул Брагга, приподнимаясь с кресла и обдавая Мария брызгами слюны. — Почему ты не пришёл к нам, как только тебя отпустили?! Почему выполнял его приказы? Это предательство, так что я не знаю, смогу ли и впредь именовать тебя сквайром.

— Всё в воле всемогущего повелителя, — Марий поклонился ещё ниже. Возражать сейчас не имело смысла.

— Да, всё в моей воле! — рыкнул Брагга, окончательно заплевав юношу. — Могу отправить тебя на плаху за предательство Конгрегации и нашего дела! Могу отдать в мучения, чтобы ты заплатил за смерть благородных нобилей, без сомнения, убитых тобой и твоими головорезами!.. Могу…

— Смиренно предаю себя в руки милостивого и всесильного владыки, — так, сейчас, пожалуй, лучше встать на колени…

…Кровь давно кипит, но не давай ей воли, Марий. Иначе и впрямь окажешься на колу, ну, или «красиво умрёшь» прямо здесь. Между ним и Браггой — пять шагов, по обе стороны нового хозяина Мельина — рыцарская стража, за спиной у Мария — полдюжины арбалетчиков. А есть ведь ещё и маги…

Вот к ним в руки попадать никак нельзя. Ни живым, ни мёртвым. Болтали, что у Радуги на допросах и трупы становятся разговорчивыми.

— Эта твоя поза нравится мне больше, — громыхнул Брагга. Неожиданно тон его изменился, став почти что отческим. — Почему, нет, почему ты сдался, мальчик?

— Я-а… — Марий надеялся, что прозвучит это достаточно убедительно, — я очень испугался, всесильный. Моего отца зарезали, угрожали казнить маму и сестрёнок… я не мог этого вынести. Я дал слово… но я никого не убивал, клянусь! Мы были разведчиками, это правда. Но и в бою-то настоящем мне ни разу побывать не пришлось, за исключением той битвы с козлоногими!

— Х-ха! Это ты теперь говоришь, мальчик. Хотя, конечно, если изувер грозит расправиться с твоей матерью, тут, наверное, кому угодно слово дашь. А потом? Почему ты оставался с ним потом?

— Я боялся… — еле слышно выдавил из себя Марий. — В замке — имперский гарнизон… если бы я бежал, они убили бы маму и сестричек…

— Честь нобиля превыше всего! — напыщенно провозгласил Брагга. — Но я понимаю тебя, сынок. Не всем дано стать героями. Однако у тебя большой долг перед нашей Конгрегацией, ты это осознаёшь?

— Да, всемогущий повелитель. И готов служить ей всеми силами, невеликими, правда, ну да уж какие есть…

— Хорошо, — ухмыльнулся старый барон. — Раз готов служить, то и послужишь. Оставайся в легионах, выполняй все команды своего легата и проконсула Клавдия. Я дал слово, и все, кто сейчас марширует под знаменем василиска, — в полной безопасности. Но Конгрегация должна знать, не замышляется ли измена? Не задумал ли Клавдий недоброе? Ты понимаешь меня, мальчик?

— Я всё понимаю, великий! — Марий постарался воскликнуть как можно горячее и радостнее. — Я всё сделаю, всё, всё! Но… всемогущий… я могу рассчитывать, что…

— Служи Конгрегации верно, и я не оставлю тебя своими милостями, — торжественно провозгласил Брагга. — Я даже сделаю тебя бароном, если, конечно, ты окажешься достоин своего мужественного отца.

— Простираюсь ниц перед всемогущим. Но в замке Аастер по-прежнему стоит имперский гарнизон, а они верны свергнутому узурпатору…

— Гм-м-м… да, верно. Но ничего. Благородные нобили, слышавшие всё это, разумеется, никому ничего не скажут. А у тех стрелков уши заткнуты воском, — Брагга расхохотался, довольный собственной выдумкой. — Ступай, молодой баронет. Надеюсь, ты оправдаешь моё доверие. Нет, не «надеюсь». Уверен. Потому что Марий Аастер не посрамит памяти своего благородного отца.

— Проконсул Клавдий, — молодой барон Марий Аастер с достоинством поклонился, хотя в жилах командира имперской армии не текло и единой капли «благородной» крови. — Всё готово.

— Тогда идём, твоя светлость, — проконсул поднялся, поправил перевязь с мечом, надел шлем. — Знаю, не струсишь, не испугаешься. Потому у меня для тебя, барон, есть приказание. Последнее. Верю, ты исполнишь его, как и положено настоящему легионеру.

— Я готов, проконсул, — Марий не счёл зазорным поклониться ещё раз.

— От Императора пришли вести. Он сделал всё, что в человеческих силах и возвращается. Прежним путём. Тебе поручается встретить нашего повелителя. Возьми две сотни всадников и отправляйся на юг. Не думай сейчас о Брагге.

— Слушаю и повинуюсь, господин проконсул.

— Вижу, хочешь что-то спросить. Давай, барон, только быстро.

— Благодарю. Господин Клавдий… что я должен передать Его величеству?

— Соображаешь, парень. Ты должен передать ему вот это, — в руки Марию лёг небольшой ларец красного дерева, с оттиснутой в воске печатью самого Клавдия. — Доставишь в собственные руки, понимаешь, барон? А если нет — утопишь. Умереть можешь только после этого.

— Я всё понял, господин проконсул, — кажется, всё-таки слегка побледнел. — Большая императорская печать не должна попасть в чужие руки.

— Много рассуждаешь, барон. Ступай, тебе ещё всадников отбирать. Смотри, не ошибись.

— Я не ошибусь, господин проконсул. Но… можно всё-таки спросить…

— Ну, чего тебе ещё, господин барон?

— Ларец нашему Императору лучше отвезти не так. Не две сотни всадников, которым незаметно не выскользнуть из города, а двое или трое. В одежде простолюдинов. Ворота сегодня нараспашку, это верно, но три кавалерийские турмы — не иголка в стоге сена. Брагга насторожится. Может послать погоню. Две конные сотни — немалая сила, но, если нас окружат… да ещё и вмешаются маги Радуги…

— Ты думаешь, я этого не понимаю, господин барон? — Клавдий в упор взглянул на мальчишку, однако тот и не думал отводить глаз. — Брагга должен знать, что вы отправились на юг. Это очень важно. Большего не скажу, не жди и не проси. Ступай, ступай, барон. И смотри, не ошибись в людях.

— Не ошибусь, проконсул, — убежал. Совсем мальчишка ещё, но лихой. Он действительно или сохранит доверенное, или на самом деле утопит так, что никакая Радуга не выудит.

За дверьми крошечной оружейной — собственной оружейной господина проконсула Империи — Клавдия встретили командиры легионов.

— Всё готово, — Скаррон скрестил руки на груди. — Ждём команды, Клавдий.

Проконсул молча кивнул.

— Сегодня у нас коронация. Маги и бароны ликуют. Козлоногие стоят на месте и словно заснули.

— Потому что опять детишек резали, — мрачно бросил Гай. — Пахари разбегаются, кто куда.

— Ничего, — дёрнул щекой Публий. — Поглядим ещё, кто кого резать-то станет.

— А что, если тварей тех иначе и не остановить? — пробормотал Скаррон. — Тогда что?

Клавдий не ответил.

— Повелитель найдёт способ, — с неколебимой уверенностью заявил Публий.

Скаррон только покачал головой.

— Разболтались, господа легаты, — бросил Клавдий. — У нас есть дело. Остальное потом.

Пятеро воинов, облачившихся сегодня в парадную броню, шли через широкий двор легионных казарм, сейчас пустой и вымерший. У ворот — небывалое дело! — нет обычных часовых, а снаружи торчит два десятка баронских копейщиков в цветах Брагги.

«Надо же. Не доверил никому, поставил своих, — подумал Клавдий. — Заподозрил что-то, старый лис?»

Остальные командиры легионов, похоже, пришли к той же мысли, но шагать продолжали как ни в чём не бывало. На скалящихся дружинников никто даже не покосился.

Ворота остались приоткрытыми. Краем глаза Клавдий заметил, как туда тотчас нырнула пара подозрительных личностей.

— Пусть идут, — сквозь зубы бросил проконсул.

— Мои хорошо постарались, — вторил ему Сципион.

Путь легионных командиров лежал через Белый город, пострадавший от тогдашнего пожара куда меньше Чёрного, кварталов бедноты. Опоясывавшая богатую часть Мельина стена уцелела, за исключением Кожевенных ворот, стертых до основания магическим ударом Радуги ещё в самом начале мятежа. Здесь уже всюду стояла баронская стража, наёмники в многоцветных накидках с гербами знатных мятежников. Клавдий окинул взглядом нарядные фасады, свисавшие с балконов гирлянды и флажки — победу Конгрегации приветствовали немало горожан из «благородного сословия».

На легатов косились. И расставленные на всех углах баронские дружинники, и многие жители. Но командирам четырех имперских легионов вместе с проконсулом предстояло сыграть важную роль в сегодняшней церемонии, и заступить им дорогу никто не решился.

Ближе к скале, на которой высился императорский замок, толпа сделалась совсем плотной. Каждый второй — наёмники Конгрегации.

Императорские регалии переданы Брагге. Как он и просил, тайно. Похоже, после этого вскарабкавшийся на мельинский трон барон решил, что Клавдий и его легаты заслуживают некоего доверия.

