"Первые радости" - читать интересную книгу автора (Федин Константин Александрович)

24

Мысль искать влиятельной поддержки в хлопотах о сыне не оставляла Веру Никандровну никогда. Но едва эта мысль зародилась — в утро после ареста Кирилла, — как Вера Никандровна увидела, что жила в совершённом одиночестве: некуда было идти, некого просить, Кирилл заполнял собою все сознание, и пока он был с ней, она не подозревала, что в целом городе, в целом мире у неё нет человека, к которому она могла бы обратиться в нужде. Ей показалось, что её бросили в воду и отвернулись от неё. Она ухватилась за мелькнувшую надежду найти помощь у Цветухина или Пастухова. И странно, надумав и разжигая эту надежду, Вера Никандровна была почти уверена, что от призрачного плана не останется следа, как только будет сделана попытка его осуществить; ожидание улетучится, и его нечем будет заменить. Боязнь потерять надежду стала сильнее самой надежды.

— Как ты думаешь, он отзовётся? — раздумчиво спрашивала Вера Никандровна Лизу, держа её под руку, когда они шли к Цветухину.

— Мне кажется, он чуткий, — отвечала Лиза.

— Я тоже почему-то думаю, — говорила Вера Никандровна неуверенно.

Решительность, с какой она вышла из дому, увлекая за собой Лизу, все больше исчезала, чем ближе они подходили к цели.

Цветухин жил недалеко от Липок, в гостинице, одноэтажные беленькие корпуса которой непринуждённо размещались на дворе с газонами и асфальтовыми дорожками. Рядом высилось возвершенное причудливыми колпаками крыши здание музыкального училища, откуда нёсся беззлобный спор инструментов, шутливо подзадоривавших военный оркестр Липок. В отличие от больших гостиниц, здесь селились люди, склонные к оседлости, и жилось тут отдохновенно-приятно.

В то время как Извекова и Лиза проходили по двору гостиницы аллейкой тонкоствольных деревцов, они услышали выхоленный голос:

— Не меня ли вы разыскиваете?

Лиза остановилась. Через открытое окно глядел на неё сияющий Цветухин. На нем была подкрахмаленная рубашка с откладным воротником того покроя, какой модниками Липок назывался «Робеспьер», и в белизне воротника он казался смуглее обычного. В поднятой и отодвинутой руке он держал раскрытую книгу, приветливо помахивая ею.

— Угадал, правда? Ну, пожалуйста, заходите, я вас встречу.

Приход их доставил Цветухину искреннее удовольствие. Его речи, улыбки, любезности были располагающе мягки. Он решил непременно попотчевать гостей мороженым и, хотя они наперебой отказывались, послал коридорного в Липки, дав ему фарфоровую супную миску и написав на бумажке, какие сорта надо взять.

— Но ведь мы к вам по делу, по важному делу, — говорила, волнуясь, Вера Никандровна.

— И совсем ненадолго, — вторила Лиза, — на несколько минут.

— Пожалуйста, не оправдывайтесь и не извиняйтесь, — отвечал Цветухин, — я, видите, чем занимался? Стихами! И просто погиб бы от скуки, если бы вы не пришли. Вы спасли меня, честное слово!

— Но я боюсь, наше дело покажется вам слишком… что вы заскучаете ещё больше, — продолжала Извекова нетерпеливо и в то же время робко.

— Что вы! — восклицал Егор Павлович с растроганным изумлением, будто по самой природе своей готов был делать для ближних всё, что они пожелают. — Да я уже догадываюсь: вы, наверно, что-нибудь узнали о вашем сыне, да? Ну, как с ним обстоит, как?

— Право, — сказала Вера Никандровна очень тихо, и глаза её засветились, — вы прямо заглянули в мои мысли. О чем же я могу ещё думать? К несчастью, до сего дня нет никакого движения в деле. И я даже не знаю, есть ли какое дело! То есть я убеждена, что нет!

— Конечно, конечно! — горячо согласился Цветухин.

