"Карл Ругер. Боец" - читать интересную книгу автора (Мах Макс)

5.

Где-то далеко ("На Дозорном мысу", — сказал прохожий) ударил колокол. Ему ответило, в разнобой, с дюжину малых и больших колоколов в разных частях города, и, наконец, тяжело басовито пробил с ратушной башни Набольший — старший из городских колоколов. Полдень.

Полуденный "бой" застал Карла у княжеского подворья. Уже примерно с час, как на всех городских улицах наметилось, сначала едва заметное, а затем уже вполне ощутимое, движение в сторону Пятой Сестры, к Ратуше, к Гончему полю. Горожане, одетые в свои лучшие наряды, шли, кто по одиночке, кто парами или даже целыми семьями, неспешно переговариваясь, степенно раскланиваясь со знакомыми и родичами. Редкие чужестранцы — участники Фестиваля — выделялись среди горожан не столько своей одеждой или внешностью, сколько абсолютной отчужденностью, одиночеством в толпе. И сам Карл чувствовал эти незримые границы, отсекавшие его от всех прочих на оживленной улице, полной идущих в одном и том же направлении людей.

"Удивительно, — подумал он. — Толпа, как будто, выдавливает нас".

Странно было и другое. Бродя по городу с раннего утра, Карл ничего подобного не замечал. Напротив, в отличие от многих других мест, где ему привелось бывать, в Семи Островах, чужеземец не был ни невидалью, ни досадной помехой привычному образу жизни. Торговый город не мог не привыкнуть к тому, что его посещают люди из самых разных мест обитаемого мира. Горожане были в меру любезны и обходительны, и это, скорее он сам выделял себя из их среды, чем наоборот. Но потом все изменилось. Чем выше поднималось солнце, тем очевиднее становилось, что есть город и его обитатели, и есть он — один, но не один из них, а один среди них. Ощущение одиночества нарастало — медленно, но неуклонно — по мере того, как солнце приближалось к зениту, а он подходил к Гончему полю. По-видимому, похожие чувства испытывали и все остальные чужаки, которых Карл видел — тут и там — среди идущих на Фестиваль людей. Во всяком случае, выражение их лиц было одинаково растерянным, и в глазах — пару раз ему удалось в них заглянуть — плескался страх, если не ужас перед фатальностью своего собственного выбора. Цена за право попытать счастья была велика. Зато и куш был не мал. Победитель получает все, но горе побежденным. Однако, сделав свой выбор, отступить, было уже не возможно. Не идти туда, куда властно звала их судьба, они просто не могли. Карл попробовал раз другой свернуть с пути, выйти из набирающей силу людской реки, несущей его к Гончему полю, и понял, что это совсем не просто. Лично он выйти из потока мог — смог бы, если бы таково было его желание — но он не был уверен, что такое было под силу и остальным участникам Фестиваля. Впрочем, он-то как раз участником Фестиваля и не был, потому что быть не желал.

Он миновал просторную, украшенную гранитным обелиском, площадь перед княжеским подворьем, прошел по мощеной дубовыми плашками улице, рассекавшей надвое обширный парк, в глубине которого прятались беломраморные статуи, пересек еще одну — Ратушную — площадь, и, обогнув высокое темное здание самой ратуши, вышел, наконец, к Гончему полю. Гончее поле, на поверку, оказалось каменным ипподромом, сооружением внушительным и красивым, но, главное, необычным для города, построенного на островах. Вместе со сгустившейся толпой, Карл прошел под аркой, украшенной несущейся прямо в небо колесницей, и оказался на самом поле. Оно имело форму вытянутого эллипса, оправленного в кольцо ступенчатых трибун. Сейчас трибуны были уже почти заполнены, а на поросшем зеленой травой поле, служители в красных куртках заканчивали приготовления к Фестивалю. Они натягивали на вбитых в землю кольях канаты, размечая отдельные площадки для испытаний, устанавливали на козлах большие и малые деревянные столы, расставляли трехногие табуреты, стулья с высокими спинками и длинные скамьи. Карл задержался на минуту, наблюдая за спорой работой служителей, и понял, что три площадки слева, предназначались для поединков, а две другие — для испытаний мастеров. На этих последних и устанавливались столы, а на столах слуги из нескольких кланов раскладывали и расставляли какие-то предметы, частью знакомые Карлу — вроде глиняных кувшинов или деревянных ведер — а частью совершенно непонятные, как, например, сложная конструкция из стекла и бронзы, которую как раз сейчас подтаскивали к одному из столов несколько слуг. Вещь, на которую обратил внимание Карл, была большая и, по всем признакам, тяжелая, но что это такое, он не знал. Более того, у него не было на этот счет даже самой жалкой догадки. И это было странно.

