"Тёрн" - читать интересную книгу автора (Перумов Ник)

Глава 8

— Так зачем я тебе понадобился, досточтимый доктор? — Дхусс и алхимик, уже не скрываясь, шагали к недальним воротам. На Тёрна косились — его соплеменники нечасто появлялись в «цивилизованных краях».

У алхимика дёрнулась щека.

— Что-то неспокойно мне, — вполголоса признался Ксарбирус. — Всё вроде идёт как надо, а мне неспокойно.

— Что же тревожит мэтра?

— Ты, Тёрн. Твоя магия. Твои способности. Я мучился над разгадкой все эти дни — и не пришёл ни к каким выводам. Чувствую себя совершенно от этого больным.

— Чего ж тут мучиться, доктор?

— Кто ты. Откуда. Твоя школа. Твой посох. И твоё молчание.

— Ты для этого позвал меня сюда, мэтр Ксарбирус?

— В надежде, что, быть может, наедине ты станешь разговорчивей, — развёл руками алхимик.

— Прости, высокоучёный мэтр. Не стану, — покачал головой дхусс. — Не могу. Силы, что превыше моей чести, запрещают мне это.

— Силы, что превыше чести… — со странным выражением произнёс алхимик. — Эх, Тёрн, Тёрн. Понимаю, почему Шелдари отправил тебя ко мне, старому цинику, пройдохе, ловкачу — с такой-то верой в добро и справедливость. Вот ты избрал себе врага — Гниль, думаешь избавить мир от неё, совсем не думая, что Райлег, быть может, в этом совсем не нуждается.

Дхусс пожал шипастыми плечами:

— Мэтр, в мире слишком много зла и несправедливости, чтобы искоренить их иным злом и иной несправедливостью, направленной, как нам кажется, на носителей исходного зла. Мы можем лишь подать другим пример. Можем исправить наиболее вопиющее, кричащее — как Гниль, на самом деле.

Тяжёлый вздох:

— Значит, ничего не поделаешь…

— О чём ты, мэтр?

— О несовершенствах природы человеческой и дхуссов, — раздражённо бросил алхимик. — Ладно, не хочешь говорить — не надо. Надеюсь, хоть с эликсирами поможешь.

Привратная стража долго разглядывала дхусса, но к чему придраться, не нашла, да и щедро уплаченное Ксарбирусом поверх пошлины не способствовало повышенной бдительности.

Феан вонял, и притом куда сильнее, чем небольшие Семме или Этар. Никто не вёл сюда с гор акведуки, как в великолепных городах старой империи, никто не озаботился проложить тоннели для стока нечистот. Купцы строились быстро и жадно, а что смердит, так благовоний прикупим, у кого деньги водятся, а у кого их нет — тот пускай нюхает что есть. Кому не нравится — скатертью дорога, охотников пожить без тяжкой длани Навсиная или Некрополиса без них хватит.

Здесь не строили хижины, в черте стен не разводили огородов — всё свободное место тесно застроили трёх-, а кое-где и четырёхэтажными домами, пышными храмами, не менее пышными гостиными дворами. Камень, камень и ещё раз камень — здесь его не жалели.

Ксарбирус наморщил аристократический нос.

— Жизнь в пасторальной глуши всё же имеет свои преимущества, Тёрн.

— Если тут такая грязь, — стараясь дышать ртом, проговорил дхусс, — почему же Гниль до сих пор тут не прорывалась?

— Вероятность, мой друг, всемогущая вероятность, — наставительно заметил алхимик.

— Куда же мы идём?

— Тут недалеко. Нет, на рынки и к менялам нам не нужно, а нужно нам вот сюда…

Они свернули в неприметный тупик.

— Здесь, — Ксарбирус уверенно постучал в облупленную, но явно очень толстую и прочную дверь, украшенную обычными в Вольных городах отпорными рунами.

Тупик совсем сжался, стены сошлись, исчез даже слабый запах недальнего моря, заглушённый смердящими нечистотами, кои обитатели верхних этажей ничтоже сумняшеся просто выплескивали из окон. Похоже, это никого не волновало.

Дверь распахнулась, в проёме плескалась тьма. Дхусс первым шагнул через порог — во мраке впереди кто-то ждал, скрипел, скрежетал, словно двигались огромные жвалы.

— Это и есть твои компаньоны?

— Это? Нет, о нет, конечно.

— Погодите, доктор, вы о чём?

— Да ни о чём, это я просто так… — продолжая говорить, алхимик вдруг сунул руку за пазуху.

Почуяв неладное, Тёрн дёрнулся было, однако опоздал. Ксарбирус с ловкостью умелого и опытного лекаря вогнал в шею дхуссу тонкую стальную иглу. У иглы имелась головка, как у булавки, алый камень ярко вспыхнул и распался чёрным пеплом. Глаза дхусса закатились, и он рухнул как подкошенный.

— Ну вот и всё, хе-хе, — потёр руки Ксарбирус.

Из-за заплечного мешка появились обёрнутые ветошью наручники и пара ножных браслетов, тоже соединённых цепью. С ловкостью теперь уже профессионального охотника за рабами Ксарбирус сковал дхуссу руки и ноги.

Из сырой тьмы наползали тени — двуногие, двурукие существа в глухих плащах и закрывающих лица шлемах. Бесчувственного Тёрна подхватили под руки и поволокли внутрь дома.

Вслед за похитителями, не оглядываясь, двинулся и Ксарбирус.

Тьма вокруг дхусса перестала нестись в безумной пляске. Тёрн пришёл в себя, но глаз, само собой, не открывал, по-прежнему притворяясь, что без сознания. Пусть захватившие его не знают, что дхусс перебил действие их снадобья куда раньше, чем они на то рассчитывали.

Как и ожидалось, он услыхал скрип колёс и унылые окрики погонщиков, почувствовал запах ломовых тягунов. Его везли на телеге, скованного по рукам и ногам, шею охватывал массивный ошейник. От ручных и ножных браслетов двойные цепи тянулись к толстым крюкам, вкрученным в борта повозки. Сквозь узкую щель меж век Тёрн видел голубое небо — сколько же он пробыл без сознания?

Так что же случилось в том тупике, куда его привёл алхимик? В памяти Тёрна зиял провал. Он чётко помнил весь разговор, до единого слова… а потом — ничего, сплошная чернота. Если б его ударили, укололи, зачаровали — во всяком случае, осталась бы память — как ему казалось. Сколько он пробыл без памяти: день, седмицу?

За ним наблюдали. Постоянно и пристально. Не осталась незамеченной даже малейшая дрожь его век.

— Он очнулся, — произнёс спокойный и холодный голос совсем рядом. Это было сказано на общем арго. Тёрн не шелохнулся, но говоривший лишь хмыкнул. Ледяные сильные пальцы вцепились в подбородок дхусса, вздёрнули ему голову. Звякнули цепи.

— Не прикидывайся, — без гнева продолжил тот же голос. — Ты куда сильнее, чем хочешь показаться. Мне это известно. Не вынуждай меня прибегать к особым методам, это не моя стезя. Давай, давай, поднимай заслонки. Они У тебя как броня, это ж даже веками назвать нельзя. Ну, открывай глаза, и давай поговорим. Свежий воздух, голубое небо — тут беседовать куда приятнее, чем в затхлой темнице. Ты нам достался дорогой ценой, надо признать, так что не думай, что удастся отмолчаться.

Тёрн глубоко выдохнул и открыл глаза.

Над дхуссом нависала высокая фигура в широком плаще, лицо скрыто низким капюшоном. Даже глядя снизу вверх, Тёрн не мог ничего различить: под складками грубой ткани залегала тьма, глубокая и непроглядная. Словно с дхуссом говорил призрак, а не живое существо.

Тёрн спокойно и безмятежно улыбнулся.

— Прекрасно держишься, — тотчас отметил допрашивающий. — Ни ужаса, ни паники. Впрочем, это для меня не новость. Что же, тянуть не станем. Итак, у меня первый вопрос — откуда ты взялся, дхусс… который не совсем дхусс? Или, если быть совершенно точным, совсем не дхусс? Откуда свалился на наши головы?

Дхусс вновь улыбнулся, показав внушительные клыки.

— Понимаю, — прозвучало из-под капюшона. — Строим из себя героя, с гордостью обречённого молчим, на вопросы презренных палачей не отвечаем, и всё такое прочее. Знаю, знаю. Ты, я думаю, уже разобрался, в чьи руки попал?

Тёрн неожиданно кивнул, спокойно и без гнева смотря во тьму под капюшоном.

— Конечно, — ровным голосом ответил он. — Охотники Навсиная.

— Разыгрываем дурачка, — отметил дознаватель. — Прикидываемся, что не понимаем ну совсем ничего. Но… посмотрим на это с другой стороны и порадуемся, что ты перестал играть в молчанку. Что ж, уже хорошо. Пойдём Дальше. Может, мне повезёт?.. Я повторяю — кто ты, Тёрн? Школа Беззвучной Арфы — это не шутка. Наши архивы сохранили считаные примеры её использования. И последствия, можешь мне поверить, не радуют.

— Очень рад, что они вас не радуют.

— Язвишь? Давай-давай. Эх, всё ведь шло так хорошо, до тех пор пока ты не… А, что говорить. Сам всё прекрасно знаешь.

Дхусс пожал плечами и ничего не ответил. С настоящим, не наигранным равнодушием смотрел мимо тьмы под капюшоном — на плывущие в голубой высоте свободные облака.

Существо в плаще — человек, а может, и нет — некоторое время молча ждало. Потом разочарованно пожало плечами.

— Тёрн, не думай, будто бы у меня в ходу лишь банальные иглы, щипцы и клещи. Я не сомневаюсь, что ты обладаешь способностью умереть по собственному желанию, задолго до того, как твоя плоть сдастся. Я выверну наизнанку твою память, разберу её по крупицам, вытяну одной нитью, отыщу начало, и тогда… не думай, что потом получится всё смотать обратно в клубок. Ты станешь умалишённым, Тёрн, идиотом, пускающим слюни и справляющим нужду под себя. Нам даже не придётся тебя казнить. Достаточно сбросить с телеги.

— Тогда поступай как знаешь. — Тёрн равнодушно отвернулся. — Не медли только.

