"Старик Хоттабыч" - читать интересную книгу автора (Лагин (Гинсбург) Лазарь Иосифович)
VII. БЕСПОКОЙНЫЙ ВЕЧЕР
Хорошо, что Волька не был брюнетом. У Жени Богорада, например, щеки после бритья стали бы отсвечивать синевой. А у Вольки, когда он вышел из парикмахерской, щеки ничем не отличались от щек всех сверстников.
Шел уже восьмой час, но еще было совсем светло и очень жарко.
– Нет ли в вашем благословенном городе лавки, где продают шербет или подобные шербету прохладительные напитки, дабы смогли мы утолить нашу жажду? спросил Хоттабыч.
– А ведь верно! подхватил Волька. Хорошо бы сейчас холодненького лимонаду или крюшону!
Они зашли в первый попавшийся павильон фруктовых и минеральных вод, сели за столик и подозвали официантку.
– Пожалуйста, две бутылки лимонной воды, сказал Волька.
Официантка кивнула головой и пошла к стойке, но Хоттабыч сердито окликнул ее:
– А ну, подойди-ка поближе, недостойная прислужница! Мне не нравится, как ты ответила на приказание моего юного друга и повелителя.
– Хоттабыч, перестань, слышишь! Перестань... зашептал было Волька.
Но Хоттабыч ласково закрыл ему рот своей сухой ладошкой:
– Не мешай хоть мне вступиться за твое достоинство, если сам ты, по свойственной тебе мягкости, не выбранил ее...
– Ты ничего не понял!.. не на шутку испугался Волька за официантку. Хоттабыч, я же тебе русским языком говорю, что...
Но тут он вдруг с ужасом почувствовал, что лишился дара речи. Он хотел броситься между стариком и все еще ничего не подозревавшей девушкой, но не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
Это Хоттабыч, чтобы Волька ему не мешал в том, что он считал делом своей чести, легонько прищемил большим и указательным пальцами левой руки мочку Волькиного правого уха и тем обрек его на молчание и полную неподвижность.
– Как ты ответила на приказание моего юного друга? повторил он, снова обращаясь к официантке.
– Я вас не понимаю, гражданин, вежливо отвечала ему девушка. Приказания никакого не было. Была просьба, и я пошла ее выполнять. Это во-первых. А во-вторых, у нас не принято «тыкать». У нас принято обращаться к незнакомым людям на «вы». И меня удивляет, что вам это неизвестно, хотя это известно любому культурному советскому человеку.
– Ты что ж, учить меня хочешь? вскричал Хоттабыч. На колени! Или я превращу тебя в пыль!..
– Стыдитесь, гражданин! вмешалась кассирша, наблюдавшая за этой возмутительной сценой, благо посетителей, кроме Вольки с Хоттабычем, в павильоне не было. Разве можно так хулиганить, тем более в ваши годы!
– На колени! прорычал вне себя Хоттабыч. И ты на колени! указал он перстом на кассиршу. И ты! крикнул он второй официантке, спешившей на помощь своей подруге. Все три немедленно на колени и молите моего юного друга, чтобы он вас помиловал!
С этими словами он вдруг стал расти в размерах, пока не достиг головою потолка. Это было страшное и удивительное зрелище. Кассирша и вторая официантка упали в обморок от ужаса, но первая официантка, хоть в побледнела, спокойно сказала Хоттабычу:
– Стыдитесь, гражданин! Ведите себя, как полагается в общественном месте... И если вы порядочный гипнотизер...
Она думала, что старик проделывал над ними опыты гипноза.
– На колени! снова проревел Хоттабыч. Я кому говорю, на колени?!
За три тысячи семьсот тридцать два года его жизни это был первый случай, когда обыкновенные смертные осмеливались ослушаться его приказаний. Хоттабычу казалось, что это роняет его в глазах Вольки, а ему страшно хотелось, чтобы Волька уважал его и ценил его дружбу.
– Падай ниц, о презренная, если тебе дорога жизнь!