— Господин проконсул, — вынырнул угодливый служка, мажордом Брагги, сейчас забывший всю свойственную своему посту спесь. — Прошу сюда, господин проконсул. Господа легаты, вы тоже. Прошу.

Перед подъёмом на замковую скалу, возле орденских миссий, стоял старый собор, где испокон веку короновались мельинские Императоры. Собор возвели в незапамятные времена, по сравнению с новыми постройками он казался совсем не величественным, его шпили давно не были самыми высокими в имперской столице, однако тут лежали все до единого правители Мельина, даже если они умирали где-то в далеких краях. Места в небольшом соборе почти не осталось, гробницы стояли плотно друг к другу, так, что людям приходилось протискиваться между их чёрными боками. Клир в торжественных облачениях собрался на широких ступенях, где перед дверьми собора, опустившись на колени, Императоры Мельина принимали корону — сперва из рук лучшего воина королевства (тогда ещё не именовавшегося проконсулом) как знак единения с армией; потом, по мере того, как набирала силу Церковь Спасителя, первый меч уступил место первосвященнику.

Брагги не видно. Он со свитой выйдет из Чёрного города, пройдет насквозь Город Белый и только потом приблизится к ступеням и встанет на колени; начнётся долгая церемония, с перечислением великих деяний всех мельинских Императоров, походов и побед, возведённых городов и так далее и тому подобное. Торжественный молебен; возложение короны; и после этого слово нового Императора к народу. Объявления о милостях и вольностях, продиктованные Коронным Советом. Потом, после этой речи, Император замолкнет на год — власть следовало передать всё тому же Коронному Совету; но что на этот раз?

Ближе к собору горожан почти не осталось, даже из числа сочувствующих Конгрегации. Господа бароны выпотрошили сундуки, облачившись в гербовые парадные мантии, отороченные редкими мехами — поверх начищенных до блеска парадных же доспехов. Разошлись тучи, посветлело, залучилось и заиграло — добрая примета, немедленно зашептались вокруг легатов.

Пятеро легионеров, выслужившихся из самых низов, чьи отцы пахали, ковали, валили лес или рыбачили, стояли посреди разнаряженной толпы. Многие бароны, из ближних, успели вызвать семьи, молодые сыновья-сквайры ошалело крутили головами, наверное, сами не верили, что стоят у самого начала новой династии, в которой им, им и только им достанутся отныне теплые местечки и высокие должности.

С легатами и проконсулом никто не заговаривал, их словно не замечали. А они стояли, привычно, спина к спине, тесным кругом, и мало кто мог выдержать их взгляды. Клавдий и его товарищи не держались за эфесы парадных гладиусов, стояли, спокойно скрестив руки на груди, — и ждали.

…Засуетились махальщики на крышах, забегали, шныряя в толпе, факелоноши, под высокими шпилями зашлись в истерике малые колокола, большие ударят в тот миг, когда корона коснётся чела нового Императора.

Баронские копейщики осторожно — всё-таки тут весь цвет мельинского нобилитета! — раздвинули толпу. На очистившиеся мостовые полетели цветочные венки и букеты, хор мальчиков-послушников затянул нескончаемое хвалебное песнопение, восславляя Спасителя и прося Его благословить новое царствие.

По краям широкого ступенчатого подъёма ко входу в собор зажглись благовонные курильницы. Брагга не поскупился, наверное, отдал все запасы ароматических снадобий. К Клавдию вновь подлетел мажордом барона, прямиком шагающего в имперские правители:

— Господин проконсул, повелитель сказал спросить…

— Я всё помню, любезнейший, — старый рубака был сейчас сама вежливость. — Принять ларец. Открыть. Поднять корону, явить собравшимся сословиям. Сказать о верности легионов. Подняться по ступеням, держа корону обеими руками так, чтобы все видели, встать на колени перед его преосвященством архиепископом, вручить преподобному знаки императорского достоинства. Всё.

Мажордом не нашёлся, что сказать, только поклонился и тотчас исчез, словно втянулся в щель между камней, как это умеют только лучшие из слуг, уже забывшие, каково это — служить не кому-то, а самому себе и своей стране.

Забили барабаны, хор попытался состязаться с ними, взяв так высоко, что непривычным к подобному легатам резало слух. Нобили, их жёны, молодые сквайры, редкие горожане, чудом пробившиеся к собору, — загомонили, словно ими же презираемое простонародье — в дальнем конце улицы появилась процессия.

Как велит обычай, барон Брагга ехал на ослепительно-белом жеребце, со спины благородного животного до самой земли спускались бархатные попоны с вышитыми гербами самого достойного барона. Всадника окружала многочисленная стража, никак не меньше трёх десятков дружинников верхами, в полном вооружении и тяжёлой броне, так что бедные кони едва волочили ноги — видать, Брагга опасался арбалетчиков. Рядом с бароном, отставая на полкорпуса, ехал его сын, ещё чуть дальше — жена. Это было новостью — Императоры не слишком обременяли себя условностями браков, предпочитая наложниц, из которых и выбиралась та, что станет матерью наследника. Со знатными родами Империи те, кто ею правил, роднились, но не слишком охотно, прекрасно понимая, чем чревато появление у трона толпы жениных родственничков.

Следом, соблюдая важную чинность, вышагивали пешие — знатнейшие пэры державы, столпы баронского мятежа, до которых у настоящего Императора, единственного, чьи приказы признавали Клавдий и его легаты, так и не дошли руки. В глазах рябило от многоцветных плащей и накидок, расшитых самыми причудливыми гербами — драконы сменялись вепрями и волками, морские змеи — медведями и тиграми.

Ни один из свитских новоявленного Императора не пренебрёг доспехами, ни один не расстался с оружием. Берегутся, боятся. Что ж, правильно делают.

А вот и маги — позади всей свиты, двое в однотонных плащах. Ну, конечно, без них не обошлось, на такую удачу и надеяться никто не мог…

Где-то тут наверняка и серые, из тех, что остались в Мельине и пошли на сговор с Конгрегацией. Но и это сейчас уже не имеет никакого значения.

Процессия остановилась, двое служек бросились на колени перед Браггой, придерживая стремя; достойный барон неспешно слез с седла. Мальчишки-послушники (и как только не охрипнут!) завели новое славословие, на сей раз — уже непосредственно ему, шагающему из простого баронства (графов, подобных Тарвусу, в Империи было мало) сразу на императорский трон.

Брагга торжествующе взглянул на проконсула, и тот поспешно опустился на одно колено.

Стисни зубы и помни, зачем всё это и для чего…

На ведущей от императорского замка дороге появилась ещё одна процессия, на сей раз — со внушительного вида ковчегом, что тащили на паре длинных шестов восемь носильщиков. В ковчеге — те самые императорские регалии, спрятанные истинным правителем Мельина и переданные Клавдием барону Брагге.

Да что ж так жарит это проклятое солнце?! Пот стекает по шее, спине, плечам, кожа горит под сталью; словно ты — не проконсул, отшагавший бесчисленные лиги в строю когорт, а изнеженный мальчишка-сквайр, только-только оставивший родовой замок, и сделавшийся оруженосцем соседа-барона.

Распорядитель церемонии, по обычаю, старейший из баронов, «могущих сесть в седло и держать копьё», неловко переставляя ноги в явно тяжёлых для него доспехах, шагнул к опущенному ковчегу. Откинул кованую крышку.

На атласе засияла бесчисленными самоцветами императорская корона. Клавдий медленно протянул руки, осторожно коснулся начищенного золотого обода. Поднял венец над головой.

Четверо легатов немедля встали по обе его стороны; проконсул начал медленно подниматься по ступеням. Брагга и его свита ждали у подножия.

Корону проконсул держал высоко, золото блистало ярко; и на душе у Клавдия было покойно, как никогда.

Вот и последняя ступень.

Клавдий останавливается, поворачивается и нескончаемый миг смотрит прямо в лицо Брагге. Потом поднимает корону ещё выше, так высоко, как только может — и начинает речь.

Он говорит заученными фразами о верности легионов, о том, что они — плоть от плоти Империи, что они — её разящая длань. Проконсул не мастер долгих и красивых речей, это известно всем, поэтому он не особо усердствует. От имени всех, кто носил латы и щит с изображением василиска, он клянётся в верности новому повелителю, и легаты, как один, повторяют его слова.

Печёт немилосердное солнце. И спастись от него можно одним-единственным.

Старческие руки архиепископа, все в сиреневых жилах и коричневатых пятнах, протягиваются к короне, слегка трясясь. Клавдий преклоняет колено и, опустив голову, вручает реликвию первосвященнику. Проконсул не слышит гула толпы, одобрительных возгласов — долго живи, Император!

Брагга медленно преклоняет колени, вновь поднимается. И так же медленно направляется вверх по ступеням.

Дрожат руки первосвященника.

Взор Клавдия словно прикован к процессии. Рядом с легатами появляется стража, но это уже ничего не изменит.

Брагга в одной ступени от архиепископа.

Слишком жарко, Клавдий. Слишком жарко. А воды нет и не будет.

И передовому легиону надо продержаться, пока не подтянутся главные силы.

Брагга опускается на одно колено. Склоняет голову.

Клавдий знает, что на него, бывшего проконсула Империи, смотрят сейчас и свитские в кованых доспехах, и оба мага Радуги, и невидимые серые, затерявшиеся в толпе.

Брагга оказался бы последним глупцом, поверь до конца ему, Клавдию Варрону.

Проконсул не шевелится. Неподвижны и остальные легаты. Гладиусы остаются в ножнах. Сжатые кулаки на виду. От командиров грозных легионов остались только имена.