"Как видно, — подумал он, посмотрев теперь на дальний край поля, где были установлены в ряд мишени и где сейчас несколько рабочих вбивали в землю мерные колышки. — Как видно, прав был Николай Линдский, чем больше мы знаем, тем больше остается не познанным".

Карл постоял еще немного, наблюдая за работой людей на поле, и повернувшись, пошел, было, к трибунам, но его туда не пустили. Стражник, стоявший у начала лестницы, вежливо, но твердо указал ему на ряд скамей, установленных справа, прямо на краю поля, на его зеленой траве.

— Вам туда, господин, — вежливо, но непреклонно сказал стражник.

Карл не стал спорить, он уже понял, что начало Фестиваля, означает, кроме всего прочего, ясное и недвусмысленное отделение участников от зрителей. Он был участником, по положению, нравилось ему это, или нет. Город определил ему эту роль, и никакие возражения к рассмотрению не принимались. Во всяком случае, теперь. Карл кивнул стражнику и пошел в указанном ему направлении.

Он неторопливо подошел к скамьям и сел на свободное место во втором ряду. Первый ряд был уже полностью заполнен. Дебора тоже была там, среди самых нетерпеливых участников Фестиваля, пришедших первыми, сидела, выпрямив спину и устремив невидящий взгляд вперед. Но и на трех задних скамьях народу было тоже не мало. Их, вообще, оказалось, на удивление много, этих смелых или безрассудных людей, решивших сыграть с Судьбой в кости. Были ли они безумцами? Наверняка, таковые среди них присутствовали, но все-таки приходилось признать, что остальные — четыре дюжины молодых мужчин и несколько женщин, — просто-напросто страстно желали преуспеть в жизни и верили, что у них достанет на это сил и дерзости. Дерзости им было не занимать, а вот есть ли у них потребные для возвышения силы, обладают ли они Даром, покажет время. А приз… Что ж, возможности Сдома были велики. Тот, кто так же, как Карл, имел возможность прогуляться по его улицам, мог сказать, что теперь знает, как выглядят настоящие богатство и власть. Семь Островов держали в своих руках всю морскую торговлю Севера и имели значительную долю в торговле на континенте, и это были не пустые слова.

Шумели трибуны, суетились на Гончем поле служители, заканчивавшие последние приготовления, подходили и рассаживались задержавшиеся в городе зрители. Сияло солнце. Легкий ветерок трепал узкие полотнища флагов Корпораций, играл треугольным знаменем князя, и волновал тяжелые штандарты Семей. Время шло, но ожидание не затянулось. Удар бронзового гонга возвестил, наконец, о начале Фестиваля. Густой протяженный звук, заполнивший пространство амфитеатра произвел на собравшихся здесь людей почти магическое действие. Впрочем, магия ритуалов или отклик души на звук и цвет не чуть не худший род колдовства, чем арканы мастеров или формулы творцов. Гонг ударил, и сразу же смолк шум трибун, прекратилось и движение на поле. Все замерло, все затаили дыхание, но ничего неслыханно грандиозного не произошло. Просто начался Фестиваль.

После минутной паузы, пропели трубы герольдов, и в ложе, расположенной прямо перед скамьями участников, появились роскошно одетые, украшенные драгоценностями сыновья и дочери Шести Семей. Их ложа была отделана раскрашенным деревом и декорирована узорчатыми тканями, и было их, тех, кто на самом деле владел Семью Островами, много. На глаз, не менее сотни мужчин и женщин степенно спускались по лестницам, и рассаживались на позолоченных скамьях. Само по себе, это действо, по-видимому, тоже было сродни ритуальной магии. И Карл согласился в душе, что зрелище кавалеров в ярких шелковых плащах и дам в пышных платьях, неторопливо, с ощущением значимости своих действий, занимающих места на четырех ярусах огромной Семейной ложи, могло произвести и производило на горожан — и не только здесь, в Семи Островах — неизгладимое впечатление. Такую грандиозную демонстрацию роскоши и изысканного вкуса можно было, конечно, увидеть и во дворце Илимского короля, или при дворе любого из Герцогов Лиги, но простой люд на такие ассамблеи обычно не допускается. В иных странах, в других городах подобное количество дам и кавалеров, собравшихся вместе и на глазах такого большого стечения простого народа, можно было увидеть, разве что, во время коронации или похорон монарха. Однако коронации, похороны и свадьбы монархов случаются не часто, быть может, всего несколько раз на памяти поколения, здесь же, в Сдоме, фестиваль повторялся ежегодно.