— Не медли… — усмехнулся допрашивающий. — Ты прекрасно знаешь, что я начну не сейчас, а лишь когда прибудем на место. Люблю, понимаешь ли, работать с комфортом и удобствами. Собственно говоря, мне и здесь-то нечего делать, но ведь хороших слуг сейчас так трудно подобрать — непременно что-нибудь напутают, упустят, забудут, сделают не так. За всем приходится приглядывать самому — так что полежи пока, подумай. В сущности, нам ведь не так и много от тебя нужно. Тебе даже не придётся никого предавать. Ты всегда оставался дхуссом-одиночкой, всё время, пока я занимаюсь твоим случаем.

— Я польщён, — усмехнулся Тёрн.

— Мне прекрасно известно, что дух твой силён, — заметил дознаватель. — Не хотелось бы его ломать. В сущности, подавляющее большинство и малых стычек, и больших войн происходит по недоразумению. Я, например, совершенно убеждён, что, если бы не твоё глупое упрямство, мы вполне бы могли договориться. И даже работать вместе, Мой орден придерживается самых широких взглядов. Тем более в отношении… м-м-м… существа, могущего сыграть столь важную роль в исполнении наших планов.

— Вашему превосходительству больше подошла бы роль странствующего сказителя, — Тёрн ухмыльнулся прямо в скрытое тьмой лицо своего пленителя.

— Какой смысл в перебранке? Мы не кумушки у колодца, — холодно возразил дхуссу допрашивавший. — Впрочем, к этому разговору мы ещё вернёмся. Не хотелось бы просто так уничтожить такую силу. А ты — сила, Тёрн. Мы же, со своей стороны, отрицаем догматическую узость. Порой можно работать и достигать успеха даже с теми, кто ненавидит тебя. Есть высшие цели и высшие интересы, ради которых можно отставить в сторону личные чувства.

— Знакомо, — со скукой сказал Тёрн. — Мол, всё, что делает нас врагами, — ничего не значащие мелочи, потому как где-то там, за горизонтом, есть главный враг, и с ним-то, самоважнейшим, и надлежит бороться, объединив усилия, под вашим, само собой, мудрым руководством. Знаю. Слыхал.

— Тем не менее случается, что самое простое объяснение является и самым верным, — с нажимом возразило существо в плаще. — И высшие цели, само собой, таки есть, что бы ты о них ни думал.

— Какие же, например, эти высшие интересы? — осведомился Тёрн.

— Можно подумать, что ты не знаешь. — Гм. У Охотников Навсиная цели, в общем, весьма просты — охранять незыблемость…

— Хватит! — прошипел разъярённый голос из-под капюшона. — Хватит дурить, понятно?! Ты отлично знаешь, что мы не имеем никакого отношения к погонщикам железных болванов.

Тёрн пожал плечами и замолчал, глядя в небо. Говорить он явно не собирался, и допрашивавший, поняв, резко отвернулся.

До самого вечера никто не произнёс ни единого слова. Никто не предлагал пленному дхуссу ни еды, ни даже воды.

— Нужду под себя справлять будешь, коль такой неразговорчивый, — единственное, что за долгие часы услышал дхусс от своих пленителей. Ответа не последовало.

Скрипели колёса, всё так же уныло покрикивали погонщики. Тёрн смотрел в небо и ждал.

После первого допроса — если только имевшее место можно было назвать допросом — Тёрна оставили в покое. Его не кормили и не поили, к нему вообще не подходили, из глубокого короба, в котором везли дхусса, виднелось только синее небо.

Потом колымага остановилась. Послышались голоса, кто-то властно, голосом, более подходящим для большого сражения, отдавал обыденные приказы каравана: раскинуть шатёр, развести огонь, принести воду.

Цепи не давали дхуссу пошевелиться, массивный ошейник позволял лишь слегка повернуть голову.

Дощатые стенки. Тёмные пятна сучков. Один из них, впрочем, выпал, открыв небольшую дыру.

Но, как оказалось, рядом стояла вторая такая же колымага. С таким же дощатым кузовом. Тёрн разочарованно отвернулся, и тут до него донеслось:

— Эй… Тёрн! Тсс, Тёрн, слышишь меня?

— Слышу… Ксарбирус.

— Я тут, в телеге. Рядом с тобой.

— Вот как? — ледяным голосом проронил дхусс.

— Дурак! Меня точно так же, как и тебя, — в цепи, и…

— Откуда ж ты знаешь, что я тут, рядом? — осведомился Тёрн, нарочито избегая «почтенного» и «мэтра» и заменяя уважительное «вы» слегка уничижительным «ты».

— Несложно догадаться, — фыркнули за досками. — У меня профессиональный нюх. А ваш, дхуссов, запах не спутаешь ни с каким другим. Ты же, любезный, э-э-э… последнее время был лишён возможности посетить баню. Верно?

— Так что ж случилось, Ксарбирус? — после паузы, шёпотом проговорил Тёрн. Лицо его оставалось непроницаемым. — Кто захватил… нас?

— Какой-то из орденов, — последовал ответ. — На орден Правды не похоже, скорее всего или чашники, или Солнце.

— Как же они захватили ме… нас?

— Очень просто. Ткнули иголкой между чешуи, когда ты ко мне спиной повернулся. Я и пикнуть не успел.

— Откуда ж они взялись? — Тёрн спрашивал спокойно, но на щеках играли желваки. — Я бы почувствовал…

— На то они и ордена, — последовал ворчливый ответ. — Особенно если Солнце. Их колдовские штучки часто ставили в тупик даже Высокий Аркан!

— Значит, ты тоже пленник?

— Такой же, как ты! И Камни Магии они все забрали… По губам Тёрна скользнула слабая улыбка.

— Тц! Дхусс! Ты можешь что-нибудь сделать?

— Могу смотреть в небо, Ксарбирус, — безмятежно ответствовал Тёрн.

— Глупец! Болван! Бревно! Нет, до чего ж безмозглы эти дхуссы, даже лучшие из них?! Ты что, не понимаешь, что они с нами сделают?!

— Я для начала не понимаю, зачем ты им сдался живым, мэтр, — усмехнулся Тёрн. — Лишний свидетель. Возись с тобой теперь. А так — нож под ребро, тело в канаву, крысам на радость — и дело в шляпе. Никто ничего не узнает, а кто узнает — будет молчать, поскольку составить тебе компанию в той же канаве никак не захочет. — А ты? Ты-то им зачем сдался? — злобно зашипели из соседней повозки. — Камни Магии им нужны были! И Перо! Перо Феникса!

— Пошли б себе тогда да взяли, раз они такие все из себя, — невозмутимо возразил дхусс. — Что удалось мне, получилось бы и у них. Так что не вижу смысла.

— Видать, не могли, — вздохнул Ксарбирус. — Так что, дхусс? Так-таки ничего и не можешь сделать?

— Ничего не могу.

— И тебя это ничуть не волнует?! — возмутился алхимик.

— Волнуйся о достижимом. Бежать сейчас у меня не получится. Подумаю об этом после. Когда представится возможность.

— Скорее уж они тебя на куски разрежут. Для опытов, — злорадно посулился Ксарбирус.

Тёрн ничего не ответил. Алхимик ещё повозился какое-то время, кряхтя и звеня цепями, и тоже затих.

Вскоре процессия двинулась дальше — тем же медленным хозяйским шагом, никого не боясь и никуда не поспешая. Вторую остановку караван сделал, когда уже сгустилась тьма. На сей раз короб со скованным дхуссом остался стоять в гордом одиночестве.

…Миновала ночь. Её Тёрн провёл в зыбкой полуяви, сохраняя силы, — ему по-прежнему не давали даже воды. Очевидно, захватившие его знали, как обращаться с пленными дхуссами.

Караван двигался, всё больше и больше уклоняясь к северо-востоку, прочь от моря, подальше от Вольных городов и поближе к закатным склонам величественных гор.

Покрытые густыми лесами, они укрыли б в себе целую армию. И помощи здесь ждать было неоткуда.

Вечером процессия остановилась. Короб с Тёрном накрыли дощатой крышкой, словно гроб, подняли и поволокли на руках. Он не видел лиц носильщиков, но просачивавшийся в щели неяркий вечерний свет вскоре померк, яшик унесли или под крышу, или — скорее — в подземный ход, потому что дорога пошла под уклон.

…Наконец короб опустили наземь. В щелях затрепетал свет факелов, крышку сбросили. Фигуры с замотанными лицами, в перчатках осторожно подступили к Тёрну, словно к зачумлённому. Ловко надели кандальные браслеты, соединённые стальными штырями вместо обычных цепей, и только после этого отстегнули дхусса от боковин короба.

Он оказался в низком округлом зале, с выложенными грубым камнем стенами. Потолок опирался на кое-как обтёсанные толстые половины брёвен — их вырубили, похоже, из стволов поистине древних, сорока полных шагов в длину. Кое-где виднелись мелкие, почти неразличимые, словно нарочито затёртые рунические надписи — сделанные знакомым, слишком знакомым ещё по преддверию храма Феникса начертанием.

Алфавит Гидры, Девятого Зверя.

Здесь было собрано слишком много магии. Но отнюдь не древних артефактов, чего можно было бы ожидать от чашников. Нет, колючая и злая сила множества Камней, сплетённая умелыми руками в непроницаемую сеть.

Посреди зала, в самом центре выложенной белым камнем сложной рунической фигуры, возвышался простой деревянный крест, новёхонький, словно только что сработанный — ещё видны заусеницы и расщепы на торопливо и кое-как обработанных топором краях.

К этому-то кресту и прикрутили дхусса — безликие слуги избегали касаться Тёрна и, закончив свою работу, поспешно побросали перчатки в горячо пылавшую жаровню. Спиной к дхуссу ни один из них не повернулся.

Потянулось время — медленно, тоскливо и мучительно. Обычный приём всех без исключения допросчиков мира, и, судя по умиротворённому, бесстрастному лицу Тёрна, иного он и не ожидал.

Ни пищи, ни воды. Чадит медленно прогорающая жаровня, сизый дым расползается по залу, и ты знаешь, что спасения нет. Конечно, ты в это не веришь — ведь друзья твой керван на свободе, они живы и действуют, но что они смогут сделать против эдакой силищи? А что против тебя — Сила, это ясно как день. Даже с мощью Кройона, хитроумием сидхи, преданностью Гончей — они просто зря погибнут.

Правда, оставался ещё один узник. Алхимик Ксарбирус.

Тёрн глубоко, медленно вздохнул и закрыл глаза. Клановый знак медленно разгорался на его щеке, становясь всё ярче и ярче, словно под матово поблескивающей кожей развели самый настоящий костёр.

…Невидимые для Тёрна наблюдатели поспешили заскрипеть стилосами, скрупулёзно отмечая этот факт на вощаницах.