Клавдий поймал торжествующий взгляд барона, становящегося Императором. Да, они унижены и растоптаны, несмотря на выторгованные условия. Кондиции скоро разорвут — когда Брагга почувствует себя достаточно уверенно в Мельине, если, конечно, сюда прежде не явятся козлоногие. Но о тварях Разлома достойный барон сейчас явно не думает.

Светские глядят в склонённые затылки легатов с явным пренебрежением. Купил их Брагга, как есть, купил с потрохами.

И маги Радуги, даже если способны, не прочтут сейчас в мыслях Клавдия и его товарищей ничего изменнического.

…Проконсул не потянулся к эфесу парадного меча. Короткий засапожный нож, голенище совсем рядом с пальцами — Клавдию оставалось только сомкнуть их на твёрдой, нагретой солнцем и его собственным телом рукоятке.

Мир разорвался пополам, и дороги назад не стало.

…Барон Брагга облачился в полный доспех, словно для боя или турнира. Кольчужная рубаха, поверх неё — тяжёлая стальная кираса, высокий шлем, хауберк, юбка из железных полос, поножи и поручни, броня до кончиков пальцев. Однако гордость не позволила ему опустить забрало, да и обычай бы нарушить он не посмел бы тоже: народ должен видеть лицо своего повелителя. Торжествующий взгляд, брошенный на Клавдия, стал роковым: остро отточенный нож, которым, случалось, проконсул брился в походах, вошёл Брагге прямо под глазное яблоко и барон опрокинулся, гремя бесполезным железом.

Легаты дружно вскочили, спина к спине и плечо к плечу, мечи выставлены; сжавшись ощетинившимся ежом, они бросились прямо на оторопевших свитских.

Ничтожный шанс выжить сохранится, только если они покончат с магами.

О наплечник Скаррона звякнул стальной дрот — серые тоже опомнились.

Второй убийца оказался поудачливее — острие задело шею Публия, однако командир Одиннадцатого легиона только дёрнулся.

Клавдий видел перекошенные лица магов, их мечущиеся руки, вскинувшиеся посохи, и знал, что чародеи не успевают. На долю мгновения, но запаздывают, и потому он…

Гай принял гладиусом молодецкий взмах баронского меча, левая рука с кинжалом мелькнула над щитом, тонкое лезвие вонзилось прямо в глазную прорезь глухого шлема; Сципион плечо в плечо сшибся с ещё одним свитским, смертельно рискуя — помогли опыт и быстрота, нобиль пошатнулся, и легат страшным прямым ударом пробил кольчатый хауберк.

Товарищи прикрыли его, Клавдий оказался лицом к лицу с обоими магами. Он знал — ещё половина удара сердца, и воздух за его спиной вспыхнет испепеляющим пламенем; метательный нож остался торчать из-под глаза рухнувшего Брагги, и проконсул левой рукой выхватил длинный кинжал — в легионах эта мода держалась не один век, после отгремевших войн с Дану, мастеров изящного обоеручного фехтования.

Со всех сторон уже валом валили бароны, кто-то выл, орал и вопил. Толпа смяла даже серых, а чародеи безнадёжно опаздывали.

…Гладиус в руке проконсула надвое перерубил посох; волшебник отшатнулся, тратя последнее отпущенное ему мгновение, чтобы завершить заклинание. Легионерский меч вошёл тому в живот, и Клавдий провернул клинок в ране.

В этот миг воздух за спиной проконсула вспыхнул. Именно так, как он и ожидал.

Его швырнуло вперёд, прямо на баронские эстоки и бастарды. Рядом оказался Скаррон, плащ легата пылал за плечами, левая рука окрасилась алым; командир Девятого Железного легиона грудью принял размашистый удар, но доспехи выдержали, а его гладиус взял ещё одну жизнь.

…Второго мага зарубил Гай. Зарубил, но оказавшийся совсем близко серый тоже не промахнулся; легат схватился за горло и рухнул, захлебываясь кровью.

…Обожжённый до полной неузнаваемости Сципион вцепился в убийцу, вгоняя пол-локтя стали тому под рёбра — удача серого кончилась.

…Публий отбивался сразу от троих баронов, отбил раз, другой и третий, а потом, не щадя себя, рванулся в ближний бой, коротким и толстым мечом пробив нагрудную кирасу с гордо распялившим крылья золотистым орлом. Пробил — и сам свалился от удара сзади.

…Проконсулу Клавдию больше не было жарко. Он видел мелькание вражьей стали, парировал выпады и не думал о том, как выжить. Об этом они все достаточно рассуждали прежде.

Ещё три шага.

Взрыв.

Прямо перед ними мостовая разлетелась, словно в неё ударил чудовищный молот. Площадь окутали клубы дыма, и трое легатов, подхватив израненных Гая с Публием, слепо бросились в полыхающий жаром пролом.

…Нет, они не могли поступить иначе. Тоннель проходил слишком далеко от ступеней, и, взорви легионеры крышку, маги вкупе с серыми успели бы прикрыть Браггу.

…Клавдий упал на мягкое, вскочил — вокруг уже поднимались острия пилумов, Девятый Железный легион был готов отомстить за своего командира.

Нет, не зря, не зря он, Клавдий, столько раз сопровождал молодого Императора в его ночных вылазках по мельинским катакомбам! Вот и пригодилось.

Чьи-то руки тащили проконсула в черноту тоннеля, кто-то выкрикивал команды, защёлкали арбалеты, заставляя убраться самых смелых или же самых безрассудных нобилей; дело сделано, осталось вывести легионы прочь из города, предоставив Конгрегации рвать саму себя на части в поисках нового претендента на престол. Атаковать баронов? — нет, в городе когортам всё-таки тесно, куда лучше выманить тяжёлую рыцарскую конницу в поле и дать бой, как на Ягодной гряде.

Накатила запоздавшая боль, и проконсул бессильно обмяк на руках подоспевших лекарей.

— Я им этого не приказывал, — медленно проговорил Император, опуская руку со свитком. — Я не приказывал моим лучшим командирам идти на верную смерть!

Серебряные Латы и отряд гномов шли обратно на юг. Вдоль Разлома, как и прежде. Однако теперь белая хмарь в чудовищной трещине бушевала, словно море в яростную бурю, волны кидались на скалистые берега, брызги так и летели в разные стороны — однако под ними ничего не оживало.

Император старался держать голову по-прежнему высоко. Войско должно быть уверено — повелитель точно знает, как следует поступить.

Им оставалось только одно — возвращаться обратно, в Мельин. Без победы и без надежды.

— Однако они пошли, — буркнула Сежес. Волшебница оправилась поразительно быстро, но сейчас на бледном лице заиграла пара чахоточно-алых пятен. — Решили, что в этом их долг перед повелителем!.. И что в результате?..

— Результат не так уж и плох, — вставила Сеамни. — Брагга убит. Среди баронов неизбежна распря. Легионы вырвались из мельинской ловушки. Потери… терпимы. Один только Гай. Сципион, как докладывает проконсул, ранен, но выживет.

— Нет, дочь Дану, — чародейка не отвела взгляда. — Это лишь на первый взгляд. Бароны поняли, что пощады не будет. Что переговоры и данное слово — это лишь видимость, а на самом деле сторонники повелителя и не подумают сдержать обещание. Конгрегация теперь станет драться насмерть.

— Можно подумать, они до этого помышляли о сдаче, — парировала Сеамни.

— Нет, но среди них нашлись бы умеренные, те, кто не думал о смене династии, и вполне удовлетворился бы некими вольностями.

— Их бы ничто не удовлетворило, — неожиданно произнес капитан Вольных. Кер-Тинор говорил редко, но весомо. — Уступку и готовность договориться они воспринимают только и исключительно как слабость. Немногих разумных, неохотно примкнувших к восстанию, заставили бы замолчать, перекричали, облили презрением, заклеймили бы трусами.

— Хватит об этом, — поморщился Император. — Сделанного не воротишь. Легионы отступают к югу, как явствует из донесения Клавдия. Нам ничего не остаётся, как со всем мыслимым поспешанием двигаться им навстречу. Им предстоит продержаться до нашего возвращения.

— Баронам, и главное Радуге, сейчас будет не до них, — посулила Сеамни. — Разлом бушует. Что-то дальше?..

— Вот именно, — холодно кивнул Император. — Что дальше? Наша надежда рухнула. Великая Пирамида оказалась блефом.

— Н-не совсем, — запнувшись, вдруг возразила Сежес. — После того как камень взорвался, я-я чувствую… что-то новое…

— У тебя прибавилось силы, чародейка, — невозмутимо заметила Сеамни. — Для глаз Дану это так же очевидно, как для человеческих — цвет твоего платья.

— А у меня? — не сдержался Император.

— У тебя — нет. Ты не маг, никогда им не был. Но… — Дану тоже заколебалась, — что-то… изменилось. Да, точно. Изменилось. Не знаю только, что…

— Кровь-то, она как прежде бежит, — проворчал нахмуренный и злой Баламут.

Кровь и впрямь сочилась каплями, собиралась на костяшках, тяжёлыми рябиновыми бусинами срывалась вниз; но прежняя слабость прошла, Император чувствовал себя даже лучше, чем до того, как нанёс роковой удар.

— Кровь новая, — Сежес бросила на него взгляд знатока. — Только что народившаяся, из костей вышедшая. Ой! — она вдруг зажала ладонью рот. — Да что ж это я такое несу?! Откуда ж я такое взяла?!