— И вы понимаете, в каком положении Кирилл? За что его держат? Неужели, если у мальчика нашли какие-то бумажки, которые попали к нему бог знает как, неужели его надо держать без конца в таких условиях?

— А он, что же, — спросил Цветухин, — неужели содержится в тюрьме? Я хочу сказать — без перемен?

— Ну, в этом ведь все дело! Тянут, тянут со следствием, точно это бог знает что за преступление!

— Черт знает! — сказал Цветухин, глядя на Лизу с выражением потрясённого сочувствия.

— Действительно, — чуть слышно проговорила Лиза и несмело дёрнула плечами.

— И вы знаете, — продолжала Извекова, — равнодушие чиновников может прямо свести с ума. Шестая неделя, как я подала прошение прокурору, и до сих пор один ответ: приходите в понедельник.

— О чем прошение? — старался вникнуть Цветухин.

— Я хочу взять Кирилла на поруки.

— А, да, конечно! — одобрил Егор Павлович и добавил: — У чиновников, увы, мало что переменилось с гоголевских времён. Помните? Хлестаков спрашивает Растаковского: «А как давно вы подавали просьбу?» А тот в ответ: «Да если сказать правду, не так и давно, — в 1801 году; да вот уж тридцать лет нет никакой резолюции».

Цветухин произнёс это по-актерски, на два голоса, и улыбнулся от удовольствия, что хорошо получилось. Лиза тоже улыбнулась и опустила глаза, чтобы не видеть его лица и не рассмеяться. Однако Вера Никандровна молчала, и, уловив её грустную укоризну, Егор Павлович сказал торопливо:

— Я думаю, его должны выпустить на поруки.

— Я уверена, выпустят, — вскинулась Извекова, — но только в том случае, если моей просьбе будет оказана влиятельная поддержка. Вот мы с Лизой и пришли просить вас не отказать нам, пожалуйста.

— С огромным… то есть счёл бы долгом… Но, признаюсь, каким образом мог бы я… не представляю себе, помочь?

— Достаточно вашего имени, если вы обратитесь к прокурору.

— Моё имя! — негромко вздохнул Цветухин, с состраданием к себе и будто с давнишней усталостью.

— Что вы! — изумилась Извекова. — Ваше имя!

— Ваше имя! — повторила за ней Лиза, вся подаваясь вперёд и тотчас останавливая себя.

— Да поверьте мне, мои дорогие, — польщенно возразил Цветухин, — это чистейший предрассудок, что актёрское имя обладает какой-то магией. Пока мы на сцене — ну, согласен, нам открыта дорога почти к любому сердцу. Но попробуй мы назавтра прийти к человеку, который вчера в театре плакал, глядя на нас, и попроси мы его о чём-нибудь, — боже мой! — какой мы произведём перепуг! В искусстве нами любуются. В быту нас лучше остеречься. Мы народ сомнительный, неустойчивый, истеричный. У нас всегда какие-нибудь неприятности, раздоры, тяжбы, скандалы.

— Вы наговариваете на себя, — с оскорблённым чувством сказала Лиза, — это все неверно, неверно…

— Милый друг! Вы думаете о нас лучше, чем мы заслуживаем. Это — свойство юности. Но вообразите, я являюсь к прокурору, и ему докладывают: пришёл актёр! Актёр? — спросит он и вот этак потянет бровкой. — Что от меня надо актёру?

— Пришёл не просто актёр, пришёл Цветухин! — благоговейно произнесла Лиза.

— О, — сказал Егор Павлович скромно, — вы мало знаете актёров, но я вижу, ещё меньше знакомы с прокурорами.

— Важно, чтобы поняли, что об участи мальчика известно общественному мнению, — сказала Вера Никандровна, прижимая дёргающиеся пальцы к груди, — и если бы вы всё-таки не отказались…

— Позвольте, — воскликнул Цветухин, — общественное мнение! Но что же может быть лучше Пастухова?! Пастухов — вот это действительно общественное мнение! Надо просить Пастухова!

— Я тоже думала о нем. О вас и о нем.