Семьи рассаживались на особицу и, отличаясь цветами своих одежд, символизировавших клановые тотемы, как бы говорили городу и миру: мы вместе, но мы разные. Когда минут через пять ложа, наконец, заполнилась полностью, стали отчетливо видны шесть цветных полос, спускавшихся сверху донизу, туда, где в первом ряду в великолепных креслах, мало чем отличавшихся от иных королевских тронов, восседали в гордом одиночестве главы Семей.

Снова пропели трубы герольдов, и в маленькой, но еще более роскошно украшенной ложе, нависавшей сверху над головами членов Семей, появились князь Семион и княгиня Клавдия. Семион, высокий массивный мужчина, наряженный, кажется, в одну золотую парчу, подошел к резным перилам ложи и поднял вверх правую руку с зажатой в ней княжеской булавой. Ответом ему был дружный рев трибун. Шум не смолкал несколько минут и утих только после двух ударов гонга. Князь и княгиня уселись в свои кресла, позади них расположились дамы и кавалеры их свиты, и встали телохранители, и тогда гонг ударил снова.

Откуда-то из-за спины князя появился герольд, подошел к перилам, и в наступившей тишине торжественно объявил:

— Фестиваль!

И сразу же за последним звуком, пропетым сильным голосом герольда, ударили барабаны, взметнули ввысь свои голоса длинные флейты, ударили в душу призывы медных труб. Резкая, тревожная, но торжественная мелодия заставляла гудеть воздух, сжиматься сердце

А Карл смотрел на ложу Шести Семей. Обе черноволосые красавицы, встреченные им накануне, были здесь. Они сидели в ложе, каждая в цветах своего клана: старшая — в изумрудно-зеленом, расшитом золотом и драгоценными камнями, глухом платье и капюшоне, скрывавшем ее роскошные волосы, и схваченном на лбу тонкой золотой диадемой, и младшая — в открытом платье из алого шелка и высокой остроконечной шляпе, с вершины которой на ее левое плечо спадала вуаль цвета слоновой кости.

"Значит, — подумал Карл, рассеянно переводя взгляд с ряда на ряд, от одного творящего к другому. — Значит, одна из них садовница, а другая -… Как будет кузнец женского рода? Наш язык не предусматривает такой возможности, и ни один другой, кажется, тоже".

Между тем, на поле появились судьи — по одному от каждой из шести Семей — и торжественно расселись на приготовленных специально для них стульях с высокими спинками.

— Испытания начинаются, — возвестил герольд, и сразу же с первой скамьи поднялись несколько наиболее нетерпеливых мужчин и женщин и заспешили к судьям, ожидавшим их на краях выгороженных площадок.

Посматривая в пол глаза на то, что происходило на поле, Карл достал трубку, набил ее табаком из расшитого бисером кисета, и закурил. Ничего, по-настоящему, интересного он пока не увидел. Но, возможно, самое главное ожидало его впереди?

Следующие несколько часов он с умеренным интересом наблюдал за Испытаниями. Карл не вступал в разговоры с соседями (о чем им было говорить?), не выражал своих эмоций выкриками или бранью, как делали другие (им не владели сейчас столь сильные эмоции), а просто сидел спокойно, курил трубку, делал по временам глоток — другой бренди из фляги, предусмотрительно наполненной во время утренней прогулки, и смотрел. Впечатления от увиденного были противоречивы, но, с другой стороны, происходящее на площадках для испытаний было поучительно.

Мечники оказались, в целом, не плохи, особенно те, кто выступал в поединках от имени города. Но и соискатели и испытующие были одинаково медлительны, и дрались шаблонно. Любой из использованных ими приемов можно было найти в Науке Фехтования Виктора Воина или Мечном Бое Яакова из Во. Впрочем, один совсем молоденький мечник, рыжеватый и веснушчатый, показался Карлу достойным пристального внимания и доли подлинного интереса. Это был настоящий самородок, из тех, в крови которых настоящий боец живет со дня рождения и не умирает никогда. Парнишка — еще птенец, конечно, но птенец сокола — был гибче и значительно быстрее остальных, и, хотя, техника его оставляла желать лучшего, а репертуар был подобен скучной жизни скопца, связки стандартных приемов в его исполнении выглядели просто великолепно. Парнишке не хватало силы, опыта и хорошего учителя, но все это было поправимо. Сила придет, как и опыт, разумеется, если парень проживет достаточно долго, чтобы все это успело случиться, вот только найти достойного учителя будет не просто. Во всяком случае, руки настоящего наставника Карл здесь пока не заметил. Впрочем, если Боги того пожелают, то и случится, и ученик найдет учителя, или наоборот, но только неполное станет полным. Время покажет.