— А ты меня внимательнее слушай, — съязвила Сеамни. Но глаза её вспыхнули, и на Императора она взглянула как-то совершенно по-иному — надеется, что теперь выживет? Пусть с кровью, постоянно текущей по левой руке, но — живой?

Однако какое это имеет значение, если не остановить Разлом?!

А как его останавливать? Магия крови, как советуют Сеамни и Сежес? Но Клавдий доносит, что Радуга уже прибегла к человеческим жертвоприношениям. Зарезанных детей кидают в скирды, словно обмолоченные снопы.

Меньшее зло, да, Император? Меньшее зло? Сколько же детей умрёт на жертвенниках, чтобы только сдержать козлоногих, не пропустить их дальше?

Руки сами норовили подняться, стиснуть раскалывающуюся от тревоги голову. Он заставил их не шевелиться.

Поражение. Разгром. Несмотря на все одержанные победы, взятые или разрушенные пирамиды, их перебитых стражей, лопнувший кристалл… Уповать больше не на что. Разве что…

— Вытрясти всё, что они знают, — вслух закончил Император, сжимая правый кулак.

— Из кого, повелитель? — оживился Баламут. — Вытрясти — это мы, гномы, очень даже могём!

— Молчал бы, — фыркнула Сежес. — Тоже мне, палач-дознаватель нашёлся, а сам пленному и пузо не вскроет!..

— Кто не вскроет? Я не вскрою? — возмутился гном. — Да я, государыня моя, чтобы ты только знала…

— Хватит, — остановила их Сеамни. — Давай я угадаю. Вытрясти всё, что знает Всебесцветный Нерг?

Сежес, Баламут и даже Кер-Тинор разом вытаращили глаза.

— Дочь Дану, — осторожно проговорила чародейка, — мы, Радуга, пробовали, и не раз. Разумеется, мы не ходили походами на их цитадель, но, можешь не сомневаться…

— Серая Лига отказалась даже слушать о том, чтобы проникнуть в главную башню Всебесцветных, — напомнил Вольный. — Ни за какие деньги.

— То есть Нерг непобедим, их твердыня — неприступна? — глаза Императора опасно сузились. Все остальные собеседники слишком хорошо знали, что за этим может последовать.

— Можно сказать и так, — осторожно начала Сежес, — что никто и никогда всерьёз не пытался к ним приступать. Ордена Радуги между собой не воевали. Ну, а правители Империи… гм… в общем, понятно.

— А если мы — приступим? — напирал Император.

— Но, повелитель — зачем? — простонал Баламут. — Что это нам даст? Мы шли сюда, чтобы схватиться с тварями Разлома. Так и случилось, но открывшие его гады оказались хитрее. Из нашего мира эту напасть так просто не избыть! Я имею в виду, если оставаться только в нашем мире…

— Ты совершенно прав, гноме, — медленно ответил правитель Мельина. — Из нашего мира его не избыть. Но я хочу знать, из какого можно.

— А разве там, внизу… где уже побывал повелитель?..

— Нет, Сежес. Я думал об этом. Но в мире под названием Эвиал я не увидел ничего, хоть как-то связанного с Разломом. Возможно, мне просто не повезло; но как искать там что-то, когда у нас в Мельине сидят мятежники, а козлоногие грозят не оставить вообще ничего от нашего собственного отечества?

Император перевёл дух. В конце концов, у него оставался и ещё один выход. Он уже думал об этом и даже говорил. Собрать всех, кого возможно, — и покинуть Мельин. Разлом — это не пропасть, прыжок в которую гибелен. Это просто дорога в другой мир. В Эвиале хватит места ещё сотням и сотням тысяч поселенцев. Люди и не-люди Мельина могли бы устроиться там. Пусть даже ценой войны с местными обитателями.

Он представил это себе — живой поток, льющийся прямо в белую муть Разлома; мужчины, женщины, дети… и скотина тоже? Повозки? Скарб? И всё это обрушится прямо в жаркие, влажные джунгли, где сам Император встретил вампира по имени Эфраим…

Правитель Мельина поёжился. Но такой хаос всё-таки лучше, чем всеобщая гибель. Правда, к Разлому теперь придётся пробиваться с боем.

— Здесь нам больше делать нечего, — отрывисто бросил Император. — Нужно возвращаться обратно в Мельин. Там я приму окончательное решение.

Никто не посмел ему возражать.

…Обратная дорога была хорошо знакома, и провиант больше не экономили. Войско шло, не задерживаясь, чтобы устроить охоту или пополнить оскудевшие запасы. Миновали странное место, где добрый десяток пирамид стоял мертвым — их магия словно угасла.

Кто это сделал? Что за неведомые союзники нашлись у людей Мельина?

Сежес только разводила руками, Император же невольно вспомнил загадочный огненный росчерк, пламенную стрелу из мрака, сразившую козлоногого, когда легионы ещё только подступали к Разлому.

— К нам подоспела подмога. Вот только жаль, что они так и не показались…

— Да, повелитель, — почтительно поклонилась Сежес. — Но, быть может, у них имелись на это веские причины?

— Какие? — с тоской отвернулся Император. — И где их теперь искать, этих союзников?..

— Боюсь, владыка, что они окажут себя, если только сами этого пожелают, — осторожно заметила волшебница. — Искать их негде. Следы отсюда никуда не ведут. А у нас нет ни времени, ни достаточного провианта на продолжительные поиски.

— Тогда идём дальше, — решил Император.

Войско шагало. Что-то там сейчас в Мельине?..

Вновь извивается по ведущим на юг дорогам стальная змея, легионы Империи вновь шагают к морю, оставив в руках мятежных баронов главную драгоценность державы — столицу. С востока спешит Тарвус, и он уже недалёк — от него прилетают почтовые голуби. С запада пришла весть от повелителя — он тоже торопится. Ошеломлённая Конгрегация осталась с Мельином в руках, но без предводителя. Клавдий не сомневался, что нобили попробуют настичь его войско и вновь попытать воинского счастья — когда подойдут легионы Тарвуса, а командовать станет повелитель — часы мятежников будут сочтены.

Всё хорошо. А будет ещё лучше.

И мальчишка Марий Аастер тоже здесь. То, к чему готовился проконсул, отсылая паренька прочь с личной императорской печатью, так и не случилось. Он, Клавдий, остался жить.

Правда, у Шестого легиона теперь новый командир. Гай, старый друг, бывалый вояка, навеки упокоился на неприметном погосте, рядом со многими такими же, как он, центурионами и младшими легатами, вышедшими из простонародья; Гаю повезло чуть больше, он дослужился до первого легата. Не отходят лекаря и от Сципиона, но начальник Второго легиона должен выкарабкаться. Сам Клавдий, Публий и Скаррон отделались легкими ранениями, последние двое — уже на конях, Клавдия помяло сильнее, и проконсулу пришлось уступить настояниям целителей — улечься в лёгкую бричку.

И тем не менее они выиграли свой бой. Разменяли одного за одного (свитские, маги, серые — не в счёт!), но теперь, как доносят оставшиеся в городе прознатчики, среди баронов идёт яростная грызня — такого положения, как у Брагги, нет ни у кого, «прав» достаточно у двух десятков знатных фамилий.

Так что никуда они не денутся. Мятеж, можно считать, уже подавлен. И безо всякого геройства уличных боёв, где баронские дружинники сумели бы достаточно дорого продать свои жизни.

О козлоногих проконсул сейчас не думал.

Так, копыта. Ближе, ещё ближе — всадник летел галопом, и Клавдий с кряхтеньем приподнялся. Наверняка что-то стряслось.

— Проконсул, — бричка катилась в середине Девятого Железного, и Скаррон старался держаться поближе. — Гонец от хвостовой стражи. Радуга вызывает на переговоры.

— Кого, меня?

— Тебя, проконсул, — командир легиона глядел сумрачно. — Скалятся, прохвосты. Постарались, чтобы нас нагнать, коней, видно, не жалели.

— Не жалели, — эхом откликнулся Клавдий. — А кого прислали?

— Троих. Аврелий Ксантий, второй легат, велел им ждать. Они, кстати, безропотно отдали посохи и не возражали против личного досмотра. Аврелий ручается, что на них не осталось никаких амулетов или талисманов. Для верности он их даже связал.

— Надеюсь, у второго легата хватило ума не останавливаться? — проворчал Клавдий.

— Зря обижаешь дельного вояку, проконсул, — хмыкнул Скаррон и поморщился — боль в левой руке, плече и шее не отпускала.

— Хорошо. Пошли вестника, пусть проводят гостей дорогих.

…Присланные Радугой чародеи смирно сидели на конях, пока недобро зыркавшие легионеры вели лошадей под уздцы к тележке проконсула. Руки у каждого волшебника и впрямь оказались связаны. Посланцы были все, как на подбор, в летах и седобороды. Один — в желтом плаще, другой — в фиолетовом, третий носил зелёное. Угус, Кутул и Флавиз.

Некогда верховные маги Орденов любили раскатывать на молодых драконах (боевые у чародеев никак не получались, несмотря на все старания), но теперь, видно, скудные времена настали и для Семи… то есть Шести Орденов. Седьмой, Красный Арк, погиб, уничтоженный самим Хозяином Ливня. Легионы чародеям пришлось догонять на самых обыкновенных лошадях.

Клавдий приподнялся на локте, насмешливо взглянул в лицо каждому из явившейся троицы и с известным удовольствием лишний раз убедился, что его взора маги не выдерживают — отворачиваются.

