"Бехтерев" - читать интересную книгу автора (Анатолий Сергеевич Никифоров)

Глава 6 В ТРУДНЫЕ ДЛЯ ОТЕЧЕСТВА ГОДЫ

26 января 1904 года японский флот напал на русскую эскадру в Порт-Артуре, а у берегов Кореи были атакованы и погибли в неравном бою ставший легендарным крейсер «Варяг» и сопровождавшая его канонерская лодка «Кореец». На следующий день царский манифест возвестил о начале русско-японской войны. Несмотря на то, что Россия сразу же понесла значительный урон и ситуация на Дальнем Востоке с первого дня войны складывалась сложно, император российский и его приближенные в победе не сомневались. Раздавались — почти официально — голоса, утверждавшие, что русские-де солдаты «этих макак» шапками закидают. Назначенному главнокомандующим всех сухопутных и морских сил на Дальнем Востоке адмиралу и генерал-адъютанту Е. И. Алексееву Николай II телеграфировал: «Войска должны окончательно обеспечить преобладающее положение России на берегах Тихого океана».

Однако неподготовленность к войне на Дальнем Востоке, огромная растянутость транспортных коммуникаций и бездарность военного руководства, прежде всего главнокомандующего Е. И. Алексеева и командующего Маньчжурской армией А. Н. Куропаткина, привели к тому, что после серии крупных поражений на море и на суше, стоивших жизни сотням тысяч русских солдат, матросов и офицеров, царская Россия проиграла войну по всем статьям. По заключенному 23 августа 1905 года Портсмутскому договору Россия признала Корею сферой японских интересов и уступила Японии Порт-Артур и южную часть острова Сахалин. При этом обе стороны обязались вывести войска из Маньчжурии. Как писал В. И. Ленин, «не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению». Это военное поражение самодержавия ускорило революционные события в России.

Осенью 1904 года Общество поощрения художеств организовало в Петербурге выставку картин замечательного художника В. В. Верещагина, только что погибшего на броненосце «Петропавловск», подорвавшемся на мине на рейде Порт-Артура. Множество людей посетило выставку. Осмотрел ее и Бехтерев. Особенно тронули его душу картины, написанные по впечатлениям памятной и ему самому русско-турецкой войны.

Картина «Панихида на поле битвы» напоминала Бехтереву виденное им под Плевной устланное трупами и ранеными солдатами поле. Возвратившись с выставки, Бехтерев записал навеянное ему верещагинским полотном стихотворение:

А сколько таких устланных трупами полей оставила русско-японская война на Дальнем Востоке? И зачем велась эта бесславная война? Когда она завершилась, Бехтерев записал в дневниковой тетради стихи, отражавшие его отношение к ней: «…Немало слов лилось в печали о том, как в мукденском бою сыны отчизны умирали за участь рабскую свою».

Порицая войну, Бехтерев стремился сделать все возможное, чтобы облегчить участь русского солдата. Он обращал внимание на то, что отсталость царской России оборачивалась, в частности, и нехваткой врачей. «В период русско-японской войны, — писал Бехтерев, — в России с 150-миллионным населением врачей было 22 тысячи, тогда как в Японии с 40,5 миллиона жителей врачей насчитывалось 31 тысяча». Многие из молодых сотрудников и учеников Бехтерева оказывали в войну помощь раненым и больным непосредственно на полях сражений. Сам он активное участие принимал в работе Красного Креста и получил медаль этого общества.

Между тем всеобщее недовольство царизмом обернулось трагедией 9 января 1905 года. Вспоминая о событиях Кровавого воскресенья, Горький — их очевидец — писал: «Люди падали по двое, по трое, приседали на землю, хватались за животы, бежали куда-то, прихрамывая, ползли по снегу, и всюду обильно яркие красные пятна. Они расползались, дымились, притягивали к себе глаза…»

Царизм усиливал репрессии. Но они уже не могли ему помочь овладеть ситуацией. Рабочие вооружались и все чаще вступали в борьбу с царскими войсками. В июне 1905 года красный революционный флаг впервые в русской истории взвился на военном корабле — броненосце «Князь Потемкин Таврический».

По-своему выражали недовольство политикой царя и русские интеллигенты.

В январе 1905 года 342 петербургских ученых подписали адресованную царскому правительству «Записку» с настоятельным требованием реорганизации всей системы среднего и высшего образования и демократизации государственного строя в стране. Одной из первых под текстом «Записки» стояла подпись академика В. М. Бехтерева. Среди подписавших были академики и профессора филологи А. А. Шахматов, А. Н. Веселовский, В. В. Радлов, С. А. Венгеров, ботаник И. П. Бородин, физиолог И. П. Павлов, физик А. С. Попов, физикохимик Н. Н. Бекетов, художник И. Е. Репин.