— Ах, что там — обо мне! Вы представляете, как это будет, если Александр Пастухов обратится к властям: известный в Петербурге человек, о котором пишут газеты! Это не актёр, это совсем другое!

— Но я боюсь, согласится ли он?

— Конечно, согласится! Он по призванию своему… ну, как сказать?.. — общественный деятель и просто будет рад случаю проявить себя. Я убеждён. И как замечательно! — я его как раз жду, он обещал прийти, и мы сразу же…

Вдруг, задумавшись, Егор Павлович остановил глаза на Лизе.

— Только как это лучше сделать? Пастухов не сказал, когда придёт. Если вы отправитесь к нему, то можете разминуться. Знаете, — вдруг обрадовался он, — сделаем так: вы, Вера Никандровна, пойдёте к Пастухову, а Лиза останется здесь на случай, если вы с ним разойдётесь. Так или иначе, он от вас не уйдёт.

Лизу напугал странно постаревший взгляд Веры Никандровны, и она не решилась возражать. Условились, что если Извекова застанет Пастухова дома (он жил неподалёку), то она не возвратится. Цветухин проводил её заботливо и с лаской.

Принесли мороженое, немного погодя — блюдца с ложечками, и пока Цветухин домовито и увлечённо хлопотал, звеня посудой, убирая со стола всё, что мешало, Лиза смотрела в окно.

По-прежнему земля источала удушающий зной, и по тонким, словно замершим в мольбе пыльным веточкам молодых деревцов видно было, как томится изнурённая природа и ждёт, ждёт движения, перемены. Ленивые праздничные голоса нескладно выбегали из окон — оборвавшийся смех, стук кухонного ножа, детский крик. Жара как будто обкусывала и поглощала звуки, не давая им слиться в шум.

— Все готово, пожалуйте, — сказал Цветухин.

— Мы вас очень обременяли просьбой? — неожиданно спросила Лиза.

Она повернулась спиной к окну, и ей был хорошо виден Цветухин в сверкающей своей рубашке, перетянутый широким, в ладонь, поясом с узорчатой металлической пряжкой и карманчиком для часов. Перед ней словно блеснул брелок с надписью: «Жми, Витюша, жми!», и она улыбнулась.

— Вы смеётесь? — сказал Цветухин встревоженно. — Я показался вам неискренним, да?

— Получилось, что вы не отказали нам… а можете ничего не делать. Правда?

— Вы ошибаетесь, уверяю вас! Пастухов будет гораздо полезнее в таком деле. Это — его поприще.

— Не сердитесь, — сказала Лиза, шагнув к нему, — можно вас ещё попросить?

— Ну разумеется, Лиза.

— Обещайте мне сделать так, чтобы Пастухов помог Кириллу. Он вас обидел тогда, в театре. Он вёл себя ужасно, ужасно. Но он совсем не такой, совсем!..

Цветухин взял её за руку, подвёл к столу и, усадив, сам сел рядом.

— Вы очень страдаете за него? — спросил он, немного нагнувшись и заглянув ей в глаза.

Она размазывала на блюдце подтаявшее мороженое. Очень ярко она увидела на миг белую ластиковую рубашку с медными пуговками по вороту, ученический, туго стянутый ремень и пряжку, в которой играл зайчик. Потом ей опять вспомнилось: «Жми, Витюша, жми!», и она посмотрела на пояс с карманчиком.

— Он ваш жених? — спросил Егор Павлович.

— Кто? — быстро отозвалась она. — Я его никогда так не называла.

Внезапно покраснев, она слегка отодвинулась от Цветухина.

— У меня совсем другой жених, — проговорила она с короткой усмешкой.

— Не может быть! Кто такой? Секрет?

— Один спортсмен.

— Спортсмен? Цирковой борец? Гимнаст? Наездник? Вы шутите!

— Почему же?

— Но это ни на что не похоже! Как его фамилия?

— Шубников.

— Шубников… — повторил Егор Павлович. — Шубников… Позвольте. Мануфактурщик?

— Да.

— Боже мой!

