"Витязь в овечьей шкуре" - читать интересную книгу автора (Куликова Галина)

Глава 7

На ужин ее тоже не позвали, и Наташа приуныла. Голод сверлил желудок, поэтому она взяла гордость под мышку и отправилась к Генриху. «Конечно, может, он и преступник, — подумала она, — но все-таки еще и эконом! И обязан кормить всех, кто гостит и работает в доме. У нее, по крайней мере, работа с проживанием и питанием. И куда подевалось питание?»

— Хотите что-то попросить? — поинтересовался Генрих странным тоном.

— Яблоко, — хмуро ответила Наташа.

— А что-нибудь посущественней? Может быть, попросите жареную курицу? — не отставал эконом. — С оливками и морковным салатом?

— А у вас есть?

Генрих пошевелил усами, подошел к двери и захлопнул ее ногой.

— Андрей Алексеич, — шепотом объяснил он, — велел давать вам только то, что вы попросите.

Сказал, что надо исправлять ваш несносный характер.

— Так и сказал?

— Слово в слово.

«Ах, негодяй! — усмехнулась про себя Наташа. — Мелкая мужская месть. Он не может мной управлять и не хочет с этим смириться».

Было около полуночи, когда она наконец собралась ложиться спать. Подошла к окну, чтобы поплотнее задернуть шторы — а то вдруг Бубрик и ее решит сфотографировать? Под кустом шиповника она увидела целующихся Марину и Валеру.

«Самое место, — подумала Наташа. — У папы под окном». И тут же ее пронзила мысль: комната мальчишки пуста! Он теперь бог знает, когда в нее возвратится, может, только под утро. Самое время узнать, что у него под подушкой. Вряд ли он сообразил, что она видела и все поняла.

Одернув ночную рубашечку с подругиного плеча, Наташа высунулась в коридор и, никого не заметив, совершила короткую перебежку до соседней двери. В комнате Козлова горел свет, постель была разобрана и смята, на тумбочке обложкой кверху лежала книга. Вероятно, он уже улегся и читал, когда Марина вызвала его на улицу. Наташа сунула руку под подушку и нащупала нечто. Вытащила, взглянула и от разочарования села на постель. Чертовы влюбленные! От них одна только головная боль.

Под подушкой обнаружилась фотография Марины. Вот зачем Козлов пробирался в Наташину комнату! Целая стена в этой комнате была увешана фотографиями семьи Покровских. Вероятно, прежде его уже оставляли здесь ночевать и, возможно, даже в той самой комнате, которая теперь досталась ей, Наташе. В тот раз он ничего не стырил — наверное, любовался снимками со своего спального места.

А в этот раз любоваться оказалось нечем, и он решил умыкнуть хотя бы одну фотокарточку любимой девушки. Хотя это и странно…

Наташа недодумала свою мысль до конца, повертела трофей в руках и тут увидела паука, который подползал к ее ступне. Повинуясь инстинкту, она подобрала под себя ноги и тут… В комнату вошел Покровский.

— Что это, черт побери, вы тут делаете?! — зловещим голосом спросил он, и желваки заходили на его скулах туда-сюда, словно поршни.

— Ничего особенного, — пожала плечами Наташа, прекрасно представляя, как она выглядит со стороны. — У меня… У меня туалетная бумага закончилась. Вот, зашла попросить по-соседски.

— А почему вы не зашли к Генриху? — клокоча от ярости, поинтересовался Покровский.

— К Генриху неудобно. Он за целый день устает, а я ему буду мешать спать. А мальчишка — тот ничего, выспится!

— Вы врете, — заявил Покровский.

— Можете пойти и посмотреть — туалетной бумаги у меня нет. И вообще — с какой стати вы инспектируете комнаты по ночам?

— Мне показалось, что хлопнула входная дверь, хотя сегодня я запер ее на ключ.

— Ее наверняка открыла ваша дочь — она пошла прогуляться.

— Я вышел в холл и тут увидел, как вы тайком пробрались в козловскую комнату.

— Если вы заметили, в козловской комнате нет Козлова.

— И вы влезли в его кровать, чтобы его дождаться.

Покровский развернулся и вышел. Наташа немедленно слезла с постели, вернула фотографию на место и высунулась в окно, чтобы убедиться, что путь к отступлению все еще свободен. Влюбленные покинули свой пост и отправились в беседку — там, вдали, белела Маринина кофточка.

Не успела она выйти в коридор, как Покровский выскочил из комнаты Генриха ей навстречу.

В руках у него была большая упаковка туалетной бумаги — в два ряда. Он шагнул к Наташе и молча сунул ей свой трофей. И побежал вниз по лестнице в темноту.

— Мерси, — буркнула она ему вслед, плотно прижала бумагу к себе и, протопав еще несколько шагов, вошла в свою комнату.

Она не успела сообразить, почему сейчас здесь так темно — ведь лампа оставалась включенной.

Сделала только один шаг внутрь, и тут кто-то обхватил ее сзади за горло. Блеснуло лезвие, и нож вонзился в рулон туалетной бумаги. В тот же миг Наташа так заорала, что у птичек, живших под крышей дома, сделался сердечный приступ.

Покровский ворвался в ее комнату, словно торнадо. Включил свет и увидел Наташу, которая вертелась вокруг своей оси, согнувшись пополам.

— Вы что?! — закричал он. — Вы умираете?!

— Папа, папа! — позвала с улицы Марина. — Он побежал туда!

Покровский высунулся в окно и услышал, как где-то поблизости заревел мотоцикл. Сначала взвыл мотор, затем звук его стал стремительно удаляться. Запыхавшиеся Марина с Валерой подняли головы и начали объяснять с крыльца:

— Мы сидели в беседке, болтали… И тут раздался крик. И этот человек выскочил на карниз, потом схватился за плющ и в один миг оказался на земле. Он был весь черный.

— Негр, что ли?

— Мы не разглядели, — развел руками Валера.

В комнате Марины в этот момент появился Генрих в длинном халате и шлепанцах. Усы у него стояли торчком, словно он собирался на войну и лихо закрутил кончики. В руках в качестве оружия эконом держал керамическую вазу.

— Вы можете объяснить, что случилось? — спросил Покровский так сердито, словно это Наташа на кого-то напала.