В «Записке», в частности, говорилось: «Правительственная политика в области просвещения народа, внушаемая преимущественно соображениями полицейского характера, является тормозом в его развитии, она задерживает его духовный рост и ведет государство к упадку». Далее там указывалось, что «академическая свобода несовместима с государственным строем России. Для достижения ее недостаточны частичные поправки существующего порядка, а необходимо полное и коренное его преобразование».

С весны того же года стали образовываться профессионально-политические союзы представителей интеллигентных профессий — академический, писательский, инженеров, врачей, учителей и т. д. В мае в Москве проходил учредительный съезд «Союза Союзов», на который собрались представители 14 профессий. В июле состоялся уже третий съезд «Союза Союзов». На нем подавляющее большинство делегатов осудило представленный министром внутренних дел А. Г. Булыгиным проект созыва Государственной думы, которая непременно должна была сохранять «незыблемость основных законов империи». Булыгинский проект съездом был признан «дерзким вызовом со стороны правительства всем народам России». Организуемую правительством «булыгинскую» думу тогда было решено бойкотировать. Большевики к тому времени уже объявили ей активный бойкот. В решении «Союза Союзов» В. И. Ленин увидел «первый шаг мелкобуржуазной интеллигенции к сближению с революционным народом». Революция развивалась по восходящей линии, и лозунгом дня стал призыв к вооруженному восстанию.

Представители интеллигенции активно выступали против существующих порядков и на заседаниях научных обществ. Бурно проходили в 1905 году заседания руководимого Бехтеревым Петербургского общества психиатров, на которых было принято несколько резолюций с требованием реформ и, в частности, восьмичасового рабочего дня на производстве, свободы стачек, охраны детского и женского труда, бесплатного обучения в школе, отделения церкви от государства и т. д. Многие из этих резолюций были проявлением солидарности к справедливым требованиям революционного пролетариата. В высказываниях на заседаниях общества подвергались критике карательные правительственные меры, направленные на пресечение любых проявлений борьбы за справедливость, за демократические права. Среди причин душевных заболеваний указывалось неуверенность людей в завтрашнем дне в стране, где каждый человек находится под постоянной угрозой ареста или, по крайней мере, обыска. Это обстоятельство ведет к тому, что массы людей находятся в состоянии постоянного нервного напряжения. Нередко на заседаниях общества звучали высказывания о том, что демократические свободы могут быть добыты только после ликвидации монархического строя. Правда, в среде членов общества не было единства. Некоторые врачи выступали от имени определенных политических группировок. Бехтерев же всегда подчеркивал свою непричастность к политическим партиям и в оценке общественных событий, к которым он, как правило, постоянно проявлял живейший интерес, стремился руководствоваться понятиями справедливости и общественного блага.

В условиях нарастающего революционного движения 4 сентября 1905 года в Киеве начал работу II съезд отечественных психиатров. Перед открытием съезда председатель его оргкомитета заведующий кафедрой душевных болезней Киевского университета И. А. Сикорский noлучил от губернатора Савича письмо такого содержания: «…министр внутренних дел, ввиду распространившегося обсуждения в различных собраниях и повременных изданиях реформ внутреннего управления государством и принимая во внимание, что обсуждение сих вопросов сделалось настолько всеобщим и гласным, что в глазах многих как бы приобрело права на свое допущение, просит меня предупредить председателей предстоящих в губернии общественных собраний, что вопросы, не входящие в круг ведения последних, не могут быть допускаемы в их обсуждение и ныне, и председателям означенных собраний надлежит озаботиться неразрешением внесения таковых общегосударственных вопросов на рассмотрение собраний». В растянутой и нарочито запутанной витиеватой фразе, вышедшей из-под пера опытного бюрократа, содержалось, по сути дела, требование не касаться на съезде вопросов политики и не допускать критики существующих государственных порядков.

Для участия в съезде в Киев съехались практически все ведущие психиатры и невропатологи России. Из Петербурга вместе с Бехтеревым прибыли его сотрудники и ученики Агадженян, Арнштейн, Аствацатуров, Добротворский, Жуковский, Карпинский, Лазурский, Никитин, Осипов, Останков, Поварнин, Реформатский, Спиртов, Срезневский. Из Москвы приехали Ганнушкин, Кащенко, Минор, Россолимо, Рыбаков, Сербский, Хорошко.

Накануне открытия съезда в университетской столовой участники съезда собрались на товарищеский ужин, во время которого Сикорский ознакомил коллег с письмом киевского губернатора. Многих оно возмутило. Реакцию большинства делегатов на губернаторское письмо выразил П. А. Останков. Он сказал, что «в деятельности съезда, как в зеркале, должно отразиться все то, что волнует, чем живет и чего хочется русскому психиатру как представителю русской психиатрической науки и как гражданину, болеющему об основных нуждах нашей родины».

