"Старик Хоттабыч" - читать интересную книгу автора (Лагин (Гинсбург) Лазарь Иосифович)
VI. НЕОБЫКНОВЕННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В КИНО
Торжествующий Хоттабыч поволок Вольку по лестнице на второй этаж, в фойе.
Около самого входа в зрительный зал томился Женя Богорад, предмет всеобщей зависти учеников шестого класса "Б". Этот баловень судьбы приходился родным племянником старшему администратору кинотеатра «Сатурн», поэтому его пропускали на вечерние сеансы. Ему бы по этому случаю жить да радоваться, а он, представьте себе, невыносимо страдал. Он страдал от одиночества. Ему до зарезу нужен был собеседник, с которым он мог бы обсудить поразительное поведение Вольки Костылькова на сегодняшних экзаменах по географии. И, как назло, ни одного знакомого!
Тогда он решил сойти вниз. Авось там кого-нибудь пошлет ему судьба. На лестничной площадке его чуть не сшиб с ног старик в канотье и расшитых сафьяновых туфлях, который тащил за руку – кого бы выдумали? самого Вольку Костылькова! Волька почему-то прикрывал лицо обеими руками.
– Волька! обрадовался Богорад. Костыльков!..
Но, в отличии от Жени, Волька, очевидно, ничуть не обрадовался этой встрече. Больше того: он сделал вид, будто не узнал своего лучшего приятеля, и метнулся в самую гущу толпы, слушавшей оркестр.
– Ну и не надо! обиделся Женя и пошел в буфет выпить стаканчик ситро.
Поэтому он не видел, как вокруг странного старичка и Вольки начал толпиться народ. Когда же он сам попытался протолкаться туда, куда, по неизвестной для него причине, устремилось столько любопытных, его приятеля окружала плотная и все растущая толпа. Громыхая откидными сиденьями, люди покидали кресла перед эстрадой, Вскоре оркестр играл уже перед пустыми креслами.
– Что случилось? тщетно спрашивал Женя, отчаянно орудуя руками. Если несчастный случай, так я могу отсюда по телефону позвонить... У меня здесь дядя – старший администратор... В чем дело?..
Но никто толком не знал, в чем дело. И так как почти никому ничего не было видно и все интересовались, что же там такое происходит, внутри тесного человеческого кольца, и все друг друга расспрашивали и обижались, не получая вразумительного ответа, то толпа вскоре так разгалделась, что даже стала заглушать звук оркестра, хотя все музыканты старались по этому случаю играть как можно громче.
Тогда на шум прибежал Женин дядя, взгромоздился на стул и крикнул:
– Пожалуйста, разойдитесь, граждане!.. Что вы, бородатого ребенка не видели, что ли?
Лишь только эти слова донеслись до буфета, все бросили пить чай и прохладительные напитки и кинулись смотреть на бородатого ребенка.
– Волька! заорал на все фойе Женя, отчаявшись пробиться внутрь заветного кольца. Я ничего не вижу!.. А ты видишь?.. Он здорово бородатый?..
– Ой, батюшки! чуть не взвыл от тоски злополучный Волька. Только и не хватало, чтобы он...
– Несчастный мальчик! сочувственно завздыхали окружающие его любопытные. Такое уродство!.. Неужели медицина бессильна помочь?..
Сначала Хоттабыч неправильно расценивал внимание, которое уделяли его юному другу. Ему поначалу показалось, что люди сгрудились, чтобы выразить свое уважение Вольке. Потом это его начало сердить.
– Разойдитесь, почтеннейшие! рявкнул он, перекрывая и гул толпы и звуки оркестра. Разойдитесь, или я сотворю с вами нечто страшное!..
Какая-то школьница с перепугу ударилась в слезы. Но взрослых Хоттабыч только рассмешил. Ну, в самом деле, чего страшного можно было ожидать от этого забавного старичка в нелепых розовых туфлях? Стоит только ткнуть его покрепче пальцем, и он рассыплется.