Несмотря на пережитое потрясение, мозг ее четко заработал. Если она сейчас распустит язык и все расскажет ему о собственных неприятностях, он запросто прогонит ее вон. Мало ему своих преступников, тут еще посторонние навязались? Нет, ни за что она ему не признается в том, что произошло.

— Чего хотел этот человек? — продолжал допытываться Покровский. — Он вас напугал?

Дурацкий вопрос! Еще бы он ее не напугал! Он напугал ее до смерти.

— Он, — сказала Наташа, пытаясь перевести дух. — Он меня… Того… Домогался.

— Что-о?! — завопил разъяренный Покровский. — Во всем поселке не нашлось другой женщины, чтобы ее домогаться?! Вы одна такая несравненная, что необходимо было лезть ночью в окно второго этажа?!

Она решила, что он сейчас затопает ногами и начнет расшвыривать предметы, поэтому втянула голову в плечи.

— И как вы успели понять, что он вас домогался?! Прошло всего две секунды, как вы в комнату вошли!

— Андрей Алексеич, — удивился Генрих. — Чего ты на нее орешь-то?

От этой защиты Наташа вдруг почувствовала, что к ее горлу подступают горячие слезы. Она собрала лицо в гармошку и зарыдала.

— А! — взъярился Покровский. — Плакать?

Плачьте без меня. — Перед дверью он фыркнул и насмешливо повторил:

— Домогался!

— А что такого? — прорыдала ему вслед Наташа. — Что же — меня и домогаться уже нельзя?!

— Да вы себя видели? — обернулся тот, и Генрих со своей вазой попятился в коридор. — В гостиницу на свидание к этому Ерискину вы приходили конфеткой! И в принципе — умозрительно! — я могу понять, что он от вас голову потерял. Но теперь! Теперь вы похожи на черт знает что! Головка, как у черепахи, одежда — не поддается критике…

Парфюмерия забыта, о косметике я вообще не говорю!

— Головка, как.., у черепахи? — недоверчиво переспросила Наташа, перестав рыдать.

— Где вы взяли те брюки, в которых щеголяли перед моими гостями?

— Как у черепахи?!

— Вашей обуви место на ближайшей свалке!

— Папа! — крикнула Марина снизу. — Что будем делать?

— Как у черепахи?!

— Вероятно, это был сумасшедший, который не знал, кто проживает в этой комнате! Вас перепутали.., с Линой! Вот за ней-то, я уверен, можно и побегать и на второй этаж влезть!

— Но вы ведь сами просили в агентстве такую женщину, которая несексуально выглядит! — закричала Наташа.

— Несексуально — не значит тошнотворно!

Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Через пару минут они с Генрихом оба объявились на улице и, присоединившись к Марине с Валерой, начали обсуждать ситуацию. Наташа сидела на постели, выпучив глаза. Да как он смел?!

Как у него язык повернулся?! А она-то думала, что небезразлична ему… Какая дура!

— Папа, — спросила Марина испуганно. — Почему ты так себя вел?

Покровский засунул руки глубоко в карманы и, поглядев на луну, признался:

— Я испугался. Что, если бы ее убили?

— Да, сейчас это совершенно ни к чему, — согласился Генрих, и Валера Козлов недоумевающе посмотрел на него.

— Генрих, отыщи фонарь, сходи к Аркадию, покличь Азора. Возьмем его напрокат. Он, конечно, защитник никакой, но зато лает на каждый чих.

— Вот у нас жизнь начнется! — пробурчал эконом.

— Не выставлять же караул у нее перед дверью!

«У нее — это у меня», — поняла Наташа, которая отлично все слышала через открытое окно. Утерев нос, она встала и подошла к упаковке туалетной бумаги, которая валялась на полу. Выходит, если бы не ее маленькая ложь про то, что закончилась бумага, нож сейчас оказался бы у нее в животе. Она достала его из разрезанного рулонам повертела перед глазами. Обычный ножик, не очень большой — с таким удобно ходить по грибы. Вот только лезвие заточено с обеих сторон…

Коленки у нее затряслись, и нож выпал на пол.

Наташа посмотрела на него и на негнущихся ногах отправилась к телефону.

— Парамонов? — спросила она, когда ей ответили. — А кто? А Парамонова позовите, пожалуйста! Скажите, это Наталья Смирнова по поводу покушения. Несостоявшегося. На меня. Парамонов, вы? Меня только что хотели убить. В поселке Березкино. Да, по Савеловской. При чем здесь обезьяны? С ума вы сошли? Я вам не звонила! А впрочем… Я была так напугана… Не знаю… Но сегодня на меня точно покушался человек. У вас же есть два аналогичных нападения — когда ножом прямо в живот. Ничего себе — откуда я знаю! Я ведь живу в этом районе. — Она некоторое время слушала, потом подсказала:

— Да, но у меня на животе была туалетная бумага. Да нет, со мной все хорошо, спасибо. В доме Покровского Андрея Алексеевича.

Только он не должен ничего знать, вы понимаете?

Едва она положила трубку и спрятала нож, как в дверь постучали.

— Войдите! — крикнула Наташа разбухшим от слез голосом.

Вошел Покровский, держа за ошейник лохматого Азора.

— Мне показалось, что вы на меня обиделись, — сказал он, сумрачно взирая на нее. — Азор, лежать! Если вы обиделись, то извините.

— Хорошо, — сказала Наташа, глядя в сторону.

Подбородок ее был выставлен вперед, как у особы королевской крови, которая видит что-то ее недостойное. Свой «ежик» она ощущала теперь, после его оскорблений, всеми фибрами души.

— Вот вам сторож на ночь, — Покровский мотнул головой на Азора, который положил голову на лапы и постучал хвостом об пол. — Пес неоднократно бывал в доме, отлично всех нас знает, так что не будет сильно беспокоиться. Зато он поднимает шум, когда слышит что-нибудь подозрительное.

— Благодарю, — сказала Наташа. — Если вы не против, завтра вечером, после работы, — она подчеркнула это «после работы», — я съезжу в город по делам. Утром вернусь.

— По делам? — удивился Покровский. — До утра?

— Куплю себе дезодорант и пудру. И платочек на голову.

— Послушайте, — сердито сказал он. — Если вы всерьез вздумали дуться, то этот факт может плохо отразиться на общем климате… Вы понимаете?

— Не собираюсь я дуться, — соврала Наташа. — Разрешите, я лягу спать. Я пережила стресс, мне нужно отдохнуть.