Боятся. Легионы заставили себя уважать, собрав с Семицветья обильную и кровавую дань.

— Храбрейшему из храбрых, господину Клавдию — поклон и пожелания скорейшего выздоровления, — елейно пропел маг в жёлтом плаще, после того, как легионеры помогли ему спешиться.

— Скорейшего выздоровления, — в унисон завели зелёный и фиолетовый.

— И вам не хворать, господа чародеи, — отозвался проконсул. — С чем пожаловали? Вы ехали под флагом переговорщиков. Что имеете предложить?

— Очень многое, господин проконсул. Нас послала Радуга. Она хочет прекратить бессмысленное кровопролитие.

— Похвальное стремление, — кивнул Клавдий. — Но вам потребуется лично засвидетельствовать моему Императору своё раскаяние, и…

Маги дружно расхохотались. Клавдий сдвинул брови, и смех тотчас же оборвался.

— Покорнейше просим прощения, — волшебник в зелёном плаще учтиво поклонился. — Но пусть доблестный проконсул выслушает нас до конца.

— Валяйте, — кивнул Клавдий. — Только покороче.

— Капитулат магических Орденов, — напыщенно заговорил маг из Угуса, — ставит проконсула Клавдия, командующего армией Мельина, в известность о следующем. Первое — да станет открыто господину проконсулу, что козлоногих тварей удерживает только наша магия. Основанная, увы, на кровавых, но необходимых жертвоприношениях. Мы вынуждены убивать детей, господин проконсул. Невинных крох, вырывая их из рук безутешных родителей.

— И? — прорычал, не сдержавшись, Сципион.

— Так долго продолжаться не может, — учтиво поклонился ему чародей Флавиза.

— Совершенно согласен, — осторожно проговорил Клавдий, напряжённо размышляя, где же тут кроется ловушка.

— Капитулат исполнен решимости положить конец этому бедствию.

— Похвальное намерение. Мой Император наверняка оценит его, вкупе с вашим искренним покаянием, разумеется.

— О дальнейшем мы бы хотели поговорить исключительно с глазу на глаз, господин проконсул.

— У меня нет секретов от моих командиров!

— Достойный ответ, очень достойный. Но речь пойдёт о вещах слишком деликатных, — жёлтоплащный волшебник даже подался вперёд, постаравшись придать голосу побольше убедительности. — Слишком деликатных. Потом вы сможете поделиться ими с теми, кого сочтёте достойным, господин проконсул. Мы не станем требовать «соблюдения тайны». Но сейчас — умоляю, окажите нам великую честь и выслушайте нас в одиночестве.

— Ага, чтобы вы трое прикончили проконсула! — фыркнул Сципион.

— Я готов остаться один, — тотчас предложил жёлтый.

— Разлом с ними, Сципион, — устало махнул рукой Клавдий. — Нет у меня желания препираться. Пусть говорят, что им нужно, и убираются из легиона.

Недовольно бурча, командир Девятого Железного ретировался, уведя с собой двух чародеев и развязав руки магу Угуса. Легионер-возница спрыгнул с облучка; Клавдий остался с глазу на глаз с магом Жёлтого Ордена.

— Благодарю доблестного проконсула Клавдия, — учтиво поклонился тот. — Я буду краток. Капитулат оценил вашу храбрость, господин проконсул. И предлагает вам — и только вам! — остановить эту нелепую войну навеки.

— Замечательное предложение, — невозмутимо кивнул Клавдий. — Я тоже так считаю. И даже точно знаю, что для этого требуется сделать.

— Нет, нет, — энергично затряс головой маг. — Это исключено. И вот почему, — его голос вдруг изменился, лилейность пропала, зато явственно послышалось злое гадючье шипение. — Козлоногих сдерживаем только мы, проконсул. Стоит нам прекратить жертвоприношения — и вторжение возобновится, твари полезут дальше. Легионы их не остановят. Они не смогли это сделать с вашим Императором, не смогут и без него. Только вместе с нами.

— Чего ты хочешь, чародей? — Клавдий в упор воззрился прямо в бегающие глазки. — Говори прямо!

— Радуга готова, — злобным шёпотом объявил угусец, — прекратить жертвы. Это погубит вас всех, оставит Мельин пустым и мёртвым, но мы готовы. Погибнет и большинство магов, но мы, высшие, первая ступень, гроссмейстеры и магистры, сумеем уйти. Нам ведом путь отсюда.

— Лжёшь! Если б смогли, давно бы уже унесли ноги!

— Куда бы унесли? — ощерился маг. — Думай, сударь мой проконсул, как показали последние события, у тебя есть голова на плечах. — Нам тоже не слишком улыбается превратиться в бездомных бродяг, искать себе иное обиталище средь бесконечных звёздных просторов. Мы ничего не унесём с собой, уйдём нагими и босыми! Ты думаешь, это лучше, чем возродить прежнюю Радугу?!

— Нет, не думаю, — отрезал Клавдий. — Но не слышу пока что ничего дельного.

— Дельное не замедлит воспоследовать, — посулил волшебник. — Кое-кто в Капитулате предлагал грозить тебе именно этим — прекращением жертвоприношений и прорывом козлоногих, в то время как верхушка Радуги навсегда бы покинула Мельин. Однако этот выход от нас никуда не уйдёт, — злобная усмешка, — но начать мы предпочитаем с другого. Радуга объединилась со Всебесцветным Нергом, господин проконсул. Впервые за множество столетий. Вместе мы смогли прорваться к истине. Мы знаем, что может не просто остановить Разлом, а избыть его навеки. Ты хочешь знать, что же именно, не так ли, господин проконсул?.. Капитулат уполномочил меня открыть тебе и это.

Маг наклонился к самому уху Клавдия.

— Одно последнее жертвоприношение. Нет, на сей раз без детей. Только трое взрослых. Правда, гм, не совсем простых.

Клавдий гневно прищурился.

— Прежде чем я назову их имена, проконсул, позволь мне поведать тебе другую часть предложенного Капитулатом. Нобилитет оказался совершенно неспособен спасти Империю, доблестный Клавдий Септий Варрон. Радуга предлагает её корону тебе.

Клавдий с трудом удержался, чтобы не разинуть рот, словно последний неграмотный рекрут.

— Престол нуждается в свежей крови, — продолжал вещать тем временем маг, явно ободрённый молчанием проконсула. — Баронство заелось, его мозги заплыли жиром. В этом есть и наша вина — слишком долго мы, Семицветье, забирали из благородных семей всех хоть сколько-нибудь талантливых ребятишек, готовя собственную смену. И — упустили, проглядели, прошляпили!.. Видишь, проконсул, мы признаём собственные ошибки. Короче, нынешний нобилитет безнадёжен. К власти в обновлённой Империи должны прийти люди из народа, делом показавшие, на что способны. Ты, господин проконсул, — показал, и показал предостаточно. Тебя любят в легионах, тебе верят. Ты отличный полководец и, что особенно важно, командир. Армия пойдёт за тобой. Простым легионерам и центурионам придётся по душе, что на престоле окажется один из них, такой же, как и они, простым парнем пришедший к вербовщику. Ну как, нравится?

Клавдий ответил не сразу. Теперь уже он избегал горящего взгляда чародея.

— Предположим, — негромко произнёс он наконец. — А кто же те трое, кого требуется принести в жертву?

— Догадаться нетрудно, — пожал плечами волшебник. — Отступница Сежес, предавшая Радугу. Богомерзкая Дану, наведшая на наши земли отряд своих соплеменников, учинивших небывалую резню благодаря силе Иммельсторна, Деревянного Меча. И, наконец, тот, кого ты называешь повелителем. Постой, не вскидывайся, проконсул! Мы одни. Тебе не перед кем проявлять верноподданнические чувства. Я постараюсь тебя убедить, — маг перевёл дух, на щеках его играли красные пятна. — Вспомни, с чего всё началось. Император решил, что Радуга забрала себе слишком много власти. И развязал против нас кровавую войну. Сколько в ней полегло и магов, и легионеров!.. А результат? Вторжение Семандры, выступление Конгрегации, а пуще всего — Разлом! Козлоногие, с которыми не справиться никаким легионам, даже если они полягут все, как одни человек. Что вам, легионерам, в таком правителе? Армия должна защищать людей от врага, а не развязывать гражданские свары!.. И потому мы говорим — прежний Император должен уйти. А ты, проконсул, займёшь его место. И мы закроем Разлом.

— Почему ты в этом так уверен? — Клавдий очень старался, чтобы голос его звучал спокойно и ровно. — Откуда вы знаете, что закроете?

Маг вздохнул.

— Ты проницателен, господин проконсул. Капитулат указывал мне, что этот вопрос наверняка всплывёт. Как я сказал, мы вступили в союз с Нергом. Была большая волшба. Твой Император добился многого на западе, многого… в том числе и уничтожив некий магический кристалл, прочно связанный с Разломом. Нерг показал нам посредством изощрённой магии, что Император впитал добрую часть этой силы, имманентно присущей породившей наши бедствия бездне. Они теперь связаны намертво, неразрывно, и даже после прекращения бытия Император упокоиться сможет только там.

— Слова, чародей. Сотрясения воздуха, — прищурился Клавдий.

— Нет, не просто слова. Скажи мне, Клавдий, разве мои слова об Императоре не справедливы? Он ведь сносился с тобой, нам это известно. Сравни мой рассказ с тем, что открыто тебе. Разве я солгал?