Открытие съезда проходило торжественно, в переполненном до краев роскошном зале купеческого собрания. Помимо делегатов, присутствовала масса гостей — преподаватели и студенты университета, юристы, врачи, учителя гимназий, чиновники различных учреждений… После краткого вступительного слова и выборов рабочих органов съезда председатель первого пленарного заседания Сикорский предоставил слово академику Бехтереву, который произнес речь: «Личность и условия ее развития и здоровья».

«Психические болезни, — говорил Бехтерев, — суть болезни личности. Ввиду этого естественно, что охрана здоровья личности и правильное ее развитие составляют ту непосредственную цель, к которой прежде всего должен стремиться каждый из врачей, посвятивших себя изучению душевных расстройств». Изучать личность он призывал, опираясь на объективные критерии, обосновывая такую возможность тем, что «жизнь есть не только ряд субъективных переживаний, но она вместе с тем выражается всегда и определенным рядом объективных явлений». Личность Бехтерев определял как «самостоятельную особь со своим психическим укладом и с индивидуальным отношением к окружающей среде», представляющую собой «ту основу, на которой зиждется общественная жизнь». Вопреки назиданиям губернатора, докладчик много внимания уделил общественно-политическим вопросам. Он говорил, в частности, что «народы нашего времени не представляют собой бессловесного стада», что они — «собрание более или менее деятельных личностей», объединенных признаками племенного родства и некоторым сходством основных психологических черт. «Поэтому, — подчеркивал Бехтерев, — вполне естественно, что прогресс народов, их цивилизация и культура зависят от степени развития личностей».

Значение личности как самостоятельной психической особи в общем ходе исторических событий выступает с тем большей силой, чем дальше народ стоит от рабства, являющегося отрицанием всяких прав личности. «Какую бы отрасль труда мы ни взяли, развитая, деятельная личность, — указывал оратор, — выдвигает в ней новые планы и новые горизонты, тогда как пассивные лица, выросшие в условиях рабства, способны лишь к повторению и подражанию. Да и само существование современных государств, — продолжал Бехтерев, — зависит, как известно, не столько от внешней силы, олицетворяемой органами власти, сколько от нравственного сплочения личностей, их составляющих… То государство, которое пренебрегало нравственными силами и предполагало возможность опираться только на оружие, носило в себе зародыш разложения. Никакие многочисленные армии не могут спасти того государства, в котором расшатаны нравственные устои, ибо и сила самих армий зиждется исключительно на нравственных началах…

Так как личность вносит в общую сокровищницу человеческой культуры плоды своего самобытного развития, то вполне понятно, что сообщества и народы, имеющие в своей среде более развитые, более деятельные личности, при прочих равных условиях будут обогащать человеческую культуру большим количеством предметов своего труда и лучшим их качеством…».

Бехтерев отмечал далее, что значение личностей особенно выпукло проявляется при столкновении народов, то есть в период войны. При этом он напоминал о недавно окончившейся бесславной русской-японской войне, в которой «победа за победой доставались врагу». Как можно объяснить себе смысл столь тяжелых событий? — спрашивал оратор и сам же отвечал на этот вопрос: «и битвы народов выигрываются теми, кто дышит свободой, как родным воздухом…»

«Современные войны, — говорил докладчик, — требуют от участника борьбы некоторой доли самостоятельности, находчивости в трудных случаях и ясного понимания как цели войны, так и тех действий, в которых он участвует. Все это возможно только при соответствующем развитии личности, при известной степени его образования, при сознании прав, за которые идет борьба, и при поддержке в ней того духа инициативы и самодеятельности, без которой немыслимо вообще осуществление какого бы то ни было социального дела».

Говоря об отношении к человеческой личности в условиях царской России, Бехтерев говорил: «К сожалению, необходимо признать, что дело идет здесь не об одном только недоразвитии личности, но и о прямом ее подавлении. Личность задавливается еще при самом зачатке своего развития в школе, дающей неподходящую духовную пищу вместе с тяжелым нравственным гнетом, уничтожающим в ней всякую самостоятельность, она задавливается в семье, где господствуют и пользуются покровительством закона патриархальные нравы, и обычно она задавливается в общественной жизни при проявлении лучших ее стремлений, она систематически задавливается даже там, где господство непосредственно опирается на ее силу и мощь, то есть в войсках».