— Мы решили не обращаться в милицию по поводу случившегося инцидента. Вы — человек посторонний, не имеете ко мне никакого отношения.

Вряд ли тот тип, который вас.., м-м.., домогался, как-то связан с убийством Алисы, верно? Какой-нибудь случайный, залетный псих. Вы не обиделись?

— Успокойтесь, я не обидчива, — заявила Наташаquot; которая на самом деле была обижена до глубины души.

— Тогда — спокойной ночи, — сказал Покровский и вышел.

В город Наташа, ясное дело, не собиралась, а собиралась следить за Бубриком и Генрихом. У них завтра «плановая» встреча, если верить тому подслушанному телефонному разговору. На этот раз Генрих должен отправиться к своему приятелю гораздо раньше полуночи. Так что ей следует заранее усесться в засаде, чтобы ничего не пропустить.

Когда Наташа улеглась в постель и накрылась одеялом, ее начало колотить от пережитого ужаса.

Нож, который она спрятала в шкаф под полотенца, внезапно возник перед ее мысленным взором.

Было так страшно, что кружилась голова.

— Азор! — крикнула Наташа. — Иди ко мне, собаченька! — И похлопала рукой по одеялу.

Недолго думая, собаченька прыгнула на постель и завозилась, устраиваясь. Вероятно, дома она проделывала это неоднократно.

— Охраняй, Азор! — приказала Наташа и обняла его за шею двумя руками.

Утром Наташа первым делом позвонила Ольге и все ей рассказала.

— Тебе надо бежать оттуда! — заявила испуганная подруга. — Немедленно.

— Нет, Ольга, Парамонов обещал прислать мне кого-нибудь на подмогу. По крайней мере, теперь-то он разобрался в ситуации. Понять не могу, почему раньше у нас не получался нормальный диалог.

Но ты должна мне помочь в другом. Можешь подъехать в Березкино после работы?

— Конечно! А зачем?

— Покровский раскаялся в том, что попросил несексуальную женщину. Теперь ему нужна нормальная.

— А где ее взять? — удивленно спросила Ольга.

— Из меня сделать, естественно! Давай, дорогая, думай, как исправить все то, что мы натворили. У тебя материальная помощь, которую выделил мне начальник, так что — трать, не стесняйся.

— Кстати, первый раз вижу, чтобы столь мелкой сошке, как ты, выделяли такие большие деньги в качестве материальной помощи. Что ты сказала начальнику?

— Да ничего, — пожала плечами Наташа. — Он сам предложил! В общем, так. Приезжай завтра к семи, я отнесу твои покупки в дом, потом сяду в твою машину, и мы как будто бы уедем в город.

— А на самом деле?

— А на самом деле я пойду в разведку.

— С кем?

— С собакой.

— Господи, где ты возьмешь собаку?

— Да вот она у меня тут лежит. Азор, голос!

— Гав! — с удовольствием сказал Азор.

— Ну, я смотрю, ты там обжилась, — констатировала Ольга и стала спрашивать, как проехать к дому Покровского.

Только Наташа начала ей объяснять, как в комнату без стука ворвался сам Покровский с бадминтонной ракеткой в руке.

— Что?! — закричал он, выставив ракетку перед собой.

— Что?! — испуганно повторила Наташа, глядя на него во все глаза.

— Азор залаял!

— Он просто так.

— Уверены?

— Ну, вы вообще, Андрей Алексеевич! — возмутилась Наташа. — То в кабинет стучали, а то в спальню без стука влетаете.

— Да ладно вам, — отмахнулся тот. — Что я тут у вас могу увидеть особенного? Ваше голое тело?

Ну, даже если увижу — без чувств не упаду.

— Не зарекайтесь, — ехидно заметила Наташа и снова поднесла трубку к уху. — Алло, ты меня слушаешь?

— Что это у вас за странные отношения? — тотчас же спросила потрясенная Ольга. — В жизни никогда не слышала, чтобы так разговаривали с человеком, к которому нанялись на работу. В конце концов, я руковожу агентством по трудоустройству, которое несет за тебя ответственность как за работника!

— Успокойся, он не станет жаловаться.

— — Ты уверена?

— На все сто. Ты, главное, одежду мне привези.

— И туалетную воду. И лак для ногтей.

— Что ты меня учишь? — хмыкнула Ольга. — Мне достаточно было послушать вашу беседу, чтобы сообразить, что надо привезти.

— Кстати, Ольга, скажи своей любимой сестре, что она большая, набитая соломой дура. И, будь любезна, не смягчай эпитетов.

— Я забыла тебя предупредить, — пробормотала Ольга. — А что, этот шут гороховый уже появлялся?

— Еще как появлялся! Вы вообще — спрятали меня, называется! А потом всем, кому не лень, даете мой адрес. Выходит, за Ерискиным слежка была. И это вы меня рассекретили с Ксюшей.

Ольга долго ныла и извинялась, прежде чем положить трубку.

Наташа отказалась от завтрака, взяв с собой чашку чаю. Уж сегодня-то она потрудилась на славу! Злость на Покровского оказалась отличным стимулом для ударной работы. На обед он позвал ее сам, внимательно оглядев папки, перекочевавшие из одной стопки в другую.

— Как вы думаете, — спросил он, — сколько времени потребуется на то, чтобы привести архив в божеский вид?

— Я постараюсь все сделать побыстрее, — холодно ответила Наташа, поднося вилку ко рту.

На Генриха она старалась не смотреть, потому что видела в его поведении явные признаки волнения, что ее не просто настораживало — пугало.

Версия с бесстыдными фотографиями казалась ей самой удобоваримой. А там — кто его знает? Эти чертовы ноги под кроватью не давали ей покоя.

Азор, которого выпускали погулять, а потом снова затащили внутрь, повсюду бегал и цокал когтями. В какой-то момент они с собакой остались в доме одни — Генрих о чем-то спорил с садовником возле беседки, Марина с Валерой отправились прогуляться, а Покровский засел в гараже и чем-то там стучал. Наташа встала размять спину и вышла в холл, сладко потягиваясь. Потом вспомнила про нож и подумала — на месте ли он? Хорошо ли она его спрятала?

На всякий случай она решила это проверить и отправилась на второй этаж. Азор побежал следом, вырвался вперед, резко свернул вправо и боднул головой дверь комнаты Генриха. Ворвался внутрь, промчался вихрем по помещению и выскочил. По дороге что-то такое уронил, и это что-то с грохотом повалилось на пол.