Потерял ли дхусс счёт времени, впал ли в спасительное забытье — кто знает? Миновал ли день, седмица или целый год? Плавает над полом сизый дым, почти угасла жаровня, рассыпавшись серым пеплом над тлеющими угольями, и никто не заметил, как и откуда в зале появилось несколько человеческих фигур, тоже с закрытыми лицами и в бесформенных широких плащах, словно держащихся на расчалках.

Они встали кругом, и рукотворный туман тотчас заплескался вокруг тёмных плащей.

— Тёрн, — проговорила одна из фигур, судя по голосу — тот самый, что допрашивал дхусса в дороге. — Беседовать по-хорошему ты не захотел. Как я и предупреждал, теперь придётся по-плохому. Ты готов, дхусс?

Пленник ничего не ответил. Знак Морры вспыхнул ешё ярче — и теперь медленно угасал.

— Прикажешь считать это ответом? Я не против. Ибо, как уже сказал, придерживаюсь самых широких взглядов. Боюсь только, нам потребуется известное время, чтобы расшифровать этот твой язык.

Молчание. Дхусс смотрел сквозь обступившие его фигуры, наверное, даже сквозь стены подземного зала и окружавшие его толщи камня. Где-то невдалеке море билось о камни, ярилось и гневалось, оправдывая своё имя моря Мечей, перекликались белокрылые гонцы, мечась меж серыми гребнями и опустившимися почти к самой поверхности тучами. Из водных глубин, от галечных пляжей, покрытых выброшенными прибоем водорослями, доносились смутные голоса, твердившие всё одно, неразличимое слово.

Какое? Понять бы… И тогда земные тенета раскроются, вбирая в себя удерживаемые магией колонны, освобождая от тяжкой службы пленённые Камни, источники всяческого чародейства, подземелье опустится ещё глубже, словно большой пузырь, плавая в размягчившихся земных слоях, и, как и положено любому пузырю, в конце концов лопнет, положив конец существованию всех, кто сейчас стоит на его полу.

Достойный конец, если разобраться.

— Он молчит, дон командор, — прошелестела одна из фигур.

— Ему больше ничего не остаётся. Он же больше всего боится не нас, а себя. Что перестанет себя уважать, когда сломается, когда выложит всё, что знает…

— А чего не знает, тоже? — неожиданно перебила говорившего другая фигура. Голос был тонок, явно принадлежал молодой женщине. — Тоже выложит?

— Нет, — дона командора словно бы и не удивило подобное нарушение субординации. — Нет, дона супрамаго, Чего он не знает — того не выложит. Подобные личности болезненно честны, даже с теми, кто применяет к ним особые методы дознания.

— Я уже говорила, дон командор, что могу справиться сама, безо всякого…

— Ваше усердие и рвение давно замечены мною, дона, Но мы имеем дело с особым случаем.

— В чём же его особенность? Роковое Дитя? — последнее произнесено было с усмешкой.

— Вы всё узреете сами, дона, — холодно ответила фигура под капюшоном, всеми называемая «доном командором».

— Буду очень признательна, — язвительно произнесла дона супрамаго.

Тёрн, дхусс, настаивавший на том, что он вовсе не дхусс, тихо вздохнул и закрыл глаза.

В темноте затопали кованые сапоги, почти заглушив мягкое, еле слышное пошлёпывание босых ступней.

В круге света появились трое: два адепта в неизменных плащах с капюшонами и меж ними — маленькая девочка, не старше семи-восьми человеческих лет. В простом крестьянском платьице, серый холст, расшитый по вороту, застёжке и подолу красной нитью — крестами, солнцами и кочетами. Русые волосы заплетены в аккуратную косу, глаза опущены, на шее сверкнула полоса железного обруча, какие носили рабы.

Девочка не подняла взгляда на Тёрна, её словно вообще ничего не интересовало — она упорно рассматривала собственные ступни, время от времени поджимая пальцы и переминаясь с ноги на ногу — каменный пол холодил пятки.

— Взгляни на этого ребенка, дхусс, — заговорил командор. — Взгляни пристально, не брезгуй. Что ты видишь?

— Запуганное и несчастное дитя, — лаконично ответил Тёрн. — Что ещё я могу разглядеть?

— И больше ничего? А если приглядеться внимательнее? — усмехнулся командор.

— Больше ничего, — дхусс, как мог, пожал плечами. Путы глубже врезались в тело.

Двое стражей оставили девочку, неожиданно мягко отшагнули обратно, мигом утонув в темноте. Малышка медленно подняла голову, глаза безо всякого выражения уставились на привязанного пленника. Нет, девочка не выглядела безумной или отсталой, ей просто было всё равно. Видно, подобные дхуссу ей давно уже наскучили.

Тёрн взглянул пленнице в безучастные глаза, вгляделся — пристальнее, ещё пристальнее. Мускулы напряглись, вздулись, веревки натянулись, и за спиной командора кто-то предостерегающе закашлял.

Девочка вяло шевельнулась, скривила губы, словно собираясь заплакать. Исподлобья взглянула на дхусса — и криво, злобно ухмыльнулась. Уголки рта поползли в стороны, всё дальше и дальше, разрезая щёки наподобие ножей — пока не добрались до самых ушей, словно у болотной квакушки. Рот — или, вернее, самая настоящая пасть — приоткрылся, мелькнули ряды чёрных зубов с алыми, словно окровавленными, остриями.

— Молодец, Мелли, — командор дружелюбно похлопал девочку по плечу. — Что скажешь теперь, дхусс? По-прежнему станешь отмалчиваться?

— Вы заполучили дитя Гнили, — Тёрн говорил негромко, но твёрдо — так, словно и не висел связанным на кресте. — Каким-то образом удержали в живых, вырастили. Зачем?

— Ты задаёшь вопросы мне, дхусс?

— Если ты привёл сюда эту несчастную, значит, хотел, чтобы я говорил? Ну, я и говорю. Я вижу перед собой дитя Гнили, неведомым мне образом удержанную на грани жизни. Что ты ещё хотел от меня? Определения? Я его дал. И теперь спрашиваю сам — зачем это злодейство? Зачем мучить эту несчастную?

— Быть лучше, чем не быть, — неожиданно низким, совершенно недетским голосом произнёс ребёнок. Или правильнее будет сказать — существо, частично позаимствовавшее его облик?

Дхусс дёрнулся, словно получив удар в подбородок. — И это всё? — вкрадчиво осведомился командор. — Мелли, покажи, пожалуйста, нашему гостю… ты знаешь что именно. Обычное начало.

Девочка ухмыльнулась, шагнула к дхуссу. Чёрная пасть раскрылась ещё шире, затрепетал раздвоенный змеиный язык.

На сей раз Тёрн не отдёрнулся, встретил взгляд прямо и жёстко.

Существо, дитя Гнили — называйте, как хотите — остановилось шагах в пяти от распятого. Тонкие пальчики замелькали, словно оно — или она — что-то быстро-быстро рисовало в воздухе невидимыми кисточками.

Целое облако зеленоватых светляков, распространяя сильный запах гнили, выпорхнуло из-под её рук, устремившись к дхуссу.

Тот не шевелился, лишь мышцы напряглись ещё больше, так, что жалобно заскрипело дерево креста.

Первый светляк сел прямо на щёку Тёрна, на клановый знак Морры, вздутое, наполненное зеленоватым светящимся гноем брюшко поднималось и опускалось, из-под хитиновых надкрылий выдвинулось подобие скорпионьего жала, чего никогда не бывает у обычных насекомых, созданных, как утверждала легенда, волею молодых Семи Зверей.

Под серой кожей Тёрна вздулся желвак, клановый знак вспыхнул ярко-ярко — и ядовитая тварь, поджав обугленные лапки, с лёгким сухим стуком упала вниз, на каменный пол. Обгорелым бесформенным трупиком.

Дхусс не мог пошевелиться, но что-то он явно сделал, потому что «светляки», облепив ему голову и лицо, норовившие впиться в сомкнувшиеся веки, загорались и падали наземь один за другим.

Змеиное жало быстро-быстро задвигалось — туда-сюда, сюда-туда, глаза округлились, ещё расширилась пасть с черными зубами, на лбу и щеках — таких обманчиво детских — выступил пот. Аккуратная коса сама собой расплеталась, волосы взъерошивались, кончики их поднимались, словно вставшие на хвост змеи.

Все «светляки» уже валялись почерневшими угольками, но девочка явно входила в раж — за движениями рук не уследил бы никакой глаз, да и повторить эти движения не смог бы ни человек, ни гном и не сидх: никакие суставы не смогли бы так выгнуться. От глаз к глазам, вдоль линии скрестившихся взглядов, воздух стал сухо потрескивать, промелькнула одна искра, другая…

— Теперь ты видишь, что мы не блефовали, когда говорили, что у нас могут быть общие цели? — заговорил командор. — Когда говорили, что вражда между обладающими истинной силой, как правило, результат простого недоразумения? Перед тобой будущее нашего мира, дхусс. Дитя-горе. Одно из многих — но единственное, нами найденное и спасённое. Как говорит сама Мелли — быть лучше, чем не быть. Мелли, спасибо, ты свободна. В наши планы не входит — пока не входит! — ломать господина дхусса. Я обещал ему размотать по ниточке всю его память, и я это сделаю, но тебе уже не придётся беспокоиться.

— Он крепкий, — ровным, без выражения, голосом сказало существо, называемое Мелли. — Сильный. Очень сильный. Так просто не сломать.

— Конечно, Мелли. Оттого-то мы его сюда и притащили. И если сударь наш дхусс проявит хоть каплю благоразумия, вы с ним ещё поработаете вместе.

— А что? Будет забавно, — сообщила Мелли, не сводя взгляда с распятого Тёрна. Раздвоенный язычок облизнул жутко растянутые квакушечьи губы.

— Такие, как Мелли, рождаются ежедневно, ежечасно. — продолжал тем временем командор. — Наш мир движется к своему естественному концу. Слишком много дряни и отравы выплеснули те, кто открывал — потомкам на горе! — Камни Магии. Предел достигнут. Как результат — Гниль. Последнее предупреждение, которому мы не вняли. И вот теперь — проклятые дети. Ты думаешь, дхусс, Мелли родилась в виде одного из тех уродцев, коих так любят сжигать и развеивать по ветру неграмотные поселяне? Нет, дхусс нет. Проклятые дети рождаются нормальными. И только потом, много позже, у них проявляется… что-то. У каждого своё. Мелли мы отыскали только потому, что она была… и есть… такой заметной. Орден спас её. И теперь она с нами. Потому что, как ты уже слышал, бытие лучше небытия. Мы не верим в сказки о сладком посмертии. Мы знаем, что жизнь — она здесь и сейчас, а не где-то там, после того, как неведомые нам сущности станут судить нас и делить на чистых и нечистых.