Нет, никто не принял всерьез угрозу Хоттабыча. А старик привык, чтобы его слова приводили людей в трепет. Сейчас он уже был оскорблен и за Вольку и за себя и все больше и больше наливался яростью. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в эту самую минуту не прозвенел звонок. Распахнулись двери зрительного зала, и все пошли занимать свои места. Женя хотел было воспользоваться этим и хоть одним глазком глянуть на небывалое чудо. Но та же самая толпа, которая раньше мешала ему пробиться, сейчас стиснула его со всех сторон и, помимо его воли, потащила с собой зрительный зал.
Едва он успел добежать до первого ряда и усесться, как свет погас.
– Фу! облегченно вздохнул Женя. Чуть не опоздал. А бородатого мальчика я еще перехвачу, когда кончится сеанс...
Тем не менее он все же взволнованно ерзал на стуле, пытаясь разглядеть где-то позади себя это поразительное чудо природы.
Но, к великому его удивлению, беспокойного мальчика уже рядом с ним не оказалось.
– "Пересел! с завистью подумал недавний Женин сосед. Конечно, мало радости сидеть в первом ряду. Одна порча глаз... Мальчишке что? Пересел на чужое место. В крайнем случае, прогонят, так мальчику не стыдно..."
Последними, когда в зрительном зале было уже темно, покинули фойе Вольку с Хоттабычем.
По правде говоря, Волька сначала так расстроился, что решил уйти из кино, не посмотрев картины. Но тут взмолился Хоттабыч.
– Если тебе столь неугодна борода, которой я тебя украсил в твоих же интересах, то я тебя освобожу от нее, лишь только мы усядемся на наши места. Это мне ничего не стоит. Пойдем же туда, куда пошли все остальные, ибо мне не терпится узнать, что такое кино. Сколь прекрасно оно должно быть, если даже умудренные опытом мужи посещают его в столь изнурительный летний зной!
И действительно, только они уселись на свободные места в шестом ряду, как Хоттабыч щелкнул пальцами левой руки.
Но вопреки его обещаниям, ничего с Волькиной бородой не произошло.
– Что же ты мешкаешь? спросил Волька. А еще хвастал!
– Я не хвастал, о прекраснейший из учащихся шестого класса "Б". Я, к счастью, вовремя передумал. Если у тебя не станет бороды, тебя выгонят из любезного твоему сердцу кино.
Как вскоре выяснилось, старик слукавил.
Но Волька этого еще не знал. Он сказал:
– Ничего, отсюда уже не выгонят.
Хоттабыч сделал вид, будто не слышал этих слов.
Волька повторил, и Хоттабыч снова прикинулся глухим.
Тогда Волька повысил голос:
– Гассан Абдуррахман-ибн-Хоттаб!
– Слушаю, о юный мой повелитель, покорно ответствовал старик.
– Нельзя ли потише? сказал кто-то из соседей.
Волька продолжал шепотом, нагнувшись к самому уху печально поникшего Хоттабыча:
– Сделай так, чтобы немедленно не стало у меня этой глупой бороды.
– Нисколько она не глупая! прошептал в ответ старик. Это в высшей степени почтенная и благообразная борода.
– Сию же секунду! Слышишь, сию же секунду!
– Слушаю и повинуюсь, снова промолвил Хоттабыч и что-то зашептал, сосредоточенно прищелкивая пальцами.
Растительность на Волькином лице оставалась без изменения.
– Ну? сказал Волька нетерпеливо.
– Еще один миг, о благословеннейший Волька-ибн-Алеша... отозвался старик, продолжая нервно шептать и щелкать.
Но борода и не думала исчезать с Волькиного лица.
– Посмотри, посмотри, кто там сидит в девятом ряду! прошептал вдруг Волька, забыв на время о своей беде. В девятом ряду сидели два человека, ничем, по мнению Хоттабыча, не примечательные.
– Это совершенно чудесные актеры! с жаром объяснил Волька и назвал две фамилии, известные любому нашему читателю. Хоттабычу они, конечно, ничего не говорили,
– Ты хочешь сказать, что они лицедеи? снисходительно улыбнулся старик. Они пляшут на канате?
– Они играют в кино! Это известнейшие киноактеры, вот кто они!
– Так почему же они не играют? Почему они сидят сложа руки? с осуждением осведомился Хоттабыч. Это, видно, очень нерадивые лицедеи, и мне больно, что ты их столь необдуманно хвалишь, о кино моего сердца.