«Правильное развитие и здоровье личности является основой государственного благосостояния», — подчеркивал докладчик, тогда как «подавление личности, в особенности при ее природной или приобретенной недостаточности, если, конечно, это подавление не отпарировано соответствующим противодействием, обычно приводит к развитию астенических реакций, заканчивается весьма нередко самоуничтожением в виде той или другой формы самоубийства или болезненным состоянием в виде тяжелой формы неврастении и других общих неврозов и даже психических расстройств… Нужно ли говорить, — продолжал Бехтерев, — как много условий, подтачивающих душевное здоровье личности, могло бы быть устранено из нашего обихода при иных условиях общей жизни и при иных экономических условиях».

Бехтерев сделал паузу и внимательно посмотрел в зал. Было тихо. Все полны внимания. В пятом ряду справа что-то быстро строчил в блокноте полицейский чин. Оратор взял стоявший перед ним стакан с водой и, сделав несколько глотков, продолжал: «Какие причины пагубно влияют на развитие личности, приводят к ее упадку и какие причины содействуют ее развитию?» Докладчик напомнил, что формирование личности находится в определенной зависимости от наследственности и от здоровья родителей, от физических условий, в которых развивается личность, «коль скоро мы приемлем во внимание тесное соотношение между физическим и психическим, между телом и душой, как принято выражаться». В здоровом теле — здоровый дух. И потому на развитие человека, его личности пагубное влияние оказывают неблагоприятные экономические условия, ведущие к истощению, физическому ослаблению, к болезням.

Крайне негигиеничные условия труда на многих фабриках, переутомление рабочих и нашей домашней прислуги, лишенной часто всякого отдыха, также не может не отразиться пагубно на развитии личности, особенно если это переутомление начинается с раннего юношеского возраста.

Другими важными факторами, влияющими на развитие личности, являются все хронические отравления, в особенности те из них, которые поражают… мозг и которые известны под названием интеллектуальных ядов. Алкоголизм, достигший такого гигантского развития в современном обществе, есть, без сомнения, то зло, которое несет в себе зародыш упадка личности. Алкоголик — это человек с притуплённым восприятием, с пониженной нравственностью и с ослабленной волей, то есть отличающийся именно теми особенностями, которые характеризуют упадок личности. Нет надобности доказывать, что алкоголь, парализуя сферу чувств, интеллекта и воли, подрывает в корне основные устои личности и является в то же время одной из важнейших причин, приводящих к развитию душевных болезней, вырождения и преступности».

В развитии личности, отмечал Бехтерев, велика роль воспитания и образования. В процессе воспитания должны закладываться склонности к самостоятельной деятельности, к жизненной активности. Для этого необходимо наличие определенных способностей у воспитуемых и соответствующих качеств у воспитателей. Нередко же в процессе воспитания и образования «более заботятся о загромождении человека знаниями, подчас совершенно ненужными, при более или менее пассивном отношении к этим знаниям, нежели о развитии критики и самостоятельного мышления, которое и составляет истинный залог самодеятельности будущей личности».

Оратор напомнил, что в правительственных кругах до последнего времени вообще отрицалась необходимость образования для народа. Результатом такой политики и явилась массовая неграмотность. А «безграмотность — это умственная слепота, и потому естественно, что личности темного народа мало возвышаются над проявлениями народной жизни… Загляните в наши захолустья, — призывал Бехтерев, — и вы удивитесь, до какой степени могут быть сужены потребности человека, до какой неприхотливости… доходит наш крестьянин, носящий все задатки богатого умственного развития. Вы убедитесь в то же время, до какой степени притупляются нервы долгим подневольным существованием, как ограничен его кругозор и как мало в нем самодеятельности… отсюда легковерность, уродливые взгляды религиозного и социального характера».

Далее Бехтерев говорил об отсутствии в царской России регулярной, сколько-нибудь значительной по своей эффективности общественной деятельности, без которой «нет и полного развития личности». Не участвуя в общественной деятельности, личность становится, как отмечал оратор, «равнодушною к общественным потребностям, она является пассивным членом общества, лишенным той самодеятельности, которая служит залогом нормального развития общественной жизни и прочного развития государственности… Естественным последствием отсутствия правильно организованной общественной деятельности в форме самоуправления являются праздность и бездеятельность, которые находят в этом случае особенно благоприятные условия преимущественно в обеспеченном классе общества. Между тем праздность, чем бы она ни обуславливалась, приводит естественным образом к обессилению… к нравственному и физическому вырождению, особенно если к праздности присоединяются ее естественные спутники — алкоголизм и другие излишества».