— Какая замечательная речь, — слова давались Тёрну с явным усилием. — Пламенная и прекрасная. Вот только подкреплять её приходится путами и пытками. Я ведь спутал вам карты, дон командор, не так ли? Как вы сказали в… в самом начале нашего знакомства? «Всё ведь шло так хорошо, пока ты не появился», так? И ещё упомянули, дон, что я «сам всё должен знать». Огорчу вас — можете не верить, дело ваше, — но я не знал и не знаю, о чём вы тогда говорили. Могу лишь догадываться. Связано с детьми Гнили, с проклятыми детьми? Так что же я вам спутал, дон командор?

— Какой любознательный дхусс. Он предпочитает сам задавать вопросы, нежели на них отвечать. Он скрывает свою силу, отрекается от себя, не понимая сам, на что способен, возьми наш орден в свои руки его обучение…

— Хотели размотать мне память — разматывайте, — прервал говорившего дхусс, — а не несите вздор. — И он уронил голову.

Командор взглянул на бесстрастную Мелли, потом — куда-то назад, во тьму, где осталась дона супрамаго.

— Покажи нам, что ты можешь, Мелли, — сухо скомандовал он. — И пусть дхусс тоже посмотрит.

— Что я могу… совсем-совсем большое? — Раздвоенный язык вновь дрожал, метался из угла в угол чудовищного рта.

— Совсем-совсем большое. Покажи нам, что те зелёные мушки были просто детской забавой.

— Ха-ха, — по-прежнему без выражения. — Я сделаю. Я покажу.

— Что ты сделаешь? Что ты покажешь, несчастная?! — вдруг заговорил дхусс, впервые обратившись прямо к девочке. — Хочешь меня сломать? Может, тебе это и удастся. Только хозяева твои всё равно ничего не узнают. То, чего они так страшатся.

— Мы ничего не страшимся! — Не слишком ли поспешным оказалось это возражение? — Мы ничего не боимся, дхусс. Ты — препятствие, да. Потому что не понимаешь, что должен быть с нами, а не против нас, ты, невоплощённый Тёмный! После твоего появления ещё в Решаме всё пошло шиворот-навыворот. Установленные паттерны проявлений Гнили дали сбой. У подававших большие надежды детей, названых братьев и сестёр Мелли, признаки их… инаковости проявились резко и сразу, что вызвало… нежелательные последствия.

— Их всех убили, — без выражения сказала девочка. — Поймали, связали, сожгли и развеяли пепел. Многих — собственные родители.

— И почему же вы уверены, что всему виной скромный Дхусс-странник?

— Потому что ты не просто дхусс-странник! — рявкнул командор. — Мэтр Шелдари запирался, поверь, очень недолго! Даже не пришлось устраивать ему свидание с Мелли!

— Какая предусмотрительность, — усмехнулся пленник. — А откуда же доблестный командор знал, что искомая Добыча пожалует именно к мэтру Шелдари?

— Демонстрируя нашу добрую волю, дхусс, скажу — мы следили за многими местами. Не поскупившись, забросили широкую сеть. И не прогадали.

— Забросили широкую сеть, не поскупились… а с чего же ради стали забрасывать-то? С каких пор?

Из-под капюшона раздалось яростное шипение:

— Ненавижу, когда умные лю… то есть дхуссы, прикидываются дурачками! Забрасывать мы стали с того мига, когда расцвёл Небесный Сад и все светила изменили свои пути! С того мига, что Гниль стала куда злее! С того мига, как мы поняли, — баланс нарушен, и уже необратимо. Магия выходит из-под власти людей, сбрасывает узду, с тем чтобы рано или поздно вернуть всё в изначальное, первородное состояние. Нам, понятно, такое будущее не слишком нравится. Но, возможно, у тебя иное мнение, странный дхусс, рождённый именно в миг цветения Небесного Сада?!

— Какая точность, — только и сказал дхусс.

— Да! Именно точность! И не спрашивай нас, сколько мы на это потратили! — бесновался командор, вконец утративший спокойствие.

— Отрадно, что орден располагает столь значительными средствами, — Тёрн отвернулся и теперь смотрел в пол.

— И больше, — набрал воздуха командор, — больше ты ничего нам не скажешь?

— Больше — ничего.

— Гм. Не очень ободряюще, не очень. Ладно, попробую ещё раз. Дхусс, баланс нашего мира летит в бездну, к демонам. Врата раскрываются то там, то здесь. Догадываешься ли ты, дхусс, что та самая Гниль — тоже своеобразные врата? Неведомый враг стоит у самого порога, и мы пойдём на всё, лишь бы остановить вторжение.

— А в этом поможет, — выдохнул Тёрн сквозь стиснутые зубы, — Великая Гидра? Или Гидр, в зависимости от того, кем вы считаете эту сущность?

Командор на миг опешил. И не смог скрыть пусть и ми молётной, но всё-таки растерянности.

— У меня хорошее зрение. Руны прятали от таких, как ты, не от таких, как я. Дхуссы видят лучше и глубже. И это многое объясняет.

— Многое? Что же именно? — Кажется, теперь командор был даже рад догадке пленника — в конце концов тот заговорил.

— От кого защищались несчастные клоссы, размалёвывая остатки Фениксова святилища. А вот кто научил их этим рунам… не вы ли, дон командор?

— Ты правильно понял. Мы научили. Потому что появляются такие… тёмные сущности, не демоны, призраки, пожирающие плоть и души, что никакой маг — ну, или почти никакой — перед ними не устоит. Великая Гидра, пребывающая в естественной части мрака, наступающей каждый раз, когда день сменяется ночью, способна защитить и помочь. Надо лишь посодействовать её освобождению, воплощению и воцарению.

— Вот уж не думал, что гордый орден способен кому-то поклоняться!

— Мы не поклоняемся! — яростно бросил командор. — Поклонение сгубило Семь изначальных Зверей, превратило их в ненасытных кровососов и привело к конечному падению, отдав мир в руки Ома и его присных! А им нет дела до смертных, нам неведомы их пути и цели, и они не защищают нас от Гнили! Которую кое-кто и вовсе называет омерзительным словом «естественный регулятор численности»!

— Если есть Гидра, значит, есть и Дракон. — Тёрн в упор взглянул на пленителя. Низко надвинутый капюшон вздрогнул, словно командор получил удар в подбородок.

— Мы ничего не знаем о Драконе. Мы считаем, что это сказки, — быстро проговорил он. — Гидра же существует на самом деле. Заклятья, созданные с помощью её рун, работают. А практика, как известно, — критерий истины.

— Откуда же взялся этот самый алфавит? Откуда пришли руны?

За спиной командора кто-то вновь предостерегающе закашлял, но тот лишь досадливо отмахнулся — мол, знаю, что делаю.

— Они были дарованы в озарениях сразу нескольким братьям-рыцарям. Вернее, тогда они ещё не были таковыми. Братья узрели Гидру, лицезрели дремлющую мощь и поняли, что это может стать великим щитом — не мечом, заметь, дхусс! — против многих, пусть пока неведомых, бедствий. И оказались правы. Те рыцари-основатели в один прекрасный день сошлись вместе, влекомые всесильной судьбой, и поняли, в чём состоит их долг.

— То есть руны пребывали с орденом изначально… — пробормотал Тёрн. — Я бы мог и догадаться. Взяться им было неоткуда.

— Да, именно что изначально! — У командора аж лязгнули от волнения зубы. — Не откопаны в каких-то «древних книгах», не скопированы со стен забытых святилищ, посвященных непонятно кому и могущих оказаться ловушкой. Нет, именно открыто в видении, проверено и опробовано!

— Рад за вас, — губы пленника дрогнули в подобии усмешки. — И что же дальше?

— Дальше, дхусс? — не мог остановиться командор. — А дальше скажу, что теми, кто вложил слишком многое в Камни Магии, кто «стоит у власти» — и в Навсинае, и в Некрополисе, и в иных, не столь знаменитых местах, — овладевает безумие. Ты знаешь, что Мастера Смерти нарушили всегдашний свой нейтралитет, оружно вмешавшись в стычку между варварийскими королевствами Долье и Меодор?! Нет? Не знаешь? Так вот знай. Если б ты проявил хоть самую малость доброй воли, показал бы тебе в кристалле дальногляда, что там сейчас творится.

Дхусс молчал. Голова его совсем склонилась на грудь.

— Слугам Гидры я больше всё равно ничего не скажу, — услыхали люди в капюшонах.

Мелли, — прошипел сквозь стиснутые зубы командор, — твой черёд.

— Нас осталось двое, двое только нас… Близок бой последний, близок смертный час… И как это только вы, обитатели сего плана, находите удовольствие в подобных песнопениях? Как можно говорить о «последнем часе», направляясь в бой?

— У нас разные песни есть, — буркнула Стайни. — Впрочем, в Некрополисе отродясь никаких песен не знали. Гончие ничего и никогда не пели. Им такое просто не нужно.

— Да, когда тебя подстегивает изнутри, да ещё и алхимическим хлыстом… — покачал рогатой головой демон. — Ужасающе и непредставимо! Полное лишение свободы тела и духа, и притом безо всяких оков!

Стайни ничего не ответила, лишь пальцы нервно пробежались по так и не снятому ошейнику с красующимися рунами Некрополиса.

От всего кервана их осталось двое — она да демон. Выручала память Гончей — Мастера Смерти заставляли наизусть заучивать карты всех, даже самых дальних земель, куда могло занести их слугу.

От Феана на северо-восток, к его вечному брату-сопернику Дамату, и дальше, вдоль приморского тракта, к третьему из четырёх городов-близнецов, Осу. И опять же, пробираться приходилось бездорожьем, сторонясь нахоженных троп: Тёрна с ними не было, накидывать Плащ Невидимости некому.

Второй вечер пути они встретили на пустынном приморском плато, на голом камне — под обрывом внизу бушевал прибой, с запада набежали неукротимые ветры, едва накинув на невидимые плечи рваные плащи мятущихся туч. Огня разводить не стали, хотя ночь выдалась не по-летнему свежей. Гончая зябко куталась в свою куртку, демон, присев на корточки, с уморительно-серьёзным видом выкладывал на камнях какую-то схему из мелко наломанных палочек и кусков мха.