— У Радуги правда всегда смешана с ложью.

Волшебник вздохнул — кажется, даже неделанно.

— Так было, господин проконсул. Признаю и это. Но Ордена действуют прежде всего во имя Его Величества Результата. Сейчас требуется говорить тебе правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды.

— Ну, тогда я тоже скажу тебе, чародей Угуса, правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды. Твой Нерг, коему ты веришь, — там засела отвратная нелюдь, настоящая нелюдь, хотя и принявшая наше обличье. Я видел это своими глазами. Когда Сежес вскрыла того нергианца, что Всебесцветные решили заслать к нам. Мне трудно поверить после этого, что Восьмой Орден бескорыстен в своих советах. И я помню слова того же нергианца, что всеобщая гибель Мельина не станет для них катастрофой. Они уйдут так же, как и вы. Вот и всё. А слова… наговорить можно всякого.

— Какие же доказательства тебя устроят, господин проконсул? — развёл руками маг. — Магические практики ты назовёшь обманными иллюзиями, ярмарочным надувательством. Как мне тебя убедить?..

— Я пошутил, — вдруг хищно рассмеялся Клавдий. — Ты убедил меня, маг. Ты прав. Император счёл нужным поведать мне именно то, о чем ты говорил… без кое-каких подробностей, разумеется. Нерг сказал тебе правду. Впрочем, как и я.

— Всебесцветные могли заниматься чем угодно. В том числе и «усовершенствованием человека», да простит мне Спаситель сие кощунство, — кивнул чародей Угуса. — Ты, конечно, удивил меня, проконсул. И… Радуга в моём лице благодарит тебя. Сказанное тобой очень важно. Мы тоже не слишком доверяем Всебесцветным.

— А почему именно я? — вдруг, словно спохватившись, забеспокоился Клавдий. — Что скажет нобилитет? Бароны? Граф Тарвус, наконец? У него тоже немалые силы. И он — престолоблюститель. У него ведь четыре легиона, — напомнил проконсул. — Третий, Пятый, Десятый и Двенадцатый. Далеко не самые худшие. Из старых, бывалых, видавших виды. Там не новобранцы, как в Двадцать первом и Двадцать втором — их, кстати, графу хватило ума оставить против семандрийцев. Поэтому, если начнётся междоусобица…

— Граф Тарвус, — скривился чародей, — такой же точно самонадеянный болван, уверенный в собственной непогрешимости, как и покойный Брагга, да ниспошлёт им Спаситель посмертный покой.

— Что?! — не удержался Клавдий.

— Именно то, что ты услыхал, досточтимый и доблестный проконсул. Никакой междоусобицы не начнётся. Потому что её некому начинать. Мы приняли соответствующие меры предосторожности, — усмехнулся волшебник. — Радуга поняла и осознала свою ошибку. Мы ставили не на тех. Баронство выродилось. Мы использовали его, как меньшее зло против зла — для нас! — большего; но теперь на троне пора появиться совершенно новой династии. И чем скорее, тем лучше. Последнею жертвой мы закроем Разлом, и обновлённая Империя под мудрым правлением Клавдия Септия Варрона Первого двинется светлой дорогой к счастью и процветанию!

— К счастью и процветанию, гм, — промычал проконсул, отворачиваясь. — Так что же с Тарвусом? Легионы — опора Империи. Без них она — просто скопище городков и деревенек. И, если граф Тарвус…

— Пусть господина проконсула это не заботит, — ядовито улыбнулся чародей. — Графа больше нет. Им занялась Серая Лига и благополучно завершила дело. Не стоит волноваться: всё будет свалено на проклятых баронов, легионеры пойдут за тобой, доблестный Клавдий. Они тебе верят. Ты такой же, как и они сами. Ты сам пробил себе дорогу, честно тянул воинскую лямку, и на скулах у тебя — мозоли от шлемных боковин. Кто ближе простому центуриону — ты или благородный граф Тарвус, носивший шелка и евший с золотой посуды? Ответ однозначен. Клавдий некоторое время молчал, впервые опустив голову и пряча глаза.

— Покажи мне голову Тарвуса, — хрипло проговорил проконсул. — Я готов согласиться, но — покажи мне её!

— Нет ничего проще, — с показной учтивостью поклонился чародей. — Мы знали, что ты, доблестный, попросишь этого доказательства.

Он вновь распахнул плащ жестом дешёвого балаганного фокусника. Губы растянулись в злой ухмылке, обнажив не по годам красивые, ровные и белые зубы.

— Достославный проконсул благоволит взглянуть сюда.

Жесткие сухие пальцы ловко распустили завязки на плотном мешке из грубой бычьей кожи. Потянуло холодом.

— Пришлось заморозить, чтобы не стухла по дороге, — деловито пояснил чародей, пошире раскрывая горловину.

Клавдий сжал зубы и взглянул.

— Ну что, надеюсь, это развеет сомнения доблестного?

— Развеет, — процедил проконсул, не отрывая взгляда от мёртвого, так хорошо знакомого лица. Тарвус умер в бою — с замершей гримасой торжествующей ярости, словно ему удалось последним ударом достать убийцу.

— Достаточно? Можно убирать? — с ехидцей поинтересовался чародей.

— Убирай, — равнодушно ответил Клавдий. — Падалью не интересуюсь, не стервятник. Убили и убили, что теперь говорить? А легионы графа, что с ними?

— Легионы встали, но ненадолго, — пожал плечами маг. — Командование принял первый легат Тертуллий Крисп. Особым умом не отличается, всецело предан мельинскому мяснику.

— Третий легион… да, легат он решительный и мешкать не станет.

— Станет-станет, — ухмыльнулся волшебник. — Пример его светлости не мог не отрезвить остальных. Мы пощадили легионных начальников, потому что армия понадобится вам, мой будущий повелитель. Сноситься ни с кем он не сможет, потому что почтовые голуби также уничтожены. Бедные птички, пропали ни за что, — он преувеличенно-горестно закатил глаза. — В общем, достославный проконсул, восточная армия Империи теперь официально под твоей командой. Тарвуса больше нет, а Тертуллий, при всём к нему уважении, лишь первый легат, даже не консул. Он обязан подчиняться твоим распоряжениям. Отправь их ему, не мешкая, вот мой совет.

— Благодарю, — сухо кивнул Клавдий. — Сам уж как-нибудь разберусь. Ответь мне лучше, что всё-таки делать с баронским мятежом?

— А ничего, — пожал плечами чародей Угуса. — Немного вольностей, немного снижения податей, какой-нибудь пышный, но ничего не решающий Совет Благородных при императорском троне — и все довольны, все счастливы. Не сомневайся, за Браггу мстить не станут. У него хватало врагов и завистников, уж тут ты можешь мне поверить.

— Верю, — легко согласился проконсул. — В этом — верю сразу.

— А в чём же не веришь?!

— Да во всём верю, теперь — во всём, — отмахнулся Клавдий. — Просто… думаю, как сделать так, чтобы не пролилось ещё больше крови, то есть сверх совершенно необходимого.

— А я посоветую как, — воодушевился жёлтый маг. — Как я уже сказал, мы немедля отправим гонцов к бывшим легионам Тарвуса, да будет покоен его вечный сон. — Твои силы, господин проконсул, останавливаются. Бароны не двинутся из Мельина, это Радуга тебе обещает твёрдо и нерушимо. Ты ждёшь бывшего правителя. Захватываешь его в плен — с нашей помощью, разумеется, и так, чтобы не видели простые легионеры. Для всех Император доблестно сгинет в бою с тварями Разлома. Тварей мы обеспечим, при помощи Нерга Радуга научилась на время приоткрывать им дорогу — так что на проконсула Клавдия Септия Варрона не падёт даже и тень подозрения. Верховный правитель погиб, престолоблюститель Тарвус — тоже; что делать честному легионеру? Только одно — принять командование. Даже для последнего обозника это покажется совершенно естественным.

— Твоя правда, — Клавдий развёл руками, соглашаясь. — Согласен, маг.

— Тогда, — с ловкостью заправского фокусника волшебник извлёк из-под плаща плоский отполированный ящичек — в таких мельинские богатеи держали письменные приборы для дороги. — Тогда ты не станешь возражать, чтобы мы скрепили наш договор, по древнему обычаю, кровью?

— В уме ль ты, волшебник? — искренне удивился проконсул. — Кто ж в таком на свитке клянётся? Если ты мне веришь, так верь до конца. А не веришь — то чего пергаменты подсовываешь?

— Но я тоже подпишусь, — возразил чародей. — И перечислю наши обязательства: убить Тарвуса — с отметкой «выполнено» — вручить тебе императорские регалии, всеми силами помочь занятию трона… Всё, до последней детали! И свитков будет два. Один у тебя, другой у нас. Мы все окажется связаны. Подумай, проконсул, ведь тебе это выгодно — ты один, своему слову хозяин, а Радуга, к сожалению, уже давно не единая воля и разум, как некогда, во времена великого Комнинуса Стразы. Это только к твоей же выгоде — Ордена не смогут уклониться от выполнения своих обязательств.

— Ты мою выгоду за меня не решай, господин волшебник. Чай, я и сам не вчера родился, — злобно рыкнул проконсул. — А ну, как ничего у вас не выйдет? И нынешний Император одержит верх? Кем я тогда окажусь? И что он прикажет со мной сделать, а, сударь мой из Угуса?! Ваши-то, может, и затеряются, да и кто вообще знает имена магов? — а вот мне не скрыться. Серые мигом переметнутся к победителю, и меня доставят пред светлые очи правителя, подвешенного на крюк под ребром! Для начала, разумеется, что меня ожидает потом — лучше и не думать.