– Об этом не может быть и речи, отвечала дрожащим голосом храбрая официантка. Это за границей, в капиталистических странах, работники общественного питания вынуждены выслушивать всякие грубости от клиентов, но у нас... И вообще непонятно, чего вы повышаете голос... Если есть жалоба, можете вежливо попросить у кассирши жалобную книгу. Жалобная книга выдается по первому требованию... Наш павильон, знаете ли, посещают самые известные гипнотизеры и иллюзионисты, но никогда ничего такого себе не позволяли. Правильно я говорю, Катя? обратилась она за подружкой к подруге, которая уже успела прийти в себя.
– Тоже выдумал, отвечала Катя, всхлипнув, на колени становиться! Безобразие какое!..
– Вот как?! окончательно разошелся Хоттабыч. Так вот до чего доходит ваша дерзость?! Ну что ж, вы сами того хотели!
Привычным жестом он выдрал из своей бороды три волоска и отнял левую руку от Волькиного уха, чтобы разорвать их на мельчайшие части.
Но стоило лишь Хоттабычу оставить Волькино ухо в покое, как Волька, к великой досаде старика, вновь обрел дар речи и свободу в распоряжении своим телом, Первым делом он схватил Хоттабыча за руку:
– Что ты, Хоттабыч! Что ты задумал!
– Я задумал наказать их, о Волька. Поверишь ли, стыдно признаться: сначала я хотел их поразить громом. Поражать людей громом ведь это по силам любому самому завалящему ифриту!..
Тут Волька, несмотря на серьезность положения, нашел в себе мужество вступиться за науку.
– Удар грома... сказал он, лихорадочно размышляя, как отвести беду, нависшую над бедными девушками, удар грома никого поразить не может. Поражает людей разряд атмосферного электричества молния. А гром не поражает. Гром это звук.
– Не знаю, сухо отозвался Хоттабыч, не желавший опускаться до споров с неопытным юнцом. Не думаю, чтобы ты был прав. Но я передумал. Я не поражу их громом. Лучше я превращу их в воробьев. Да, пожалуй, в воробьев.
– Но за что?
– Я должен наказать их, о Волька, Порок должен быть наказан.
– Не за что наказывать! Слышишь!
Волька дернул Хоттабыча за руку. Тот уже собрался порвать волоски: тогда было бы поздно.
Но волоски, упавшие было на пол, сами по себе вновь очутились в темной шершавой ладошке Хоттабыча.
– Только попробуй! закричал Волька, заметив, что старик снова собрался порвать волоски. Ах, так!.. Тогда и меня превращай в воробья! Или в жабу! Во что угодно превращай! И вообще считай, что на этом наше знакомство закончено! Мне решительно не нравятся твои замашки. И все! Превращай меня в воробья! И пусть меня сожрет первая попавшаяся кошка!
Старик опешил:
– Разве ты не видишь, что я хочу это сделать, чтобы впредь никто не смел относиться к тебе без того исключительного почтения, которого ты заслуживаешь своими бесчисленными достоинствами!
– Не вижу и не желаю видеть!
– Твое приказание для меня закон, смиренно отвечал Хоттабыч, искренне недоумевавший по поводу непонятной снисходительности своего юного спасителя. Хорошо, я не буду превращать их в воробьев.
– И ни во что другое!
– И ни во что другое, покорно согласился старик и все же взялся за волоски с явным намерением порвать их.
– Зачем ты хочешь рвать волоски? снова всполошился Волька.
– Я превращу в пыль все товары, и все столы, и все оборудование этой презренной лавки!
– Ты с ума сошел! вконец возмутился Волька. Ведь это государственное добро, старая ты балда!
– Да позволено мне будет узнать, что ты, о бриллиант моей души, подразумеваешь под этим неизвестным мне словом «балда»? с любопытством осведомился Хоттабыч.
Волька покраснел, как морковка.
– Понимаешь ли... как тебе сказать... э-э-э... Ну, в общем, «балда»-это что-то вроде мудреца.
Тогда Хоттабыч решил запомнить это слово, чтобы при случае блеснуть им в разговоре.
– Но... начал он.
– Никаких «но»! Я считаю до трех. Если ты после того, как я скажу «три», не оставишь в покое этот павильон, можешь считать, что мы с тобой не имеем ничего общего и что между нами все кончено, и что... Считаю: раз!.. два!.. т...