— Балда такая! — попеняла ему Наташа и засунула голову в комнату.

На полу валялись сброшенные псом вещи, которые Генрих, по-видимому, достал из комода.

Ящики комода были открыты, а вещи лежали повсюду, в том числе и на стульях. Наташа двумя руками стала собирать все, что оказалось на полу.

В том числе там была довольно большая шкатулка, из которой вывалились фотография и письмо. На снимке была изображена довольно молодая женщина с прелестными ямочками на щеках и задорным взглядом. Наташа повернула фотографию обратной стороной и прочитала: «Дорогому Генриху на память, Мария».

Значит, это его жена — та, что не справилась с управлением машины и разбилась на дороге. Надо же — она моложе Генриха, и намного! Бумага, на которой было написано письмо, на уголках пожелтела, выходит, этому письму тоже не день и не два.

Наташа не собиралась читать письмо, она только кинула на него взгляд и немедленно зацепилась им за слова: «В моей смерти прошу никого не винить». Господи боже! Неужели жена Генриха покончила с собой?! Наташа торопливо развернула бумагу и начала лихорадочно шарить глазами по строчкам. «Я делаю это, потому что не могу больше жить во лжи… Я люблю не своего мужа, а другого мужчину. Люблю давно и безнадежно. Если у меня все получится и я отойду в мир иной, расскажите Андрею, как я его любила…»

«Черт знает что такое! — про себя возмутилась Наташа и очень быстро спрятала бумаги в шкатулку. Захлопнула ее, положила на стул и быстро вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. — Невероятно! Немыслимо! Жена Генриха беззаветно любила Покровского и из-за него покончила с собой! Направила машину в дерево или в ограждение. А Генрих после этого продолжает спокойно трудиться в его доме. Что эти странные люди себе думают? Что они чувствуют?!»

Интересно, знает ли об этом письме сам Покровский? Если знает, то как он с этим живет, каждый день встречаясь с Генрихом и отдавая ему распоряжения? До вечера Наташа ломала голову, но потом ей пришлось переключиться на дела текущие. Необходимо было следить за временем, чтобы ничего не прозевать.

Около шести вечера Марина со своим Козловым отправилась в Москву, на праздник цветов.

Наташа не знала, что это за праздник, но ей было завидно. Жизнь этой парочки ничем не омрачена — кроме, неудовольствия вредного папаши, разумеется.

У Валеры имелся старенький и дряхленький автомобильчик, на котором он приехал в Березкино.

— На чаевые купили? — не преминул поддеть его Покровский, когда увидел это чудо на колесах. — Лучше бы копили себе на образование.

И теперь Наташа слышала, как Марина прощается с отцом, а он, хмыкнув, отвечает:

— Надо было вызвать такси. Не нравится мне эта тачка. Вдруг у нее по дороге отвалятся колеса или лопнет тормозной шланг?

— Она в хорошем состоянии, — отбивался Валера.

— Моей прабабке сто четыре года, — злобно возразил Покровский. — Можно сказать, она тоже в хорошем состоянии, но концы может отдать в любой момент.

В конце концов парочка все-таки уехала, оглашая окрестности рычанием мотора. Наташа боялась, что теперь Покровский от нечего делать придет в кабинет и станет вымещать зло на ней, но он, к счастью, отправился к своим собственным бумагам, а она принялась ждать Ольгу.

Ольга не подвела — приехала вовремя и привезла две полные сумки вещей.

— Боже, — воскликнула она, когда Наташа в широких «физкультурных» штанах с начесом, майке «Советский спорт» и жутких тапочках появилась из-за кустов. — Кажется, с несексуальностью мы с тобой действительно переборщили.

— Мы с тобой? — переспросила Наташа. — Это все ты! Я в тот момент была недееспособна, а ты воспользовалась моим состоянием и сделала из меня.., болотное чмо.

Сбегав в дом и спрятав сумки в шкаф, Наташа отыскала Покровского на заднем дворе в плетеном кресле и сказала:

— Как мы договаривались, я уезжаю в город.

Приеду завтра утром.

— На чем? — спросил он, откладывая документы, которые просматривал, нацепив на нос очки. — Может быть, вам нужны деньги на такси?

— Благодарю, это излишне.

Наташа неожиданно поняла, что ей нравится дуться на него. Тем более что, несмотря на внешнюю невозмутимость, она чувствовала в нем раскаяние.

Генрих все еще оставался дома, и Наташа радовалась этому обстоятельству, потому что темнело поздно, а она очень боялась быть замеченной. Один раз наглая слежка сошла ей с рук, но это не значит, что во второй раз все получится так же удачно.

Отправив Ольгу домой, она засела в кустах неподалеку от беседки. Когда эконом отправится в путь по тропинке, она последует за ним, прячась за буйной садовой растительностью. Азор болтался тут же, вынюхивая что-то интересное у сливовых стволов и возле беседки.

На самом деле ей было чем заняться. Она решила закопать нож, которым ее чуть не убили. Завернула его в тряпочку и решила схоронить в укромном уголке сада. Она встала на колени и принялась палочкой копать ямку. Некоторое время сопела, потом подняла голову.., и увидела ноги. Это были мужские ноги — в серых брюках и черных ботинках с глупыми круглыми носами, такие уже сто лет никто не носит. Наташа вскинула глаза. Перед ней стоял Негодько. Стоял, заложив руки за спину, и пристально глядел на нее.

— Я от Парамонова, — быстро сказал этот тип, поняв, что она сейчас раскроет рот и окрестности огласит нечеловеческий крик. — Вы сами звонили и просили о помощи, так что не вопите, как Верная Рука — друг индейцев.

Наташа захлопнула рот, вскочила и попятилась.

— Боитесь? — ухмыльнулся Негодько. — Правильно делаете. За вами охотятся.

— А то я не знаю! — оторопело ответила она. — Но вы! Я думала, что это вы за мной охотитесь.

— Надо было сразу же меня выслушать, а не бегать от меня по всему городу. Я же приходил к вам на работу, потом отыскал вас в гостинице…

— А «хвост»? — напряженно поинтересовалась Наташа. — Тот тощий парень, с которым вы разговаривали возле гостиницы? Он тоже — от Парамонова?