Бехтерев говорил о создании в общегосударственном масштабе условий, способствующих развитию личностей, составляющих народ России. Он указывал на необходимость оздоровления местностей, об общественной санитарии, о профилактике болезней, об устранении антигигиенических условий труда, о необходимости разработки законодательства, «ограждающего возможность крайнего физического и умственного переутомления», о борьбе с алкоголизмом, которую докладчик признавал трудной, но возможной и не терпящей отлагательств. При этом он указывал на то, что «борьба с пьянством в народе будет бессильной до тех пор, пока наш государственный бюджет будет искать свою опору в тех сотнях миллионов, которые извлекаются из народного обращения за счет потребления им спиртных напитков».

Государство, говорил Бехтерев, «должно заботиться также всеми возможными способами об улучшении экономического положения населения». При этом он подчеркивал, что «вопиет о себе» необходимость улучшения положения и экономического благосостояния рабочих, отмечая, что «здесь нужно иметь в виду и рациональную гигиеническую обстановку труда, и строгое и правильное регулирование числа рабочих часов сообразно возрасту и полу, урегулирование денежных отношений между рабочими и работодателями и, наконец, правильно организованные условия самого быта рабочих…».

«В процессе обучения, — продолжал далее ученый, — школа должна заботиться не столько о шаблонном заучивании готовых форм, заимствованных большей частью из классиков, сколько о развитии самодеятельной личности с критическим умом и самостоятельным отношением к окружающей действительности». При этом, как говорил оратор, «школа должна заботиться об устранении порабощения духа… Воспитание и обучение, — утверждал Бехтерев, — должны преследовать задачи общественные и должны иметь своей целью выработать личность как самостоятельную социальную единицу».

Оптимальным для развития составляющих народ личностей Бехтерев считал самоуправляемое общество, в котором «может быть только одна опека — это общественная критика и общественный же контроль над различными отраслями управления, которые именно и вводят личность в здоровые условия социальной деятельности. Общественное самоуправление и правильно организованное представительство являются поэтому, — говорил докладчик, — той жизненной ареной, где личность совершенствуется в своем окончательном развитии и где это развитие достигает своей наибольшей высоты… При условиях самоуправления на началах представительства имеется широкий простор для деятельности наиболее талантливых и способных личностей, которых выдвигает вперед сама жизнь».

Сложившуюся к тому времени в стране ситуацию Бехтерев оценивал так: «…Лишь помалу из-под тяжелого гнета развиваются, несмотря на удушающую атмосферу и отсутствие света, молодые зеленые побеги общественного самосознания и живой мысли. Они-то и служат первым вестником новой зари, приводящей к единению общественных сил и к жажде общественного правопорядка. Мало-помалу сумрак ночи просветляется, долго стоящий туман рассеивается и чуется дыхание жизни там, где царствовал глубокий, безмятежный сон. Быстро и верно вместе с утренней зарей врывается свежая струя в удушливую атмосферу и начинает слышаться дыхание чистого, оживляющего воздуха, — предвестника общего пробуждения к жизни».

Борьбу за свободу личности Бехтерев называл «в то же время и борьбой за правильное и здоровое ее развитие», а права личности рассматривал как показатель возможности ее развития. «Уважение личности человека, — говорил оратор, — какого бы происхождения он ни был, признание его прав выше всяких иных является первым и основным условием всякой гражданственности. Всякие ограничения, как, например, сословные, вероисповедные и прочие искусственно насаждаемые, оставшиеся до наших дней в виде жалкого пережитка от времен древнего рабства, должны быть отброшены как естественные тормозы прогрессирования развития личности… Девиз свободы, — заявил Бехтерев, — неразрывно соединяется с девизом равенства и братства».

Гражданские и политические свободы личности Бехтерев рассматривал как «краеугольный камень и основное условие жизнеспособности современного государства. Права личности и законность, гарантирующая свободное пользование этими правами, — вот те устои современной гражданственности, которые одни дают правильные основы для нормального роста личности и для свободного развития всех присущих ей качеств».

В заключение речи Бехтерев еще раз подчеркнул, что при существующем монархическом строе личность русского человека «систематически угнетается в семье, в школе, которая опутывается повсюду рутиной и которая задыхается в тисках формализма и бесправия, как в душной тюремной келье, лишенной света и воздуха», и, высказав надежду на светлое будущее народа, повторил от имени его слова великого поэта:

Громом аплодисментов приветствовали делегаты и гости съезда речь лидера отечественной невропатологии и психиатрии. Особенно восторженно реагировала галерка, занятая студентами. Все встали. То в одном, то в другом конце зала раздавались противоправительственные лозунги.

Вечером того же дня разгневанный губернатор грозился закрыть съезд. То ли его отговорил от этого шага Сикорский, то ли сам он не решился на закрытие всероссийского форума врачей, но съезд работу в последующие дни продолжил. И с его трибуны, как бы поддерживая заданную Бехтеревым тональность, ораторы еще не раз критиковали существующие в стране порядки и призывали активно бороться за демократизацию государственного строя, за социальные преобразования, которые могли бы обеспечить улучшение условий жизни русского народа.