Волька не успел досказать коротенькое слово «три». Горестно махнув рукой, старик снова принял свой обычный вид и сумрачно проговорил:
– Пусть будет по-твоему, ибо твое благоволение для меня драгоценней зениц моих очей,
– То-то же, сказал Волька. Теперь осталось извиниться, и можно спокойно уходить.
– Благодарите же своего юного спасителя! сурово крикнул Хоттабыч девушкам.
Волька понял, что вырвать извинение из уст старика не удастся.
– Извините нас, пожалуйста, товарищи, сказал он. И если можно, не очень обижайтесь на этого гражданина. Он приезжий и еще не освоился с советскими порядками. Будьте здоровы!
– Будьте здоровы! вежливо отвечали девушки.
Они еще толком не пришли в себя. Им было и удивительно и страшновато. Но, конечно, им и в голову не могло прийти, насколько серьезной была опасность, которой они избежали.
Они вышли вслед за Хоттабычем и Волькой на улицу и стояли у дверей, глядя, как медленно удалялся этот удивительный старичок в старомодной соломенной шляпе, пока наконец, влекомый своим юным спутником, не скрылся за поворотом.
– Откуда такие озорные старики берутся, ума не приложу! вздохнула Катя и снова всхлипнула.
– Какой-нибудь дореволюционный гипнотизер, жалостливо сказала ее храбрая подруга. Наверно, пенсионер. Соскучился, выпил, может быть, лишнего... Много ли такому старичку требуется!
– Да-а-а, присоединилась к ее мнению кассирша, старость не радость... Пойдемте, девушки, в помещение!..
Но, очевидно, на этом не суждено было кончиться сегодняшним злоключениям. Лишь Волька с Хоттабычем вышли на улицу Горького, в глаза им ударил ослепительный свет автомобильных фар. Казалось, прямо на них мчалась оглашая вечерний воздух пронзительной сиреной, большая санитарная машина.
И тогда Хоттабыч страшно изменился в лице и громко возопил:
– О горе мне, старому и несчастному джинну! Джирджис, могучий и беспощадный царь шайтанов и ифритов, не забыл нашей старинной вражды, вот он и наслал на меня страшнейшее из своих чудовищ!
С этими словами он стремительно отделился от тротуара, уже где-то высоко, на уровне третьего или четвертого этажа, снял свою соломенную шляпу, помахал ею Вольке и медленно растаял в воздухе, крикнув на прощанье:
– Я постараюсь разыскать тебя, о Волька-ибн-Алеша! Целую пыль под твоими ногами!.. Пока!..
Между нами говоря, Волька даже обрадовался исчезновению старика. Было не до него. У Вольки подкашивались ноги при одной мысли, что ему сейчас предстояло возвратиться домой.
В самом деле, попробуйте поставить себя на его место. Человек ушел из дому для того, чтобы сдать экзамен по географии, посетить кино и к половине седьмого вечера чинно и благородно вернуться домой обедать. Вместо этого он возвращается домой в десятом часу, позорно провалившись на экзамене, и, что самое ужасное, с бритыми щеками! Это в неполные тринадцать лет! Сколько он ни думал, но выхода из создавшегося положения ему найти не удалось. Так ничего и не придумав, он поплелся в тихий, полный длинных предзакатных теней Трехпрудный переулок.
Он прошел мимо удивленного дворника, вошел в подъезд, поднялся на площадку второго этажа и, тяжко вздохнув, нажал кнопку звонка. В глубине квартиры раздались чьи-то шаги, и незнакомый голос спросил через закрытые двери.
«Это я», хотел сказать Волька и вдруг вспомнил, что с сегодняшнего утра он уже здесь не проживает.
Ничего не ответив новому жильцу, он быстро сбежал по ступенькам, с независимым видом пошел мимо продолжавшего удивляться дворника и, выйдя из переулка, сел в троллейбус. Но несчастья преследовали его в этот день. Где-то, скорее всего в кино, он потерял кошелек, Пришлось вылезть из троллейбуса и пойти пешком.