— Он не возьмёт верх! — в свою очередь ощерился чародей. — Его последняя надежда рухнула, войско возвращается обратно в Мельин, а Разлом как был, так и остался. Только мы, маги, ещё сдерживаем козлоногих. И иного пути к победе, кроме мною названного, я не вижу. Ты верно служил двум Императорам, Клавдий, нынешний — уже третий. Сколько ты в легионах, тридцать два года, верно? Вступил четырнадцатилетним, сейчас в расцвете сил. Найдётся множество красавиц, жаждущих и разделить с тобой ложе и подарить тебе потомка, а Империи — наследника престола. Всё будет хорошо, господин проконсул… или мне стоит именовать тебя просто повелителем? — тонко усмехнулся волшебник.

— Повелитель вполне меня удовлетворит, — сдержанно кивнул Клавдий. — И… ещё одно. В прежние времена, болтали, чародейка Сежес могла читать чужие мысли. Прежний правитель Мельина очень этого боялся. А как сейчас? Что, если она только на меня взглянет — и пожалуйте, господин бывший проконсул, на плаху. Об этом ты подумал, сударь волшебник?

— Разумеется, — с готовностью кивнул тот. — Сежес из Голубого Лива действительно принадлежала к тем немногим, кто умеет читать в людских помыслах. Но не беспокойся, повелитель Клавдий. Чтобы Сежес смогла прозревать императорский разум, ей требовалась поддержка всех семи Орденов. Без специальной подготовки, без участия остального Семицветья она бессильна. Тебе не о чем беспокоиться.

— Иными словами, она могла читать только Императора?

— Не только, — помедлив, не слишком охотно ответил чародей. — Но не просто так, не как в раскрытой книге. Готов ручаться чем угодно.

— Тебе-то что, ты поручишься — не тебя ж на правёж потащат, — проворчал Клавдий. — Ладно, твоя взяла, маг. Давай сюда свиток. Только ты подпишешь первым, договорились?

— Договорились, — поспешно кивнул маг, глаза его горели торжеством. Пальцы слегка тряслись, когда он почти что выхватил у проконсула свиток и, кольнув себя в палец, оставил размашистую подпись.

— Погоди, — остановил он потянувшегося было Клавдия. — Сейчас ещё приложу особую печать Капитулата. Чтобы, как говорят в народе, комар носа не подточил.

Проконсул лишь пожал плечами, внешне равнодушно выводя необычными чернилами своё имя и вдавливая в мягкий неостывший сургуч личный перстень-печатку.

— Дело сделано, мне остаётся лишь смиренно испросить у повелителя дозволения откланяться, — маг и в самом деле согнулся очень низко, едва ли не подобострастно.

— Дозволяю, — сдержанно кивнул проконсул. — Надеюсь скоро преподнести Радуге ответный подарок. Проконсул Клавдий Септий Варрон не любит оставаться в долгу. Ну, а твоим собратьям, чародей, желаю выполнить всё остальное, под чем они подписались.

— Не извольте сомневаться, повелитель, — вновь пропел маг, запахиваясь в жёлтый плащ и пятясь.

— Не изволю, — Клавдий небрежно отвернулся, давая понять, что аудиенция закончена. — Настоятельно советую тебе как можно скорее вернуться в Мельин. Не стоит раньше времени вызывать подозрения у моих легионеров, и потому также советую, чтобы твои спутники не замедлили отправиться следом за тобой.

— Разумное пожелание повелителя, вполне разумное, — как заведённый, кивал волшебник. — Но, как ты понимаешь, мы уделим самое пристальное внимание… грядущим событиям, назовём это так. Наши собратья не покажутся на глаза легионерам, но постоянно будут рядом. Радуга не может рисковать.

— Этого ты мне можешь и не объяснять, чародей. Я и так знаю, что без ваших соглядатаев не обойдётся. Валяй, посылай сколько хочешь. Мне всё равно. Что обещал, я сделаю, а вы, если хотите смотреть — так смотрите.

— Весьма возрадован осознанием повелителя, — без конца кланялся маг. — Всё, что повелитель скажет вслух или напишет на пергаменте, тотчас станет известно моим сотоварищам. Поэтому обратной дороги у нас нет — ни у кого.

— А смотреть, как я до ветру хожу, тоже станете?

Чародей осклабился.

— Мы будем в первую очередь слушать. А во вторую — улавливать скрип пера. Это мы прочтём за целые лиги, можно не сомневаться. Впрочем, если повелитель всё-таки не убеждён в правоте моих слов, мы согласны провести небольшую демонстрацию…

…Проконсул долго молчал, глядя вслед скрывшимся чародеям. Он отправил с ними надёжный эскорт, а следом — второй, две полные турмы всадников, с приказом держаться в отдалении и следить, чтобы, вдохновлённые успехом волшебники и в самом деле не возомнили себя хозяевами положения. Демонстрация их способностей и впрямь оказалась убедительной. Всё, что Клавдий корябал на листке пергамента, как угодно меняя почерк и коверкая буквы, — маг тотчас произносил вслух, причём с завязанными глазами и заткнутыми воском ушами. Повязку и воск Клавдий проверил лично — всё без подвоха.

Так что теперь проконсулу оставалось лишь ждать, когда Император Мельина доберётся.

Угрюмые пирамиды оставались за спиной — одна за одною, мрачным строем завоевателей. Их не удалось ниспровергнуть. Не удалось и закрыть зловещую пропасть — вот она, по левую руку, только скоси глаза, кипят белые волны; Разлом забыл покой и сон, заполнявшая его хмарь так и металась из стороны в сторону, в необузданной ярости кидаясь на тёмные берега.

Что-то всё ж изменилось там, в неведомой бездне. Изменились и те двое, что вобрали в себя пламень взорванного кристалла.

Рука Императора кровила по-прежнему, раны не закрывались, но бессилие ушло, он казался совершенно здоровым, не вылезал из седла; Сежес, напротив, пришлось нести, волшебницу гнуло и ломало, она горела в лихорадке, щёки ввалились, глаза запали. Но в редкие минуты облегчения, когда Сежес удавалось сесть, и взор чародейки прояснялся — она творила поистине необычайные вещи.

— Заклятья сами строятся, — говорила она Сеамни, сидевшей у её изголовья. — Сами, понимаешь, дочь Дану? Я только подумала — а чары уже готовы. И какие!..

— Но цена, цена ведь тоже высока, — мягко заметила бывшая Видящая.

— Высока, — со вздохом призналась волшебница. — Моя кровь теперь, как и у нашего повелителя, — одна сплошная магия. И исток всего моего чародейства — во мне, а раньше-то был — вовне. Вот и прикидываю, Сеамни, считаю, на что же меня хватит…

— На многое тебя хватит, — Император откинул полог шатра, прежним стремительно-мягким движением шагнул внутрь (Кер-Тинор — как всегда, тенью, следом); и Дану почувствовала, как сладко сжимается ни о чём не желающее знать сердце. — Хватит охать и причитать. Завтра достигнем взморья. На корабли — и обратно, домой.

— Есть ли он ещё, дом-то? — вздохнула волшебница, откидываясь на подушки.

— Клавдий доносит, что есть, — Император показал всем свиток. — Бароны, как и следовало ожидать, перессорились. Наследник Брагги так и не выбран, о новой коронации и речи не идёт. Однако не пришло вестей от Тарвуса, и Клавдий о нем тоже ничего не сообщает. Странно, не похоже на проконсула. Отправил ему голубя со строгим наказом узнать, что с графом, и идти к нему на соединение.

— На Клавдия Варрона и впрямь непохоже, — забеспокоилась чародейка. — Вот уж кто предусмотрителен, так это он.

Император молча кивнул.

Проконсул Клавдий никогда не совершал ничего непредвиденного. Не допускал детских ошибок. Свой маневр он знал досконально, с дотошной въедливостью добиваясь того же от младших, новоиспечённых легатов. И умолчать в донесении о Тарвусе? Не предпринять ничего, чтобы две армии соединились? Ведь тогда у графа и проконсула окажется более чем внушительное войско: девять легионов, из которых лишь один — Пятнадцатый — нового формирования. Остальные — бывалые, закалённые ветераны. С такой силой, собранной наконец в один кулак, можно сломать хребет баронскому мятежу; а если присоединятся Серебряные Латы и гномий хирд…

Поэтому Конгрегация и вертящая ею часть Радуги, если только их не поразила внезапная и неизлечимая тупость, просто обязаны попытаться разбить имперские легионы по отдельности, пока Тарвус и Клавдий не соединились. Почему они не покидают Мельин? Грызутся из-за престола? Но кому нужен престол без верных легионов?..

Что-то не так в Мельине. Не из-за козлоногих, Разлома, или прочих трансцендентных бед, одолевать кои положено великой магией и могущественными артефактами. Похоже, начинаются банальные интриги и политика.

— Сежес, надёжно ли защищены наши голуби? Их можно перехватить?

Волшебница задумалась.