Речь Бехтерева имела большой резонанс. Многие газеты опубликовали ее изложение. Для многих даже близко знавших Бехтерева людей прямолинейно антиправительственная направленность речи оказалась неожиданностью. Многие сотрудники, коллеги и особенно студенты горячо приветствовали возвратившегося из Киева Бехтерева. Сторонники же существующего режима сочли его речь выпадом, недостойным академика и генерала, занимающего столь высокое положение в Военно-медицинской академии и в государственных органах. Некоторые реакционные газеты пытались дискредитировать маститого ученого в глазах общественности. Автор одного из таких пасквилей утверждал, что Бехтерев, пользуясь своим лидирующим положением в Петербургском обществе психиатров, является единоличным автором принятых этим обществом за последние месяцы демократических резолюций и что он вынуждал голосовать за них членов общества. 2 октября эта статья по настоянию Бехтерева обсуждалась на очередном заседании общества. Сам Бехтерев на это заседание намеренно не явился. Председательствовал приват-доцент Розенбах. Большинством членов общества статья была осуждена как клеветническая.

Настроение столичных психиатров и невропатологов отражали и материалы проведенного на том же заседании общества суда чести над врачом Кронштадтского госпиталя Филипповым, признавшим в процессе психической экспертизы «злостным симулянтом, требующим наказания» матроса с восставшего броненосца «Потемкин». Филиппов пытался доказать, что он дал лишь медицинское заключение, не вникая в последствия своего поступка, потом оправдывал свое недоброжелательное отношение к восставшим матросам гибелью своего близкого родственника в Цусимском сражении. Общество признало тем не менее поступок психиатра Филиппова недостойным и с гуманной миссией врача несовместимым.

В октябре 1905 года скоропостижно скончался начальник Военно-медицинской академии профессор Таренецкий, и Конференцией академии на этот пост был выдвинут Бехтерев. Таким образом, в период кульминации первой русской революции на Бехтерева легли обязанности начальника академии наряду с руководством кафедрой и клиникой душевных и нервных болезней. Через несколько дней после того, как Бехтерев возглавил академию, студенты на массовой сходке решили прекратить занятия и принять участие в охватившей столицу всеобщей забастовке. Военно-медицинская академия, таким образом, стала одним из активных очагов революционного движения. По распоряжению градоначальника главное здание академии заняли воинские и полицейские части. По настоятельному требованию Бехтерева «свободным от постоя», кроме клиник, осталось лишь студенческое общежитие, куда он перевел канцелярию академии. Сам Бехтерев бывал в общежитии ежедневно, подолгу беседовал со студентами на различные, в том числе на общественно-политические темы и таким образом знал их отношение к событиям, потрясающим Петербург и всю Россию, знал, какое участие в этих событиях принимали и сами питомцы академии. Обо всем этом докладывали Бехтереву и призванные следить за благонадежностью студентов ретивые штаб-офицеры, однако с фискалами он держался недружелюбно, считая, что активное участие студентов в революционных событиях вполне естественно.

Как вспоминал позже Бехтерев, сам он был к тому времени активным противником царского режима, но считал, что борьба с ним не должна сопровождаться кровопролитием. Возглавляя академию, он делал все возможное, чтобы не допустить столкновений между студентами и войсками на территории академии. И, надо сказать, это ему удалось.

После опубликования манифеста 17 октября Бехтерев возбудил ходатайство о восстановлении в Военно-медицинскую академию всех студентов, исключенных из нее в период революционных событий 1904–1905 годов. В ноябре того же года большая группа студентов была восстановлена в правах. Однако уже в январе 1906 года военный министр назначил следственную комиссию по рассмотрению деятельности студентов в период революции. Тогда же Бехтерев заявил об отказе от занимаемого им временно поста начальника академии, хотя власти проявляли склонность утвердить его в этой должности. Свой добровольный уход сам Владимир Михайлович впоследствии объяснял «чрезвычайным бюрократизмом всего управленческого аппарата академии». Возможно, что к такому решению его привело нежелание связывать себе руки, а также намеченные им ранее жизненные планы. Он собирался еще многое сделать для неврологии, надеясь, что ее развитие сможет содействовать улучшению межчеловеческих отношений и приблизить торжество принципа справедливости в отношениях между людьми.

Первые годы XX века знаменовались для Бехтерева подведением итогов многолетних исследований по нейрофизиологии и последовательным выходом в свет томов фундаментального труда — «Основы учения о функциях мозга». Кроме того, в эти же годы в лаборатории Бехтерева осваивались методы вызывания так называемых сочетательных рефлексов.