— Что ты делаешь? — наконец не выдержала Стайни.

— О, наконец-то многомудрая снизошла до внимания ко мне, недостойному! — обрадовался демон, явно этого ждавший. — Я всего лишь стараюсь понять по этой грубой карте, правилен ли наш путь.

— Ты считаешь, мы сбились, мэтр?

— Недостойный ещё не уверен до конца, однако определённые сомнения уже зародились.

— Сомнения в чём? Замок чашников именно там, куда мы направляемся, я уверена.

— Я не уверен, что досточтимые Тёрн, Ксарбирус и… э… прекрасная сидха находятся именно там, — внезапно объявил демон.

— Почему?

— Недостойный прошлой ночью и этим вечером устремил свой ничтожный разум в доступные ему выси трансцендентного… — с подвыванием принялся описывать Кройон.

— Короче, мэтр, если не трудно! — не выдержала Гончая.

— Я старался узреть многодостойного Тёрна. Когда кто-то в твоём керване достаточно долгое время, порой это удаётся, особенно на нашем, изобильном магией плане, — остановить демона казалось невозможным.

— Что же ты раньше молчал?!

— Молчал, потому что не был уверен, что прибегну к подобному. Искушённый маг легко обнаружит подобные усилия, а нам — недостойный полагает, что его соратница с ним согласится, — этого совсем не требуется. Кроме того, мне надо знать, в каком месте находится разыскиваемый, лучше всего — если бы я сам успел там побывать. Но порой хватает и чертежа земель, воображение поэта и художника, — демон гордо расправил плечи, — довершит остальное. Однако… я не встретил никакого отклика. Пустота. Никто не ждал меня в том замке, никто не устремлялся мыслями к нам с надеждой на освобождение… Недостойный опасается, что многомудрого Тёрна там нет.

— Очень хорошо, — упавшим голосом отозвалась Гончая. — Что же нам теперь делать? След я взять не могу, ты, мэтр, тоже. Но, быть может, ты всё-таки ошибаешься? Ведь ты, мэтр, не уверен до конца?

— Недостойный, увы, до конца не уверен ни в чём, — вздохнул демон.

— Тогда нам ничего не остаётся, как продолжать путь, — решила Стайни. — Замок чашников — единственная зацепка. Ничего лучшего у нас нет.

— Разве что пристальнее смотреть вокруг, вдруг чего да заметим, — предложил демон. Гончая только хмыкнула — они прячутся по лесам или по таким вот пустынным, безлюдным местам, где ничего, кроме камня, и даже овцы не пасутся, брезгуя скудной травой, — чего ж тут особенного увидишь? Тёрна могли увезти как угодно, например, в торговом караване, спрятав под грудами каких-нибудь ковров или смотанных тканей.

Той ночью демон так и не уснул. Просыпаясь временами, Гончая неизменно видела его силуэт на фоне обеих лун, неутомимо вышагивающий вперёд-назад вдоль самого края обрыва.

Тем не менее «смотреть вокруг» они начали. Где от главного тракта ответвлялись боковые просёлки, поиски велись особенно тщательно. Никто не мог сказать, чего же именно они искали, — они просто искали, положившись на чутьё демона да на память Гончей, частенько получавшей от Мастеров приказы в стиле «поди туда — не знаю куда».

Ближе к вечеру они оставили за спиной вдвое меньше, чем за вчерашний день, устав вдвое больше.

Узкий, едва наезженный просёлок сворачивал с тракта вправо, к горам. По левую руку осталось море, расцвеченное рыбачьими парусами, вышедшими на ночной лов.

— Кровь, — остановился демон.

— Кровь, — миг спустя кивнула и Гончая, несколько раз втянув воздух. — Что-то ещё могу…

Демон как-то странно на неё покосился, однако ничего не сказал.

— Идём!

Изломанные кусты, втоптанная в землю трава, отпечатки тяжёлых, подбитых железом сапог. Горелая проплешина. Задубевший от крови обрывок коричневого плаща. Отброшенный в кусты и забытый победителями меч — простая железка, даже без кузнечного клейма.

И ещё нечто, неуловимое, незаметное для обычных обитателей Райлега — но что очень хорошо почувствовали и бывшая Гончая, и демон.

Ощутили, повернулись друг к другу и разом воскликнули:

— Чашники!

— До смерти не забудет недостойный этот вкус… — прошипел Кройон, коснулся пальцем засохшей крови и, брезгливо перекосившись, лизнул его.

Гончая только молча кивнула.

На безымянном перекрёстке разыгралась настоящая битва. В ход пошли и сталь, и магия, и боевая алхимия. Во всяком случае, в подобранном Стайни нагруднике выесть дыру размером в кулак могло только алхимическое снадобье. Какая-то из тайных кислот, с многократно усиленным действием и способностью пожирать даже защищенное чарами железо.

Чашники бились здесь. И — не преуспели. Кто-то другой устроил засаду, напал из-за угла и одолел. Но кто?

…Они исползали всё вокруг, заглянув под каждую травинку, под каждый листок. Победители унесли и убитых, и раненых, постарались подобрать вообще всё, что осталось после боя, но кое-что Гончей и демону всё же досталось, помимо того меча без клейм.

Разорвавшаяся шейная цепочка с ладанкой. Уже упомянутый лоскут окровавленного плаща. Короткий сточенный нож, какой носят за голенищем, — лезвие в половину пальца, такой нелегко заметить в густой траве. Кисет. Отрубленный человеческий палец с широким деветовым кольцом — Гончая аж присвистнула при виде этой находки, Кройон лишь брезгливо скривился. Демон никак не мог забыть своего «позора», когда он «осквернил» себя человеческой плотью.

Однако после того случая мэтра ни разу не «скручивало» жутким и необоримым желанием предаться тому самому «пожиранию», столь им презираемым.

— Их ждали здесь и здесь. — Теперь настала очередь Гончей выкладывать подобие карты из веточек и мха. — По обе стороны дороги. Я нашла следы — люди стояли необыкновенно тихо. Не переминались с ноги на ногу, не курили трубок, даже не отходили, прошу прощения, отлить. Как встали, так и стояли. Неподвижно. До самого каравана чашников.

— Многомудрая уже знает, кто это? — жадно спросил Кройон.

Стайни лишь покачала головой:

— Ещё нет. Рассуждаю по порядку. Нападавшие сделали всё, чтобы не оставить следов, кроме лишь «абсолютного минимума», как говаривали мои Мастера, то есть я хотела сказать — мои бывшие Мастера. Но бесследные засады случаются ещё реже: бесшумных Чашников атаковали. Со всех четырёх сторон. Причём сперва в ход пошла алхимия — видишь этот налёт на листе, мэтр Кройон? Псиодра, одурманивающее средство, одно из сильнейших. После него все в караване должны были повалиться без чувств, и нападавшие просто взяли бы всё, что хотели, но не-ет, чашников так просто не одолеть. Каким-то образом они перебили действие псиодры, ответили магией. Били по кустам чем-то вроде ледяных игл: листья пробиты во многих местах, словно булавками истыканы, а самих стрел я не нашла ни одной.

— Бить-то они били, — подхватил Кройон, — да только не преуспели. Смяли их и задавили. Да ещё и чем-то обрызгали, посильнее первой отравы.

— Тем не менее дошло до мечей, — закончила Стайни. — И нападавшие окончательно взяли верх. А вот это… по-моему, стоит всего остального.

На ладони её лежал ещё один обрывок ткани, затвердевший, но не от пролитой и высохшей крови, от чего-то иного.

— Алхимический эликсир, — медленно проговорила бывшая Гончая. — Эликсир мэтра Ксарбируса. Уж его-то я из всех узнаю.

— Многомудрый Ксарбирус был здесь? — схватился за голову демон. — Но почему?.. Но как? Но кем?

— Слишком много вопросов разом, мэтр. — Гончая вновь поползла на четвереньках, уткнувшись лицом в вытоптанную траву. — Ксарбирус был здесь, я уверена. И пустил в ход свой эликсир. Я утратила многое из способностей настоящей Гончей, но уж это-то узнаю из всех: затравка самогорящего пламени. Оружие Высокого Аркана — Мастера Смерти всё пытались его скопировать, да что-то никак не получалось.

— Самогорящего пламени? — заинтересовался демон.

— Угу. Самогорящего. Достаточно брызнуть на человека или там сидха — и он сгорит дотла, даже если кинется в воду.

— Почему же многомудрый алхимик не использовал это против тварей Гнили? — праведно возмутился Кройон.

— Спроси чего полегче, — только и смогла ответить Стайни. — Может, не хотел. Может, не мог. Может, против многоножек это не работает.

— Погоди, погоди,  — вдруг всполошился демон. — Храбрейшая определила это по сему клоку ткани?

— Нет. Ткань — то другое. Но тоже Ксарбирус. Опознала-то я его именно по этому декокту: он вливал в меня что-то похожее. Разрушает действие других алхимических снадобий. А затравка — она здесь, — Гончая кивнула на оставленную огнём проплешину. — Наш мэтр отбивался.

— Достойнейшая уверена, что сей эликсир вышел из рук именно многомудрого Ксарбируса?

— Уверена. Эти два — точно. Тут, помимо их, хватает алхимической дряни, но о ней я такого уже не скажу. А Ксарбирус. он теперь во мне. Не знаю, думал ли он сам, гадал ли, что добровольно отдаст мне такую власть над собой?

— Так что же случилось? — сгорал от нетерпения демон. — Кто взял верх?

— Кто именно — не знаю, но явно не те, что везли дхусса.

— А многомудрый…

— А многомудрого Ксарбируса, похоже, просто скрутили.

— Храбрейшая знает или догадывается?

— Догадывается. Настоящая Гончая сказала б наверняка, а я… только так, взгляд и нечто.

— То есть на караван напали, — принялся загибать когтистые пальцы мэтр Кройон. — Мудрый Ксарбирус… был ли он с оборонявшимися или с нападавшими?

Стайни только покачала головой:

— Могу сказать одно — он был тут.

— И куда направился? И в каком качестве?

Гончая долго не отвечала, молча ползая взад и вперёд по изуродованной поляне.

— Направился прямо на запад, — наконец проговорила она, но не слишком уверенно. — Во всяком случае, мне так кажется.

На мягкой земле просёлка, казалось, должны были остаться хорошо видимые следы тяжёлых колёс, но нет, разбившие караван словно взлетели в воздух, внезапно обретя Крылья.