А вот среди стрелков Карл обнаружил достаточно много отличных лучников. Люди на стрелковом поле были, в большинстве своем, старше, чем мечники, опытнее, и качество подготовки у них было много лучше, что и не удивительно. Хороший стрелок, способный научить тебя без промаха посылать стрелу в цель, есть в любой армии. Почти в любой деревне найдется достойный лучник, а вот встретить хорошего мечника гораздо труднее. Однако, наблюдая за испытаниями бойцов, Карл не забывал и о мастерах. Испытания мастеров интересовали его гораздо больше.

Странная вещь Дар. Кто скажет, что он такое? Откуда берется? Кто из Богов наделил им людей? Кто из них был так щедр, или, напротив, так изощренно коварен? Те, кто обладает Даром — Или, быть может, правильнее сказать, болен им? — не любят об этом рассказывать. Они, вообще, предпочитают не говорить о Даре, во всяком случае, не с теми, кто Дара лишен. Не говорят они и о том, как с этим жить. Что это такое, быть Одаренным? Их книги, если они существуют, хорошо спрятаны, их каста замкнута сама в себе. А то, что пишут о них и об их уродстве другие, Дара лишенные, настолько смутно и сумбурно, что никакого положительного мнения составить было не возможно. Ложь сознательная и ложь по неведению, ошибки в интерпретации виденного или слышанного, непроверенные и принципиально не проверяемые слухи, фантазии душевнобольных. Там есть все. Возможно, там спрятана истина, вот только, увидеть ее в мутных водах шарлатанства, недомыслия и злобного невежества, почти не возможно.

Поэтому с таким интересом наблюдал сейчас Карл за испытаниями творящих, но что, на самом деле, видели его глаза? Что нового вынес он из своих наблюдений? Правда заключалась в том, что интерпретировать увиденное было совсем не просто. Почему, например, судьи признали мастером вот этого немолодого сутулого мужчину? Он не сделал, казалось бы, ровным счетом ничего, что указывало бы на проявление силы. Во всяком случае, ничего такого Карл не заметил, лишь привычно кольнуло в висок, и горячая волна омыла глаза по ту сторону орбит, но вот судьи что-то такое увидели, почувствовали, узнали, иначе с чего бы это они так всполошились? Даже со стульев, на которых восседали с выражением брезгливого безразличия уже второй час, повскакали. Окружили растерянного соискателя, закрыли от чужих взглядов и куда-то поспешно увели. А, ведь, до мужчины, как минимум две женщины, продемонстрировали наличие у них Дара и были признаны прошедшими Испытание, но ни в первом, ни во втором случаях, судьи такого энтузиазма не проявляли. Принимали, как данное, свидетельствовали результат, и все. Однако, с обывательской точки зрения, все обстояло как раз наоборот, и реакция зрителей подтверждала такое отношение к произошедшему.

Русая совсем юная девушка в коричневом деревенском платье и грубом дорожном плаще, одним мановением руки зажгла свечу, находившуюся от нее в добрых пяти метрах. На фокус было не похоже, да и судьи признали проявление Дара истинным, хотя больше ничего такого девушка сделать не смогла. Зато другая женщина — постарше, хотя тоже молодая — одетая, как богатая горожанка, творила чудеса минут пять, пока судьи не сочли продолжение неуместным, и не прекратили Испытания. Эта женщина не производила никаких пассов, она вообще ничего не делала, но ярко вспыхнули сразу семь свечей в бронзовом канделябре, а через минуту повалил пар из деревянной бадьи, стоящей на одном из столов. Она вскипятила воду? Скорее всего, да. Хотя опять, как и прежде, не было ничего — ни молнии, ни луча, и ничего другого тоже — что физически соединило бы женщину и предмет, на который она воздействовала своей силой. Во всяком случае, Карл ничего не заметил, лишь тонко кольнуло в висок, и все. Все? Об этом стоило бы поразмышлять, но не сейчас.