Сочетательные рефлексы Бехтерева в принципе соответствовали условным рефлексам, изучение которых несколько раньше было начато в лаборатории, возглавляемой И. П. Павловым. Изучая физиологию пищеварения, Павлов столкнулся с феноменом «психического слюноотделения», наблюдения за которым и привели к открытию им условного рефлекса (рефлекса, вырабатываемого на индифферентный раздражитель в определенных условиях). Описание слюноотделительных условных рефлексов у животных было сделано в 1903 году.

Бехтерев тогда всем своим предшествующим опытом экспериментатора и клинициста был более, чем кто-либо, подготовлен к пониманию важности и перспективности разработки нового метода вызывания рефлексов. При этом, как клиницист, он сразу стал искать методики выработки приобретенных рефлексов, пригодных для изучения психической деятельности человека. В 1906 году работавший под руководством Бехтерева В. П. Протопопов описал способ получения двигательных сочетательных рефлексов у собак. Вскоре подобную методику с целью исследования деятельности мозга у людей в условиях клиники воспроизвел другой ученик Бехтерева — А. Г. Молотков. Эксперимент сводился к тому, что после нескольких сочетаний звукового или светового воздействия и раздражения руки электрическим током испытуемый отдергивал руку сразу же после звонка или вспышки света. Позже в лаборатории Бехтерева были разработаны сочетательные рефлексы, проявляющиеся изменением ритма дыхания (Спиртов и Анфимов), частоты сердечных сокращений (Чалый) и т. п.

Бехтерев не высказывался напрямую о том, кто первым открыл сочетательные (по Павлову — условные) рефлексы. Не приписывая этого открытия себе, он уклонялся от признания приоритета И. П. Павлова. Возможно, потому, что в начале века такая идея, как иногда говорят, «витала в воздухе» и продумывалась Бехтеревым еще до появления первых сообщений о выработке условных рефлексов в павловской лаборатории. К тому же Бехтерев не принял предложенного Павловым названия метода и обозначил его по-своему. Создавшееся положение, по-видимому, раздражало Павлова, он истолковывал его как притязание на принадлежащее ему первенство в описании метода. Этим может быть объяснено, скажем, такое высказывание Павлова в одной из его публикаций: «В Европе к нашим работам спустя несколько лет после их начала примкнули В. М. Бехтерев с его учениками у нас и Калишер в Германии. Претензии того и другого на какой-то приоритет в этом роде исследования для всех сколько-нибудь знакомых с предметом, конечно, совершенно эфемерны».

Всю жизнь Павлов и Бехтерев относились друг к другу с известной настороженностью. Между ними нередко возникали научные споры, которые в общем-то были, по-видимому, полезны, так как заставляли исследователей проявлять большую тщательность в проведении экспериментов. К сожалению, иной раз споры выходили за рамки научности, что не могло не радовать любителей скандальных историй из числа обывателей, довольных возможностью посудачить об ученых, являвшихся, несомненно, гордостью русской науки.

Вместе с тем Павлова и Бехтерева многое объединяло: оба они в избытке обладали талантами, отличались большим трудолюбием. Оба воспитывались в семьях скромного достатка и в молодости терпели нужду. Оба почти одновременно окончили Медико-хирургическую академию. Оба были почитателями И. М. Сеченова и С. П. Боткина. Оба совершенствовали свои знания в научных учреждениях Западной Европы. Оба длительное время возглавляли кафедры Военно-медицинской академии и являлись членами ее Конференции, где нередко им приходилось совместно решать вопросы, равно интересовавшие их обоих.

Но Павлова и Бехтерева многое и отличало. Так, Павлов был физиолог и всецело отдавал себя экспериментальной работе. Как экспериментатор он всегда отличался осторожностью в выводах и позволял себе публиковать лишь те материалы, в достоверности которых он убеждался после многократной проверки. Павлов умел концентрировать все свое внимание на важных, но относительно узких физиологических проблемах, умел отметать возникающие при их разработке «побочные ассоциации» и не отклоняться таким образом с пути, ведущего к достижению конкретной, ранее намеченной цели. Бехтерев же был прежде всего врачом-клиницистом. Он стремился как можно полнее познать человека. А для этого требовалось постижение многих фундаментальных научных и клинических дисциплин и умение разбираться в вопросах социологии. Подчас в одно и то же время его занимали совершенно разные проблемы, решение которых казалось ему безотлагательным. Вновь полученными экспериментальными данными о нервной и психической деятельности человека и возникающими на их основе мыслями Владимир Михайлович стремился как можно скорее поделиться с коллегами, а подчас и с широкой аудиторией, сделать быстрее свои мысли всеобщим достоянием. Притом Бехтерев иной раз спешил и потому делился не только выверенными фактами, но и гипотетическими идеями, которые не всегда оказывались бесспорными и порой были уязвимы. Это создавало, естественно, повод для критики. И в таких случаях наиболее активным его критиком, как правило, оказывался всегда внимательно следивший за публикациями Бехтерева академик И. П. Павлов.