– Что ты! рассмеялся Волька. Киноактеры никогда не играют в кинотеатрах. Киноактеры играют в киностудиях.
– Значит, мы сейчас будем лицезреть игру не киноактеров, а каких-нибудь других лицедеев?
– Нет, именно киноактеров. Понимаешь, они играют в киностудиях, а мы смотрим их игру в кинотеатрах. По-моему, это понятно любому младенцу.
– Ты болтаешь, прости меня. что-то несуразное, с осуждением сказал Хоттабыч. Но я не сержусь на тебя, ибо не усматриваю в твоих словах преднамеренного. желания подшутить над твоим покорнейшим слугой. Это на тебя, видимо, влияет жара, царящая в этом помещении. Увы, я не вижу ни одного окна, которое можно было бы растворить, чтобы освежить воздух.
Волька понял, что за те несколько минут, которые остались до начала сеанса, ему никак не растолковать старику, в чем сущность работы киноактеров, и решил отложить объяснения на потом. Тем более, что он вспомнил об обрушившейся на него напасти.
– Хоттабыч, миленький, ну что тебе стоит, ну постарайся поскорее!
Старик тяжело вздохнул, вырвал из своей бороды один волос, другой, третий, затем в сердцах выдернул из нее сразу целый клок и стал с ожесточением рвать их на мелкие части, что-то сосредоточенно приговаривая и не спуская глаз с Вольки. Растительность на пышущей здоровьем физиономии его юного друга не только не исчезла – она даже не шелохнулась. Тогда Хоттабыч принялся щелкать пальцами в самых различных сочетаниях: то отдельными пальцами, то всей пятерней правой руки, то левой, то сразу пальцами обеих рук, то раз пальцами правой руки и два раза левой, то наоборот. Но все было напрасно. И тогда Хоттабыч вдруг принялся с треском раздирать свои одежды.
– Ты что, с ума сошел? испугался Волька. Что это ты делаешь?
– О горе мне! прошептал в ответ Хоттабыч и стал царапать себе лицо. О горе мне!.. Тысячелетия, проведенные в проклятом сосуде, увы, дали себя знать! Отсутствие практики губительно отразилось па моей специальности... Прости меня, о юный мой спаситель, но я ничего не могу поделать с твоей бородой!.. О горе, горе мне, бедному джинну Гассану Аодуррахману-ибн-Хоттабу!..
– Что ты там такое шепчешь? спросил Волька. Шепчи отчетливей. Я ничего не могу разобрать.
И Хоттабыч отвечал ему, тщательно раздирая на себе одежды:
– О драгоценнейший из отроков, о приятнейшчй из приятных, не обрушивай на меня свой справедливый гнев!.. Я не могу избавить тебя от бороды!.. Я позабыл, как это делается!..
– Имейте совесть, граждане! зашипели на них соседи. Успеете наговориться дома. Ведь вы мешаете!.. Неужели обращаться к билетеру?
– Позор на мою старую голову! еле слышно заскулил теперь Хоттабыч. Забыть такое простое волшебство! И кто забыл? Я, Гассан Абдуррахман-ибн-Хоттаб, могущественный из джиннов, я, тот самый Гассан Абдуррахман-ибн-Хоттаб, с которым двадцать лет ничего не мог поделать сам Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими!..
– Не хнычь! прошептал Волька, не скрывая своего презрения. Скажи по-человечески, надолго ты меня наградил этой бородой?
– О нет, успокойся, мой добрый повелитель! отвечал старик. К счастью, я околдовал тебя малым колдовством. Завтра к этому времени лицо у тебя снова станет гладким, как у новорожденного... А может быть, мне еще раньше удастся припомнить, как расколдовывается малое колдовство...
Как раз к этому времени на экране кончились многочисленные надписи, которыми обычно начинается всякая картина, потом на нем появились, задвигались и заговорили люди. Хоттабыч самодовольно шепнул Вольке:
– Ну, это я все понимаю. Это очень просто. Все эти люди пришли сюда сквозь стену. Это я тоже умею.