— Ну нет, — хмыкнул Негодько. — Это курьер из газеты «Наш район», которого ваш приятель Петр Шемякин попросил понаблюдать за вами. На случай, если что случится.

— Ради репортажа о моей смерти, что ли? — не поверила Наташа.

— Я именно так и понял.

— О-о! — воскликнула Наташа. — Так это Шемякин был в той машине! И этот «хвост» именно ему докладывал, как дела. Каков, а?

Удивительно, но в последнее время она только и делает, что изрекает это «О-о!», потому что вокруг нее происходит такое, что и сказать-то, кроме «О-о!», больше нечего.

— Почему вы сидите в кустах? — спросил Негодько. — Ищете что-то?

— Сначала покажите документы, — ответила Наташа и отступила назад еще на два шага. — А потом я вам все расскажу.

— Я вам с самого начала хотел документы показать, — проворчал Негодько. — Но как только лез за ними в карман, вас словно ветром сдувало.

— Я думала, у вас там нож, в кармане. Дайте сюда удостоверение!

— Из моих рук, — не согласился он. — А то вы дамочка нервная, возьмете и что-нибудь вытворите.

— Я считалась очень спокойной дамочкой, — буркнула Наташа. — Еще совсем недавно поездка в парк аттракционов была для меня знаменательным событием. А теперь! Поглядите, во что я превратилась!

Она расставила руки, призывая Негодько посмотреть во что.

— Вот, — сказал он, показывая ей развернутое удостоверение. — Вы очень рассердили Парамонова, когда заявили, что я за вами гоняюсь и хочу застрелить. Кстати, вид у вас действительно убойный. Это маскировка?

— Не помогла мне маскировка. Сегодня ночью меня пырнули ножом.

— Куда? — оторопел Негодько.

— В туалетную бумагу. Сейчас я вам все объясню.

— Может быть, мы пойдем сядем? — предложил Негодько.

— Ни-ни, мне нельзя. Тут у меня пост. Вокруг такое творится!

Она стала взахлеб рассказывать ему о том, что увидела в доме Бубрика, и об убийстве бывшей жены Покровского, и о ботинках на дереве, и о заколке, которую вложили в майонезную банку и зарыли в саду. Негодько слушал внимательно, и его глазки блестели, точно мокрые черные камушки.

— Давайте сюда нож, — потребовал он, когда рассказ завершился. — Я его в свой футляр для очков спрячу.

— Потеряете! — предупредила Наташа. — Из кармана выпадет.

— Ни разу ничего не выпадало. Давайте-давайте.

Он спрятал нож и широкими ноздрями втянул в себя жасминовый дух. На улице тем временем темнело.

— Ночь будет лунной, — задумчиво сказал Негодько.

И в этот момент дверь дома приоткрылась, и на крыльце появился Генрих. Как и в прошлый раз, одет он был в белую рубашку и даже издали выглядел нарядно. Лицо его, попавшее под свет лампы над крыльцом, Наташе не понравилось.

— У вас пистолет с собой? — шепотом спросила она, больно схватив Негодько за руку.

Теперь, когда рядом с ней оказался сотрудник правоохранительных органов, она неожиданно почувствовала почву под ногами.

— Да не собираюсь я стрелять! — прошипел тот. — Собака нас не выдаст?

— Эта собака принадлежит подозреваемому.

Она может ходить, где захочет, и на ее гавканье никто не обращает внимания.

— Хорошо, — кивнул Негодько, появление которого Азор прозевал, потому что бегал к пруду проверить, как там дела. Появившись в самый неподходящий момент, он коротко рыкнул и с уважением обнюхал милицейские ботинки.

— С него нельзя спускать глаз! — предупредила Наташа. — Я имею в виду Генриха. У них с художником сегодня должно все пойти «по графику».

Я сама слышала, как он сказал. Вот и посмотрим, что там за график.

Им удалось без всяких проблем проследить путь Генриха до дома Аркадия Бубрика и засесть в соседних кустах: благо, сад у художника был большой, запущенный, прячься — не хочу. Азор весело бегал кругами, а потом исчез в темноте.

— И что теперь? — спросил Негодько. — Надо в окна подглядывать?

— У меня тут ведро где-то было! — сообщила Наташа.

Отыскать ведро удалось довольно быстро. Она подставила его под окно в каминном зале и заглянула внутрь.

— Они там! — шепотом сказала она. — Оба.

Послушайте, они уже кого-то поймали. Глядите, вот про что я вам говорила!

Негодько спихнул ее с ведра и тоже заглянул в дом. Лысый и усатый Генрих Минц что-то горячо говорил длинноволосому Аркадию Бубрику.

У Бубрика был виноватый вид. Они стояли посреди комнаты, а повсюду вокруг них валялись предметы женского туалета — начиная с туфель и заканчивая лентой для волос.

— Кого же это они так.., распатронили? — с веселым оживлением спросил Негодько. — И где содержимое этих шмоток?

— Надо в спальне посмотреть! — заявила Наташа. — Если это то, что я думаю, содержимое лежит под кроватью. Наверное, это какой-то ритуал.

Они побежали за дом, прихватив ведро, и действительно заглянули в спальню. Девица лежала не под кроватью, а на ней, лицом вниз, абсолютно голая и не шевелилась.

— Вот несчастье, — шепотом запричитал Негорько, отдуваясь так, словно его послали растрясти, жир на марафонской дистанции. — Этого мне только не хватало! Ну совершенно мне это сейчас ни к чему!

— Послушайте! — неожиданно спросила Наташа. — А вы знаете, с какой стати меня хотят убить?

И тех двух Наташ Смирновых за что убили?

— Нет, — коротко ответил он.

— Чем же вы там занимаетесь, в своей милиции?!

— Всякой ерундой, — буркнул Негодько. Он еще раз встал на ведро, увидел, что девица не двинулась с места, и выругался.

— Она не подает признаков жизни.

Наташино лицо вытянулось.

— Этого не должно было случиться! Выходит, я одна во всем виновата? Не предупредила никого, скрыла… Негодько, миленький, сделайте что-нибудь.

— Валентин Львович, — подсказал он.

— Валентин Львович, миленький, — заныла Наташа. — Давайте пойдем туда! Этих людей надо остановить! У вас ведь есть пистолет, я знаю!

— Я и сам знаю, что надо идти, — рявкнул Негодько громким шепотом. — Надо их врасплох застать. Вдруг они тоже вооружены? Их все-таки двое. И смотрите, чтобы собака в дом не просочилась. А то кинется защищать хозяина, придется ее пристрелить, а мне жалко.