На новой квартире Вольку встретила бабушка, обеспокоенная его долгим отсутствием. Отец еще не вернулся с работы. Он задержался на заседании завкома. Мама после занятий в вечернем университете, очевидно, зашла за ним на завод.
У Вольки, несмотря на все его усилия казаться спокойным и счастливым, было такое мрачное лицо, что бабушка решила первым делом накормить его, а уж потом приступить к расспросам.
– Ну как, Воленька? нерешительно осведомилась она, когда ее единственный внучек быстро управился с обедом.
– Да как тебе сказать... неопределенно ответви Волька и, на ходу стаскивая с себя футболку, отправился спать.
Бабушка с молчаливым сочувствием проводила его ласковым и печальным взглядом. Нечего было расспрашивать – все было ясно.
Волька, вздыхая, разделся, вытянулся на свежей, прохладной простыне, но покоя не обрел.
На столике около его кровати блистала многокрасочной суперобложкой толстая книга большого формата. У Вольки екнуло сердце: так и есть, та самая, давно желанная книга по астрономии! И на заглавном листе крупным, с детства знакомым почерком написано: «Высокообразованному ученику седьмого класса, действительному члену астрономического кружка при Московском планетарии Владимиру Алексеевичу Костылькову от его любящей бабушки».
Какая смешная надпись! Всегда бабушка придумает что-нибудь смешное. Но почему же Вольке совсем не смешно, ах, как не смешно! И ему, представьте себе, нисколько не приятно, что наконец-то он дождался этой пленительной книги, о которой так давно мечтал. Тоска, тоска его снедает. В груди дыханье стеснено... Нет, он так больше не может!
– Бабушка! крикнул он, отвернувшись от книги. Бабушка, можно тебя на минутку?
– Ну, чего тебе там, баловник? будто бы сварливо откликается бабушка, довольная, что ей можно будет еше на сон грядущий потолковать с внучком. Угомон тебя не берет, астроном ты этакий, полуночник!
– Бабушка! жарко шепчет ей Волька. Закрой дверь и сядь ко мне на кровать. Мне тебе нужно сообщить одну страшно важную вещь.
– А может быть лучше на утречко отложить такой важный разговор? отвечает бабушка, сгорая от любопытства.
– Нет, сейчас, обязательно сию же минуту. Я... Бабушка, я не перешел в седьмой класс... То есть я пока еще не перешел... Я не выдержал экзамена...
– Провалился? тихо ахает бабушка.
– Нет, не провалился... Я не выдержал, но и не провалился... Я стал излагать точку зрения древних про Индию, и про горизонт, и про всякое такое... Я это все правильно рассказал... А научную точку зрения мне как-то не удалось осветить... Я себя очень неважно почувствовал, и Павел Васильевич мне сказал, чтобы я пришел, когда хорошенечко отдохну...
Даже сейчас, даже бабушке он не мог решиться сказать про Хоттабыча. Да она бы и не поверила и подумала бы, чего доброго, что он и в самом деле заболел.
– Я раньше хотел скрыть это, а сказать, когда уже сдам, но мне стало совестно... Ты понимаешь?
– А что ж тут, Воленька, не понимать! сказала бабушка. Совесть – великая вещь. Хуже нет, как против совести своей идти... Ну, спи, спокойно, астроном мой дорогой!
– Ты книжку пока забери, дрожащим голосом предложил Волька.
– И не подумаю. Куда мне ее девать? Считай, что я тебе ее до поры до времени сдала на хранение... Ну, спи. Спишь?
– Сплю, отвечал Волька, у которого с признанием точно гора с плеч свалилась. И я тебе обещаю, я тебе честное пионерское даю, что сдам географию на «пять»! Ты мне веришь?
– Конечно, верю. Ну спи, спи, набирайся сил... А как родителям мне говорить или сам скажешь?
– Лучше ты.
– Ну, спи спокойно!
Бабушка поцеловала Вольку, погасила свет и вышла из комнаты.
Некоторое время Волька лежал, затаив дыхание. Ему хотелось услышать, как бабушка будет сообщать его родителям печальную весть, но, так ничего и не расслышав, он заснул.