– Ничего ты не понимаешь! улыбнулся Волька невежеству старика. Кино, если хочешь знать, построено по принципу...
Из передних и задних рядов зашикали, и Волькины объяснения прервались на полуслове.
С минуту Хоттабыч сидел как зачарованный. Потом он стал возбужденно ерзать, то и дело оборачиваясь назад, где в девятом ряду, как помнят наши читатели, сидели два киноактера, и он проделал это несколько раз, пока окончательно не убедился, что они одновременно сидят позади него, чинно сложив руки на груди, и несутся верхом на быстрых лошадях там, впереди, на единственной освещенной стене этого загадочного помещения.
Побледневший, с испуганно приподнятыми бровями, старик шепнул Вольке:
– Посмотри назад, о бесстрашный Волька-ибн-Алеша!
– Ну да, сказал Волька, это киноактеры. Они играют в этой картине главные роли и пришли посмотреть, нравится ли нам, зрителям, их игра.
– Мне не нравится! быстро сообщил Хоттабыч. Мне не нравится, когда люди раздваиваются. Даже я не умею в одно и то же время сидеть сложа руки на стуле и скакать на стремительной, ветру подобной лошади. Это даже Сулейман-ибн-Дауд мир с ними обоими! не умел делать. И мне поэтому страшно.
– Все в порядке, покровительственно усмехнулся Волька. Посмотри на остальных зрителей. Видишь, никто не боится. Потом я тебе объясню, в чем дело.
– О царственный Волька! прошептал он, обливаясь холодным потом. Я узнаю этот голос. Это голос царя джиннов Джирджиса!.. Бежим, пока не поздно!
– Ну что за чушь! Сиди спокойно!.. Ничто нам не угрожает.
– Слушаю и повинуюсь, покорно пролепетал Хоттабыч, продолжая дрожать.
Но ровно через секунду, когда на экране помчался прямо на зрителей громко гудящий паровоз, пронзительный крик ужаса раздался в зрительном зале.
– Бежим!.. Бежим!.. вопил не своим голосом Хоттабыч, улепетывая из зала.
Уже у самого выхода он вспомнил о Вольке, в несколько прыжков вернулся за ним, схватил за локоть и потащил к дверям:
– Бежим, о Волька-ибн-Алеша! Бежим, пока не поздно!..
– Граждане... начал билетер, преграждая им дорогу.
Но сразу вслед за этим он вдруг совершил в воздухе красивую, очень длинную дугу и очутился на эстраде, перед самым экраном...
– Чего ты кричал? Чего ты развел эту дикую панику? сердито спросил уже на улице Волька у Хоттабыча.
И тот ответил:
– Как же мне было не кричать, когда над тобой нависла страшнейшая из возможных опасностей! Прямо на нас несся, изрыгая огонь и смерть, великий шайтан Джирджис-ибн-Реджмус, внук тетки Икриша!
– Какой там Джирджис! Какая тетка? Самый обычный паровоз!
– Не собирается ли мой юный повелитель учить старого джина Гассан Абдуррахмана-ибн-Хоттаба, что такое шайтан? язвительно осведомился Хоттабыч.
И Волька понял: объяснять ему, что такое кино и что такое паровоз, дело не пяти минут и даже не часа.
Отдышавшись, Хоттабыч смиренно спросил:
– Чего бы тебе хотелось сейчас, о драгоценнейший зрачок моего глаза?
– Будто не знаешь? Избавиться от бороды!
– Увы, сокрушенно ответствовал старик, я еще бессилен выполнить это твое желание. Но нет ли у тебя какого-нибудь желания? Скажи, и я его в тот же миг исполню.
– Побриться!.. И как можно скорее!
Спустя несколько минут они были в парикмахерской.
Еще минут через десять усталый мастер высунулся из распахнутых дверей мужского зала и крикнул:
– Очередь!
Тогда из укромного уголка подле самой вешалки вышел и торопливо уселся в кресле мальчик с лицом, закутанным в драгоценную шелковую ткань.
– Прикажете постричь? спросил парикмахер, имея в виду прическу мальчика.
– Побрейте меня! ответил ему сдавленным голосом мальчик и снял шаль, закрывавшую его лицо по самые глаза.