Стайни и демон искали ещё долго — безо всякого успеха.

— Магия, — наконец выдохнул демон. — Недостойный не владеет ничем подобным. Следы затёрты — напрочь.

— Ты чувствуешь заклинание, мэтр? Ты можешь идти за ним?

— Нет, — покачал головой Кройон. — Не могу. Недостойный видит лишь начальную точку чародейства, исходный круг. А путей из него может выходить великое множество.

Они долго и бесполезно ползали по земле, пока не выбились из сил. Выбора не осталось — Гончая и демон решили идти прямо на запад, по узкому просёлку, надеясь, что слабый, едва уловимый «запах» Ксарбируса, доступный чутью бывшей Гончей, приведёт их на место.

Путь вёл прочь от моря, обратно к Вилосскому хребту, и, как объявила Стайни, там не имелось никаких крепостей или иных укрывищ, известных Мастерам Некрополиса. Что с почти полной уверенностью позволяло предположить, что там нет вообще ничего.

С исчезновением Тёрна, пропажей сидхи и Ксарбируса остатки кервана больше не сталкивались ни с чем необъяснимым. Если кто и крался за ними, как прежде, в гиалмарских лесах, то ничем не выдавал своего присутствия. И загадочная тень в короне, нагнавшая на них такого страху, не появлялась тоже. Словно ничего и не случилось в храме Феникса, словно и не рвалась под натиском неведомых заклятий реальность, впуская в себя сущности неведомые и пугающие.

Демон Кройон тоже чувствовал себя лучше — словно отведав, наконец, человеческой плоти, он стряхнул опутывавшие его узы страха, как пыталась объяснить ему Гончая. Демона больше не мучили последствия таэнгского заклятья, ему больше не приходилось вонзать клыки в неповинные деревья, чтобы только не вцепиться в последнюю свою спутницу.

Едва уловимый, тающий под летними дождями след уходил всё дапьше и дальше, ближе к предгорьям, оставляя в стороне пока что не затронутые Гнилью деревушки. Впрочем, «незатронутые» — это было не совсем верно. На третий день пути Кройон и Стайни стали свидетелями сожжения ведьмы.

Заметили издалека — толпа людей на краю поля, высокий столб и груды хвороста, изломанная фигурка наверху, огоньки факелов, поднесённые с разных сторон, и взметнувшееся сразу же милосердное пламя, принявшее в себя последний крик. Всё кончилось прежде, чем вскипевший демон успел бы на выручку, — мэтру, похоже, не давал покоя поступок Тёрна возле ещё не успевшего погибнуть от Гнили села и перекочевавшие в руку спасённой роженицы увесистые кругляши девета. Мэтру явно хотелось того же — спасти, вырвать из лап толпы, укрыть, защитить… Он как будто забыл о собственных принципах, совсем недавно декларируемых с такой горячностью.

Однако они опоздали. Пламя взвилось и опало, словно торопясь избавить жертву от мучений.

Гончая с трудом убедила мэтра «не поддаваться чувствам», не связываться с поселянами, а спокойно обойти жуткое место краем леса.

Пришлось пустить в ход старые как мир доводы, что «всем всё равно не поможешь» и что «спасти Тёрна — спасти десятки таких, как она» (в смысле, сожжённая «ведьма», то есть просто несчастная женщина, отмеченная печатью Гнили), демон нехотя подчинился.

Третью ночь они встретили высоко в предгорных холмах, среди раскатанных покрывал чистых, продуваемых всеми ветрами хвойных лесов, серебристо-серых, где нескончаемыми шеренгами застыло воинство горных елей.

Последние следы дороги, или тропы, или стёжки давно исчезли, остались внизу сёла. Гончую и Кройона вёл один лишь слабый след алхимика Ксарбируса.

— Куда прёмся? Куда тащимся? — стонал демон, когда они в четвёртый раз остановились на ночлег. — В неведомое бредём, неведомого страшимся, с неведомым хотим переведаться… Как ты думаешь, Стайни, из этого ведь может получиться неплохое начало поэмы?

— Грхм… — Гончая подавилась краюхой засохшего хлеба. — Поэмы? Прости, мэтр, совсем не могу сейчас думать в терминах… поэзии.

Кройон откинулся, привалившись к стволу, и что-то мечтательно забормотал, уставившись в звёздное небо.

Стайни замерла, втянула ноздрями воздух раз, и другой, и третий…

— Кройон! — она вскочила, размахнулась было клинком, но, увы, быстрота настоящей Гончей уже её покинула, и змеёй мелькнувшая из-за деревьев петля захватила демону шею и правое плечо.

— Что такое? — неподдельно изумился мэтр, смешно задёргав ногами, — вся верхняя половина тела словно разом утратила подвижность.

— Сперва я говорить и вовсе не собирался, — пробасил чей-то голос из кустов. — Смотрю, самый что ни на есть демонский демон, распечать его в три кости. Думаю, надо брать и кончать. А потом присмотрелся и понял, что не зря с тобой дхусс Тёрн-то водился-братался, распечать его в три кости.

Стайни во все глаза глядела на появившегося из зарослей низкорослого, коренастого воителя. Гном носил только кожаную безрукавку, всю увешанную бренчащими оберегами и амулетами, широкая грудь расписана сложной татуировкой — некоторые руны светились голубым, а наголо обритый череп гнома пламенел, словно настоящий фейерверк. В руке воин сжимал вычурный широкий клинок с длинной рукоятью на два кулака, по явно зачарованной режущей кромке от острия к эфесу и обратно зачем-то прокатывалась яркая искра. Обратная сторона меча напоминала пилу — только каждый зубец, как разглядела Гончая, на самом деле был выполнен в виде одной из рун подземного народа. Половина меча была кроваво-красной, другая — закатно-золотой.

— Почтенный! — вскипал меж тем демон. — Требую немедля убрать сии возмутительные ограничения в подвижности, сей колдовской снастью на меня наложенные! Я, мэтр Кройон, художник и поэт, категорически тре…

— А человечину в Феане кто жрал, поэт ты наш оголодавший, распечать тебя в три кости, в три колена да в три глотки? — Гном расставил ноги, словно врастая в землю, и выразительно поигрывал громадным клинком, подбрасывая его легко, словно невесомую тросточку.

Кройон раскрыл было пасть и с громким клацаньем зубов её захлопнул. Кожистые бугры век демона страдальчески поползли вверх, выгибаясь домиком.

Гончая не тратила время на вопросы и ответы. Воронёный клинок Некрополиса коротко свистнул, упершись в мускулистую шею гнома.

— Сними петлю.

— Надо ж, испугался, распечать тебя в три кости! — передразнил её гном, не выказывая никакого испуга. — Давай, коли. Увидишь, что выйдет.

Стайни прищурилась и слегка надавила — остриё чёрного меча должно было бы проколоть кожу, но вместо этого сталь лишь пружинисто соскользнула: Гончая словно пыталась вогнать клинок в каменную глыбу.

— Неплохо, — сощурилась Стайни. — Рунная магия во всей красе. Долго пришлось себя разрисовывать, гноме? И долго ли твоя защита продержится?

— Сколько мне надо, столько и продержится, — задиристо бросил гном. — Впрочем, я тут, как вы понимаете, не драться пришёл, распечать вас в три кости, иначе не трепал бы тут языком.

— Тогда говори, зачем, — Гончая не желала упускать Инициативу.

— Шёл я за вами, — деловито начал гном, — ажио от самого Стамме, распечать меня в три кости, ноги мало что по чащам не сбил. Видел, видел, что вы в храме Феникса учинили, — ничего не скажешь, сильны, бродяги, уважаю. Вообще-то меня Брабер кличут. Именно кличут, клановичи-то зовут по-другому, ну да то имя не для ваших ушей.

— Брабер… — Стайни прищурилась, вгляделась в узор мерцающих татуировок на блестящем, словно от пота, торсе гнома. — Охотник за чудами?

— Не просто «за чудами», — поправил её гном. — За демонами. За чудищами с других планов.

— Попрошу вас! — оскорбился по-прежнему обездвиженный Кройон. — Я вам не «чудище»! Я художник, поэт, я…

— Феан, — одним словом запечатал его гном Брабер. — Помолчи, демон. Я ж с тобой разговариваю не просто так, иначе бы просто зарубил уже. Так вот, шёл за вами я долго, всё понять силился, что у вас к чему. А началось-то с того, что почуяла моя игрушка добычу, — он приподнял висевший на цепочке слабо светящийся предмет, напоминавший крошечные песочные часы. Стайни пригляделась — в верхней чаше песок был чёрен, с изредка проскакивавшими золотыми искрами, в нижней же — золотист, и проскакивали изредка уже чёрные вспышки.

Гном направил донышко с золотым песком на демона, и песчинки тотчас выстроились в подобие чёрно-жёлтой стрелки.

— Демон! — торжественно объявил Брабер. — Самый демонючий демон.

— Демонючий?! — возмутился Кройон.

— И что с того? — сквозь зубы процедила Стайни. — Мало ли что на кого указывает!

— Не «мало ли что», а мой находитель, — Брабер с важным видом спрятал песочные часы обратно в кармашек. — А он не ошибается.

— И где ж ты добыл такой?

— Где добыл, там уже нет, — гном деловито одернул жилет. — Я, собственно, к чему всё это? Когда только зашевелились мои часики, решил, мол, что удача мне привалила — потому как хороший демон вырисовывался, упитанный, я бы даже сказал — толстый.

— Толстый! — возопил Кройон, оскорблённый до глубины души.

— Я встал на след. Понял, что тут оно всё не просто так. Не станет дхусс, чистая душа, якшаться с простыми демонами. Запахло тайной, а мне, — Брабер приосанился, — без тайны жизнь не мила. Были сборы недолги, куда короче выпавшей дороги. Хотел нагнать, потолковать ещё в Феане, да не вышло. А потом случился Феан… — гном покрутил головой.

— А что Феан? — невозмутимо спросила Стайни.

— Что Феан? Что Феан?! Схватились с рыцарскими орденами, с чашниками, да и спрашивают невинным голоском, «что Феан»?!

— С кем бы мы ни схватывались, почтенный Брабер, это наше дело. А не твоё. Мы тебя, почтенный, к нашему костру не звали.

— Твоя правда, Гончая, не звали. Да и какая Гончая бы позвала, даже и бывшая? Недаром ведь говорят, что бывших Гончих не бывает, — осклабился гном.

— А раз не звали, то что пришёл?