— Я старалась, повелитель. Очень старалась. Но всякое подобное заклятье без поддержки, без подпитывания силой мало-помалу выветривается, развеивается. Поэтому я бы не исключила… не отвергала ничего. Среди мятежников хватает опытных магов, магистров, занимавших высокое положение, членов Капитулата. Они мало в чём уступают мне… вернее, уступали, — поправилась она. — Я допускаю, мой Император, что наша переписка с Клавдием могла оказаться… предметом чужого интереса. Но тогда мы едва ли получили бы вообще хоть одно донесение. Голубя пришлось бы просто убить; свитки все нумерованы, ни один не исчез.

— И тем не менее это возможно, — нахмурился Император. — Может, Клавдий боится как раз магической перлюстрации?

— Мой повелитель полагает, что господин проконсул не доверяет пергаменту всего?

— Думаю, да, — кивнул правитель Мельина. — Не доверяет, но не только. Он не мог «забыть» о Тарвусе. Никогда и ни за что.

— А сам граф? — осторожно спросила Сеамни. — Если его ничто не задержало, то уже пора бы добраться почти до Мельина.

— Вот именно. Голуби вполне могли долететь.

— Ну не верит же повелитель, что бароны собрались, покинули Мельин и дали графу бой, да ещё и одержали победу? — не выдержала Сежес. — Их армия не покидала столицу, это мы знаем точно!

— Есть ещё Серая Лига, вернее, её ошмётки, — Император был мрачен. — Известно, что они в союзе с Конгрегацией, на призыв Клавдия так и не пришло ответа. Едва ли граф мог проиграть сражение в открытом поле, но вот если к нему подослали убийц…

Воцарилось молчание. В самом деле, почему?

— Тогда Лига может и сюда пожаловать, — Сежес выразительно взглянула на Кер-Тинора.

Обычно бесстрастный Вольный на сей раз позволил себе презрительно усмехнуться.

— Пусть приходят. За очередной взбучкой.

…Взлетали голуби. К проконсулу Клавдию и графу Тарвусу. К командирам расположенных на побережье Четвёртого, Восьмого и Тринадцатого легионов. К выборным управителям крупных городов вдоль взморья, где ещё не успела порезвиться пиратская вольница. Император слишком хорошо знал, какой ценой куплена эта «передышка».

Клавдий исправно доносил о себе, а вот вестей от графа Тарвуса так и не поступило. Не вернулись и посланные голуби.

…Правитель Мельина не мог спать. Почти не мог есть. Вокруг вольготно разлёгся океанский простор, корабли шли на восток, огибая край Разлома, — море здесь испуганно отступило, из-под земли поднялись вздыбившиеся пласты, отрезав стихии дорогу в глубь бездны, а перед глазами Императора вновь и вновь вставала та же картина: стайка детей, сбившихся вместе, отчаяние и ужас в широко раскрытых глазёнках, кто-то безудержно плачет, кто-то, глотая слезы, сам пытается утешать других, мол, это не так уж больно и быстро кончится, и все они отправятся прямо к Спасителю, где их встретят мама с папой.

Радуга удерживает козлоногих. Отвратительными, ужасными методами, но удерживает. Если он, Император, сметёт Конгрегацию и помогающих ей магов, что станет тогда с Мельином, со всем остальным миром? Самому взяться за жертвенный нож?..

Нет, нет. Уж лучше — головой в омут.

Лучше?! А почему их должен резать кто-то другой?!

Но ведь режут же. И, наверное, почитают себя спасителями Отечества.

И в чём смысл случившегося в пирамиде? Если их с Сежес хотели заманить в ловушку и уничтожить — то как могло произойти, что они таки вырвались, да ещё и обретя новые силы? И добро бы собственной волей, но ведь решающий удар нанесла та самая белая перчатка, подброшенная ему, Императору, злейшим врагом. И враг, конечно же, знает всё об этом артефакте — так как же он допустил подобное? Какие «пророчества разрушения» исполняются на сей раз?

Ни Император, ни Сеамни, ни Сежес не знали ответов. За козлоногими стоял холодный нечеловеческий разум, движущийся к простой цели донельзя сложными путями. Все: и правитель Мельина, и чародейка Радуги, и бывшая Видящая народа Дану, — сходились, что взрыв кристалла для чего-то потребовался вторгшейся в Империю орде. Но для чего? И что случилось бы, не направь Император порождённый перчаткой белопламенный клинок на иную цель? И как так вышло, что простой оберег, сработанный гномами, невеликими искусниками в магических делах, сумел не только спасти чародейку, но и позволить ей вобрать в себя даром растрачиваемую мощь?.. Рассчитывали ли на это невидимые кукловоды козлоногих или тут действительно дело случая? До сих пор их план представал именно таким: глубоким, но однолинейным. Подбросим ненавидящему магов Императору могущественный артефакт, могущий повернуть в его пользу ход войны; пробьём себе дорогу в сам Мельин; когда настанет время, двинем армию на его завоевание. Всё просто.

— А пирамида в эту «простоту» никак не укладывается, — тихо говорил Император Сеамни, лёжа рядом с ней ночью и осторожно поглаживая правой рукою блестящие волосы цвета воронова крыла. С пальцев левой по-прежнему капала кровь, и правитель Мельина уже привык держать её на отлёте, под равномерно-медленные удары о дно тазика алых бусин. — Никак. Слишком всё сложно. Волшебница Муроно, данкобары — это что, просто для того, чтобы заставить нас искать несуществующую «главную пирамиду»?

— А почему нет? — Сеамни приподнялась, заглянула в глаза любимому. — Надо было сделать так, чтобы мы поверили. И придумавшие всю эту затею не поскупились на пышные декорации. Они, признаюсь, выглядели очень убедительно. Я, во всяком случае, не сомневалась.

— Но цель-то, какая цель? — Император сжал правый кулак так, что хрустнуло. — Мы вошли в пирамиду. Слепо сунули голову в западню. Настоящей ловушке следовало бы нас тотчас и прихлопнуть, скажем, сорвавшейся плитой, а не…

— Они могли понимать, что в подобные капканы вы не попадёте.

— Допустим! Но что в конце? Наша смерть, верно? Убрать тех, кто до сих пор противостоит Разлому…

— Разлому противостоим не мы, — вдруг тихо проговорила Дану. — Его остановили не легионы, а маги Радуги. Способом, который мы с Сежес не раз тебе советовали, Гвин.

— Стой, — опешил правитель Мельина. — Ты хочешь сказать…

— Что тебе вновь указали дорогу. Тебя подталкивают не просто опрокинуть Семицветье, а уничтожить его вообще, всех и каждого, кто до сих пор носит однотонные плащи, почитая это своей извечной привилегией. Преграда перед козлоногими рухнет. А твои воины, даже не отступив ни на шаг и погибнув до последнего человека, не отразят нашествие.

Император медленно сел на постели, обхватил голову руками, пачкая щёки и волосы кровью.

— Ещё одна ловушка, — прохрипел он. — Хитро придумано, ничего не скажешь. Правитель Мельина ненавидит мятежников, это правда. Он готов на всё, чтобы стереть в порошок баронское восстание. А тут — такой подарок! Конечно, он не удержится, он добьёт магов Конгрегации… проклятье, опять их планы до отвращения совпадают с моими!

— Но, может, просто оставить их в живых? — осторожно предположила Сеамни. — Может, не стоит избегать простых решений?

— Нет, Тайде. Или я — или маги. Конечно, можно надеяться, что их сумеет вразумить Сежес…

— Вот именно! Она изменилась. Исправилась…

— Сказала хозяйка Деревянного Меча, к которой слово «бывшая» неприменимо, — усмехнулся Император, и Сеамни показала ему язык.

Они давно привыкли, что о страшном нельзя молчать, но нельзя и говорить всё время всерьёз. Оставались лишь такие нелепые шутки.

— Да-да! Я же вот теперь — хорошая!.. — данка рассмеялась, крепче прижимаясь к нему.

— С магами придётся договариваться, — в каждом слове Императора сквозило отвращение.

— Может, не со всеми? — предположила Сеамни. — С Нергом точно не удастся.

— Всебесцветная башня должна быть разрушена, — непреклонно заявил Император.

— А может, хватит разрушений? — робко проговорила Тайде. — Положить им, магам, строгие пределы. Не допускать…

— Кто станет сторожить? И кто усторожит сторожей? — ответил ей Император древним высказыванием. — Мы простые люди, не волшебники. Во мне — ни грана того, что позволяет кидаться огненными шарами или пускать молнии.

— А разве ты забыл, что говорила Сежес? Нет никакой «привязки» магических способностей к «благородной крови». Пусть перешедшие на нашу сторону чародеи учат незнатный люд. Открывают общедоступные школы, и…

— И подвыпившие башмачники в драке пустят всё это богатство в ход?

— Отчего это ты так плохо думаешь о башмачниках? — шутливо возмутилась Тайде. — И речи нет, чтобы магическое искусство оказалось в руках тех, кто… ты ж не отбираешь у народа ножи только потому, что ими то и дело убивают людей в кабацких драках?

— У нашего народа, пожалуй, что-нибудь отберёшь…

Говорили. Целовались. Любили друг друга, а потом Тайде, смеясь, отказывалась смывать с себя кровь своего Гвина, мол, таков был древний обычай Дану.

Они словно забыли о козлоногих, Разломе, детских жертвоприношениях, Радуге. Обо всём. Корабли шли вверх по широкой реке, гребцы налегали на вёсла, поправлялась Сежес, и вот настал день, когда впереди замаячили широко и гордо развёрнутые знамёна с имперским василиском.

Проконсул Мельинской империи, Клавдий Септий Варрон вышел встречать своего повелителя.