Негодько подкрался к двери, держа пистолет дулом вверх. Потом издал горлом какой-то непонятный не то хрип, не то скрежет, прыгнул, ударил в дверь плечом и ворвался внутрь. Наташа влетела в каминный зал следом за ним.

— Руки за голову! — крикнул Негодько и наставил на присутствующих пистолет.

Бубрик и Минц немедленно задрали руки кверху. Лица у них были скорее удивленные, нежели испуганные.

— Ага! — крикнула Наташа, приплясывая рядом. — Думали, вам все сойдет с рук? Думали, можете так вот просто ловить женщин и засовывать под кровать?

— Простите, а вы кто? — осторожно поинтересовался Бубрик, медленно приходя в себя. — Я имею в виду — именно вы. Девушку я знаю.

— Молчать! — прикрикнул Негодько и с грацией бегемота двинулся вперед, держа обоих на мушке. Наташа трусила следом, не отставая ни на шаг. Минц растерянно хлопал глазами и приговаривал:

— А в чем дело-то?

Выглядел он при этом совершенно убитым.

— Ни в чем, — резко ответил Негодько, обходя голубчиков по широкой дуге.

Наташа не представляла, что он собирается делать дальше, потому что ни Бубрик, ни Минц не были вооружены и не проявляли никаких признаков агрессии.

— Лечь на пол! — крикнул Негодько.

И вот в тот самый момент, как он крикнул, из комнаты, где лежал на кровати предполагаемый труп, выскочила абсолютно голая девица и с дикими воплями запрыгнула Негодько на спину, обняв его всеми четырьмя конечностями. При этом орала он так страшно и проделала все так стремительно, что слабонервный Генрих Минц от неожиданности покрылся мелованной бледностью, закатил глаза и мешком рухнул за диван.

Бубрик дернулся в сторону Негодько и вытянул руки вперед. Решив, что он хочет напасть на доблестного милиционера, Наташа проделала то же самое, что и девица, — завопив, прыгнула ему на спину.

В этот миг дверь открылась, и на пороге появился Андрей Алексеевич Покровский собственной персоной. Перед глазами его предстал Негодько с голой девицей на плечах и Бубрик, на котором висела Наташа. Он остановился так резко, словно налетел на препятствие. Глаза у него выпучились, а челюсть отвалилась. Прежде Наташа никогда не видела своими глазами, как у людей отваливается челюсть. До сих пор она полагала, что это образное выражение.

— Что это вы.., здесь делаете? — с усилием выдавил из себя Покровский.

В этот момент Негодько изловчился и выстрелил в потолок. Девица немедленно свалилась с него, точно клещ, напившийся крови. И, повизгивая, убежала в спальню, подхватив с пола что-то из одежды. Наташа продолжала сидеть на Бубрике, а тот изо всех сил вращал плечами, пытаясь ее стряхнуть. Однако, когда прозвучал выстрел; она вцепилась в него еще крепче.

— Всем тихо! — крикнул Негодько, со лба которого градом тек пот, и погрозил Покровскому пистолетом. — Я офицер милиции.

Тот уже взял себя в руки и спросил:

— И что же у вас тут — учения? Где Генрих?

— Валяется за диваном, — сообщил Бубрик, с трудом освобождаясь от Наташи.

— К вам подходить-то можно? — спросил Покровский у Негодько и, когда тот угрюмо кивнул, широким шагом проследовал к дивану, бросив в сторону Наташи:

— И вы еще будете говорить, что с Бубриком вас ничто не связывает!

Вместо ответа она гордо одернула задравшуюся на животе кофту.

— Боже, какой разврат! — пробормотал Покровский, зыркнув на нее.

— В каком смысле — разврат? — переспросила Наташа.

— Стрельба, голые женщины… Генрих, дружок, что с тобой? — спросил он и встал на колени.

— Ваш дружок, — не выдержала она, — запросто может оказаться убийцей!

— Мне нужно прояснить для себя обстоятельства дела, — заявил между тем Негодько странным голосом. — Пойду, побеседую с предполагаемым телом. — Он спрятал пистолет и скрылся в той комнате, куда убежала голая девица.

— Вот это да! — пробормотал Бубрик и, подойдя к столу, на котором стояла дежурная бутылка коньяка, налил себе рюмочку. — Вечер обещает множество сюрпризов.

Покровский тем временем привел в чувство своего эконома и пересадил его на диван.

— Андрей Алексеевич! — с надрывом воскликнул Минц и заплакал, уткнувшись носом в колени. Его розовая складчатая лысина предстала во всей своей беззащитности. — Я не хотел, чтобы ты узнал!

— О чем это он плачет? — спросил Покровский, хмуро обернувшись к Наташе.

— Простите, Генрих, — печально ответила та, глядя на несчастного эконома, — но я должна ему рассказать все. Сегодня Азор случайно забежал в вашу комнату и свалил на пол шкатулку. Случайно!

Оттуда выпало письмо вашей жены, и я случайно его прочитала.

— На Бубрике вы сегодня оказались тоже случайно! — не выдержал и съехидничал Покровский.

— Она меня чуть не задушила! — немедленно отозвался художник, наливая себе очередную рюмочку. — Я еще тогда, во время грозы почувствовал, что мне от нее достанется. Коньячку не хотите?

— Нет, — с большим чувством ответила Наташа. — Не хочу.

Генрих зарыдал еще горше. Из комнаты, в которой скрылся Негодько, послышалась возня.

— Его жена, Андрей Алексеевич, — печально продолжила Наташа, — покончила с собой из-за вас.

— Мария? — переспросил Покровский. — Она разбилась на машине!

— Она разбилась специально. Потому что не могла больше жить, не зная, что делать с безответной любовью к вам.

— Что за чушь? — закричал Покровский, вскакивая и топая ногой. — Генрих, почему ты молчишь? Скажи этой дуре, что она все придумала.

Генрих поднял заплаканное лицо и послушно сказал:

— Дура, ты все придумала. — Наташа задохнулась от негодования, а он добавил:

— Это письмо писала не моя жена, а Лина.

— Подожди-подожди, — насторожился Покровский. — Значит, в самом деле существует какое-то письмо?!