— А пришёл, вежливая ты наша, что тайна ваша после Феана кровью запахла, и притом большой: Не просто так дхусс демона за собой таскал, небось домой хотел вернуть? Иначе зачем бы вам храм Феникса… — гном обнаружил изрядные познания в эпохе Семи Зверей. — А теперь вмешались ордена. Скажу честно, я чашников с солнечными, распечать их в три кости и три глотки, люблю не больше вашего. Особенно последних.

— А их-то за что? — хитро прищурилась Гончая. — Чай, не чашники, у которых скоро задница треснет — на таком количестве магического добра пытаются усидеть!

— Их за что? Покупали они у меня мою добычу пару Раз. Да, да, не горжусь этим, Гончая, не горжусь. Стыжусь. Каюсь и казнюсь. Говорю в открытую, себя карая. Польстился на деньги и не только… Так вот, покупали они у меня добычу, значит, солнечные-то, распечать их в три кости, и видел я, что они с этой добычей сделали…

— И что же? — не утерпел и Кройон.

— Тебе, демоняка, лучше не знать, крепче спать станешь. В общем, выпускали их на арену…

— Как гладиаторов, что ли?

— Гладиаторов? О нет. Выпускали их против самых что ни есть обыкновенных… то есть это я думал, что обыкновенных… людей. На арене. Демоны их, само собой, жрали с потрохами.

— Забавы ради? — холодно спросила Гончая, в то время как мэтр Кройон горестно стенал и плакал о всеобщем падении нравов и на данном бытийном плане.

— Не знаю, — развёл руками гном. — Может, и забавы ради… хотя какая ж то забава, если у противника нет шансов? Что за интерес? И зачем тогда демоны? В общем, жрала моя добыча им подброшенное мясо, но и сама долго не жила — приканчивали. И просили доставить ещё. Один раз я согласился. Да, да, не перестаю сожалеть! — почти заорал гном, густо краснея.

— О чём тут сожалеть? Это не твоя вина, почтенный Брабер. Тебе предложили выгодную сделку. Ты её принял.

— Второй раз нельзя было, — повесил голову гном. — Потому как они выпустили демона на целую орду ребятишек, всякой твари по паре, и люди, и сидхи, и гномы, и даже дхуссы с троллями имелись. Ну, демон их всех и… — Брабер отвернулся.

— Откуда ж ты знаешь, почтенный? — Голос Гончей не дрогнул. — У тебя купили добычу, превосходно. Зачем же Солнцу давать тебе узнать, как они её используют?

— Они и не давали, — криво ухмыльнулся охотник за демонами. — Я сам… подсмотрел.

— Как же?

— Были средства, — сухо отрезал Брабер. — Уж можешь мне поверить.

— Ладно, поверю. Ну, и что дальше?

— А то. След чашников я почуял в Феане, но не только. Вам в диковинку будет услыхать, что после вас там Солнце похозяйничало? Что-то чашников задержало, не сразу они в путь пустились, вот наши светло-лучистые и успели изготовиться. Потому что здесь, — гном махнул рукой себе за спину, — здесь, где разбили чашниковый караван, всё прямо-таки пропахло именно орденом Солнца. Хотя они и пытались это скрыть, война с орденом Чаши им никак не нужна. Но, видать, слишком важной оказалась у чашников добыча. Никак Терновник не мог им её оставить, никакой ценой.

— Погоди, почтенный, — осторожно начал демон. — Ты хочешь сказать, что многоучёного Терна захватили сперва рыцари ордена Чаши, а затем отбили терновники?

— Дык, а я о чём толкую.

— И они же засаду послали, чтобы нас, недостойных, тоже к рукам прибрать? Но зачем?

— Экий ты, демонюка, недогадливый! Начни они дхусса пытать, распечать их в три кости, скажет он им чего? А если тебя, многогрешного, или Гончую на дыбу у дхусса на глазах вздёрнут? То-то же…

Потому и нагнал вас, потому и стал разговоры разводить — если тот дхусс, кого я встретил в Семме, так терновникам нужен, — они ни за что его получить не должны, распечать их в три кости, три глотки и три желудка!

Стайни глядела на разгорячившегося гнома с недоверчивым прищуром.

— А чем же ты, кроме охоты на демонов, промышляешь, гость дорогой? Я в Гончих ходила, знаю — толпы сородичей мэтра Кройона по нашим полям не бегают. Не зайдешь в первую попавшуюся деревню, не выкликнешь — а вот кому тут демона прикончить, кому башку рогатую по сходной цене доставить?

Гном набычился и засопел.

— Мою зепь проверять — недоброугодное дело, Гончая. Или никак некрополисовских привычек не бросить?

— До твоего кошелька мне дела нет. А вот до того, кто и зачем нам в спутники набивается, больше того — с нами вместе на мечи лезть хочет — мне, извини, гость достопочтенный, дело есть, и большое, — отрезала Стайни.

— Тебе дхусса надо вытащить или обсуждать, кто я да что?!

— А если всё, что ты тут рассказал про себя, сказки, и ты нас этим самым солнечным и сдашь?!

Гном только что за меч не схватился.

— Хватит, достопочтенные, — Кройон, с которого к тому времени Брабер уже снял путы, выпрямился, устало махнул когтистой лапой, гном невольно попятился, пробормотав что-то вроде «Ну, ну, ничего себе…». — Будем препираться — так и не выручим многомудрого. И сгинувшую сидху тоже.

— Сидха, она да, верно, — кивнул гном. — Не поручусь отсутствующей у меня брадой, но почти уверен — где дхусс, там и она. Только в соседнем мешке. Не из-за неё ли чашники в Феане задержались?..

— Мы покажем дорогу, храбрый Брабер, — Кройон словно бы отбросил сомнения. — Уверен, ты предлагаешь свой меч нам от чистого сердца, как истинный воитель, для которого превыше всего торжество добра и справедливости…

— Во завёл! — гном криво ухмыльнулся. — Что такое «добро», я знаю точно — когда у меня в зепи монета звенит, а на столе передо мною — мясо и эль. Что такое «справедливость», я тоже знаю точно — когда мне за мою работу заплатили столько, сколько я сказал, а не ломались и не жмотились. А вот про какие ты речёшь добро со справедливостью) я в толк не возьму, да мне того и не надо. Солнечные, волю им дай, всем нам такой укорот явят, что Семь Зверей кровавыми слезами возрыдают. И потому я завсегда против этих орденов. И против Навсиная, и против Некрополиса, и вообще против всех, кто в три горла жрёт, в три… э-э-э… в общем, понятно, — вдруг сконфузился он.

— Я, недостойный, верю тебе, — торжественно провозгласил Кройон. — Идём. Не всегда следует сомневаться. Порой, досточтимая Стайни, надо просто довериться посланному тебе. Наш керван почти исчез, и управляющие судьбою слепые силы послали нам помощь. Стоит её принять и не оскорблять невыразимое недоверием.

— Давно бы так! — поддакнул Брабер. — Не сомневайся, Гончая, не подведу. А клинок мой — ручаюсь, никаким рыцарям не понравится.

Стайни ничего не ответила. Лишь поднялась и одним движением скрылась в темноте.

— Хотите идти — идёмте, — донеслось мгновение спустя.

Гном пожал плечами, хмыкнул, но спорить не стал.

Промолчал и Кройон, задержавшись, чтобы лишь затоптать совсем недавно разведённый костёр.

Сидха уже знала подобные пробуждения. Последний раз — совсем недавно, когда мир окончательно встал на место, лишь сжавшись до крошечной серой клетки арестантского возка. То же самое и сейчас. Та же жуткая ломота во всём теле, вкус едкой стали на языке, жжение в глазах — её Держали без сознания какой-то алхимической дрянью, хотя и иного свойства, чем та неудачливая Гончая, позже назвавшаяся Стайни.

Потом — на пути из ниоткуда в никуда — что-то произошло. Нечто, нарушившее сладкий кошмар, навеянный струящейся в жилах отравой. Нарушившее на краткий Миг — чтобы потом погрузить в новый, отличающийся вкусом. Именно вкусом — потому что ей дали новой отравы, на сей раз иной, чем прежде.

Однако иной яд действовал по-другому. Он оставил сидхе — словно в насмешку — чувство направления. Оно изменилось. Её больше не везли на северо-восток, а почти строго на восток, даже чуть уклоняясь к югу.

Я в плену, застучало в висках, отразилось на внутренней поверхности век. Снова неволя. Цепи, кнут, петля. Яд. Они так любят яды, эти люди, так гордятся своей властью над изуродованными, искажёнными, насильственно сведёнными вместе элементами когда-то живого, гармоничного, пребывающего в ненарушенном единстве всего со всем, от мельчайшего до великого. Люди сильны в составлении отрав. Этого у них не отнимешь.

Она попыталась пошевелиться. Нет, эти пленители оказались куда предусмотрительнее неудачной Гончей. Нэисс приковали за щиколотки и запястья, накинули обруч на шею и железную змею кольчужного пояса с замком вокруг талии. Стражевая ветвь, которую не догадалась — или не сообразила — отнять Гончая Стайни, разумеется, на сей раз исчезла бесследно.

Она опять проиграла. Врагу пострашнее Некрополиса — или, во всяком случае, поумнее, что немедля делало его также и куда опаснее.

Нэисс постаралась застонать не так громко. Наивная! Притащилась в этот самый Феан, в грязный людской городишко, решив в одиночку, силой лишь стихийной магии освободить дурачка-дхусса, натянуть нос этой гордячке Гончей, похоже, возымевшей на него виды и уже выбросившей из головы весь собственный позор, как ползла к Тёрну на коленях, окровавленная, умирая от её, Нэисс, Игл-до-Сердца.

Её стона словно бы ждали. Крышка грубо сколоченного ящика откинулась, заблестели факелы, над сидхой склонились безликие тёмные фигуры в карикатурно-просторных капюшонах — так всегда изображали мага в учебниках ДлЯ страдальцев Дир Танолли, когда требовалось показать положение накладывающего заклинание относительно маги ческого круга или выложенных рун.

Она не могла ошибиться — в Феане Нэисс сражалась совсем с другими.

— Сидха, — проговорил глубокий, сильный голос. — Я не люблю пустых слов и тем более пустых угроз. Вдобавок у меня очень мало времени. Нам не нужна твоя жизнь, твоя кровь или твои муки. Всё это нам есть у кого взять. — Говоривший сделал паузу, словно ожидая, что сидха ответит.