Вот один из примеров не всегда легко складывавшихся между обоими учеными взаимоотношений. Свой фундаментальный труд по нейрофизиологии «Основы учения о функциях мозга» в семи томах Бехтерев завершил в 1907 году. Но уже за год до этого опубликованные тома были представлены на премию Академии наук имени академика К. М. Бэра. Конкурс этот тогда, однако, не состоялся, и работа Бехтерева уже после завершения ее публикации перешла на конкурс имени академика Л. Л. Рклицкого. Конкурсную комиссию составляли академики В. В. Зеленский, В. Н. Насонов и И. П. Павлов. И. П. Павлов дал рецензию на книгу Владимира Михайловича. В ней, в частности, говорилось следующее: «Книга академика В. М. Бехтерева представляет собой весьма обширное систематическое изложение указанного в заголовке предмета, изложение, единственное по своей полноте не только в русской, но и в иностранной литературе. Занимаясь несколько десятков лет со своими учениками разработкой огромного количества тем в данной области, он получил возможность излагать все учение о мозге не только полно с литературной стороны, но и с личным знанием дела в массе пунктов его. Ввиду сказанного книга автора должна стать главным руководством при специальном ознакомлении врачей и естественников с центральной нервной системой».

Несмотря на такую, казалось бы, высокую оценку книги, Павлов высказался все-таки против присуждения Бехтереву премии за нее, и в результате искомую премию тот так и не получил.

После публикации «Основ учения о функциях мозга» Бехтерев и его сотрудники продолжали изучение нейрофизиологии, применяя, в частности, разрабатываемые ими методы вызывания сочетательных рефлексов. Однако главенствующее положение в сфере внимания ученого стали занимать исследования по психологии человека.

Еще в апреле 1904 года на одном из заседаний Общества нормальной и патологической психологии Бехтерев сообщил, что Центральная комиссия по исследованию мозга, созданная Международной ассоциацией национальных академий, на общем собрании ассоциаций, состоявшемся в Лондоне 25 мая 1903 года, предложила войти с ходатайством в правительства наиболее развитых стран о создании в этих странах специализированных институтов для изучения центральной нервной системы. Перед этими институтами предполагалось поставить такие задачи: техническая помощь исследователям мозга, осуществление больших совместных работ по изучению мозга, сохранение, накопление и обобщение соответствующих научных материалов. В связи с этим Бехтерев счел своим долгом ознакомить участников заседания с разработанным им проектом института для психологических и неврологических исследований, мысль о котором возникла у него с начала мая 1903 года и тогда же была им обсуждена с некоторыми членами общества.

Речь шла о создании в Петербурге Психоневрологического института, представляющего собой высшее научно-учебное заведение. Предполагалось, что в нем будут изучаться морфология и функции мозга, включая вопросы нормальной и патологической психологии, педологии, криминальная антропология, невропатология, психиатрия, внушение и гипноз. В связи с этим в институте «на первое время» предусматривалось создать следующие отделы: психологический с лабораторией для исследований в области экспериментальной, индивидуальной и общественной психологии, педологическое отделение, криминально-антропологическое отделение, неврологическое отделение с лабораториями для исследования анатомии, гистологии и эмбриологии мозга, физиолого-химическое отделение с лабораториями, клиническое отделение для изучения психических и нервных болезней и, наконец, гипнологический кабинет для изучения гипноза и внушения.

При Психоневрологическом институте намечалось организовать высшую школу, а также отдельные курсы для подготовки специалистов различного профиля. Институт создавался на частные средства. Идею создания Психоневрологического института поддержали члены Общества нормальной и патологической физиологии. Устав будущего института готовила целая комиссия, в состав которой вместе с Бехтеревым вошли авторитетные ученые — Лазурский, Нечаев, Дриль и Осипов. Им же (и еще Доб-ротворскому) пришлось взять на себя ведение организационной работы по созданию нового по замыслу, нигде в мире не имевшего себе аналогов научно-учебного учреждения.

Война с Японией и первая русская революция затормозили несколько реализацию идеи создания Психоневрологического института, но Бехтерев был не из тех людей, которые отказываются от выполнения своего замысла. Несмотря на постоянную занятость, он не упускал ни единой возможности, чтобы приблизить день открытия «вольного» института, организацию которого считал одним из главных свершений своей жизни.