Он вскочил, отошёл к окну, вернулся, постоял тихо около Лизы, всматриваясь в её наклонённую голову, и спросил:

— Сватовство? Да?

Она молчала. Он опять сел рядом, теребя шевелюру и будто отвечая своим мыслям частым, обрывистым откашливанием.

— Послушайте, Лиза. Я, кажется, начинаю понимать. Довольно обыкновенная судьба девушки. Любовь к одному, замужество с другим, да? Не надо этого делать. Нельзя этого делать. Нельзя идти против себя. Это потом скажется, всю жизнь будет сказываться. Лучше сейчас взять на себя что-нибудь тяжёлое, опасное, перенести какое-нибудь потрясение, но чтобы потом не ломать себя всегда, не каяться постоянно, когда уже все будет непоправимо. Вас принуждают, да?

— Не знаю, — сказала она. — Это называется как-то по-другому.

— Это называется: вам хотят добра, — верно? Почтеннейший Меркул Авдеевич заботится о счастье своего чада. Ведь так? О, — с горечью засмеялся Цветухин, — о, как я хорошо вижу вашего батюшку в роли устроителя счастья своей ненаглядной дочки! Несчастья, великого несчастья! — вскрикнул он, обеими руками схватывая руку Лизы. — Опомнитесь, милая! Этого не должно быть.

— Этого не будет, — сказала Лиза, высвобождая руку, — если вы поможете Кириллу. Помогите ему, помогите!

Она закрыла лицо, облокотившись на стол.

— Я даю слово, — ответил Цветухин приподнято и задушевно, — даю вам слово, что вместе с Пастуховым сделаю всё, что в наших силах. Но и вы дайте мне слово, что не будете безрассудно коверкать свою жизнь.

Она поправила волосы и распрямилась.

— Вы говорите, нельзя идти против себя. Значит, идти против отца?

— А чем помог бы вам Кирилл? — вдруг трезво сказал Цветухин.

Он снова поднялся, молча походил по комнате, заглянул в раскрытую книгу, перелистал несколько страниц, пожал плечами.

— Кирилл ещё мальчик, школьник. Вы заметили, как он ревновал вас ко мне? — засмеялся Цветухин.

Лиза опустила голову.

— Хотите, я вам скажу, кто такой Шубников? Этот избалованный купеческий дофин, этот сластёна…

— Нет, нет! — сказала Лиза. — Я не знаю его и не хочу знать.

Он перевернул ещё страничку.

— Вы любите стихи?

Она не ответила.

Он прочитал сочным, шелковистым голосом, откинувшись к окну:

Строй находить в нестройном вихре чувства,

Чтобы по бледным заревам искусства

Узнали жизни гибельный пожар…

— Хорошо? — спросил он и неслышным шагом подошёл к Лизе.

— Я боюсь стихов, — сказала она.

— Почему?

— Я их не понимаю и… люблю.

Он пристально изучал её лицо.

— Знаете что, — сказал он, будто удовлетворившись своим исследованием и придя к нужному решению. — Возьмите меня в союзники против вашего отца.

Она точно не решалась поднять голову.

— Если вы откажетесь выйти замуж за Шубникова, вам надо будет уйти из дому. Я хочу вас поддержать. Я вас устрою.

Она встала и, не глядя на него, проговорила:

— Это будет не только против отца, но и против меня самой.

— Спасибо, спасибо! — воскликнул он с весёлой беспечностью и с тем шумным уверенным смехом, которым владеют хорошие актёры.

Он поболтал ложечкой в расплывшейся на блюдце жидкости и вздохнул неутешно:

— Бедное мороженое, бедное мороженое!

— Я пойду, — сказала Лиза.

— Подождите, может быть, ещё придёт Вера Никандровна. Куда вам спешить, Лиза?

— Нет, я пойду. Благодарю вас за ваше обещание. Прощайте.

Она подала ему руку и, торопясь, высвободила, почти вырвала её.

В третий раз она уходила, убегала от Цветухина. Зной опалил её на дворе. Горячий, неподвижный, томительно предчувствующий перемену, он удушал её беспощадно.