Нэисс молчала. Поджилки у гордой обитательницы лесов тряслись. Это не деревенька таэнгов, теперь никто не придёт на помощь — скорее всего, Тёрн и сам пленник этих же тварей, если вообще ещё жив. Остались, конечно, Гончая с демоном, но что они могут? Тем более что эта Гончая — уже не боевая машина, не живой голем Некрополиса, а обычная человеческая девчонка, с только чуточкой оставшихся способностей — видать, не все эликсиры ещё вымыло из крови.

Человек да идеалист-демон, смешной поэт — ну и парочка.

Да, от таких только и остаётся ждать геройских подвигов в стиле «красиво умереть».

— Что вам нужно?

Ой. Это я говорю? Мои губы? Мой язык, моя гортань? Ну да, да, конечно. Именно язык, гортань, связки, всё прочее. Мясо. Душа моя молчит. Это корчится от ужаса слабая плоть. Но душа истиннорождённой сидхи тверда, подобно адаманту.

…Сейчас Нэисс совершенно искренне не помнила о случившемся в храме Феникса. Искренне и честно не помнила.

— Очень рад, что слышу твои слова, — говоривший слегка поклонился. — Нам нужны сведения. Точные сведения об одной персоне, с каковой ты, сидха, волею непрорицаемой судьбы оказалась близко знакома.

— К-какая персона?

— Дхусс, именующий себя Тёрном. Его истинное имя пока что неведомо даже нам.

Конечно. Что же ещё?

— Дхусс, именующий себя Тёрном, и впрямь был моим спутником. — Им это известно и так, к чему запираться?

— Замечательно. Всегда пребывал в высоком мнении об уме вашего народа, досточтимая сидха.

— Если я досточтимая, то нельзя ли что-нибудь сделать с этим? — Нэисс напоказ погремела оковами.

— Досточтимой сидхе достаточно будет проявить ещё лишь самую малость доброй воли, и причиняемые ей неудобства будут не только незамедлительно устранены, но и компенсированы, — теперь человек в капюшоне казался самой любезностью. — Принимаемые меры, учитывая высокие таланты досточтимой сидхи в магических практиках, — печальная, но необходимая дань нашей безопасности.

— Тогда спрашивайте, — капризно сказала сидха. — Мне уже надоело так.

— Спросим. Как произошло знакомство досточтимой с упомянутым дхуссом?

Что ж, нормальный вопрос. Немножко косноязычно задан, но какое ей дело? Правда ведь ничем не повредит Тёрну, верно?

Нэисс принялась рассказывать.

Люди в капюшонах слушали, их предводитель время от времени останавливал Нэисс, что-то переспрашивал или уточнял — ровным, спокойным голосом с тем же странноватым набором слов.

— Итак, он излечил Гончую Некрополиса? Получившую четыре успешных Иглы-до-Сердца?

— Да. Нельзя ли, наконец, снять это? Мне кажется, я проявила достаточно доброй воли!

— Можно, — с небольшой паузой ответил человек в капюшоне.

Сидха облегчённо вздохнула — её вытащили из ящика, подставили тяжёлый резной стул с высокой спинкой, позволили сесть у небольшого круглого столика, покрытого тонкой резьбой: руны показались Нэисс знакомыми. И точно! Именно их Тёрн называл «рунами Гидры».

Кому она попала в руки? Кто это такие? Не чашники, точно. Солнце? А зачем им дхусс по имени Тёрн?

— Еды? Питья? — с претензией на участливость осведомился безликий собеседник сидхи.

Нэисс покачала головой, давно усвоив этот человеческий жест.

— Спрашивайте дальше. Я хочу выбраться отсюда.

— Похвальная откровенность, похвальная. — Кажется, губы под капюшоном кривились в подобии недоброй улыбки. — Как же именно он излечил Гончую? Уверена ли ты, сидха, что излечил именно он, а не бесовские, демонические эликсиры, коими так напичканы эти извращения людской природы? Раз уж она не сдохла сразу, поражённая твоим оружием?

— Я… — сидха осеклась, признаваясь себе, что никогда об этом не задумывалась. А ведь и верно, обычно-то хватало одной-единственной Иглы-до-Сердца, чтобы прикончить самого дикого или опьянённого кровью зверя. Гончая получила четыре Иглы и осталась жива. Во всяком случае, смогла взобраться вслед за сидхой по неприступной, отвесной скале — как?!

— Прекрасно видеть следы сомнения, подталкивающего к размышлению, — донеслось из-под капюшона.

— Н-нет, — наконец выдавила сидха. — Её вылечил именно дхусс. Я уверена. Я… чувствовала.

— Расскажи во всех подробностях, — потребовали у неё.

Нэисс повиновалась.

Руки Тёрна, его пальцы, ломающие окровавленную иглу, так и не дошедшую, как оказалось, до самого сердца. Сухое потрескивание, крохотные жемчужные искорки, пробегающие по груди поверженной…

— Жемчужные, ты говоришь, сидха? Не жадеитовые, не опаловые, именно жемчужные? Это очень важно, гостья.

— Жемчужные, — кивнула Нэисс. — Я уверена.

— Продолжай.

— Да… — растерялась сидха, — больше и сказать-то нечего. Водил руками ей по груди, вот и всё.

Её допрашивали ещё долго, и всё о таких же мелочах. Не заметила ли она, откуда именно появились эти искорки? Как долго горела каждая из них? Погасли они просто так, сами по себе, или же впитались, втянулись в тело Гончей?..

Но одними искрами дело не ограничилось, так что вскоре Нэисс уже пожалела, что отказалась от «еды и питья». Её заставили скрупулёзно вспоминать каждый случай использования Тёрном магии — причём интересовали именно внешние её проявления, словно допрашивающие прекрасно знали, что ничего иного сидха им поведать не в состоянии.

Рассказ о спасении её, Нэисс, из таэнгского котла вызвал неимоверное возбуждение. Все действия Тёрна её заставили описать в мельчайших подробностях. Что сделал, как шёл, как стоял, как размахнулся, что творилось в это время с его посохом?

Сидха рассказывала. Ведь в самом деле, что тут такого? Тёрну это никак не повредит. Даже, напротив, может помочь — если эти люди в капюшонах уверятся, что этот дхусс — очень и очень ценен.

Так, слово за слово, упомянуто было и о Плаще Невидимости, и о школе Беззвучной Арфы, и о Гнили…

— Прекрасно, достопочтенная сидха, — наконец проговорил человек в капюшоне. — Ты приняла правильное решение. Мы узнали всё, что хотели узнать. Награда ожидает тебя — и, конечно, свобода. Ибо знай, что это не мы изначально захватили тебя, но орден Чаши. Можешь идти куда хочешь, дочь лесов. Быть может, твоё желание вступить в одну из наемных терций, содержимых Вольными городами, не настолько уж неосуществимо. У нас там есть знакомцы — можем снабдить тебя рекомендательным письмом.

— Благодарю, — чуть поклонилась сидха. — Но могу ли я в свою очередь задать вопрос…

— Не можешь, — отрезал её собеседник. — Бери награду и уходи, сидха. Ты ещё поймёшь, что мало к кому наш орден был настолько снисходителен, как к тебе.

Нэисс прикусила язычок, сообразив, что вот-вот можно загреметь обратно в уютный ящичек с кандалами.

На резной столешнице появился увесистый кошель чёрной кожи, без каких-либо значков или эмблем. Внутри что-то умиротворительно звякнуло.

— Чистый девет. Иного не держим, — надменно бросил человек в капюшоне. — Бери и уходи. Тебя проводят к воютам, там, если пожелаешь, станешь ожидать обещанного письма.

— Стану ожидать, — сидха проглотила гордость. Может, хоть из этого пергамента она узнает, с кем имеет дело?

Молчаливые фигуры в бесформенных плащах вели её по низким коридорам — стены и потолок выложены из обтёсанных гранитных глыб, но, кроме этого, ничего странного или устрашающего. У ворот её посадили в просторной кордегардии, стены увешаны оружием, причудливыми сочетаниями круглых щитов и длинных копий с широкими листовидными наконечниками — такими можно и рубить, и колоть. Стражи не оказалось — словно обитатели загадочной крепости ни за что не желали попадаться сидхе на глаза.

Вскоре ей и впрямь принесли письмо, вместе с её же стражевой ветвью — хозяева ни о чём не забыли. Нэисс трясущимися руками схватила кожаный тубус — однако он оказался опечатан.

— Отдашь его начальствующему над терцией «Ремме» в городе Ирч. Там спросишь, дорогу покажет любой. А сейчас идиот наших врат, никуда не сворачивая, — выйдешь на тракт, потом шагай на восток…

Сидха молча кивнула, скрывая разочарование. Взглянула на печать — просто сургучный кругляш, безо всяких изображений или девизов.

Ворота мягко и бесшумно отворились, поворачиваясь на тщательно смазанных петлях. Нэисс открылся залитый солнцем склон, ненаезженный просёлок, начинавшийся от воротного проёма, да густые заросли по обе его стороны.

Она осторожно шагнула — нет, в спину не ударила стрела, из скрытого в стене сифона не вырвалась струя ядовитого пара. Никому она не была нужна, эта сидха Нэисс, последняя из Ветви Dekeon Xian, — ей и впрямь предлагалось идти на все четыре стороны. Пленители не задали ей ни одного вопроса, как она сама оказалась в одном отряде с дхуссом и почему её сторожил не кто-то там, а настоящая Гончая Некрополиса.

Вот и порог переступлен, вот качнулись и поплыли, смыкаясь, створки тяжёлых ворот. Нэисс оглянулась — перед ней возвышался зелёный холм, покрытый буйным многоцветьем шипастого алоцвета, его заросли то тут, то там пробивал прямой, точно копьё, ствол голубой горной ели.

А среди этого зелёного великолепия то тут, то там поднимались башенки, тонкие и изящные, словно стилеты, пронзившие плоть павшего великана.

Сидха никогда не видела ничего подобного. Она ожидала мрачной крепости, отнюдь не… не… — Нэисс не могла подобрать слов, да их у неё и не могло быть.

Впрочем, делать нечего. Она помогла Тёрну, чем только оказалось возможно. Хочется верить, его обстоятельства и впрямь облегчатся. Ведь не звери же хозяева этого места — пусть даже и люди! Её могли бы убить, расчленить, закопать, бросить хищникам — а вместо этого отпускают, да еще и с весомой наградой!

Нэисс ещё раз заглянула в кошель — всё правильно, ничего не изменилось. Увесистые кругляши Высокого Аркана лежали, как им и подобало.

Растерянная, она пустилась по дороге. Ибо что ещё оставалось ей делать?