— Это Лина… Несколько лет назад… Они тут гостили с твоим братом… И она отравилась… — довольно бессвязно принялся объяснять Генрих. — Таблетками. Она думала, что ты прочтешь письмо… Но я неожиданно вернулся и ее спас. Не я спас, врачи. Я вызвал «Скорую»… Лина думает, что ты в курсе. А я скрыл… Я не хотел, чтобы ты страдал понапрасну. Зачем? Ведь она осталась жива.

А так — всем лучше!

Покровский сначала развел руки в стороны, а потом беспомощно уронил их вниз. Он не знал, что сказать, и на лице у него нарисовалась детская растерянность. Пока он переваривал информацию, у Бубрика созрела куча собственных вопросов.

— Зачем, — спросил он у Наташи, — вы пришли сюда ночью? — Она смотрела на него непонимающе. — И за каким хреном, — продолжал он тем же тоном, — вы привели с собой милиционера?

— Ну… Я была в саду… — Покровский поглядел на нее и сощурился, пытаясь ухватить суть. Она кинула на него затравленный взгляд:

— Перед тем как отправиться в Москву, я сидела в саду… И тут встретила знакомого милиционера.

— Он случайно прогуливался поблизости с пистолетом, — подсказал Покровский.

Из комнаты, куда ушел Негодько, донеслось идиотское хихиканье, потом какой-то стук, и женский голос произнес: «Пупсик!»

— Он сказал, что поступил сигнал, — проигнорировала Наташа его замечание. — По поводу того, что в этом доме творится нечто.., невообразимое.

Генрих снова зарыл усы в колени и длинно всхлипнул:

— Бес попутал, Андрей Алексеич-и-ич!

— Я ничего не понимаю! — воскликнул Покровский, хватаясь за голову.

В это время в каминный зал вошел сердитый Негодько. В руках у него было несколько листов бумаги, исписанных мелким почерком. Следом за ним семенила та самая девица, только теперь она была в платье, хотя и босиком.

— Допрос гражданки Симошкиной закончен, — сообщил Негодько. — Гражданка оказала сопротивление органам милиции, пыталась фамильярничать и была строго предупреждена.

Вышеозначенная гражданка Симошкина, растрепанная и несчастная, вертя задницей, направилась к Бубрику и заявила:

— Ах, Аркашка! Ты не представляешь, до чего он темпераментный! Я бы и ему стриптиз показала, но он не захотел. Заставил меня рассказать всю подноготную. И как я сюда попала, и зачем, и чем мы тут занимались…

— А-а-а! — пуще прежнего зашелся Генрих. — Андрей Алексеич, я просто старый козел! Ну, убей меня!

Покровский оглядел все собрание и остановил взгляд на Наташе. Подошел к ней близко, наклонил голову и тихо спросил:

— Из-за чего он так сильно расстраивается?

— Помнишь, Андрей Алексеич, — неожиданно вскинул голову Генрих, — как ты со своим лучшим другом Стасом разругался в прошлом году? Ох, как ты лютовал! А все потому, что он.., что он.., с молоденькой девчонкой крутил любовь. Со студенткой.

— Конечно. Когда я вижу своих ровесников, гуляющих со студентками, сразу же начинаю волноваться за собственную дочь.

— Вы правда такой сердитый? — с любопытством спросила гражданка Симошкина у Покровского и сунула в ярко накрашенный рот сигарету.

— Правда, — ответил за него Бубрик и протянул ей огонек.

Покровский посмотрел на Наташу, она озадаченно почесала бритую макушку и шепотом сказала:

— Не смотрите на меня, я ничего не знаю про то, что здесь творилось.

— Ты сказал, что это отвратительно… Что ты никогда не простишь человеку, который так безответствен, что проводит время с молоденькими девушками… — завывал Генрих.

— А! — встрепенулась Наташа и спросила у Симошкиной:

— Сколько вам лет?

— Девятнадцать, а что?

Генрих схватился за сердце, а Негодько сообщил:

— Граждане платили девушке за стриптиз. Она приходила сюда несколько раз в неделю и красиво раздевалась.

— А что, нельзя? — весело спросила Симошкина. — Аркашка, между прочим, художник. Я, может, его модель! Он за это мне и платил. Пойди, докажи обратное!

— Не буду я ничего доказывать, — отмахнулся Негодько. — Я был введен в заблуждение вашим голым телом, в неподвижности лежавшим на кровати.

— Милиция подсматривает в окна! — пробормотал Бубрик и тоже закурил, присев на край стола.

— Интересное дело! — парировал Негодько. — А как еще милиции добывать оперативную информацию? К нам поступил сигнал, мы пошли и заглянули в окно.

— Так вас что, много? — удивился тот.

— Генрих, прекрати немедленно! — сердито сказал Покровский. — Что тебе в голову пришло задумываться о моей реакции? Это твоя личная жизнь.

— Я решил… Если ты уж со Стасом разругался… А он — твой лучший друг…

— Ты тоже — мой лучший друг, — напряженным голосом заявил Покровский. — Так что возьми себя в руки и иди домой.

— Да-да, — пробормотал эконом и, пошатываясь, поднялся на ноги. — Я, пожалуй, действительно пойду.

— Мое появление здесь не имело к тебе никакого отношения. Со второго этажа я увидел Наташу, которая пряталась в кустах. И я решил взглянуть, все ли с ней в порядке. Пошел за ней и пришел к Аркадию.

— Вы следили за мной! — немедленно воскликнула та.

— Следил, — согласился Покровский без тени раскаяния. Потом перевел взгляд на Негодько и сказал:

— А я вас знаю. Вы приходили тогда в гостиницу в поисках Серохвостовой.

— Хорошая фамилия, — похвалил Бубрик. — Запоминающаяся. Почти как моя. Серохвостова…

Да, это супер.

В кармане у Негодько неожиданно зазвонил мобильный.

— Ну вот что, — сказал он, послушав некоторое время трубку. — Мне надо срочно ехать. Вы способны, — повернулся он к Покровскому, — сопроводить Наталью Смирнову с собакой до дому и потом надежно бдить?

— Да поезжайте уж, — махнул рукой тот. — Раз уж я сюда за ней пришел, уведу обратно.

Негодько коротко кивнул, проследовал к двери и ушел в темноту, пообещав Наталье:

— Не бойтесь, я вас не брошу.

— Батюшки святы! — воскликнул Бубрик, показывая на настенные часы. — Без четверти час.

— Отчаливаем, — приказал Покровский Наташе. — Аркадий, удружи нам фонарик, чтобы мы ноги себе не переломали.

Когда Аркадий принес и вручил ему фонарь, он добавил:

— Извини, что все по-дурацки вышло. И в следующий раз запирай входную дверь. Как это можно так — с незапертой дверью? Мы у себя не запираем, только когда в доме народу тьма, в другое время дверь всегда на замке.

— Зато у Аркадия окна закрыты, — заметила Наташа, — а у вас можно забраться по плющу даже на второй этаж. И дверь отдыхает.

— До вашего шумного появления в Березкино, — заметил Покровский, под локоть выводя ее на крыльцо, — никто по плющу отродясь не лазил.

— Куда вы меня ведете? Тропинка — там, — пальцем показала она.

— Вижу, вы уже наизусть дорогу выучили. Я поведу вас по асфальтовой дороге, мимо домов, чтобы к вам случайно никто не пристал — ни волки, ни маньяки.

— Вас должно заботить качество моей работы, а не мое времяпрепровождение, — запальчиво ответила Наташа, еле поспевая за ним.

— Откуда вы знаете, что должно меня заботить, а что нет?

— Оттуда!

Препираясь, они вышли на центральную улицу дачного поселка, остановились и здесь уже стали ругаться с чувством, с толком, с расстановкой. Претензии друг к другу у них были сложные и требовали длительного выяснения отношений.

— Вы что же, Бубрику тоже стриптиз показывали по ночам?

— Я?!

— Тогда где вы все время шляетесь? Приехали работать с проживанием — так живите! По крайней мере, ночуйте. А то потом приходите пьяная и лезете в постель к кому попало.

Наташа так рассердилась, что у нее захватило дух. Не помня себя от ярости, она замахнулась, готовая биться на кулаках.

— Но-но! — рявкнул он, поймав ее за руку.

— Уй-уй, отпустите! — захныкала она, приседая.

И когда он ее отпустил, отбежала на обочину, потирая руку.

— Синяк будет, дурак вы!

Из окон противоположных домов за ними с любопытством наблюдали соседи. Ни там, ни там не спали. Того соседа, что по левую руку, крики отвлекли от чтения. А молодые люди на другой стороне улицы слушали «Русское радио», от которого их отвлекла ссора. Был ровно час ночи.

— Так мы идем домой или нет? — спросил Покровский.

— Андрей! — крикнул сосед слева и лег животом на подоконник. — Что это за девчонка? Познакомь!

— Моя помощница, Наталья Смирнова. Знакомьтесь, это — Саша Пловцов.

— Чертовски приятно, — крикнул Пловцов и в ответ на его слова из-за каждого второго забора залаяли собаки.

— Кстати! — вскинулась Наташа, забыв, что они непримиримые враги. — А как же Азор? Без Азора я спать боюсь.

— А, черт! Вылетело из головы. Придется свернуть к пруду — глупый пес постоянно там болтается. Смотрите, впереди дорога сворачивает.

— Там, куда она сворачивает, темно, — заметила Наташа. — Я туда не хочу идти.

— Если что, я защищу вас грудью, — насмешливо сказал Покровский. — Пойдемте, пойдемте.

Вот не найдем Азора, придется мне делить с вами постель.

— С какой это стати?

— А вы хотите, чтобы я охранял вас, лежа на коврике?

Сопя, Наташа последовала за ним к развилке и пошла сзади, едва не наступая ему на пятки. Покровский ничего не боялся — шел вперед широким шагом и время от времени издавал короткий призывный свист. Азор не появлялся. Так они шли три минуты или четыре, и вдруг…

— Господи, что это? — спросил Покровский и неожиданно остановился.

Сделал он это так резко, что Наташа налетела на него сзади. Он схватил ее за руку, притянул к себе поближе и сильно сжал ее кисть.

— Смотрите, машина. И в ней кто-то сидит.

Наташа вздрогнула и уставилась в темноту.

Впереди действительно что-то такое прорисовывалось.

— Нет, — неожиданно попросил Покровский охрипшим голосом. — Только не это. Пожалуйста!

На голове у Наташи зашевелились волосы.

В его голосе была такая мольба и жалоба, что она поняла — случилось ужасное.

— Что такое? — возглас ее взлетел вверх и застрял в плюшевой темноте.

— Автомобиль, — ответил Покровский. — Передняя дверца открыта. Эй! — окликнул он, понимая уже, что ему не ответят. — Вы слышите?

— Андрей Алексеевич! — Наташа дернула его на себя и, когда он развернулся, выдохнула ему прямо в губы:

— Там чьи-то ноги.

— Стойте тут, — велел Покровский, но Наташа испуганно замотала головой.

— Я пойду с вами!

— Только не впадайте в панику. Вы сможете?

— Д-да, — стуча зубами, ответила она.

Покровский кошачьим шагом приблизился к автомобилю и направил свет фонаря на переднюю дверцу. Она действительно оказалась распахнута, и женские ноги свешивались вниз — белые, безжизненные, в узких лакированных туфлях. Наташа зажала рот обеими руками, но все же не остановилась, а пошла вслед за Покровским. Он обошел открытую дверцу и посветил в салон.

— Это кто-то, кого мы знаем? — тоненьким голоском спросила Наташа.

— Знаем, — эхом откликнулся Покровский.

Лицом вверх в машине лежала Люда — вторая женщина, мечтавшая о том, чтобы выйти за него замуж. Мертвые глаза невидяще уставились в крышу салона.

— О боже мой! — закричал Покровский. — Вы видите?

— Что? — спросила Наташа, чувствуя слабость в ногах, в животе, во всем теле.

— Термос, — уже спокойнее ответил он. — Вон там лежит термос, из него вылился кофе. А здесь, на земле — крышечка. Все, как в первый раз.

— Ее убили?!

— А это что еще такое? Вот здесь, глядите.

Он поводил лучом по асфальту, и Наташа заметила цветную стеклянную крошку, кусочки металла и блестящую дужку.

— Похоже, кто-то раздавил мой брелок от ключей. Ценная была вещь.

— А где ключи?

— В кармане. Когда я отправлялся следить за вами, брелка на связке уже не было. Вы понимаете, что это значит?

— Понимаю, — ответила Наташа, схватив его двумя руками за рубашку. — Кто-то решил от вас избавиться.